Геологи шутят... И не шутят

Глава 1 Шутки, анекдоты

Глава 2 Студенты и «преподы»

Как-то идут три девушки: две красивые и одна с мехмата. В другой раз: две умные и одна с геофака, а за ними еще три: две трезвые и одна с химфака.

М. В. Шумилин рассказывает о своем однокурснике Алтынбеке. Он учился еле-еле, разыгрывал слабое владение русским языком, брал преподавателей измором, пока те не поставят тройку. На комсомольском собрании Алтынбека спросили:

«— Как же ты будешь работать инженером? Ведь ты ничего не знаешь.

— А я и не собираюсь работать инженером. Я в республике буду работать по партийной линии.

Однажды группа сдавала экзамен по технике безопасности. Алтын-бек мычал что-то. Преподаватель, которого он уже довел, восклицает:

— Ну, скажите хоть, чем огнетушитель заряжают?

Алтынбек изображает глубокую задумчивость. А сидящий ближе всех к нему студент шепчет:

— Керосином!

Алтынбек выдерживает паузу — мол, это не подсказали, а сам я вспомнил, — и без тени сомнения выдает:

— Керосином!!

И ведь дополз он до диплома и уехал на родину свою. В руководители республиканского уровня он, как будто, не вышел. Но чем-то там руководил».

[Шумилин, 2006. С. 7]

В Петербургском горном институте профессор математики И. П. Долбня принимал экзамен. Билет взял студент по фамилии Эйлер, потомок великого математика Леонарда Эйлера. Но ответить ничего не смог. Профессор предложил ему другой билет. Студент опять ничего не ответил. Тогда профессор протянул студенту экзаменационную ведомость и сказал: «Господин Эйлер! Проставьте здесь себе „неуд“ сами. У меня рука не поднимается поставить двойку напротив такой великой фамилии».

(Из кн.: [Забавные истории. С. 44])

Т. Д. Квитко (ВИМС) рассказала о необычной системе приема экзаменов у студентов МГУ, которую установил академик В. И. Смирнов. На экзамен к нему должна была явиться вся группа до единого студента («хоть умри»). Содержание билетов было студентам известно. На экзамене билеты были разложены на столе в ряд, слепой стороной вверх, строго по номерам от первого до последнего или наоборот. Как именно, — в данный конкретный день студентам было неизвестно. Студенты должны были заходить в аудиторию по одному и брать крайний билет. В принципе каждый студент мог выучить заранее только два билета, ему практически наверняка доставался один из них, ибо этот порядок никогда не нарушался. Дополнительные вопросы В. И. Смирнов не задавал. Староста группы сдавал последним. Ему академик ставил оценку, среднюю по группе. Это приводило к тому, что староста заставлял или упрашивал (кого как) студентов своей группы выучить как можно лучше свои два билета.

Давал ли такой жесткий порядок успешные результаты? Старосте группы, в которой училась Т. Д. Квитко, нужно было во что бы то ни стало получить пять (он шел на красный диплом). И он эту оценку получил.

Профессор С. И. Иванков принимал в МГРИ экзамен по курсу «Обогащение полезных ископаемых». Спрашивает студента:

— Как получают среднюю пробу?

— Берут ее из середины.

На госэкзамене в Миасском геологическом колледже выпускник отвечает на вопрос о шлихах. Причем ГЭК состоит только из мужчин. Студент, возможно, намеренно, произносит в слове «Шлихи» первую гласную как французское и, — что-то среднее между «и» и «ю». Один из членов госкомиссии, вероятно, тоже желая подыграть студенту, задает дополнительный вопрос:

— А какой термин из геологической практики созвучен со «шлихами», о которых Вы нам сейчас рассказывали?

Вопроса студент не понимает. Ему подсказывают, что в этом слове вместо «х» стоит буква, соседняя по алфавиту. Студент смущен, он не верит, что госкомиссия может так шутить. Но все же несмело произносит: «Фуй, что ли?» Члены комиссии, ожидавшие ответа «шлиф» на этот простой вопрос, покатились со смеху.

МГУ, 1970-е гг., экзамен по минералогии.

— Что это за минерал? — спрашивает профессор, показывая студентке опал.

Она не знает и смотрит на других экзаменующихся, прося взглядом подсказки. Один студент из под стола показывает ей руку по локоть, сжатую в кулак. После нескольких бурных колебательных движений кулак разжимается и рука безвольно повисает. При этом студент изображает крайнюю досаду на лице. Студентка напряженно что-то вспоминает и, наконец, произносит:

— Невстанит! (с ударением на последний слог).

На экзамене студент «поплыл». Преподаватель подсказывает:

— Во что вода превращается при 100 градусах?

— Я знаю, что при 40 градусах вода превращается в водку.

Студент рассказывает профессору, что он якобы нашел в прошлом сезоне очень крупный кристалл берилла.

— Вот как моя рука! — Показывает он руку по локоть. — Но пришлось его оставить в местной камералке, — с сожалением поясняет он.

— Не рассказывайте мне басни, — говорит профессор. — Таких волосатых кристаллов в природе не бывает.

«В Свердловском горном институте был добрый и умный преподаватель А. К. Подногин. Аркадий Константинович давал студенту образец горной породы и спрашивал, как она называется. Был такой случай. Студент долго молчал, тогда А. К. подсказывает:

— Говорите, ну?.. Гра…

— Графит, — говорит студент.

— Не угадали. Говорите еще, ну?.. Гра…

— Гранит, — радостно восклицает студент.

