Газета Завтра 319 (2 2000)

Владимир Бушин ПРОЩАНИЕ С ЧУЧЕЛОМ

ТОВАРИЩИ, ДОБРОВОЛЬНОЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ самоубийство президента Ельцина, о неизбежности которого все время говорили большевики, свершилось... Это произошло 31 декабря.

При известии о нем многие люди моего поколения невольно вспомнили другое самоубийство, имевшее место 30 апреля 1945 года в Берлине. Сходство между ними не только в том, что оба самоубийства произошли в последний день месяца в канун больших международных праздников. Оно еще и в том, что оба самоубийцы — главы великих держав; и в том, что оба самоубийцы — политические банкроты и примерно в одинаковый срок довели свои страны до полного краха; оно и в том, наконец, что оба самоубийства явились закономерным неизбежным итогом всей деятельности обоих лидеров.

Вызывают недоумение многочисленные голоса как в России, так и за рубежом, твердящие сейчас о неожиданности, непредсказуемости, спонтанности самоубийства Ельцина. Прежде всего давно пора развеять окаменевшую легенду о его непредсказуемости вообще всегда и во всем. Дело обстоит совсем не так. Конечно, нельзя было предвидеть те или иные конкретные его жесты, заявления, кадровые назначения и т. п. Но направленность, внутренняя суть, глубинный смысл его решений и поступков, наоборот, всегда были предельно ясны, во всем одни и те же, и не составляло труда их предсказать: все его помыслы и действия всегда и во всем были и останутся — против народа, в ущерб государству, к горю России. Чего стоит хотя бы такая частность его политики, как долгая и упорная борьба против Думы за то, чтобы вернуть Германии художественные ценности, доставшиеся Красной Армии как трофеи в результате невиданных по ожесточенности и кровопролитию сражений в войне, жертвой которой оказалась наша Родина. Невозможно представить в мире другого президента, который боролся бы против своего парламента за что-то подобное!

Как нетрудно всегда разгадать внутреннюю антинародную суть поступков Ельцина, так несложно было предвидеть и его политическое самоубийство. В самом деле, в Думе не хватило лишь 17 голосов для импичмента; коммунисты собрали 10 миллионов подписей за его отставку; рейтинг, как вынужден был признать даже верный его кондотьер Сванидзе, "близок к нулю"; мировая пресса пишет о ненасытной "семье-банде", ограбившей страну. Совестливому человеку хватило бы любого из этих скорбных обстоятельств для срочного самоубийства по ускоренному варианту.

Точно так же совершенно предсказуемо было и самоубийство Гитлера. Действительно, что ему оставалось делать, когда большевики уже прорвались к рейхстагу, захватили первые этажи, а Мартин Борман уже записал в дневнике: "Наша Имперская канцелярия превращается в развалины". Тем более, как поведал потом один офицер охраны, обстановка в бункере под Имперской канцелярией была ужасающей: "Я вряд ли в состоянии описать эту атмосферу. Дух угодничества, нервозности и фальши подавлял каждого не только морально, но и вызывал физическое отвращение. Ничто там не было истинным, кроме страха, страха во всех его оттенках, начиная с боязни впасть в немилость фюрера, вызвать каким-либо необдуманным высказыванием его гнев и кончая животным страхом за свою жизнь в ожидании надвигающегося конца драмы".

Так было в Берлине весной 1945 года. То же самое мы видели сейчас и в Москве. Несмотря на все преграды, на всю отчаянность сопротивления, большевики уже прорвались в Думу, захватили там большинство кабинетов, а Шабдурасулов, в животном страхе за свою жизнь, в ожидании надвигающегося конца драмы вопит: "Леди и джентльмены! Произошла мировая революция!! Спасайся кто как может!!!"

