"Величайшие дары Божие, данные людям высшим человеколюбием, — это священство и царство. Первое служит делам божеским, второе заботится о делах человеческих. Оба происходят из одного источника и украшают человеческую жизнь... Когда священство бесспорно, а царство пользуется лишь законной властью, между ними будет доброе согласие (simphonia)"
6-я новелла Codex Juris Canonici императора Юстиниана
15 АВГУСТА 1917 ГОДА, после 217-летнего перерыва, был созван Поместный собор. Третируемая надменными обер-прокурорами, низведенная до уровня второразрядного департамента Русская Церковь получила уникальный шанс забыть, как страшный сон петровский "Духовный регламент", выбрать Патриарха и, быть может, уврачевать кровоточащую рану раскола.
Представители священноначалия и "широких слоев церковной общественности", легко преодолев вялое сопротивление Временного правительства, собрались в Московском Кремле — вычеркнутая Романовыми из истории Русская Церковь, поймав ветер Революции в свои паруса, вновь стала историческим субъектом.
Во время работы собора в Москве шли ожесточенные бои, и звон колоколов смешивался с грохотом орудийной канонады. Решение об избрании Патриарха, — о чем и помыслить не могли всего несколько месяцев назад, было принято во многом благодаря этой жизнеутверждающей "музыке".
В историю нельзя войти бесконфликтно. Первые столетия христианства внесли в церковные святцы тысячи имен мучеников. Но не золочеными митрами или монастырскими угодьями, а именно числом небесных ходатаев и исчисляется подлинное богатство Церкви...Как это ни парадоксально, режим открытых гонений (веденный новой властью уже во время работы собора) — значительно более здоровая атмосфера для Церкви, нежели громоздкая роскошь Синодального рабства. Как будто резкий порыв ветра сорвал с почти погасшего костра серую шапку мертвого пепла и обнажил последние, еще не задушенные алые пятна горящих углей...
Однажды мне на глаза попался дореволюционный снимок: веселая компания благополучных щегольски одетых мужчин важно позирует фотографу. Самым добродушным и самым упитанным из них оказался будущий митрополит Крутицкий Петр (Полянский), ближайший сотрудник Патриарха Тихона, Патриарший Местоблюститель и мученик, заморенный голодом и холодом на затерянном в сибирских снегах зимовье Хэ. Мирянин, важный синодальный чиновник, балагур и душа общества — он, не раздумывая, принял предложение постричься в монашество и занять должность, обрекавшую его, в сложившихся обстоятельствах, на неминуемую гибель... А сам Патриарх Тихон, известный прежде лишь миролюбием и покладистостью? А тысячи и тысячи других бесстрашных клириков и мирян, с радостью принявших мученический венец? Согласились бы они поменять свой высокий удел, на право заживо сгнить в синодальном "болоте"?
Однако и большевики не были классическими злодеями — этакими "Навуходоносорами в буденовках". Были в их действиях и благородство, и своя упрямая логика. Конфискуя церковное имущество, репрессируя наиболее активных священников и мирян, они руководствовались следующими соображениями: во-первых, “религия — пережиток царизма, обреченный на отмирание” (его можно терпеть, но религиозную пропаганду необходимо пресекать, как контрреволюцию); во-вторых, “имущество РПЦ — народное достояние”; и, наконец, “священник — такой же гражданин, как и все — может быть осужден и репрессирован безо всякого снисхождения”. Время военное — не до церемоний.
Безусловно, в первые годы Советской власти Церкви пришлось нелегко. Однако это был не целенаправленный антицерковный террор, а естественное следствие нежелания священноначалия признавать новую власть.
К тому же в первые послесоборные годы произошел обновленческий раскол. И проходимцы из числа низшего духовенства и так называемого "церковного пролетариата" (псаломщики, дьячки и пр.), активно используя революционную фразеологию, "стучали", "стучали" и "стучали" на своих апонентов. У чекистов должно было уши закладывать от этого неистового "стука"...