— Опять нет. Говорите, ну?.. Гра… — Студент молчит. — Говорите, вы же знаете, ну? Гра… Правильно, гранат. Давайте зачетку!»

(Из очерка А. Г. Жученко [ГЖМ-7. С. 262])

— Почему Вы закончили лекцию досрочно?

— Опыт. Я уже привык, что слушатели смотрят на часы. Но сейчас вижу — некоторые уже прикладывают часы к уху.

«Занятия по экономике горных работ вел Е. А. Салье, большой болтун. Стандартным его вопросом на зачете был следующий. „Я пришел к вам наниматься на работу. Забойщиком. Район работ северный, категории крепости пород такие-то. Рассчитайте мои нормы и расценки“. Эдик Эрлих смерил его ироническим взглядом и сказал: „А я бы Вас не взял на работу“. Салье выглядел немолодым и рыхлым. В отношении кого-либо другого на такую фамильярность вряд ли кто-нибудь решился бы».

(Из очерка к.г.-м. н. Е. Б. Трейвуса [ГЖМ-10. С. 543])

Однажды поднимались из долины Ширкента на перевал к Каратагу (Тянь-Шань).

Харьковская студентка Яна заревела в бессилии от усталости. Володя Шукуров, напустив на лицо грозу и ужас, заставил ее идти, держась за хвост мерина. На Янкину слезную реплику:

— Он пукает!

Вовик ответил разящей наповал репликой:

— Ты тоже пукай, но иди!

(Из очерка геолога ПГРЭ «Памиркварцсамоцветы»17. С. 440])

Геолфак Казанского университета. Экзамен по курсу «Электроразведка». Доцент спрашивает студентку-геофизичку, что такое шаговое напряжение. Она отвечает: «Шаговое напряжение возникает между ног, если неосторожно схватить рукой за оголенный конец» (прислал доцент О. Н. Лопатин, Казань).

Студенты-геологи были в августе на Тянь-Шане. Стали спускаться с гор, дошли до какого-то аула, и тут резко испортилась погода, дорогу размыло, всякий транспорт ходить перестал. Ребята поняли, что придется задержаться и они опоздают к началу занятий в институте. А тогда было очень строго с посещаемостью. И они дали телеграмму знакомой в Москве: «Попали в буран. Сообщи в деканат».

Когда они вернулись, она показала им пришедшую телеграмму.

На бланке были наклеены слова: «Поймали барана, сообщи, где канат».

В 1930 г., когда мне пришлось поступать в Азербайджанский нефтяной Институт, М. Ф. Мирчинк будущий членкор АН СССР и директор ИГИРГИ состоял в должности доцента и декана горного факультета. Тремя годами позже он читал нашему курсу «Геологию нефтяных месторождений СССР» — созданный им курс нефтепромысловой геологии. Лекции М. Ф. читал превосходно, но требовал, чтобы студенты их конспектировали. А мне было лень это делать, и М. Ф. это заметил, потребовав, чтобы в следующий раз я без конспекта на лекцию не являлся. Я на этот раз принес конспект, показал его М. Ф., но тут же демонстративно сунул его в урну. М. Ф. отомстил мне за это на экзамене. Он запомнил, на какой лекции я отсутствовал, и задал мне вопрос о времени образования так называемого Дагестанского клина. Студент В. X. этого не знал; его ответ и обоснование опущены. М. Ф. злорадно усмехнулся и поставил мне 4, вместо 5. Но зла на меня не затаил.

(Из очерка акад. В. Е. Хайна [Смирнов. сб.-2004. С. 227])

Студенты разучивают формулы минералов под гитару. Веселее всего поется довольно сложная формула эпидота, в составе которого много химических элементов с разными коэффициентами. Один из студентов только ее и запоминает. Идет экзамен. Студенту достаются довольно простые соединения — сульфиды.

— Что приуныл? — рокочет Митрофан Степанович Точилин. — Рассказывай, какие они, эти сульфиды.

— Я забыл…

— Ну, ладно, хотя бы формулу пирита помнишь?

— Забыл…

— Ну, ты даешь! Это совсем простая формула. Я же тебя не формулу эпидота спрашиваю.

— Формула эпидота?! — оживляется студент, — пожалуйста. И он речитативно «поет» перечень элементов и коэффициентов.

— Тройка! — с восторгом кричит Митрофан Степанович, — твердая тройка!!! Надо же, выучил формулу эпидота!

(Из книги д. г-м. н. А. А. Кременецкого [2006. С. 94])

Так называлось необычное развлечение двух учащихся горно-металлургического техникума в г. Щучинске Кокчетавской области, в котором в 1950-е годы учился будущий академик Ф. А. Летников. Оно состояло в том, чтобы помочиться в отверстие замка на морозе…

Учиться было интересно, были замечательные преподаватели. Были у нас два друга, Васька и Колька, парни подбирались темной зимней ночкой к ларечкам, разворачивали бумагу, в которую были завернуты замки, и переливали только что выпитое пиво в замочные скважины. Утром они получали огромное удовольствие, когда, стоя за углом, видели, как продавщицы и мужики, матерясь, паяльными лампами разогревали эти замки. И милиция, и продавцы много бы дали, чтобы найти этих хулиганов. У них была «голубая мечта» — «заморозить» охраняемый большой магазин. У сторожа была будочка, там топилась печка. У него было ружье. Друзья улучили момент и подбежали к магазину. Колька быстро подскочил к замку, расстегнул шинель и брюки и прицелился к замочной скважине. Васька, который стоял на стреме, говорил: быстрей, быстрей! И вдруг Коля, который уже начал переливать содержимое в замок, ойкнул: «Ой! Вась, я прилип». Концом своего детородного органа он коснулся замка, и, поскольку мороз был около 20 градусов, то он прилип к этому замку.

