Валерий Ганичев -- Слово в строю



Двадцать второго июня


Ровно в четыре часа


Киев бомбили, нам объявили,


Что началася война.


(Песня военных лет)


ПЕРЕД НАЧАЛОМ


В 1972 году я от имени Комсомола и издательства "Молодая гвардия" поздравлял с 75-летием маршала Жукова. В ходе беседы я спросил у него: "А всё-таки, Георгий Константинович, почему мы победили?" Секретарь ЦК Комсомола взглянул на меня с удивлением, но маршал после паузы сказал: "Правильный вопрос... Действительно, Германия по всем статьям тогда была лучше готова к войне, чем мы. Возьмите генералов. Мы в академиях военных учились у Клаузевица, Шлиффена, Мольтке. Прусский офицер — это же военная косточка, каста целая. Немецкий солдат покорил Европу, победоносно прошёл по дорогам Франции, Бельгии, Польши, взял Норвегию, Грецию, Крит. Англия дрожала. Немецкая техника на начало войны была лучше нашей: "мессершмитты", "фокке-вульфы", автоматы…" Подумав, Жуков закончил, как мне показалось торжественно и с назиданием: "Мы победили потому, что у нас был храбрый, патриотический молодой солдат, политически обученный, душевно подготовленный сражаться за Родину". В какой-то мере, для нас это было откровение, хотя, возможно, и сказанное в ответ на присутствие делегации молодёжи.


Как же вырабатывалась эта идеология, этот дух патриотизма, которые помогли воспитать советского солдата-победителя?


В конце 30-х годов в стране произошло важное и переломное для массового сознания событие.


К молодому читателю пришли великие светочи, мастера слова и высокого духа, патриоты России. Представляете, если бы к нам тогда хлынул поток американских комиксов, детективов, пошлости и порнографии, что идёт сегодня к молодым? Встала бы молодежь тех лет на защиту Отечества? "Да лучше бы нас немцы завоевали, мы бы баварское пиво давно пили", — заявляли поглотители такого чтива в период перестройки.


Разухабистым поносителям отечественной истории в конце 30-х досталось. Демьяна Бедного, частушечника и балагура, псевдонародного певца революции, раскритиковали в "Правде" за постановку в Камерном театре его пьесы "Богатыри", где были искажены образы былинных богатырей, не раскрыты такие свойства национального характера, как мужество, доблесть, геройство, допущена "фальсификация народного прошлого". Смысл публикации, обращённой ко всем сочинителям, был ясен: хватит издеваться над русским богатырями — они ещё пригодятся. Тогда же появляется всё больше произведений о великих полководцах и героях прошлого. Выходят книги и фильмы о Суворове, Александре Невском, Кузьме Минине, Богдане Хмельницком. Большое впечатление произвела эпопея С. Сергеева-Ценского "Севастопольская страда". Это было обращение к образам русских воинов: матроса Кошки, сестры милосердия Даши Севастопольской, богатыря Шевченко, адмиралов Нахимова, Корнилова, великого хирурга Пирогова. Как бы в преддверии войны, её народного начала и партизанского движения создаются книги о героях войны народного типа (Чапаев, Пархоменко, Щорс, Кочубей, Лазо).


Перед войной стало ясно, что надо опираться на свой народ, на его историческую традицию, на нашу общую историю и те завоевания социализма, которые близки массам (отсутствие класса эксплуататоров, дружба народов, широкая грамотность, бесплатное образование), на исторический коллективизм нашего народа.


Героями провозглашались все защитники Отечества: Сусанин, Минин и Пожарский, Суворов, Пётр I. На их фоне бледнели и почти исчезали из народного восприятия Карл Либкнехт и Роза Люксембург, Клара Цеткин, Кингисепп, Сакко и Ванцетти. Правда, их именами ещё называли улицы, но городам, посёлкам, улицам с именами Троцкого, Зиновьева, Бухарина уже возвращали старые названия или имена "красных командиров".


