Газета Завтра 443 (21 2002)

ЧЕЛОВЕК КОРОТКОЙ ВОЛИ

Эдуард Лимонов

20 мая 2002 0

21(444)

Date: 21-05-2002

Author: Эдуард Лимонов

ЧЕЛОВЕК КОРОТКОЙ ВОЛИ (Мысли о бывшем соратнике)

Эта новая книга Эдуарда Лимонова написана им в тюрьме. Долгие месяцы путинская охранка держит его в Лефортово, продолжая фабрикацию громкого, показательного дела, которое как нельзя лучше вплелось бы в карательную канву пресловутого "закона об экстремизме". Писатель с мировым именем прямо из камеры сумел рассказать правду и о лежащем в основе "дела" событии, и еще о многих фактах своей жизненной и политической биографии. Правду, приятную далеко не для всех, кто прочтет его новую книгу. Отрывки из нее мы и публикуем сегодня.

Несмотря на такую совсем русскую, ямщицкую фамилию (дуга, колокольчик под дугой) у Дугина тело татарского мурзы. Полный, щекастый, животастый, бородатый молодой человек с обильными ляжками. Полный преувеличенных эмоций — вот каким он мне показался на вечере газеты "День" в кинотеатре "Октябрьский". Тогда я увидел его впервые. 1992 год. Я сидел в президиуме, и когда он вышел выступать, к нам задом, меня, помню, поразили мелкие балетные "па", которые выделывали его ноги, движения неуместные для массивной фигуры этого молодого человека. Он имел привычку, стоя на одной ноге полностью, вдруг отставить другую назад, на носок. В 1994 году те же его "па", помню, я наблюдал в дискотеке "Мастер", где происходил фестиваль "Экстремистской моды", тогда Дугин был одет в галифе и туфли! В такой экипировке его отставленная на носок ступня выглядела по-оскаруайльдовски двусмысленно. "Ученик" Дугина — Карогодин — был одет в черный костюм нациста, взятый напрокат в театре, а Тарас Рабко щеголял шинелью и буденовкой красноармейца. Я давал интервью "Вестям", стоя между двумя экстремистами: националистом и большевиком.

В тот вечер в "Октябрьском" я еще отметил, что Дугин самовольно узурпировал связь патриотической оппозиции с западными правыми. Он выступал с приветствиями от партий сразу многих европейских стран: от итальянских, французских, немецких, даже, кажется, швейцарских и финских правых. Он зачитал приветствия маловразумительных групп и группок, и всякий раз, когда он оглашал: "Нас приветствует партия... из Бельгии... партия из Франции... партия из Италии!" — зал разражался аплодисментами. Последние годы жизни во Франции я сблизился с крупнейшей правой партией Front National и познакомился с ее лидером Жан Мари Ле Пеном, с владельцем газеты "Minute" Жераром Пенцелелли, с сотрудниками журнала "Le Chok de mois" и "Minute", с редактором журнала "Krisis" Аленом де Бенуа, потому хорошо знал положение в правом движении. Партии, от имени которых приветствовал зал Дугин, — были микроскопическими группками. После его выступления и перед банкетом в Доме литераторов я сказал ему об этом, поинтересовавшись, известно ли ему, что за исключением, может, "La Nouvelle Europe" — организации Тириара, — это все секты, а не партии. Дугин хулигански улыбнулся: "А знаете, Эдуард, для людей, сидящих в зале, важна поддержка из-за рубежа, а не то, сколько человек состоит в той или иной партии". Он был прав, конечно.

"Наш молодой философ" — так его объявил публике Проханов — в тот вечер напился на банкете в ресторане Дома литераторов.