Колька говорит: «Струя не идет, прилип, очень больно». А Вася говорит: «Да я сейчас полью замок горячей водой, он согреется, и ты отлипнешь». Они знали, что у сторожа стоит чайник на печке. Вася сбегал в будочку и незаметно схватил чайник. Но поскольку оба торопились, то кипяток попал не на замок, а на ту самую часть тела… Дикий вой разнесся окрест. Выскочил сторож, вскинул ружье: «Ложись, стрелять буду!» Васька упал на снег. Колька стоит у замка. Сторож кричит: «Оставь замок в покое!»

Когда сторож узнал, в чем дело, он сказал: «Ах, вон кто замораживает замки! Попался, голубчик. Пристрелить тебя, гада, мало». И давай свистеть в свой свисток. Пришел участковый милиционер (тогда милиция дежурила неплохо). И когда все это увидел, упал в снег и начал хохотать. Говорит: «Зачем поливать, греть что-то?» Развернулся и закатил Коле оплеуху. Коля, отлетел от замка, дико взвыв, и упал в сугроб. Сторож привез саночки, на них положили на спину Колю, и он, оттопыривая штаны, поскольку было очень больно, беззвучно плакал. Поехали в милицию. Вызвали секретаря комсомольской организации техникума. На кладовке лежал огромный замок и чуть-чуть в стороне от замочной скважины белелось какое-то пятнышко. Милиционер под хохот говорит: «Государство вас учит, а на что вы способны? Я никогда не видел, чтобы этой частью тела кто-то пытался открыть замок». Комсорг забрал несчастного. Утром, естественно, было доложено директору техникума, и к 9 часам весь техникум уже знал об этом. К бедолаге началось паломничество, учащиеся приносили свои скромные дары, всех интересовали детали.

[Летников, 2008. С. 76–78]

В техникуме < горно — металлургический техникум в г. Щучинске> я учился на одну стипендию, а занятия спортом давали талоны на питание и спортивную форму… Техникум относился к обществу «Горняк» И вот в 1951 году я попал в команду рудоуправления, поскольку играл в футбол, бегал на 100 и 200 метров, был чемпионом техникума по прыжкам в высоту. Мне нужно было прыгать в высоту, бежать 100 и 200 метров, потом поставили на эстафету 4х100 метров. Потом пришлось играть и в волейбол. И вот тренер Вася говорит:

— В программе есть виды, которыми мы вообще не занимались. Но нужно выступить или, по крайней мере, выставить участника, чтобы не получить баранку. Один участник — это уже очко, а если займешь какое-то место, то уже больше очка.

— И что же мне падает?

— Поскольку ты прыгаешь в высоту, тебе предстоят прыжки с шестом.

— Да Вы что, обалдели? Я никогда в жизни не видел, что это такое.

Он достал книжечку «Техника прыжков в высоту с шестом» и сказал:

— Я уже договорился: за талоны нам дадут напрокат бамбуковый шест. Пойдем осваивать эту технику. Пойдем, посмотрим хоть, как люди прыгают.

Выяснилось, что в других командах та же проблема. Оказался только один шестовик, который прыгал нормально: выбрасывал ноги вверх и переходил через планку. Все сидящие наблюдали за ним. Выяснилось, что нужно попадать шестом в ямку. Но как я ни пытался освоить эту технику, ничего не получалось. Потом Вася говорит:

— Попробуем по-другому. Ты разбегайся сбоку, взлетай, переходи через планку боком, как ты прыгаешь в высоту. Так и переходи перекатом. Ну, давай!

Попробовали, и этот метод получился. 3 метра я преодолел. Вася говорит:

— Это зачетная высота, получишь единичку, а не ноль, и все хорошо.

На другой день квалификационные соревнования. Все прыгают — ни у кого ничего не получается, ведь не тренировались. Идет отсев. И когда я разбежался и просто перелетел своим методом — боком через планку, то оказалось, что 3 метра преодолели всего четыре человека. Все четверо вышли в финал. Вася потирает руки и говорит:

— 4-е место — это уже хорошие очки. Но наши противники заявили в судейскую коллегию протест, упирая на то, что я прыгаю не по правилам: боком никто через планку не переходит и сбоку никто не разбегается. Наши представители сказали:

— У нашего прыгуна такой стиль, он не запрещен. Покажите инструкцию, где было бы написано, что так прыгать нельзя.

В общем, наш результат отстояли. В тот день я пробежал свои 200 метров довольно прилично, занял 3-е место. Потом в эстафете бегал, мы заняли 2-е место. А к вечеру — прыжки с шестом. Народ собрался посмотреть на прыжки с шестом. Первая высота 3 метра. Спортсмен, который умел нормально прыгать, ее пропускает. Из двоих других один берет, другой не берет. Вася говорит:

— Давай пропустим эту высоту, все равно за нами 4-е место.

Мы ее пропускаем. Следующая высота 3 метра 30 см. Первый спортсмен ее опять пропускает, двое прыгают, один не берет, другой с трудом берет. Вася говорит:

— Давай и эту высоту пропустим.

