Газета Завтра 478 (3 2003)

ОТ МОСКВЫ ДО РОССИИ

Савва Ямщиков

21 января 2003 0

4(479)

Date: 21-01-2002

Author: Савва Ямщиков

ОТ МОСКВЫ ДО РОССИИ

Рассказ о своей летней поездке в Петербург мне хочется начать с воспоминания о моем покойном друге, прекрасном человеке Сергее Александровиче Купрееве. Он трагически ушел из жизни незадолго до моего десятилетнего болезненного затворничества. Во время болезни я не мог ни с кем общаться и боялся кого-либо даже видеть. Но три человека нашли возможность преодолеть барьер моего отчуждения и не давали совсем погаснуть слабому огоньку надежды на возвращение в мир. Это были три Валентина: Валентин Курбатов, Валентин Лазуткин и Валентин Распутин. Уверен, что если бы Сережа Купреев не погиб, он обязательно был бы четвертым.

Сергей Александрович Купреев служил первым секретарем Бауманского райкома партии в Москве. На мой взгляд, он один из самых светлых, благородных людей ушедшей эпохи. Огромный, похожий на гигантского медведя, только медведя добродушного, Сережа отдавал себя людям без остатка. Я видел, как радостно светились глаза его, когда удавалось помочь человеку. Спросите каждого, кто с ним общался, и даже у последнего подлеца не повернется язык навести хулу на Купреева. Прошло двенадцать лет после его гибели (а может, и убийства), но в каждый день рождения и годовщину смерти на его кунцевской могиле собирается добрая сотня человек. Согласитесь, в наши дни такое собрание смотрится анахронизмом. Счастливым анахронизмом. Правда, некоторые облагодельствованные некогда им деятели нашей культуры, до сих пор живущие в хороших квартирах "от Купреева", и рта не открывают на публике и в прессе в память Сергея, спеша хапнуть премии "Триумф", учредителя которой, разыскиваемого государством вора Березовского, генерал милиции Купреев, не задумываясь, поставил бы к стенке. Оно и правда, кругляшок нынешней Госпремии куда дороже, чем память о бескорыстном благодетеле.

Вспомнил я о Купрееве в связи с поездкой в Петербург отнюдь не случайно. За несколько лет до его смерти и до начала пресловутой перестройки, мы выбрались с ним, его женой Ларой и моей дочерью Марфой в Ленинград. Осмотрев прекрасное в белые ночи Петрово творение, отправились на целый день в Павловск и Царское Село. Надо сказать, что в Царском Селе мои коллеги-реставраторы совершили подвиг во имя спасения и возвращения людям шедевров мировой архитектуры и искусства. Немцы осуществили в окрестных петербургских дворцах одно из самых страшных злодеяний против русской культуры. Недавно их чудеса вандализма повторили "демократически" воспитанные натовские герои-уроды, превратившие в руины сокровищницы балканского искусства в Сербии. В Царском Селе варвары разрушили все. Над восстановлением живописного убранства Царскосельского дворца по сей день трудится бригада подвижников, которой многие годы руководил покойный Яков Александрович Казаков — замечательный реставратор и чудесный человек. Мне посчастливилось с ним общаться и делать совместные акции. Из небытия царскосельские реставраторы восстановили росписи потолков, используя архивные материалы, заставили радовать человеческий глаз многочисленные плафоны дворца. Эта работа, я скажу как специалист, адски трудная по сложности поисково-оптимальных решений, по гигантской затрате труда. Надо сначала выполнить эскизы, а уже потом переносить их на потолок, а его расписывать невероятно трудно. Недаром великий Микеланджело в одном из своих сонетов пишет о росписях потолков Сикстинской капеллы: "Живот к спине прилип…".

Когда мы вдоволь нагулялись по прекрасному царскосельскому парку, затаив дыхание, осмотрели лицейские покои великого Пушкина, я предложил Сереже Купрееву и нашим спутницам пойти и посмотреть, что делается у реставраторов. Застали великих тружеников за работой. Купреев наблюдал за каждым их движением с величайшим вниманием, а потом прошептал: "Они — герои!". Спустившись с лесов, один из реставраторов отвел меня в сторону и говорит: "Савва, мы знаем, что друг твой из "генералов", но сразу видно — мужик-то он нормальный. Может, пообедаем вместе?". Тут же на подсобных рабочих столах, а частично прямо на полу, расстелили крафтовую бумагу, разложили незамысловатое угощение — вареную колбасу, зеленый лук, хлеб и столь пришедшуюся к столу охлажденную в воде ленинградскую водку. Начались милые сердцу застольные разговоры. Я наблюдал за внимательно и чутко слушающим реставраторов Сережей. Увлеченно, как большой ребенок, внимал мастерам, не пропуская ни одного слова. На улице уже сказал: "Реставраторы — люди, которым надо при жизни памятники ставить…".