Дугин не оставил меня в тот вечер. Я подробно рассказал о нижеследующем эпизоде в "Анатомии героя". С банкета мы вышли втроем: Проханов, Дугин и я. Проханов покинул нас у церкви, где, говорят, венчался Пушкин. Затем разыгралась сцена из программы "Криминал". Пьяный Дугин пнул ногой проезжавшую иномарку так, что образовалась вмятина. Автомобиль остановился, из него выскочил человек с пистолетом и, щелкнув затвором, направил пистолет на Дугина. Дугин — шапка сбилась, шарф висит — вдруг заявил: "Знаете, а я Лимонов!" Я сообщил человеку с пистолетом, что Лимонов — это я, и я прошу прощения за своего пьяного друга. Человек выругался, опустил свой пистолет, сел в машину и уехал. В сцене на улице присутствовал некий символизм, получивший подтверждение в будущем: Дугин иногда принимал себя за меня, я думаю, ему порой очень хотелось быть Лимоновым.

...Дугин принес правые импульсы, правые сказки, мифы и легенды. Правую энергию. Правый неотразимый романтизм, которому невозможно было противостоять. Он как бы расшифровывал и переводил тот яркий шок, который советский ребенок испытывал при произнесении аббревиатуры "SS". Дугин говорил о доселе запрещенном, потому был невозможно романтичен. Не думаю, что у Дугина вообще была когда-либо какая-то устойчивая идеология или таковая будет. Он, как хамелеон, или кто там, спрут, — короче, животное, мимикрирующее под цвет среды, в которой оказалось: жил тогда в фашистской среде и потому ходил в правых фашистских цветах. Он тогда изучал фашизм, пожирал все попадающиеся ему книги о фашизме, национал-социализме, вообще правых. И выдавал свои свежеприобретенные сведения русскому миру в виде статей в журнале "Элементы", статей в газете "День". Он издавал в начале 90-х книги — среди прочего мистика Майринка и позднее Эволу со своими предисловиями. Самой неумелой, наивной продукцией Дугина является его ранний журнал "Гиперборея", но и в нем он умудрялся дать обществу духовную пищу — впервые переведен был лунатик Мигель Серрано, например.

Знания по фашизму, добытые Дугиным, были высоконаучного качества, поскольку он знал как минимум четыре оперативных языка европейской цивилизации и имел, таким образом, доступ к первоисточникам, У Дугина была отличная цепкая память ученого и поэтический темперамент, позволяющий ему не просто излагать предмет, но излагать вдохновенно. В данном случае правые идеи. Можно было бы с полным основанием назвать Дугина "Кириллом и Мефодием фашизма” — ибо он принес с Запада новую для нашей земли Веру и знания о ней.

Можно было бы. Но тогда можно называть его Кириллом и Мефодием для новых левых, ведь он, наравне с правыми и новыми правыми (Ален де Бенуа серьезно называл Дугина своим дорогим другом и боялся его обидеть), пропагандировал новых левых, в частности Ги Дебора. Думаю, на самом деле Дугину по-детски нравилось все яркое и крайнее.

Диапазон его увлечений был необыкновенно широк. Я познакомился с ним в 1992-м, сегодня на дворе 2002-й, за это время он прошел через фашизм, пересек поспешно кусок левой земли, на несколько лет забрался в староверие. В 1998-м заговорил вдруг одним языком с Джорджем Соросом и Селезневым, теперь дожил до воспевания путинского режима Реставрации. Что он будет делать дальше? Ангелами и ангелологией и книжным сатанизмом он уже занимался в "Милом ангеле" и в постановке совместно с Курехиным "Поп-механики 418". Что он станет делать дальше? Нельзя пародировать себя, Дугин не может уже второй раз стать фашистом. Есть еще возможность изучить ваххабизм, мусульманство и стать ваххабитом-старовером. Правда, на том поле давно сидит его бывший учитель Гейдар Джемаль. Самым умным было бы для Дугина стать чистейшим ученым. С ученого взятки гладки. Ученому не обязательно отвечать за свой базар. Он может жить, не теряя и пуговицы от пальто. А вот революционеру, фашисту невозможно прожить, не теряя пуговицы от пальто.

