Газета Завтра 491 (16 2003)

ФИЛЬТРОПУНКТ

22 апреля 2003 0

17(492)

Date: 23-04-2003

Author: Александр Иванов

ФИЛЬТРОПУНКТ (Чеченский репортаж)

В наш Воронежский ГУИН первые разнарядки пришли еще в декабре 1994 года. Тогда только планировались боевые действия в Чечне. Для поддержания порядка в мятежной республике требовалось выделить восемь человек. Назначили шестерых, у которых были на тот момент взыскания. Еще два офицера изъявили собственное желание. На этих двоих смотрели, как на идиотов. На том и успокоились.

Но потом, неожиданно, у меня дома зазвонил телефон: "Прощайся с домашними, готовь вещи, и завтра убываешь в Чеченскую республику для оказания помощи в организации охраны правопорядка". В итоге отправили совсем не тех, о которых сначала шла речь. Командир объяснил, что ситуация в республике нешуточная, поэтому отправили самых опытных

Все иллюзии про мирную поездку развеял еще наш зам. по тылу. Он нагрузил нас каждого больше своего собственного веса. Целый арсенал оружия, гора боеприпасов, броники, шлемы-полусферы, обмундирование и очень много консервов. Потом еще не раз мы поминали самыми добрыми словами службу тыла ГУИН. Снабжали нас хорошо и своевременно. На автобусе мы доехали до аэродрома. Со всем скарбом пройти триста метров до самолета - целый экзамен по физо. Самолет, не знаю, какая модель, с винтами. Полетели в Минводы. Летели среди чистого неба. Завидели впереди два черных утеса. Между ними, как через ворота, и пошел на снижение наш борт. На аэродроме все рулежки, все поле вокруг забито солдатами и офицерами с вещмешками, сумками-баулами, оружием и ящиками с боеприпасами - они сидели строем на корточках, ждали бортов на Ханкалу или Северный.

От Моздока нас отвезли на грузовике совсем недалеко - до станции Луховская. Рядом база наших штурмовиков. Эта база и не давала нам спать. Круглые сутки штурмовики садились, взлетали, разгоняли турбины, самый жуткий вой турбин исходил из ангара, где техники проверяли снятые с самолетов движки.

Наша задача - обеспечить работу фильтрационного пункта. Пункт предстал перед нами в виде трех железнодорожных вагонов, отогнанных по одноколейке в тупик. Задержанных было совсем немного, вагоны были полупусты. Весь абсурд ситуации был в том, что порядок в вагонах поддерживали штатные гражданские проводницы. Они топили печки, протирали коридор, меняли белье. Как будто мы все это время ехали куда-то далеко в обычном поезде. Хотя, само собой, окна были в решетках, все охранялось нашим спецназом. Там я познакомился с нашей проводницей Валей. Мне показалось, что она казачка - черные соболиные брови, красивое лицо, особенный кубанский говор.

Валентина рассказывает малоизвестную историю. Всем известный российский правозащитник и депутат, наверное, никогда ни в каких своих мемуарах не напишет о том, как он посетил наш фильтропункт. В дверь моего вагона постучал однажды человек и завыл: "Я депутат Госдумы, пустите меня посмотреть условия содержания" Я отвечал ему через дверь, что если он депутат, то должен понимать сам, что без письменного разрешения своего командующего и без его личного присутствия никого пустить не могу. Депутат не унимался, пришлось за дверью передернуть затвор. Стук в дверь и крик прекратились. Зная подобную натуру, я не успокоился - приказал незаметно проследить за дальнейшими действиями пришельца. И не напрасно, правозащитник-провокатор побрел вдоль вагона. У вагона стояли громадные бочки с дерьмом, их вывозили по вечерам, но вечер еще не наступил. Депутат взобрался на край одной такой бочки, стал подглядывать в вагонное окно внутрь. Боец спецназа вместо того, чтоб просто прогнать соглядатая, сначала притаился за стенкой вагона. Потом резко выскочил перед окном, уткнулся через стекло лицом к лицу с депутатом и рявкнул: "Ух!". "Ревнитель прав человека", выпучив от испуга глаза, махнув руками, отлепился от окна и ухнулся в бак с дерьмом. Потом с трудом вылазил, уходил прочь. Вслед ему "казачка" Валя кричала из тамбура: "Ступай прочь, сраная твоя морда!".

