Газета Завтра 6 (1158 2016)

Русский смотрит в небо

Русский смотрит в небо

Денис Тукмаков

Политика патриотизм Путин идеология

В начале февраля на встрече с мелкими предпринимателями — не с философами, заметим, не с военными или монахами — президент Путин произнёс слова, которые ждали от него пятнадцать лет: "…это и есть национальная идея". Под термин была подвёрстана сбивчивая, во многом спонтанная формулировка. Её не отольёшь в граните — скорее, она свидетельствует о том образе мыслей, который приходит в президентскую голову в моменты размышлений о смысле русской жизни.

Образ мыслей "самого влиятельного человека на планете" — важная вещь, вообще-то. Поэтому формулировку стоит привести целиком:

"У нас нет никакой и не может быть никакой другой объединяющей идеи, кроме патриотизма. И чиновники, и бизнес, да и вообще все граждане работают для того, чтобы страна была сильнее. Потому что, если так будет, каждый из нас, каждый гражданин будет жить лучше — и достаток будет больше, и комфортнее будет, и так далее. Это и есть национальная идея. Она не идеологизирована, это не связано с деятельностью какой‑то партии или какой‑то страты в обществе. Это связано с общим объединяющим началом. Если мы хотим жить лучше, нужно, чтобы страна была более привлекательной для всех граждан, более эффективной, и чиновничество, и госаппарат, и бизнес — все должны быть более эффективными. Мы работаем на страну, понимая под этим не нечто аморфное, как ещё в советское время было, такая "давлёнка" со стороны государства — сначала страна, а потом неизвестно кто. Страна — это люди, вот в этом смысле "на страну". И другой идеи мы не придумаем, и придумывать не надо, она есть. Нужно, чтобы это вошло в сознание, понимаете, в сознание. И постоянно об этом надо говорить везде, на всех уровнях, постоянно".

Мысль понятна, и всё-таки хорошо бы разобрать её на "кирпичики", уяснив, что же в точности имел в виду Путин.

Итак, нас — граждан, регионы, социальные слои — способен объединить один лишь патриотизм: то есть уже даже не язык, даже не общее прошлое. Патриотизм, понятый вполне конкретно — как работа на укрепление страны и улучшение жизни людей. Эта работа является, по сути, "Общим делом" — громадным непрерывным общенациональным созидательным трудом на благо всех без исключения граждан.

"Страна — это люди": целью укрепления России и солидарной работы её народа объявляется не футуристическая сверхзадача, не мировая экспансия или космологический прорыв, а "лучшая жизнь людей" — здесь и сейчас, ну или, в крайнем случае, завтра. Страна и её граждане мыслятся не средством, но целью, их исторические усилия — направленными на самих себя, их коллективное сознание — сосредоточенным не на утопических теориях, а на каждо­дневной практике по улучшению окружающей реальности.

"Передовой класс" мечтателей и проводников к аморфной мечте, маячащей в светлом будущем, не нужен. Столь же вредной объявлена "идеологизированность" — даром что эта мысль должна теперь вбиваться в сознание "везде, на всех уровнях, постоянно". Зато востребованы любовь к стране, труд, братство и солидарность.

Человек ради человека, страна ради страны, жизнь ради жизни — которая завтра должна стать чуть лучше, чем вчера, — под этой нехитрой мыслью подпишется любая домохозяйка. При этом однако путинская "неидеологизированная идея", насыщенная как патриотическими формулами, так и либеральными представлениями, не удовлетворяет запросам ни либералов, ни патриотов — двух заряжённых полюсов, в недрах одного из которых и должна была созреть за эти годы национальная идея.

Либералам могло бы польстить то, что во главу угла президент поставил не сверхцель и не религиозное учение, а человека — слабого, грешного и смертного. В их глазах, Путин подписался под главным либеральным постулатом: "Нет ничего ценнее человеческой жизни", об который разбивается любая диктатура — но также любая жертвенность, любое подвижничество и стоицизм: в войне ли, в мирном ли труде.

