Газета Завтра 361 (44 2000)

Олег Иконников РУССКАЯ СТИХИЯ (С известным скульптором беседует обозреватель "Завтра" Андрей ФЕФЕЛОВ)

— Олег Антонович, вы автор знаменитого московского памятника, посвященного событиям 1905 года. Меня всегда поражала эта скульптурная композиция именно тем, что здесь явлено живое столкновение — изображен момент схватки. Это памятник даже не столько революционерам, сколько самой революции в ее национальном преломлении. И рабочие, и жандарм — все равноправные участники исторической драмы. Не случайно, что эта вещь мистическим образом накладывается уже на новейшую историю, стала напоминать о днях восстания 1993 года.

— Скульптурная группа, о которой вы сказали, включает три крупных сюжета, в одном из которых действительно присутствует жандарм на вздыбленном коне. Эта работа сделана мною в соавторстве с покойным моим другом, скульптором Владимиром Федоровым. Нам удалось распределить большие композиционные массы, сохранив живость лиц, которые воплощали реальные типы русских людей. Пластический образ памятников в целом строился по горизонтали, по сути дела, была создана улица. Так сказать, улица на улице. Сцена с жандармом родилась в последнюю очередь — это было своего рода открытие. Надо сказать, что революция 1905 года всегда меня интересовала. Еще дипломная моя работа была посвящена этой теме. За 1905 годом стоит народный архетип. Монументальная скульптура, наиболее государственный вид искусства, связан с официальным заказом. Но в этом памятнике воплотился мой искренний интерес к теме странной русской стихии.

— По всей видимости, в этом же ряду стоят работы: террорист Савинков, старец Распутин и Стенька Разин. Последний, как я вижу, изображен в минуту мучительнейшей казни...

— Разиным я бредил с первых курсов института. В Степане воплотились воля нашего народа, его мощь. В отличие от Пугачева, который был самозванцем, лже-Петром, Разин оставался самим собой до самой своей страшной, последней минуты. Как известно, его четвертовали, а обрубки его тела захоронили, как говорят, где-то на Воробьевых горах... Мой Разин — это проект памятника для Болотной площади Москвы — места, где проходила казнь. Кровавый гранитный постамент и вздернутый в пространстве Разин. Здесь попытка передать страшное напряжение — по торсу, по лику его.

— Олег Антонович, ваш художественный метод отсылает к монументальным панно Сикейроса, вам свойственно формоискательство. Как бы вы охарактеризовали нынешнюю эпоху с точки зрения стиля?

— По сути, ни о каком стиле не может идти речи. То, что в монументальном искусстве доходит, так сказать, до потребителя, представляет собой в основном эклектику и безвкусицу. Причины такого положения весьма банальны. Группа лиц держит монополию в этой сфере. Во времена так называемого тоталитаризма в подобных вопросах демократии было гораздо больше. Когда президентом Академии художеств был Александр Михайлович Герасимов, казалось бы придворный живописец, людям, принимающим решения, хватало ответственности и такта для того, чтобы учитывать критические замечания в свой адрес. Академия умудрялась поощрять общие собрания художников, где собиралось иногда до трех тысяч участников. На съездах Союза художников решались общие вопросы, касающиеся искусства. Сейчас все развалено, а контроль над госзаказом осуществляют люди, имеющие смутные представления об эстетике. Нынешний президент Академии художеств — он кто: скульптор, живописец или бизнесмен?

Один московский деятель искусств не постеснялся публично сказать о Церетели, как о Микеланджело ХХ века. Но посмотрите на Манежную площадь, какая там чудовищная безвкусица. Свистопляска масштабов и эклектика во всем. Все пространство разносится вдребезги: фонтаны загнаны в подвал, утки больше лебедей. И эта пошлятина — рядом с Кремлем, рядом с гениальным Мининым и Пожарским Мартоса.

Когда я подошел к монументу на Поклонной, мне стало понятно, в чем дело. На пресловутой стелле с ангелочками читаю доску. Написан авторский коллектив. Фамилию Церетели я нашел, фамилию Лужкова тоже. То есть Лужков официально является соавтором памятника на Поклонной горе! Говорят, что в момент росписи Сикстинской капеллы неистовый Микеланджело швырнул башмаком в Римского папу, который своим появлением отвлек художника от работы. В случае же с Поклонной горой схема противоположная. Заказчик и исполнитель мило делятся друг с другом деньгами и славой. Этот эпизод характеризует отношение сегодняшней власти к искусству. Может быть, Лужков так пошутил. Но тогда получается, что мэр относится к проблеме творчества и индивидуальности как к чему-то несерьезному. Но на самом деле, искусство, монументальное в том числе, это напряженный труд, это целые школы, это судьбы… Если Лужков действительно соавтор, сумеет ли он профессионально ответить на формальные претензии к этому монументу, коих не счесть? Сомневаюсь.

Я в восторге от великолепных дорог и эстакад, которые строятся сейчас в Москве. Возможно, это заслуга Юрия Михайловича. Он человек бешеной энергии, яркий, живой, всем интересующийся — ради Бога! Футбол, цирковые выступления — пожалуйста... Но когда превратившийся в массовика-затейника мэр начинает так же играючи решать, по сути, деликатные, опасные, связанные с городской средой вопросы, возникает культурная катастрофа. Интересно, кто принимал, утверждал, с позволения сказать, "сооружение", поставленное у Никитских ворот к 200-летию Пушкина. Чьей волей, чьим вкусом принималось решение по установке этого странного монумента? Вдавленные под пресс сверхтяжелого купола, в плотном окружении мощных дорических колонн прозябают совершенно кукольные Пушкин и Натали. Можно, конечно, поглумиться, но общее впечатление удручает... Удручают полная бесконтрольность, самодурство, которое царит в такой важной в социальном отношении сфере, как монументальное искусство.