Дальше высота 3.50. Настоящий шестовик берет эту высоту, второй прыгун суетится, прыгает, не берет. А я со второй попытки боком перелетел через планку, чуть не разбился, едва не поломал обе руки, поскольку перелетел через прыжковую яму. Вася говорит:

— Был бы ты девкой, я бы тебя расцеловал. 2-е место за нами!

Я больше прыгать не буду, чувствую, что поломаю себе руки и ноги. Ну, и на том порешили: больше не прыгать. На пьедестале почета я получил жетон за 2-е место и грамоту, а команда — очки. И я получил свои желанные два талона на питание.

Утром Вася около меня крутится. Говорит:

— Знаешь, ты способный парень. У нас с плаванием дело плохо. Вот и Тарзан, гимнаст, согласился плыть. А потом там будет эстафета по плаванию. На эстафету не набирается пловцов. Придется тебе плавать.

Я говорю:

— Да я плаваю еле-еле.

— Ничего, поскребешься как-нибудь.

Я уже понял, что если отказаться, то талоны не дадут. Заплыв Тарзана никогда не забуду. 25-метровый бассейн в парке под открытым небом. Тогда плавочки завязывались на боку шнурочками. И выясняется, что нужна еще шапочка. У нас ни плавочек таких, ни шапочек. Тарзан играл в футбол и шел в футбольных трусах по колено. Судья сказал, что так не пойдет. Тарзан заправил, как мог, трусы под резинку, вместо шапочки надел носовой платок, по углам завязал узелки и встал на тумбочку. Народ лежал на трибунах. Тарзан имел такую кличку, потому что у него была сильная волосистость, на плечах волосы, как эполеты. Появление его на тумбочке вызвало хохот и аплодисменты. Он сделал всем ручкой и встал на старт. Все прыгнули. Тарзан тоже прыгнул, с головы у него этот платочек слетел. Он плыл деревенскими саженками: это, когда человек по пояс высовывается из воды и кладет на воду руку, пришлепывая ладонью, и поглядывает при этом по сторонам, наслаждаясь произведенным эффектом. И когда Тарзан поплыл в своей волосатости, которая обмокла, плыл и улыбался при этом, глядя налево и направо, — народ лежал. Нужно было проплыть 50 метров. Тарзан, конечно, проплыл, стиль не менял, на скорость не рассчитывал. Когда он финишировал и выходил из воды, бурные аплодисменты сопровождали его. Судьи долго совещались, что делать, но ведь проплыл — зачетные очки ему поставили.

Дальше — эстафета: 4х50 метров. Я говорю:

— 50 метров я проплыву, но почти по-собачьи, стиль у меня такой.

— Черт с ним! Главное, чтобы не утонул.

Вася взял и приволок спасательный круг на случай, если кто-то из нашей команды начнет тонуть. Короче говоря, мы все проплыли 50 метров. Заплыв Тарзана сопровождался бурными овациями и криками — он стал любимцем публики. Естественно, мы заняли последнее место, но я получил талон. После этого наша команда приобрела популярность:

— А, это команда, за которую плавает Тарзан? А тренер сидел со спасательным кругом?

[Летников, 2008. С. 119–121]

Я преподавал минералогию в местном университете. И хотя я сам решал, кому какую оценку ставить на экзамене, но на этот раз меня в деканате предупредили, что экзамен мне будет сдавать Ш-в, чемпион Советского Союза по боксу в тяжелом весе среди вузов. Ректор дал указание, что надо ставить ему тройки, не стараясь извлечь из него какие-то знания. Является чемпион ко мне на экзамен. Здоровенный улыбчивый парень, доброе открытое лицо. И я при всех студентах ему говорю:

— Сходи в соседнюю комнату и зайди вместе со старшей лаборанткой.

Заходят. Я ему объясняю:

— Просто так я тебе зачет не поставлю, нам обоим будет стыдно. Ты пройди в лаборантскую комнату и три часа, пока я буду принимать экзамены у других, выучи с помощью лаборантки 15 наиболее распространенных минералов, главным образом, сульфидов и оксидов.

Он ушел. И в конце экзаменов, когда я начал проверять его знания по минералам, без колебаний назвал мне золото, пирит, галенит, сфалерит, халькопирит, молибденит и другие минералы. Я поставил ему зачет, а затем и тройку за экзамен.

Прошли годы и наступил беспредел, именуемый сначала «перестройка», а потом «дикий капитализм» или торжество демократии. У меня обокрали квартиру. Как водится, милиция была беспомощна. Сижу в своем кабинете, заходит молодой незнакомый мужчина и говорит:

— Говорят, что у Вас обокрали квартиру и Вы обратились в милицию. Пустой номер. Я Вам сейчас дам номер Телефона нашего Чемпиона, он теперь в городе крутой авторитет, кликуха — Чемпион. Когда собираются выпускники университета, Чемпион всегда с особой теплотой вспоминает Вас. Он говорит, что только Вы один научили его минералогии, и сейчас уже никто его не обманет — золото от пирита он всегда отличит. А остальные ставили тройки и ничему не научили. Позвоните Чемпиону, и через час-два все украденное принесут, врежут новый замок и еще заплатят штраф.

Я отказался от такого заманчивого предложения, поблагодарил за помощь и попросил передать привет Чемпиону. Как никак, а это один из многих моих учеников.

[Летников, 2008. С. 175]

Лечу из Москвы. Устал, как собака. Рядом женщина, есть такие говорливые женщины, сразу заводят знакомства.

