Газета Завтра 445 (23 2002)

ОХОТА НА РАДУЕВА

3 июня 2002 0

23(446)

Date: 04-06-2002

Author: Герой РФ Альберт Зарипов

ОХОТА НА РАДУЕВА (Главы из повести “Первомайка”. Окончание. Начало в № 22)

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

На все ультиматумы о сдаче Радуев отвечал категоричным отказом и требовал предоставить коридор для беспрепятственного прохода его отряда в Чечню. Наше командование на это не шло.

Подливал масла в огонь и корреспондент одной из центральных газет, каким-то образом оказавшийся вместе с Радуевым. Корреспондент вел свои репортажи прямо из села, пользуясь спутниковым телефоном радуевцев.

На Черном море чеченские террористы захватили турецкий паром с российскими челноками на борту и предъявили ультиматум: выпустить отряд Радуева из блокированного Первомайского. В противном случае, террористы угрожали смертью гражданам России.

За несколько километров от осажденного села была остановлена огромная толпа дагестанцев, вооруженных охотничьими ружьями, состоящая из родственников захваченных заложников. Дагестанцы собирались то ли сами отбить у боевиков своих родственников, то ли встать между войсками и радуевцами и предоставить боевикам возможность бескровного прохода в Ичкерию, и тем самым спасти жизни заложников.

Были перехвачены радиопереговоры между Радуевым и некоторыми чеченскими полевыми командирами, в которых говорилось о помощи осажденным радуевцам. Масхадов и Басаев вроде бы обещали своими отрядами ударить с тыла по федеральным войскам и разорвать кольцо вокруг Первомайского.

К полудню воскресенья 14 января пропагандистская мешанина речей проповедника и бесконечных ультиматумов о сдаче, доносившаяся то с окраины села, то из зарослей камыша, где скрывался наш агитационный БТР, внезапно затихла и установилась тревожная тишина. Даже вертолеты Ми-24, постоянно кружившие над селом, куда-то улетели.

Наступил понедельник 15 января. Минутная стрелка медленно подходила к своей отметке. Пара Ми-24, до сих пор кружившая где-то в стороне, как-то незаметно подобралась с севера от села и зависла неподалеку от нас на высоте ста метров, сгорбившись, нацелилась на село. Первомайское тоже замерло в тревожном ожидании. Слышался только мерный рокот двигателей боевых вертолетов. Нам были хорошо видны в профиль как вертолеты, так и летчики, сидевшие в своих кабинах. Я прижимал к уху наушник от Р-853, словно надеясь услышать нечто важное, и наконец-то дождался.

— С Богом, — услыхал я голос одного из летчиков.

И в ту же секунду раздалось звонко-оглушающее: "Ба-бах!" От серого тела вертолета вперед метнулась длинная сигара ПТУРа, слегка поднырнула и, выровняв полет, устремилась к селу.

"Ба-ба-бах!" — и в сторону села понеслось еще несколько сигар, несущих в себе добрый заряд взрывчатки.

Окраина села тоже ожила разноцветными огнями разрывов и ответных очередей боевиков.

Еще не успела отстреляться первая пара двадцатьчетверок, как комбат повернулся к нам и резко выдохнул:

— Вперед!

Я первым перемахнул через вал и зигзагами побежал по направлению к силосной яме, находившейся как раз посередине нашего пути, между акведуком и развалинами. Я также первым достиг акведука; у меня из дополнительного вооружения была только "Муха", а остальные бойцы, исключая пулеметчика и гранатометчика, несли по одному огнемету. Петляя и пригибаясь, подбежала моя первая подгруппа, следом — вторая. В воздухе уже царила невообразимая какофония: рокот вертолетов, выстрелы и громкие хлопки пролетающих над нами ПТУРов, ответная стрельба боевиков и сухой треск над головами от пролетающих пуль. Вертолетные пары, поочередно занимая огневую позицию, наносили ПТУРами удар за ударом по крайним домам. Радуевцы тоже не оставались в долгу и яростно отстреливались.

Первым бежал пулеметчик, загруженный патронами и пулеметом. Не добежав пяти-шести метров до убежища, он вдруг выронил пулемет, схватился за голову и, упав, заорал дурным голосом. По моему сигналу двое бойцов оставили рядом со мной оружие, подбежали к орущему солдату, подхватили его и дотащили до сенохранилища. Следом выскочил и я, подобрал выроненный пулемет и вернулся обратно.

— Куда ранен? — заорал я на орущего и державшегося за голову пулеметчика.

— В ноги, — простонал он. Его ответ меня обрадовал: все-таки это разные вещи — ранение в ноги или в голову.

— А что за голову схватился? — спросил я его уже потише.

— Не знаю, — ответил солдат недоуменно и убрал руки с головы. На нем уже разорвали штанины и наспех перевязывали небольшие сквозные раны с обеих сторон колен.

