Генералы Великой войны. Западный фронт 1914-1918

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ ПАСШЕНДЭЛЬ — ТРЕТЬЕ СРАЖЕНИЕ НА ИПРЕ, ИЮЛЬ-НОЯБРЬ 1917

Пасшендэль — одно это название наводит такой ужас, что дрожь пробегает по спине. Сегодня оно означает маленькую деревеньку (теперь она называется Пассендейль) на небольшом гребне восточнее Ипра, однако в 1917 году эта непримечательная деревушка и склоны вокруг нее были местом резни. Название, кажется, имеет более глубокий, почти библейский смысл: Страстной дол — место, где люди погибали за высшие цели или ни за что.

Существует немного оправданий для сражений, которые велись вокруг Пасшендэля с июля по ноябрь 1917 года, и недостающие трудно найти. Некоторые из этих резонов можно принять, остальные можно отмести. В первых сражениях на Западном фронте главной движущей силой обычно выступали французы, а руки британских генералов были связаны инструкцией «строго согласовывать свои действия с планами нашего союзника», многие последующие проблемы в 1915 и 1916 годах вырастали из попыток британского главнокомандующего придерживаться этой инструкции.

Эта причина применяется и к Пасшендэлю. Британская армия была теперь сильнейшей на Западном фронте, генерал Нивель угодил в яму, которую сам вырыл и, за исключением нескольких предостережений Ллойд Джорджа, у фельдмаршала Хейга были теперь развязаны руки относительно времени и места очередного наступления. Он избрал попытку пробиться через Ипрский выступ, преследуя недостижимую цель прорыва на открытую равнину. Главные вопросы, которые возникают по этому поводу, во-первых, было ли это мудрым решением и, во-вторых, были ли вполне адекватными планы достижения этой цели? Необходимо также принять в расчет аргументы премьер-министра Ллойд Джорджа, взгляды которого на наступление под Пасшендэлем повлияли на все последующие оценки сражения.

Если война пронзила сердце нации, сражение у Пасшендэля едва не разорвало его, поскольку все слои британского общества теперь ощущали на себе воздействие войны. Хотя она и описывается часто в классовых тонах — аристократический офицерский корпус и бедняки Томми, проливавшие кровь, — Великая война не была «классовым» конфликтом, в котором высшие классы отдавали распоряжения, а низшие — сражались и умирали. Все почувствовали на себе тяжесть войны, и генералы были не менее невосприимчивы или безразличны к страданиям, которые она приносила, чем все прочие, что бы ни утверждали последующие поколения или историки. Это была война, которая затрагивала и нанесла удар по всем классам, а смерть не делала различий. Война убивала детей бедняков, но на ней погибли также 1153 выпускника Итона, и это печальный счет только одного из многих британских привилегированных частных учебных заведений. Все остальные также посылали своих бывших учеников в окопы и отметили их судьбу памятными досками в часовнях и актовых залах.

Старший сын премьер-министра Асквита погиб на Западном фронте. Там же погибли единственный сын поэта империи Редьярда Киплинга и звезда шотландского мюзик-холла Гарри (позднее сэр Гарри) Лодер. Война убивала работяг с окраин промышленных городов и рабочих обширных тогда поместий, но она убила и брата леди Элизабет Боуес-Лайон, позднее жены короля Георга VI и горячо любимой следующими поколениями королевы-матери.

Война косила простой народ и джентльменов, профессиональных военных и мобилизованных гражданских. Генерал Алленби только что прибыл в Египет и принял новую командную должность, когда его настигло сообщение о смерти единственного сына Майкла, убитого на Западном фронте. Бригадный генерал Джонни Гоф, кавалер Креста Виктории, брат командующего 5-й армией, был убит на фронте в феврале 1915 года. Генерал Фош потерял на Западном фронте сына и племянника. Воспоминания генералов полны грустными маленькими заметками о потере старых друзей, родственников, крестников. Неумолимый генерал Людендорф потерял на войне двух пасынков и записал свои чувства в воспоминаниях: «Я был глубоко привязан к нему, как и ко всем своим пасынкам, своих собственных детей у меня не было. Он был сбит над Ла-Маншем. Только через несколько недель мы смогли найти его тело, которое прибило к голландскому берегу». Младший пасынок Людендорфа, также летчик, погиб годом позже, в апреле 1918 года. «Война не пощадила у меня ничего», — с грустью произнес генерал. Война выбила целое поколение и проложила путь другой войне через два десятка лет. Очевидно, она должна была быть прекращена, однако остановить ее могли только политики.

Дэвид Ллойд Джордж был политиком, совершенным политическим животным, человеком, который на все смотрел с точки зрения политики. Но это не имело значения, поскольку генералы, сражавшиеся на Западном фронте, вышли из иной среды и принесли с собой иную шкалу ценностей. Когда они родились и пока они взрослели, политика, как и армия, была делом джентльменов, как правило, из поместного дворянства, людей, дороживших стабильностью страны, которые могли и часто действительно ставили страну выше партий, даже если они превыше всего ставили интересы собственного класса. Ллойд Джордж презирал генералов Великой войны и большинство их идеалов, и они платили ему той же монетой. Они вышли из другой эпохи, почти из другой страны, и они совсем иначе смотрели на борьбу с Германией. Они хотели выиграть войну — Ллойд Джордж хотел просто закончить ее. Ему можно симпатизировать, но факт остается фактом — он был неправ. Германские условия мира были неприемлемы, и мир не мог наступить раньше победы — и единственное место, где можно было добиться решительной победы, был Западный фронт.

Спор между британскими генералами — особенно Хейгом и Робертсоном — и Ллойд Джорджем шел с тех самых пор, как Ллойд Джордж появился на Даунинг-стрит; он начался, уже когда он стал министром боеприпасов и тем самым вошел в прямой контакт с высшими армейскими командирами. Теперь, будучи премьер-министром и главой Военного кабинета, он был твердо намерен все изменить. Ллойд Джордж верил, что должен быть иной путь окончания войны помимо этих чудовищных наступлений на Западном фронте.

Однако характер премьер-министра был очень переменчив, его мнения подвергались внезапным и резким переменам. Он беззаветно верил в Нивеля, и Нивель его глубоко разочаровал. Он верил, что Нивель способен прорвать германскую оборону в считаные дни, а не месяцы, или откажется от наступления, однако Нивель продолжал вести бои несколько недель и не достиг ничего. Он верил, что Нивель может сражаться и побеждать без больших потерь, но наступление Нивеля стоило Франции потери 100 000 человек. Он верил, что французская армия лучше британской, и эту армию теперь раздирали мятежи. Теперь, после еще одной резкой перемены взглядов, характерной для его политики, он хотел верить, что Хейг — великий полководец, а британская армия бросится на противника со всей своей мощью и умением. Разумные люди в Лондоне и на фронте, однако, понимали, что обольщение премьера продлится недолго.

Мы уже писали о дружеских отношениях Хейга и Ллойд Джорджа, однако рассказ можно было бы полностью повторить 21 апреля 1917 года, через две недели после овладения возвышенностью Вими и через неделю после начала наступления Нивеля, когда лорд Эшер, член Комитета государственной обороны, написал фельдмаршалу несколько ободряющих слов: «Он [Ллойд Джордж] совершенно изменил свои взгляды на сравнительные достоинства вождей союзных армий, их штабы и способности вести наступление. Это почти забавно наблюдать, как весы качнулись в противоположную сторону. Я не думаю, что на сей момент вы вообще можете совершить какую бы то ни было ошибку».

Позиция Ллойд Джорджа свидетельствовала не столько о перемене взглядов, сколько о состоянии растерянности. Он отправил министра обороны Южной Африки генерал-лейтенанта Яна Кристиана Сматса, бывшего лидера буров в войне против англичан, а теперь члена Военного кабинета, в поездку по Западному фронту, попросив его доложить о возможности продолжения борьбы там. Сматс, вернувшись, одобрил предложения Хейга относительно наступления во Фландрии для овладения бельгийским побережьем. Ллойд Джордж на самом деле был несколько успокоен дополнением южноафриканца, что он не верит в возможность прорыва, однако эта задача на Западном фронте может быть решена постоянным изматыванием сил противника. «Если мы не можем прорвать фронт противника, мы можем по меньшей мере сломить его дух».

На этот счет было по крайней мере еще два направления мысли. Одно, приверженцем которого был Ллойд Джордж, утверждало, что война может быть выиграна в другом месте в Италии, на Балканах или в Месопотамии. Если Австро-Венгрия или Турция будут разгромлены, доказывали сторонники этой школы, подпорки, держащие Германию, будут выбиты. Это было прямо обратное, утверждаемое основной стратегической доктриной, а также общим мнением. Германия поддерживает — или подпирает — Австро-Венгрию, Турцию и Болгарию, входящие в союз Центральных держав, а не наоборот; стоит вывести Германию из войны, и эти державы рухнут сами. Союзникам необходимо поддерживать итальянскую армию, поскольку итальянская армия действует неудачно. В тот момент она вела 11-е сражение на Изонцо, и до сих пор не было никаких признаков решительного разгрома противника, не было и очевидной стратегической цели, которая могла бы быть достигнута на итальянском фронте.[57] Что касается демонстрации на Балканах в Салониках, то она теперь удерживала полмиллиона солдат союзников, которые ничего не достигли, понеся огромные потери больными, и могли бы быть с пользой употреблены в другом месте.

Второе направление держалось того мнения, что наилучший образ действий — не делать ничего или как можно меньше, до тех пор пока Соединенные Штаты с их почти неограниченными людскими ресурсами не нанесут удар на Западном фронте. Это должно было произойти примерно в 1918 году, возможно через год. Это направление усиленно поддерживалось французами после неудач под Верденом и Шеми-де-Дам, при условии что кто-нибудь, возможно британцы, продолжит в это время атаковать на Западном фронте. Изъян этой аргументации заключался в том, что полевая германская армия не была сломлена и должна была получить значительные подкрепления, если — что казалось все более вероятным — Россия выйдет из войны в результате революции. Царь Николай II был свергнут и принужден отречься от престола в марте 1917 года,[58] Ленин и большевики все решительнее вели наступление на новое российское Временное правительство, и хотя это правительство обещало продолжать войну на стороне союзников, никто не знал, как долго оно сможет выполнять эти обещания и что сделают большевики, когда придут к власти.

