Газета Завтра 823 (35 2009)

Евгений Головин СНЫ ПРО МЕТРО Гротеск

Помню, мне снились настойчивые сны про метро, которые я хорошо запомнил:

I. Эскалаторы без перил с жирно намыленными ступенями. Они шли только вниз. Люди ступали на них, будто так и надо, и с безмятежными лицами летели кубарем: некоторые, измазанные мылом, спокойно продолжали свой путь, другие - со сломанными руками и ногами, охали, кричали, позли, вопили про безобразие, но упорно старались залезть в подъезжающий вагон, бросая на перроне мешки, ведра, детей, какие-то аккуратно запакованные тюки. Путь наверх отсутствовал. Очевидно так и надо было, поскольку милиционеры и служащие станции лузгали семечки, гоготали, играли в пряталки среди колонн.

II. Помню резкую остановку вагона. Свет погас, сыпались кирпичи, скрежетали трубы, сочилась вода. "Батюшки, сейчас потонем", - заохала какая-то старушонка. "Давно пора, - пробасил довольным тоном видимо солидный дядя, - лет пятьдесят, почитай, в сухости да в тепле живем, властям и надоело". Несколько подростков раздобыли витую свечку и принялись резаться в карты. Пять-шесть бабок разделывали селёдку, потом достали водку и стакан. "Черт знает что! - загорланил какой-то активист в пилотке, - им на кладбище пора, а они вон что затеяли!" Какой-то старик посвистел над сумкой и выпустил живого поросенка. Тот первым делом опрокинул банку молока, зажатую между ногами какой-то молодухи, потом стал сосредоточенно лизать сапоги лейтенанта. Поскользнувшись в молоке, генерал растянулся в проходе и стал матерно ругаться. Затем дотянулся до стакана бабкиной водки, только-только собрался выпить, поросёнок выбил у него стакан и принялся лакать с молоком. "Нехорошо, товарищ! - заметил интеллигент поросёнку. - Твоя профессия - быть съеденным под хреном, а ты порядок нарушаешь". Тут раздался голос в репродукторе: "Товарищи! Ваш вагон лет триста простоит, так что если кто торопится, попытайтесь открыть зажатые двери. Ближайшая станция - километров пять впереди". Сначала полез парень с одним ухом, но потерял и второе и завыл про врача. Кровища из него хлестала. На всех это произвело приятное впечатление. Генерал в молоке подбодрился, запел про Буденного, протиснулся в дверь, грохнулся о какие-то бетонные блоки и замер. За ним полез интеллигент, потерял очки и портфель и пошел по груде камней. Шел осторожно, нащупывая каждый шаг, провалился в яму, пропал и заорал, чтоб ему бросили канат. Пьяный поросёнок захрапел и старик засунул его обратно в сумку. Подростки продолжали резаться в карты. Бабки обглодали селедку, достали пряников и еще бутылку.

Помню кутерьму в вагоне и крики: "Доказательства! Доказательства!" Обсуждался вопрос о тухлости съеденной селёдки. Я раскрыл глаза и огляделся. В вагоне пусто. Рядом со мной сидел интеллигент и бурчал "помнят польские паны". Я пригляделся к нему и едва узнал: от него несло жасмином, он был в розовом пуховом жилете, в парчовом галифе и затейливых восточных туфлях. Потерянные очки он сменил на пенсне, а портфель на дамскую сумку со множеством застежек. "Как же это вы… из ямы?" "Видите ли, это была не яма, а костюмерная. Вы, видимо, в метро впервые?" "В таком метро, пожалуй, да".