— Я Вас где-то видела, не Могу припомнить…

Я, чтобы отвязаться, говорю:

— Вы нигде не могли меня видеть, потому что я 15 лет отсидел, только позавчера освободился.

— Ой как интересно! Расскажите, что Вы 15 лет делали, когда сидели?

— Как что! Сидели на нарах и травили анекдоты.

— Расскажите. Хоть один анекдот!

Я, чтобы от нее отвязаться, рассказал ей анекдот про хлеборезку. Кто знает, тот знает, что это за анекдот.

А продолжение этой истории таково. Меня пригласили в университет, я читаю лекцию по синергетике среды обитания человека. Когда закончил, ко мне подходит женщина в какой-то форме и говорит:

— Здравствуйте, а Вы меня не узнаете? Я работник прокуратуры. Помните, мы летели в самолете, и Вы сказали, что только что освободились?

— Ну и что, наручники что ли приготовили?

— Нет. Я слушала Вашу лекцию и попросила бы Вас, у нас есть юридический институт, прочитать эту лекцию там.

Ну, и пришлось мне читать этой аудитории лекцию, радости мне это не доставило. Каждый человек, выступающий перед аудиторией, особенно преподаватель, меня поймет. Ты чувствуешь аудиторию, то тепло, которое идет из зала. Читая лекцию перед будущими работниками прокуратуры, судов, юстиции, я чувствовал холод, который шел из зала. Эти люди, которые будут определять судьбы других людей, изначально недоброжелательны, изначально не приготовлены к тому, чтобы раскрыться навстречу человеку, принять эту информацию, им это неинтересно. Они подозрительны изначально. И когда они будут решать человеческие судьбы, от них добра ждать не приходится. В конце лекции я им об этом сказал. Реакция была неожиданной. Наступила тишина. Преподаватели тоже сидели молча. И я говорю: «Это меня угнетает больше всего, с чем я столкнулся».

[Летников, 2008. С. 162]

На Камчатке. Один студент, заглянув в кратер вулкана, говорит преподавателю:

— Очень похоже на ад.

— Ох, уж эти студенты! — замечает преподаватель. — Все-то они повидали, всюду побывали…

— Ребята, — предупреждает руководитель практики. — Будьте осторожны, мы сейчас пойдем по краю высокого обрыва. Все-таки один из студентов, бравируя, подходит к самому краю. Тогда преподаватель ему говорит:

— Когда полетите вниз, посмотрите на эту скалу, увидите обнажение уникальной пегматитовой жилы.

Студент-практикант задает вопрос егерю Ильменского заповедника:

— А можно взять образец из этой копи?

— Нет, это запрещается, здесь — заповедная зона.

— А откуда тогда столько свежих сколов?

— А это от тех, кто не задает наивных вопросов.

Местный житель рассказывает студенту о легенде, связанной с самой высокой горой в этой местности.

— Два геолога взобрались на самую вершину, и с тех пор их здесь никто не видел.

— Как загадочно! Что же с ними случилось?

— Говорят, они спустились с другой стороны.

Незадолго до окончания МГРИ один студент заполнял длиннющую анкету для приема на работу в секретную экспедицию по поискам урановых руд. Он не очень-то туда стремился и потому позволил себе «пошутить». В графе, где спрашивалось о том, состоит ли анкетируемый в браке и с кем, он написал: «В браке состою. С женщиной». Его вызвали в 1-й отдел. Начальник отдела говорит:

— Переписывайте всю анкету заново! И не острите, это каждому понятно, что с женщиной.

— Не скажите, — замечает студент. — Вот моя жена состоит в браке с мужчиной.

х Доцент Лопатин, бывало, бросит молоток куда-нибудь и кричит: «Возьмите азимут на молоток!» А там трава по колено — хрен увидишь. Так, потом он стал кричать. «Возьмите азимут на молоток в полете!»

х Ну пока тут в данном случае так написано, то я здесь так напишу.

х У вас после вчерашнего все минералы синие.

х Дайте сюда вашу зачатку.

х Разрывные нарушения имеют вертикальный угол падения, длина которого достигает 70–80 км.

х Возраст после нижней эпохи юрского периода имеет направление на северо-запад.

х Высота складки — перпендикуляр от ядра синклинали к ядру антиклинали.

х Азимут — угол между северным направлением и равными высотами.

х Азимут — наименьший угол между линией простирания и горизонталью.

х Базальт — стекловатые, окраска зеленовато-черная с прослойками гипса.

х Стратоизогипса — линия двух высот.

х Глины, массивная, плотнобурая текстура, хрупкие.

х Мергели хорошо отсортированные.

х — Магнетит это руда на что?

— На магнит.

х Характер реки — холмистый.

х Известняки, кварцевосложенные, рыхлосвязанная, косая слоистость.

х Глины темно-коричневые, хорошо отсортированные, структура — мелкозернистая.

х Линейные складки — это те складки, у которых отношение длины и ширины больше земли.

х Мел светло-серый, каверзный.

х Мел, биологическая текстура (содержит ходы илоеды).

х Складка состоит из антиклинали и 2-х синклиналей.

х Глины коричневые, горно-слоистой плотности.

х — Что извергается из вулкана?

— Мантия.

х Изохоры — линии равных высот.

х Осадочные породы делятся на интрузивные и эффузивные.

х Высота складки определяется по длине оси.

х Синклинальная складка — перегибом вверх.

х — Что древнее, юра или мел?

— Мел древнее.