Размещение фильтропункта под Моздоком с самого начала было не логичным. Захваченных в плен боевиков военным приходилось из Грозного везти под усиленным конвоем в такую даль, а это отнимало у армейцев и без того немногочисленные силы. Раз вечером нам пришло распоряжение: фильтропункт под Моздоком снять и перебазировать прямо в Грозный. Назавтра надо было все собрать и убыть на фронт. Энтузиазма это у нас не вызвало, но приказ есть приказ. Валя, помимо уборки в нашем вагоне, еще перестирывала нам одежду. В последний вечер она совсем уработалась. Валентина предложила раскинуть мне судьбу на картах. Гадания я всю жизнь не то чтоб боялся, но не любил. Она без спросу разложила на купейном квадратном столике свои карты.

И спросила: стирал ли я что-нибудь в этот вечер сам. Я ответил, что да, состирнул тельняшку. Спросила, повесил ли тельник на веревку, прищепил ли прищепкой. Конечно, я повесил тельняшку на веревку и ничем не прищепил.

"Если утром увидишь, что тельник твой сорвало и он лежит на земле, как хочешь отказывайся ехать в Грозный. Хоть увольняйся немедленно, иначе тебя там убьют. А если удержится тельник на веревке, езжай спокойно - ничего с тобой не случится. Спокойной ночи, прощай."

Какая уж тут спокойная ночь?! До рассвета лежал я на своей полке и смотрел напротив себя в окно. Там жуткой силы ветер рвал и метал на веревке мою полосатую

Утром оказалось, что быть мне живым.

За нами приехали из Грозного шесть "Уралов". Мы переложили в кузова весь свой скарб - громадное количество боеприпасов, мин. Сверху накидали "егозы" - мотков колючей проволоки. Рядом расселись сами по жестким деревянным скамьям вдоль бортов кузовов. Перед тем как ехать, я сам попросил водителя головной машины шибко не гнать, машину не раскачивать. Не дай Бог сдетонирует наша кладь, или мы головами в "егозу" уткнемся. Водила весело ответил, мол, нормально доедем.

Сделал он все наоборот. Когда проехали Наурский район и въехали в Грозный, я нутром почувствовал, как стал наш "Урал" разгоняться изо всех сил. Казалось, сейчас развалится кузов, мы ехали не меньше ста километров в час. Это так мы выкатили на гору, а дальше с такого разбега вниз с горы. Причем горнолыжники здесь отдыхают. Наш "Урал" на такой скорости играл в слалом, виляя так, что нас просто швыряло по кузову. Много раз колючка была перед самым моим лицом, как мы не подорвались?

Когда приехали на место, водила в оправдание показывал дыры в брезенте и битые стекла в кабинах других машин. Мы и не слышали, оказывается, прошли через очень сильный обстрел. Все машины пришли целыми. Люди добрались живы и здоровы, уцелели имущество и оружие. Я не знал, как выразить восхищение водителями колонны. Так и не выразил.

Новый фильтрационный пункт развертывался на 2-й автобазе Грозного. Пятиэтажное здание и много разных построек вокруг.