От "казаковской бригады" осталось трое: Борис Николаевич Лебедев, Иван Орестович Алексеев и Виталий Геннадьевич Журавлев. Всем им уже за семьдесят, но они по-прежнему продолжают совершать свой скромный, на первый взгляд, подвиг. И, когда я в этот приезд в очередной раз шел по роскошным залам дворца, у меня перед глазами стояли лица этих людей. Главное в них — любовь к своему делу, и она делает лица удивительно выразительными и сильными. Я нынче никого из них не смог повидать и послушать неторопливый и обстоятельный разговор о делах обыденных и насущных. Зато мне удалось познакомиться с завершающим этапом восстановления Янтарной комнаты. И это еще один подвиг русских реставраторов, Не могу сейчас перечислить всех героев, тех, кто работал, внося вклад в уникальное возрождение шедевра. Руководитель работ — Борис Павлович Игдалов, директор Царскосельской янтарной мастерской. Его помощник — Александр Крылов показал мне отдельные элементы восстанавливаемой комнаты, рассказав о тонкостях и методах ее восстановления. Меня поразили его слова: "Янтарную комнату не надо искать. Она умерла. Янтарь — материл очень хрупкий и недолговечный. Пока комната находилась во дворце, за ней постоянно следили, заменяли устаревшие фрагменты янтаря на новые. А если она хранится в подземелье, то от нее ничего не останется. Наш же янтарь покрываем специальной пленкой, он не будет разрушаться". К 300-летию Петербурга посетители Царского Села смогут увидеть возрожденное чудо и воздать славу его творцам.

Работа по восстановлению убранства царскосельских интерьеров — главное, чем живет сегодня музей. Главный хранитель — Лариса Бардовская, жена моего друга, реставратора Юрия Боброва — проректора Санкт-Петербургской Академии художеств. Приезжая в Царское, я не устаю наслаждаться тем, как работают она и ее коллеги. Вот и сейчас Лариса с нескрываемой радостью провела меня по устроенной ею экспозиции "Николай и Александра", разместившейся в Александровском дворце. Перед глазами, словно наяву, образы венценосной семьи, их трагическое время, заботы, тревоги, поиски путей к Богу. Меня поразила скромность обстановки, лишенной какой-нибудь пышности, показной мишуры. О каком царском золоте говорят нынешние "пытливые" историки и доморощенные политики? Последний император все до последнего рубля отдал на содержание армии. Я задавал на выставке этот вопрос себе, почему же не приняли опальную императорскую семью их родственники в Англии? Ответ один — не нужны им были люди, следующие канонам и принципам русского православия, впоследствии причисленные к лику святых. Экспозиция в Александровском дворце по сей день стоит у меня перед глазами, как свидетельство чистоты и непорочности людей, творящих отечественную историю.

Возвращаясь из Царского Села в Петербург, я снова вспоминал о Купрееве. Не убери тогда с дороги подразгулявшаяся "демшиза" его и ему подобных, таких как Н.И. Рыжков, история России пошла бы по иному пути. А теперь Петербург стал "бандитским" и не по воле тамбовских, воронежских и других братков, а по мановению рук болтливого Собчака с супругой и его духовных наставников, потакавших каждому разрушительному начинанию бракоразводного юриста.

Я ездил по Питеру, подвергнутому поспешному юбилейному ремонту, и думал: увы, ремонта этого хватит ненадолго. Аврал, подновление декорации, потемкинские деревни. Да, конечно, центр намарафетят к торжествам и ублажат глаз власть придержащих. Но отойдите немного в сторону, загляните в подъезды: повсюду вонь, грязь, шприцы наркоманов. Трудно Яковлеву — губернатору, получившему расхристанное собчаковское наследие. Раньше бы Общество охраны памятников кардинально вмешивалось в процесс ремонта и реставрации. Сейчас не до Общества охраны и Обществу не до губернаторских забот. Сейчас все идет по рыночному накату бесконтрольно. Несколько лет назад меня поразили результаты проверки Счетной палатой, которой руководил один из прорабов перестройки Болдырев, процветающего Государственного Эрмитажа. То, что комиссии не были предъявлены десятки единиц хранения, отсутствующие по непонятным причинам, и не подтверждены страховки выставок, отправленных за рубеж, у истинных музейщиков может вызвать шок. Из бесчисленного множества демократов, Болдырев, один из создателей "Яблока" (к счастью, быстро его покинувший разочарованным), вызывает доверие и не заставляет сомневаться в его порядочности. Ответ же руководства Эрмитажа напомнил мне лепет нашалившего ребенка. А вот на чудовищный сюжет, показанный в еженедельном политическом обозрении "Постскриптум", где ведущий — один из самых профессиональных журналистов-аналитиков Алексей Пушков, рассказал как в Петербурге снимается супердорогая порнопродукция на фоне Царского Села, Эрмитажа, а в Русском музее — даже во дворе за решеткой, ответа вообще не последовало. Да, после смерти и похорон выдающегося деятеля русской культуры, почти тридцать лет возглавлявшего Русский музей Василия Алексеевича Пушкарева, я лично и не ждал реакции петербургских музейщиков на тревожное ЧП.

