Геноцид русского народа

То, что России очень плохо и что демократический эксперимент 1990-х провалился, сегодня признаёт большинство тех, кто ещё не утратил способности мыслить.

Это сделали даже «околопутинские» аналитики, подписавшие, так называемый, «Серафимовский манифест» в начале 2003 года.

Но, что делать? От того, что мы в тысячный раз расскажем о том, как нам плохо, ничего не изменится. Как выкарабкаться из этой ямы?

На сегодняшнем интеллектуальном рынке ходит несколько главных рецептов спасения. Но, увы, ни один из них не подходит.

Назовём первый главный рецепт либерально-западническим. Его приверженцы пытаются доказать, что путь-то, в 1991 году избрали верный, только, вот реформы повели в неправильной, извращённой форме.

В общем, зеркальное отражение горбачёвских коммунистов, которые вопили о «нарушении ленинских норм», при строительстве коммунизма.

Давайте смоделируем этот путь. Давайте доведём ситуацию до логического венца, почти до абсурда.

Давайте представим, что коммунистов более нет, что парламент состоит только из назначенных президентом людей, которые проголосуют за всё, что бы он ни приказал. Хоть за закон о повышении зимней температуры за Полярным кругом.

Пусть эти депутаты принадлежат к одной-единственной партии президента и, без всяких споров, принимают все законопроекты, написанные Грефом или его заместителем, влажногубым юношей Дворковичем.

Вводим полную свободу купли-продажи земли, архильготные условия для иностранных инвесторов, полностью отменяем систему государственных пенсий, заставляем народ платить за всё и жить на корку хлеба в день. Что это изменит?

Да, ровным счётом, ничего. Как мы были в тупике, так в нём и пребудем.

Чтобы выжить в наступающем веке, русским мало установить у себя жёсткий монетаристский режим. Нужно, во что бы то ни стало, запустить инновационную экономику, процесс бурного освоения промышленностью новых технологий, а главное – эти новые технологии создавать, преодолев последствия десятилетнего разгрома нашей науки.

Мало кто из живущих в России, пожалуй, хочет того, чтобы она оставалась в нынешнем виде. Все – по крайней мере, на словах – хотят видеть её сильной и процветающей.

Но, как прийти к такому состоянию?

Увы, читатель, привычного пути к такому счастью у нас нет. Мы не можем перенять «один к одному» ни один из имеющихся на сегодня рецептов экономического успеха – ни немецкого, ни корейского, ни японского. Даже китайский опыт нам не подходит для полного копирования. А потому, всё равно, придётся искать свой путь.

Капитализм бывает разным. И США, и Германия, и Пакистан, и Колумбия – это капиталистические страны, но, как они, при этом, отличаются друг от друга! Строя ультрарыночную экономику, куда попадём мы?

В то, что из России можно сотворить вторую Америку, не верят даже ослы. Ведь, для этого, нужно сделать рублевую систему такой же сильной, как и долларовая. Но, для этого, нужно вернуться в 1894 год и переиграть заново весь XX век.

Не светит нам и европейский путь – с развитием машиностроения, авиационной, кораблестроительной промышленности и т. п. И не только потому, что национальный характер русских, наш культурно-психологический «генотип» коренным образом отличается от европейского.

Вся развитая индустрия, которая существовала в СССР, подорвана. Для её спасения, нужны меры, которые идут вразрез с либерализмом и демократией европейского пошиба. Тут нужна диктатура, перераспределение прибылей и протекционизм.

Нужны вожди, вроде Сталина или Гитлера, чтобы наше машиностроение снова развернулось и пошло на рынки Азии и Латинской Америки, – потому что, только очень жёсткие режимы с сильными армиями способны пресечь попытки западных корпораций уничтожить непрошеного конкурента.

Разве «Боинг» и «Эрбас» смирятся с тем, что индусы и китайцы, вдруг, станут покупать новые «Илы» и «Ту»?

Так что, в рамках либерализма, и такой путь нам заказан.

Может быть, тогда нам стоит превратиться в чисто сырьевую страну и зазывать сюда варягов добывать наши природные ресурсы?

Отметаем его сразу: сырьё у нас прокормит не более 50 миллионов человек. Остальным ста придётся вымереть. Но это – в лучшем случае.

Ведь, Россия, за мизерным исключением, не может предложить мировому рынку какого-нибудь особого сырья, которое будет либо дешевле, чем у других, либо выше качеством.

Нефть выгоднее добывать на Ближнем Востоке, на шельфе Вьетнама, в Гвинейском заливе и в Венесуэле. Чем вбухивать десятки миллиардов долларов в разработку русского неудобья, лучше, за несколько сотен миллионов, совершить переворот в Венесуэле и завладеть тамошними нефтяными промыслами.

В Восточную Сибирь инвесторы всерьёз придут лишь тогда, когда в этих, более удобных районах планеты нефть исчерпается. Даже, если весьма сомнительное потепление климата превратит Сибирь в край довольно жаркий, процесс ускорится мало – вступят в силу факторы дороговизны перебросок нефти на мировые рынки.

Нам придётся делать это по суше – тогда как арабы или вьетнамцы способны использовать гораздо более дешёвый морской транспорт. Им-то, что? Подогнал танкер прямо к терминалу у самых буровых – и заливай в него товар.

А нам, до тех терминалов, придётся гнать «чёрное золото» по трубам тысячи вёрст, что очень дорого. Да и что-то не чувствуется глобального потепления, вопреки всем воплям о нём. У нас морозы, как трещали, так и трещат.

