Генерал армии Василий Маргелов

Потомственный славянин

«С берега до берега – рукой подать» – так говорят в народе о речках, подобных Жадуньке, что серпантиновой лентой огибает Костюковичи. Лишь по весне, стряхнув с себя ледовый панцирь и вырвавшись из тесного русла, напоминает она, что когда-то не уступала своим именитым сородичам – Днепру-Славутичу, Неману-Батьке, Двине-Мати и по ее глади скользили легкие ладьи радимичей – древнего племени славянского.

Сейчас трудно сказать, когда среди местных поселян появилась фамилия «Маргелов». Вполне возможно, что происходит она от имени Маркелл, что у древних римлян означало «воинственный», «посвященный Марсу» – богу войны. Кстати, архивные документы свидетельствуют о том, что буква «г» в фамилии героя нашего повествования при его жизни неоднократно исчезала, меняясь на «к», а сам Василий Филиппович не особенно возмущался этим обстоятельством.

Спокойно относился он и к вольной трактовке сторонними людьми своей национальной принадлежности. Однажды один из высокопоставленных партийных руководителей, раздосадованный тем, с каким упорством Маргелов отстаивал свою точку зрения, в сердцах заметил: «Известное дело – бульбаш». На что боевой генерал ответил: «Я и бульбаш, и хохол, и великоросс. Одним словом – потомственный славянин».

В служебной карточке командира взвода В. Ф. Маргелова, составленной в Объединенной Белорусской военной школе имени ЦИК БССР в 1931 году, в графе «народность» записано «украинец», а в графе «знание языков» – «украинский, белорусский, русский». Белорусская краткая энциклопедия (Минск, 1982. Т. 5. С. 400) утверждает, что Герой Советского Союза, генерал армии Василий Филиппович Маргелов – белорус. Книга «Герои Советского Союза – могилевчане» (Минск, 1965) также не оставляет сомнений в этом. По праву считают Василия Филипповича своим земляком жители районного центра Костюковичи Могилевской области. Об этом свидетельствует уникальный труд местных краеведов – «Книга памяти» и стенд в музее.

В автобиографии Маргелова, написанной в феврале 1939 года, находим: «Родился в 1906 году 27 декабря в г. Днепропетровске…» Заметим, что Днепропетровск в 1906 году именовался Екатеринославом и дата рождения указана по современному летоисчислению (по старому стилю она выпадает на 14 декабря). А вот с годом рождения впоследствии произошла путаница. Во всех послевоенных источниках В. Ф. Маргелов значится как родившийся в 1908 году. Но не мог же он ошибиться, когда ставил свою подпись и под послужной карточкой, составленной в Белорусской школе ВЦИК БССР. В этом документе указано, что родился он в 1906 году. Как произошло «омоложение» Василия Филипповича на два года – остается только строить предположения.

…Отец В. Ф. Маргелова, Филипп Иванович, лежебокой никогда не был и с первыми лучами солнца, еще до того, как отправиться на работу, совершал обход своего не слишком большого хозяйства, которое от нескольких гектаров за годы сталинских пятилеток сузилось до размеров обычного приусадебного участка. Поубавилось и живности в хлеву: лошадь и корову пришлось сдать в колхоз. Однако Филипп Иванович не роптал, поскольку для советской власти вовсе не был пасынком и принимал жизненные трудности как временные. Рослый, широкоплечий, был он от природы наделен крестьянской сметкой, недюжинной силой и терпением, которое ему и помогало тянуть на себе лямку жизни. Правда, в той упряжи был он не одинок. Дом Маргеловых всегда притягивал особой теплотой и уютом. Хранительница домашнего очага, Агафья Степановна, казалось, всю работу по дому делала неспешно, однако и свою родню, и мужнину умела приветливо встретить, да и детишки, коих им с мужем Господь послал, выглядели отнюдь не оборванцами.

За утренним чаем Филипп Иванович обычно разворачивал районную газету «Сталінскі призыу»[1] и прочитывал ее, что называется, от корки до корки. В воскресный день 22 июня 1941 года почтальон по привычке окликнул хозяина:

– Держи, Иванович, кучу вестей со всех волостей.

