Газета Завтра 903 (10 2011)

Ростислав Одинцов -- Памятник народу

НА ФОТО: ТАРНАЕВСКАЯ БРИГАДА В АРЗАМАСЕ

Первый исследователь культа Ленина Нина Тумаркина прямо заявляла, что на решение забальзамировать тело Ленина повлияла православная традиция — точнее, вера русского простонародья в нетленность тел святых (теперь к этому добавляют, что было и влияние традиции временного бальзамирования тел российских императоров). Интересно заметить, что активными сторонниками бальзамирования были Красин и Луначарский, которые являлись известными теоретиками "богоискательства" — течения в русской социал-демократии (кстати, резко раскритикованного Лениным!), учившего, что для "отсталого" русского народа, находящегося в плену "религиозных предрассудков", необходимо преподносить учение марксизма под видом псевдорелигиозной, точнее, псевдохристианской доктрины. Красин и не скрывал того, что он сознательно создает культ Ленина как "нового Христа", сравнивая в своих статьях мавзолей с гробом Господним в Иерусалиме. Заметим также, что еще одним сторонником бальзамирования тела Ленина был Сталин, который, в отличие от большевиков-западников, имел мощное религиозное чутье и хорошо знал народ (он был чуть ли не единственным среди членов ЦК выходцем из простонародья).

Впрочем, речь идет не просто о сознательном "обмане во благо" (как его понимали большевики). Народная вера в бессмертие Ленина распространялась и на первых лиц партии, только она приняла у них наукообразную форму. Многие вожди и идеологи большевизма 1920-х годов были последователями учения Н.Ф.Федорова о всеобщем воскрешении и были убеждены, что при коммунизме бурно разовьётся наука и техника и будет придуман "научный способ" воскрешения умерших поколений (Маяковский в заключительной части поэмы "Про это" даже описывал мастерскую воскрешений коммунистического будущего). Первым среди воскресших, по их мнению, должен стать Ленин, для чего нужно сохранить его тело.

Что же касается простонародья, то в нём начиная с 1924 года циркулируют истории о том, что Ленин не умер, а спит в Мавзолее (или нарочно притворился мертвым) и ждёт назначенного часа, когда он вернется к народу. Даже в 1930-х годах отмечаются в крестьянском фольклоре легенды о Ленине, вышедшем из Мавзолея для того, чтобы разгромить "злых инородцев-коммунистов", учинивших коллективизацию. Сегодня принято говорить, что все эти сказки и стихи были псевдофольклором — стилизациями, выполненными профессиональными писателями по заказу партии, но в действительности, в их основе лежали настоящие народные истории, конечно, литературно обработанные.

В 1930-е годы происходит массовое переселение крестьян в города. Русский народ из народа крестьянского становится народом рабочих, инженерно-технической интеллигенции, учителей и ученых. Но эти городские русские, русский советский народ были наследниками традиционного русского крестьянства и бессознательно переносили в города и их образ жизни, и их образ мысли, которые накладывались на социальные и идеологические формы городской модернистской цивилизации. С.Г. Кара-Мурза хорошо показал в "Советской цивилизации", что советские заводы и фабрики были наследниками крестьянской общины. То же произошло и с культом Ленина, который стал неотъемлемой частью жизни советских людей. Это был действительно культ, который имел собственные обряды (клятвы Ленину, изучение его трудов, возрастная инициация — вступление в пионеры и в комсомольцы, связанная с поклонением Ленину). Важную часть в этом культе играло паломничество к Мавзолею Ленина, которое, кстати, как правило, было добровольным и свидетельствовало о личном "коммунистическом благочестии".