Избавившись от необходимости вести войну на два фронта и получив почти год на восстановление своих сил на Западном фронте, Германия оказывалась в неуязвимом положении. Многие, в том числе фельдмаршал Хейг, считали, что единственное решение состоит в постоянном давлении и истощении германской армии до тех пор, пока она не потеряет окончательно способности сражаться. Теперь ясно, что Хейг и Робертсон были правы, и все прочие аргументы не имеют значения — война будет выиграна с поражением Германии, и единственным местом, где она могла быть разбита, был Западный фронт. Сражаться в другом месте означало попусту тратить время и людей.

Место действия переносится теперь на Парижскую конференцию 4–5 мая 1917 года. Как мы видели, эта встреча и предваряющее ее военное совещание закончились общим соглашением позволить Хейгу наступать во Фландрии — при условии, что французы окажут им поддержку в другом месте. Хейг вследствие этого был уверен, что получил карт-бланш на исполнение своего плана, и приступил к проведению кампании во Фландрии. На этот счет он, однако, заблуждался. Волнения во французской армии лишили ее всякой возможности предпринять сколько-нибудь крупное наступление летом, и это отсутствие французской поддержки немедленно лишило Ллойд Джорджа всякой решимости.

Он был не единственный, кто сомневался в безупречности решений англо-французской конференции. Через неделю после этой встречи Палата общин провела секретное заседание для обсуждения войны, в ходе которого депутаты горячо выступали против дальнейших наступлений. Черчилль, командовавший батальоном на Западном фронте после отставки из Адмиралтейства, говорил, что не следует предпринимать новых наступлений, пока на поле боя не явится мощь Соединенных Штатов. Выдвигалось старое предложение, что итальянцы, снабженные этой всеобщей панацеей — тяжелой артиллерией, — могут нанести более решительный удар, и шли толки о том, как вышибить австро-венгерскую подпорку, затеяв переговоры о сепаратном мире с австрийским императором Карлом, который был бы рад вывести Австро-Венгрию из войны посредством такого мира. Эта идея, впрочем, уже обсуждалась и была отвергнута державами Антанты.

Результатом этого секретного парламентского заседания была еще одна перемена настроения. Ллойд Джордж не желал более бесполезных наступлений на Западном фронте. В конце мая он сказал Робертсону, что Хейг должен беречь людей, поскольку ситуация с призывом обстоит не лучшим образом, и поэтому нельзя гарантировать непрерывное поступление обученного пополнения.

Хейг, естественно, не принял этого решения. Он продолжал выполнять свой план наступления во Фландрии и 7 июня достиг ошеломительной победы, когда армия Плюмера взяла Мессины, обеспечив тем самым стартовые позиции для дальнейшего наступления. Радость Хейга по поводу этой победы была недолгой. На следующий день в первый раз собрался новый комитет. Это был Комитет военной политики, состоящий из Ллойд Джорджа, лорда Милнера, Эндрю Бонара Лоу и лорда Керзона,[59] секретарем был сэр (в будущем) Морис Хэнки. Хэнки был другом Хейга и Робертсона, а потому дискуссии в этом комитете вскоре стали им известны.

Задача Комитета военной политики состояла в «сборе фактов и анализе военной политики в целом и стратегии войны». Поскольку война к этому времени продолжалась уже почти три года, создание комитета для рассмотрения подобных фактов выглядело несколько запоздалым, однако новое учреждение не было просто ведомством для рассмотрения фактов. В течение нескольких дней оно пришло к заключению, что главный удар по Центральным державам должен быть нанесен в Италии и что средством сподвигнуть на это итальянцев может служить не только снабжение их тяжелой артиллерией, но и посылка туда двенадцати британских дивизий. Это последнее передвижение лишило бы Хейга возможности предпринимать дальнейшие наступления во Фландрии.

Робертсон, узнавший об этом плане от Хэнки, пришел в ужас. Он послал срочное секретное предупреждение Хейгу, что Комитет военной политики вызовет его и будет опрашивать подробно относительно его планов на лето. «Не говорите, что вы можете окончить войну в этом году, — писал начальник главного штаба, — или скажите, что Германия почти повержена. Доказывайте, что ваш план наилучший — он действительно лучший, — и потом предоставьте им отвергнуть ваши и мои рекомендации. Они на это не осмелятся».

Робертсон был прав, однако когда он и Хейг были призваны в Комитет военной политики 19 июня, они нашли этот опыт чрезвычайно неприятным. Опросы продолжались целых шесть дней и начались с того, что Хейга попросили детально изложить свой план комитету. Любезность, которую Ллойд Джордж демонстрировал полтора месяца назад на Парижской конференции, теперь совершенно исчезла, и генералы были подвергнуты допросу с пристрастием. Поскольку Хейг и Робертсон были самыми молчаливыми людьми, когда-либо занимавшими государственные посты, требование Комитета изложить просто все обстоятельства дела было для обоих настоящей пыткой. Хейг в конце концов продемонстрировал стратегические возможности своего плана на 1917 год, изобразив руками широкую дугу на карте Фландрии и восточной Бельгии, проделал обеими руками неопределенные размахивания к северу и востоку и закончил, уперев левый мизинец в границу Германии. Потом говорили, что Ллойд Джордж «никогда не мог простить этого пальца».

Помимо того, что генералы возмутились его манерами, они обнаружили, что Ллойд Джордж был скуп на факты и почти откровенно лгал остальным членам комитета. Когда Хейг закончил изложение своего плана, премьер-министр объявил, что слышит все это впервые. Затем он заявил, что Хейг и Робертсон хотят ввести в заблуждение комитет по нескольким важнейшим пунктам и что он никогда не слышал о волнениях во французской армии до этого дня. Он также заявил, что французские генералы, если бы они знали о плане Хейга, были бы против него, и дошел до утверждения, что они действительно были против, а Хейг и Робертсон скрыли этот факт от комитета.

Все это не соответствовало действительности. Заключение, доклад Парижской конференции и записка о встрече Хейга с Петэном недвусмысленно свидетельствовали, что Ллойд Джордж и французы были вполне знакомы с планом Хейга и одобрили его. Помимо протоколов конференции личный посланник Ллойд Джорджа Сматс докладывал обо всем этом премьер-министру лично после возвращения из Франции и сообщил ему, что Петэн, французский главнокомандующий, одобрил наступление Хейга, не в последнюю очередь потому, что кто-нибудь должен же был сражаться с немцами на Западном фронте, а французская армия на тот момент была к этому неспособна. Никто, однако, не осмелился назвать премьер-министра Великобритании лжецом в лицо, и поэтому все его критические замечания были внимательно выслушаны членами комитета и неопротестованными занесены в его протоколы.

По правде говоря, вспышки Ллойд Джорджа объяснялись страхом — не за себя и даже не за пост премьер-министра, но страхом дальнейших ужасных потерь, если он одобрит продолжение мессинского наступления. Потери 1916 года были устрашающи, и он больше не верил оптимистическим прогнозам Хейга относительно грядущей кампании. «На протяжении почти трех лет войны я ни разу не слышал, чтобы какому-нибудь наступлению не сулили успеха, — сказал он, — однако за блестящими успехами вначале следуют недели безнадежной и кровавой борьбы… заканчивающейся ничем, кроме продвижения на несколько миль и устрашающего списка потерь». Это была совершенная правда, и все знали это, но какова была приемлемая альтернатива? Если ее не было и Ллойд Джордж не хотел проиграть войну, как он думал ее закончить?

Ллойд Джордж знал, что у него нет аргументов. Он знал также, что его администрация не удержится, если он отправит фельдмаршала Хейга в отставку, была у него также потаенная мысль, что, если принудить Хейга выйти в отставку и после смены главнокомандующего произойдет еще одна катастрофа, публичные протесты покончат с ним. У Хейга и Робертсона не было намерения подавать в отставку, но прежде чем совещание пришло к какому-либо заключению, 1-й морской лорд адмирал сэр Джон Джеллико, командовавший флотом в Ютландском сражении, поднялся и сказал, что наступление Хейга во Фландрии должно продолжаться, поскольку, «если армия не сможет в этом году выбить немцев из Зеебрюгге, война проиграна; мы не сможем продолжать войну из-за отсутствия флота».

Трудно сказать, чем был вызван взрыв Джеллико. Возможно, неверные данные разведки, поскольку в Зеебрюгге базировались только десять германских подводных лодок и их роль в подводной войне была невелика. Он мог быть вызван желанием предостеречь Ллойд Джорджа, настаивавшего на введении системы конвоев, против чего морское ведомство решительно возражало. Это могло быть желание профессионального военного помочь армейским коллегам в споре со «штатскими» политиками. Но каковы бы ни были причины, заявление Джеллико сильно ударило по больному месту Ллойд Джорджа и его комитета: урон, причиняемый немецкими подводными лодками, — десятки тысяч тонн водоизмещения ежемесячно — был главной заботой правительства в 1917 году. Поддерживая кампанию во Фландрии в качестве основной, Джеллико ломился в открытую дверь.

Члены Комитета военной политики оказались в затруднительном положении, разрываемые между страхом получить еще одно сражение на Сомме, опасениями краха всех военных усилий в результате подводной войны и предоставлением права действовать военным по собственному усмотрению с непредсказуемыми последствиями. Как любой комитет, этот решил отложить решение, однако Хейгу было сказано, что он может продолжать приготовления, ожидая формального распоряжения. Это потребовало времени, много того драгоценного времени, когда почва во Фландрии была сухой и твердой, а хорошая погода проходила. Самое главное, что следует сказать об этом собрании, так это, что оно не утвердило плана наступления Хейга, а только позволило ему продолжать его готовить.

Только через месяц, 20 июля, через пять недель после окончания сражения у Мессин, комитет вышел из подполья — губительная задержка для наступления, которое планировалось как быстрое развитие первоначального успеха у Мессин. Решение состояло в том, что Хейгу разрешалось начать наступление, но если оно будет обнаруживать признаки превращения в очередное длительное сражение, в новое сражение на Сомме, оно должно быть остановлено. Это был повтор первоначального предложения Нивеля: сражение должно быстро приводить к результату или прекращаться, после чего тяжелые орудия и 12 дивизий можно было перебросить в Италию.