В Александре Дугине впоследствии открылось немало неприятных мне черт. Он оказался злопамятен, разрушителен, тотально ревнив, он время от времени обнаруживал, что такой-то и такой-то украл у него идею. Так было в случае проекта Евразийского Содружества, выдвинутого Назарбаевым. "Это я, я", — утверждал Дугин, хотя он всего лишь читал Трубецкого, Савицкого раньше других. На самом деле, он, безусловно, внес огромный вклад в популяризацию и евразийства и, впоследствии, геополитики в России. Но он безосновательно принимает себя за владельца этих идей. Так же, как он некоторое время претендовал на ownerschip национал-большевизмом. Идеи не принадлежат никому, Саша, а если вдруг некая идея начинает отождествляться с именем того или иного человека, то потому, что он сломал себе шею под знаменем этой идеи. У вас никогда не наблюдалось желания или согласия сломать себе шею под знаменем национал-большевизма. Или под каким-либо другим знаменем. Потому удовольствуйтесь немалой честью быть одним из отцов-основателей Национал-большевистской партии. Самой интересной политической партии России. И куда она еще вырвется! Мания величия Дугина усиленно раздувалась его женой Наташей и, возможно, семьей (тут мои знания обрываются, я мало что знаю о родителях и родственниках А. Г. Дугина, знаю, что мать его недавно умерла). Добавляли к этому и "ученики", и даже родители учеников. Помню, на дне рождения Кости Чувашева мать и отец последнего общались с Дугиным по меньшей мере как с пророком, явившимся огласить прибытие Мессии. После нескольких рюмок прорывались и нотки уже мессианского церемониала. Безусловно, Дугин как интеллектуал и эрудит превосходил любую отдельно взятую фигуру российского мира.

Для революционера у него не хватило характера. Человек книжный, с очень лимитированным жизненным опытом, Александр Гельевич родился в 1962 году в Москве и выезжал из Москвы считанные разы. Сын мамы-профессорши и папы-полковника, он с самого начала жизни оказался в среде привилегированных. Его капризы и таланты приводили его и в шиздом. Некоторое время он был бардом... Рано, еще юношей, познакомился с кружком Евгения Головина, объединявшим таких нестандартных людей, как Гейдар Джемаль и (до отъезда его в Америку) писатель Юрий Мамлеев. Головин — переводчик с французского (когда-то, до отъезда за границу, с ним меня познакомил художник В. Бахчанян, я читал в рукописи еще переведенную Головиным "Вторую песню Мальдорора"), персонаж московского underground(a), говорят, заставил юношу Дугина учить языки.

В 1988 году в черной рубашке и с портупеей (я его уже таким не застал, но так как все "памятники" ходили в портупеях, то, полагаю, не отстал и Дугин) Александр Гельевич вошел в совет "Памяти". Предполагаю, что он произвел там фурор и вызвал чувство ревности и опасения за свое место у вождя Дмитрия Васильева — "Дим Димыча". Никто больше в "Памяти" таким обширным багажом знаний о фашизме не обладал. Юный Дугин стал читать лекции "памятникам". Посему пребывание Дугина и Джемаля в этой организации оказалось кратковременным. Оба позднее сказали мне, что их заложил Баркашов, якобы записал на кассету злые и нетрезвые высказывания Дугина о Дим Димыче и дал их послушать вождю. Вождь изгнал обоих эрудитов-интеллектуалов из организации. Думаю, вся "Память" вздохнула с облегчением. Интеллектуалы всегда источник сомнений и волнений для жизни политической партии. А если они еще и эрудиты, тогда совсем плохо. С момента основания газеты "День" в 1990 Дугин стал сотрудничать с газетой Проханова. В первые три года газете удалось стать настоящим форумом идей. Рядом с Дугиным там нашли место и идеологи мусульманского движения. Шамиль Султанов исполнял обязанности заместителя редактора и вел мусульманскую полосу в газете, правда, тогда еще между Россией и мусульманским миром не лежала Чечня. Гейдар Джемаль был частым автором газеты "День".

