Гелимадоэ

ЛЕГЕНДА О ГЕЛИМАДОЭ

Название романа чешского писателя Ярослава Гавличка «Гелимадоэ» звучит странно и загадочно, вызывая в памяти далекие экзотические страны, окутанные дымкой фантазии… И для героя-рассказчика, много лет спустя вспомнившего свое прошлое, это слово будто напоминает имя маленькой принцессы из далеких детских грез. Но действительность проще и менее поэтична. Слово «Гелимадоэ» складывается из первых слогов имен пятерых дочерей провинциального врача Ганзелина — Гелена, Лида, Мария, Дора, Эмма. И возникло оно благодаря графику обязанностей каждой из девушек, составленному отцом, — они по очереди должны были нести дежурство по дому, в саду, на скотном дворе или помогать ему во время приема пациентов. Из-за этого неумолимого, неизменного графика и многих других своих чудачеств доктор Ганзелин и пять его дочерей становятся притчей во языцех в маленьком чешском городке Старые Грады, где в начале нашего века разворачивается действие романа.

Встречаясь с доктором Ганзелином, читатель сразу понимает, что речь в романе пойдет о конфликте недюжинного человека с самодовольным мещанским провинциальным обществом. Впрочем, и сам рассказчик тут же сообщает те подробности биографии Ганзелина, которые помогают читателю осмыслить дальнейшее. Это — выходец из бедной семьи, в юности он перенес тяжелую болезнь, чуть не сведшую его в могилу, и потом, только благодаря браку с зажиточной крестьянкой, получил медицинское образование, о котором мечтал. Став врачом, Ганзелин не поселился в той части города, где красовались жилища «уважаемых» граждан, а остался жить и домике на окраине, среди бедняков, он стал доктором «бедных», оказывая нуждающимся бесплатную или почти бесплатную помощь. Все это, а также крутой и независимый прав Ганзелина оттолкнул от него богатых и почитаемых пациентов. Так что докторские гонорары были тощими, и семье пришлось поддерживать существование с помощью огорода, разводить кроликов и птицу. Отцу героя юного Эмиля, принадлежащего к местному начальству, приходится выдержать настоящее сражение со своей надменной супругой, чтобы пригласить для лечения к тяжело заболевшему сыну этого неучтивого, неотесанного деревенского лекаря, который почему-то внушил ему безоговорочное доверие.

Дочери Ганзелина тоже попали в весьма странное и неприятное положение. По своей социальной принадлежности — это барышни из «хорошего общества», но вели они жизнь трудовую, как дочери бедняков, подвергаясь бесчисленным насмешкам мещанского окружения. Мамаши и дочки из мещанских семейств злорадно хихикали, выглядывая из окон своих особняков, когда та или иная «Гелимадонна» шла со старенькой кошелкой за провизией или гналась по улице за удравшим гусем. Судьба девушек складывается горько: еще бы, городские молодые люди не решались даже подходить к ним. Три старшие дочери к началу действия романа — увядшие старые девы, потерявшие всякую надежду на личную жизнь и безропотно подчинившиеся тиранической воле отца.

Не подчиняется ей только одна — Дора, унаследовавшая неукротимый нрав Ганзелина и не примирившаяся с безрадостной участью, уготованной ей так же, как и ее сестрам. Она ненавидит мещанское окружение и свою серую, однообразную жизнь, она восстает против тиранической отцовской власти, но идет гораздо дальше, чем он, в своем бунте против множества мещанских запретов. Влюбившись в странствующего циркового фокусника, Дора тайно убегает из дома. Ганзелин, столь упорный в борьбе с мещанским обществом Старых Градов, в этом случае как бы приемлет его ханжество и отрекается от дочери. Так осложняется и усугубляется в книге тема борьбы с мещанством. Конфликт двух неукротимых натур, борьба отца и дочери, в которой каждый стоит за свое понимание счастья и человеческого предназначения, раскрыт психологически убедительно.