Через пять дней, 25 июля, Ллойд Джордж вновь изменил мнение. Теперь он предлагал немедленно отправить военную подмогу в Италию. Однако, как ему пришлось записать в своих «Военных мемуарах», начальник Генерального штаба генерал Робертсон, которому надоели его постоянные колебания, «стоял насмерть и отказывался сойти с места… требуя, чтобы Кабинет придерживался принятого решения. Таким образом, мы могли отправить в отставку Хейга и Робертсона и назначить менее упрямых генералов, или проводить остендскую операцию». Когда было принято последнее решение, Робертсон отправил Хейгу телеграмму: «Военный кабинет уполномочил меня сообщить вам, что, утвердив ваши планы для исполнения, кабинет понимает, что вы нуждаетесь в его безоговорочной поддержке, поэтому когда и если кабинет вновь пересмотрит свой взгляд на ситуацию, они спросят вашего совета, прежде чем принять какое бы то ни было решение об окончании операции».

Через шесть дней 3-е сражение у Ипра — сражение под Пасшендэлем — наконец началось.

3-е сражение на Ипре продолжалось с 31 июля по 10 ноября и в действительности включало восемь официально учитываемых сражений: под Пилкемом (31 июля — 2 августа); Лангемарком (16–18 августа); у холма дороги на Менин (20–25 сентября); у леса «Полигон» (26 сентября — 3 октября); под Брудзенде (4 октября); под Пелькапелем (9 октября); 1-е сражение под Пасшендэлем (12 октября) и 2-е сражение под Пасшендэлем (26 октября — 10 ноября). Эти «сражения» правильнее рассматривать как фазы непрекращающегося боя, уже тогда было замечено, что продолжительность этих фаз была различной, а между ними были паузы. Некоторые сражения длились всего один день, другие по несколько дней, последнее — целых две недели, однако, хотя бои никогда не прекращались, эти фазы не следовали друг за другом непрерывно. В задачи этой книги не входит детальный анализ каждого сражения, ее цель — изучение того, как общий план Хейга и планы его генералов для различных фаз выполнялись и какие шли успешно, а какие нет.

Если внимательно посмотреть на карту, названия отдельных сражений дают правильное представление о развитии наступления в целом. Сражение под Мессинами 7-14 июня дало 2-й армии обращенный на север плацдарм вдоль гряды холмов, идущих к плато Хелувель. Захват возвышенности Мессин — Вишэте предоставил высокую позицию, господствующую над выступом, что позволило 2-й армии прикрывать фланг «Северной» — 5-й армии Гофа, — когда она пыталась совершить прорыв. Возвышенность, огибающая Ипр с востока, шла на север и восток от Вишэте по направлению к деревне Пасшендэль и обеспечивала 2-й армии твердые дороги и обзор позиций, занимаемых немцами между возвышенностью и британскими передовыми позициями перед Ипром.

Если продвижение 5-й армии продолжилось бы далее Пасшендэля, она перерезала бы железные дороги, ведущие в Штаден и Рулер, через Турут, из Брюгге и с севера, железнодорожные линии, бывшие главным каналом снабжения германских армий, расположенных вдоль бельгийского побережья и под Ипром. Следует повторить, что моторизованный транспорт в 1917 году был в младенческом состоянии.[60] Железные дороги были единственным способом снабжения огромных армий, которым ежедневно требовались сотни тонн боеприпасов и снаряжения. Перерезав железнодорожные линии, Хейг мог двигаться вперед, чтобы взять Брюгге, Остенде и Зеебрюгге.

План Хейга, таким образом, преследовал несколько целей, и даже если только одна из них была бы достигнута, это было бы ценно. Если бы удалось взять возвышенность Вишэте — Пасшендэль, германские позиции вокруг выступа невозможно было бы удерживать. Если бы железнодорожные линии на Рулер и Турут были перерезаны, германские позиции на северном фланге были бы обречены. Если бы были взяты Брюгге, Остенде и Зеебрюгге, силы противника в Северной Бельгии были бы вынуждены капитулировать или отойти, и помимо всего прочего это доставило бы удовольствие Адмиралтейству. И даже если бы все это не удалось, наступление привело бы к тяжелым потерям германской армии и облегчило бы положение французской.

Все это было вполне разумно, но был еще один фактор: несмотря на всю свою строгость, Хейг, как мы видели, был великим оптимистом. Он верил, что при небольшой толике удачи и после упорных сражений его армии могут совершить здесь прорыв и кавалерия хлынет на открытые равнины Восточной Фландрии и Бельгии. Поэтому Гоф и 5-я армия казались ему лучшим сочетанием для северного наступления, чем 2-я армия Плюмера, и эта мысль лежала в основе плана, который Гоф получил от Хейга для ведения наступления во Фландрии.

5-я армия должна была занять возвышенность и образовать плацдарм на линии северо-восточнее Ипра, приблизительно между Пасшендэлем, Штаденом и Клеркеном. Эти позиции должны были удерживаться Второй армией, продвигающейся с юга, тогда как 5-я армия должна была двигаться далее на Рулер и Турут, чтобы перерезать железнодорожные линии и взять оборонительные германские укрепления на побережье с тыла. Это решительное наступление, которое, разумеется, должно было встретить упорное сопротивление, надо было поддержать морским десантом в Мидделькерке, которым командовал генерал Роулинсон, атакой на север бельгийской армии и вылазкой французской армии из Ньюпорта. Это был жизнеспособный, хотя и чрезвычайно оптимистический план, и он вполне мог бы сработать. Препятствиями служили почва, погода, способность противника быстро восстанавливать свои силы, глубина обороны и характер генерала Гофа.

Главной чертой в характере генерала Гофа была запальчивость. Он родился в августе 1870 года в семье военного, в которой никогда не было сомнений, что он предназначен для армейской карьеры. Из Итона он поступил в Сандхэрст, откуда был в 1889 году выпущен в 16-й уланский полк. Гоф был тщеславен: в мемуарах, опубликованных в 1954 году и посвященных «британскому народу», он пишет, что был самым молодым кадетом в Сандхэрсте и, окончив его «с отличием», был последовательно самым молодым капитаном, командиром части, командиром бригады, генералом и командующим армией, хотя у него и хватило ума приписать, что, «возможно, более медленное и постепенное продвижение пошло бы мне на пользу».

Столь быстрое продвижение показывает, что Гоф не был глуп, однако его тщеславная натура вскоре доставила ему много неприятностей. Во время службы в Индии он увлекся охотой на кабанов и в первый же выезд, преследуя дикого вепря в кустарнике, он загнал своего пони в нуллах (русло пересохшего ручья), пони погиб, а Гоф едва выбрался живым. Позднее, вернувшись в Англию, он так сильно упал во время скачек с препятствиями, что пролежал несколько дней без сознания. Более того, он был склонен опрометчиво пренебрегать опасностями, угрожающими как другим, так и ему самому. На войне, как и на охоте, и на скачках, и на действительной службе, эта черта его характера вновь обнаружила себя. Однажды во время англо-бурской войны, командуя полком драгун, он послал своих людей без всякой предварительной разведки в атаку, как оказалось, на большой диверсионный отряд буров. Большая часть его солдат были убиты, а Гоф попал в плен. Через несколько часов ему удалось бежать и добраться до британских позиций, однако на некоторое время он оказался не в фаворе, хотя в конце концов Китченер простил его.

Даже не находясь на действительной службе, Гоф продолжал причинять неприятности, и, как мы видели, он был одним из главных участников инцидента в Кюрра в 1914 году, в результате которого он был вовлечен в конфликт с французами и тогдашним военным министром сэром Джоном Сили. В британской армии было много ирландских офицеров, очень многие из них имели старшинство перед Гофом, и не было никакой действительной необходимости ему предлагать свои услуги в качестве мученика в Ольстере. Учитывая его вполне заслуженную репутацию «загонщика» и тот факт, что он был хорошо знаком с ситуацией в Ольстере, его действия были в некоторой степени неизбежны.

В автобиографии «Солдатская служба» (Sodiering On), опубликованной в 1954 году, Гоф утверждает следующее: «в характеристике многих лиц, с которыми я встречался, мне приходится прибегать к весьма неблагоприятным отзывам, поскольку я осознаю, насколько важно, описывая события, в значительной степени ставшие историческими, говорить без страха, благосклонности или страсти». Это верно, однако он гораздо более скрытен, когда пишет о многочисленных обвинениях, которые предъявляли ему самому. Такие сюжеты, как его отношения с Канадским корпусом, его действия и решения под Буллькуром, благодаря которым и по причине которых Хейг вынужден был передать ведущую роль под Пасшендэлем от Гофа Плюмеру, упоминаются лишь кратко или не упоминаются совсем.

Генерал ведет сражение в соответствии с теми приказами, которые он получил, однако образ его действий, осторожный, решительный или бесшабашный, по крайней мере отчасти, зависит от его характера. Солдатская служба проявляет характер человека, требуя немедленных действий, отражающих, каков он на самом деле есть, а не каким он по зрелом размышлении хотел бы быть и каким он хотел бы предстать перед миром. В качестве рядового кавалериста и младшего офицера Гоф бросался на препятствия, не думая об опасности и последствиях. Теперь он бросал в наступление своих людей, невзирая на риск, и цена была непомерно высока.

Два поколения сурово критиковали фельдмаршала Хейга, часто несправедливо, за действительные и мнимые изъяны его характера или за подозреваемый недостаток профессиональных способностей. На самом деле Хейг не был ни бессердечным человеком, ни плохим генералом. Как и у большинства людей, у него были недостатки, и одним из них была избыточная преданность подчиненным и друзьям. Преданность — превосходное качество, излишняя преданность может быть опасна. С трудом заводя друзей, Хейг чрезвычайно дорожил теми, с кем стал близок, и хотя в 1917 году некоторые из его подчиненных, которых он считал своими друзьями — например, начальник его разведки генерал Чартерис или начальник штаба генерал Киггел, — не давали ему поддержки и совета, в которых он нуждался, они, возможно, давали ему советы, которые он хотел услышать, что далеко не одно и то же. Роль Чартериса и Киггела в Третьем сражении под Ипром мы будем обсуждать ниже, однако главной ошибкой, совершенной Хейгом в начале сражения, было назначение своего друга и товарища, кавалериста генерал-лейтенанта сэра Губерта Гофа, для подготовки и командования передовыми частями наступления.