В общем, идеологи Советского Союза переделывали, приспосабливали идеологию к новым мировым реалиям. Однако модернизировать её к началу войны в полной мере не удалось.


Перед войной наше общество отнюдь не представляло единый конгломерат, как об этом говорила официальная пропаганда.


Было уже немалое количество людей, принявших идеи социального равенства, было довольно многочисленное молодое поколение, прошедшее школу созидательного социализма на Магнитке, Турксибе, Днепрогэсе, Московском метро, запечатлевших их личный, отмеченный государством вклад. Был умудрённый слой людей, преданных Делу. Одни из них исходили из вековечной высшей крестьянской живительной повинности: "Умирать собираешься, а рожь сей". Другие, как один мой знакомый, доктор наук, видели своё предназначение — служить и работать на благо Отечества, а не власти.


Он однажды при мне в 60-е годы жёстко ругал "большевиков", заявляя, что не только не любит, но и ненавидит их. Я спросил: "Как же вы, награждённый премиями и орденами системы, не любили и её выразителей?". Ответ был таков: "Да, я не люблю их и боролся с ними, но в 1929 году, когда был провозглашен план индустриализации страны, я понял, что надо укреплять мощь страны, её индустрию, хотя и провозгласили это большевики. Я решил работать на индустриализацию Отечества".


К числу не соединённых, не скреплённых узами социального и патриотического единства с государством относилась часть бывшего господствующего слоя, оставшегося в стране: раскулаченные крестьяне, расказаченные казаки, неправедно репрессированные, отторгаемые от общественной жизни верующие. Поэтому многим из-за границы, да и изнутри, ослеплённым потерями собственности, идеалов, имущества, привилегий, разгулом неправедности, казалось, что один небольшой толчок — и страна распадётся, рассыплется на враждующие группы.


Особую надежду на слабость восточного соседа питал Гитлер. Его разведка, агенты, многие русские эмигранты докладывали о расколотом Советском обществе. Помимо собственной военной мощи Гитлер рассчитывал на внутреннюю оппозицию, на сепаратистские силы, на подкуп и запугивание.


Казалось, что такое возможно. Кое-какие из этих расчётов даже оправдались. Было немало мест, где добросовестно служили оккупантам полицаи, старосты. В Западной Украине, Крыму, Чечне, Прибалтике создавались отряды националистов, к 1944 году сформировалась так называемая РОА под командованием генерала Власова, лозунгом которой было "освобождение России от коммунизма". Но в тот момент народ не принял этих лозунгов от людей, воевавших чужим оружием против собственной страны. Да и в целом надежды Гитлера не оправдались. И это тоже был феномен Великой Отечественной войны.


Удивительно, но наши люди в эти суровые, военные дни сплотились. И это характерно для русского народа: перед лицом большой, смертельной внешней опасности сплотиться. Пришло ли такое время сегодня? Это уже другой разговор.


ПИСАТЕЛИ И ВОЙНА


В той встрече с Г.К. Жуковым я подарил ему две книги: "Тихий Дон" (четыре тома), выпущенные впервые в одной книге и книгу "О, русская земля!" (Антология русской поэзии о России). Маршал погладил "Тихий Дон" и сказал: "Любимый писатель!" А, полистав антологию, добавил: "Мы на фронте очень ценили патриотическую поэзию!" Поэзия, в первую очередь и приходила в армию во всех видах. Особую роль сыграли писатели и журналисты, работавшие в газетах всех уровней, от центральной прессы до боевых листков.


Рядом с этим была "большая поэзия", была огневая проза, которые и создавали, прорезали, выжигали образ войны, поднимали из глубин народного сознания образы Родины, Воина, Богатыря, Героя, Мстителя.


Идею врага, идею расового превосходства фашизма можно было победить только другой высокой, вдохновенной, понятной для всех идей. Такой идеей стала идея Родины, Союза.