Мимо нас проплыл задумчивый толстяк в джинсовом костюме, держа под руку нарядную куклу. "Да…а, мало вы в метро понимаете. И с чего бы Эмилии Захаровне под ручку плыть с кавалером? На совещание что ли опаздывают или на маскарад? Так о чем это я? Да…а, мало вы в метро петрите, а небось среднее образование имеете, может ВУЗ какой-нибудь кончили. Учение - ерундовый свет, а неучение - роскошная тьма". "Так поезд стоит, да и туннель провалился, - робко вставил я, - торчи тут еще триста лет". "А куда вам торопиться? Ну, умрете невзначай, куда денетесь? Кстати, вот погрызите". Мой попутчик сунул руку в жилет и протянул мне пирожное с кремом. "На чем мы остановились? Ах да. Великая война богов. Зевс метнул молнией в мятежных титанов, так они сумели эту молнию запрятать в аккумулятор. Чувствуете разницу? Одни расшвыривают, другие собирают. Я, к примеру, дал вам пирожное, ну что бы вам его выбросить? Подари вам это кольцо, (он снял с пальца перстень с роскошным изумрудом) вы бы долго отнекивались, а после, может, и взяли. А представьте, поставил бы я здесь кубометр изумруда, сколько бы народу набежало? Вы скажете, вагон пустой? Не волнуйтесь. Стоит чему-нибудь появиться, народ тут как тут". Он вынул и стал разбрасывать из карманов носовые платки, авторучки, какие-то детали. Тут же зашебуршились какие-то людишки, карлики, калеки, дрались за каждый пустяк, потом опять исчезли. "Собственность прежде всего, - продолжал он, - имею, значит существую. Помните, у Чехова купец перед смертью положил свои деньги в тарелку да с медом и съел. Воровать, может, легче, да способности и смелость нужны. А если их нету, горбись всю жизнь до седьмого пота. Недаром мы в Тартаре, то есть в месте, специально предназначенном для работы. "Простите, но ведь и в мифологии есть примеры и работы и воровства", - прервал я. "В мифологии, - протянул он, - в мифологии…", и вдруг исказился, разошелся, как улыбка Чеширского кота.

III. Помню, мне надо было сойти на "Маяковской". Я вообще рассеянный, а тут эти сны покоя не давали. Проехал. Двинулся сходить, но удивило название станции: "Восьмая Кудахтинская". Нет такой станции, хоть убей. Тут меня толкнули в бок: "Ты что, аль заснул? Здесь же сухари по-дешёвке дают. И не червивые." Смотрю, соседка наша, Марья Тимофеевна. "Глянь, а он мешок-то позабыл. В карманы, что ль, сухари будешь набивать? Эх ты, рохля!" " Оставь его, Тимофевна. Заучился, совсем чокнутый стал. И ты тоже хороша. Нам же на "Предсахарную", там сгущенку дают", - засуетилась деловая тетка в черном платке. Я совершенно обалдел. Откуда такие названия? "Робеспьер", "Маршал Забубенный", "Гвозди в сметане". Может, новая ветка? Чушь. Они бы либо старые оставили, либо какую-нибудь "Космическую" накатали. "Извините, Марья Тимофеевна, - вежливо обратился к соседке шикарно одетый господин, - а тот песок можно в чай класть?". "Да вы что, Абрам Натаныч, или нового сахарного песка не пробовали? Во-первых, бесплатно, ах как бесплатно! Во-вторых, вкус, что твой мед с патокой! У вас всего один мешок? Ну, давайте я по знакомству вам еще один выдам. Это ты, Григорьевна, верно про сахар напомнила. Без сухарей переживем".

Поезд подходил к станции "Предсахарная". Давка началась несусветная. Соседка подхватила меня и Абрам Натаныча и потащила в какой-то коридор. Так быстрее. Около станции толпились лоточники и бородатые дюжие мужики с мешками: "Бери, прям по мешку отдаем! Не сахарок - золото. Чуть далее стояли большие магазины с дикими очередями - тоже, видать, за песком. Песок был крупный, зернистый, с желтоватым отливом. За магазинами простиралась необъятная пустыня точно с таким же песком, судя по всему. Людей там не было - кто-то один побежал и тут же провалился. Изредка из песка появлялись вагоны метро и тут же уходили в песок. " Это почему так?", - спросил я Марью Тимофеевну. "Ш…ш…ш…зашипела она. Это секрет, по-вашему государственная тайна. Ее только Абрам Натаныч знает, да может еще один человек. Конечная остановка, станция "Сахара". Некоторые вагоны стояли близко, другие маячили на горизонте. Солнце палило нещадно, мешки нагружались беспрерывно, люди, мокрые от пота, но довольные, выкрикивали лозунги и всякие душевные слова. В основном превалировала хвалебные вопли кому-то и за что-то. Иногда доносились совсем непонятные припевки: чтоб ты сдох, трясун, мы тебе всё горло сахаром набьем и в компот сунем, авось очухается…Некоторые умывались сахаром, другие их облизывали. Какой-то старик, надрываясь под двумя мешками, радостно напевал:

Сирота я, сахарца,

Ты заместо мне отца.