Многие годы я ездил в Русский музей, или, как тогда говорили в художественных кругах, "к Пушкареву" — по фамилии директора. Звучало это примерно так же, как "в Москву к Третьякову". Почему "к Третьякову", понятно. Павел Михайлович свою галерею создавал сам. Василий же Алексеевич Пушкарев руководил готовым музеем, но сделал для его процветания не меньше, чем известный меценат для своего детища.

Совершенно удивительна биография этого человека. Простой ростовский парень, сирота, в школу он пошел впервые в двенадцать лет. Благодаря незаурядным способностям быстро догнал сверстников, потом поступил в Ростовское художественное училище, увлекся искусствоведением. Кстати, в одном дворе ростовском с ним жили скульптор Евгений Вучетич, живописец Александр Лактионов и график Николай Пономарев, будущий президент Академии художеств СССР. В 1938 году Пушкарев поступил в Ленинградскую Академию художеств, а в июне 41-го ушел на фронт. Был ранен, но вернулся живым в Ленинград, окончил институт и уже в 1951 году был назначен директором Русского музея.

За годы руководства Пушкарева музей пополнился на 120000 экспонатов — от древнейших русских икон до лучших работ советских мастеров. Все тридцать лет прошли для Пушкарева под знаком борьбы с толстиковско-романовскими надзирателями за идеологией. Но он сумел переиграть их и сделал для музея все, что в состоянии сделать только великий человек. В 1977 году ему все-таки сломали хребет с помощью наветов одного придворного живописца, и он уехал в Москву, где десять лет руководил Центральным Домом художника, превратив его в "мекку" московской творческой среды. Выставиться в ЦДХ " у Пушкарева" считалось престижным, а попасть на вернисаж или на вечера встречи с замечательными людьми мечтали многие москвичи. Но и здесь Пушкарева "достали" управленцы от искусства. Тогдашний лидер Союза художников СССР Т. Салахов безжалостно выбросил Василия Алексеевича на улицу. Мы приютили его в Советском фонде культуры, где он занимался организацией музея современного искусства.

Умер Пушкарев в прошлом году совершенно неожиданно. Отпевали его в церкви Николы в Толмачах, что на территории Третьяковской галереи — там же, где прощались когда-то с П.М. Третьяковым. Увы, на похороны Василия Алексеевича не пришел ни один начальник из Академии художеств и Союза художников, ни один чиновник из минкульта и, что самое страшное, не приехали с последним поклоном и нынешние руководители Русского музея, люди, которые беззастенчиво едят хлеб, выращенный Пушкаревым. В дни его похорон в Петербурге проходил "Интермузей", где собрались директора музеев всей России. И никто из них не догадался оторваться от казенных совещаний и непременных банкетов, снарядить делегацию и отвезти венок на могилу коллеги, который один заменял собою все "интермузеи" мира.

Вернувшись из летней поездки обратно в Москву, я пошел на кладбище к могиле Сергея Купреева. Годы болезни лишили меня возможности участвовать в обрядах памяти у места его захоронения. Я не донес целиком большой букет гвоздик до усыпальницы любимого друга. Олег Комов, Георг Мясников, под началом которого трудился я в Фонде культуры, кинооператор Александр Княжинский, актер и режиссер Валерий Приемыхов — все они так рано ушли из этой жизни, ушли, оставив нас наедине с бандитскими городами и беспределом пошлости, блатными песнями, которые верещат расхристанные демократы по собственным телеканалам, напоминая персонажей из "Ночи на Лысой горе". Сергей Купреев погиб на своем посту как герой. Лучше бы этот героизм оказался невостребованным, лучше бы он продолжал жить. И нам жилось бы легче, уверен в этом.