Газета Завтра 297 (32 1999)

Александр Николаев ДУТЫЙ ТЯЖЕЛОВЕС

Всем видно: экс-премьер Евгений Примаков после его очень похожей на пинок отставки основательно замялся. Замялся как опытный игрок в казино, который, поверив в свое счастье, опрометчиво рискнул, крупно продул, и вот теперь размышляет в дверях: махнуть рукой и удалиться прочь, или еще в самый последний раз испытать ранее благоволившую к нему фортуну?

Любопытно залезть под кожу одной из самых темных фигур нашей политической игры. Но Примаков по сей день даже для матерых патологоанатомов из высокооплачиваемых СМИ остается глубоко непроницаемым. Скажем, Виталий Третьяков, свое огромное интервью с еще премьерствовавшим Примаковым предварил следующей, как бы вырвавшейся с удивлением ремаркой: и при включенном, и при выключенном микрофоне собеседник не обозначил ничего сверх официальной версии своих центристских взглядов.

Тем не менее, тот, кто прожил долгую жизнь на виду, как-либо да наследил. Попробуем же разглядеть по внешним данным, что может быть у фаворита сразу трех эпох: коммунистической, перестроечной и нынешней — внутри.

Уже само происхождение на свет Жени Примакова овеяно какой-то тайной драмой. Доподлинно известно, что родился он 29 октября 1929 года в Киеве. Буквально через считанные дни его мать Анна Яковлевна переезжает с новорожденным в Тбилиси. Там она проработала последующие 30 лет в поликлинике прядильно-трикотажного комбината, там же и скончалась в 1972 году.

Кем был отец, что стало с ним — неясно. Лубочные биографы Примакова, взявшиеся в пору премьерства лепить из него образ, наподобие ленинского в доперестроечной детской литературе, намекают, что отец Евгения Максимовича пал жертвой сталинских репрессий. Сам Примаков отвел ему лишь одну строчку в своей автобиографии: "Отец умер, когда мне было три месяца".

Но, по сведениям сокурсника Примакова, настоящим отцом его был не кто иной, как знаменитый литературовед Ираклий Андроников. Признать левого отпрыска последний почему-то не посмел, но и бросить на произвол судьбы не смог. Отсюда якобы и тот пожарный переезд матери с новорожденным в Тбилиси, и затем успешное начало примаковской карьеры в Москве.

С детства навалившиеся на мальчика перипетии, которые он должен был скрывать, сказались и породили его крайне скрытный характер. И кстати, многие его друзья в один голос утверждают, что служба во внешней разведке, которую Примаков возглавлял в 1991-96 годах, была ему больше всех прочих по душе. "Он нашел себя в разведке. Он купался в этом" (Томас Колесниченко).

В патриотических изданиях не раз указывалось на еврейские корни Примакова по матери (Киршенблат или Киршблат). Но он, похоже, никогда не чувствовал себя евреем — и в 1990 году ославился на весь, особенно еврейский, мир тем, что в качестве члена президентского совета при Горбачеве обнимался с заклятым врагом евреев Саддамом Хусейном. Впрочем последний глава советского КГБ Крючков отозвался о его работе на Востоке такой емкой фразой: "Он сделал много полезного и для арабов, и для евреев".

Это "и" — невозможно для законченного иудея. Когда при Ельцине еврейский национализм стал выходить из окопов, Примаков остался внешне совершенно в стороне. Даже наоборот, уже на посту премьера не чурался альянса с коммунистами, которым шьют антисемитизм. За что "Коммерсант" и "Новые известия" надавали ему жестких оплеух: "Примаков предал Россию... Только истинный коммунист мог продать свой народ..." ("Коммерсантъ" 24.03.99.)

В 1944 году Примакова зачислили курсантом Бакинского военно-морского училища. Но через два года он был отчислен по состоянию здоровья, вернулся в Тбилиси, а в 1948-м приехал в Москву и поступил в Институт Востоковедения на отделение арабистики.