ПРОРЫВ БОЛЬШЕВИКОВ травмировал многих деятелей и защитников режима, у иных просто поехала крыша. Вот, скажем, Евгений Киселев. В животном страхе он начал дрожащим голосом, но добросовестно, цитировать классиков марксизма. Так, в передаче о войне в Афганистане, представьте себе, совершенно точно привел высказывание Энгельса об афганцах. А ведь совсем недавно, делая вид, что цитирует Ленина, приписывал ему глупейшие афоризмы о том, будто любая кухарка, оставив кастрюли и сковородки, тотчас может управлять государством, взяв его штурвал в свои, даже невымытые руки. Но знает же Киселев, хотя бы как бывший агент КГБ, при вербовке которого, конечно же, в первую очередь проверили на знание марксизма, что Ленин говорил совершенно противоположное: "Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством. Но мы требуем немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники (то есть разные черномырдины да березовские, кириенки да гайдары. — В. Б. ). Мы требуем, чтобы к обучению этому начали привлекать трудящихся, бедноту". (ПСС, т. 26, с. 88-89).

Позже Ленин добавил по этому вопросу: "Когда здесь говорят, что социализма, можно взять без выучки у буржуазии, так я знаю, что это психология обитателя Центральной Африки" (т. 36, с. 272). Вот и пытался этот обозреватель телевидения конца века приписать гениальному Ленину психологию и ум обитателя Центральной Африки начала века. А добился совсем другого: все увидели, что в мозгу этого обозревателя столько же извилин, сколько в мозгу того обитателя.

И вдруг — он правильно цитирует Энгельса! И это еще не все. В приступе животного страха после прорыва большевиков в Думу Киселев недавно процитировал и Сталина. Правда, не по оригиналу, а по тому, что он говорит в фильме "Семнадцать мгновений весны". Но дайте срок, обратится и к оригиналам, будет декламировать нам еще и юношеские стихи Сосо, которыми восхищался Илья Чавчавадзе. Чего не сделаешь, видя, как большевики берут одну позицию за другой...

Да, у Гитлера другого выхода, кроме крысиного яда, а потом пули, не было. Тем более, как свидетельствует тот же офицер охраны, и физическое его состояние оказалось уже таким, словно он только что перенес операцию по шунтированию, и она прошла крайне неудачно: "Фюрер являл собой страшную картину: передвигался с трудом и неуклюже, волоча ноги. С трудом он мог сохранять равновесие. Левая рука ему не подчинялась, а правая постоянно дрожала, глаза были налиты кровью, с уголков губ часто стекала слюна — жалкая и отвратительная картина!"

Физическое состояние Ельцина ничуть не лучше, тем более, что он сейчас на двенадцать лет старше, чем Гитлер в 1945 году, и в отличие от того — трезвенника и вегетарианца — всю жизнь зело злоупотреблял алкоголем. Он тоже передвигается с трудом, говорит медленно, а слюни перед выходом на люди ему, надо полагать, вытирала дочь-имиджмейкер. Да и у него не было другого выхода еще и по состоянию здоровья.

Как вспоминал Маршал Жуков, 1 мая в 4 часа утра начальник Генерального штаба германских Сухопутных сил генерал Кребс сообщил генералу Чуйкову о самоубийстве Гитлера и передал письмо Геббельса, в котором говорилось: "Мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня в 15 часов 50 минут добровольно ушел из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал адмиралу Деницу, мне и Мартину Борману. Я уполномочил Бормана установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери. Геббельс".

Жуков тотчас доложил о самоубийстве Гитлера Верховному главнокомандующему. Тот отозвался кратко: “Доигрался, подлец...” В нашем случае Сталин, возможно, сказал бы несколько иначе: “Доигрался, чучело огородное”. Геббельс вскоре тоже покончил самоубийством, а Борман погиб. Дениц остался единоличным преемником Гитлера. 2 мая с предложением немецким войскам прекратить сопротивление выступили по радио заместитель Геббельса доктор Фриче и командующий зоны обороны Берлина генерал Вейдлинг. Последний сказал: "30 апреля фюрер покончил с собой, и таким образом оставил нас, присягавших ему на верность, одних. По приказу фюрера мы, германские войска, должны были еще драться за Берлин, несмотря на то, что иссякли боевые запасы и несмотря на общую обстановку, которая делает бессмысленным наше дальнейшее сопротивление. Приказываю немедленно его прекратить".