Нет нужды подробно останавливаться на этом вопросе, поскольку с этим согласен сам Гоф: «Было ошибкой не поручить операцию Плюмеру, который был на этом фронте более двух лет, а вместо этого отправлять меня на этот пятачок земли, с которой я был практически незнаком». Заявление честное и достойное, но не открывающее всей правды, поскольку неприятности начались, когда Гоф изменил первоначальный план Хейга. Цели этого плана мы уже перечислили, однако предполагалось также, что Гоф будет наносить главный удар по возвышенностям, через Хелувельт, Брудзейнде и Моорследе, на территории, которую потом должна будет занять 2-я армия. Эта армия затем должна будет прикрывать фланг и тыл 5-й армии, движущейся к северу, так чтобы обойти проволочные заграждения в лесу Хутулст, к северо-западу от Пасшендэля.

Гоф взялся все переиграть, заявив, что принял решение не наступать прямо на север, а повернуть армию вокруг ее левого фланга, взяв лес Хутулст и позволив только правому флангу пройти по возвышенности Пасшендэля. Это, добавил Гоф, исключит Рулер из числа целей наступления 5-й армии. Это было равносильно радикальному изменению плана и находилось в прямом противоречии с приказами фельдмаршала Хейга.

Хейг считал железнодорожный узел Рулера в четырех милях за Пасшендэлем, первейшей целью 5-й армии, однако необходимо было захватить высоты под Пасшендэлем, поскольку в противном случае все остальные цели не могли быть достигнуты. Хейгу следовало немедленно отправиться к штаб Гофа и настаивать на точном исполнении своего плана — или отправить Гофа в отставку. Он не сделал ни того, ни другого. Вместо этого он, как обычно, изобразил стремление предоставить полевым командирам принимать окончательные решения о наступлении, поскольку им эти решения реализовывать. Однако этот принцип был неприложим, когда затрагивал стратегию наступления в целом.

Хейг встретился с Гофом 28 июня, «убеждая его в важности правого фланга. Главное сражение должно было развернуться за высоты, и наши планы должны были быть согласованны. Я высказал Гофу важность упомянутых высот (высот Пасшендэля) и что продвижение к северу должно быть ограничено, пока не обеспечена безопасность правого фланга».

В результате Гоф проигнорировал эти указания, а Хейг не исполнил своих обязанностей. Он не должен был «убеждать» командующего 5-й армией; Гоф был его подчиненным, и Хейг должен был приказать ему перенести основную тяжесть наступления на правый фланг; а если подчиненный отказывался исполнить приказ, он должен был заменить его. Конечным итогом этих колебаний было наступление под Пасшендэлем, которое вместо сильного удара на север вдоль высот, чтобы достичь жизненно важных и очевидных целей, превратилось в круговое движение к северу и востоку. Гоф ошибался, когда не мог понять, что высоты Пасшендэля имеют решающее значение и на овладение ими должны быть направлены все силы, которых, как он потом утверждал, было недостаточно. Хейг был неправ, когда не смог удержать в повиновении подчиненного и позволил изменить свой план. Хейг не вмешивался до тех пор, пока сражение очевидно не пошло неправильно.

Другая проблема, последствия которой будут видны позднее, заключалась в том, что все эти дискуссии и споры в Лондоне и Бельгии привели к очередной задержке, и даже когда приказ о наступлении был получен, Гоф не был готов. Наступление было назначено на 25 июля, однако Гоф попросил отсрочки до 28-го — а затем генерал Антуан, командующий французской 1-й армией справа от Гофа, попросил отсрочить его до 31-го. И только в этот день, через семь недель после взятия высот Мессины — Вишэте, 3-е сражение на Ипре наконец началось.

Наступлению на высоты Пилькем, с которого начинается 3-е Ипрское сражение, предшествовал самый интенсивный артобстрел за всю войну. Он продолжался с 17 по 30 июля, и за это время не менее 4 300 000 снарядов всех калибров было выпущено по германским позициям. Этот обстрел причинил немцам значительный урон и серьезно повредил германские окопы. Около 30 000 солдат противника были убиты или ранены в эти дни до начала наступления пехоты, а их передовые позиции были сровнены с землей, однако немцы далеко продвинулись в своих оборонительных приготовлениях за несколько недель после мессинского сражения. Их позиции вокруг выступа всегда были сильны, а теперь весь фронт к востоку от Ипра был усеян бетонными дотами и рядами колючей проволоки и прикрывался перекрестным огнем сотен пулеметов. Кроме того, в результате этого обстрела была изрыта земля, повреждены маленькие дамбы на дренажных канавах и образовались глубокие воронки. В полночь 30-го обстрел усилился, и в течение следующих трех часов шквал артиллерийских снарядов обрушился на германские позиции. Пехота 5-й армии вышла из укрытий перед рассветом, в 3 часа 50 минут, и когда она покидала траншеи, начался дождь.

Наступление 31 июля был успешным. Успешным по меркам Первой мировой войны. Пехота перешла передовую линию немцев, не встретив сильного сопротивления, взяла более 5000 пленных, большая часть которых была ошеломлена артиллерийским огнем, и продвинулась в среднем на 3 км на фронте в 25 км. И хотя это были значительные успехи, они были недостаточны для достижения целей, поставленных на этот день, поскольку германская тактика обороны позиций артиллерийским огнем была усилена чудовищным обстрелом, который падал на головы атакующих войск. А хуже всего был то, что дождь лил и лил.

Хотя дождь шел уже несколько дней, ливень произвел почти немедленный эффект. К концу первого дня воронки были полны до краев, а земля превратилась в болото под непрерывным обстрелом. Влияние дождя на наступление под Пасшендэлем в целом часто упоминается в исторических работах, но редко подчеркивается, хотя продолжительный дождь был тем фактором, который мешал наступлению и сдерживал продвижение пехоты. Наступление, предпринимаемое в сухую погоду, обычно приносит успех; предпринимаемое в грязи захлебывается с большими потерями.

Генералам это было хорошо известно, уже на первом вечернем совещании со своими дивизионными командирами 31 июля генерал Гоф говорил о дожде как о «проклятии», а на следующий день Хейг записал в дневнике, что это был «ужасный день дождя. Земля похожа на трясину в низине». 4 августа он вновь отмечает в дневнике, что «ввиду плохой погоды и сырой почвы генерал Гоф отозвал разосланные им приказы о продолжении наступления». 5-я армия уже увязла в грязи, и наступление остановилось.

Бригадный генерал Чартерис записывал свои впечатления в дневнике в тот же день. «Все мои опасения насчет погоды сбылись, и она убьет наступление… Утром я вышел на передовую. Все ручьи вздулись, и земля — сплошное болото». Эта запись представляет особый интерес, поскольку часто утверждается, что штаб Хейга никогда не выходил на передовую и никогда не знал — или не придавал значения — состоянию почвы. Записи Чартериса, очевидно, опровергают эти обвинения, и кажется по крайней мере весьма маловероятным, поскольку они ели за одним столом, что он не сообщил о своих наблюдениях Хейгу и Киггелу. Если это позволяет снять одно несправедливое обвинение, тот факт что дождь заставил Гофа отменить наступление на Пилькем, позволяет приблизиться к развенчанию мифа, согласно которому наступление под Пасшендэлем форсировалось любыми средствами и любой ценой, невзирая на погоду и состояние почвы.

Погода играла столь значительную роль во время 3-го Ипрского сражения, что насчет этого даже разгорелась полемика. Чартерис утверждал, что метеорологические наблюдения показывали, что плохая погода «наступает во Фландрии в августе всякий раз с регулярностью индийского муссона». Существует множество частных свидетельств, которые опровергают это утверждение, самое очевидное состоит в том, что наступление и отступление под Монсом близ Эно в августе 1914 года происходили в ужасную жару, изматывающую войска. В составе Генерального штаба было метеорологическое управление, и его начальник генерал-полковник Голд, оспорил утверждение Чартериса, заявив, что погода во Фландрии совершенно непредсказуема; он добавил также, что заявление начальника разведки не заслуживает формального опровержения. Истина, кажется, лежит где-то посредине. Фландрия не наделена благословенным климатом. Дождь может идти и идет там во всякое время, и особенно осенью, однако дожди, которые пролились в конце лета 1917 года, были тяжелее и продолжительнее, чем можно было ожидать.

Сухая почва важна, она позволяет пехоте быстро двигаться по развороченной земле, подтягивать артиллерию, выдвигать подкрепления, поддерживать пехоту танками, эвакуировать раненых. Танки значились в плане сражения под Пилькемом, 117 машин должны были поддерживать атаку, однако большинство из них сломались или завязли. Дождь и грязь быстро заливали машины, и 3 августа их командиры просили Гофа и Хейга вывести их с поля боя. Как и на Сомме, однако, там, где танки могли двигаться, они оказались очень полезными и оставались на поле боя до начала октября.

Армия Гофа трижды атаковала в августе: под Пилькемом, Лангемарком и вдоль дороги на Менин. Каждый раз, когда начиналось наступление, дождь возобновлялся с удвоенной силой, так что солдаты начинали верить, будто пушечная пальба заставляет тучи проливаться ливнем. Но, несмотря на это, 5-я армия продвигалась, медленно, уныло и с трудом, однако без — опять-таки, разумеется, по меркам Первой мировой войны — значительных потерь. Потери всех видов к концу августа достигали 68 000 человек, которые можно сравнить с 57 000 человек погибших только в первый день сражения на Сомме. Однако хотя потери были меньше, они не казались меньшими. Глубокая грязь, бесконечный дождь и настильный огонь германских пулеметов означали, что мертвых невозможно было похоронить, а раненых — вытащить, вследствие чего дорога на Пасшендэль приобрела новое измерение ужаса: гниющие тела, мертвые и умирающие лошади и мулы, разорванные тела, оторванные конечности и жалкие раненые, покрытые грязью и лежащие непокрытыми под бесконечным проливным дождем.