В ту пору, когда внешнеполитические интересы СССР почти целиком замыкались на Европе и Америке, арабистика казалась в высшей степени бесперспективной и никому не нужной. Тогда какой мотив загнал туда способного и прыткого юнца, который не мог предвидеть, что через 4 года Насер свергнет короля Египта и начнет строить у себя социализм, что затем развяжется арабо-израильский конфликт, и у нас возникнут самые живые интересы в мертвом прежде направлении, а специалисты по нему сразу окажутся при деле?

Лубочные биографы все бесчисленные галсы в жизни Примакова: от несостоявшейся морской карьеры до разбившейся премьерской,— объясняют лишь одним беззаветным желанием служить сперва советской, а потом уже и несоветской вовсе Родине. Пусть оно и впрямь так: у нас и Березовский служит Родине, и Макашов, и Ельцин, и Анпилов. Главное — каким именно путем и в расчете на какую для себя лично за то благодарность?

Путь Примакова с самого начала можно назвать обходным, нацеленным, скорее, на личное устройство в жизни, чем на идейное служение по призванию. Он не Рихтер, отдавший жизнь роялю, не Королев, не Жуков, даже не Виталий Третьяков, не мыслящий себя вне своей журналистской сферы. Примаков всегда горел желанием выбиться наверх, а каким именно путем — это уже по обстоятельствам и по возможностям. Если не в море, так на суше. И, скорее всего, он избрал арабистику потому, что на нее никто не шел и приезжему с периферии там легче было получить студенческий билет. В заполитизированной в ту пору высшей школе Примаков понял, что ценятся не столько отметки, сколько образцовое общественное лицо — и стал руководителем лекторской группы при Московском обкоме ВЛКСМ. Профессор Герман Дилигенский, знавший Примакова молодым, подметил это его свойство очень точно: "Видно было, что он действительно руководит, командует. Он стремился к этому и способен быть лидером..."

Вся последующая карьера Примакова шла неизменно в этом русле: только вверх, и совершенно все равно, на каком именно направлении. После окончания института по специальности "страновед по арабским странам" Примаков, выгадывая шанс, поступает в аспирантуру экономфака МГУ. После окончания ее в 1956 году, когда уже стал бурно расти интерес СССР к арабскому Востоку, заполучает место не только престижное, сулящее главное счастье для служителя Отечеству тех лет (выезд за рубеж), но и очень хорошо оплачиваемое. Проработал Примаков на радио 9 лет, успев за эти годы вступить в КПСС и подняться по службе до руководителя вещания на страны Арабского Востока. Говорят, что этот успех был достигнут не без протекции Ираклия Луарсабовича Андроникова, отношения с которым у Жени хоть и не были теплыми, но и не прерывались.

В личной его жизни к тому времени состоялись тоже важные события. Еще в 1951 году он женился на уроженке Тбилиси Лауре Харадзе, которая затем родила ему двоих детей: Сашу и Нану. Он приобрел много полезных и влиятельных друзей в сфере журналистики и востоковедения: таких, как Зорин, Овчинников, Колесниченко и другие. Купил машину и обзавелся очень правильным и общественно полезным хобби футбольного болельщика. Биографический лубок об этом говорит устами журналиста-международника Валентина Зорина: "Евгений Максимович лих-х-хой водитель... Проблемы, как съехаться — не было, а потребность в общении была. На футбол вместе ходили... Проблемы "Спартака"... были темой нашего серьезного обсуждения. Он разрывался между тбилисским "Динамо" и московским "Спартаком"..."

Дальше биограф Примакова, журналист Леонид Млечин трогает до слез живописанием единственной за всю карьеру, не считая ельцинского пинка,политической репрессии против великого любителя своей Родины Евгения Максимовича: "Курато- ры из ЦК решили, что человек с такими взглядами не может занимать пост в государственном комитете по телевидению и радиовещанию... Формально Примакова не уволили, он ушел сам и даже без выговора... Примакова сделали невыездным... Остался без работы, это было страшно в те времена. Валентин Зорин позвонил Николаю Иноземцеву. Он был тогда заместителем главного редактора "Правды":

— У нас есть талантливый парень,остался без работы.

