Газета Завтра 861 (20 2010)

Михаил Делягин РАБЫ В ЗАКОНЕ

Накануне майских праздников Госдума стремительно приняла несколько раз откладывавшийся проект закона о бюджетных учреждениях, а Совет Федерации не менее стремительно одобрил его, направив на подпись президенту. Характерно, что глава Совета Федерации, штатный "оппозиционер его Величества" Миронов при этом активно критиковал только что одобренный под его председательством закон.

После этого президент Медведев торжественно дал гарантии того, что "никакого перехода к платному образованию не предполагается и из закона не вытекает, остаются прежние нормы предоставления образовательных услуг". К сожалению, эти гарантии, как следует из размещенного на президентском сайте текста беседы, основаны не более чем на обещаниях Министра образования Фурсенко. Добросовестность и профессионализм последнего общеизвестны, а его деятельность позволяет, насколько можно судить, с полным правом называть его палачом российской системы образования.

Мы хорошо помним подобные заверения, дававшиеся и по поводу людоедской "монетизации льгот", и по поводу тотального внедрения ЕГЭ, в результате которого, по мнению работников высшего образования, "возникло целое поколение абитуриентов, которым в принципе нельзя дать высшее образование, так как у них нет среднего". Давались они и по поводу других реформ либеральных фундаменталистов, неутолимо разрушающих нашу страну.

Что же заставило президента Медведева давать столь странные гарантии — по сути дела, о ненарушении Конституции, гарантом которой он должен быть по своей должности?

ОБОСНОВАНИЕ ЗАКОНА НЕ СООТВЕТСТВУЕТ ЕГО СОДЕРЖАНИЮ

Официальная мотивация необходимости принятия закона о бюджетных организациях вполне рациональна. Действительно, сметное финансирование бюджетной сферы крайне неэффективно и не стимулирует стремление руководителей бюджетных организаций к эффективному хозяйствованию, а контроль качества практически полностью отсутствует.

Однако устанавливаемый законом "новый порядок" в бюджетной сфере никак не связан с исцелением этих язв бюджетной сферы, на которые справедливо указывают разработчики.

В самом деле: действенный контроль качества как не вводился, так и не вводится, качественно новых стимулов к экономии средств не предусматривается. А по-настоящему позитивные меры, предусмотренные законом, — открытую публикацию отчетности всех бюджетных учреждений и сохранение в их бюджетах средств, не израсходованных ими к концу года, — можно было осуществить и без кардинальной ломки всей бюджетной системы.

Практическим содержанием ее реформы стал перевод основной части бюджетных организаций (кроме органов государственного управления и специфических структур вроде психиатрических лечебниц), по сути дела, на государственный заказ.

С 1 января 2011 года государство отказывается от финансирования бюджетных учреждений как таковых и начинает оплачивать лишь предоставление ими определенного, строго ограниченного набора услуг в рамках "государственного задания". За это бюджетные организации получают полную свободу самостоятельно зарабатывать деньги и распоряжаться ими.

Таким образом, намечено еще одно резкое сокращение бюджетной сферы и, соответственно, расширение сферы рыночной. Это вполне соответствует логике либерального фундаментализма — несовместимой, впрочем, с самим существованием нормального человеческого общества.

ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТА

Как обычно, разработчики закона не удосужились ответить на главные вопросы, порожденные их детищем.

Прежде всего, неясно, что именно будет бесплатным для потребителя и финансируемым из бюджета государственным заданием. Несмотря на все заверения Медведева, в принципе возможна ситуация введения нового стандарта среднего образования, в рамках которого школьнику будет достаточно, как предусматривалось еще гитлеровским планом "Ост", уметь читать, писать, применять четыре действия арифметики и знать, что покорство любым властям предписано непосредственно Богом. (Как указывает о.Александр Шумский, "православный не имеет права на социальный протест": если его права нарушаются, он может только молиться).

Возможно, стандарты будут шире — но в любой момент, исходя даже не из соображений Минобразования, а из наличия средств в бюджетах, они могут быть урезаны. В результате школьники могут лишиться "доступа" к принципиально важным для формирования личности предметам (вроде астрономии) или к предметам, позволяющим становиться специалистами (вроде химии и биологии).

Руководство бюджетного учреждения не имеет права распоряжаться недвижимостью и "особо ценным" движимым имуществом. Под последним понимается имущество, необходимое для выполнения государственных заданий, — но совершенно неясно, кто, как и из каких соображений будет устанавливать его конкретный перечень.