Но, удобные для разработки месторождения исчерпаются не ранее 2025 года. До того срока, мы богу душу отдать успеем. К тому же, развитые страны весьма мало наращивают потребление нефти.

Если же, западная экономика и «азиатские тигры», в начале третьего тысячелетия, резко убыстрят темп инноваций в производстве, то будут найдены альтернативные источники энергии и произведены ещё более экономичные двигатели, отчего потребление нефти на планете резко упадёт. Она сильно подешевеет, следом за ней, упадёт в цене газ – и мы обанкротимся.

Лес нас тоже не спасёт: он у нас не того качества и слишком малопродуктивен, чтобы вытянуть всю страну. На внешнем рынке нас забивают теперь и США: у них – климат помягче, лес растёт быстрее и не таёжных пород. К тому же, у них полно искусственных, промышленных монолесов: не будешь их рубить – вредители сожрут.

Рыбные ресурсы? Ситуация – чуть лучше. Но они, при сегодняшних способах добычи, способны обеспечить жизнь лишь Дальнему Востоку России.

Ориентация на чисто сырьевой путь развития – это крах. Это – совершенно обеспеченное впадение в нищету, приход массовых неграмотности, эпидемий и межнациональных конфликтов.

Сырьё даёт гораздо меньше доходов, чем промышленные товары, и сущий мизер – по сравнению с производством программного обеспечения, спутников и самолетов.

Те, кто вздыхает: «Да ведь, у России столько природных богатств!» – либо наивные люди, либо дураки.

Путь второй – старосоветский. Его предлагают нам и коммунисты старого закала, и многие другие оппозиционеры.

По сути дела, это – вторая индустриализация России. Предположим, что президент-диктатор, со своей единственной партией, решил сделать упор на тяжёлое машиностроение, крупнотоннажную химию, на производство энергии, на индустриализированное, высокопроизводительное сельское хозяйство.

«Да! Да! – восклицает тоталитарный читатель. – Именно так! И тогда, русские смогут сделать то, о чём им сказали вначале: снова стать сверхдержавой и прорваться на растущие рынки Востока!»

Но, погашу горящий взор патриота. И этот путь для нас закрыт, запечатан наглухо историческим обвалом. И тому есть несколько причин.

Прежде всего, этот путь – неимоверно труден и запредельно дорог. Техническая культура Советского Союза, как у всякой иной великой страны, – хрупка.

Господство варваров, длившееся с 1991 года, прошлось по ней смерчем разрушений, сапогами вандалов. Оказались разорванными множество производственных цепей, в запустение пришли многие заводы и фабрики, утрачены сотни технологий, потеряны навыки и знания миллионов человек.

Чтобы восстановить всё это, нужно полтора триллиона долларов и много лет работы без прибыли. Придётся закупать огромное количество нового оборудования, вновь готовить миллионы рабочих и инженеров.

Нам не хватит ни денег, ни времени. У нас уже нет больших запасов минеральных ресурсов, выгодных для разработки, легкодоступных. Все «сливки», в виде обильных месторождений, либо сняты за прошлые годы, либо оказались за рубежом, с расчленением СССР.

Сельское хозяйство русских – развалено: надо очень много в него вложить, чтобы обеспечить, хотя бы, собственные нужды. К тому же, сельское хозяйство в России – нерентабельно, по мировым меркам: мы не можем снимать четыре урожая в год, как во Вьетнаме или Южном Китае. Или даже два, как в Южной Корее.

Сельское хозяйство Америки, Южной Канады (на широте Узбекистана), даже Германии и Франции – гораздо продуктивнее нашего, в силу более мягкого климата. На мировой рынок, и так переполненный продовольствием, нам уже не выйти.

Новой индустриализации понадобится много энергии. Но, электроэнергетика – изношена: она не выдержит резкого роста энергопотребления. Примем мы реформу по Чубайсу или нет – всё равно, нужно вложить десятки миллиардов долларов в её спасение.

Да и не успеваем уже к сроку. Пока мы будем поднимать новые индустриальные гиганты, сидя на хлебе и воде, Китай уже развернётся со своими машиностроением и металлургией.

Есть тут и вторая причина. Она – в том, что индустриальная эпоха уходит в прошлое.

Пытаясь воспроизвести 1930-е годы в 2000-х, мы неминуемо проиграем странам, которые развивают наукоёмкое производство, индустрию будущего. Оно – гораздо прибыльнее тяжёлой индустрии.

Мы, конечно, должны перевооружить унаследованные от СССР и ещё работающие производственные комплексы. Но нельзя кидаться в прошлое, когда нужно прорываться в грядущее.

Стало быть, и советский экономический путь – невозможен.

Тогда, возьмём вариант третий – японо-корейско-китайский (по нему ещё идут, например, Бразилия, Индия или Вьетнам).

Начинаем с массового производства товаров, которые не относятся к наукоёмким. Иными словами, начинаем шить трусы и лифчики, штаны и рубашки, клепать кастрюли и миксеры, собирать видеомагнитофоны и автомобили (из импортных частей). Развернёмся на ниве бытовой электроники.

Всё это поставляем на внешний рынок и зарабатываем деньги, укрепляем свои промышленные корпорации.

Переходим на позиции развивающихся промышленных стран «второго мира». Постепенно начинаем наращивать малотоннажную химию, микроэлектронику, биотехнологию, производство компьютеров.