Патриарх Тихон и подавляющее большинство представителей высшего духовенства, в свою очередь, заняли враждебную по отношению к Советской власти позицию. Здесь и анафемы большевикам, и организация сопротивления изъятию церковных ценностей (напомню: новая власть считала их народным достоянием), и прямая поддержка белому движению. Неугомонные "епископы-беженцы", свившие себе уютные гнезда в "гостеприимной" Европе, своими монархическими манифестами тоже подливали масла в огонь.
С другой стороны, у некоторых большевистских теоретиков (например, Троцкого) была своя "идея-фикс" — они считали, что в Церкви, как и в обществе, происходит классовая борьба и долг Советской власти — помочь "церковному пролетариату" избавиться от "вековечного" гнета "князей церкви" (епископата).
В то святое время любая, даже самая безумная, идея немедленно обретала плоть и кровь. Особенно кровь... Но это противостояние не могло продолжаться вечно...
Переломным моментом в отношениях Церкви и Советской власти следует признать лето 1923 года. Патриарх Тихон, находясь в заключении, пишет заявление в Верховный Суд:
"Будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен к Советской власти враждебно, причем враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям... Признавая правильность решения суда о привлечении меня к ответственности, я раскаиваюсь в проступках против государственного строя и прошу Верховный Суд изменить мне меру пресечения. При этом я заявляю Верховному Суду, что я отныне Советской власти не враг (выделено мной — В.Г. ). Я окончательно отмежевываюсь как от зарубежной, так и внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции".
Нет никаких оснований сомневаться в искренности Патриарха. Это не вынужденный компромисс — это сознательный выбор. И два года неустанных трудов в этом направлении — лучшее тому подтверждение. Сверхъестественная, истинно пророческая интуиция, видимо, подсказала Патриарху Тихону в решающий момент: у Советской России великое будущее (нечто подобное уже грезилось "сменовеховцам"). Именно Советская власть, а не белогвардейская "обозная команда", воссоздаст на срединных землях континента Евразия величественную империю. И долг Церкви — приветствовать ее становление...
Новое, невиданное царство!
Последняя надежда на симфонию...
КОГДА ЦЕРКОВЬ не подвергается открытым гонениям, она жаждет одного: симфонических отношений с царством. Однако гениально сформулированный Юстинианом порядок вещей, при всей его кажущейся простоте и естественности, в чистом виде существовал лишь в Византийской империи (до Флорентийской унии) и на Руси (до раскола). Все остальное — лишь стремление к симфонии, мечта о симфонии, сон о ней.
Тяга к симфонии, как безусловный рефлекс, действует помимо сознания, заставляя священноначалие мучительно искать внимания сильных мира сего (даже если это отъявленные мерзавцы), а простых прихожан — быть лояльными любой существующей власти.
Раздавленная "Духовным регламентом", затянутая в постылый вицмундир петербургского покроя, Церковь Синодального периода добросовестно разыгрывала псевдосимфонию с Романовской деспотией. Нынешняя РПЦ МП, похоже, готова видеть благочестивого кесаря и в беспалом верзиле, и в пройдохе-мэре одновременно...
Над этим грешно смеяться. Этим нельзя попрекать. Церковь иначе не может. Ей нужно помочь — воссоздать нормальную империю...
Во 2-м послании Фессалоникийцам апостол Павел писал: "...Тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь, — и тогда откроется беззаконник". "Удерживающий теперь" (преграждающий путь "беззаконнику"-антихристу) — это Римская империя, жестоко преследовавшая в то время христиан (сам апостол Павел был обезглавлен в Риме). Предстояли еще многие десятилетия ужасающих по масштабам и жестокости гонений, но перед духовными очами "апостола языков" уже стояла блистательная Византия и тысяча лет совершеннейшей симфонии...
Обращение Патриарха к Верховному Суду не было отчаянной попыткой любой ценой сохранить себе жизнь (к этой мысли неминуемо приводит "белогвардейская" логика "зарубежников"). В кровавом хаосе социальной революции он (подобно апостолу Павлу) сумел разглядеть мощные очертания нового "удерживающего теперь" — а значит, грядущую симфонию... По крайней мере, надежду на нее.