Месяц боев в ужасных условиях переполнил чашу терпения генералов 5-й армии, их терпимость в отношении генерала Гофа, никогда не бывшая чрезмерной, испарилась. Долгие и громкие протесты бригадных и дивизионных генералов против условий, в которых находились их солдаты, и против методов работы штаба 5-й армии вскоре достигли ушей фельдмаршала Хейга. Они стали причиной глубокого беспокойства, поскольку дивизионные командиры 3-й армии протестовали против наступления Алленби в Аррасе, и были опасения, что эти протесты старших командиров являются симптомами гораздо более глубокого недовольства. Сам Гоф вскоре пришел к убеждению, что какое-либо наступление в таких условиях невозможно, и позднее говорил, что сообщил о своем взгляде Хейгу: «Тактический успех невозможен или обойдется слишком дорого в таких условиях, наступление следует остановить».

Главнокомандующий не согласился. Он полагал, что слишком рано отказываться от наступления, не достигшего ни одной из первоначальных целей, а единственный способ выиграть — продолжать наносить удары по фронту противника, поскольку, как он сказал Гофу и Плюмеру, «этими мерами и только этими мерами можно обеспечить окончательную победу, измотав сопротивление противника».

Отнюдь не все противники Хейга были на фронте перед ним. За спиной у него стоял премьер-министр, и после недели 3-го Ипрского сражения Ллойд Джордж вновь переменил мнение. Теперь он планировал изменить ситуацию на Западном фронте и сделать что-нибудь с фельдмаршалом сэром Дугласом Хейгом. Наступление во Фландрии захлебнулось в грязи, и пришло время испробовать иную стратегию. Срочно собранное совещание в Лондоне 8 августа должно было утвердить альтернативный план посылки тяжелой артиллерии и двенадцати британских дивизий в Италию. Робертсону удалось отсрочить обсуждение этого плана на время, но от него не отказались совсем. Ллойд Джордж говорил правду, когда указывал, что приказ наступать во Фландрии был отдан в расчете на то, что оно принесет скорые результаты, и оно должно быть остановлено ради усиления борьбы в Италии, если его цели окажутся недостижимыми. Хотя он был сторонником Хейга, начальник Имперского Генерального штаба считал этот аргумент существенным, и сформулировал это в письме Хейгу: «Власти начинают чувствовать неловкость ситуации. Потери увеличиваются, и министры настойчиво интересуются, приведут ли потери, скажем, в 300 000 человек к действительно заметному результату, поскольку, если этого не произойдет, нам следует удовлетвориться чем-то меньшим, нежели то, что мы делаем сейчас».

Триста тысяч человек! Почти столько убитыми потеряла армия Великобритании за шесть лет Второй мировой войны. Какие результаты, если не рассматривать те, о которых пишут только в бумагах, перевесят гибель или ранение 300 000 человек? Кроме того, и это подкрепляло идею посылки помощи в Италию, генерал Луиджи Кадорна, начальник итальянского Генерального штаба, казалось бы, успешно вел наступление — 11-е сражение на Изонцо, — в результате чего на Хейга и Робертсона снова оказывали давление, дабы побудить их отправить больше тяжелых орудий итальянцам. 4 сентября Хейг согласился послать 100 тяжелых пушек в Италию из французской 1-й армии на фронте под Ньюпортом при условии, что они будут возвращены к моменту планировавшегося наступления в районе Остенде. Ллойд Джордж был в восторге от этого жеста, но его ликование было недолгим. Прежде чем французские пушки оказались в Италии, наступление Кадорны захлебнулось, и итальянская армия вернулась на зимние квартиры.

Сражение во Фландрии, однако, продолжалось, но изменений не произошло. Хейг не мог принудить себя отправить в отставку генерала Гофа, который был теперь совершенно непопулярен в британских войсках, однако принял решение передать общее командование под Ипром Плюмеру. Перемена произошла 25 августа и привела к изменению задач обеих армий. Теперь 2-я армия Плюмера находилась на острие главного удара на Пасшендэль, а 5-я армия Гофа должна была прикрывать ее фланг. Этот план был гораздо более разумным, однако он не мог быть приведен в действие немедленно. Большую часть артиллерии и инженерных запасов, в том числе дощатых настилов, без которых нельзя было двигаться по грязи, и материалов для постройки дорог, без которых армия не могла двигаться совсем, следовало передать из армии Гофа в армию Плюмера.

Результатом стала новая задержка. Сражения на Западном фронте не ограничивались Ипрским выступом, и 15–20 августа Канадский корпус 1-й армии генерал-лейтенант Артур Карри в секторе южнее выступа взял высоту 70 севернее Ланса, хотя и понес большие потери — 8000 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

Бой за высоту 70 был первым сражением Карри в качестве командира Канадского корпуса, и он был проведен по всем классическим правилам с точки зрения подготовки, тщательного планирования, неоднократных репетиций на ландшафтах, похожих на поле реального боя. Целью, поставленной перед Карри командующим 1-й армией Горном, был город Ланс, однако Карри убедил его заменить его на высоту 70 на северной окраине города. Карри не хотел, чтобы его солдаты сгинули в уличных боях в большом промышленном городе, и был уверен, что немцы болезненно отреагируют на потерю высоты 70, господствующей над городом, и предпримут нескончаемые контратаки, чтобы вернуть ее. Карри предложил соответствующий план превращения высоты 70 в артиллерийскую цитадель, дополнительно оснащенную 160 пулеметами.

Атака началась 15 августа, и канадцы быстро овладели высотой 70. В течение следующих трех дней немцы предприняли не менее 21 контратаки, все они были отбиты с ужасающими потерями для атакующих, более 20 000 против 8000 у канадцев. Немцам так никогда и не удалось отбить высоту 70, и Карри записал в своем дневнике, что «это была крупная и блестящая победа. Генеральный штаб рассматривал ее как одно из лучших действий за время войны» (полковник Терри, письмо к автору, 1997).

В начале сентября бывший командующий Канадским корпусом, а теперь командующий 3-й армией генерал Бинг сообщил Хейгу детали своего плана наступления на Камбре силами своей армии, которая держала фронт к югу от 1-й армии, однако ему сказали, что, хотя фельдмаршалу понравилась его идея, любые наступательные действия должны быть отложены до окончания наступления во Фландрии.

На Ипрском выступе тем временем 20 сентября началось первое наступление Плюмера, на высоты вдоль менинской дороги. Цель этого сражения, совместного наступления 2-й и 5-й армий под общим командованием Плюмера, заключалась в овладении 2-й армией плато Хелувель, в то время как 5-я армия Гофа слева должна была занять Ипрскую гряду от Зоннебеке до Гравенштафеля. Плюмер планировал крупномасштабную операцию, состоящую из ударов и удержания территорий (или «фазированного наступления», как называет его «Официальная история»), продвижение в четыре стадии, каждая не более чем на 1400 м, а всего 5500 м. Перед каждой следующей фазой предполагался перерыв в шесть дней, чтобы подтянуть артиллерию, а первой фазой этой операции было наступление на высоты менинской дороги.

Это первое наступление должны были поддерживать 1295 орудий, в том числе 575 тяжелых, четыре танковых полка и 26 эскадрилий Королевского летного корпуса. Артиллерия должна была сосредоточиться на уничтожении вражеских укреплений и пулеметных гнезд и вести огонь против батарей противника, а затем обеспечить перемещающийся огневой вал для наступления пехоты, наступать должны были четыре дивизии на фронте в 3600 м. Пехота также использовала новое построение, две линии стрелков двигались впереди подразделений пехоты, каждое из подразделений состояло из смешанных групп стрелков, пулеметчиков и гранатометчиков, задача которых состояла в изолировании и уничтожении немецких укреплений и пулеметных гнезд, все они двигались позади шквала газовых снарядов и интенсивного заградительного вала артиллерийского и пулеметного огня.

Целый месяц был упущен с тех пор, как было остановлено наступление Гофа, и, таковы превратности войны, все это время во Фландрии стояла сухая и солнечная погода. Почва под Ипром высохла до такой степени, что лошади калечили ноги, и больше всего раздражения вызывали облака пыли. К счастью, эта погода продержалась во время наступления на высоты менинской дороги между 20 и 25 сентября. Первая атака шла хорошо, и к середине дня 20-го обе армии достигли своих целей. Германские контратаки, как и предвидели, аккуратно предпринимались во второй половине дня, однако видимость была отличной, и британская артиллерия имела возможность накрыть приближающиеся войска противника, нанося им огромный урон.

Атаки против обеих армий были отбиты, и хотя немцы продолжали атаковать на протяжении следующих пяти дней, британцы не испытывали серьезных трудностей до официального завершения сражения за высоты менинской дороги — до 25 сентября. Первая из предусмотренных Плюмером фаз прошла успешно и при сравнительно небольших потерях: 2-я армия потеряла 9000 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести, а 5-я армия — около 11 000. Германские укрепления вокруг Ипрского выступа не были способны остановить хорошо спланированное наступление, и обнадеженный таким образом Хейг почувствовал возможность продолжать.

К этому времени, однако, концепция сражения претерпела у главнокомандующего некоторые изменения. К концу августа он более не рассчитывал совершить прорыв и удовольствовался бы захватом всего хребта Пасшендэль и дальнейшим унижением германской армии. Наступление под Пасшендэлем в значительной степени утратило первоначальное значение, поскольку замысел Роулинсона о наступлении на побережье был оставлен, а наступление на север первой французской армии и бельгийцев так и не началось. Дивизии 4-й армии генерала Роулинсона постепенно отводились для усиления армий Гофа и Плюмера, и к началу осени он остался без армии и окопался на занимаемых позициях.

Успех 2-й армии на высотах менинской дороги в сентябре оживил надежды Хейга, и 21-го, через день после начала наступления, он приказал Плюмеру приступать к следующей фазе.