Сюжет, о котором шла речь, вполне вписывается в рамки добротного реалистического изображения провинциальной действительности, очень распространенного в чешском романе первых десятилетий XX века. Обычно в подобных романах давали себя знать и натуралистические тенденции дотошного описательства и погоня за самодовлеющими примерами среды. Роман Гавличка отличается от подобной литературы. И это происходит потому, что те события в семье Ганзелинов, о которых прежде всего повествуется в романе, показаны сквозь призму восприятия юного Эмиля, пациента доктора Ганзелина, впервые начинающего познавать действительность за пределами своего чопорного чиновничьего семейства. Поэтическое мироощущение подростка, открывшего для себя красоту и поэтичность мира, захваченного своим еще не осознанным чувством к Доре, со страстным любопытством всматривающегося в перипетии человеческой драмы, которая раскрывается у него на глазах, — вносит в повествование звенящую лирическую мелодию.

В мире юношеских чувств действительность предстает преображенной. Дора использует влюбленного мальчика только для того, чтобы с его помощью легче было поддерживать тайную переписку с любовником, а мальчику его новые обязанности представляются служением пажа своей королеве. Шарлатан-циркач в его воображении превращается в волшебника, освобождающего заколдованную принцессу от злых чар. Даже обыкновенное цирковое представление рисуется Эмилю сказкой, праздником радости. Романтическое восприятие явлений жизни, глубокое проникновение в поэзию окружающей природы, очарование юного, но подернутого грустью неразделенного чувства — все это придает особый аромат, казалось бы, вполне реалистическому повествованию о жизни чешского захолустного городка последних десятилетий существования Австро-Венгрии.

Такая двуплановость проявляется и в стиле романа. Гавличек в высшей степени наделен эпическим видением, умением воспроизвести точную и броскую деталь, он не боится подробных описаний внешности персонажей и обстановки, их окружающей. Читатель увидит и низкорослого доктора Ганзелина с его толстым брюшком, на котором красовался брелок, изображающий голову индейца, багровые надутые щеки старого доктора или спальню четырех сестер с их сундучками и шкафчиками, в которых хранились девичьи секреты. В то же время всякий, читающий книгу, подпадает под неуловимое очарование нежного дуновения теплого ветерка, однообразной песни реки или осеннего танца пестрых кленовых листьев.

Несомненное достоинство романа Гавличка — тонкое проникновение во внутренний мир героев, точное видение незаметных душевных движений и их результатов. «Гелимадоэ», бесспорно, принадлежит к лучшим достижениям чешской психологической прозы, достигшей в 30—40-е годы весьма высокого уровня. Выразительны психологические подробности отношений в чопорной семье Эмиля, где отец, видный по местным масштабам чиновник, нежно любит сына, а сын равнодушен к нему и обожает мать, капризную провинциальную красавицу, которая любит только самое себя, но добивается от мужа исполнения своих требований в деле воспитания сына, к которому она, в сущности, не испытывает материнских чувств. Столь же выразительно раскрыто отношение Эмиля к Ганзелину, симпатией которого он очень дорожит, тяжело переживая, что по приказу Доры вынужден обманывать доктора. Много точных психологических деталей и в переживаниях Эмиля, с его мальчишеской стеснительностью, легко ранимым самолюбием, и в перипетиях его влюбленности в Дору, которая сначала издевается над «взрослыми чувствами» мальчишки, а потом эгоистически использует их в интересах своей тайной страсти. Необыкновенно живым выступает и образ доктора Ганзелина, порой добродушного, чаще свирепого и всегда неумолимо-последовательного в осуществлении своих принципов. Тайна жизненной достоверности заключена и в образах его чудаковатых, сломленных жизнью старших дочерей с их стародевическими чудачествами и привычками. Они единодушно осуждают взбунтовавшуюся Дору, лишившую их надежды воспитывать хотя бы племянников и тем удовлетворить подавленное чувство материнства. И на самом деле, казалось бы, что стоило Доре сочетаться законным браком со смешным и жалким учителем Пирко, влюбленным в нее? Однако в этой женщине столько страстной жизненной силы, что сама мысль о таком исходе вызывает в ней бунт. Дора готова смести все препятствия, только бы вырваться на волю, только бы избежать жалкой участи сестер. А маленькая Эмма, представившаяся Эмилю воздушным эльфом, любимица семьи? Ее не миновала судьба сестер. После дезертирства Доры отец впряг ее тоже в неумолимый распорядок дел по дому. Так замирала жизнь в этом достойном семействе. Такой трагедией оборачивалось бескомпромиссное противостояние Ганзелина чуждому мещанскому окружению. Но, повторим, в произведении этот точный психологический анализ соседствует с романтическим началом, что превращает повествование в поэтическую сказку.