— Но помимо волюнтаризма чиновников, существует проблема самих художников. Не беря в расчет достоинства и недостатки отдельных авторов, можно говорить о некоторой общей тенденции. Мне кажется, что многие авторы пытаются сейчас убежать от решения каких-то новых художественных задач. По сути, налицо имитаторство, отказ от поиска новых ходов и новых тем, а это порождает эклектику. Неудачный, явно сползающий со стула Достоевский Рукавишникова-младшего — всего лишь постмодернистский отсыл к замечательной картине Перова. Многие, зарывшись в фантазии и воспоминания, испытывают явный страх перед грозной противоречивой действительностью, в том числе и социальной. Уход от жизни, на мой взгляд, неизбежно приводит к обмелению творчества.

— Эта реплика отсылает к доброй памяти выставкомов. Когда-то у Академии художеств и у Союза художников СССР были средства организовывать большие тематические выставки. Помимо официоза, на таких выставках появлялось очень много острых, талантливых, органичных произведений высокого плана, многие из которых заказывались и, соответственно, оплачивались выставкомами. Это и была реальная поддержка искусства. В этом и заключается то, что можно назвать культурной политикой государства. Сейчас, когда власть в России в какой-то степени освежается, горестно наблюдать, что в Министерстве культуры, по сути, ничего не меняется. Уверен, при всей скудности бюджета Минкульт располагает достаточными средствами для того, чтобы возобновить практику тематических выставок, хотя бы раз в год стимулируя таким образом отечественное изобразительное искусство. Темы могут быть какие угодно, не обязательно Октябрьская революция. Ведь творческий опыт, глубина мироощущения многих моих коллег огромны. Такой период пройден — страшный, интересный... Главное — чтобы в правительственных структурах повеял дух демократизма без кавычек. Когда втихую все делают, все делят среди "своих" — так не годится.

Что касается проблемы социальности в искусстве, то могу сказать: сама по себе социальность искусству не мешает. Когда классицист Давид написал "Смерть Марата", он решал проблемы искусства, но одновременно создал социальное и историческое свидетельство. А такая социально направленная вещь, как "Свобода на баррикадах" Делакруа,— содержит ярко выраженный эротический подтекст. В то же время творчество Гойя кто-то с некоторыми на то основаниями назовет гениальным бредом. Его картина "Сатурн, пожирающий своих детей" до сих пор остается для меня загадкой. Здесь социальная проблематика явлена в совершенно патологических, с точки зрения усредненного подхода, формах.

— Такова одна из последних работ Гелия Коржева — "Мутанты".

— Блестящая вещь. Коржев, который был всегда социально заряжен, остался верен себе, но его сверхоптическая живопись раскрылась в новом качестве. Коржев создал сильнейшую метафору страшной и подлой нынешней эпохи.

— Олег Антонович, мне кажется, что ваши произведения всегда содержат в себе элемент экспромта, так ли это? Интересно было бы знать, как вы работаете, в чем ваш метод?

— Если мой любимый график и покойный друг Борис Свешников бесконечно фонтанировал, беспрерывно исповедовался в творческом смысле, то я здесь более прагматичен и методичен. К этому обязывает сам вид творчества, которым я занимаюсь. С другой стороны, я имею сильнейшую тягу, страсть к тому, чем я занимаюсь. Чувствую азарт и на стадии замысла и на стадии воплощения.

— Многие наши современники в событиях последнего десятилетия видят признак краха всей русской истории. Каковы ваши внутренние ощущения, что будет дальше?

— Я — социалист по убеждениям. Думаю, что историческая конъюнктура такова, что принципы социализма обязательно будут усвоены человечеством. Социализм придает обществу устойчивость и в тоже время не закрывает путей для развития. Что бы там ни говорили, Россия была близка к осуществлению идеалов социал-демократии. Сейчас все рухнуло. Я езжу в метро и электричках и вижу, что наши люди не то что подавлены — они раздавлены. Сегодня в народе нет никакого проблеска энергии, энтузиазма. Поэтому надежд на лучшее мало. В связи с этим, каюсь, я сам испытываю темные, упаднические состояния. Посему как скульптор ничего героического или мажорного сейчас я создать не могу. Впрочем, нет ни желания делать нечто подобное, нет заказов на такие вещи. В деревне нахожу какое-то успокоение. Когда я рядом с моим чудным сыном и его матерью, другими приятными мне людьми, деревенскими жителями, проходит тоска.

К тому же я страстный охотник, я обожаю лес, природу. Если угодно, я православный язычник, и считаю, что Россия — это, во многом, русская природа, а уж потом народ, история, государство... Недавно с наслаждением писал натюрморт на лесную тему. Никогда я до рисования грибов не доходил, а теперь вот был в восторге от своего занятия.

— Олег Антонович, если бы у вас в мастерской стоял телефон, соединяющий вас с Кремлем, что бы вы сказали президенту.

— Я бы сказал: "Владимир Владимирович, сделайте два шага в сторону от Ельцина, пусть символически, всего лишь декларативно, но только ясно и внятно. Пора закрывать этот уродливый период в истории России. Такое заявление вдохновит большинство наших людей, создаст стимул для жизни у миллионов"

Ельцинизм — это бревно, лежащее на дороге в русское будущее.

1 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=1; bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"[?]y=""; y+=" "; y+="

"; y+=" 39 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

40

Продажа билетов на московское шоу Chippendales 41