Тем временем подоспели и остальные бойцы. Я приказал гранатометчику следовать за мной и перебежал к левой внешней насыпи. Там я забрал у солдата гранатомет РПГ-7,зарядил его гранатой, забросил на плечо и левой рукой снял с наконечника гранаты предохранительный колпачок. Высунулся из-за бетонной стенки, прицелился в стоящий БТР и плавно нажал спуск. Громыхнул выстрел, и граната ПГ-7ВМ с легким шипением маршевого двигателя огненной стрелой понеслась к месту своего назначения. Я не видел, попал в БТР или нет, так как сразу после выстрела спрятался за стенку. Гранатометчик уже подавал вторую снаряженную гранату. В это время подгруппы начали выдвигаться к развалинам, стоящим от сенохранилища в ста метрах.

Я дослал гранату в ствол гранатомета и осторожно высунул голову, присматривая себе цель.

— В БТР не стреляй, — услыхал я сзади голос комбата. Я обернулся и увидел его с радиостанцией Р-853 на боку. Рядом с ним сидел с плеером Костя Козлов.

— БТР уже подбит. Вертолетчики передали по радио, — сказал опять комбат. Я кивнул и вновь высунулся из-за бетонной стенки. БТР не горел, хоть и был подбит, но и не подавал никаких признаков жизни: башня застыла в одном положении и ствол КПВТ неподвижно уставился в одну точку.

Как и следовало ожидать, бойцы, впервые участвовавшие в такой переделке, позабыли про свои подгруппы и сидели за невысокой стенкой общей кучей. Высовывались из-за стенки и, почти не глядя, выстреливали по полмагазина патронов в дома. Пришлось устроить для молодежи пятиминутное занятие по огневой подготовке: взял у солдата АКС-74, осторожно выставил ствол поверх стенки, прицелился и дал несколько коротких очередей по крыше дома. Затем быстро спрятался и, повернувшись к солдатам, прокричал:

— Быстро высунулись, прицелились, дали пару коротких очередей и спрятались! Понятно? Только стрелять не всем сразу, а вразнобой, чтобы вас не засекли.

Каково же было мое удивление, когда среди солдат моей группы я увидал малорослого майора в милицейской разгрузке с АКСУ-74, к которому был присоединен магазин на сорок пять патронов. Это был замполит нашей бригады, и увидеть его среди штурмующих Первомайское бойцов для меня было равнозначно тому, как если бы сам Радуев перешел на нашу сторону добровольно. Этот майор прилетел вчера в расположение наших групп, пробыл у нас полдня и потом куда-то пропал. Тогда я еще принял его за обычного замполита, приехавшего побывать на передке в период затишья на пару дней, чтобы затем с чистой совестью получить орден или звездочку на погон. Таких случаев я знал предостаточно. И вот теперь, наблюдая, как этот "работник пера и языка", спокойно прицеливаясь, выпускает очередь за очередью по засевшим в домах боевикам, я не мог поверить своим глазам. Тут для меня опять как гром ударил среди ясного неба. Пригибаясь, майор подскочил ко мне и, показывая на мой винторез с оптическим прицелом, заявил:

— Вон там, за бетонными блоками, засел снайпер. Надо его долбануть. Проскочи вон к этой стенке, посмотри в прицел, где он сидит. Хорошо?

Село продолжало гореть, застилая все сизым дымом. Автобусы почти все уже догорели, превратившись в обугленные остовы. Справа, далеко от Первомайского, тоже был виден густой столб черного дыма. Приглядевшись, я увидал, что это горела на позициях десантников БМП, приданная им в усиление. От села до моста было метров девятьсот, и поразить на таком расстоянии боевую машину пехоты мог или незаметно подобравшийся гранатометчик с РПГ, или же расчет ПТУРа, засевший на окраине села.

Снайпера нигде не было видно, и я выпустил гранату в бойницу, сложенную из кирпичей меж блоков. Разглядывать же в оптический прицел на таком близком расстоянии и во время перестрелки было чистым безумием. Приходилось просто осторожно выглядывать, чтобы уследить за обстановкой. Моя группа практически в полном составе засела за невысокой каменной стенкой справа от меня и обстреливала крайние дома короткими очередями. Иногда раздавались и длинные пулеметные очереди, видно, гранатометчик, ставший на время боя пулеметчиком, решил тоже без дела не сидеть. Слева от меня залегла группа Валеры Златозубова. Положение ее было более трудным: солдаты заняли позиции за невысокими, по колено, остатками стенки, и плотный огонь с той стороны практически не давал им даже головы приподнять. Только когда вертолетная пара ложилась на боевой курс за ними и начинала долбить село ракетами, только тогда вторая группа могла вести более прицельный огонь по боевикам. Но даже если вертолеты улетали и огонь радуевцев становился более ожесточенным, они и тогда старались отвечать огнем на огонь.

Майор-замполит глянул на меня и прокричал:

— Нам надо в час опять открыть сильный огонь и сымитировать штурм, а потом можно отходить.

Мои "Сейко-5" показывали без десяти минут час. Я успел уже отдать свой винторез солдату-гранатометчику, забрать у него пулемет ПКМ, проверить боезапас к пулемету. От патронов осталась только половина боекомплекта.

— А кто стрелял из пулемета? — спросил я солдата. Мы сидели на коленках и пригнулись к дну канавы. Над нами густо щелкали пули, головы наши почти стукались макушками и можно было не кричать, а просто говорить.