Тема пробуждения чувств, юношеского поэтического восприятия мира в столкновении с первыми разочарованиями, припасенными для героя прозаической действительностью, вообще очень распространена в чешской литературе XX века. Эта тема заявлена уже в эпиграфе к роману, — в поэтических строчках одного из крупнейших чешских поэтов-лириков нашего века Антонина Совы (1864—1928).

Гавличек, раскрывая тему становления и мужания человека, близок не только Сове, но и Фране Шрамеку (1877—1952) — тоже крупному чешскому поэту и прозаику. Роман Ф. Шрамека «Серебряный ветер» также посвящен поэзии первого пробуждения юношеских чувств. Уместно здесь вспомнить и «Разбойника» Карела Чапека (1890—1938) — драму, в которой юношеская бескомпромиссность сталкивается с мещанской мудростью, с приспособлением к обыденности; придут на память некоторые повести М. Пуймановой (1893—1958) и Б. Бенешовой (1873—1936). Ярослав Гавличек, признанный мастер эпической прозы, затрагивает здесь ту сферу, которая обычно считается достоянием поэзии, полетом поэтической фантазии обогащая трезвый реалистический анализ жизненной достоверности.

Для того чтобы лучше понять художественный смысл романа и представить себе его место в чешской литературе, надо вспомнить время его написания и выхода в свет. Роман «Гелимадоэ» вышел в 1940 году в тяжелое для Чехословакии время нацистской оккупации. Известно, что произведения, издававшиеся в то время, были ограничены множеством цензурных запретов; круг тем, которых мог касаться писатель, был крайне узок. В это время на первый план выдвинулся психологический роман. Это было вызвано не только цензурными препонами, приведшими к тому, что традиция широких социальных полотен, получившая развитие в чешской литературе 30-х годов, была прервана, но и особыми задачами, вставшими перед литературой в эту тяжкую эпоху. Факт предательства Чехословакии ее западными союзниками, иллюзии относительно возможности сохранения того, что может уцелеть в условиях фашистского протектората, постепенная утрата этих иллюзий и все более широкое распространение подпольной антифашистской борьбы — все это заставляло писателей думать о многих моральных вопросах: о смысле человеческой активности, о губительности индивидуализма, о верности и предательстве, о разуме и предрассудках, о трусости и мужестве, о вере и пассивном отчаянии. Писатели, анализируя внутреннюю жизнь героев, отвечали на эти вопросы в меру своей честности и таланта, Сразу же после Мюнхенского сговора Карел Чапек начал работать над романом «Жизнь и творчество композитора Фолтына», в котором он сосредоточивает свое внимание на проблемах морали художника. В трагические дни, когда на поверхность общественной жизни выплыло столько грязи, столько ненависти и подлости, Чапек пишет о нравственных возможностях человека. Тот же пафос одушевляет романы, созданные в годы нацистской оккупации известным чешским писателем Вацлавом Ржезачем (1901—1956), который как бы транспонирует то неблагополучие, которое таила в себе социальная действительность времени протектората, во внутренний мир персонажей. Именно в это время он создает «историю человека с червоточиной», — так писатель охарактеризовал один из своих романов, увидевших свет в те годы. Изображение злого начала, предательства и подлости, неудержимого властолюбия, потребительского эгоизма и духовного паразитизма — вот что лучше всего удается Ржезачу в этот период.