Передовая призывала «Ежедневно работать с молодыми коммунистами!» Рапортовали об успехах сельчане: «Засеяно 91 300 гектаров яровых, началась массовая прополка». Политпросвет уведомлял: «27 червеня (июня) лектором обкома Овсянниковым будет прочитана лекция по работе В. И. Ленина «Что такое друзья народа и как они воюют против социал-демократов». А вот и то, что касалось непосредственно Филиппа Ивановича. «Необходимо выполнить план лесовывозок и лесозаготовок». Костюковичский леспромхоз, где трудился Ф. И. Маргелов, был хозяйством обширным, да недалеко ушел от дедовских времен: топор, пила, кобыла, руки да спина – вот и весь арсенал. А вот если б трактор-тягач! Но «железных коней» в районной МТС можно было сосчитать по пальцам.

В заметке «Война в Европе, Африке и Азии (дневник военных действий)» сообщалось: «За последние двое суток германская авиация бомбила порты и аэродромы Англии. В германских сводках говорится о трех потопленных судах. В Западной Африке установилось затишье после сильного бронетанкового сражения в районе Сомрла, которое началось 15 июня. Англичане отступили… В Сирии началось 19.06 общее наступление английских войск на Дамаск…»

Война заявила о себе бесцеремонно и мгновенно. Раздирающим души гулом моторов, отдаленными раскатами взрывов со стороны Кричева – фашисты бомбили важный железнодорожный узел.

В «тарелке», установленной на городской площади Костюковичей, раздалось потрескивание и следом за звонкими щелчками прозвучал металлический голос диктора: «Внимание! Передаем важное правительственное сообщение…»

Вести приходили безрадостные. По официальным сводкам Информбюро судить о развитии событий было невозможно. Суть их сводилась к следующему: даем отпор, не проигрываем, но и не выигрываем приграничные сражения. Однако, по слухам, уже через неделю после начала войны гитлеровцы вошли в Минск, в клещи немецкого окружения попали целые армии, остатки которых разбредались и укрывались в лесах. Тревога поселилась и в доме Маргеловых. Агафья Степановна тайком от мужа частенько доставала из заветной шкатулки письма от сына Василия. Фотография, где он снят с двумя майорскими шпалами на петлицах, красовалась в особой рамке, вызывая законную родительскую гордость. Только вот где-то нынче сыночек?

Фронт почти до августа протоптался на месте, а затем пришел в движение. Назвать фронтом жидкую оборону 13-й армии, пролегавшую по полям и перелескам, можно было с большой натяжкой. И она, невзирая на отчаянное сопротивление бойцов и командиров Красной Армии, в конце концов рухнула под напором противника, имевшего почти трехкратное преимущество в живой силе и технике.

Семейный совет Маргеловых был краток. Как ни противилась Агафья Степановна, ссылаясь на извечное «авось обойдется», ей пришлось отправиться в тыл. Перед отъездом, едва сдерживая слезы, она спросила Филиппа Ивановича: «А как же ты?» И услыхала в ответ: «Может быть, и я на что-то сгожусь». Не подозревал тогда еще георгиевский кавалер, что немецкая военная доктрина «Drang nach Osten» – «Натиск на Восток», с которой он имел очное знакомство в окопах Первой мировой войны, не изменившись по сути, претерпела существенные изменения в способах проведения ее в жизнь. По меркам секретного меморандума «Об обращении с местным населением восточных областей», вышедшего из-под пера рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, Маргелову-старшему, как отцу командира Красной Армии, грозила расправа. Заместитель командующего группой армий «Центр» по тылу генерал фон Шенкендорф издал распоряжение, которое обязывало всех жителей в кратчайший срок зарегистрироваться в комендатуре. «Регистрационные списки должны быть предъявлены местному коменданту или органам, назначенным для контроля». За всякое содействие большевикам и бандитам (читай: партизанам. – Á. Е.) виновные будут наказаны смертной казнью». От себя добавим: без суда и следствия. Далее в этом же распоряжении шли наказания и за более мелкие провинности, как то: несоблюдение комендантского часа, саботаж на принудительных работах…

В Костюковичах зверствовали гестаповцы. Узниками, попавшими в лапы палачей, становились те, кто либо родню в Красной Армии имел, либо партизанам помогал, либо того хуже – с «еврейским отродьем» якшался. Таким в «новый порядок» дорога закрыта, для них один путь – в могилу, которую каратели заставляли рыть собственными руками.