Вдруг в полный рост, без указующего перста вырисовывался образ России, высвечивалась необходимость воспитания национального самосознания, обобщения опыта великих побед и учительных поражений ("Слово о полку Игореве", "Варяг"). Требовалось новое осмысление литературой и искусством всех национальных культурных традиций. В. Вишневский в 1943 году записал в своём "Дневнике": "В войне мы быстро познали себя с национальной стороны. Проснулись все чувства, мысли, инстинкты, воскресли старые традиции". По нынешним временам такой подход можно было бы осудить за "нетолерантность" и ксенофобию. Тогда же, как и всегда, это было спасение для русских людей, для представителей всех национальностей.


Трагедия 22 июня, жесточайшая из войн, взывала к глубинам народного сознания, вызывала новый подход к Слову, Русской речи, к памяти.


Пока агитпроп отшелушивал для войны лозунги и идеи III Интернационала, штаб которого до 1944 г. находился в Москве, И.В.Сталин, учившийся в православной семинарии, уловил новую мировоззренческую суть войны и обратился к народу с невозможными ранее словами: "Братья и сестры!" А закончил словами, которые уже были сказаны в храме народными пастырями: "Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!"


До победы было, правда, ещё очень и очень далеко, впереди были дороги отступления, миллионы жертв, сожжённых городов и деревень.


Однако стало ясно, что Слово выходит на первое место в душевном и духовном ободрении, в призыве, в разъяснении, в том, что было истиной, что порождало у бойца-труженика тыла самоотверженность, ограждало от паники, от бессилия, уныния, хотя причин для всего этого было достаточно.


Ну а что литература? Поэзия, проза, публицистика? Было ли им место в строю, в бою, в рядах сражающихся?


В то время можно было сформулировать её задачу просто: помогать фронту. Писатели слились с народной судьбой — ушли на фронт. Почти все писатели Ленинграда и Ростова записались в добровольцы. В боях за Родину погибло более 300 членов Союза писателей, десять из них получили звание Героя Советского Союза. Но нужно было обращаться с творческим Словом к чувству тысяч и миллионов людей. Подлинно былинным явлением стала в первые дни войны песня В. Лебедева-Кумача (музыка А. Александрова) "Священная война". Казалось, откуда-то свыше появились эти чеканные, грозные и провидческие слова:


Вставай, страна огромная.


Вставай на смертный бой!


С фашистской силой тёмною,


С проклятою ордой!


И далее, как грозная молитва-заклинание, в ответ на вероломство:


Пусть ярость благородная


Вскипает как волна, —


Идёт война народная,


Священная война!


Это был новый язык, новый символ, это было раскрытие сути войны, её сакральный смысл: священная война. И какой мерзостью отдают сегодня опусы либерал-демократов, обсешников, исторических фальсификаторов, объявляющих, что наша война была всего-навсего войной двух тоталитарных систем, войной двух тиранов, Гитлера и Сталина, а, следовательно, никакая она не отечественная и не священная! Большего поругания памяти наших отцов и дедов даже придумать нельзя.


О ГЕРОЯХ


Да, в июне-июле 1941 года по Красной Армии и советской стране был нанесён удар жесточайшей силы. По оценкам зарубежных военных специалистов, сопротивление России ожидалось недолгим. Британский разведкомитет утверждал, что война продлится не больше трёх-шести недель. Начальник имперского генштаба Д. Дилл добавил: "от шести до семи недель". Министр США Г. Стимпсон полагал, что "с русскими будет покончено минимум в один, максимум в два месяца". Слегка иным было мнение У. Черчилля: "Почти все авторитетные военные специалисты полагали, что русские армии скоро потерпят поражение и будут в основном уничтожены. Президента Рузвельта сочли очень смелым человеком, когда он в сентябре 1941 года заявил, что русские удержат фронт, и Москва не будет взята. Замечательное мужество и патриотизм русского народа подтвердили правильность этого мнения".