— Приводи,— ответил Иноземцев. Примаков понравился, Иноземцев сказал: — Я вас беру. Но в агитпропе прицепятся и помешают. Вам надо несколько месяцев где-то пересидеть.

— Где?

— В Институте мировой экономики и международных отношений. Я позвоню директору Арзуманяну и договорюсь.

Таковы были номенклатурные правила. В сентябре 1962 года Примакова приняли на работу в институт, а уже в декабре оформили в "Правду".

"Ну, не сводились все интересы Евгения Максимовича тогда к карьере,— говорил Зорин.— Это происходило как-то само собой. У него было несколько этапов в жизни, и каждому он отдавался, не думая совершенно, что это лишь ступенька к карьере..."

С 1965 года Примаков, со слов того же самого биографа Млечина, стал снова выездным, "что в то время было очень важным". Побывал в качестве корреспондента "Правды" в Египте, Сирии, Судане, Ливии, Ираке, Ливане, Иордании, Йемене, Кувейте. Стяжал за пятилетие своей газетной службы благоволение начальства тем, что писал очень злые антиизраильские статьи и книги. Где-то около этого времени, как мягко дает понять биограф, от чистой журналистики Примаков, в духе своей обращенной строго вверх жизненной цели, переходит к более серьезной деятельности: "Его отправили к курдам, чтобы создать прямой канал общения. Этот канал шел через ТАСС. Только сообщения Примакова не печатались в газетах, а с грифом секретности поступали в ЦК, МИД, КГБ..."

Всеволод Овчинников: "Сравнивая мою карьеру с Примаковым, теща говорила: вот ты как заладил — сорок лет в этой "Правде" и никуда. А он со ступеньки на ступеньку и все время с повышением".

В награду за действительно прилежно отработанную в пользу государства службу в 1970 году Примакова назначают заместителем директора Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО). Там он, в очередной и не последний раз в жизни сменив поле деятельности, "постиг науку о том, как добиваться своего, избегая необходимости называть вещи своими именами".

Партийно-стратегический в то время институт, командовал которым Иноземцев, работал по международной линии ЦК над докладами Брежнева. В порядке этой важной для государства мозговой работы Примаков завел самый главный для его дальнейшего подъема на Олимп контакт — с идеологом партии Александром Яковлевым, который вспоминал впоследствии, "как они с Иноземцевым в промежутках между работой над очередным докладом для Брежнева гуляли на бывшей сталинской даче и с горечью говорили о том, что происходит в стране".

Той элите, в ряды которой уже прочно въехал Примаков, эта горечь ни в малейшей мере не мешала замечательно подниматься по ступеням карьеры. В 1977 году Примаков становится директором Института востоковедения, в 1979 году изби- рается действительным членом Академии наук по Отделению экономики. Экономистом он после окончания им аспирантуры ни одной минуты не работал. Но, надо полагать, заслуги Примакова перед брежневской номенклатурой по какому-то невидимому и потому никак не представленному в ученом свете фронту были настолько велики, что пожизненную академическую ренту ему выписали.

При Андропове Александр Яковлев становится директором ИМЭМО, а при Горбачеве поднимается в перестроечное ЦК и на свое место ставит Примакова. Чуть позже, в то самое время, когда горела и слетала старая номенклатура, Яковлев переводит Примакова через перестроечные Альпы и находит ему место в ближайшем окружении Горбачева. В 1989 году Примаков становится кандидатом в члены Политбюро и избирается Председателем Совета Союза Верховного Совета СССР. То есть входит уже в самый высший эшелон. И когда Ельцин сметает Верховный Совет после путча 1991 года, Примаков блестяще повторяет свой альпийский переход, дважды удавшийся кроме него только тому же Яковлеву. Еще при номинальной горбачевской власти, 30 сентября 1991 года, он назначается главой внешней разведки — и Ельцин оставляет его в этой должности.