Всю работу нового пункта обеспечивали почти двести человек, из которых сотня - спецназ, который охранял и оборонял. Главными, хотя и не самыми многочисленными постояльцами заведения, были захваченные в боях боевики, для них этот пункт и создавался. Ходит много слухов о страшных издевательствах, которые терпели пленные боевики на фильтропункте. Это в основном ложь. Нужды в воспитательных мерах к заключенным мы не испытывали. Пленные боевики уже поступали к нам шелковыми, как дрессированные собачки. В первый день в Грозном меня шокировало, в каком виде привозили взятых в бою боевиков. Подъехал войсковой "зилок" с высоким бортом. Морпехи выгружали боевиков. Задержанные лежали в кузове и были туго связаны по рукам и ногам, на головах черные мешки. Морпехи вдвоем брали каждого боевика за руки, за ноги, раскачивали и швыряли, как бревна, на асфальт прямо из кузова. Когда пленных развязывали, они часто не могли стоять на ногах, лица были сплошным кровавым месивом. После такой доставки у нас они слушались всех приказов, все понимали с полуслова. У нас содержались, пока решалась их судьба. К боевикам постоянно приезжали оперативники из разведки, контрразведки, из ФСБ. Допрашивали, вербовали. Все было культурно и вежливо. Хватало одной угрозы, что его отправят из фильтропункта назад в руки войсковой разведки, и боевик начинал сдавать всех и вся, на все соглашаться. Места у нас было мало, поэтому допросы проводили чаще всего в душевой комнате. Лишь один раз, помню, один боевик проявлял стойкость, не шел на полную откровенность. Сведения были важными, возить задержанного куда-то на доработку времени не было. Следователь попросил что-нибудь сделать. Сняли с боевика штаны и поставили "раком". Загнали ему в зад пистолет, считали до трех. В это время другой пистолет держали у него над поясницей. Когда верхний пистолет взвели (в душе это хорошо слышно), боевик задрожал и похолодел. Когда грохнул выстрел в воздух из верхнего ствола, боевик потерял сознание, повалившись на кафель душевой. Когда очнулся, рассказал все.

Потом часть задержанных отправляли в СИЗО в Пятигорск. Но основная часть оставалась у нас в пункте. Их хранили здесь, как "живой товар" для обмена на пленных русских солдат. На житье у нас боевикам вряд ли приходилось жаловаться. В России я ни в одной тюрьме не видел таких роскошных условий. В камере - по десять-двенадцать человек. У каждого кровать с постелью, которую регулярно меняли. Душ и нормальный туалет. Кормили их намного лучше, чем наших солдат на фронте. Пшенная каша с маслом и кусками баранины. Единственной проблемой для них было постоянное нахождение в камере. Дворы хорошо простреливались, поэтому на прогулку мы их не выводили. Пленных назначали на хозработы только в качестве поощрения. Даже пол помыть в коридоре для них было в радость, лишь бы хоть на полчаса выйти из камеры.

Все эти месяцы у меня не проходило ощущение зависти к возможности задержанных дрыхнуть в постели хоть круглые сутки. За три месяца в Грозном я и мои товарищи, считай, ни разу нормально не поспали. Урывали на сон по паре часов, дремали, не снимая одежды, не расставаясь с оружием. Днем обычная служба. Ночью перестрелки. Чеченцы каждый день начинали палить по всему городу и по нам ровно в 22-15 и с немецкой точностью прекращали огонь в 4-15. Слава Богу, потерь мы не понесли, но все ночи напролет проводили на позициях и у бойниц, если и спали, то на полу в коридоре, а то и где попало.

Однажды приехали к нам грушники на потрепанном уазике. Потребовали, чтоб можно было подъехать прямо к окну. Через это окно из машины нам перебросили мешок из брезента. Уже в камере, боец ГРУ сноровисто перерезал ремни, стягивающие мешок. В мешке лежала женщина. "Это близкая Басаева", - оповестил офицер. От нас требовалось, чтоб у нее не возникло ни одной царапины, ни одного синяка. Если она будет жива и здорова, ее можно будет обменять на десятки наших солдат, которые в плену у Басаева. Ее сразу поместили в отдельную камеру, особым образом охраняли. Наутро приехали "чекисты", стали ее допрашивать. Она "колоться" не хотела. Надо было на нее как-то давить. А это трудно - никаких мер физического воздействия к ней применять нельзя. Любые следы побоев могут снизить ее цену, за нее тогда дадут, скажем, не тридцать, а двадцать наших пленных солдат. Не расскажу, как именно мы поступили, но она раскололась.