Вследствие этого 26-го Плюмер нанес новый удар, на этот раз это было наступление на лес «Полигон». Это наступление, совершенное I корпусом АНЗАК при поддержке частей трех британских корпусов, также шло успешно и закончилось к 3 октября; к этому времени 2-я армия завершила вторую фазу своего наступления на плато Хелувель в удивительно короткие сроки, хотя за высокий темп наступления пришлось заплатить высокими потерями. Пять британских и две австралийские дивизии, участвовавшие в сражении у леса «Полигон», потеряли 15 375 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

28 сентября на встрече с Плюмером и Гофом Хейг сказал им, что, поскольку почва высохла и последние наступления идут хорошо, он намерен начать следующее наступление, третью фазу плюмеровского плана, атакой I и II корпусов АНЗАК на Брудзейнде 4 октября, послав вперед кавалерию. «Я держусь того мнения, что противник заколебался, — сказал он (в соответствии с австралийской „официальной историей“), — и хороший, энергичный удар приведет к решительным результатам».

Откуда Хейг получил сведения для обоснования этого заявления, неясно, так как даже Чартерис, обычный источник оптимистических заявлений, сомневался насчет новых наступательных действий, поскольку осенью земля после дождей сохнет дольше, а новые дожди неизбежны. В конце концов Хейг был награжден еще одной победой, или по крайней мере, еще одним продвижением вперед, когда солдаты АНЗАК, вновь поддержанные британскими дивизиями, на сей раз четырех корпусов, атаковали и взяли деревню Брудзейнде 4 октября. Хотя сражение за Брудзейнде стоило потери 8000 человек, 2-я армия теперь стояла перед Пасшендэльскими позициями. Плюмеровское пофазовое продвижение сработало, хотя плата за него постепенно увеличивалась. Германские войска наносили все более тяжелые потери британским, и при продолжении наступления можно было предвидеть новые тяжелые потери.

По крайней мере наступление получило основание. Немцы теперь с нетерпением ждали осенних дождей, которые должны были прийти им на выручку; главнокомандующий во Фландрии фельдмаршал кронпринц Рупрехт назвал дождь «нашим самым полезным союзником», и он был прав. Была использована новая тактика подавления британской артиллерии и сдерживания пехоты. Германская тактика теперь состояла в том, чтобы первая атака поглощалась передовой линией; противник уступал территорию, чтобы втянуть британскую пехоту в пространство между дотами и укрепленными пунктами, где ее можно было обстреливать продольным огнем пулеметов и артиллерии, а затем вытеснить при помощи сильных фланговых контратак. Британцы тем не менее продолжали занимать территорию, их собственная артиллерия и пулеметы часто рассеивали контратакующих, прежде чем те успевали пройти несколько метров. А потом пошли дожди.

Небольшой дождь прошел 4 октября, в день наступления на Брудзейнде, однако ночью дождь усилился и к рассвету 5-го лил как из ведра. С этого момента дождь, кажется, вовсе не прекращался, и одновременно самая ужасная часть сражения под Пасшендэлем началась на почве, которая была не просто сырой или болотистой, а морем, в котором воронки образовали глубокие омуты, а пропитанная дождями земля напоминала зыбучие пески, не давая опоры ни человеку, ни животному, ни машине. Всякий, кто сходил или падал с сети настилов, покрывающих поле боя, мог увязнуть, быть засосанным и утонуть. Люди, лошади, пушки, танки, транспортные повозки — все находили там гибель, и вскоре стало ясно, что наступление в таких условиях должно быть остановлено.

Хейг, однако, был намерен продолжать оказывать нажим. Обвинения в бесчувственности и некомпетентности, обрушившиеся на него по поводу этого решения, вполне основательны, и теперь совершенно ясно — и должно было быть ясно тогда, — что наилучшее и почти очевидное решение состояло в прекращении наступления. Плюмер, Гоф и Чартерис единодушно придерживались этого мнения, и хотя они готовы были продолжать наступление в случае такого приказа, энтузиазма он у них не вызывал.

Были, однако, два фактора, которые препятствовали принятию решения о прекращении наступления. Первый заключался в том, что, остановившись сейчас, не очистив высоты вокруг Ипра, британская армия все эти месяцы билась попусту. У нее не оказывалось надежной оборонительной линии, которую можно было бы удерживать, и она должна была или оставаться в той грязи, в которой оказалась, или отойти назад. А если бы она отошла назад, пришлось бы все начинать сначала против еще более ожесточенного сопротивления немцев и более мощных оборонительных сооружений.

Кроме того, фактом, не принимаемым во внимание, была уверенность Хейга, что он все еще может занять Пасшендэльскую позицию. Она лежала прямо перед ним, ее было видно невооруженным глазом, когда дождь прекращался; если его войска смогли бы взять ее, это было бы великим триумфом, окончательной наградой за месяцы жертв. В конце концов, дождь должен был прекратиться, и поскольку Плюмер выиграл три полезных боя при помощи фазированного наступления с конца сентября, были все основания предполагать, что он сможет действовать столь же успешно и остаток осени. Поэтому Хейг распорядился продолжать наступление и немедленно столкнулся с сопротивлением Ллойд Джорджа, который был убежден, что главнокомандующий, настаивая на продолжении наступления, «полностью потерял рассудок».

Премьер-министр был не единственным, тогда и позднее полагавшим, что в конце октября 1917 года Дуглас Хейг лишился всякой симпатии и поддержки. 3-е сражение на Ипре продолжалось уже два месяца, потери были велики, успехи — скромны, во всяком случае гораздо меньше обещанных, зима стремительно приближалась, и условия становились невыносимыми… а тут Хейг приказывает наступать. Если человек не сошел с ума, следовал вывод, тогда он совершенно безразличен к страданиям своих людей.

Помимо главнокомандующего Ллойд Джордж избрал в качестве козла отпущения Чартериса, утверждая позднее, что именно доклады начальника разведки питали веру Хейга в то, что враг колеблется и победа все еще достижима. В этом обвинении есть доля истины. Чартерис был склонен видеть просветы в самых черных тучах; в качестве старого друга, который служил с Хейгом с 1914 года и вместе с ним переживал превратности войны, он пользовался значительным влиянием на своего начальника, который к нему прислушивался.

Хорошие новости всегда лучше плохих, и сам Хейг заметил, что «на войне мы склонны верить тому, на что надеялись». Таким образом, проблемы, создаваемые избирательными докладами Чартериса, усиливались его собственным неискоренимым оптимизмом, поскольку он мог позаимствовать один обнадеживающий пункт из одного доклада разведки и преобразовать его в политическое заявление, шедшее гораздо дальше того, что говорилось в исходном докладе. Результатом было убеждение Хейга, что, если он не прекратит наносить удары и продолжит наступление, значительно ослабленная германская армия отступит. Если бы это была война при нескольких постоянных условиях — без случайностей, — у этого взгляда было бы некоторое достоинство. Немцев действительно сильно потрепали за последний год, и германскую армию во Фландрии дубасили несколько недель, но не было никаких признаков, что это поставило превосходную профессиональную армию на грань краха.

9 октября немцы отбили атаку 2-й армии под Пелькапеллем, атаку, обреченную на неуспех плохой работой штабов и слабой артиллерийской подготовкой, а также недостатком координации действий артиллерии и пехоты и, разумеется, грязью. Наступающие просто не могли двигаться вперед, поскольку всякое движение по такой почве было одновременно медленным и изнурительным. Для успеха наступления на Западном фронте требовались одновременно сила и скорость, но из-за грязи наступление под Пасшендэлем было лишено и того и другого. Армия Плюмера потеряла более 9000 человек и продвинулась менее чем на милю. Страдания раненых были ужасны; чтобы вынести носилки из грязи, требовалось шестнадцать человек, и множество раненых были затянуты в грязь и утонули, прежде чем носильщики могли найти их.

Теперь почти всем было очевидно, что наступление должно быть остановлено, но была также деревня Пасшендэль, разбитая и окрученная колючей проволокой, прямо впереди на высотах, на расстоянии одного летнего броска. Эти атаки теперь предпринимались наскоро, установившимися представлениями о необходимости тщательной артиллерийской подготовки и пешей разведки пожертвовали ради убеждения, что враг едва держится и что еще одна атака — ну, может быть, две — и он будет повержен. В результате стали распадаться сами атаки.

12 октября, всего через три дня после Пелькапелля, Хейг обратился ко II корпусу АНЗАК и бросил его на Пасшендэль, последний бастион. 1-е сражение за Пасшендэль продолжалось один день, к вечеру австралийские разведчики вошли в то, что осталось от деревни, и нашли ее покинутой.

Это был, однако, единственный успех, и разведчики скоро отошли, поскольку атака захлебнулась. Артиллерия не могла двинуться вперед, орудия и снаряды глубоко увязли в грязи, пехота напирала как только могла, но у нее не было прикрытия, и огневой вал, к которому она привыкла, невозможно было организовать. Когда батальоны АНЗАК достигли вершины Бельвю, одной из позиций, прикрывающих Пасшендэль, они оказались под сильным огнем и сотнями полегли на колючей проволоке. 3-я австралийская дивизия потеряла 3000 человек за несколько часов. Даже упорные и способные быстро восстанавливать силы австралийцы были ослаблены этой постоянной борьбой в невыносимых условиях. Сражение продолжалось вот уже два с половиной месяца, а 2-я и 5-я армии продвинулись не более чем на шесть миль, потеряв около 200 000 человек, — причем Пасшендэль так и не был взят.

И несмотря на это, Хейг решил двигаться вперед. Теперь, по его расчетам, было самое время, прежде чем погода и условия станут совершенно невыносимыми, для новых атак, и единственной силой, которая могла выполнить эту задачу и давала надежду на победу, были доблестный Канадский корпус и его канадский командующий генерал Карри. 13 октября, через день после 1-го сражения под Пасшендэлем, Карри, находившийся со своим корпусом в составе 1-й армии далеко к югу, получил приказ двигаться с канадцами во Фландрию.