Разумный и трезвый приказ немецкого генерала мог бы послужить прекрасным примером для тех, кто присягал Ельцину и кого он оставил сейчас одних, но требует, чтобы они продолжали "драться за Берлин", то есть продолжали его реформы, несмотря на то, что у народа иссяк запас терпения, а общая обстановка в стране такова, что делает бессмысленным продолжение полоумных антинародных “реформ”. Благодатным примером Вейдлинга и выполнивших тот приказ войск, к сожалению, в Кремле никто не воспользовался. Увы, никто не воспользовался примером и Геббельса, Гиммлера, Геринга, добровольно последовавших за своим фюрером. Никто! Наоборот, все эти гайдары, черномырдины, кириенки, степашины и не думают следовать за Ельциным, они опять набились в Думу, лезут на должности, теснятся на телеэкранах...

ГОРЬКО И ДОСАДНО ВИДЕТЬ ЭТО. Выходит, что подельники Гитлера были гораздо преданней своему фюреру и принципиальней, чем подельники соответственно Ельцина. И впрямь же, в своем политическом завещании, коим явилось его выступление по телевидению под Новый год, Ельцин сказал: "Я ухожу... Ухожу раньше положенного срока. Я понял, что мне необходимо это сделать..." Коммунисты, а за ними и весь народ, поняли это несколько раньше, лет десять тому назад. Но вспомните, что он тут же добавил: "Россия должна войти в новое тысячелетие с новыми политиками, с новыми лицами, с новыми сильными, умными, энергичными людьми. А мы, те, кто у власти уже многие годы, должны уйти". Да это же прямой призыв: "Ребята, сматывайте удочки!" Если бы Гитлер выступил с подобным призывом, то вслед за ним покончило бы самоубийством все его правительство. А эти? Кто тут новые лица — Гайдар и Кириенко? Кто сильный и энергичный политик — Степашин в генеральских штанах? Кто такой уж умный — оратор Черномырдин?..

А бывший продолжал: "Я понял, что главное дело своей жизни я сделал. Россия уже никогда не вернется в прошлое. Россия всегда будет теперь двигаться только вперед". Да, главное дело жизни он сделал — развалил страну и отбросил на задворки мировой истории. Да, Россия уже никогда не вернется в свое великое прошлое, не станет вновь процветающей сверхдержавой мира, если не последуют за ним все эти геббельсы, гиммлеры и геринги. Да, Россия будет двигаться только вперед — в пропасть, если все эти гайдаренки и черномышкины опять пролезут во власть.

Затем началось такое лицедейство, какого мировая история не знала: "Я хочу попросить у вас прощения"... У кого — у народа? За что — за главное дело своей подлой жизни предателя страны? Оказывается, вот за что: "За то, что многие наши с вами мечты не сбылись..." Очнись, батя, ни одной мечты, общей с тобой, у меня не было и быть не могло. Я и мой народ мечтали, чтобы наша Советская Социалистическая Родина из второй в мире сверхдержавы стала первой, и не только по силе, но и по благоденствию. А ты, образина, как и Гитлер, мечтал уничтожить социализм; ты, как и Гитлер, мечтал удушить Советскую власть; ты, как и Гитлер, мечтал истребить коммунистов; ты, как и Гитлер, мечтал быть полновластным хозяином русской земли... Банда гайдаров, чубайсов, бурбулисов всей душой холуйской разделяла твои мечты. Но верно — не все они сбылись. Действительно, то, что вам "казалось просто, оказалось мучительно тяжело". Вот перед этой бандой, а не перед народом, ты и каешься: "Я прошу прощения за то, что не оправдал некоторых надежд тех людей (ты мог бы назвать их по всему алфавиту по именам от Авена и Бурбулиса до Юшенкова и Ясина. — В.Б.), которые верили, что мы одним махом, одним рывком, одним взмахом сможем перепрыгнуть из серого, застойного тоталитарного прошлого в светлое, богатое, цивилизованное будущее. Я сам в это верил..." В том, что сам верил, ничего удивительного нет, ибо твою дремучесть на троне в мировой истории сравнить не с чем. Но ведь вокруг трона копошилась свора докторов-профессоров, академиков и генералов, депутатов и лауреатов, которые по определению должны же хоть что-то соображать. Сплошь оказались тупицы и прохвосты, невежды и шкурники!

