Я НИЧЕГО НЕ БОЮСЬ. Мир напирает со всех сторон, я чувствую себя молодой Советской республикой в 19-м году. Мир загоняет меня в силки, но я люблю его за бесконечный вызов, за его "кроликов в кустах" и каждодневную пробу на прочность. Где еще найти такого спарринг-партнера? Меня день и ночь долбят словом "кризис", но я знаю, что кризисов не бывает вообще, или, что то же самое, кризис происходит с каждым из нас постоянно: вся жизнь любого человека - это перманентное чрезвычайное положение, только без Шойгу на вертолёте.
Мне вот-вот будет 35, у меня трое малых детей (и значит, сам я уже бессмертен), и в сутки я сплю по пять часов, потому что - подработка переводчиком, и новорождённая дочурка сиську просит. Кто-то, кажется, так и хочет, чтобы я завопил вместе с нею, но я, как тот китаец, лишь произношу, словно мантру, на ходу укачивая это маленькое чудо: "Что Небо может поделать со мной!"
Мы живём без прав собственности в двухкомнатной квартире в подмосковной новостройке, выплачивая громадный кредит за ипотеку в Сбербанке. Мой дом, панельная башня, выстроена в чистом поле, и каждый день я везу старших детей за десять км в детсад на восемнадцатилетней немецкой тачке. Ежемесячно я должен добывать инсулин, чтобы не умер мой сын, и всякий раз я пытаюсь решить интеллектуальную загадку: когда инсулин кончится быстрее: когда власть окончательно оборзеет и закроет последнюю аптеку? Или же когда закроют ее саму, как в 17-м, и начнётся тотальный бардак? Проблемы катят одна за другой, и на горизонте уже несется цунами Кризиса, но по мне, когда меня в 13 лет бросила девочка, жизнь казалась куда мрачнее, чем нынче.
Зарплаты с разных работ ещё хватает на еду, на сходить в кино, на секции сына и игрушки дочкам. Мой личный финансовый кризис перешёл уже ту стадию, когда я ездил на работу в Нерезиновую на машине, но в электричках от контролёров я пока что не бегаю и ценники из магазинов не коллекционирую. В последнее время, впрочем, "Утконос" стал что-то слишком дорогим, и я размышляю об азербайджанском рынке.
У меня есть немного рублёвых накоплений в банке, из-за падения рубля я уже потерял общероссийские 20%, и последние пару месяцев я, как удав Каа, каждое утро за завтраком завораживал взглядом курс доллара в телевизоре на канале "РБК", чтоб он, наконец, замер, сволочь. И вы не поверите: в итоге "РБК" в моем доме завис, и вот уже четвёртые сутки транслирует застывшее изображение телеведущего и часики справа вверху: "22:15 МСК". Наверное, это и есть точная дата конца света по календарю майя.
Я мог бы сказать, что чувствую себя фундаментально несчастным лет с 15-ти - с тех пор, как стал взрослым, - но сейчас я ощущаю на себе нечто вроде благодати и поглаживаю космическую озверевшую реальность за сосцы, убаюкивая ее: "Тише, моя милая, не плачь и не гляди волком". Я спокоен: благодать всё решает. Я знаю -моя ноосфера победит.
ДА-ДА, Я В КУРСЕ: вся эта муть с кредитами и урожаем зерновых, с дешевеющей нефтью и выброшенными на улицу гастарбайтерами в итоге затронет и меня. Многие мои соотечественники уже криком кричат и на ушах стоят. Моих друзей увольняют, мои родственники запасаются крупой и солью, мои коллеги стенают о бездарно разбазаренных ресурсах страны и разражаются гневными филиппиками в адрес Кудрина. Все вокруг тараторят про весенний трындец, но меня отчего-то не беспокоят ни кризис строительной индустрии (Газпром-сити в Питере вот только жаль), ни впитанная с молоком матери угроза голода и войны.
Моя-то война никогда не прекращалась, и, пока я жив, патроны не переведутся. Меня пугает только одно: худосочность паникёров. Падение фондового рынка для них сродни немцам под Москвой, 15% роста тарифов - оставлению Севастополя в Крымскую войну. Поляки в Кремле в их глазах - дети малые в сравнении с менеджерами кредитных отделов банков. Бензин подорожал до 25 рублей и переплюнул Цусиму. Отправили в бессрочный отпуск без выплаты? Монголо-татарское иго и рядом не валялось, куда там. Разнылись.