...Дугин познакомился со мной в 1992-м, стал вместе со мной отцом-основателем партии. Долгое время, однако, его деятельность в партии носила скорее совещательный характер, он наблюдал и советовал. Оживился он только тогда, когда увидел, что у партии есть кадры, и не в количестве нескольких учеников, но многие десятки способных пацанов только в московской организации. Вот тут я увидел, как у него — в переносном смысле — закапала слюна из пасти... Учить Дугин любил и любил иметь учеников. Справедливости ради следует сказать, что первые годы личный состав партии пополнялся за счет фанатов Лимонова, Летова и Дугина. То, что мы сделали в литературе, в музыке, в ... ну, назовем дугинские труды "философией", — привлекло к нам ребят. Позднее, в 1999-м, к нам пошли люди, привлеченные уже имиджем самой партии. В "Книге мертвых" я вспоминаю сцену у пивной палатки возле метро "Арбатская", когда длинногривый, в длинном пальто Дугин говорит мне: "Вам, Эдуард, воину и кшатрию, надлежит вести людей, я же — жрец, маг, Мерлин, моя роль женская — объяснять и утешать". По моим воспоминаниям, это была весна 1995 года. Я поверил в серьезность происходящего. Я всегда принимал себя всерьез, потому сподобился прожить нелегкую, но четкую, цельную и сильную жизнь. Александр Гельевич, возможно, выбрал вначале такую же жизнь, как и я, но не вытянул. Не по силам оказалось отвечать за свой базар. Но отцом-основателем партии он является.

И тут всякий ревизионизм неуместен. Глупо было бы выпихнуть Дугина из истории НБП. Идеологический вклад он внес: его контрибуция — правые идеи, которые он знал хорошо. И правые сказки: их он рассказывал в "Лимонке" до самой весны 1998 года. Как-то я сказал, что Дугин не был идеологом НБП, но был сказочником партии: действительно, он умел с популяризаторским блеском рассказывать сказки. Правые легенды подавались им незабываемо. Все мы навсегда запомнили опубликованную в "Элементах" его притчу о героях, называемых монголами "Люди длинной воли". О тех, кто достойно умел пройти весь путь жизни воином, а не только его краткую часть. Сам Александр Гельевич оказался человеком короткой воли.

В 1997 году я много ездил, отсутствовал большую часть года, и потому не наблюдал воочию, как складывается ритуал этих лекций. Возвращаясь в Москву, я приходил в штаб по понедельникам, строил народ, обсуждал практические дела, выход газеты, решал денежные проблемы. Партстроительство высасывало все мое время, потому я обычно появлялся в самом конце лекции Дугина. Он убегал на радио-101, и слово брал я. Однажды я пришел на 40 минут раньше обычного и присутствовал при последних сорока минутах лекции Мэрлина под названием "Философский русский". Я внимательно прослушал, что говорил Дугин, и то, что он говорил, мне очень и очень не понравилось. А он говорил, что мы не готовы к революции, что вначале, путем кропотливого совершенствования, следует создать новый тип человека, а именно "философского русского". Все мы обязаны стать таковыми, а уж потом, когда-то, в неопределенном будущем, мы, возможно, сможем приступить к революции. Закончил он совсем абсурдным призывом к нацболам — научиться делать деньги и убежал на радио. Я вынужден был мягко завуалировать перед нацболами призыв Дугина самосовершенствоваться. Я сказал, что партия — это не кружок совместного изучения литературы и искусства. Партия ставит перед собой задачи политические. Самосовершенствование не есть политическая задача. Никто не против вашего самосовершенствования, но занимайтесь им, что называется, в свободное от выполнения заданий партии время.