"Казалось, чуть-чуть поднатужимся и все одолеем одним рывком. Не получилось!" Да где ж это ты, родимый, тужился-то — в Барвихе? в Горках? в Шуйской Чупе? в Сочи? в бане с Коржаковым? на корте с Тарпищевым? за бутылкой с другом Колем? Ведь 90 процентов своего президентского срока ты провел с этими людьми, за такими натужными занятиями. Вот потому теперь и не остается ничего другого, как развести руками и промямлить: "Не получилось..." Как такса-кривоножка из анекдота, которая уверяла зрителей на собачьих бегах, что обгонит всех борзых и гончих, непременно займет первое место, призывала ставить на нее — беспроигрышное дело! — и ей поверили несколько гайдаров, поставили, а она, разумеется, отстала на несколько кругов, едва приплелась последней и говорит: "Ну, не получилось. Что поделаешь? Не повезло! Спортивное счастье переменчиво..."

"В чем-то я оказался слишком наивным..." Нет, батя, это не наивность. Это бездарность, невежество, это отношение к Родине, где ты оказался на высшей должности, как к кабаку, где можно надраться, надебоширить, наблевать, а потом на бровях ползти в отставку.

У таких, как Ельцин и его свора, одним махом-взмахом, одним рывком-броском, конечно, ничего не могло получиться путного. А вот у коммунистов в свое время все получилось. В 1931 году Сталин сказал: "Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние за десять лет. Или мы сделаем это, или нас сомнут". И сделали! В исторических масштабах это было, в сущности, одним рывком, но — глубоко обдуманным и точно рассчитанным, беспредельно самоотверженным и божественно вдохновенным. И не нас смяли, а мы смяли. Но тебе, олух царя небесного, от кого можно было ждать обдуманности реформ — от Черномырдина? Так ведь это же его афоризм: "Хотели, как лучше, а получилось — как всегда". От кого мог ты ждать точного расчета — от Гайдара? Это же он объявил, что отпустим цены, и они возрастут в два-три раза, а они подскочили в тысячи раз. От кого ждать самоотверженности — от Чубайса? Это же он на вопрос корреспондента, легко ли он согласился стать вице-премьером, радостно ответил: "Легко. Потому что мне надоело жить в двухкомнатной квартире". От кого было ждать вдохновенности в работе — от Степашина, которого тележурналист, именующий себя Леонтьевым, назвал "бабой в генеральских штанах"?.. Все вы — племя бездарей, орда хищников, кагал банкротов...

И тут надо сказать, что эта орда над прощениями, которые Ельцин у нее просит, смеется, ибо они-то получили все, о чем мечтали, ну и кое-что уделили и ему, благодетелю.

"Я хочу, чтобы вы знали... Боль каждого из вас отзывается болью во мне, в моем сердце. Бессонные ночи, мучительные переживания..." Тут все ложь, и у каждого из гайдаров не было никакой боли, и в его пустом сердце не было и не могло быть ничего, кроме аритмии. Мучительные переживания знал только его желудок. “...Что надо сделать, чтобы людям хоть чуточку, хотя бы немножко жилось легче и лучше, — не было у меня более важной задачи..." Как — что надо сделать? Отремонтировал за 300 миллионов долларов свои палаты в Кремле, — удивил Клинтона — вот уже русским людям чуточку и легче. Разорил науку, образование, медицину, — вот русским людям уже и чуточку лучше... Ах, старая профурсетка! У него не было другой задачи! Хоть бы перед поездкой в Святую землю воздержался от вранья, притворства и ханжества...

И опять, в расчете на слезу: "Я ухожу... Я сделал все, что мог. Мне на смену приходит новое поколение. Поколение тех, кто может сделать больше..." И вернувшийся из Вифлеема, он будет все так же лгать и лицедействовать. До последнего вздоха... Ведь даже когда с трепетом в голосе твердил: "Я ухожу... Я ухожу...", даже и тогда врал: в час своего выступления по телевидению, как выяснилось позже, он уже не был президентом, уже находился в отставке, уже ушел. Единственным правдивым заявлением во всей речи были слова "Я сделал все, что мог". Да, все.

