Газета Завтра 37 (1034 2013)

Задело!

Геннадий Животов

12 сентября 2013 0

Культура Общество

Эрик Булатов - звезда периода Перестройки. Иногда он пишет своеобразные письма из Парижа, которые нет-нет, да и просачиваются в российское медийное пространство, где тиражируются ad infinitum. Ему недавно исполнилось 80, по этому поводу его посетил корреспондент, и в процессе их беседы родилось очередное такое письмо.

Конечно, затронули темы искусства, состояния самочувствия самого Булатова, понимания им современного мира и процессов в богемных и околобогемных кругах. Но было несколько тезисов, которые меня задели, сильно взволновали. Вспоминая прежние его депеши, я не могу не отметить рассказы о последнем периоде проживания Булатова в России. Структура его быта была выстроена достаточно жёстко. Зимой вместе с Кабаковым или Васильевым они иллюстрировали детские книжки, причём хорошо, качественно, и при этом зимой же писали свои картины, подтачивающие устои великой советской империи. Во всяком случае им казалось, что они делают именно это. Конечно, в мечтах они совершали подвиги за границей, двигали вперёд мировое искусство.

Как и у многих диссидентов, при реальном соприкосновении с Западом их мечты были во многом разрушены.

Так вот, теперь Булатов говорит, что Париж - это провинция, где все устали, где никому ничего не надо. Все мечтают только о том, чтобы привлечь больше туристов в Версаль и Лувр, поэтому эти сакральные места подчас наполняются разной азиатской бредятиной. Зато китайцы с фотоаппаратами косяками прутся в залы великих музеев.

Люди не совсем увязывают между собой весьма простые вещи. Разрушение картины началось с импрессионистов. Булатов говорит, что ему удалось сохранить картину, получается, что он даже не понимает, чем был интересен Западу в восьмидесятые годы. Ему казалось, что он сопрягал тексты с изображениями, а это стиль скорее американский, нежели французский, где всё - цвета, тут зелёненькое, там синенькое. Но у него присутствовали огромный размер, пафос картин, Брежнев в конце жизни со всеми медалями. Булатову казалось, что он, как титан, сбрасывает с себя оковы тоталитаризма. И вот он их сбросил, им заинтересовалась Франция, повезли в центр Помпиду, и вдруг сразу обнаружилась страшная ненависть со стороны своих соотечественников.

Русская эмиграция, которая давно свила себе в Париже абсолютно никого не интересовавшие гнёзда, возненавидела его. Эмигранты жили замкнуто, у них была своя газетёнка, в которой они писали, что какой-то хмырь вывалился в Помпиду всем напоказ. Мол, по первости думали, что он может состояться как художник, а потом в нём разочаровались. Но, тем не менее, к слову, Булатов живёт в Париже уже двадцать лет.

Говоря, что Париж - это провинция, надо автоматически предполагать, что где-то ещё существует не-провинция, например, в Берлине, Нью-Йорке или Лондоне. Но меня задело то, что провинция, в принципе, это не географическое понятие, оно отражает самосознание и самочувствие, это понятие философское. Тот же Пиросмани не был провинциалом, хотя жил в глухом Тбилиси. Провинция в душе или есть, или её нет.

Но далее я утверждаю то, что слово провинция связано с понятием империи. Была великая империя Советский Союз, и они, как маленькие хомячки, подтачивали её устои, мечтая о якобы великом искусстве "за бугром". Но нигде великого искусства не было. К тому времени сдохла и Франция, и все остальные.

Лет пять назад я был в Берлине и видел огромную ретроспективную выставку Репина. Наши, конечно, расстарались, привезли всё самое лучшее. Выставка настолько замечательная, что современные немцы, вы не поверите, вдруг попустили всё своё усталое ковыряние в носу, вымученное философствование и ходили, выпучив глаза. Простая, широкая русская жизнь захлестнула центр Берлина как Волга в период паводка.

Только империя рождает высокий стиль и высокое искусство. И Эрик Булатов отчасти считает себя одной из мин, разваливших советскую империю, которая, в свою очередь, устроила ему замечательную жизнь, такую, которой нигде в мире не было. Когда они спокойно отрабатывали зиму за детскими книжками и собственными проектами.

В конце Эрик Булатов даёт очень хороший совет Лошак: ради бога, не тащите современное искусство в Пушкинский музей. Как говорил Маяковский, встретимся через двести лет, тогда и поговорим, кто из нас современный художник.

Параллельно я недавно был на выставке президиума Академии Художеств, которую устроили в честь Дня города. Более сибаритского и мизантропского мероприятия, пропитанного истерикой, я не видел. Самой жизни как таковой там нет. Всё отдано идее отслоения реальности от искусства.