И только потом, совершаем рывок в «первый мир» – в экономику производства высочайших технологий, идей, ноу-хау, становимся одним из мировых игроков на финансовых рынках.

Вроде бы, вот – наш путь. Даже военная диктатура в сию схему ложится: как в Чили, так и в Южной Корее.

Греет даже пример Китая: тот, намного отставая от Россиянии, по части свободы слова, приватизации и акционирования, не имея никакой частной собственности на землю и «свободных выборов», только за счёт жёсткого, обеспечивающего порядок режима, привлекает в свою экономику в десятки раз больше частных инвестиций, нежели либерально-демократическая Россияния.

Идею пути в «первый мир» через «второй» можно отыскать даже в экономической программе центра Германа Грефа. Сам Греф публично говорил, что мечтает о превращении России в подобие Бразилии.

Если же продраться сквозь три сотни страниц его программы, то, в общем, замысел ясен: к станции «Вторая Америка» (лет через 100—200) – через промежуточную станцию «Бразилия».

Хорошо-то хорошо – да только такой путь русским заказан начисто.

Чтобы стать страной нового индустриального мира, последовав по догоняющей траектории, по уже старому индустриальному пути, России нужно соответствовать сразу нескольким факторам.

Помимо жёсткой власти, которая обеспечит единство и страны, и действующих на её территории законов, ещё надо иметь:

1) дешёвую и квалифицированную рабочую силу, способную довольствоваться малыми деньгами, но делать вещи на мировом уровне качества;

2) дешёвые и доступные природные ресурсы;

3) мягкий климат, который позволит не тратить сумасшедшие деньги на отопление цехов и на разгребание снега;

4) удобную транспортную инфраструктуру: так, чтобы товары и комплектующие не пришлось перебрасывать по суше более, чем на две-три тысячи вёрст, незамерзающие гавани, чтобы эти товары по свету на кораблях развозить.

Что мы из этого имеем? Ничего.

Дешёвая рабочая сила в России?

Да, она – дешёвая, но она – дороже, чем у стран-конкурентов. Ведь, при поставках массового товара на мировой рынок нам придётся соревноваться с такими государствами, как Индия, Китай, Бразилия, Вьетнам, Пакистан, Мексика, Таиланд и Тайвань, Малайзия и Филиппины.

Знаете, как иногда эти страны называют? Странами «тропического капитализма».

Сколько там рабочие получают? Как американские сто лет назад – по сорок-пятьдесят долларов в месяц. Сотня долларов в месяц считается очень приличным заработком.

И неудивительно: в тех странах работягам не нужны ни валенки, ни шапка, ни телогрейка. Им можно жить в картонно-фанерных домиках, не тратя ни цента на отопление дома – там зимы-то нет.

Побывайте в Пекине, в этом сравнительно северном по азиатским меркам городе. Там зимой пару раз, бывает, снежок легкий порошит – так там, в большинстве домов, просто нет центрального отопления. А у нас, сотня долларов с носа улетит только за жилищно-коммунальные услуги.

При этом, читатель, в промышленности южных стран используется самая экономичная техника, самое современное западное оборудование. То же самое, на которое может рассчитывать и Россия, вздумай она пойти по пути Китая или Тайваня.

Однажды мы беседовали с вице-президентом «Газпрома» Петром Родионовым. С человеком, так сказать, реального дела, а не с оторванным от жизни кабинетным «экономистом». Родионов показал расчёты, сделанные специалистами Академии наук.

Оказывается, самая холодная страна западного мира – это Канада. Однако, если в России завести такую же передовую технику, как и в Канаде, если также экономно расходовать тепло – всё равно затраты на преодоление тяжёлого климата у русских окажутся в полтора раза выше, нежели у канадцев.

Почему?

Потому, что вся масса народа, промышленности и сельского хозяйства Канады сосредоточена в южных штатах, на широтах Узбекистана и южной Украины. И то, Канаде приходится на мировом рынке туговато: промышленность там развивается плохо.

В этом случае (техника – та же и издержки – те же), нам придётся тоже платить своим рабочим не выше сорока долларов в месяц – не больше, чем в Азии. Потому, что если мы сделаем зарплату больше – то наши рубашки, видеомагнитофоны или электрочайники на мировом рынке получатся дороже китайских или бразильских. Их никто покупать не будет.

О советских иллюзиях, насчёт того, что путёвки, отпуска, лечение в поликлиниках может оплачивать не рабочий, а его предприятие, можно забыть. Ведь, это тоже ложится на себестоимость выпускаемого товара.

Если мы, идучи во «второй мир», положим нашим работникам зарплату выше, чем в странах «тропического капитализма», то все выпущенные вещи сможем продавать, в лучшем случае, лишь у себя дома за рубли. Никто в мире их не возьмёт.

Пример – налицо. В России 2000-х годов, как и в Китае, производится масса товаров под западными марками: шампуней, сигарет, автомобилей на сборочных заводах, электротоваров, кроссовок и ботинок.

Да вот, только они в России же и продаются. На мировой рынок они выйти неспособны. Хозяева предприятий продают эти «иностранные» товары на Руси, меняют заработанные рубли на доллары – и доллары эти вывозят прочь.

А вот, в Китае и Социалистической Республике Вьетнам, товары, выпускаемые под западными марками, идут, прежде всего, на вывоз, принося стране валюту. Доллары не утекают из их стран, а, наоборот, в них приливают. И ещё, в каких количествах!

Побывайте во Вьетнаме – там просто в глазах рябит от массы новых фабрик под вывесками «Дэу», «Рибок», «Панасоник». Вкладывают акулы мирового капитализма в социалистический Вьетнам, не боятся.