Уже после освобождения Костюковичей в 1943 году представителями органов юстиции Красной Армии был составлен акт: «За время оккупации немецкие захватчики с сентября 1941 года… за период своего властвования систематически истребляли мирных жителей г. Костюковичи, обвиняя их в связи с партизанами, бывших партийных и других ответственных работников… полностью истребили еврейское население города и района.

Расстреляны семьи: Афонченко, состоящая из 5 человек – мать, четверо детей, Листопадовы – мать, отец, дочь, Черногузовы – мать, сестра, жена, трое детей, брат…

…Много других жителей расстреляно поодиночке и похоронено в районе пенькового завода».

Филипп Иванович действительно сгодился – партизанам. Он и несколько бывших солдат, воевавших еще «на германской», отрыли винтовки, в целости и сохранности пролежавшие в земле много лет. Одну из них Филипп Иванович оставил себе. По рассказам очевидцев, с ней он отбивался до последнего патрона, с оружием встретил страшную смерть – заживо сгорел в собственном доме.

…Рисковым он был мужиком! В молодости, едва закончился медовый месяц, как он – жену молодую в охапку, небогатый скарб на плечи, да и по тракту в неблизкий Екатеринослав, что в Малороссии. Осталось неизвестным, кто первым из костюковичских жителей обосновался в Екатеринославе, но, судя по всему, белорусская колония в городе на Днепре была многочисленной, и потому чета Маргеловых не осталась без крова. Филипп Иванович решил попробовать себя на чугунолитейном заводе.

В краткой справке в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона о Екатеринославе говорится:

«Губернский город Екатеринославской губернии при р. Днепре… В 1783 году задуман Потемкиным в 50 верст окружности с улицами в 30 сажень шириной, с роскошными зданиями и университетом.

Екатерина II заложила первый камень в основание Преображенского собора. При перенесении графом Зубовым столицы Новороссии в Вознесенск[2] Екатеринослав потерял свое значение, а при Павле I переименован в Новороссийск. Император Александр I в 1802 году возвратил городу название, которое он имел при основании».

Здесь, забегая вперед, заметим, что Екатеринославу еще раз пришлось изменить свое название. Произошло это событие в 1926 году. С той поры город носит имя видного деятеля большевистской партии Григория Ивановича Петровского. Петровский был активным пропагандистом и организатором екатеринославских рабочих в 1905–1907 годах, когда город кипел и бурлил, до тех пор, пока сабли и нагайки не расставили все и вся по своим местам. Безусловно, события эти повлияли и на судьбу Филиппа Ивановича.

Но возвратимся к энциклопедической справке.

«В 1897 году в Екатеринославе, мимо которого шла железная дорога Донбасс – Кривой Рог, население составляло 113 000 человек, имеется собор и 6 приходских церквей, церковно-приходская школа. Жителям дают заработки погрузка и сплав по Днепру леса, хлеба и других товаров.

В городе 69 фабрик и заводов с ежегодным производством 9 000 000 руб. с 5–6 тысячами рабочих. Главнейшие – Александровский, Южно-Российский рельсопрокатный, механический, трубопрокатный, 7 паровых мельниц, 2 табачные фабрики, 4 завода чугуно-литейных и земледельческих орудий, 9 паровых лесопилок».

Как видим, выбор для тех, кто решил здесь попробовать свои силы и разум, был обширен. Только вот сколотить состояние горбом, потом и трудовыми мозолями удавалось далеко не каждому. Маргеловы жили скромно, но не бедствовали, Агафья Степановна вела домашнее хозяйство, небольшая комнатка в рабочем бараке отличалась чистотой и порядком. В ней-то и появился на свет Василий.

В 1913 году Маргеловы покинули Екатеринослав. Семья, к тому времени увеличившаяся до четырех человек, тронулась с пожитками в обратный путь, в Костюковичи. Точные причины возвращения назвать трудно, но одно известно доподлинно: Филипп Иванович не был неудачником. Неказистый домишко на Муравильской улице, доставшийся в наследство супруге, через год вполне мог соперничать со строениями, в которых жили именитые граждане Костюковичей. Неизвестно, как бы дальше развивались события, но в размеренное патриархальное бытие провинциального белорусского городка ворвалась война.

