Газета Завтра 45 (1094 2014)

«Хвалите Бога во святых его!»

Михаил Кильдяшов

6 ноября 2014 2

Культура Общество

Каждая русская империя являла своего главного молитвенника

Святость - основополагающая категория русского бытия. В ней сопряжены самозабвенная любовь к Богу и непрестанная молитва, нестяжательство и жертвенность, усердие и мужество, смирение и послушание. Святость как благодать, источаемая от престола Божия, не замыкается в церковной ограде, а разливается по всему русскому миру, ею освящаются все мирские составляющие нашей жизни: труд, учение, власть, воинство, врачевание, творчество. Потому среди русских святых есть не только святители и преподобные, но и князья, полководцы, целители, праведники, явившие образец супружества и родительства.

Святые - это идеальные образы, к которым тянется душа. И чаем мы в своем земном существовании добрым, богоугодным деланием хотя бы на полшага приблизиться к их небесному свету, "сквозь тусклое стекло гадательно" разглядеть их небесные лики.

Русский человек, сердце которого пребывает в вере, любое дело начинает с молитвы, умаляет свою волю, уповая на волю Божию и заступничество святых, в котором утверждается русская душа, разрушаются страхи и сомнения, попираются вражьи козни.

В молитве ко святым мы обретаем соборное единство, укрепляем Церковь Христову и созидаем державу. Почти в каждом акафисте русскому святому звучит хвала за созидание Отечества: "Радуйся, безопасности всея северныя страны земли Российския охранителю".

Святые - это хранители пасхального света русской истории и главные носители русского чуда. В период крушения империй они являются на краях пропасти и своими молитвенными усилиями скрепляют тектонические разломы, возводят духовные мосты, по которым из эпохи в эпоху переходит русский народ.

И если русскую землю "в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя", то и начало русским святым положили не благоверные князья-страстотерпцы Борис и Глеб, а те, чью подвижническую силу из далеких Мир Ликийских, Дамаска, Константинополя и Солуни вобрал в себя Третий Рим - хранитель апостольской веры.

По русской дороге, не позволяя сбиться с истинного пути, нас ведет Николай Чудотворец - "кормчий корабля Христова", заступник оклеветанных и борец с еретиками, святой с глазами мудреца и младенца, "воин, вооруженный мечом и священной книгой", стоящий "на страже божественных заповедей" и отражающий смерть.

Стихи поэтов и проповеди иерархов одухотворяет "песнотворче и вития дивный" Иоанн Златоуст. В наших храмах благоухает миро "благосострадательного врача" целителя Пантелеймона.

Копье, которым заколол Георгий Победоносец змия - воплотившегося врага рода человеческого - на Куликовом поле оказалось в руках Пересвета, а затем стало древком красного знамени, взвившегося над рейхстагом.

С молитвами мы обращаемся к Иоанну Дамаскину - заступнику икон и создателю так почитаемого у нас образа Богоматери Троеуричицы, через который к людям простирается рука Божья: "Отврати надлежащие нам скорби и напасти, и даруй нам в здравии, мире, тишине и благоугождении Богу провождати дни жития нашего".

Кирилл и Мефодий создали славянскую азбуку, дабы зашифровать в ней язык ангелов, передать нам небесное послание, через которое мы способны "светом Его просветиться".

Именно из этой светоносной силы вырастали сонмы русских святых. Но каждая русская империя являла в этом сонме главного молитвенника, в котором воплотились все Божественные и человеческие устремления, молитвенника, ставшего иконой империи.

Так, главными святыми первой, Киевско-Новгородской, империи стали князья: от равноапостольных княгини Ольги и князя Владимира-Крестителя до благоверного князя Александра Невского. Они своим житием явили истинный образ русского богоугодного правителя, при котором мирская и церковная власть не противопоставляются, а обретают единство, образ, утверждающий, что всякая истинная власть от Бога.

Историческая пропасть татаро-монгольского ига была преодолена на Куликовом поле с другим благоверным князем Дмитрием Донским и его духоносными ратниками Пересветом и Ослябей. Но во главе этого духовного воинства стоял "игумен земли русской", "ангел земли русской" преподобный Сергий Радонежский, который открыл в битве с врагом "второй фронт" на Маковце, создав Троице-Сергиеву лавру.