х Возраст разрывного нарушения — послесилурийский докембрийский.

х Скважина залегает ниже пласта.

х Происходит замерзание магмы…

х Песчаник мелкозернистый, горизонтальный.

х Шурф — это прямоугольник с разными высотами, который опускается в землю.

х Более того, в прослоях каменного угля обнаружены растительные остатки и знаки ряби косой слоистости.

х …породы этого структурного этажа уложены в складки.

х Рельеф слаборасчлененный. Лишь в центральной части карты в породах силурийского возраста пласты залегают под углами 60–76 градусов.

х Месторождение белого мрамора. Оно располагается в 2,5 км от поселка Хвойное, образованного в результате эндоконтактного метаморфизма известняков фаменского яруса, окружающих гранитный батолит.

х Территория относится к Прикаспийской низменности… Абсолютные отметки: минимальные — 760, максимальные — 1060.

х Месторождение может быть использовано как цементное сырье.

х Падение средних рек незначительно, у рек, стекающих по склонам хребтов, достигает 1240 м.

х Долина реки Усачевка расположена поперек относительно синклинальной складки…

х Более взрослые породы…

х Порфириты порфировой структуры…

х Следует отметить, что вулканические породы, которые сформировались в позднем ордовике, содержатся также и в позднекембрийских отложениях…

х Глины микрокристаллические…

х Глины гидрослоистые, серые, землистого слоения.

х Экватор — это самый большой меридиан.

х Ось делит складки на две равные части.

х Опускание территории с образованием алевролитов в карбоне ведет к установлению уровня сублиторали в верхнем карбоне, во время которых отлагались глины и известняки.

х Фауна верхнего протерозоя: гониатиты, фораминиферы, кораллы, брахиоподы, трилобиты, остракоды, пелециподы и аммониты.

х Отложения представлены базальтовыми порфиритами черными, со скрытозернистой основной массой и альбитофирами, с остатками ракоскорпионов.

х …представлена породами среднего и мелового возраста.

х Длина реки составляет 10,5 м, ширина в среднем 100 м.

х Меловые отложения представлены чередованием известняков и песчаных пород.

х Дайки располагаются параллельно разрывным нарушениям под углом 90°.

х Конгломерат желтый, пелитовый, массивный.

х Конгломерат состоит из угловатых обломков горных пород с высокой степенью окатанности.

х Яма высотой 1,5 метра.

х Ракушечные организмы.

х Песок алевролитовый, крупнозернистый.

х Глинистые сланцы состоят из частиц глины и сланцев.

х Складки бывают — круглые, эллиптические и вытянуто-овальные.

х Угол падения указывает, на сколько градусов слой покоится.

х Трещина — это пустота заполненная воздухом.

х Для систематики остракод очень важны мускульные отпечатки головного мозга.

х Ответ на защите кандидатской по тетраподам на вопрос, где образец, по которому был описан новый род и вид:

— Образец был утерян сразу после обнаружения.

х Вопрос: Что такое месторождение?

Ответ: Месторождение — это, другими словами, место, где рождаются ископаемые, а точнее, одно, которое здесь же и добывается.

х Вопрос: Назовите магнитные минералы.

Ответ: Магнитный железняк, самородное железо, Fe₂S₃ — пирит всякий (желтенький такой) и др.

х Здесь вы там найдете…

х Нашли дурака! Я за вас свою работу делать не намерен.

х Что вы материтесь, как дети малые?!

х Сначала пусть люди пройдут, а потом поедем и мы.

х Что за свинья тут прошла?.. Корова, что ли?

х Здесь вам не там. Здесь вас быстро отучат водку… пьянствовать. И беспорядок соблюдать.

х Живете здесь, как свиньи в берлоге.

х Ты еще спишь, морда проклятая! Сволочь, по крайней мере!

х Мотайте все это себе на ус! У кого нет усов, мотайте на уши. Вырастут усы — перемотаете!

х Окна моют те, кто возле них спит, они ими чаще пользуются.

х Лучше идите вот так. Там протоптана асфальтовая дорожка.

х Разобраться и доложить, что никаких нарушений нет!

х Секретные документы перед прочтением сжечь!

х Много воды не пейте, иначе она выступит в виде соли.

х Ориентир номер один — сосна с березовой верхушкой.

х Почему у 90 % есть фляжки, а у половины нет?

х Секретность не в том, что вы изучаете, а в том, что изучаете именно вы.

х Хвойный лес горит лучше, чем обыкновенный.

х Перпендикуляр подходит вон к этой прямой и секет ее.

х Нам дали некоторое увеличение количества объема работ.

х Я… ведем занятие, а он… хихикаете вдвоем!

х Такие знания гроша выеденного не стоят.

х Вы надеетесь, что на экзамене вам поставят тройку. Поставят, но вам от этого легче не будет.

х Это дело отложили в длинный ящик.

х Кто там газету читает? Не вижу фамилии!

х Как должно быть, я не знаю, но вы делаете неправильно.

х Голова дана, чтобы думать, а мозги — чтобы соображать.

х Почему у Вас на карте такие неровные квадраты? Вы что, дальтоник?

х С Вами будет интересно разговаривать, если Вы будете молчать.

х Даю Вам слово… на отсечение!

х А Вы бы лучше помолчали, у Вас еще лапша на ушах… не обсохла.

х А они, как шли, так и шлют.

х Возможно, нас будут снимать на пленку и в кино.

х Не умничайте, в жизни все не так, как на самом деле.