Историки войны обращают внимание на поражения, на отступление, на массовую гибель и сдачу в плен солдат Красной Армии в начале войны. Казалось, сладить с таким победоносным врагом невозможно. Но ведь находились такие герои, которые сражались насмерть и уничтожали врага. Мало кто знает, что уже 22 июня советские лётчики сбили 200 немецких самолётов и совершили 10 таранов.


Через 25 минут после начала войны лейтенант Иван Иванов таранил "Хейнкель-111" вблизи города Дубно. Посмертно ему присвоили звание Героя Советского Союза.


И перед писателями стояла задача этих героев найти, ярко описать их подвиги, восхититься ими, создать образ подлинного народного воина, справедливого и грозного мстителя.


В это время и стали появляться очерки, брошюры о героях. Помню первую привезённую к нам в Сибирь в сентябре 1941 года книжечку и листовку о бессмертном лётчике Гастелло, направившем свой горящий самолёт в немецкую автоколонну. Портрет, а скорее — рисунок, долго висел у нас в классе.


В 70-е годы я выпускал книгу Н.М. Михайлова, бывшего первым секретарем ЦК ВЛКСМ в годы войны. Он рассказывал, что Сталин специально вызвал его в Кремль и потребовал внимательно следить за подвигами комсомольцев и лично докладывать о наиболее героических юношах и девушках. Вот тогда-то появились брошюры-молнии, книжечки, листовки и плакаты о молодых героях войны.


Мы все в школах знали тогда о подвиге пятнадцатилетнего Леонида Голикова из книги Ю. Королькова "Партизан Лёня Голиков". Особо известен был подвиг комсомольца-подпольщика Саши Чекалина, посмертно награжденного Золотой Звездой Героя Советского Союза. Его именем назывались комсомольские смены, вахты.


Всей стране была известна "Молодая гвардия" из Краснодона. Вначале появились главы о юных героях-подпольщиках, а потом — и ставшая настольной книга Александра Фадеева. Недавно я убедился, что никто из нынешних молодых людей эту книгу не читал. Так вымываются из народного сознания герои. Эта глубинная операция глубоко продумана и уже немалое количество лет проводится наследниками Геббельса, хотя они прикрываются листком демократии.


«ГОСПОДЬ ВАС СПАСИ...»


И ещё главное, что вошло в жизнь всей страны в 1941 году, — великий поворот к Вере, к Богу, к душе.


И Русская Православная Церковь проявила себя в эти грозные дни как духовный поводырь народа, с первых часов нашла точные и верные слова, обращённые к соотечественникам.


Ей не надо было подыскивать эти слова и призывы — они шли из Евангелия, из храма, из русской истории. 22 июня 1941 года по церковному календарю — День всех святых, в Земле российской просиявших. В Богоявленском соборе отслужили литургию. И вот война! Как только прозвучало выступление наркома иностранных дел В.М. Молотова, пришедший с богослужения местоблюститель митрополит Сергий стал рассылать послание "Пастырям и пасомым христианской православной церкви". В нём было сказано: "Фашиствующие разбойники напали на нашу родину. Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой, голым насилием, принудить его пожертвовать благом и целостью родины, кровными заветами любви к своему отечеству".


Митрополит в этом первом послании Церкви как бы стягивает, сшивает историю нашего народа. "Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божьего помощью и на сей раз он развеет фашистскую вражью силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что молили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге перед Родиной и верой и выходили победителями... Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью послужить отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может".


Ошеломляющими для агитпропа явились слова: "Вспомним святых вождей русского народа, например, Александра Невского, Дмитрия Донского, полагавших свои души за народ и Родину. Да не только вожди это делали. Вспомним неисчислимые тысячи простых православных воинов, безвестные имена которых русский народ увековечил в своей славной легенде о богатыре Илье Муромце, Добрыне Никитиче и Алеше Поповиче, разбивших наголову Соловья-разбойника... Если кому, то именно нам нужно помнить заповедь Христову: "Больше сея любве ничтоже имать, да кто душу свою положит за други своя". Душу свою положит не только тот, кто будет убит на поле сражения за свой народ и его благо, но и всякий, кто жертвует собой или выгодой ради Родины".