Как человеку, заслужившему все лавры при застое, удалось не растерять их, да еще и приумножить при уже полярно противоположной власти?

Льстецы частенько прилагали к нему пушкинские строки: "И академик, и герой..." Точнее сказать, наоборот: не академик, не герой, не мореплаватель, не плотник — но ценный кадровый работник! Свой гений он употребил на отыскание универсальной формулы личного успеха на протяжении всех трех вроде бы и разных, но чрезвычайно родственных в какой-то генетической основе эпох. Журналист — но не от Бога, чтоб не ссориться с людьми; экономист — но никакой; востоковед — но без хоть отдаленно пахнувших костром открытий. Помог евреям, как сказал Крючков, но и с арабами при этом лобызался тоже. И, может, даже закрепившаяся за ним среди рыцарей плаща и шпаги байка, что сотрудничая с первых дней карьеры с КГБ, он одновременно работал и с "Моссадом",— полное вранье. Но знаменательно, что именно к нему, высочайшему мастеру паллиативов и компромиссов, она прилипла. Несозидательная, но устраивающая абсолютно всех и всегда личность — именно такая и должна была перекочевать из застоя через перестройку в наши дни упадка.

Елейные биографы феномен этой выплываемости при любой власти относят исключительно к на редкость достойной для царедворца манере поведения Примакова. Не лебезил, не заискивал никогда перед сменявшимися владыками, умея выказать лояльность им солидно,— чем и страшно пленял всех. Но суть, сдается, все же несколько поглубже. При всех манерах — он надежный в высшей степени подручный. Какое дело ни доверь — реального и порождающего настороженность успеха не достигнет, что в пору возобладавшего упадка и не надо. Но доверителя зато не огорчит.

И все без исключения его деяния на высших государственных постах были именно такого сорта. В 1990 году он утрясал события в Баку с резней сперва армян, потом азербайджанцев. Так утрясал, что конфликт ушел вглубь, разъединив две республики и дав старт распаду СССР. С таким же нулевым успехом Примаков исполнил свою знаменитую миссию в Ираке в пору кувейтского конфликта. Бомбежек не предотвратил, долгов нам не вернул. Багдад с тех пор с колен не поднялся — сумел на всем этом чудесным образом подняться только сам Евгений Максимович.

Тогда же он возглавил парламентскую комиссию по борьбе против льгот и привилегий — и так же свел весь ее великий звон на нет. Умея превосходно выставляться в образе гуманиста-демократа, Примаков на самом деле там, где лишь на волос задевался его интерес, милости к другим не ведал и делался непробиваем, как казенное сукно.

Один его бывший подчиненный по ИМЭМО говорит: "Не дай Бог, если Максимыч запишет тебя в свои враги. Лучше сразу ищи себе новое место работы..." Когда Горбачев решил снять Старкова с "Аргументов и фактов", сотрудники редакции пробились в Верховный Совет к Примакову с коллективной петицией: "Иот, вы же академик, просветитель, бывший журналист,— передайте бумагу Горбачеву". На что тот отвечал: "Горбачев снимает Старкова не как глава парламента, а как генсек партии. Через ЦК к нему и обращайтесь".

Познав в совершенстве дух номенклатуры, который Ельцин особо жаловал ввиду своего панического страха перед конкуренцией, Примаков в ельцинской России еще уверенней пошел в гору.