С 1914 года Карри проделал большой путь, поднявшись от бригадного генерала до генерал-лейтенанта и получив рыцарское достоинство в июне 1917 года. Теперь, после отъезда Бинга в 3-ю армию на место Алленби, он по рекомендации Бинга был назначен командующим Канадским корпусом — на самом деле канадской полевой армией в составе четырех дивизий, насчитывающих вместе 100 000 человек, — первый офицер из доминионов, поднявшийся до поста корпусного командира. Это был большой успех, особенно если вспомнить, что было три года назад. Карри был гражданским служащим и не слишком удачливым агентом по продаже недвижимости.

Артур Карри был хорошим — возможно, даже великим — полководцем, любимым своими солдатами, на него хорошо смотрели его британские коллеги и начальники, и он был твердо намерен не позволять Канадскому корпусу вступать в бой, пока он не убедится, что у них есть все мыслимые возможности для успеха. Он также был совершенно убежден, что он не будет служить под началом генерала сэра Губерта Гофа в 5-й армии. Он ясно дал понять это своему командующему в 1-й армии генералу Горну, а Горн передал это в штаб главнокомандующего генералу Киггелу. Хейг спокойно воспринял ультиматум Карри, поскольку эти два человека любили и уважали друг друга. «Канадский корпус отправляется в распоряжение генерала Плюмера, а не Гофа, — распорядился фельдмаршал по рекомендации Киггела, — поскольку он не совсем хорошо сработался с последним. Кажется, тот слишком давил на канадцев на Сомме в прошлом году».

В свою очередь, Карри позднее писал о Хейге: «Я встречал его много раз, и хотя он никогда не был многословен, он всегда производил на меня сильное впечатление. Отвлекшись от его манер, поведения и внешности, которые соответствовали его высокому положению, каждый чувствовал, что имеет дело с глубоко порядочным, достойным, человечным человеком».

Карри имел еще два преимущества: он хорошо знал Ипрский выступ и был в хороших отношениях с Плюмером. Канадец участвовал во втором сражении под Ипром и командовал 1-й Канадской дивизией под Мон-Соррель в 1916 году, прежде чем оказался на Сомме и на возвышенности Вими. Теперь ему предстояло командовать вторым сражением под Пасшендэлем, продолжавшимся две чудовищные недели. Он слышал о сражении и выезжал на фронт, он пошел к Плюмеру и предложил отменить наступление. «Наши потери будут велики, не менее 16 000 человек, — сказал он, — и надо быть уверенным, что успех будет стоить этих жертв».

Плюмер не был в этом уверен, но Хейгу нужен был Пасшендэль, и он был уверен, что Карри возьмет его. Фельдмаршал хорошо представлял себе опасности, которым он его подвергал; несмотря на все свои недостатки, он не испытывал недостатка нравственного мужества. Он посетил Канадский корпус и произнес перед офицерами речь, которую канадские войска запомнили на много лет.

«Господа, стало очевидно, что Пасшендэль должен быть взят, и я приехал сюда просить Канадский корпус сделать это. Генерал Карри решительно противился этому, но мне удалось развеять его сомнения. Я надеюсь, настанет день, когда я смогу сообщить вам, почему это должно быть сделано, но сейчас я прошу вас поверить мне на слово. Могу только сказать, что генерал Карри требовал беспрецедентное количество артиллерии для поддержки канадцев, и я был принужден уступить».

Хейг обычно говорил маловразумительно, но это была мастерская речь. Он не приказывал канадцам взять Пасшендэль, он просил их об этом и прямо признавал, что командующий ими генерал возражал против операции, однако согласился при условии, что его корпус получит мощную поддержку. Канадцы не могли устоять перед таким призывом к их народу и к их солдатской чести и принялись планировать наступление, которое должно было принести фельдмаршалу желаемое.

Карри хотел взять Пасшендэль, однако своим собственным способом и в подходящее для него время. Он первым делом разослал офицеров разведки для сбора всей возможной информации о германских позициях и для детального изучения местности. Наблюдательные посты (НП) для корректировки огня громадной артиллерии были вынесены далеко вперед, и постоянный и точный огневой вал теперь падал на оборонительные сооружения Пасшендэля. С состоянием почвы ничего поделать было нельзя, или так по крайней мере казалось, однако Карри не допускал, чтобы грязь замедляла его наступление.

Как обычно, он отправился на передовую, чтобы лично увидеть местность, и вернулся обеспокоенным устрашающими условиями и огорченным огромным числом непогребенных тел. Одной из его первых директив было заказать парусиновые чехлы для затвора и магазина каждой винтовки и чехлы на казенную часть каждого пулемета, чтобы снизить долю оружия, которое забьется грязью. Это, казалось бы, простое приспособление, но лишь немногие другие соединения озаботились их приобретением, а оружие, попавшее в грязь, не стреляло. В предстоящем сражении большинство канадских пехотинцев должны были по крайней мере иметь возможность стрелять из своей винтовки, и уже это несколько обнадеживало. Карри также побывал в каждом батальоне канадцев во время марша из 1-й армии и сказал им просто, куда их ведут, заверил их, что это может быть сделано, что при верном расчете и смелости Пасшендэль может быть взят.

Он также выдержал яростный спор с начальником артиллерии 2-й армии генерал-майором сэром Ноэлем Берчем, прежде чем добился дополнительных орудий, которые были ему обещаны. Обычно у Канадского корпуса было 230 орудий; Карри увеличил это число до 587, и в значительной части это были тяжелые орудия. Эти орудия начали стрельбу по германским позициям и вскоре стерли проволочные заграждения, которые остановили австралийцев на холме Бельвю. Затем Карри приказал всем тяжелым пушкам, 9,2 и 12-дюймовым гаубицам сосредоточить огонь на дотах. Эти бетонные «почтовые ящики» редко удавалось разрушить, однако тяжелые снаряды и снаряды, попадавшие в перекрытия, производили такое сотрясение, что обороняющиеся приходили в отчаяние.

Карри также выслал вперед грозные канадские пулеметные роты, которые начали ночью поливать пространство позади вражеских оборонительных укреплений шквальным огнем, препятствуя доставке продовольствия, боеприпасов и пополнений на германские передовые позиции. Немцы не замедлили с ответом, и между канадскими и немецкими артиллеристами завязалась дуэль, в которой канадцы едва устояли. Наконец, когда британцы оказались неспособны обеспечить необходимое, на его взгляд, число настилов, Карри оборудовал лесопилку, выявил в своих частях дровосеков и отправил их в тыл валить деревья, пилить доски и сооружать достаточное число настилов, чтобы создать целую сеть дорог через грязь. Эти дощатые дороги, прокладываемые через топь со скоростью 0,4 км в день, были главным оружием в арсенале изобретательного Карри. Теперь можно было пополнять войска на передовой, пододвигать артиллерию, эвакуировать раненых, выносить убитых для достойного погребения.

От этого трудности не стали меньше. Коммуникации были ненадежны, поскольку невозможно было закопать телефонные провода в грязь, и телефонисты сбивались с ног, находя и устраняя обрывы. Орудия с каждым выстрелом глубже погружались в грязь, дистанция стрельбы уменьшалась, и выстрелы начинали ложиться недалеко от передовых канадских окопов, а ничто не приводило пехоту в такое негодование, как обстрел из собственных орудий. Тем временем план двигался далее к атаке пехоты.

Карри решил атаковать в три фазы, три последовательных боевых столкновения для занятия позиции на возвышенности Пасшендэля, рубежи получили кодовые названия в порядке, в котором они должны были быть достигнуты: «Красной», «Синей» и «Зеленой» линий. 3-я и 4-я Канадские дивизии должны были взять два первых рубежа; 1-я и 2-я должны были овладеть «зеленой» линией и подавить всякое дальнейшее сопротивление. Не торопясь с подготовкой, Карри не собирался спешить и в атаке. Между первой и второй стадиями предполагался перерыв в два дня и пауза от пяти до шести дней перед последним наступлением на «зеленую» линию. Наступления эти должны были начаться 26 и 30 октября, а также 6 ноября. Это расписание вызвало ссору с генералом Гофом. Последний планировал наступление своей 5-й армии на 22 октября, просил Плюмера приказать канадцам атаковать в тот же день. Плюмер сообщил об этой просьбе Карри, но тот решительно отказался. Тогда Плюмер сообщил Гофу, что канадцы пойдут в наступление, когда будут вполне готовы, и не ранее, а Гоф поднял крик на совещании, вопрошая: «Кто командует 2-й армией?»

22-го канадцы продвинулись, чтобы облегчить задачу 11 корпуса АНЗАК, а в 5 часов 40 минут 26 октября, после четырехдневного артобстрела, канадский корпус двинулся к вершине. Из-за грязи заградительный огонь перемещался даже медленнее, чем обычно, на 90 ярдов каждые 8 минут. Но и это было слишком быстро, поскольку земля не давала опоры и продвижение больше было похоже на переход реки вброд, чем на пеший марш. Канадские пушки клали снаряды с недолетом, германские доты поливали поле боя огнем, и дождь, который сопровождал все 3-е сражение на Ипре, снова лил как из ведра. Бой в этих ужасных условиях продолжался два дня, канадцы атаковали днем и ночью, отбивали контратаки и снова двигались вперед. Постепенно сражение сосредоточилось вокруг позиции, получившей наименование Лесного склона Пасшендэльских высот, к югу от деревни, которую канадцы взяли в штыковой атаке ночью 27 октября.

«Красная» линия не была полностью занята, однако наконец канадцы заняли плацдарм для следующей фазы наступления, хотя и ценой значительных жертв — 2481 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести, причем потери в некоторых батальонах достигали 70 процентов; четверо были награждены Крестом Виктории. Теперь надо было обдумать следующую стадию операции. Ночами мулы двигались вперед по дощатым дорогам, доставляя запасы продовольствия, снаряжения и гранат, и, когда дождь кончился ночью 27–28 октября, некоторые из канадских частей смогли продвинуться вперед и занять еще территорию. С этих позиций они атаковали 30-го.

Канадцы были не одиноки в этой борьбе. Справа от них действовал I корпус АНЗАК, а слева наступал хорошо подготовленный и упорно сражающийся XVIII корпус генерала Макса. На северном фланге 2-й армии генерал Гоф по-прежнему предпринимал попытки продвинуться вперед со своей 5-й армией, ведя бои за Хутултский лес. Эта низина была океаном грязи, доходившей до колена, и солдаты, сражавшиеся там, быстро доходили до полного изнеможения.