Послание заканчивалось торжественно, высоко, жертвенно: "Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей Родины. Господь нам дарует победу".


И подпись: Патриарший Местоблюститель Смиренный СЕРГИЙ, митрополит Московский и Коломенский. Москва, 22 июня 1941 г.


Потрясающий документ. То, о чем сказал Сталин 3 июля, 7 ноября 1941 года, то, о чем сначала робко, а затем более решительно заявляла советская пропаганда да и наша литература, патриарший местоблюститель написал в первые часы войны. Ведь еще не появились ни листовки, ни плакаты, призывающие к борьбе. Боевой агитпроп еще в раздумье смотрел на свои прежние лозунги о классовой солидарности и соединении пролетариев всех стран, а церковь уже определила лицо врага, указала на истоки грядущей победы, на перерастание народной войны в священную.


Перед лицом национальной опасности церковь призвала к национальному единению, к борьбе с захватчиками, агрессорами, оккупантами. Во всех православных храмах России, всего Советского Союза молились о победе русского народа. И сотни тысяч православных людей дерзали и стояли насмерть, ожидая спасения от Господа. В Петербурге до сих пор показывают два узеньких окошка кельи, где во время ленинградской блокады жил митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий, будущий Патриарх всея Руси. В осажденном — голодном и холодном — городе в храмах горели свечи, люди молились. Митрополит ежедневно совершал молебны святителю Николаю, обходил с иконой Божьей Матери крестными ходами храмы и молился "о спасении града и храма сего".


Незабываемо яркое слово было сказано митрополитом Ленинградским Алексием на литургии в кафедральном Богоявленском соборе в Москве 10 июля 1941 года. Слово будущего патриарха я бы сегодня поместил в хрестоматии для учеников. Владыка Алексий начал так: "Патриотизм русского человека ведом всему миру. По особенным свойствам русского народа он носит особый характер самой глубокой, горячей любви к своей родине. Эту любовь можно сравнить только с любовью к матери, с самой нежной заботой о ней. Кажется, ни на одном языке рядом со словом "родина" не поставлено слово "мать", как у нас. Мы говорим не просто родина, но мать-родина, и как много глубокого смысла в этом сочетании двух самых дорогих для человека слов! Русский человек бесконечно привязан к своему отечеству, которое для него дороже всех стран мира". (Нет сомнения, что так называемая "цивилизованная" интеллигенция, позирующая на высоких собраниях, привыкшая громить все русское, и это слово, сказанное перед лицом смерти, перед лицом фашистского агрессора, ныне может причислить к разряду шовинизма и оголтелого сталинизма. — В. Г. )


Вот как! Иерархи гонимой и притесняемой Православной Церкви видели, что Советская Россия, Советский Союз спасает мир и человеческую цивилизацию, а нынешние "цивилизаторы", десталинизаторы, стремясь облить грязью Россию, ее прошлое, уравнивают фашистскую Германию и СССР с одной целью: оправдать разрушение и уничтожение великой страны.


НАУКА НЕНАВИСТИ


Ныне за столом симпозиумов и конференций любят говорить о недостаточном гуманизме по отношению к врагу, но в 1941 году вопрос стоял о жизни и смерти. Надо было не только остановить врага, но и уничтожить его. Понятия "немец" и "фашист" очень скоро слились в одно целое. Германия становилась очагом, откуда ползла смерть.


Ярким выражением этой тенденции явилась фраза Ильи Эренбурга "Убей немца!", ставшая лозунгом войны. Он писал: "Мы поняли: немцы — не люди. Отныне слово "немец" разряжает ружьё. Не будем говорить, не будем возмущаться — будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал. Если ты убил одного немца — убей другого. Нет для нас ничего веселее немецких трупов… Убей немца! — это просит старуха-мать. Убей немца, — молит тебя дитя. Убей немца, — кричит родная земля".