У них, под Ханоем, уже технопарк для высокотехнологичного и информационного производства создан – а у нас в Москве только супермаркеты открывают.

Можно ли прожить в России на зарплату «тропического рабочего»? Невозможно.

Вьетнамец у себя проживёт – ему трусов, майки да соломенной шляпы на весь год хватит. Он ещё, при этом, и детишек плодит.

А, что у нас на 40 долларов в месяц сделать можно?

Даже на еду, курево и на проезд общественным транспортом не хватит. О покупке одежды на период полугодовых холодов мы уж не говорим. О медицинском обслуживании, рождении и воспитании детей – тоже. А ведь, надо ещё оплачивать отопление квартиры, которое, за три месяца зимы, влетит а годовую зарплату азиатского рабочего.

Чтобы продавать массовые товары на внешнем рынке не хуже конкурентов из тропических стран, русским придётся отказаться от отопления жилищ, оставить дома, от силы, пару лампочек, забыть об отпусках, больничных и пенсиях (у азиатских рабочих этого нет).

То есть, мы можем, конечно, воспользоваться диктаторским режимом, установить такие зарплаты и лаже кое-чего продать на мировом рынке.

Да вот, только через несколько лет, Россия завалится: у нас вообще народ детей рожать перестанет. А бывшее в 70-е годы советское качество жизни всем покажется сразу действительным и подлинным коммунизмом.

А потом – так ли уж квалифицированна нынче наша рабочая сила, чтобы выигрывать у вьетнамских, китайских или мексиканских работников?

В 1985-м или даже в 1991-м, в Советском Союзе такие вышколенные рабочие имелись. Да вот только, с тех пор, были десятилетний развал, огрубление и опрощение производства и даже, полная остановка целых отраслей промышленности.

За эти годы люди, потеряв работу, поумирали, состарились, растеряли навыки, поспивались. Квалификация рабочих в России сильно упала. Не в лучшем положении оказались и профессионально-технические училища и техникумы – кузницы рабочих кадров.

Так что, можно сколько угодно мечтать о новой Бразилии, среди родных елей да осин, уповая на повторение Россией тайваньского варианта. Да вот, только губу закатать придётся.

И нечего кивать на пример России начала XX века. Мол, тогда у нас была дешёвая рабсила и к нам шёл западный инвестор. Полноте, господа!

В начале XX столетия, Россия действительно была индустриальной страной с самой недорогой квалифицированной рабочей силой. Но только, с тех пор, к индустриальному и постиндустриальному миру добавились Тайвань и Китай, Мексика и Малайзия.

Они пальму первенства взяли. Не говоря уже о том, что та, начала XX века, Россия закончилась 1917 годом.

Итак, дешёвой рабочей силы у нас нет. Как с остальными факторами успеха?

По климату мы сразу проигрываем – ни в одной стране «второго мира» такого холодного климата нет. Мы только на громадных отопительных расходах и на строительстве капитальных, защищающих от мороза зданий, сразу теряем привлекательность для мировых инвесторов, по сравнению с Малайзией или Китаем.

Это блестяще доказал Андрей Паршев в своём – уже классическом труде «Почему Россия не Америка?»

Дешёвые и доступные ресурсы?

Мы их уже исчерпали, остались лишь ресурсы трудные. Это прежде нам доставался газ Ямала, а теперь, придётся добывать его со дна Баренцева моря и вложить для этого втрое больше средств, чем вкладывал СССР в свои ударные стройки.

Удобная транспортная инфраструктура? У нас её тоже нет.

Честно говоря, выше всех наших «политологов от экономики» я ставлю крестьянина-монархиста Ивана Солоневича, ярого антисоветчика, умершего в 1950 году. В конце 1940-х вышла в свет его замечательная «Народная монархия», где Солоневич, самым выразительным языком, описал перспективы краха России от вхождения в мировой рынок по нашим «реформаторам». Вот цитата:

«…Территория САСШ (Северо-Американские Соединённые Штаты, старое написание США. – М.К.) охраняется от всякого нашествия двумя океанами. Она представляет собой опрокинутый треугольник «Миссисипи – Миссури со всеми его притоками». САСШ не имеют ни одной замерзающей гавани. Их северная граница имеет среднюю температуру Киевской губернии. Их естественные богатства огромны и расположены в самых старых областях страны.

Россия ни от каких нашествий не охранена ничем. Её реки упираются или в Ледовитый океан, или в Каспийский тупик, или в днепровские пороги. Россия не имеет, собственно, ни одной незамерзающей гавани – единственное государство мира, отрезанное от морей не только географией и историей, но даже и климатом.[1]

Замерзающие реки и моря заставляли русский торговый флот бездействовать в течение трёх-шести месяцев в году – и одно это уже ставило наш морской и речной транспорт в чрезвычайно невыгодные условия, по сравнению со ВСЕМИ остальными странами мира.

Половина территории России (48 %) находится в области вечной мерзлоты.[2]

Естественные богатства России, как и её реки, расположены, так сказать, издевательски: в центре страны нет вообще ничего. Там, где есть уголь, – нет руды, и где есть руда – там нет угля. В Кривом Роге есть руда, но нет угля, в Кузбассе есть уголь, но нет руды.

Пока Урал работал на древесном угле, Россия вывозила лучшее в мире железо. Когда истребление лесов и прогресс техники потребовали соседства угля и руды, то русская промышленность оказалась в заколдованном круге.