Наступление канадцев 30 числа началось на рассвете, пехота двинулась в 5 часов 50 минут под аккомпанемент огня из 420 орудий. Цель теперь заключалась в овладении позициями, которые не удалось взять 26-го, а также «Синей» линией. Главное препятствие, однако, представлял холм Бельвю, от которого откатились австралийцы, и, как вскоре стало ясно, немцы решили удерживать эту позицию любой ценой и встречали канадцев шквалом пулеметного огня. Несмотря на это, канадцы двигались вперед, и по мере продвижения земля становилась суше, а движение легче. Разведчики даже проникли в деревню Пасшендэль, так же как и австралийские 12 октября, и, как и те, обнаружили, что она пуста, и отошли, когда огонь усилился.

Счастье было переменчиво, но потери везде были громадными. Многие батальоны потеряли до половины состава, и хотя позиция на холме Бельвю и ферма Крест были взяты, батальоны быстро таяли. В секторе 3-й дивизии знаменитые канадские легкие пехотинцы принцессы Патриции получили двух кавалеров Креста Виктории в тот день, но потеряли 363 человека, 80 процентов офицеров и 60 процентов рядовых; только 200 человек из этого блестящего батальона услышали в тот день сигнал отбоя. 49-й (Эдмонтонский) батальон слева от батальона принцессы Патриции потерял 75 процентов людей и… продолжал вести бой.

Сражение за руины Пасшендэля превратилось в «солдатскую схватку», бой небольших групп рядовых, прокладывающих себе дорогу вперед по грязи, атакующих любую неприятельскую позицию, которая оказывалась у них на пути, каждое подразделение поддерживало соседей продольным огнем. По крайней мере канадцы, как британцы на менинской дороге, рассчитались с дотами в полную меру: пехота Карри разносила их один за другим, чередуя огонь с перебежками. Одно отделение поливало бойницы «почтовых ящиков» из винтовок и пулеметов, другое пробиралось вперед, используя малейшие складки местности, чтобы бросить гранаты через входное отверстие или через амбразуры.

Это было медленно, но очень эффективно. К концу дня, хотя большинство целей не были полностью достигнуты, канадский корпус продвинулся более чем на полмили и был близ Пасшендэля. Ради этого корпус потерял 2321 человека, в том числе 884 убитыми. Карри принял решение закрепиться на захваченных позициях и использовать их как плацдарм для дальнейших атак. Его совсем не впечатлили действия 5-й армии Гофа, которая должна была поддерживать его на левом фланге, но не смогла этого сделать. Карри не любил Гофа и не верил в его способности, что могло накладывать отпечаток на его впечатления, поскольку дивизии 5-й армии двигались по гораздо худшей почве против столь же упорной обороны; неудивительно, что они отстали.

Канадцам предстояло продвинуться теперь довольно далеко, чтобы достичь рубежа «Зеленой линии». Карри должен был теперь выдвинуть вперед 1-ю и 2-ю дивизии, и пушки, имевшие решающее значение, следовало передвинуть вперед и вновь пристрелять для поддержки наступления. Закончив с этим, он предполагал начать наступление 6 ноября. Последнее наступление под Пасшендэлем должно было быть чисто канадским делом, во всех остальных секторах должна была работать только артиллерия.

Немцы тоже подтянули свежие войска, и только что прибывшая 11-я дивизия теперь занимала позиции против канадцев. Эти войска держали фронт, когда канадские дивизии двинулись вперед в 6 часов 6 ноября. Карри ради создания неожиданности решился на короткую артподготовку и быстрое наступление, и всего лишь после двухминутного ураганного обстрела огневой вал начал перемещаться вперед, и пехота, двигавшаяся по ничейной полосе и таким образом избегшая германского огня, который велся по их передовым окопам, оказалась в непосредственной близости от них. К 7 часам 45 минутам два канадских батальона 1-й дивизии уже были на «Зеленой линии», в 900 м от окопов, из которых поднялись в атаку.

Тем временем 2-я дивизия взяла Пасшендэль, «груду кирпича с развалинами церкви, множеством разбитых каменных стен, и более ничего не было на этой высоте, сметенной снарядами». Канадцы двигались близко позади огневого вала и заняли деревню так быстро, что защитники руин могли оказать только символическое сопротивление. К 7 часам 40 минутам Пасшендэль был в руках канадцев, и с дальнего края деревни, всего в 60 м над уровнем моря, они могли видеть неразоренную страну за Ипрским выступом, высокие леса и зеленые поля, целые дома, составлявшие разительный контраст грязи, щебню и пням, к которым они привыкли за последние недели.

В течение следующих трех дней канадцы укрепляли свои завоевания под Пасшендэлем. 10 ноября они отбили сильную контратаку, и на этом 2-е сражение под Пасшендэлем и 3-е сражение под Ипром официально завершилось. К этому времени генерал Плюмер отправился в Италию, вдохнуть в тамошние армии бодрости после поражения под Капоретто, 2-ю армию возглавил генерал Роулинсон, а генерал Бинг представил план наступления на Камбре.

Овладение высотами Пасшендэля стоило канадцам потери 12 403 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести, а за все время боев на Ипрском выступе они потеряли 15 654 человек, что почти точно совпадало с предсказанием Карри, когда он согласился начать операцию. В целом сражение стоило британцам и их канадским, австралийским и новозеландским союзникам потери 244 897 человек. Эта цифра включает то, что «Официальная история» называет «естественной убылью» и что может быть сравнимо с потерями на Сомме, где в боях, продолжавшихся более четырех недель, было потеряно 419 654 человека убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

Германские потери так никогда и не были точно установлены, однако в томе британской «Официальной истории», касающемся 3-го сражения под Ипром, опубликованном в 1948 году, приводится цифра 217 000 человек только для германской 4-й армии. Сюда не включаются потери тех дивизий, которые вышли из состава армии во время сражения, а также сражавшихся в составе армейской группы Рупрехта; в результате «Официальная история» считает общие потери Германии приближающимися к 400 000, что большинство историков считает преувеличением.

Сражение под Пасшендэлем вошло в историю как еще одна бойня, бессмысленная битва, плохо направляемая генералами, стремившимися к завладению ненужными территориями ценой человеческих жизней. Что цена, заплаченная за Пасшендэльское сражение, гораздо выше приобретений, слишком очевидно, чтобы это отрицать, однако есть некоторые основания предполагать, что генералы не заслуживают безусловного проклятия за то, что там произошло.

Цели наступления — освобождение бельгийского побережья, поддержание нажима на германскую армию, содействие Франции во время беспорядков в ее армии, овладение высотами вокруг Ипрского выступа и, возможно, прорыв вражеского фронта — были достойными целями. То, что были достигнуты лишь некоторые из них, не может служить достаточным основанием для отказа от попыток их достигнуть, тогда как овладение высотами Пасшендэля, обеспечение Франции передышки для восстановления сил и дальнейшее изматывание Германии должны быть записаны в доходной части баланса этой операции.

Если бы Хейг остановил наступление в конце сентября или после взятия Брудзейнде в начале октября, его солдаты были бы избавлены от ужасов осеннего наступления, а его репутация не была бы так сильно подорвана упреками в том, что он бросал своих людей в бессмысленный бой в невыносимых условиях. Условия были действительно невыносимые, но, несмотря на это, через пять недель канадцы взяли Пасшендэль.

К концу сентября первые две ступени или фазы наступления успешно удались. Британцы теперь удерживали больше половины плато Хелувель, и были все основания для уверенности в том, что, если они будут продолжать, германские войска будут выбиты с высот вокруг Ипра. Дождь поливал немцев так же часто, как и британцев, их укрытия обстреливались столь же тяжело, они понесли такие страдания и приблизительно такие же потери. Характер Хейга повелевал ему наступать, пока Пасшендэль не будет взят и не будет занята какая-нибудь позиция, пригодная для обороны, и в начале октября территория была удержана, а немцы перешли к обороне. И Гоф, и Плюмер возражали против прорыва к Рулеру, но считали возможным продвижение через высоты. В результате сражения под Брудзейнде 4 октября передовые части войск оказались в 1800 метрах от Пасшендэля. А потом опять пошел дождь.

Не все сражение под Пасшендэлем проходило в грязи и под дождем, хотя именно эту картину удержало общественное сознание. Были промежутки хорошей погоды, достаточно продолжительные, чтобы просушить почву до такой степени, что облака пыли стали бедствием артиллерии. Фазы сражения в хорошую погоду имели успех, но потом опять начинался дождь — и всякий раз казалось, что он начинается в решающий момент боя — почва мгновенно превращалась в болото.

Сражение под Пасшендэлем почти могло бы быть победой. Оно началось слишком поздно осенью, ему мешали длительные перерывы между его важнейшими частями, и от задержки, спровоцированной Гофом, между победой Плюмера под Мессинами и началом собственно 3-го сражения на Ипре войскам по большей части не везло на погоду. Зная все это теперь, легко сказать, что наступление следовало остановить после боя за Брудзейнде. Взгляд на карту, однако, показывает, что такая остановка поставила бы британцев в позицию, которую невозможно удерживать, на зиму, особенно 5-ю армию, где местность, иссеченная ручьями, или беками (Штеенбек, Леккерботербек, Зоннебек и множество других), лежащая в низине, быстро превращалась в трясину. Если вы остановились на таком месте и не хотите быть отброшенным назад, у вас только один путь — вперед, и наступление позволит убить множество германских солдат.

Каков бы ни был точный итог, германские потери под Пасшендэлем считаются сотнями тысяч. Даже если они не были больше, чем потери под Верденом, на Сомме, под Аррасом или во время наступления Нивеля или незначительные ежедневные потери, которые происходят на войне, даже когда никакого наступления не предпринимается, они позволили значительно подорвать военную мощь Германии. Эта мощь вот-вот должна была увеличиться, по крайней мере на Западном фронте, поскольку далеко в России разразилась революция. Когда новые правители России заключили сепаратный мир с Центральными державами, десятки германских дивизий освободились для Западного фронта.