Пока я бороздил пески Центральной Азии, агитировал народ на границе с Чечней, Мэрлин, оказывается, увел души ребят. На следующий день ко мне явились Локотков, Охапкин, Хорс, очень взволнованные. "Эдуард Вениаминович, вы должны сказать ему, чтобы он извинился". — "Кому, за что?" — "Дугину. Он думает, что может нас безнаказанно унижать". — "В чем дело?" Они протянули мне "Лимонку", где в рубрике "Как надо понимать" — была отмечена короткая заметка "Как надо понимать бункерских нацболов, детей подземелья". Дугин излил свою желчь на попивающих пиво, играющих в шахматы, боксирующих обитателей Бункера, "бесполезных полудурков, которые еще к тому же и не прочь взять то, что плохо лежит". "Почему вы относите это на свой счет?" Они объяснили мне, что случились в жизни Бункера определенные события, которые знают все партийцы, что у Дугина из кассы пропали какие-то 248, что ли, рублей, и он по этому поводу окрысился на Локоткова, Охапкина, Хорса и Дементьева. Что они требуют извинения, что Дугин высокомерно презирает всех, что у него мания величия и что такие отношения не могут существовать дальше.

С большой неохотой я позвонил Дугину. Он сразу стал называть меня "Эдуардом Вениаминовичем", что уже ничего хорошего не предвещало. "Эти люди — неадекватный человеческий материал, — сухо заявил Дугин. — Вместо того, чтобы быть благодарными за то, что их допустили в Историю, они хамят. Они недурно пристроились, воруют у меня деньги..." — "Саша, я не уверен, что именно они взяли ваши деньги. Ключ от Бункера есть и у электриков, и у сантехников. Потом, вы ведь знаете, что я был против того, чтобы в Бункере продавали что-либо, кроме газеты. Деньги непременно развращают личный состав".

"Саша, — сказал я. — Вам ли ставить себя на одну доску с пацанами. Это же бытовая ссора. Вам ли, философу, одному из основателей партии, втягиваться в склоку из-за 248 рублей. Хотите, я возмещу убыток? Моя роль в партии всех crpебать вместе". — "Я требую, чтобы эти четверо были исключены из партии, — сказал Дугин. — Я не noтерплю... Выбирайте, Эдуард, или я, или эти подонки..."

Впоследствии кто-то из моих сподвижников высказал мысль, что Дугин вначале решил уйти от нас, а уж потом подыскал предлог. Весной 1998 года дела его обстояли как никогда хорошо: вышел том "Основ геополитики" с предисловием генерала Клокотова, замначальника Генерального штаба. "Основы" продавались прекрасно, Дугин с Сережей Мелентьевым готовил 2-е издание. В Германии приняли "Основы геополитики" за официальную доктрину Российского Генштаба на основании предисловия генерала. Некоторые немецкие журналы даже опубликовали рецензии на непереведенную на немецкий (редчайший случай!) русскую книгу. Дугин, должно быть, чувствовал себя на вершине блаженства. Вершителем судеб русского государства! НБП и его мальчики и девочки стали тесны Дугину — не знаю, собрался ли он заранее покинуть нас или решение это пришло к нему внезапно.

Впоследствии Дугин разогнал всех, ушедших с ним ребят, кроме Коровина и Бутрима. Макса Суркова он выгнал за то, что тот был обильно татуирован. Он выгнал "красно-коричневого" сиониста, раболепно глядевшего Дугину в рот. Последним Дугин выгнал Цветкова.

Что крылось за пустяковыми придирками к не самым плохим национал-большевикам? Думаю, Дугин понимал, что эпоха сменилась. Страна насытилась знаниями о фашизме. Магазин "Библио-Глобус" весь пестрел богато иллюстрированными альбомами о Гитлере, Геббельсе и третьем рейхе. Можно было пойти и купить то, что Дугин добывал с трудом и отпускал по каплям, необходимость в культуртрегерской деятельности отпала. Должность гуру была не нужна. "Кирилл и Мефодий фашизма" вскоре должен был остаться не у дел в партии. Одновременно Дугин уже успел переквалифицироваться в верховного жреца геополитики. Без всякой иронии считаю, что он — самый блестящий истолкователь геополитики, какой возможен в России. И геополитика ему подходит, поскольку это необязательная сказка о том, как должен вести себя мир. А Дугин ведь сказочник.