— Я, — услышал я довольный ответ солдата.

— Молодец. Хоть попал в кого-нибудь? — спросил я его опять.

— Не знаю. Надо у них спросить, — засмеялся боец.

— Так. Я сейчас буду стрелять из пулемета, а ты будешь подавать ленту. Понял?

Солдат понимающе кивнул головой. Если пулеметная лента уложена в пристегнутую к пулемету коробку, то пулеметчик может один вести безостановочную стрельбу, что крайне важно в бою. Но если один конец ленты заправлен в приемник пулемета, а другой болтается на весу, то добиться беспрерывной стрельбы одному пулеметчику бывает трудно. Болтающаяся лента может пойти на перекос или зацепиться гильзой за что-нибудь, и тогда пулемет просто перестает стрелять. Потому и нужен второй номер, который держит в руках свободный конец пулеметной ленты и следит, чтобы лента, ни во что не упираясь, плавно входила в лентоприемник пулемета.

… Когда я оглянулся влево еще раз, той тройки с раненым не было, зато на полдороге к спасительной ферме лежало скрюченное тело бойца. Сзади к нему подползал другой солдат. Было очень хорошо видно, как почти касаясь их, над ними пролетали очереди трассирующих пуль. Я выстрелил еще одну ленту, когда вторая группа скрылась за бетонными стенами фермы. Пора было отходить и нам.

День 16 января прошел для нас почти спокойно. Оказалось, что "витязи", захватившие несколько домов на восточной окраине села, удерживали их несколько часов. После гибели своего командира и нескольких товарищей бойцы элитного спецподразделения МВД ушли из села. Теперь Первомайское было опять в руках боевиков. Изредка радуевцы обстреливали нас пулеметными очередями. Мы отвечали им тем же.

В камышовых зарослях перед позициями второй группы действительно появился боевик-одиночка с автоматом с ПБС. Он несколько раз обстреливал дозорных на валу и скрывался в камышах. Мы попытались навести на него вертолеты Ми-24,но вертушки только проносились над зарослями и никого не обнаружили. Зато "крокодилы", или "серые волки" ,как иногда мы называли боевые вертолеты Ми-24 за их длинное и вытянутое тело с хищным профилем, много и часто заходили на сверхмалой высоте на село и поливали дома из скорострельных пулеметов и пусковых установок с НУРСами. У боевиков в центре села была зенитная установка ЗУ-23-2.Эти две спаренные автоматические пушки калибром в 23 миллиметра стояли между домов, которые не позволяли напрямую ударить по вертолетам, издалека нацеливающимся на село. Выпуская на лету град железа, вертушки не долетали до села каких-то двести метров и сворачивали в сторону. На боевой курс ложилась сразу же следующая вертолетная пара.

Ночь была тихая и темная. За полчаса выпал мягкий снег, чему я не был особо рад. Днем этот снег растает и грязи будет по колено, а нам ведь нужно опять идти на штурм села.

Батареи в ночных биноклях сели окончательно, и солдатам на фишках приходилось напрягать свое зрение и слух.

Мы выпили чаю, погрызли сухари, и в три часа я уже натягивал молнию на спальном мешке, предвкушая три часа сна. Но уснуть мне не довелось.

— За бруствером — группа людей! — услыхал я голос капитана Плюстикова, который дежурил с четырьмя бойцами метрах в двадцати от правого фланга моей группы.

Сразу же раздался хлопок выстрела подствольного гранатомета. Спустя несколько секунд, эта граната разорвалась где-то за виадуком. Сразу же за валом ударило несколько автоматов.

"Началось", — подумал я, быстро вылезая из спального мешка, и крикнул своим солдатам:

— Группа — к бою!

Стас уже бежал к своему пулемету, в который была вставлена суперлента в четыреста патронов. Я вскочил в валенки, схватил винторез, нагрудник с магазинами и по склону вала влетел в свой окоп. Выглянул из него и увидел, как на виадуке заплясало полтора десятка огоньков от автоматов боевиков. До них было не более ста метров; боевики сосредоточили весь огонь на участке вала от дневки комбата до дневки моей группы. В воздухе над головой начался и не переставал раздаваться резкий шум от множества пуль.

"Началось", — пронеслась в голове мысль. Я спрятался в окоп, отложил в сторону винторез и схватил одноразовый гранатомет, подготовив его к выстрелу. Вскинув гранатомет на правое плечо, я резко выпрямился в окопе, поймал на мушку один из огоньков и плавно нажал на спуск. По ушам ударил хлопок выстрела, и я тут же укрылся в окопе. Наблюдать, куда попадет граната, было опасно, да и некогда.

Откуда-то снизу прибежал боец и протянул мне две "Мухи". — Неси все остальные, — приказал я ему. Солдат метнулся обратно в канаву, где лежали одноразовые гранатометы и огнеметы.