Известный геофизик профессор Ю. П. Ампилов вспоминает о военных сборах студентов-геофизиков:

Глава 3 Геобайки, ситуации

В 2001–2004 гг. министром природных ресурсов РФ был Виталий Григорьевич Артюхов. Он был брошен на геологию как «топ-менеджер», после того как поднимал автодорожное хозяйство страны, в котором почитался крупным специалистом. В новой России считают, что для руководства отраслью не нужны специалисты, а нужны подобные «топы». Вот они и топят отрасли одну за другой («Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник…»). Об успехах Артюхова по части приватизации лучших кусков огромного хозяйства не раз рассказывалось в передаче Андрея Караулова «Момент истины». Полсотни академиков-геологов и ведущих геологов отрасли написали письмо президенту РФ, убеждая снять Артюхова. Но Артюхова не трогали, он был выдвиженцем еще большего «топа» — премьера Касьянова, а того назначила ельцинская семья. Многое успел свершить Артюхов до момента, когда, наконец, сняли и Касьянова и его. Две следующие фольклорные шутки об Артюхове — самое невинное, что можно о нем сказать.

В Минприроды идет совещание по СРП5, слушается доклад о выполнении соглашений по Сахалину. Геологи докладывают, что скоро дойдут до пермских отложений и пойдет нефть. Министр Артюхов слушает и вдруг выдает:

— Все ясно. Непонятно одно: кому пришла в голову идея тащить нефть из Перми на Сахалин?

К Артюхову заходит генеральный директор геофизического предприятия с докладом:

— Генштаб на нас обижается, мы перестали им выдавать «гравику» (секретные гравиметрические карты) без Вашего разрешения.

— Не вешайте мне лапшу на уши! Я всю жизнь дороги строил и знаю, что с гравием у нас в стране все нормально.

Примечание. Эти байки есть в Интернете; они же воспроизведены в книге Ю. Ампилова (2007), который замечает, что вряд ли так было на самом деле, однако байки отражают отношение профессионалов к «топ-приватизатору».

В 1985 г. директор ленинградского ВСЕГЕИ А. И. Жамойда попросил министра геологии СССР Е. А. Козловского освободить его от должности. Аргументировал это, в частности, тем, что на него впервые написали анонимку и вообще он с делами «не справляется».

«Министр рассмеялся:

— А Вы думаете, я справляюсь? Анонимки же только подбадривают. Давайте подождем еще годик».

(Из очерка А. И. Жамойды [ГЖМ-10. С. 437])

Заместитель министра геологии СССР В. А. Ярмолюк описал свой визит в 1970-е гг. к послу СССР в ГДР П. А. Абрасимову. Посол был членом ЦК КПСС, держал себя высокомерно и неприязненно. Здороваясь с замминистра геологии, из-за стола не вышел. Говорил зло, с нажимом, медленно произнося каждое слово:

При этом Абрасимов угрожал, что сейчас же позвонит прямо Брежневу, с которым он был лично хорошо знаком.

Ярмолюк подчеркивает, что он встречался раньше с многими послами, и все они были культурными людьми, а этот… Вернувшись в Москву, Ярмолюк написал, как и положено, отчет о загранкомандировке на имя заместителя Председателя Совета Министров СССР Тихонова. В отчете слово в слово был передан разговор с Абрасимовым. Тихонов же написал резолюцию — ознакомить с этим отчетом аппарат Совмина и отдел тяжелой промышленности ЦК КПСС. Один из аппаратчиков потом рассказывал Ярмолюку, что его отчет читали, как юмористический рассказ. Копию отчета послали Абрасимову, и тот прекратил свои нападки на геологов. Вскоре в ГДР были открыты крупные месторождения газа.

(Из очерков В. А. Ярмолюка [ГЖМ-4. С. 183])

В 1971 г. заместитель министра геологии РСФСР В. А. Низьев находился на геологическом симпозиуме в Сан-Франциско. Он пишет: «В ответ на нашу просьбу организовать посещение могилы Джека Лондона нам был задан неожиданный вопрос „А кто такой Джек Лондон?“ После длительных разъяснений, о ком идет речь, наша делегация ознакомилась со скромным музеем, посвященным жизни и деятельности Джека Лондона, созданным его сестрой вблизи места захоронения писателя, находящегося в довольно запущенном состоянии (район Менло-Парка)».

(Из очерка заслуженного геолога России,

к. г.-м. н. В. А. Низьева [ГЖМ-8. С. 192])

На одном редкометальном месторождении нашли выделения танталита. Н. В. Скоробогатова (ВИМС) говорит А. И. Гинзбургу6:

— Анатолий Ильич! Как же Вы их пропустили год назад? Вы же здесь были, и уж Вы-то не могли не заметить танталиты!

— Ну какие танталиты, Ниночка! — отвечает А. И. — Год назад я здесь был с Ларисочкой и замечал только ее.

Лариса была известной красавицей, бывшей женой легендарного геолога Ю. Б. Лавренева. Об их бурном романе с Гинзбургом все знали.

«Среди коней был рыжий мерин „Буденный“ и пегий „Карл Маркс“. Выясняя происхождение таких странных для 1956 года имен, я установил, что последний был из совхоза имени Карла Маркса, а первого назвали так, потому что он был „шибко хороший“».

(Из очерка к.г.-м.н. А.А. Ельянова,

первооткрывателя месторождения платины на Кондере

[ГЖМ-10. С. 464])

Говорят, что Буденный начинал занятия по коневодству такими словами: «Лошадь состоит из трех половин, из которых средняя наибольшая».