Для того, чтобы «освободить» Донбасс, нужно было покончить с кочевниками. Когда с ними было покончено – нужны были железные дороги, чтобы возить руду в Донбасс или уголь – в Кривой Рог. Для железных дорог нужно железо. Для железа нужны железные дороги.

Эта проблема до сих пор не решена экономически: да, можно возить руду с Урала в Кузбасс и – встречными маршрутами – уголь из Кузбасса на Урал, но сколько это стоит?

Золото, нефть, уголь и руда разбросаны у нас по окраинам страны. В её центре нет, собственно, ничего. В

Германии, Англии и Соединённых Штатах всё это расположено в центрах и рядом. Рур, Пенсильвания, Бирмингем. Для транспорта всего этого имеются незамерзающие реки и незамерзающие порты.

Есть и незамерзающая земля: строительный сезон в средней Германии равен десяти месяцам в году, а в Южной России – пяти-шести месяцам и в северной – только трём. Советы пытались удлинить этот сезон, так называемыми, «тепляками», дощатыми футлярами над строящимися зданиями. Технически это оказалось выполнимо, экономически – не под силу.

И даже в нашем сельском хозяйстве, традиционном промысле Святой Руси, не всё обстоит благополучно: чернозём страдает от засухи, достаточное количество влаги получает только северный суглинок. Отсюда – ещё одно парадоксальное обстоятельство: на нашем тощем Севере сельское хозяйство оказывается рентабельнее, чем на нашем жирном Юге.

Исходное ядро русской государственности выросло в географических условиях, которые не давали абсолютно никаких предпосылок для какого бы то ни было роста.

Москва не имела никаких “естественных богатств”, если не считать леса, который давал пушнину и в котором можно было кое-как спрятаться от татарских орд… Москва не имела даже и пахотной земли: хлеб доставлялся из-за Оки, из «Дикого поля», уже совершенно открытого кочевым набегам.

История Америки повествует о благоговейном изумлении, которое охватило первых переселенцев… Джон Смит писал: “Никогда ещё и небо и земля не были так согласны в создании места для человеческого жительства”.

Действительно: мягкий климат, плодородная земля, обилие леса и дичи, незамерзающее море с обилием рыбы, возможность почти любой сельскохозяйственной культуры умеренного климата, лесные промыслы, которые давали сырьё для судостроения, гавани…

И никаких нашествий. Индейцы, без боя, отступали в глубь страны, поставляя оттуда меха для дальнейшего товарооборота. Это была действительно “господа бога собственная страна”.

Что было в Москве? Тощий суглинок, маленькая Москва-река, суровый климат, ближайшие моря отрезаны со всех сторон, и из-за Оки, с “Дикого поля”, – непрерывная, всегдашняя, вечно нависающая угроза смертоносного татарского набега.

Если в Северной Америке “небо и земля” действительно, как будто, сговорились в «создании места для человеческого жительства», то в России и небо, и земля, и климат, и география, и история, и политика, как будто, сговорились, чтобы поставить народ в, казалось бы, совершенно безвыходное положение: а ну-ка, попробуйте!

Попробуйте выжить…»

Россия 2000-х годов это – лишь остаток Великой России 1991-го. В тот год наша территория сократилась до пределов, которые мы имели в XVI—XVII веках. Потеряны самые благодатные земли Украины, Новороссии, Таврии, Закавказья, Южного Урала и Казахстана, Средней Азии…

Мы остались на самых неудобных, с точки зрения глобализированного рынка, самых холодных землях мира.

Теперь нам, живущим на этой земле, предлагают свободно конкурировать на мировом рынке с землями, где круглый год – лето. Нам предлагают соревноваться с Америкой, север которой – это наша Кубань, а юг лежит в субтропиках.

«На северо-востоке Руси – в Волго-Окском междуречье, в Поволжье, в глухих заволжских лесах природа гораздо беднее, чем в княжествах Чёрной, Белой, Малой – Западной или Юго-Западной Руси. Дольше и злее зима, короче лето. В Закарпатье безморозный период длится 230—240 дней в году. В Московской области – только 170.

Приходится гораздо серьёзнее готовиться к зиме. Чтобы жить на северо-востоке, необходимы и гораздо более основательные дома, и больше тёплой одежды, и хорошая пища. Голодный человек рискует не выдержать морозов, даже если он хорошо одет…

На северо-востоке природа очень небогата. Урожайность одних и тех же культур в Волго-Окском междуречье и на Киевщине различается в несколько раз. Чтобы получить такое же количество зерна, нужно больше земли…

Вторая важнейшая особенность северо-востока – континентальность. Чем дальше на восток, дальше от океанов, тем короче осень и весна. В Северной Франции зима длится всего три месяца. Сельскохозяйственный год, соответственно, девять месяцев в году.

Но, при этом, весна длится два месяца, и столько же – осень. Тепло и наступает, и отступает медленно, постепенно. Не зря же, именно из Франции идет демисезонная одежда. Демисезонная – от слова “деми-сезон” – “между сезонами”. Одежда на то время года, когда нет ни зимы, ни лета…

На северо-востоке Руси зима продолжается добрых полгода, на севере даже дольше, а весна и осень так коротки, что возникает реальная опасность не успеть с посевом хлебов или с уборкой урожая.