Я взял гранатомет в руки, это был РПГ-18, выдернул предохранительную чеку, выдвинул часть направляющей трубы, поднял прицельную планку, и только собирался вновь высунуться для выстрела из окопа, как краешком глаза увидел что-то круглое и черное слева в метре от меня. Это был задний торец гранатомета, который держал на плече какой-то стрелок. Черная дыра была направлена прямо на меня, и если произойдет выстрел, то мне явно не поздоровится.

— Эй ты, мудак такой, сякой, разэтакий, разверни ствол вправо! Слышишь или нет? ... От моего крика стрелок развернулся вправо и повернул ко мне лицо, оказавшееся капитаном Скрехиным, командиром роты связи, который схватил три "Мухи" и теперь сидел в мелком окопчике слева.

— Алик, куда стрелять? — крикнул он мне и едва не рассмешил меня.

Перед ним в ста метрах сидят полтора десятка боевиков и поливают нас из автоматов, но для нашего связиста это были цели мелкие и недостойные для его выстрела, поэтому он искал мишень покрупнее и поважнее.

— Ты перед собой, что видишь? Туда и стреляй!

Я вскинул на плечо "Муху", быстро высунулся из окопа, поймал огонек в прицел и нажал на спуск. Уже спрятавшись обратно за бруствер, аккуратно положил пустую трубу рядом с первым выстреленным гранатометом и услыхал, как слева сработала "Муха" связиста.

Я успел выстрелить и третьим гранатометом, успел и солдат по прозвищу Максимка — притащил целую охапку одноразовых РПГ. Отложил я в сторону четвертый отработанный гранатомет, а боец Максимка уже подает подготовленный к выстрелу РПГ-18-й. Количество огоньков напротив не уменьшалось. Я, как робот, брал трубу за трубой, высовывался за бруствер и нажимал спуск за спуском. Справа от меня тарахтели два автомата и один пулемет. Слева наконец-то выстрелил из гранатомета связист Скрехин, и теперь осторожно стрелял куда-то в ночь из своего автомата редкими очередями. Несколько раз слева раздавались длинные очереди пулемета лейтенанта Винокурова. Беспокойство вызывало какое-то затишье на позициях справа и слева от моей группы.

"Ничего. Сейчас займут свои позиции и поддержат нас",— подумал я и крикнул:

— РПО мне!

Я выстрелил последней "Мухой" и сразу же отбросил ее в левую сторону: укладывать аккуратными рядами не было времени. Слева стало пусто: связист-капитан куда-то пропал. Солдат Максимка уже притащил четыре одноразовых огнемета и подал мне один РПО.

"Ай да Максимка", — подумал я про солдата, который только несколько часов назад прибыл в мою группу.

Ручной пехотный огнемет в несколько раз тяжелее, массивнее и мощнее, чем противотанковый гранатомет "Муха", видимо, поэтому имеет и название посолиднее — "Шмель". Но и обращаться с ним нужно бережнее и осторожнее. Пока я готовил огнемет к выстрелу, где-то высоко пролетел наш МиГ и выпустил из своего чрева осветительную гирлянду. Ночь, до сих пор освещавшаяся лишь огнем от автоматов и костров, теперь залило неярким матовым светом, лившимся с высоты. Я выглянул с огнеметом на плече и стал выискивать подходящую цель, которая не заставила себя долго искать. Прямо напротив с виадука, слева от огоньков, на поле с криком: "Аллах акбар!" скатилась шеренга темных фигурок боевиков.

Когда я высунулся с готовым огнеметом на плече, колонна радуевцев ушла вправо, и я увидел только хвост колонны; основная часть ее уже скрылась за изгибом вала. Стрелять по хвосту было опасно для находящихся справа от меня наших стрелков. И мне пришлось выпустить заряд в шеренгу боевиков, которая прошла уже две трети расстояния от виадука до вала.

Я быстро сбежал в канаву за последней парой огнеметов и уже поднялся с ними на тропинку, когда увидел бегущего мне навстречу комбата.

— Товарищ майор. Вон туда прошли в колонну по три, тридцать боевиков.

Я показал рукой на свой правый фланг и выжидающе замолчал. Командир на бегу кивнул головой и, не останавливаясь, пронесся мимо меня к златозубовской группе. Я еле успел отпрянуть в сторону, чтобы он меня не сшиб. Ситуация складывалась не в нашу пользу — боевики могли обойти нас с правого фланга и запросто перещелкать, как куропаток. Но приказа отходить не было, и я, злясь на себя, еще подумает, что я струсил и хочу быстрее свалить отсюда, занял свой окоп и начал готовить РПО к выстрелу. Справа от меня Бычков заменял пустой магазин на полный. Вот он передернул затвор, прицелился и дал первую очередь по виадуку.

— Бычков, ниже стреляй. Они на поле.