Меня пугают - мне не страшно. Даже смешно. Это как зимой пугать 30-градусным морозом. Что до венца угроз - вымирания русских и распада страны - я понял, что это традиционная форма существования моего богоносного народа. Каждое столетие он с завидным хладнокровием и упорством предпочитает уходить из истории и крушить собственное государство лишь затем, чтобы через десяток лет ко вновь воссиявшей Русской Империи был добавлен очередной порядковый номер, а наши корабли заново открывали Аляску, Антарктиду, Луну или Венесуэлу.
Браться за спасение России - не слишком ли большое бахвальство: о ней ведь есть, Кому позаботиться. Куда больше, чем "эта людоедская власть", меня бесят бесстыдство и дилетантизм резонёров, которые либо спят, либо врут.
Какие-то олухи ковёрные, плешивые старперы, вечные неудачники призывают меня к оружию. Будь среди них Ленин или хотя бы Коба с Камо - не вопрос. Но пока передо мною - одна лишь "пьяная матросня", которая обрушить страну за свой гешефт готова хоть завтра, а нового государства не построит ни за что: "строилки" не хватит.
Мне привычно талдычат про пенсионеров, учителей и военных. Им плохо. А скоро будет ещё хуже: Кризис. Они, бедные, всё голосуют и голосуют за Кремль, защищают его с оружием в руках, агитируют за него на линейках - а тут такая подлянка получилась!
Я не злорадствую, я о другом. Когда в 20-е годы священников топили в прорубях, они, умерев мученической смертью, мгновенно восходили в Царствие Небесное. Истинным учителем был Януш Корчак, который пошёл в газовую камеру за своими детьми. Художник, лишь пребывая в узилище, в состоянии несвободы, в "подлом мире", способен на творчество. Аэций, победивший Аттилу на Каталаунских полях, а затем умерщвлённый императором Валентинианом III, не стал меньшим героем оттого, что его зарезали где-то в подземельях Маммертинской тюрьмы. Быть доблестным или просто достойным человеком - это не значит получать приличную зарплату и горевать, когда её лишаешься. Жизнь не измеряется количеством увольнений и просроченных кредитов. Если вы хоть чем-то интересны Богу, то уж явно не тем, почем вы платите за воду и свет.
А я? Разве не смешно, честное слово, мнить себя несчастным оттого лишь, что по ночам у меня стало меньше свободного времени - смотреть ли "Комеди-клаб", слушать ли "Кинг Кримсон", сочинять ли свою "Энеиду" - а вместо этого приходится дополнительно вкалывать? Как, в самом деле, может сломать меня то обстоятельство, что я не поеду в следующем году на море? Или кто-то верит, что я полезу в петлю оттого, что картошка будет стоить сто рублей за кило? Да я лучше стану тогда картофельным королём в тверской деревне тестей!
Прошу уяснить - это не самогипноз, и среди вас прекрасных маркиз нет. Я убийственно адекватен. Я твердо знаю, что всем будет плохо. Но ничего со своею благодатью поделать не могу. Она есть, а стало быть, ничто не может сбить меня с ног.
Профессор Чанышев как-то сказал нам на первом курсе: "Не отождествляй себя со своей ситуацией!" - вот я и не отождествляю. И, вторя нам с профессором, Пьер Безухов что есть силы хохочет, разрывая барабанные перепонки комарам и монархам: "Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня - мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.." А вы мне про кризис неплатежей.
Просто я - человек, а значит, я могу выдержать всё. "Человек есть некто, кто должен всё преодолеть," - так, нараспев, под негритянско-большевистский спиричуэл, звучит нынче старая истина. Чем убийственней становится вокруг, тем я становлюсь сильнее, и пусть Ницше со своими истлевшими догмами катится к чертям.
НАИБОЛЕЕ ПРОНИЦАТЕЛЬНЫХ моих современников, конечно, волнует вовсе не финансовый кризис, на самом-то деле. Они страшатся кризиса целой человеческой цивилизации - вот что их заботит. В индонезийских цунами и свадьбах педерастов, во всемирном глобальном тоталитаризме и коллапсе доллара, в новейших биотехнологических открытиях и пророчествах старцев, в объявлении "конца истории" и в запуске коллайдера усматривают они признаки надвигающегося конца света. Теперь уж точно - неотвратимого.
