Газета Завтра 879 (38 2010)

Владимир Бондаренко ТОМ ПАВЛОВА

В Сталинграде немцы застряли у дома сержанта Павлова — никак не могли его взять. Попались отчаянные русские ребята во главе с отчаянным сержантом, к тому же умеющим воевать, и всей немецкой громаде пришлось задержаться. В нынешней критике тоже многие наши заклятые друзья спотыкаются на русском критическом доме Павлова. К тому же и по литературному рангу он такой же отчаянный сержант, не годится в штабные литературные генералы. Но воевать умеет. И команду себе подобрал толковую.

Вроде бы уже почти всех непокорных критиков усмирили, почти покончили с национальной русской литературой, как говорится — "вошли в европейский контекст". Объявили о том, что закончилась гражданская война в литературе, а на самом деле, либералы окончательно забрали под себя всё литературное пространство России.

И тут, назло всем, вылезает из какого-то Армавира никому доселе не известный Юрий Павлов, моложавый доктор наук, профессор, и без страха в глазах продолжает русское дело, вослед за Юрием Селезнёвым, Вадимом Кожиновым, Михаилом Лобановым, будто бы не было перестройки, будто бы и не объявляли наши президенты один за другим, что мы со своей культурой входим в европейский дом и, следовательно, будем вести себя со всей своей культурой предельно толерантно и забудем о своей исконной русскости. Как Наина Ельцина "наивно" спросила Илью Глазунова: "Что вы всё говорите о русских, мы же россияне?.."

Вот и Юрий Павлов будто бы не догадывается, что мы — россияне, и пишет в прежних традициях именно русской словесности. В Москве уже таких почти не найти. Может, и на самом деле Россия спасётся провинцией? К тому же Юрий Павлов имеет наглость обрастать надёжной и талантливой командой, формировать целую школу южнорусской критики, представленной именами Вячеслава Шульженко, Алексея Татаринова, Николая Крижановского, Ирины Гречаник и других. Именно на них уже сейчас явно опирается отдел критики "Нашего современника". Хотя не мешало бы главному русскому журналу создавать и свою критическую поросль.

Он пишет много и охотно. В своей книге "Критика ХХ-ХХI веков", вышедшей в 2010 году в издательстве "Литературная Россия", Юрий Павлов отдаёт должное прошедшей эпохе, создаёт галерею портретов лучших русских критиков Вадима Кожинова, Михаила Лобанова, Юрия Селезнёва, Игоря Золотусского, Александра Казинцева, Сергея Куняева… Детально разбирает творчество Владимира Лакшина и Игоря Дедкова, без всякого снисхождения показывает мелкотемье и суетливость Бенедикта Сарнова и Дмитрия Быкова. Дискутирует о мифе "Нового мира" и о анекдотичности рассказов В.Пьецуха, о серости А.Разумихина и удачной неудаче М.Голубкова. Конечно, каких-то портретов явно недостаёт и справа, и слева, на энциклопедичность не тянет. Но это и не входило в задачу Павлова, ведь это живая книга о живой критике ХХ века. А ещё шире, опираясь на критику, разговор в книге идёт обо всей современной русской литературе.

Уже писали и Ирина Гречаник, и Юрий Архипов о целостности всего русского литературного пласта, анализируемого Павловым, о некоей "русской матрице" в литературе, без которой никак не обойдёшься при откровенном и сокровенном разговоре, и, одновременно, о живости рассказа, о яркости и полемичности впечатлений. Думаю, у каждого читателя найдётся свой список вопросов и претензий к автору, но даже его лютым оппонентам, уровня Дмитрия Быкова, будет интереснее читать жёсткий павловский критический разбор полётов, нежели какое-нибудь скучнейшее перечисление их мнимых достоинств.

Юрий Павлов явно не из числа холодноватых аналитиков и занудно-академических хроникёров. Хотя и не стреляет никогда холостыми зарядами. "Забил заряд я в пушку туго…" — вот так по-лермонтовски и забивает критик свои заряды точнейшими доказательствами художественной пустоты, вопиющих неточностей, разнузданных русофобских фантазий третьестепенных либеральствующих литераторов, заполонивших ныне все прилавки наших книжных магазинов. Он и на самом деле внимательно читает книги и своих друзей, и своих врагов. Образец внимательного чтения.

Он не боится выстраивать свою целостную картину русской словесности конца ХХ и начала ХХI веков. Вослед за книгой о русской критике, знаю, готовится и книга о русской прозе. Но я бы не стал отделять одно от другого. И говоря о критике и конкретных критиках, Юрий Павлов постоянно оглядывается на весь объём прочитанной русской литературы, разбирая критиков, заодно разбирает и анализируемых ими писателей. Среди его героев появляются Владимир Маканин и Татьяна Глушкова, Юрий Трифонов и Станислав Куняев, Александр Проханов и Виктор Астафьев, Александр Солженицын и Леонид Бородин… Говоря о прозе и поэзии, переходит на разбор критики. Всё едино и неделимо, как наша держава.

Я уже не говорю об опоре на классиков, от Федора Достоевского до Сергея Есенина, от Василия Розанова до Михаила Шолохова.

Это естественный разговор о живой русской литературе. Но сегодня такой естественный разговор — это непрерывная круговая защита дома сержанта Павлова от уничтожающих нашу родину врагов. Говорить о русскости, о русском характере, о русском гении — сегодня почти равнозначно обороне Брестской крепости в 1941 году.

Юрий Павлов, при всей объективности своих аргументов, не скрывает своей открытой идеологичности. Он — правый русский критик в классическом определении этого слова. Правый — в защите русских духовных национальных интересов, в защите нашей государственности и нашей имперскости. Он — явный противник плюрализма, либерализма, глобализма. Он — русский знаменосец, подхвативший наше русское литературное знамя из подуставших рук стареющих единомышленников. Но мне кажется, что даже оппоненты в целом рады появлению нового воинственного и талантливого критика — в нынешнем толерантном амбивалентном плюралистическом болоте им самим крайне неинтересно плескаться, разбрызгивая вокруг себя одну грязь. И им хочется чистоты. Может быть, и они были бы рады выдвинуть молодого, такого же воинствующего литературного либерала, но на что им опираться? На похабных Быкова и Пьецуха? На скучнейших постмодернистов? Живая критика всегда опирается на живую литературу. Читая книгу Юрия Павлова, я лишний раз убедился, что живая русская литература у нас — есть.