Пятый заряд лег на мое плечо, и я, целясь только мушкой, выстрелил в очередную шеренгу радуевцев, до которой было не более двадцати метров. Поднимать прицельную планку на огнемете катастрофически не хватало времени и приходилось стрелять навскидку. Последний, шестой, РПО был выпущен мной в группу боевиков в семь-восемь человек, находившуюся в нескольких метрах от внешнего основания вала. Для этого мне пришлось встать в полный рост и, направив огнемет под углом почти в 45 градусов, нажать на курок. Расстояние между мной и целью было не более десяти метров; я не знал, взорвется ли заряд, встретив мишень на таком близком расстоянии. Ведь для того, чтобы взвелся взрыватель, нужно какое-то время. Так, взрыватель на кумулятивной гранате от РПГ взводится на удалении в тридцать метров от стрелка. Про огнемет мне такие данные были неизвестны; и, когда, спрятавшись в окопчике, я услыхал гулкий взрыв, то лишь обрадовался: "сработало".

Прицеливаясь, я успел заметить что-то непонятное справа, внизу вала. С нашей стороны вал имел склон в 45 градусов, верхняя часть была срезана, и этот срез был шириной в метр-полтора.С внешней же стороны склон вала опускался на метр вниз, далее шел выступ в метр шириной, за которым склон опускался до самой земли. Я высунулся из окопа по пояс, быстро лег на гребень вала, заглянул под основание — и волосы на голове опять зашевелились от ужаса. На земле, у основания вала, на свежем снегу темнела, передвигалась и ожидала чего-то людская масса в несколько десятков человек. Я даже слышал негромкую гортанную речь: кто-то отдавал команды, кто-то слабо стонал: "А-а-а-ла-а-а". На полметра ниже огня пулемета Стаса в склон вонзилось огненное веретено кумулятивного взрыва.

"Засекли Стаса".

Но засекли не только Стаса — от темной массы в моем направлении ползли две черные фигуры. До них было метров шесть-семь. Я отпрянул обратно в окоп, схватил свой винторез, с уже досланным патроном, опять лег на гребень вала и, держа оружие в правой руке, положил винтовку плашмя на землю и попробовал прицелиться в ползущих боевиков. Но это не удалось. На моем ВСС-1 был установлен ночной прицел и, главное, сошки от ночного РПГ-7Н. Металлические сошки позволяли вести более точную стрельбу с тяжелым ночным прицелом. Но сейчас эти чертовы сошки уперлись в землю и не давали мне довернуть ствол винтореза вправо и поразить боевиков. Громко матерясь от этой задержки, я правой рукой поднял винтовку вертикально и бросил ее в нужном направлении. Секунды ушли на то, чтобы направить ствол на правую фигуру, до которой оставалось каких-то три метра, и пять раз нажать на курок. Я не услышал звуков выстрела, но рука ощутила резкие толчки затвора, и боевик ткнулся головой в землю. Еще пару секунд пришлось потратить на то, чтобы довернуть ствол влево и выпустить остальные патроны во второго.

Я мгновенно укрылся в своем окопе, и тут от всего увиденного у меня опять прорезался все тот же противный и резкий голос:

— Надо уходить!..

Я отсоединил пустой магазин от винтовки, бросил его на дно окопа: потом заберу. Быстро достал из кармашка нагрудника полный магазин с десятью патронами, присоединил его к винторезу и передернул затвор, досылая первый патрон в патронник.

Для меня все стало предельно ясно и понятно. Радуевцы не были бы чеченцами, если бы они не попытались внезапно ночью прорваться на открытом пространстве между нашими подразделениями. План прорыва радуевцев был прост и дерзок: пользуясь темнотой и внезапностью, сосредоточиться за виадуком напротив наших центральных позиций. Затем боевики, расположившиеся на виадуке на участке в двадцать-тридцать метров, открывают массированный огонь по нашим огневым точкам, практически не давая нам поднять головы. Высота виадука, на котором заняли огневые позиции радуевцы, была в полутора метрах от уровня земли. Наш вал поднимался над землей на два с половиной метра. Вершина вала была усеченной, и наши несколько стрелков, не имея возможности высунуться наружу из-за оглушительного треска пролетающих над головой пуль, были вынуждены вести стрельбу по наблюдаемым целям на виадуке. Таким образом во время яростной перестрелки между боевиками на виадуке и нашими несколькими стрелками на валу, под пулеметными и автоматными трассами образовалось мертвое пространство, используя которое основная масса радуевцев небольшими шеренгами в семь-восемь человек пересекала в полный рост поле и скапливалась у внешнего основания вала. Им оставалось только дождаться того момента, когда у этих русских закончатся патроны в автоматных магазинах и пулеметных лентах, затем забросать их ручными гранатами и спокойно пересечь вражеские позиции.

"Ну все. Отсюда нас и унесут!" — пронеслась мысль. Вызывало ярость осознание того, что тебе жить-то осталось каких-нибудь несколько минут, что патроны у Бычкова, замполита и Стаса уже заканчиваются, что после этого наступит гробовая тишина на нашем валу, потому что ни справа, ни слева ни одна живая душа не нашла в себе силы духа открыть огонь по боевикам и дать нам хоть какую-то передышку. Все это заставило меня с остервенением рвать карманы нагрудника, доставая оттуда гранаты РГД-5.Заорать дурным голосом:

— Бычков, давай гранаты!