Помимо пленных, у нас на пункте содержалось еще много разного народу. Было что-то вроде "губы", куда сажали солдат, которые отметились в каких-то преступлениях. Солдаты геройские, поэтому отправлять их в дисбат не имело смысла. Вот они у нас и тусовались, особо их мы не ограничивали. По ночам вообще раздавали им оружие, они реально усиливали нашу оборону. Еще у нас содержались заключенные из разных районов Северного Кавказа. В России работала специальная программа. Преступники, осужденные в регионах Северного Кавказа, могли добровольно отправляться на работы в Грозный. Работа во фронтовом городе считалась большим плюсом, который сокращал реальный срок отсидки. Работали они по самым разным специальностям: механизаторы, строители Я познакомился так с Боцманом, авторитетом, которому "припаяли" восемь лет в Краснодаре. Он отсидел на зоне только два года, а потом добровольцем отправился в Грозный. Он - отличный строитель, прораб. Он-то и построил нам новые камеры. Отработав в Грозном полгода, уехал домой. Вскоре освободился.

При том, что шла война, в Грозном продолжала действовать милиция. Местная милиция доставляла задержанных тоже к нам - другой нормальной тюрьмы в городе не было. Поэтому у нас содержалась куча народу, не связанного с войной, а пойманного по местным порядкам. Так, местная милиция однажды привезла к нам женщину по имени Зура. Добрая скромная женщина. Отношение к ней с самого начала было благожелательным. Она не вызывала никакого негатива, в итоге ее поселили в отдельную камеру. Она помогала готовить, прибираться в камерах и кубриках. Однажды ко мне вошел наш врач, сообщил, что Зура умерла. Давление у нее зашкалило под триста. Я - неплохой массажист и целитель, рядом со мной находился прапорщик спецназа Володя - настоящий целитель. Мы вдвоем и побежали в камеру Зуры. Много разных приемов мы применили, Зура поднялась, забилась в истерике.

О спасении Зуры узнали чеченцы, поэтому в эту ночь по нам не стреляли. Нам довелось выспаться в нормальной постели.

Как-то раз нас обстреляли серьезней, чем обычно. Всю ночь мы сидели в коридоре фильтропункта. Пили чифир, курили анашу, чтоб взбодриться перед новым днем. Утром, когда я вышел во двор, увидел кавалькаду машин - приехал командующий объединенной группировкой, замминистра внутренних дел Куликов. Он предупредил нас, что через пару часов приедут "уроды" из ОБСЕ, надо встречать. Почуяв от нас характерный "фан", министр поморщился, сказал мне: "Тарас, ты б хоть закусывал". Говорят, единственное нарушение внешнего вида, которое могло довести его до настоящего бешенства, - бондана с черепами на голове у какого-нибудь солдата.

Грозный был в то время голодным городом, к нам приходили люди из местного населения за едой. Каждый день приезжал на инвалидной коляске русский старик с двумя десятками орденов и медалей. Одет он был всегда в советскую военную форму. Мы отдавали ему банки с консервами, хлеб. Орден дед получил за освобождение Венгрии от фашистов, сильно отличился под Балатоном. Деятель ОБСЕ, по национальности венгр, увидев деда обозвал его "швалью".

Сам Грозный запомнился мне настоящим краснознаменным городом - нигде раньше я не видел так много красных флагов. Под красными знаменами ездили машины и БТРы. Самый большой красный флаг развевался на "блоке" на мосту через Сунжу. Половина русских вешали на свои блокпосты, броню и позиции красный флаг по убеждениям - уверяли, что психологически не могут воевать под чужим триколором. И в атаку можно поднять только под красным полотнищем. Вторая половина россиян использовала красный флаг из шкурных соображений - чеченцы очень редко стреляли по советской символике. В первую войну алые знамена довольно надежно оберегали от обстрелов, хотя, конечно, без гарантий.

Из самих горожан запомнились в основном посредники при обмене пленных. От этих же людей мы часто получали и материальную помощь для обустройства - доски, трубы, кирпич. За все время пребывания в Грозном я так и не увидел трезвого Гантамирова. Он частенько приходил вечерами абсолютно пьяный, пытался вести с нами какие-то переговоры. Приходилось его вежливо отправлять проспаться. Часто встречался с чеченскими интеллигентами. Большинство из них говорили, что вся беда чеченцев в собственной раздробленности. Они вслух мечтали о русском генерал-губернаторе, который бы всех умиротворил