По двухтысячелетней традиции, словно Павел, словно сахабы, словно катары, словно марксисты глядят они сейчас на мир "как бы сквозь мутное стекло", предсказывая скорую кару Господню и крушение царств, преображенное человечество и Новое Небо. Они Чувствуют шевеление материков и жар от расплавленных, пришедших в движение наций. Они фиксируют разрастание мировых метастазов порока, один за другим поражающих присмирённые страны и гедонистичные народы. Они зрят увеличение Хаоса в мире, архаизацию цивилизаций, историческую энтропию этносов и пространств. Они свидетельствуют изменение качества самой человеческой природы и создание вместо нас уже новой живой субстанции, постхристианской, постапокалиптической. Они чуют отрицание нынешней человечности и вдыхают красными от возбуждения ноздрями приближение Смерти нашего века…
…Но я, глядя на провозвестников грядущего Кризиса, не могу сдержать улыбки.
Сократ в "Федре", по словам Томаса Манна, высказав "самую насмешливую из всех когда-либо приходивших на ум человеку мысль", что любящий-де ближе к божеству, чем любимый, ибо из этих двоих только в нем живет Бог, дал начало всего лукавства, всего тайного сладострастия и любовной тоски. Так же и мысль о гибели человечества - не родилась ли из двух-трех строчек о "Пяти веках" несчастного моралиста Гесиода, первого достоверного литератора нынешней цивилизации, склочника и тяжболюбца? Его последний, Железный, век длится уже аж двадцать восемь столетий, и люди всё те же: одновременно они умудряются делать друг другу гадости и предвкушать, что вот-вот сейчас всем станет по-настоящему худо и мир грохнется окончательно. Завидное постоянство! Как они только не привыкли к этому вечному регрессу?
Тотальная гибель человечества предрекается каждым новым поколением, едва предсказатели сами вступят в кризис среднего возраста. Прочувствовав, что такое - время, и осознав, что они все-таки умрут, возненавидев свое безмятежное, словно из другой жизни, детство с "травой зеленее и водой водянистее", они обращают взор в будущее и видят в нем лишь смерть.
Вечно юное, бурлящее человечество вокруг них, которому всегда пятнадцать, а то и все десять, бесится и выскакивает из штанов; предсказатели катастроф принимают это за симптомы неизлечимой болезни и ставят диагноз: "В морг!" Но кажется, суть человечества как раз и заключается в том, чтобы непрерывно пытаться "выпрыгнуть за собственные пределы", стать "человечеством-плюс", преобразиться в новую удивительную форму, затеять невиданный праздник-карнавал, перевернув мир с его уставами, иерархиями и опостылевшей моралью вверх тормашками.
Каждое новое поколение - это фактически и есть новое человечество. Оно может выдумывать себе нового Бога, однополые браки, гелиоцентрическую систему, женские брюки, жаркое из языков скворцов, пластическую хирургию, аутодафе для книг, Эльдорадо, индульгенции, человеческие жертвоприношения, лекарства из эмбрионов, полеты на Марс, пирамиды из голов или водородную бомбу - но, похоже, при любом апокалиптическом безумстве, при любой версии "постчеловечества" сам человек остаётся все тем же. Как ты, как я.
Раз так, то кризисов человечества вообще не бывает - есть лишь мерное дыхание тысячелетий. Я не беспокоюсь о повышении Сбербанком процентной ставки по ипотеке - я беспокоюсь о том, как бы скачать на свой мобильный "Записки о Галльской войне". Я читаю Цезаря и понимаю, что он живет будто бы в паре кварталов от меня, и мартовские иды еще не наступили. Он мне конгениален - несмотря на крушения Римской и Советской империй, несмотря на десяток революций мировоззрения между нами, на кризисы и потрясения. Я понимаю его, а он - меня.
ЧЕЛОВЕК - ВСЁ ТОТ ЖЕ: раз в поколение дерзновенно перековывающий сам себя по собственным же чертежам. Гнетущийся своим нынешним несчастным положением, он предвкушает сброс кожи, что стала ему слишком тесной. Он и коллайдер-то запускает, потому как не может без него обойтись: тесно ему в мире без коллайдера. Человек любит новую свободу и рвётся освободиться от бренности "ныне человеческого", потому что в нем, любящем и бессмертном, действительно живёт Бог.
Так чего же мне бояться?