Выдергивая одновременно кольца в запалах, метнуть в темную массу обе эргэдэшки. Выхватить у Бычкова из рук две его эфки и несильным броском закинуть Ф-1 за вал. Резкие и сочные разрывы гранат среди врагов оттягивали на какой-то миг скорую развязку. Боец Максимка снизу подал мне еще две гранаты. Снаружи громыхнуло два раза от разрывов этих гранат. Я оглянулся на дневку, ища глазами тех, у кого бы мог взять еще гранат. Дневка была пуста, и только у костра стоял растерянно улыбавшийся Баштовенко, который неловкими пальцами расстегивал кармашек, пытаясь достать гранату. Я выскочил из окопа и сбежал вниз к костру, на бегу крикнув Стасу:

— Стас! Они внизу, под нами! Давай их гранатами!

Я расстегивал второй кармашек на нагруднике бойца, когда услыхал, как Стас, не отрываясь от пулемета, скомандовал хорошо поставленным командирским голосом:

— Подготовить гранаты. Гранатами — огонь! Гранатами — огонь!

Бросать гранаты в противника было некому, и Стас командовал, скорее для того, чтобы создать психологический эффект для врага, находящегося в нескольких метрах от него. Я наконец-то расстегнул задубевший на морозе карман и достал оттуда гранату Ф-1,вторую дал боец, и побежал опять в свой окоп. Несмотря на отчаянное наше положение, меня на ходу разобрал смех: услыхать такую четкую команду, да еще поданную таким хорошим командирским голосом, как учили наши преподаватели огневой подготовки, да еще в такой дикой перестрелке, — все это было похоже на трагикомедию. Оглянувшись на Стаса, заметил, как он встревоженно обернулся в сторону нашего тылового дозора и вновь лег к пулемету. Я метнул за вал эти две последние гранаты, услыхал два сочных разрыва, потом повернулся к дневке и рявкнул:

— Гранаты мне! Живо!

Снизу, от костра, уже бежал Максимка, держа в обеих руках деревянный ящик с гранатами. Он уронил его рядом со мной, и я мгновенно вырвал предохранительные скобы из замков, с ужасом понимая то, что означают эти скобы. Я быстро открыл крышку, надеясь на чудо. Но чудо не произошло, и под крышкой я увидал деревянные плашки, под ними упаковочный картон, а под ним лежало двадцать гранат с пластмассовыми втулками в запальных гнездах, завернутые в промасленную бумагу. Сбоку лежали две металлические банки, в которых находилось двадцать запалов, также упакованных в бумагу. Этот гранатный ящик был доставлен последним бортом, и все гранаты были в заводской укупорке. Для того, чтобы подготовить хотя бы пару гранат к бою, ушло бы минуты три-четыре. Но этих минут у нас не было, и когда я увидел, как между Стасом и замполитом разорвалась первая духовская граната ( Стас, дочка", — пронеслось в мозгу), то только схватил винторез и нагрудник и побежал на свой левый фланг.

Там, в десятке метров от деревьев, я увидал у замолкшего пулемета выглядывавшего в ночную мглу лейтенанта.

— Ты чо не стреляешь?

— Заело что-то, — оглянувшись на меня, ответил Винокуров. Я залег за пулемет и осмотрел его. Из приемника торчал кусок ленты на двадцать пять патронов. Я поднял крышку ствольной коробки.

— Так. Перекос ленты.

Я быстро устранил неисправность, передернул затворную раму и глянул на поле. В десятке метров, не замечая нас, по снегу боком к нам шла очередная шеренга боевиков, на ходу стрелявшая от бедра по вспышкам очередей Стаса, замполита и Бычкова. Я навел ствол и нажал на курок. Огонь из дула пулемета на несколько секунд заслонил картину боя, и когда пулемет замолк, на поле перед нами никого не было.

— Ленту давай! — крикнул я лейтенанту, поднимая вверх крышку пулемета. Александр подал из ящика начало ленты, которую я тут же заправил в приемник. Я сразу же развернул пулемет вправо, надеясь выпустить ленту в массу людей, засевших с внешней стороны вала. Но с этой позиции я не доставал их пулеметом — мешал гребень вала. Я вскочил на ноги и поднял пулемет, крикнув Сашке:

— Будешь подавать мне ленту!

Это было чистым самоубийством, безумным шагом обреченных на смерть людей, стремлением подороже продать свою жизнь и этим дать своим товарищам шанс отойти. У нас, двух офицеров спецназа ГРУ ГШ и выпускников Рязанского высшего воздушно-десантного командного училища, не было иного выбора, и этот шаг навстречу своей смерти мы сделали легко и непринужденно.

Зарядив пулемет, я почему-то на секунду задержался, неизвестно зачем сдернул с головы вязаную черную шапочку, бросил ее рядом со своим винторезом и нагрудником. Вздохнул и бросился вперед.

Я с пулеметом в руках и Сашка Винокуров, державший свободный конец пулеметной ленты, быстро перескочили через гребень вала и залегли на его внешнем выступе. Перебегая, я заметил краем глаза, что темная масса заметно увеличилась, и, когда мы залегли, я попытался направить ствол в боевиков. Опять мне это не удалось сделать: боевики сидели на земле и лежа их не было видно.

— Подавай ленту!