...Девять дней Верховный Суд рассматривал ходатайство Патриарха. Судя по материалам дела, готовились показательный процесс и казнь. Положение усугублял провокационный "ультиматум Керзона" (дополнений ультиматумом Римского папы) с требованием от лица "мировой общественности" немедленно освободить главу Русской Церкви. Как Советская власть реагирует на подобные "ультиматумы", общеизвестно... Казненный Патриарх был позарез нужен англичанам для организации нового "крестового похода" на Россию. Но тайным надеждам зарубежных "доброхотов" не было суждено сбыться. 25 июня 1923 года Патриарха Тихона освободили... Очевидно, в высшем Советском руководстве кто-то правильно прочел его послание. В новейшей истории Русской Церкви открылась новая страница...
Правота Патриарха Тихона стала очевидной в годы Великой Отечественной войны. 22 июня 1941 года Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Старгородский) обратился к "пастырям и пасомым" с патриотическим посланием. А через четыре дня в Богоявленском соборе состоялся молебен о победе русского воинства.
"Пусть гроза надвигается. Мы знаем, что она приносит не одни бедствия, но и пользу: она освежает воздух и изгоняет всякие миазмы. Да послужит и наступившая военная угроза оздоровлению атмосферы духовной... У нас уже имеются некоторые признаки такого оздоровления. Разве не радостно, например, видеть, что с первыми ударами грозы мы вот в таком множестве собрались в наш храм и начало нашего всенародного подвига в защиту родной земли освящаем церковным богослужением?" (Из речи митр. Сергия на молебне).
На церковные средства были созданы и оснащены танковая колонна и авиационная эскадрилья. Самолеты с чудотворными иконами на борту облетали Ленинград, Москву и Сталинград. Перед решающими сражениями священники, специально командированные в войска, совершали торжественныемолебны.
"Наша Церковь, начиная с покойного Святейшего Патриарха Тихона, и доселе неизменно признает Советскую власть богоустановленной в СССР. Лично же для меня достаточно и одной любви к Родине и моему народу, чтобы и без чьих-либо просьб, и тем паче принуждения, всячески противиться порабощению нашей страны", — писал в одном из своих многочисленных пастырских посланий митрополит Сергий. С такой властью глава Церкви (к тому же, нормальный канонический глава, а не Синодальный "первунствующий член"!) мог говорить, лишь чувствуя себя свободным партнером власти. И власть приняла такой тон...
4 сентября 1943 года церковную делегацию принял лично Сталин, а уже 8-го был созван Поместный собор, на котором митрополит Сергий был избран Патриархом.
Были открыты все пригодные для богослужений храмы. У мощей преподобного Сергия Радонежского вновь затеплились лампады. В блокадный Ленинград, как груз особого назначения, ежедневно доставлялись вино и просфоры из чистейшей пшеничной муки для совершения Таинства Евхаристии.
А в это время раскольничья "Зарубежная Церковь" (проклявшая митр. Сергия за "пособничество красным"), пользуясь безусловной поддержкой гитлеровской администрации открывала приход за приходом (в том числе и на оккупированых территориях) и горячо молилась за победу немецкого оружия над "дикими большевистскими ордами" (кстати, не следует забывать, что столь модные сегодня причитания о "царственных мученниках" и "нераскаявшихся коммунистах" имеют стопроцентно "зарубежническое" происхождение)...
15 мая 1944 года Патриарх Сергий отошел ко Господу. В письме на имя Иосифа Виссарионовича Сталина его достойный приеемник митр. Алексий (Симанский) в частности, писал: "В предстоящей мне деятельности я буду неизменно и неуклонно руководствоваться теми принципами, которыми отмечена была церковная деятельность почившего Патриарха: следование канонам и установлениям церковным, с одной стороны, и неизменная верность Родине и возглавляемому Вами Правительству нашему — с другой (выделено мной - В.Г. )”.
Симфония состоялась...
Высококачественные лампы настольные, торшеры по 5 низким ценам.