Уже покинув свой кремлевский кабинет, прощаясь на крыльце со своей верной челядью, Ельцин, как 4 января рассказал по первой программе телевидения В.Путин, оказывается, в самую последнюю секунду горестного до ужасти расставания изрек слова, до слез прошибшие челядь: "Берегите Россию!" Прекрасно! Величественно! Достойно Цезаря, Карла Великого и Юшенкова... Но почему же так усеченно, почему не во всей исторической полноте: "Берегите Россию, как все годы своего правления берег ее я! Я и Бурбулис. Я и Гайдар. Я и Черномырдин. Я и Чубайс. Я и Кириенко. Я и Степашин. Я и Березовский. Я и Абрамович. Я и Мамут".

Как жаль, что не было сказано так! Ведь эта компашка, создав для народа выморочные условия жизни, расплодив бандитизм, доводя многих до самоубийства, уложив десятки тысяч солдат и мирных граждан в двух чеченских войнах, тем самым оберегала Россию от чрезмерной перенаселенности. Лишив возможности миллионы детей и молодежи учиться в школах и вузах, компашка оберегала новое поколение России от опасного умственного перенапряжения. Остановив многие фабрики и заводы, лишив крестьян возможности вносить в землю столько минеральных удобрений, сколько требуется, они оберегали от загрязнения атмосферу и всю экологию России... И конца этому обережению нет...

НАСЛАДИВШИСЬ ЛИЦЕДЕЙСТВОМ президента-отставника, страна приступила к встрече Нового года... 16 декабря 1944 года силами группировки, насчитывавшей около 250 тысяч человек, 900 танков, 800 самолетов, более 2600 орудий и минометов, немцы нанесли мощнейший удар в Арденнах по застигнутым врасплох американским войскам и за несколько дней отбросили охваченных паникой освободителей Франции на 90 километров. В новогоднюю ночь немцы нанесли еще один удар северней — в Эльзасе. Более 1000 их самолетов обрушили бомбы на аэродромы союзников во Франции, Бельгии и Голландии, уничтожив 260 их машин... Тогда-то Черчилль и воззвал к Сталину: "Спасите!..”

Министр вооружений фашистской Германии Альберт Шпеер в своих "Воспоминаниях" описывает встречу Нового года в Ставке Гитлера:

"Прошло два часа с момента наступления Нового 1945 года, когда я, миновав многочисленные посты охраны, вошел в бункер, отведенный под личные апартаменты Гитлера. Я не слишком опоздал: адъютанты, врачи, секретари и, разумеется, Борман толпились вокруг Гитлера. Громко хлопали пробки из похожих на снаряды бутылок французского шампанского, золотистое пенистое вино с шипением наливалось в фужеры. В непринужденной атмосфере праздника Гитлер, казалось, был единственным, кто, не прибегая к стимулирующим средствам, тем не менее пребывал в полнейшей эйфории. Начало нового года отнюдь не сулило ни малейшего облегчения, но здесь все радовались уже хотя бы тому, что календарь принес какие-то перемены. Гитлер был настроен весьма оптимистично и уверял, что в 1945 году ситуация изменится. Мы, дескать, вскоре преодолеем самую острую фазу кризиса и в конце концов одержим победу. Из окружающих только Борман восторженно поддерживал его, остальные предпочли промолчать. В течение двух часов Гитлер с неистовством религиозного фанатика заверял нас в своей правоте, и внезапно все, и я в том числе, почувствовали, что он как бы снял с наших плеч груз забот. Мы уже были не в состоянии рационально мыслить. А ведь достаточно было задуматься хотя бы над тем, что Гитлер провел параллель между собой и Фридрихом Великим в конце Семилетней войны, как тут же стало бы ясно: ни о какой победе даже речи быть не может. Но никому из нас и в голову не пришло немного поразмышлять об этом..."

12 января, под русский Новый год, Сталин, сжалясь над Черчиллем, двинул на Берлин русские полки. И через три месяца Борман записал в дневнике: "Наша новая канцелярия совершенно разрушена..." А Гитлеру ничего не оставалось, как обвенчаться с Евой Браун и прихватить ее с собой в преисподнюю... Он тоже сделал все, что мог.