При сопоставлении «Гелимадоэ» с одновременно вышедшими романами Ржезача, особенно ярок тот свет, которым озарено и согрето повествование в романе Гавличка. Это произведение занимает особое место в чешской литературе времени протектората. Вера в безграничные возможности доброго и светлого начала в человеке сближает книгу Гавличка с другим чешским романом, вышедшим в эти же годы, — «Цирком Умберто» Эдуарда Басса (1888—1946). Роман Басса, где ярко запечатлена праздничная атмосфера цирка, также сочетает в себе трезвую жизнеподобность изображения нелегкой жизни циркачей с такой же, как в «Гелимадоэ», юной увлеченностью поэтической красотой жизни.

Особое место занимает «Гелимадоэ» и в творчестве его автора — Ярослава Гавличка. Биография Гавличка (1896—1943) не очень богата внешними событиями. Он родился в семье учителя в городке Илемнице у подножья Крконош. Жизнь и быт родного городка стали для писателя неисчерпаемым источником сюжетов и типажей для его будущих произведений. Участник первой мировой войны, Гавличек, получив коммерческое образование, после демобилизации поступает на работу в Живностенский банк в Праге. Вся его жизнь до конца дней была поделена между скучной, чуждой ему работой в банке и литературным творчеством. Из-за недостатка времени писал он главным образом по ночам. Постоянное перенапряжение быстро истощило силы писателя — он умер в 1943 году в возрасте сорока семи лет.

При жизни писателя его творчество не привлекало к себе особого внимания, слава пришла к нему посмертно. В настоящее время чехословацкая критика единодушно причисляет Гавличка к крупнейшим мастерам чешского критического реализма межвоенного периода.

Первый роман Гавличка «Керосиновые лампы» (1935) был задуман как начало большого цикла, посвященного жизни провинциального мещанства. В первом издании этот роман назывался «Загубленные мечты». Тема неосуществленной мечты, затоптанной в ядовитой мещанской атмосфере, так или иначе варьируется во всех романах Гавличка. Героиня первого романа не решается преодолеть путы мещанских заповедей и терпит жизненное фиаско, увядает и засыхает душой — как и старшие дочери Ганзелина, не найдя в себе сил для решительной борьбы за счастье.

Злая издевка над мещанством, над его писаными и неписаными законами содержится в романе «Третья» (1939).

Самый большой успех у читателей имел роман Гавличка «Невидимый» (1936), в котором внимание автора привлекает психопатологический казус: тяжелый наследственный душевный недуг в семье богатого фабриканта, который губит одного за другим всех членов этой семьи. Однако автор не ограничивается только темой рокового влияния наследственности, которая сближает его с натурализмом; изображение жизни под его пером переходит в остро социальный план благодаря фигуре Швайцера, жестокого и безжалостного хищника, решившего подняться вверх по социальной лестнице, женившись на дочери фабриканта и забрав власть в деле ее отца. Но страшные результаты наследственного недуга кладут конец широким планам Швайцера. В этом романе проявилось свойственное писателю мастерство композиционного построения; благодаря напряженному сюжету, сочетающемуся с острым психологическим анализом, роман читается с захватывающим интересом. То же мастерство проявляется и в «Гелимадоэ», только тут в эпически добротную форму романа вплетается сильное лирическое начало, тут чувствуется дуновение «серебряного ветра», которое придает этому роману редкое очарование.

В своих заметках по поводу «Невидимого» Гавличек пишет, что он не хотел бы изображать «одноцветно» мрачные персонажи, так как это не человечно. В «Гелимадоэ» этот принцип проведен в жизнь в полной мере. Тут нет ни одного образа (рассказчик также не составляет исключения), который не совершал бы ошибок или не был порою смешон, но в каждом есть нечто по-человечески светлее, что вносит в грустное повествование тона неувядаемой надежды. Именно благодаря этому качеству многие исследователи считают «Гелимадоэ» лучшим достижением Гавличка-романиста. В конце романа стоят знаменательные слова: «Эту историю я написал на стыке двух эпох — эпохи великого горя и великой надежды». Ярослав Гавличек глубоко переживал несчастья, постигшие людей, он писал «Гелимадоэ» в горький для его родины момент. Но книга освещена теплыми лучами надежды, и эта надежда и вера в то доброе и светлое, что живет в человеческих душах, делает ее близкой и сегодняшнему читателю.

И. Бернштейн