Значит, работа на рывок. Тем более тяжкая работа, что вывозить на поля нужно больше зерна, а вспахать и засеять нужно большие площади, чем в любом уголке славянского мира…

Складывается традиция работы на рывок, бешеной “вкалки” без сна и еды, до седьмого пота. Отчаянной гонки за просыхающей землей, за стремительно надвигающимся, наступающим на пятки летом. Лето ведь, короткое, и, если опоздать с посевом, можно не получить урожая… Такой же аврал – и при уборке урожая…

И это тоже отражается на народном характере. Те, кто организует сельскохозяйственный год в режиме труда «на рывок», с большей вероятностью, так же построят и собственную жизнь, и жизнь общества.

Вообще, всякое бытие видится человеку, как соединение рывков, сверхусилий, когда “рваться из сил, изо всех сухожилий” не только правильный, а единственно возможный способ действовать…»

Это цитата из труда «Россия, которой не было» современного историка Андрея Буровского, который откровенно неприязненно относится к великороссам-московитам, обитателям Северо-Восточной Руси, Московии.

Он – совершенно прав: до 1950-х мы были преимущественно крестьянской страной, и наш национальный характер столетиями ковался именно в такой жизни, «вопреки всему». То, что русские смогли создать государство на таких землях и простоять почти тысячу лет, – это единственный в истории Земли подвиг такого рода.

Вы скажете, что живут как-то скандинавы и датчане?

У них климат мягче, читатель, – их омывает тёплое течение Гольфстрим. Вы укажете на Северный Кавказ? Между прочим, Ростовская область – самая северная зона виноградарства в мире, а вся территория США лежит в зоне гораздо более благоприятной климатически, нежели наша Кубань.

Есть у нас и благодатный Кавказ, да только там – царство жутких межнациональных страстей, очаги множества войн.

Можно представить вовсе небывалый сценарий: что президент решительно превратит страну в закрытую корпорацию, закроет границы для ввоза импортных готовых товаров и установит внутри РФ низкие цены на энергию – чтобы компенсировать огромные расстояния и холодный климат.

Но это можно только представить, и весьма ненадолго: потому, что никто ему этого сделать не даст. Его заживо съедят и Запад (который держит в руках валютные вклады россиянской «элиты»), и сама «элита», которая живёт на импорте и растранжиривании нефтедолларов.

«А вступление в ВТО? – спросит иной продвинутый читатель. – Вот, что сделает брэнд России более привлекательным, что подхлестнёт наше развитие».

Подхлестнёт. Эпоха глобализации вообще похоронит ныне уже отсталую нефтегазосырьевую Россию, превратив её в последнее захолустье мира.

Вы задумывались, читатель, над этим модным словечком – «глобализация»?

Вы представляете себе, что она несёт каждому русскому?

Глобализация – это порядок, при котором бизнесмен, сидя в Лондоне и Париже, способен, с помощью компьютера и информационных сетей, в считанные минуты, найти нужный товар в любой точке планеты и моментально его купить по самой выгодной цене. Те же сети позволяют ему так же молниеносно перевести продавцу деньги.

Догадываетесь, чем это пахнет?

Это значит, что деньги покупателей всего развитого мира побегут только к самым эффективным производителям картошки, нефти, зерна, металла, трусов, автомобилей, ботинок – да всего на свете. И в этом мире Россия, у которой разгромлен высокотехнологичный комплекс, неминуемо проиграет.

Почему?

Да потому, что цены на сырьевые и простейшие товары в глобализированной экономике будет диктовать тот, у кого нет астрономических затрат на отопление и разгребание снега, тот, у кого, чёрт возьми, работяги вкалывают в трусах и майках круглый год, довольствуясь сорока долларами в месяц, у кого урожай можно снимать не раз в год, как у нас, а трижды-четырежды!

Вы представьте себе на миг, что в Бразилии, с её сотнями рек, каждая из которых превосходит по мощи стока сибирские, построят мощные ГЭС и алюминиевые заводы и что вся эта индустрия выбросит на рынок металл намного более дешёвый, чем тот, который идёт из Красноярска и Братска.

Вы представьте себе момент, когда, рано или поздно, хлынет на рынки дешёвая иракская нефть с месторождений в Курне и Румейле, когда начнётся разработка «чёрного золота» в Гвинейском и Тонкинском заливах и когда мир получит нефть, которая дешевле сибирской в разы.

Что нас ждёт, в таком случае?

В глобализированном мире будет хорошо жить тому, кто делает вещи, которые можно продавать с наценками в десятки и сотни процентов.

То есть, процветание ждёт изготовителей спутников и телесистем, компьютерной техники и программного обеспечения, хозяев суперсовременной медицины и производителей лекарств. Ну, ещё и авиастроителей, и микроэлектронщиков.

Где всё это в нынешней России, читатель?

Уже сейчас Индия производит в десятки раз больше программного продукта, чем русские, продавая его на мировом рынке в объёме, до полутора миллиардов долларов ежегодно.

Но и тут климат нас сдерживает. Уже сейчас программисты в Индии – дешевле, чем в нищей России. Потому что индус может работать за 25—40 долларов в час, тогда как у нас, даже в провинции, программист требует 50-100 долларов.

В мягком индийском климате воздвигнуты тринадцать технополисов, целые городки-кампусы с удобными домиками для программистов, с оздоровительными центрами и бассейнами на открытом воздухе. Нам всё это обойдётся гораздо дороже.

Что из всего этого вытекает? То, что обычный, индустриальный путь спасения нынче для России закрыт наглухо. Запечатан на веки вечные.