Несколько вагонов было хорошо видно. В них сидели засыпанные сахаром люди, пригибаясь все ниже и ниже. Когда вагон не хотел уходить, из песка вылезали какие-то спруты, ящеры и прочие монстры и утаскивали вагон вглубь. "Природа на службе прогресса, - возгласил парень в резиновых сапогах, - чтобы, значит, естественная гармония сливалась с культурной. Инженеры и зверюшек неразумных приспособили к делу!"

IV. Надоел мне этот сахарный апофеоз и побрел я обратно на станцию. Сел в пустой вагон и поехал неведомо куда. Поезд ускорил ход и помчался, ломая деревья, какие-то автобусы, жилые дома - видимо рельсов не было, и он совершал частную прогулку. Наконец наткнулся на какую-то башню и остановился. Часа через два явились рабочие в серебряных шапках и принялись прокладывать рельсы вокруг башни. Материалы они использовали самые разные: бочки, подушки, одеяла, бетонные балки, детские игрушки, автомобильные шины, колючую проволоку и прочий несусветный хлам. Поезд осторожно объехал башню и остановился. Станция "Мирная". В кои-то веки нормальное название. Поезд остановился, двери открылись. Но платформы не было - приходилось соскакивать прямо на землю и чем скорей, тем лучше. Откуда-то появилась толпа с трубами и барабанами и начался концерт, если так можно назвать пронзительное дудение, крики без ладу и складу и обработку барабанов отбойными молотками. "Да здравствует ликование"! - визжал женский голос, затем подключился мужской бас: "Ликование и работа на трое суток!" Некто, согнутый в три погибели, отбросил костыли и обратился к субъекту с перевязанной щекой: "Нет, Параллакс Никифорыч, не думал, что доживу до такого счастья!" Второй размазал слезы и прикинул: "Никогда не видел таких крупных карасей. Пальцев на сорок, а то и на сорок пять потянут!" "Таисия, а ведь чегой-то такое, скользливое тает в груди", зажурчал мелодичный женский голос.

Настала повсеместная тишина. "Еще тише, товарищи, - прогремел прежний бас. - Идут терпеливцы, лунные оборотни, герои!" Из-под земли появилось нечто картинное: звеня бубенцами, выползала огромная толпа в одноцветных клоунских костюмах. "Эти покажут, как надо жить и работать"! - воскликнул молодой энтузиаст. С первого взгляда толпа как толпа, это потом меня передернуло жутью. Среди них не было ни одного мало-мальски нормально скроенного человека: один был с головой, запрокинутой за спину, у другого руки переплелись как змеи, третий ходил с выросшей из него собакой, четвертый падал, полз на спине и кукарекал, пятый прыгал на одной ноге в то время, когда ему отрезали другую, шестого старательно приклеивали к белому медведю, седьмой подбирал землю и грыз, седьмой пытался привязать на голову тачку с зубчатым колесом. восьмой вел на шелковой нитке крокодила, который норовил цапнуть кого ни попадя…

"А зачем крокодила"? - спросил я толстого парня с вечно улыбающейся рожей. "Это когда электричество отключают", - захохотал он и зашелся в приступе одуряющего визга.

"Ну, этим приказывать не надо", - заявил рыжий дед с повязкой на рукаве "знатный хлопкороб", - это не работники. Стихия".

Орда подземных оригиналов дружно набросилась на вагон: одни разбирали крышу, другие развинчивали пол и кресла, третьи снимали колеса. Крокодил, как признанный юморист, старался всех развеселить: отовсюду раздавались стоны, протяжные вопли, всюду сновали санитары с носилками.

"Сахару бы ему дать", - предложил я.

"С этим в стране дефицит", - заметил серьезный всезнайка, - надо в Америке на специалистов менять. А вообще слово "Америка" прошу не использовать".

Работа подземных жителей кипела. В полчаса они разобрали вагон. Крокодила ради безопасности обмотали проводами. Но меня поразил следующий момент: все части, кроме колес, они уносили и прятали глубоко под землю. Для колес рыли могилы, укладывали торжественно, под музыку, поскольку вновь появились трубы и барабаны и даже плакальщицы. Над каждым колесом ставили крест и расходились.

Очнулся я от резкого удара в бок. Оказывается, кому-то на ногу наступил. Был я в метро, кажется в настоящем метро. Но откуда знать, какое настоящее, а какое…Теперь я понял: это ужасный античный дракон Тифон, бесконечно разветвляющийся в глубинах Тартара. Как только открылись двери вагона, я протиснулся в них и поспешил к эскалатору.