Например, музей имеет сотни ценнейших картин, но часть их может быть не признана "особо ценным" имуществом, — хотя бы из коррупционных соображений того или иного клерка. Эта ситуация особенно актуальна для крупнейших музеев, значительная часть сокровищ которых не выходит из запасников и, соответственно, в принципе не может использоваться для выполнения текущих государственных заданий. Соответственно, их можно будет распродавать по произволу руководства музея.

С другой стороны, являются ли "особо ценным" имуществом вуза, например, столы и стулья? Если нет — на них можно распространять взыскание по долгам вуза, практически парализуя его деятельность вопреки официальным заявлением о невозможности этого. Признание же всего имущества бюджетной организации "особо ценным" лишает ее основной части ее хозяйственной самостоятельности. При этом решение о том, какое имущество включать в указанную категорию, будет, скорее всего, производиться по произволу отдельных чиновников, индивидуально для каждого бюджетного учреждения.

Наконец, совершенно непонятная ситуация возникнет, если региональный бюджет в силу нарастающего социально-экономического кризиса не сможет оплатить госзадание подведомственным бюджетным учреждениям. Строго говоря, они смогут просто отказаться оказывать соответствующие услуги населению, оставив его без образования, медицины и других жизненно важных сфер жизни.

Презрение к конкретным вопросам, вопиющая непроработка важнейших с точки зрения общества деталей, свойственная всем либеральным реформам, начиная с гайдаровской либерализации цен, вызваны отнюдь не скудоумием, но специфической мотивацией реформаторов.

Насколько можно понять, им глубоко безразлична судьба терзаемого ими общества — они заняты организацией новых бизнесов или высвобождением средств бюджета с социальных нужд на нужды тех или иных предпринимателей.

Их главным изобретением 2000-х годов стоит признать создание целой категории "социального бизнеса", паразитирующего на социальных расходах бюджетов. В результате увеличение бюджетных расходов на образование, здравоохранение и культуру в целом ряде случаев увеличивает не реальное финансирование этих направлений, а всего лишь прибыли связанных с чиновниками бизнесменов, паразитирующих на бюджетных потоках в социальную сферу.

Бюджетная реформа насильственно обращает в предпринимателей руководителей бюджетных учреждений, некоммерческих по своей природе. Противоестественность этого превращения нисколько не смущает либеральных фундаменталистов, искренне считающих неприемлемым наличие некоммерционализированных сфер общественной жизни. Насколько можно понять, они могут чувствовать себя комфортно только в мире, где продается и покупается все без исключения.

ПРИНЦИПИАЛЬНЫЕ ПОРОКИ ОЧЕРЕДНОЙ ЛИБЕРАЛЬНОЙ РЕФОРМЫ

Однако, несмотря на всю неопределенность, некоторые черты реформы бюджетной сферы представляются самоочевидными уже сейчас.

Прежде всего, финансирование бюджетной сферы по государственному заданию означает финансирование лишь текущих расходов бюджетных учреждений и объективно означает разрушение их инфраструктуры. Ведь государственное задание неминуемо будет неравномерным по годам: в какие-то годы нужно, например, подготовить 200 инженеров определенной специальности, а в какие-то — 100. И в тот год, когда соответствующий институт получит средства на подготовку только ста инженеров, он будет вынужден уволить ставших ненужными преподавателей — на их содержание просто не будет денег. Когда же через пару лет государству понадобится увеличение числа специалистов, выяснится, что уволенные преподаватели пошли в менеджеры, спились или уже умерли, и подготовить нужное число специалистов нельзя даже теоретически. В результате их придется привлекать завышенными зарплатами из-за границы, — и практические меры по замене российских специалистов иностранными уже предпринимаются (в частности, в связи с проектом строительства "Кремлевской долины" в Сколково).

Принципиальным является вопрос о приватизации. Несмотря на ограничения величины займов бюджетной организации и части ее имущества, поступающего в коммерческий оборот, закон предоставляет огромные возможности для разного рода махинаций.

Кроме того, он, по сути, предоставляет бюджетные учреждения в свободное совместное пользование их руководителя и контролирующего этого руководителя чиновника и является поэтому специфической формой бесплатной приватизации бюджетной сферы.

Но самое главное заключается в том, что, вне зависимости от слов, произносимых нашими руководителями, закон о реформе бюджетных учреждений неминуемо серьезно расширяет сферу платных социальных услуг.

Именно в этом его основной смысл: бюджетный сектор становится значительно более рыночным, чем он был, и при этом рыночные отношения все шире распространяются на сферах, в которых их по определению быть не должно. Последние 20 лет убедительно показали, что подход к здравоохранению и образованию просто как к способу извлечения прибыли не позволяет им решать их основные задачи: укреплять здоровье нации и воспитывать морально здоровое общество, обладающее нужным количеством квалифицированных специалистов. Это же относится и к другим частям социальной сферы.