Россия – страна, уникальная по своим природно-географическим и климатическим условиям. Страна, по определению, «нерентабельная» и «высокозатратная», по меркам нынешнего мирового рынка.

Поэтому, драма наша заключается ещё и в том, что русские, при всём желании, не могут воспользоваться ни одним из рецептов экономического подъёма, известным на сегодня. Ни китайский, ни немецкий, ни корейский опыт нам не подходят – за исключением, лишь некоторых элементов.

Это – очень неприятный для нашей интеллигенции вывод.

Русская, а потом советская образованщина никогда не любила жить своим умом. Ей всегда хотелось схватиться за новомодную западную (восточную) теорию и приложить её к России. Это ведь, так удобно: мозги не напрягаются, всегда можно пригласить умных зарубежных советников.

Знаменитый современный историк Андрей Фурсов эту страсть отечественной «элиты» хорошо сравнил со вкусами тех, кто фотографировался у курортных фотографов начала XX века.

Если помните, то тогда было модно совать голову в дырки больших холстов, на которых рисовали разные картины и пейзажи. Сунул голову и вот, ты предстаёшь в образе кавказского абрека, русалки или циркового силача, и фотограф запечатлевает тебя в понравившемся образе.

Нежелание думать, лень в поисках национального пути, приняли размеры всероссийского бедствия.

Я, например, готов смертным боем лупить либералов за то, что они сделали с моей страной. Именно на их совести лежит деградация моей страны, отбрасывание её в восемнадцатый век.

Но, я не разделяю и лозунгов твердолобых коммунистов брежневского покроя, которые хотят отбросить страну в середину XX века. Они призывают к национализации устаревшей, изношенной промышленности – что может быть глупее?

В этом случае, приватизаторы скроются за рубежом с выжатыми из советских заводов миллиардами, а государству останутся груды металлолома. И придётся искать новые миллиарды долларов, чтобы вкладывать и вкладывать в это мёртвое царство.

Обе силы – и либералы, и твердолобые коммунисты – тянут нас в прошлое. Коммунисты, конечно, намного прогрессивнее «демшизы», потому что зовут вернуться ко временам паровозов и пулемётов, а не кремневых мушкетов, как эти, с трехцветным флагом.

Но, и те, и другие, обрекают нас на поражение в мире микрочипов, информационных сетей, спутников и сверхгибких производств на революционных технологиях.

Нет ничего дурнее попытки возродить экономику фабричных труб и конвейеров в мире, где индустриальный порядок умирает.

– Нет уж, господа-товарищи, мы пойдём другим путём. Очень смелым и необычным – потому что обычных путей спасения у России больше нет. Нет – и всё тут. И если спасти русских может только чудо, нужно совершить чудо.

Нам нужно быть сегодня безумными, буйными фантазёрами. Такими же безумцами, какими были те, кто, в пору парусов и вёсел, мечтал о пароходах и о летающих машинах. Или, как те русские, которые, хлебая морковный чай среди тифа и разрухи Гражданской войны, создавали план электрификации страны, набрасывали чертежи скоростных самолётов и космических ракет.

«Кларк установил, как сделать великое открытие или эпохальное изобретение. Выясни, что, по общему мнению, самых авторитетных специалистов, невозможно осуществить, – и осуществи это». Так, ещё в 1980 году, написал в своём романе «Число Зверя» великий фантаст Роберт Хайнлайн.

Мудрые слова. А потому – к чёрту все авторитетные мнения толстозадых экономистов, на свалку все бредни от МВФ, Гайдаров, грефов и прочих!

Нужно сделать что-то безумное, на что в мире ещё никто не решился. Терять-то нам, всё равно, нечего…

Эссе об инвестициях

«Из России идут только хорошие новости. Владимир Путин остановил финансовое падение страны, наполнил государственный бюджет нефтедолларами и продолжает осуществлять контроль над постоянно растущей национальной экономикой. Он поставил у власти либерально настроенных профессионалов, реформировал налоговую систему и планирует более полно узаконить права частной собственности.

Каркас рыночной экономики создан. Дальше России требуются лишь иностранные инвестиции. Но, почему-то, Запад остаётся весьма скептически настроенным и не торопится аплодировать этим позитивным изменениям…»

Так говорил Александр Рар из Немецкого общества по внешней политике. И было это на конференции «Россия в системе международных отношений», которую, в феврале 2001 года, проводил Национальный совет по разведке США.

Впрочем, подобных речей на ту же тему произнесли (и ещё произнесут!) тьму тьмущую.

Автор этой книги помнит, как, в конце 1994 года, тогдашний вице-премьер Александр Шохин вёл переговоры с депутатами Европарламента.

Он тоже жаловался: мол, не жалели сил на рыночные реформы, всё сделали, как на Западе, – а инвесторы с Запада к нам всё не идут и не идут.

По своей работе, мне лично приходилось еженедельно присутствовать на заседаниях правительств Черномырдина, Кириенко, Примакова, Степашина, Путина и Касьянова в 1994—2001 годах.

Господи, сколько же говорилось о привлечении иностранных инвестиций за всё это время. Мол, вот-вот, ещё немного – и они придут.

Но, годы текут один за другим, а инвесторы, с гигантскими вложениями, не идут. И придут ли вообще когда-нибудь?

По моему глубокому убеждению – никогда.

Вот, тот же А. Рар находит «гениальное» объяснение: реальная власть, при Путине, попала в руки бывших сотрудников КГБ, а они, дескать, принялись строить рыночную экономику без гражданского общества и без настоящей демократии.