Священник и философ Павел Флоренский назвал ее "конспектом бытия нашей родины", потому что "тут - не только эстетика, но и чувство истории и ощущение народной души, и восприятие в целом русской государственности". Маковец - это русский Арарат, к которому вновь и вновь пристает наш ковчег спасения, когда имперская земля уходит из-под ног и начинается бытийный потоп. Именно эту высоту не смог взять враг, и именно от нее разлился свет на все будущие русские империи.

Именно этот свет в пору Московского царства прозрел Иван Грозный, крещенный в Троице-Сергиевой лавре. Именно этот свет в пору Романовской империи воссиял перед Петром I, когда в Петербурге, по образу лаврского собора, был возведен Троицкий собор. Тем самым установилась преемственность Москвы и Петербурга, преемственность русских империй.

У раки с мощами преподобного Сергия останавливается земное время и наступает небесная вечность. Кажется, что в этой точке сосредоточилось все русское пространство. Неслучайно на мощах святого каждый год меняют изношенное одеяние - преподобный, преодолевая все тектонические разломы империи, пребывая вне времени и пространства, каждую минуту в любом уголке России молится за всех и каждого.

Батюшка Серафим Саровский - русский столпник, чья икона в наших иконостасах расположена симметрично иконе преподобного Сергия. И в этой земной, зримой симметрии есть симметрия Божественная, постичь которую невозможно ни оком, ни разумом, потому как открывается она только сердцу молящегося. В этой симметрии воплотилось историческое бытие двух русских империй от зарождения Московской до расцвета Романовской.

Преподобный Серафим, по велению Божьей матери, выкопавший в Дивеево канавку, навсегда уберег русский народ от торжества врага на нашей земле. И даже в ту пору, когда канавка была засыпана, она, метафизически распростершаяся до Сталинграда, не позволила пройти гитлеровцам там, где на последнем рубеже стояла Богородица. А еще в каждой засохшей корке хлеба на нашем столе в лихую году жила кроха от сухарика батюшки Серафима - так преодолели и глад, и мор.

Стояние русского народа во всех его тяготах облегчается молитвенным стоянием на камне батюшки Серафима. И с каждым звеном его лествицы, с каждой Иисусовой молитвой становится легче, будто слышишь светлое обращение: "Радость моя!".

Святой праведный Иоанн Кронштадтский, чья земная жизнь завершилась у самого края Романовской империи, предрек все грядущие испытания, призывал к покаянию и непреклонному стоянию в вере: "Обратись к Богу, Россия, согрешившая перед Ним больше, тягчае всех народов земных, обратись в плаче и слезах, в вере и добродетели. Больше всех ты согрешила, ибо имела и имеешь у себя неоцененное жизненное сокровище - веру православную с Церковью спасающей и попрала, оплевала ее в лице твоих гордых и лукавых сынов и дщерей". Предвидел он и "духов русской революции", и "за отечество живот сложивших". В соборной многотысячной исповеди он слышал грехи каждого, из его потира причащалась вся Россия. Его сапожки, как и валеночки Серафима Саровского, проложили русскому человеку спасительные пути.

Видимо, есть особый Божий промысел в том, что русская святость, канонически впервые явленная в князьях-страстотерпцах Борисе и Глебе, бесконечным небесным светом просияла в царственных страстотерпцах, когда шапка Мономаха стала терновым венцом, когда царь не принял сладкой чаши для себя, а испил горькую чашу народа. Так, в подвале Ипатьевскоого дома за спинами членов царской семьи была вся Россия, которую они закрыли своими телами не от пуль, а от аспидов и василисков. Страшным предсказанием кажется прозвище Николая II - "кровавый" - когда видишь сегодня кровоточащую икону царя. Понимаешь, что в этом именовании на самом деле оказалась не кровь Ходынки, а кровь помазанников Божиих, претерпевших истязания, подобные тем, что вынесли первохристианские мученики. Но этими голгофскими муками царская семья перевела Россию через новую бездну истории.

Красная империя, как и все предыдущие, тоже породила своих святых. Это патриарх Тихон и его главный сподвижник Илларион (Троицкий), положившие свои жизни, дабы воспрепятствовать обновленческому лжеучению и сохранить чистоту православия.

Это блаженная Ксения Петербуржская, обличавшая лжевластвующих. Это блаженная Матрона Московская, благословленная Иоанном Кронштадтским и призывавшая: "Креститесь чаще!". Своим успокоительным жестом на иконе утоляет она все печали, дарит каждому приходящему к ней цветок, способный распуститься на выжженной земле и источить благоухание среди дыма и смрада. Так, две блаженные вновь связали воедино два имперских центра русской цивилизации - Москву и Петербург.