Принято считать, что он блестяще проявил себя главой внешней разведки. Да, как выдающийся организатор всякой видимости он действительно составил очень вескую и выразительную мину — при самой плохой игре. Его предтеча Шебаршин, отдавший жизнь и душу не карьере, а своему прямому делу, увидев, что новый глава КГБ Бакатин повел игру на поражение, подал ему рапорт по поводу одного кривого назначения: "...на основе личных связей, без учета деловых интересов. Эта практика, уверен, может погубить любые добрые преобразования. Судя по тону Вашего разговора со мной, Вы считаете такую ситуацию нормальной. Для меня она неприемлема". И кадровый разведчик, генерал-лейтенант Шебаршин, оставшись верным своей офицерской чести, в 56 лет стал пенсионером.

При Примакове в Ясеневе, где сидела Внешняя разведка, наладилась столовая, буфеты, прочий внешний быт и вид. Но в 1994 году произошел самый крупный провал за всю историю этой службы — агента Олдрича Эймса, сдавшего еще десяток самых ключевых фигур. Но главное, что Россия стала планомерно сдавать все свои международные позиции — и по линии внешней разведки в том числе. При Примакове до неприличия развился вывоз наших капиталов за рубеж, все экономические комбинации с МВФ и прочими партнерами мы продували в пух, НАТО железно продвигалось на Восток, чужая агентура действовала у нас уже практически в открытую, чуть не зарплату получала в качестве советников российского правительства. И о ней, агентуре в органах власти, забил тревогу в прессе бывший амурский губернатор Полеванов, сменивший в Госкомимуществе Чубайса, но не примаковская разведка.

Да, конечно, это была общая тенденция, которую ни один деятель в одиночку не переборол бы. Но Примаков, прекрасно строя свой радеющий за государство вид, сам был одним из скрытых авторов всего этого безобразия. В деле засыпавшегося на краже книг афериста Якубовского, которого многие свидетели называли агентом канадской разведки, есть документ:

"I. Учредить должность полномочного представителя правительства РФ по взаимодействию с правоохранительными органами и специальными информационными службами.

2. Назначить Якубовского полномочным представителем..."

И среди подписей под этим фантасмагорическим назначением стоит: "Директор СВР Примаков". При всем том нейтральные вроде бы слова Ельцина, которые он сказал в 1996 году при назначении Примакова министром иностранных дел, можно расценить как скрытую и глубоко циничную иронию: "Он в особых рекомендациях не нуждается. Его хорошо знают как у нас в России, так и за рубежом..."

Сменив на посту главы МИДа утратившего всякий авторитет в России Козырева, Примаков прочно остался в своем образе. Достоинство, политический вес полнейшие — и полный крах всей нашей дипломатии, увенчавшийся уничижительными для России бомбежками Югославии. И он, уже будучи премьером, мастерски не изменил любимой позе: развернул свой летевший в Штаты самолет — но больше ничего решительно не сделал, кроме грозного, но никого уже не пугающего вида.

И вот таким "тяжеловесом", реально не поднявшим за всю жизнь ни одного доверенного ему дела, Примаков, как сразу всем угодная фигура, занял в кризисный момент должность главы правительства. То есть сделал шаг, принципиально отличавшийся ото всех его прежних. Фиктивным делом заниматься на вторых, даже самых значительных, ролях — одно, возглавить государство при впадающем в маразм президенте — совсем другое.

И у многих от этого храброго поступка Примакова даже затеплилась какая-то неистребимая для наших душ надежда на политическое чудо: что вот-де старый кагэбист, разведчик, как Штирлиц во враждебном стане, просидел целых три эпохи среди злой номенклатуры, выжидая своего решительного часа послужить Отечеству,— и час этот настал,

Ситуация, когда Примаков принял власть, была более чем подходящая для того, чтобы проявить себя. Кириенко свалил страну на дно. Рубль отпущен — не надо подчинять всю экономику искусственному удержанию его. Есть шанс для проведения налоговой реформы. Из-за троекратного скачка доллара — огромный приоритет для отечественного производителя. Фактически дефолт 17 августа в огромной мере выбил почву из-под ног у "олигархов". Ельцин во всех смыслах еле дышит, и его окружение в полной растерянности. Короче, три-четыре верных удара — и можно было бы решить в корне главные, давно известные и наболевшие проблемы, убивавшие страну.