Леонид Леонов: "Всё меркнет перед ними — утончённая жестокость европейского средневековья, свирепая изобретательность заплечных мастеров Азии. Нет такого мучения, какого не было бы причинено нашим людям этими нелюдями".


Чем дольше разворачивалась картина зверств, мучений, разрушений, тем сильнее становилось чувство ненависти к врагу, оно прирастало с каждым новым убитым человеком, с каждым сожжённым селом, с каждым разбомблённым городом.


В 1999 году делегация Союза писателей России была в Белоруссии. С нами был Владимир Карпов, Герой Советского Союза, бесстрашно сражавшийся в боях и захвативший в плен 74 "языка". В университете города Витебска ему был задан вопрос: "А какие чувства испытывали вы, когда убивали человека?" Карпов побелел и резко ответил: "Я не убивал ни одного человека, я убивал недочеловеков. Я видел, как они насиловали девушек, как разбивали головы младенцев... А вы говорите о человеке?" Наверное, о том же говорят и знаменитые стихи Алексея Суркова, написанные в начале войны.


Человек склонился над водой


И увидел вдруг, что он седой.


Человеку было двадцать лет.


Над лесным ручьём он дал обет


Беспощадно, яростно казнить


Тех убийц, что рвутся на восток.


Кто его посмеет обвинить,


Если будет он в бою жесток?


Нынче находятся такие — и добро бы только на Западе, — которые привыкли считать Россию жестокой, её царей ужасными (Иван Терибль, то бишь, Иван Грозный), но забывают, как уничтожались "цивилизациями" целые народы и нации (индейцы США, славяне Пруссии, майя, инки, ацтеки, народы Африки и т.д.). Но ведь наши либералы-гуманисты, ну, никак не вспомнят перед 70-летием начала войны, что немецко-фашистские оккупанты разрушили 1710 советских городов, более 70 тысяч сёл и деревень(!), было уничтожено 6 миллионов зданий.


Лишились крова 25 миллионов человек, было уничтожено и разрушено 31850 промышленных предприятий. Почти 17(!) миллионов человек, наших граждан, погибло от бомбардировок городов и сёл, на дорогах эвакуации, в концлагерях, в немецком плену, погибли от рабского труда на территории Германии. Это был самый массовый геноцид в истории, большинство погибших были русские люди. И поэтому столь суровым и гневным было Слово писателей страны и столь необходимо было оно.


Герой Шолохова лейтенант Герасимов говорит от себя: "Тяжко я ненавижу фашистов за всё, что причинили они моей Родине и мне лично, и в то же время всем сердцем люблю свой народ и не хочу, чтобы ему пришлось страдать под фашистским игом. Вот это-то и заставляет меня, да и всех нас, драться с таким ожесточением. Вы понимаете, что мы озверели, насмотревшись на всё, что творили фашисты, да иначе и могло быть. Именно эти два чувства, воплощённые в действие, и приведут к нам победу. И если любовь к Родине хранится у нас в сердцах и будет храниться до тех пор, пока эти сердца бьются, то ненависть к врагу всегда мы носим на кончиках штыков ("Наука ненависти").


Мне кажется, что здесь великий писатель вычленил ту подлинную ненависть к врагу, исходящую из любви к родине, и от зверства оккупантов и захватчиков. И ведь предостережение Сталина о том, что гитлеры приходят и уходят, а народ немецкий остаётся, и о том, что мы не можем отождествлять немцев и фашистов, не принимается ни бойцами, видевшими зверства, ни писателями и журналистами, описывающими их. И лишь только когда наши войска вступили в 1945 году в Европу, пришлось, как в знаменитой статье в "Правде" "Товарищ Эренбург упрощает", разграничивать эти понятия, показать, что на территории Германии мы должны отличать немца от фашиста. Приходила Победа, когда у солдата ненависть отступала на задний план, а на первый план выходили человечность, гуманизм и, конечно, память.





Загрузка...