С начала июля 1914 года «Могилевские губернские ведомости» шли нарасхват. Местные жители оживленно обсуждали убийство в Сараеве эрцгерцога австрийского Франца Фердинанда, изрешеченного пулями вместе с достопочтенной супругой. Убийцей был гимназист – боснийский серб, и лучшего повода для агрессии против маленькой славянской страны нельзя было придумать. «Напал черт на младенца», – комментировали горожане сообщение об объявлении правительством Австро-Венгрии войны Сербии. Напряжение достигло апогея. Все ожидали, какой ответ последует из Зимнего дворца на бомбардировку Белграда. 13 июля Николай II повелел объявить «предмобилизационное положение». Через четыре дня государь подписал указ о частичной мобилизации. Однако уже через сутки была объявлена всеобщая мобилизация сухопутных и морских сил. 19 июля в 7 часов вечера Германия объявила войну России.

Известие об этом событии пришло в Костюковичи на следующий день. Призывно забил большой колокол Крестовоздвиженской церкви, и народ потянулся на городскую площадь. Могучий голос дьякона озвучил слова высочайшего манифеста:

«Божию милостию, Мы, Николай Второй, император и самодержец всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и прочая, прочая, прочая… объявляем всем верным Нашим подданным: следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и с особой силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования… Вынужденные в силу создавшихся условий принять необходимые меры предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоинством Наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров… Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную нам страну, но оградить честь, достоинство и целостность России и положение ее среди великих держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все Наши подданные.

В грозный час испытаний да будут забыты внутренние распри, да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом, и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага… Мы молитвенно призываем на святую Русь и доблестные войска Наши Божие благословение».

Тут же прошел молебен о даровании победы воинству российскому. Патриотические чувства, владевшие собравшимися, были искренними, неподдельными. Не обошлось и без слез – ведь многие семьи отправляли на войну кормильцев. Почти одновременно с царским манифестом в печати появилось постановление «О призрении семейств воинских нижних чинов, призванных на военную службу по случаю мобилизации». Согласно документу, право на призрение и пособие деньгами получали все семьи, независимо от их материального положения. Пособие было равнозначно стоимости: 1 пуда 28 фунтов муки, 10 фунтов крупы, 4 фунтов соли, 1 фунта постного мяса, 1 пуда картофеля. Для сравнения приведем цены 1914 года на основные продукты в Могилевской губернии: один пуд ржаной муки стоил – 1 рубль 85 копеек, пшеничной – 2 рубля 40 копеек, пуд картофеля – 32 копейки, пуд говядины – 6 рублей 80 копеек, пуд соли – 45 копеек.

Как и все костюковичские жители призывного возраста, Ф. И. Маргелов был приписан ко 2-му призывному участку Климовичской волости. Устоявшийся в советской историографии термин «пушечное мясо» не совсем вяжется с системой подготовки воинов запаса, существовавшей в России накануне Первой мировой войны. Они призывались на учебные сборы, где не служившие в армии постигали азы военной науки, а прошедшие действительную службу обучали новобранцев и совершенствовали опыт.

Новобранца напутствовал родственник из бывших служивых: «У нас, Маргеловых, так: либо грудь в крестах, либо голова в кустах». Филипп Иванович за годы, проведенные в окопах, доказал первое: на груди его к 1917 году красовались два Георгия. Не сомневался он и в том, что вскоре к ним прилепится еще один – второй степени. Но эту степень солдатского Георгия Филипп Иванович так и не получил. В преданиях семьи Маргеловых сохранили рассказ, из которого видно: был он правдолюбцем и у боевых товарищей пользовался заслуженным авторитетом. Война шла третий год, и безуспешные попытки русского командования изменить ее неудачный ход оборачивались реками солдатской крови. Бесплодные атаки на хорошо укрепленные позиции кайзеровцев изматывали войска, подрывали их дух. Армия зароптала. Однажды солдат Маргелов посмел усомниться в правильности решения командования об очередном наступлении: «Довольно телами солдатскими дорогу к немецким окопам мостить!»