Риск для Примакова был, конечно, огромен, но и доводы в пользу того, чтобы рискнуть — не менее весомы. Все это, очевидно, он взвесил, заручился поддержкой Думы — и решил сыграть в принципиально новую для себя игру.

Но уже видно, что победить в ней он в принципе не мог. Из вороньего гнезда, как говорит народ, орел не вылетит. И все попытки опровергнуть эту истину окончились для вечного окопного сидельца полным крахом. Все его деяния остались на уровне замахов, но не решительных ударов, подобных тем, которые Ельцин наносил, когда шел к своим целям. На переворот в экономике у Примакова духа не хватило. Но главное свое поражение он схватил в той сфере, где как раз считался высшим докой — в политической.

Только он тронул Березовского, пошел накат, перед которым липовый атлет, всю жизнь толкавший надувные гири, по самой своей природе устоять не мог. Березовский через ОРТ, "КоммерсантЪ" поливал Примакова грязью — а Примаков заискивающе оглядывался на Ельцина, пытаясь спрятаться за ним, даже больным. И, будучи не лидером по натуре, вместо ясного, открытого отпора, который наверняка поддержала бы страна, пустился в какие-то подковерные интриги. То ли заводит дело на Березовского, то ли не заводит. Люди Примакова организуют на Абрамыча встречный компромат с публикацией его телефонных разговоров с Доренко, Дьяченко и Шабдурасуловым. Но Примаков при этом в интервью газете "Вашингтон пост" зачем-то заявляет, что не видит никаких обвинений против Березовского, "которые повлекли бы за собой его арест".

А Ельцин, наблюдая за всей этой суетней премьера, начинает сам пощелкивать его, как бы пробуя на прочность. Прочность оказывается нулевой. Примаков клялся, что уйдет, если тронут его команду. Но Ельцин выгоняет Густова — с целью посмотреть на реакцию премьера. Тот, вместо того, чтобы ударить кулаком, чувствуя за собой симпатию всей страны, молчит. Ельцин наносит ему более серьезные оскорбления: назначает Черномырдина представителем по Югославии, то есть зачеркивает авторитет профессионального международника Примакова — премьер опять молчит. Тогда Ельцин начинает его просто топтать публично: не здороваться, пересаживать его заместителей, людям у телевизоров за это даже в душе стыдно, а Примаков опять молчит. Но если премьер имеет только амбиции и только желание исподволь тайком пробраться к высшей власти, то надо его гнать, что Ельцин совершенно справедливо и делает.

И ни один из тех, кто угрожал поднять за него толпы, этого не делает. Люди готовы идти в бой за бесстрашными и сильными — за ловким честолюбцем не пойдет никто.

Поэтому теперь, как бы застряв в дверях, Примаков оглядывается напрасно. Он в самой своей звездной ситуации продул — и не случайно, а закономерно, потому что такова его природа. Да, он всю жизнь был игрок отменный в сражении за свое собственное благополучие. Игрок, но не борец, не того калибра личность, которая способна биться за большие цели и в стычках с мощными противниками побеждать. Он же всю жизнь мощным силам только уступал, только пользовался ими в свое благо, но никогда, как и Горбачев, не управлял ситуацией, даже в малой степени не упирался и не сопротивлялся ей.

Поэтому, как бы СМИ его богатых партнеров и союзников опять ни вздували его рейтинг, в ожидающих нас политических баталиях, где надо будет биться, а не укрываться под чужим крылом, он ничего не сможет. И лучше б ему было, не вводя никого больше в заблуждение своим дутым весом, честно распрощаться с этой ареной битв, освободив место молодому липовому тяжеловесу — Лебедю, который, как и Примаков, стал всесветно известен позорным для России миротворчеством.

Александр НИКОЛАЕВ

Самые дешевые авиабилеты в Иркутск 3 .