Но русское сердце чаяло обрести в этой красной эпохе святого, который по своей близости к простому русскому сердцу, по своей горячей молитве за народ и отечество, по своему соборному сплочению встал бы в один ряд с Сергием Радонежским, Серафимом Саровским и Иоанном Кронштадтским. И такой молитвенник из красной державы проявился уже в пору новой, пятой, империи. Прежде особо почитаемый среди медиков и крымчан, святитель Лука Войно-Ясенецкий в нынешний посткрымский период нашей истории стал общенародным святым, благодаря которому мы обрели крепкую молитву, веру в сильную державу. Есть особый Божий промысел в том, что в одном человеке соединились врач и пастырь, целитель душевный и телесный. Даже будучи в сане, архиепископ продолжал делать операции, и под его белым халатом была ряса, в руках его был скальпель, а в устах - молитва за болящих.

Житие архиепископа Луки, прошедшего лагеря, в миру за научный труд по медицине удостоенного Сталинской премии, примиряет белых и красных, доказывает, что истинное смирение и благой труд во славу Родины угодны Богу. После Великой Отечественной войны, в голодные годы, он ежедневно кормил обездоленных, будто повторяя Христово чудо умножения хлебов. В последние годы земной жизни, окончательно утратив зрение физическое, он обрел обостренное духовное зрение, словно ведомый всевидящим Божьим оком, как молитвенник и врач прозревал грехи и недуги.

Сегодня, молясь святителю Луке, мы просим даровать: "Градов наших утверждение, земли плодоносие, от глада и пагубы избавление. Скорбящим утешение, недугующим исцеление, заблудшим на путь истины возвращение" И как Иисусова молитва, непрестанно струящаяся по четкам, звучит по всей России: "Святителю отче Луко, моли Бога о нас".

У новой, сплоченной Крымом, империи сегодня созидается свой сонм русских святых, иконостас святителей, преподобных, мучеников и праведников. Одни из них уже стали местночтимыми святыми, канонизация других - лишь вопрос времени.

Оптинские новомученики: иеромонах Василий, иноки Трофим и Ферапонт, отошедшие ко Господу на Пасху, - своими телами заслонили народ от ножа сатаниста. Они пожертвовали жизнями ради сохранения Божественного строя, о котором писал в своем дневнике иеромонах Василий: "Действия лукавого направлены на разрушение Божественного строя, порядка жизни, то есть на разрушение красоты и премудрости. Потому что Божественный строй (иерархия во всем, послушание по любви) - это и есть премудрость и красота, совершенство, полнота".

Русский мальчик Евгений Родионов принял мученическую смерть и в одночасье стал святым мужем:"Евгений своей тонкой, наивной, детской, но, видимо, богооткровенной душой, понял, что есть более высокие ценности, чем его жизнь". Своей смертью он сам обезглавил чеченских полевых командиров, его вера и верность Отечеству разбомбили укрепления врага, подорвали вражескую технику, направили вражеские пули снайперов и автоматчиков на самих себя. Как и Евгений Родионов, за веру в двух чеченских войнах пострадали и другие мученики кавказские: священники Анатолий Чистоусов и Петр Сухоносов, чьи служение и подвиг также возвестили о зарождении новой империи.

Полковник Константин Васильев, во время теракта на Дубровке предложивший себя в обмен на детей, был зверски убит боевиками - и теперь его фотографии мироточат, что свидетельствует о том, что Господь не ждет земной канонизации и прославляет своих воинов на небесах, пополняя сонм русских святых.

Владыка Иоанн (Снычев), прозванный в народе "русским Златоустом", принял на себя, множество злокозненных ударов ради того, чтобы одолеть смуту и установить "самодержавие духа". Своим жизненным и пастырским путем митрополит Иоанн связал три русские реки, три русские артерии: Урал, Волгу и Неву - три русских города: Оренбург, Самару, Санкт-Петербург, которые в разные эпохи стали символами приращения Империи. Владыка Иоанн знал, что удержать это имперское единство не в силах ни меч, ни монета - во все времена его скрепляла молитва. И чем злей и коварнее становились враги, тем горячее и усерднее была молитва "русского Златоуста".