Я быстро встал на колени, прижал приклад пулемета к плечу и, придерживая ПКМ левой рукой за пулеметную коробку, навел пулемет на боевиков и нажал на спуск. Лента была с трассирующими патронами, и я хорошо видел, как большая часть пуль из очереди врезалась в темную людскую массу. При выстрелах пулемет подкинуло, и оставшаяся часть очереди веером ушла вверх. Я опустил ствол пулемета чуть ниже, и следующая огненная трасса в аккурат вся целиком вошла в темные фигуры. Я успел выпустить еще две хорошие очереди, но на третьей пулемет внезапно захлебнулся.

"Опять перекос ленты".

Я опустил пулемет на землю и, согнувшись над ним, быстро устранил задержку. Правая рука с силой захлопнула крышку ствольной коробки; я уже начал поднимать голову, ища цель, как внезапно в левый висок ударило резко и сильно, в глазах вспыхнул ослепляющий свет, и в затухающем сознании проскочила слабая и угасающая мысль:

"Ну вот и все. Хорошо, что в голову".

И мое тело повалилось наземь.

Трассирующие пули, которые вылетали из моего пулемета, очень хорошо указывали чеченцам, что их в упор расстреливает открытый как на ладони вражеский пулемет, и радуевский гранатометчик успел засечь и поразить гранатой пулеметный расчет русских.

— Алик, Алик! Что с тобой? Алик, что с тобой?

Сознание ко мне вернулось сразу, и я услыхал, как Сашка Винокуров, стоя справа, растерянно зовет меня по имени. Я не чувствовал, как лейтенант перетащил меня на нашу сторону, и сейчас я лежал животом вниз на склоне канавы, где-то между рощицей и моими ящиками с минами. Локтями я упирался в землю, ладони мои прикрывали зажмуренные глаза. Внутренней частью правой ладони я чувствовал, что правый глаз неестественно сильно выдается вперед, отчего внешняя часть глазной оболочки касается мозолей на согнутой ладони. В левом виске и правом глазу жгло резкой болью. "Вошла в левый висок и вышла через правый глаз", — равнодушно подумал я.

— Алик! Что с тобой? — опять услыхал я.

Слева за моей спиной, на валу, продолжали зло огрызаться два автомата и пулемет. Кроме этих стволов, во врага больше никто не стрелял. Я простонал и услыхал вопрос Винокурова:

— Алик, тебя эвакуировать?

В сознании возникла недавняя картинка: темная масса боевиков находится, накапливаясь, за валом, ждет своего часа. "Сейчас прорвутся", — отрешенно подумал я, но голос сказал устало и спокойно:

— Со мной все нормально. Иди к пулемету.

Рядом со мной несколько раз хрустнул снег под ногами лейтенанта, и через секунду я услыхал собранный и твердый голос Винокурова :

— Хорошо. Я пошел.

Он спрыгнул на дно канавы и начал подниматься к тропинке. Звук его шагов затерялся в грохоте перестрелки. Но до пулемета лейтенант Винокуров так и не дойдет. Когда он приподнимется над гребнем, в лоб ударит пуля и выйдет через затылок. Тело лейтенанта рухнет на склон вала и скатится вниз на тропинку. Через несколько минут он скончается, не ощутив никакой боли и мучений.

В моем сознании продолжали появляться равнодушные и как будто чужие мысли. Я продолжал лежать на склоне, тупо ожидая чего-то неизбежного и слушая звуки перестрелки... "Так. Вошла в висок и вышла через глаз. Повреждены лобные пазухи. Минут через пять будет болевой шок — и тогда все. Пока я в сознании, надо посчитать до десяти. Раз, два, три. Раз, два, три… Понятно, висок, левый глаз и правая глазница. Досчитать до десяти не получается. Надо пойти за лопатой. Да, я же утром отдал лопату связистам — сейчас ее не найдешь".

Я пришел в чувство от того, что лицом я лежал на мокром и рыхлом снегу, который мерзким холодом обжигал кожу. Моя правая рука была вытянута вперед, а левая согнута в локте и подобрана подо мной. Правая нога тоже была вытянута назад, а левая нога согнута в колене и подана вперед. Мне это положение что-то напомнило, но я так и не вспомнил что именно.

"Надо вперед. Надо ползти". И я опять двинулся вперед. Несколько раз я терял сознание, затем это сознание возвращалось ко мне и я продолжал ползти и ползти, насколько мне позволяли навалившиеся слабость и усталость. Раны на голове ныли тупой болью. Между повязкой и кожей образовывалась подсыхающая корка, но кровь постепенно наполняла правую глазницу, пленка прорывалась и кровь сразу заливала лицо тепло и неприятно. Ползти теперь уже приходилось по-пластунски, отчего вся одежда насквозь промокла. На мне были надеты лишь летнее обмундирование и теплое нижнее белье. От холода тело била крупная дрожь.

"Вот выйду к своим — там и согреюсь. Главное — не попасть к боевикам”.