Однако либералы никогда не примут той сосредоточенности на России, которая сквозит в президентских словах. Россия, по Путину, — это вовсе не часть чего-то целого, тем паче отпавшая, порочная часть. Её не нужно никуда "встраивать" или "возвращать". Она ценна сама по себе, она нуждается в тутошней, а не "забугорной" любви, и в негромком созидании. Само слово "патриотизм" — ересь в глазах либерала, поскольку отрицает величие остального "благого" мира.

Патриоту ласкает слух путинская терминология, он готов многое простить за слова об "объединяющем начале" и самоценности России, в любви к которой больше не стыдно признаваться. Это действительно важная риторика: слово "патриотизм" окончательно перестало быть клеймом и проклятием. Однако зацикленность на "комфортной жизни", порочный круг в идее "жить, чтобы жить хорошо" рождает в сердце патриота ряд вопросов.

Неясно, во-первых, как "без давлёнки" заставить "работать на улучшение жизни всех граждан" ту часть народа — в элите, чиновничестве, оппозиционных структурах, — которая до сих пор занималась ровно обратным. Что должно подвигнуть обывателя на мысль об общем благе, если с младых ногтей его учили думать лишь о себе? Как разрешить дилемму, когда на одной чаше весов — безусловная ценность каждого отдельного человека, а на другой — "Общее дело", невозможное без коллективистской морали и самоотречения? Наконец, если во главу угла поставлена любовь к Родине — значит, всё-таки Родина важнее человеческой жизни и ценнее любого комфорта? Или нет?

Есть и более важные, экзистенциальные вопросы.

Зачем жить хорошо? Зачем вообще жить? Зачем, с точки зрения "удобной жизни", рожать детей, ведь это совсем некомфортно: сплошные траты, пелёнки, бессонные ночи?

Где в этой сытой морали умещается Бог? Разве нет Жизни будущей? Разве нет Неба?

Где в "философии достатка" отыскать народ — вбирающий в себя все прошлые и будущие поколения, святой, бессмертный? Зачем Родина? Зачем быть русским?

Куда мы идём, и стоит ли идти? Или мы уже не идём никуда, а так — болтаемся? Может быть, всё-таки "достаток" и "эффективность" — не более чем средства для чего-то большего? Для чего не скучно и не стыдно жить?

В президентской формулировке нет ответов на эти вопросы. Они, верно, были бы даны Путиным, встречайся он с монахами или звездочётами. Но на тех встречах он всё больше молчит либо восторгается величием Вселенной, о которой "может говорить бесконечно".

И главное — страна-то живёт иначе. Другой у неё патрио­тизм, не комфортный. Чтобы понять это, достаточно привести три примера двухлетней давности, когда мы зажили вдруг в "историческом времени".

Это наводнение на Амуре, когда в какой-то момент множество людей выстроилось в цепь и на руках сдержало великую реку. Многое было там: разгильдяйство и героизм, общее дело и самопожертвование. С комфортом только не сложилось.

Это победная Олимпиада в Сочи, фантастическое действо, в котором мир разглядел иную Россию. Проведены Игры были ради единственной задачи — она вся умещается в слово "престиж". Сперва настроенный скептически народ увидел тогда, в феврале 2014-го, что русский флаг над пьедесталом — это красиво. Кто-то подсчитывал расходы, недофинансированные школы и больницы, заводы и дороги — съеденные Играми сбережения на "лучшую жизнь". Но большинству было ясно: праздник того стоил.

Это наш Крым. Будем честны: скажи нам тогда, два года назад, на волне эйфории, что воссоединение с любимейшим Крымом обойдётся нам в санкции, кризис, падение уровня жизни, в доллар за восемьдесят пять и евро по сто — нас это не остановило бы. Но где же тут уровень жизни? Где комфорт? Где зажиточное бюргерское довольство? Одна лишь честь и гордость. Одна лишь радость, справедливость и счастье.

И всё же будем благодарны президенту. Он настоящий мечтатель, он хочет накормить страну. Он непосредственно причастен к каждой из трёх названных побед. Он не видит смыслов вне России. Он проповедует любовь. Он сам, подобно патриотизму, объединяет людей, сосредоточив в себе чаяния девяти десятых граждан. Завтра он точно так же, покашливая, немного сбивчиво, зачитает обращение к генконструкторам космолётов — и выяснится, что Россия летит на Марс.