За свободомыслие представление к третьему Георгию начальство отозвало. Неизвестно, как бы сложились тогда судьбы так называемых «говорунов», да грянул февраль 1917 года. Николай II отрекся от престола, и Россия вступила в полосу непредсказуемых, драматических событий.

В 1920 году Ф. И. Маргелов отвоевался и вернулся на родину. Жизнь входила в мирную колею. На смену городской управе, полицейскому околотку, храму Божьему пришли учреждения, рожденные революцией: райком ВКП(б), райисполком, милиция, клуб. О многом пришлось поразмыслить основательно солдату. Ему не раз предлагали вступить в партию большевиков, однако Филипп Иванович отнекивался: «Еще не созрел». Не написал он и заявления о приеме по так называемому «ленинскому призыву». Но в том, что необходимо менять жизнь к лучшему, сомнении он не имел, связывал с советской властью надежды на достойное будущее своих детей. А тут словно обухом по голове. На церковь Крестовоздвиженья Креста Господня, в которой он некогда венчался с Агафьей Степановной и от которой, по традиции начинались все крестные ходы, налетели активисты-безбожники и для начала сбросили с колокольни колокола, а затем кто кувалдой, кто ломом стали крушить церковные стены.

Еще раньше закрыли костюковичскую церковно-приходскую школу, в которой обучался Василий Маргелов. ЦПШ – эта аббревиатура долгое время произносилась с оттенком презрения и неуважения к существовавшей в прежние времена системе начального образования, являлась синонимом скудости познаний и убогости мышления окончивших церковно-приходскую школу. Соответствует ли это действительности?

Программа церковно-приходских школ, утвержденная Священным синодом в 1886 году, включала изучение Закона Божьего, священной истории Ветхого и Нового Заветов, церковно-славянского и русского языка, начал русской истории, арифметики… Вдобавок к обязательной программе учащиеся обязаны были посещать приходскую библиотеку. Список книг по внеклассному чтению был обширен и составлял восемьдесят три (!) наименования. Произведения Фонвизина, Загоскина, Толстого, Ишимовой, Жуковского, Пушкина давали познания о героическом и славном прошлом России, утверждали святость воинского долга и защиты Отечества.

Откроем первую книгу – «Букварь», по которому постигал грамоту Василий Маргелов:

На современный взгляд – наивные строки. Но для восьмилетнего мальчугана они были окном в неизведанный мир. Они были наполнены любовью к родной природе, к родительскому очагу, уважением к труду. Эти качества Василий Филиппович Маргелов пронес через всю жизнь.

Маргелов-старший с удовлетворением подмечал: «В меня пошел». И действительно, Василий по живости ума, любознательности, памятливости и прилежанию мог заткнуть за пояс любого из сверстников. К огорчению Филиппа Ивановича, старший брат Василия – Иван, первенец и любимец супруги, успехами в учении похвастать не мог.

…13 декабря 1943 года в Костюковичах шел громкий судебный процесс над пособником фашистов, бывшим бургомистром и мировым судьей Борисевичем. По спискам и наветам этого прихвостня немцы расстреляли 542 человека – женщин, детей, пожилых людей, угнали в рабство в Германию 60 юношей и девушек. Более 50 человек скончались от побоев.

Военно-полевой суд 283-й Краснознаменной дивизии, освободившей Костюковичи, приговорил изменника Родины Борисевича к смертной казни через повешение. Приговор был приведен в исполнение.

После войны Агафья Степановна, возвратившись в Костюковичи, обнаружила пепелище, на котором одиноко стояла почерневшая печь как горькая память о былом уюте и прочном семейном счастье.

Война разбросала ее детей и внуков. Николай, сражаясь в партизанском отряде, погиб под Кишиневом в 1945 году. Василий учился в Высшей военной академии в Москве. Дочь Мария обосновалась в Дубровне, в Белоруссии. Внук Генка поступил в Тамбовское суворовское училище.

Война подорвала силы и здоровье. Побывав у родных, Агафья Степановна вновь вернулась в Костюковичи, где и скончалась в 1949 году.