Еще недавно чисто символическая плата за жизненно необходимые блага — жилье, хлеб, детские товары, лекарства — считалась вполне естественной. В рамках либеральных реформ жизненно необходимые блага, вплоть до воды, были превращены в источники извлечения прибыли, — и мы знаем, что огромное количество российских деревень без всяких натовских бомбардировок ввергнуто в прошлый век: там нет даже света, потому что крестьянам нечем платить по абсурдно завышенным тарифам.

Не исключено, что скоро мы должны будем платить и за воздух — ведь кислород, который мы потребляем, вырабатывается лесами, а они передаются в частную собственность!

Расширение сферы платных социальных услуг неминуемо ведет к падению реального уровня жизни — даже при формальном росте доходов населения. Грубо говоря, на один рубль прироста доходов будет приходиться несколько рублей прироста расходов на социальные нужды, еще недавно бывшие бесплатными.

В условиях массовой бедности россиян, которую официальная статистика маскирует расчетом "средней температуры по больнице" (складывая доходы олигархов с доходами нищих бюджетников и пенсионеров), это будет означать снижение доступности социальных услуг, в том числе и жизненно важных.

Наиболее болезненно здесь образование: в ряде московских школ уже ведется обсуждение того, какие предметы останутся на государственном финансировании, а за какие будут брать деньги с учеников.

Обещания президента Медведева, с которых начата данная статья, прекрасны и своевременны, однако одобряемый им закон позволяет через некоторое время отказаться от них, — если не самому Медведеву, то его преемнику.

"РУССКИЕ, НЕ УЕЗЖАЙТЕ: НАМ НУЖНЫ РАБЫ!"

В дудаевские годы этот лозунг висел в центре Грозного. Похоже, закон о реформе бюджетных учреждений делает актуальным его размещение непосредственно на стенах Кремля.

Ведь повышение платности и, соответственно, снижение доступности социальных услуг обеспечивает комплексную деградацию российского общества. По каким-то направлениям эта деградация будет некоторое время сдерживаться политическими факторами (заявления Медведева позволяют предположить, что это будет среднее образование), по каким-то (например, в сфере культуры и морали) будет продолжать форсированное нарастание. Однако общий результат сомнений не вызывает.

Ведь стратегической целью преобразований является именно коммерционализация органически не приспособленной для этого бюджетной сферы. Она принесет прибыль связанному с либеральным реформаторам бизнесу и разрушение — самой бюджетной сфере. Сопротивление общества будет сдерживать либеральных реформаторов на отдельных направлениях, но они будут находить второстепенные для общества сферы и продвигаться вперед на них, достигая своей цели "не мытьем, так катаньем".

В результате деградация общества в целом будет стимулироваться. Проблема не в том, что некультурные, или аморальные, или больные, или необразованные люди не смогут осуществить модернизацию, о которой нам так интенсивно рассказывают уже несколько лет.

Проблема в другом: деграданты и вырожденцы, в которых превращают наших детей и даже нас самих либеральные реформаторы, объективно являются рабами. А раб найдет себе хозяина — того или иного.

Либеральная реформа бюджетных учреждений означает не просто новый виток разрушения самой социальной ткани нашей жизни, уничтожения привычной повседневности (первым витком стала либерализация начала 90-х, вторым — людоедская "монетизация льгот").

Либеральная реформа бюджетных учреждений, создавая все необходимые и достаточные предпосылки для уничтожения социальной сферы России, делает это уничтожение неизбежным уже в обозримом будущем. Коммерческие интересы всех влиятельных субъектов принятия решений, включая руководителей самих бюджетных организаций, требуют наиболее последовательной и наиболее беспощадной к обществу реализации этой реформы, — и, соответственно, скорейшего превращения россиян в нацию рабов и дебилов.

Впрочем, уже сейчас государство не должно нам ничего, оно не имеет перед нами, по сути дела, никаких обязательств, — а мы являемся его бесправными рабами. Правда, пока нас нельзя продавать; поэтому речь идет о формировании в России не рабовладельческого, но феодального строя.

Непримиримая борьба против описанной либеральной реформы и ее инициаторов представляется прямой и безусловной гражданской обязанностью всякого разумного и ответственного гражданина России.

Парадоксальным образом она оказывается и борьбой за репутацию президента Медведева — чтобы через несколько лет, а то и месяцев его окружению не пришлось бодро воспроизводить боевой клич ельцинских советничков: "Президента опять подставили!"

Автор — доктор экономических наук, директор Института проблем глобализации

1