Несмотря на внешний и даже довольно агрессивный атеизм, в советских людях жила настоящая живая вера в то, что Ленин не вполне умер и что он своими "благотворными энергиями" управляет созданным им государством даже из гроба. Совершенно не случайно возникла традиция в праздничные дни (7 ноября и 1 мая) руководителям государства и партии всходить на Мавзолей и приветствовать оттуда народ. Праздник есть переход из профанного обычного времени во время сакральное, мифологическое (недаром праздник предполагает праздность — освобождение от труда, который есть проклятие Божье, наложенное на людей за грехопадение и лежащее на человечестве вплоть до конца истории и наступления царства Божьего, где закон обязательного труда падет, собственно, праздник и есть предчувствие будущего нового эона, и такое поведение, будто он уже наступил). В православной империи ромеев считалось, что в праздник империей управляет не император, а ее истинный глава — Иисус Христос. В связи с этим во дворце императора стоял специальный трон для Христа, на котором всегда лежало Евангелие, в праздничные дни придворные обращались к этому трону. Обычай восхождения глав государства и партии на Мавзолей в праздничные дни представлял собой своего рода отображение этого обычая, земные правители превращались как бы в медиумов, через которых вещал и правил настоящий и единственный легитимный сам по себе "советский царь" — Ленин.

Как видим, и после того как на смену русскому традиционному крестьянству пришел его наследник — русский советский народ, также живущий общинами, но не крестьянскими, поземельными, а городскими, фабричными, заводскими, институтскими, образ Ленина сохраняет черты народного "космического Христа" и остается центром экзистенциального, духовного мира этого народа. Он вбирает в себя острое чувствование мирового зла, страстное стремление к справедливости, веру в святость, в добро и в благой исход истории, характерные для русских всегда, и, в том числе, и на том этапе их истории, когда они стали народом урбанистическим, "цивильным". Именно поэтому агрессивная антиленинская пропаганда 1990-х годов обернулась тяжелейшим ударом по народной нравственности. Большинство русских советских простых людей, для которых Ленин был вовсе не исторической фигурой с противоречивыми взглядами, не живым, ошибавшимся, грешным человеком, а сверхчеловеческим Спасителем — борцом с мировым злом, очернение образа Ленина восприняло как крушение всего святого и доброго. А поскольку в их мире не осталось ничего доброго и святого, то они и скатились в глубочайший моральный релятивизм, решив, что теперь можно все — и подличать, и красть, и предавать Родину. К сожалению, к такому повороту событий были причастны и некоторые идеологи русской православной церкви, в основном пришедшие в церковь из среды либеральной диссидентской интеллигенции. Лишенные национальной почвы, не чувствующие под собой страну и народ, они не понимали, что культ Ленина несет в себе остаточные черты христолюбия русского народа и если его просто разрушить до основания, то не останется никаких опор для народной нравственности. Видимо, единственным верным путем, который был возможен в этой ситуации, был путь миссии, образцом которой является проповедь апостола Павла в афинском Ареопаге. Обращаясь к язычникам, он сказал им, что они по-своему благочестивы и что Бога, которого они не знают, они все равно почитают. Если бы советским людям было сказано нечто подобное, то, как знать, всё могло сложиться иначе и произошло бы обращение русского советского народа с сохранением всего лучшего, что было в его советскости…

После всего сказанного, думаем, взгляд на архитектурное сооружение на Красной площади, содержащее бальзамированное тело В.И. Ульянова-Ленина, не может не измениться. Кажется, теперь должно быть ясно, что Мавзолей — вовсе не памятник реальному Ленину как деятелю российской и международной социал-демократии конца XIX -начала ХХ в. (хотя я согласен с Николаем Устряловым, что и этот Ленин — основатель советской государственности, при всей неприемлемости его материалистических взглядов, достоин гражданского почитания — как человек, под чьим руководством была отражена иностранная интервенция, предотвращено превращение России в полуколонию Запада и фактически собрана империя, только под другим названием и другим флагом). Считать, что Мавзолей — памятник ему, европейскому социал-демократу Владимиру Ульянову — это значит, не понимать ничего ни в метафизике, ни в политике. Ведь, очевидно, что Мавзолей, как символ, густо пронизан религиозными, хотя и не вполне христианскими интуициями и энергетикой народного стихийного монархизма. Мавзолей на Красной площади — памятник русской вере в справедливость, в настоящего царя-Христа, а значит, памятник русскому традиционному крестьянству и его правопреемнику — русскому советскому народу, в общественном сознании которого европейский социал-демократ превратился в народного святого царя. Это народ наших отцов и дедов, в определенной мере это до сих пор и наш народ. Можно говорить о том, что этот народ в чем-то и ошибался, но вычеркивать его из истории, уничтожая его святыни (независимо от того, верим мы в них или нет), — убежден, и вправду кощунственно.