Старцы Иоанн Крестьянкин и Николай Гурьянов, подобно Иоанну Кронштадтскому, прозрели грядущие скорби и испытания уже нового века. Но оба говорили о преодолении всех смут и обретении Божественного света: "Вера станет нам спасительным ковчегом, где кормчим будет Сам Господь, Который проведет нас к вратам праведности. И исчезнет страх, с которым взираем мы в завтрашний день, ибо, что такое он, этот завтрашний день, если верующему в Бога и живущему в Боге обещана вечность" - поучал о. Иоанн Крестьянкин. И вторил ему о. Николай Гурьянов, видевший в России дом Божий: "Мы с Вами, мои драгоценные, самые счастливые, потому что Господь с нами, Царствие небесное здесь и Ангелы Божии рядом".

Все это духовные ратники, наши ходатаи перед Богом, которым уже написаны, или, веруем, будут написаны иконы и акафисты. Но по мысли Александра Проханова, "помимо канонических русских святых, которым посвящаются алтари, лики которых украшают росписи храмов, существуют неканонические святые".

Так, "все миллионы погибших советских солдат, одолевших вселенскую тьму, были коллективным Христом. Они взошли на крест и спасли род людской. Православные ждут второго пришествия, а оно уже состоялось". И это второе пришествие выражено Прохановым в перефразированном четверостишии классика:

Отягченный трехлинейкой,

Всю тебя, земля родная,

Бог в солдатской телогрейке

Исходил, благословляя.

Так, форсированный Днепр вновь оказался купелью, где советских солдат крестил сам Господь, где они приняли мученическую смерть и обрели чертоги небесные. Так, Брестская крепость и дом Павлова уподобились первохристианским катакомбам, а Мамаев курган стал русской Голгофой.

Свою золотую нить в небесный покров над Россией вплели и русские сладкопевцы - поэты, "которые находятся в прямом общении с Богом, есть посланцы Бога, несут в народ благую весть, когда церковь дремлем алтари остывают, лампады меркнут. Разве не святые Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Гумилев, Есенин? Разве их стихи - не псалмы, обращенные к Богу? Многие из них умерли мученической смертью".

Поразительно, но в каждом стихотворении Пушкина, каким бы стихотворным размером оно ни было написано, слышится: "Отче наш, иже еси на небесех". И только русский поэт способен "в небесах видеть Бога". Только русский поэт может узреть Божий лик в водах "последнего катаклизма". Только русскому поэту ведомо, "сколько музыки у Бога". Только русскому поэту открыто, что "Господне слово лучше хлеба питает нас".

От разрыва и попрания небесный покров уберегли смиренные труженики, ратники за Отечество, своим трудом, дерзновением и самоотречением возвеличившие Родину. Они изменили ход земной истории, раздвинули границы земного пространства, устремили ось времени в бесконечность. Не пожалев жизни временной, они обрели жизнь вечную, как Юрий Гагарин: "Гагарин перенес земную историю в космос. С этого момента земная история России стала историей космической. Любое деяние, любой поступок, совершённые на земле, меняют весь космос. Юрий Гагарин - святой. Он не погиб в авиационной катастрофе, а живым был взят на небо. Когда мы слышим летний гром за высокой синей тучей, мы знаем - это летит Гагарин, и его след в небесах отмечен радугой".

Они, будучи великими в своем созидании, имели редкое нестяжательство в повседневной жизни. В их мечтах и созерцаниях было что-то не от мира сего. Их разумом одухотворялась материя, когда, казалось, приклад автомата способен был ожить и стать зеленой веткой. Таков был оружейник Михаил Калашников: "Он был блаженным. Это бывает со святыми людьми, когда к старости из них излетает всё материальное, всё земное и тяжёлое, и остаётся только тихое свечение и сострадание, и любовь. И вместо криков "ура! вперёд! мы победили!", он тихо бродит по осеннему саду в потёртых валенках и негромко повторяет невесть кому: "Братья, любите друг друга!"".

И в подобной сакрализации нет ничего еретического - есть лишь устремление русского духа к чертогу небесному через заветную лествицу, где ступенями стали русский труд, русский штык, русский стих и русская молитва. И этот чертог хранит молитву, в которой предки и потомки из империи в империю соборно хвалят Бога во святых Его.

Илл. Икона "Собор всех святых, в земле Русской просиявших"