На конференции 2001 года к подобным объяснениям прибегали часто, приплетая сюда и то, что Путин, мол, давит свободу слова и независимое телевидение. Подобные объяснения умиляют меня до глубины души.

Призывы к России, поправить экономику, за счёт углубления демократии, соблюдения прав человека и обеспечения свободы слова, звучат на международных толковищах так же часто, как когда-то на пленумах КПСС раздавались призывы добиваться экономического роста, за счёт неукоснительного следования заветам Владимира Ильича Ленина.

Интересно, а почему, в таком случае, по части привлечения иностранных инвестиций лидирует красный Китай, в котором и свободы слова нет, и гражданского общества, в западном понимании этого слова, и демократия не ночевала?

Хотя, в нём и частная собственность не настолько защищена законодательно, как в РФ, и огромный госсектор в экономике есть?

Почему это, гораздо больше России инвесторов привлекают авторитарные и почти диктаторские режимы азиатско-тихоокеанских стран с их мощными полицейскими машинами подавления всякой демократии?

Ответ – прост: в том же Китае есть железная власть, которая не занята предвыборной метушнёй каждые четыре года, которая обладает внятным представлением о том, какая политика ей нужна, и проводит эту политику умно и неуклонно, гарантируя инвесторам соблюдение подписанных с ними договоров.

Понятное дело, что подобных условий россиянское государство обеспечить инвесторам не может органически, хоть рассади во все правительственные кресла исключительно полковников КГБ.[3]

В Россиянин нет элиты, одержимой национальным идеалом, одним образом русского будущего, ради которого, она могла бы повести за собой народ – на труд и подвиги.

Но и последовать совету Рара (и ему подобных западных умников) мы тоже не можем. Ведь, они нам что рекомендуют? Сделать из России Запад. А это, как мы знаем, невозможно.

Сам национально-психологический «код» русских – разительно отличается от такого же «кода» западноевропейцев и американцев. Мы об этом подробно пишем в «Третьем проекте», а здесь скажем вкратце: русские – это действительно народ белой расы, индоевропейского (арийского) языка.

Но, при этом, мы совершенно не европейцы и не азиаты. Мы – русские. Мы совершенно особым образом относимся к богу, к природе, деятельности, времени, обществу и к государству, и это отношение не похоже ни на западное, ни на восточное.

Поэтому, даже в самом лучшем случае, у нас не будет того, что на Западе назовут «демократией» и «гражданским обществом». Но и лучшего случая у нас тоже нет.

Можно миллион раз говорить о формировании гражданского общества в России, но это не изменит самого ужасного: у нас и просто общества уже нет. Оно распалось и разложилось.

Мы теперь – намного дальше от самого понятия «общество», чем в Советском Союзе 1980-х годов.

В стране, которую сегодня называют «Россия», победил самый худший вид идеологии: идеология «добывания трофеев».

У наших людей больше нет общей цели и общего созидательного дела. Россияне живут по нескольким принципам:

«Обогащайся любой ценой»,

«Позволено всё»,

«Государство – мой худший враг»,

«Умри ты сегодня – а я завтра»,

«После нас – хоть потоп»,

«Какой мерзавец – а добился и богатства и власти».

Это – уже не общество. Это – банка со скорпионами, которые норовят сожрать друг друга.

Существа, обуреваемые духом «добывания трофеев», уничтожают собственную страну, собственный народ и его будущее.

Русские «россиянского образца» уже разобщены и не соответствуют понятию «единая нация», они уже лишены чувства элементарного самосохранения и способности драться за будущее собственных детей.

Верить в то, что в такой, России можно построить гражданское общество, может лишь клинический оптимист.

Сами же представители зарубежного бизнеса говорят более толковые вещи: они не хотят идти в РФ со своими капиталами потому, что в России нет нормальной судебной системы, принятые законы – не выполняются, налоговая политика – непредсказуема, а чиновничество – дико коррумпировано.

Но может ли побороть эти недостатки «страна Эр-Эф»? Нет.

За последние пятнадцать (а, по большому счёту – и все тридцать) лет в государственный аппарат страны был произведён такой «антиотбор» человеческого отребья, подонков и патологических воров, что государство стало безнадёжным.

Эта клоака проросла связями, она воспроизводит себя и отторгает честных людей.

Ну, кто ещё может идти в аппарат, численность которого – настолько велика, а зарплаты в нём – настолько низки?

В этой зловонной массе утонут любые реформы и реорганизации. Наверное, предел такой системы – это стабильность именно путинского образца.

Сиречь деградировавшая, примитивная экономика нефтяной трубы и газовой задвижки, спокойствие смертельно уставшего люда и всевластие чиновничества, которое, своим жирным седалищем, давит любую инициативу, политическую, социальную и экономическую.

И ещё – стабильность сговора, сговора крупных грабителей, сырьевых магнатов, которые смотрят на население РФ, как на бесполезную биомассу, с коей зачем-то нужно делиться нефтедолларами, платить ей какие-то пенсии и зарплаты.

Такое государство может только деградировать и слабеть. Оно не может быть сильным, по определению. В нём никогда не будут исполняться законы, никогда не будет настоящего суда.

Такое государство не поддаётся реформированию, потому что из гнили, раковых метастаз и отбросов невозможно ничего построить. Коррупция давно стала нормальным «обменом веществ» в этом чудовищном организме, и без неё не могут жить ни чиновники, ни олигархи.

Поэтому, я уверен: Эр-Эф всегда будет пугалом для иностранных инвесторов.