Опять подводило сознание: то оставляло бренное тело, то возвращалось обратно. Тогда я вновь вслушивался в ночь и полз к шипению ракет. Вокруг то затихала, то усиливалась беспорядочная перестрелка. Нельзя было точно определить, где свои и где чужие. Единственным ориентиром для меня были взлетающие ракеты. У нашей пехоты практически не было ни ночных прицелов, ни ночных биноклей. Зато осветительных ракет — навалом, и это было мне очень даже на руку. Плохо было то, что сильно доставал собачий холод, который пронизывал все тело, кроме ступней. Они были в шерстяных носках и валенках.

Внезапно я уперся руками не в податливые стебли камыша, а в какой-то куст. Я попробовал обползти его справа или слева, но только натыкался на такие же кусты. "Ага. Это те заросли между Златозубовым и пехотой. А где-же наши? Через года слышу… блин, когда ты заткнешься." Почему-то мне не получилось догадаться отползти назад из этого тупика, и я продолжал нащупывать руками проход между кустами, пока опять не провалился в пустоту...

Сознание медленно и вновь влезло в мое тело, и впереди я услыхал чью-то речь. Кто-то невидимый громким шепотом материл кого-то. Мат был не такой уж отборный, но, главное, произносился без акцента, на чистом русском языке. "Так. Это наши. Теперь нужно, чтоб они меня с испуга не подстрелили. Надо встать и позвать на помощь". Я еще полежал немного, выжидая, пока говоривший не отведет душу полностью. Когда наконец-то его шепот затих, я медленно поднялся на ноги, руки сами собой выставились перед лицом, и сквозь стиснутые зубы я позвал:

— Эй, помогите! Помогите!..

К большой моей радости, я услыхал настороженный голос:

— Ты хто?

Я стал медленно процеживать сквозь челюсти тягучие слова:

— Я — а-а — ста-а-арший лейтена-

а-ант Зарипов.

Сразу же последовал другой вопрос:

— Ты откуда?

— Я из спецна-аза.

Впереди никак не унимались:

— Назови первую букву фамилии своего командира батальона!

То ли от холода, то ли от контузии, но у меня никак не получалось вспомнить нужную букву, и я сказал все, что вспомнил о комбате:

— Мой командир батальона — майор Перебежкин.

Впереди послышалась возня, и все тот же голос соизволил сказать:

— Ну ладно. Иди сюда.

Меня это разрешение почему-то взбеленило:

— Так и сяк вашу мать! Я не вижу. Я ранен.

Теперь уже не спереди, а откуда-то справа раздался возглас:

— Это Алик!

И оттуда ко мне побежали несколько человек. Я сразу узнал голоса майора-замполита, Валеры Златозубова и контрактника Чернова. Подбежавшие подхватили меня под руки, и вовремя: ноги стали как ватные и начали подкашиваться.

— Как там первая группа? — спросил я.

— Рассеяна по кушерям, — сказал мне Валера.

— А сколько времени?

— Полшестого, — снова ответил Валера. Меня под руки вели куда-то.

Из всех имеющихся войск как на валу, так и в штабе группировки, ни одно подразделение так и не пришло на помощь четырем офицерам и одному контрактнику, насмерть вставшим на пути рвущегося в Чечню отряда Салмана Радуева.

Боевики "прорвались" на рубеже обороны первой группы первой роты. Возьми они чуть вправо или влево, просто перескочили бы через вал и не встретили бы никакого сопротивления. Но военная судьба распорядилась иначе, и боевики Радуева пошли в лобовую атаку на несколько автоматов. До границы Ичкерии оставался всего один километр, но именно этот километр дался боевикам очень тяжело. Как чеченцы, идущие в атаку, были убеждены в своей вере — защитить любой ценой свободу Чечни, так и четверо офицеров и один контрактник спецназа ГРУ, ставшие насмерть на пути боевиков, тоже были правы в своей вере — защитить Россию как единое государство. И столкнувшись в яростной и беспощадной схватке как чеченские бойцы, так и русские солдаты, умирали с верой, что их смерть будет не напрасной и Родина будет спасена. Хотя на самом деле, убивая друг друга, мы убивали с каждым человеком еще одну частицу своей единой Родины. Слепые в своей ненависти, лютые в своей ярости, безудержные в своей мести, мы расстреливали в упор, разрывали на бесформенные куски мяса, забрасывали гранатами, убивали, убивали и убивали самих себя...

Через несколько минут после начала боя на позиции десантников у моста прибежали сначала двое солдат, а затем один офицер и еще двое бойцов. Как потом рассказывал обладатель постового тулупа, "они были, мягко говоря, в панике". Это была подгруппа из 8-го батальона, которая должна была прикрывать правый фланг первой группы первой роты третьего батальона. А еще через несколько минут позиции десантников были обстреляны из гранатометов и автоматов. Небольшая группа боевиков, подобравшаяся незамеченной, обстреляла десантников, чтобы те не смогли прийти на выручку отстреливавшимся разведчикам. В результате обстрела были ранены несколько человек; среди них был тяжело раненный выстрелом из противотанкового гранатомета полковник, все эти дни ходивший в постовом тулупе из барашка. Единственным убитым на позициях десантников оказался солдат по фамилии Коленкин...