О естественном

«Наши новички <…> попали в Страну Вечно Зеленых Помидоров и Вечного Недос…ния. Последнее было для них сначала наиболее любопытным. Они еще не знали, как отправлению естественных надобностей <…> летом здорово мешает гнус, а зимой мороз. Но на морозе легче. <…> Плюнешь, и плевок падает на снег уже ледышкой. <…> На снегу пятна не остаются совсем. Какие пятна, спрашиваете вы? Да от собак и мужиков: пока тепло, помочишься, и снег желтеет. А в хороший мороз струйка замерзает на лету, и снег остается белым-белым, только много ямок в конце тропки. <…> Сидим мы после завтрака, курим. И кто-то заходит и кричит: „Мужики, а потеплело-то как! Градусов тридцать с небольшим, наверное. И пятна желтые на снегу снова получаются!“».

(Цит. по очерку Ф. Б. Бакшта [ГЖМ-14. С. 296])

«Обязательная принадлежность каждого прииска — домик золотоскупки. На первом же прииске Юна бывший зэк Витя разъяснил нам у вечернего костра, что при сдаче золота отдельные крупинки неизбежно теряются и попадают в щели пола, а затем и в подпол. Если скупка функционирует несколько лет, то под полом образуется целый „Клондайк“. Мальчишки-рабочие сильно возбудились и на следующий день взломали пол. Промывка нескольких лотков мусора, в основном состоявшего из щепок и мха, принесла глубокое разочарование — всего три золотины. В любом ручье здесь можно намыть больше. По-видимому, Витин рассказ был обычной лагерной байкой».

(Из очерка к. г.-м. н. А. А, Ельянова [ГЖМ-10. С. 473])

Спиридон Петрович Решетников (Слава) был легендарным геологом-поисковиком. С 1939 г. он работал на Колыме, а затем, вплоть до выхода на пенсию в 1983 г. — в Янской ГРЭ. Как-то Женя Шестеренкин разбирал штуфы: оботрет влажной тряпкой и любуется. Слава утащил один образец с вкрапленниками пирита, подкрасил их золотой краской, присыпал пылью и подсунул в ящик. Добрался Женя до этого ящика, взял штуф, сдул пыль, протер… Золото! И побежал в лабораторию. Вернулся расстроенный: «Ничего не понимаю: золото растворяется в соляной кислоте!» Слава смотрел и улыбался.

(Из кн.: (Геологи Яны. С. 222])

В 1960-х гг. мне (Б. Г.) рассказывали, как минералоги ВИМСа обнаружили среди образцов минералов и горных пород необычный минерал. Он был белого цвета, легкий, низкой твердости. Экспресс-анализ не обнаружил в его составе металлов, что уже было удивительно. Рентгенографический анализ (дебаеграмма), проведенный в лаборатории Г. А. Сидоренко, не обнаружил подобных структур в базе данных по минералам. Маленький коллектив жил в предвкушении минералогической сенсации. Посоветовались с А. М. Портновым, первоклассным диагностом минералов. Он взглянул на белый кусочек и… лизнул его. Сладко! Вот и все.

Анекдотический случай. Когда-то на Байконуре некий авторитетный изобретатель пытался вставить прибор для выявления жизни в модуль, подготовленный к посадке на Луне. Места в модуле было крайне мало мало, и С. П. Королев раздраженно сказал: «Отнеси аппаратуру в сухую степь, посмотрим, что она покажет!» Прибор показал: «Жизни на Земле нет!» Все.

(Рассказал д. г.-м. н. проф. А. М. Портнов)

Для удобства закладки в шпуры аммонит изготавливался промышленностью в виде цилиндрических столбиков, соответствующих по размеру и форме… мужскому органу, и поэтому для предохранения взрывчатки от воды геологи широко использовали презервативы. Как-то начальник партии послал студента Витю в аптеку Свердловска купить две-три тысячи презиков. Витя, краснея и заикаясь, заговорщическим шепотом начал:

— Девушка, у вас есть… ну, эти…?

— Какие эти?

— Ну, такие в пакетиках… по 4 копейки?

— Презервативы, что ли? — ничуть не смущаясь, на всю аптеку прогремела красавица. — Сколько? — и выдвинула один из ящичков.

— Мне нужно тысячи три или хотя бы две, если можно, — еще больше зардевшись, пролепетал Витя.

Глаза у молодой аптекарши округлились, лицо вытянулось, на какое-то время она лишилась дара речи, разглядывая необычного покупателя со средним телосложением.

— А Вы знаете, где ЭТО применяется и как ЭТИМ пользоваться?

— Знаю, знаю. Если есть, то попрошу отсчитать требуемое количество и упаковать.

Девушка высыпала все содержимое ящичка на стол и стала пересчитывать пакетики. В наличии оказалось чуть больше полутора тысяч штук.

— Выпишите мне, пожалуйста, копию чека, — попросил осмелевший Витя.

В тот год демографы отметили необычный всплеск рождаемости в Свердловске (так как «прёзики» закупали многие геологические партии).

(Из рассказа к. г.-м. н. И. В. Шаламова [ГМЖ-13. С. 484])

Одна ГРП работала на Урале, занималась разведкой глин, пригодных в сталелитейном производстве. Для оценки их качества проектом предусматривался отбор 4-тонной технологической пробы. Для этого необходимо было выкопать шурф размером 2x2x2 метра. Месторождение глин располагалось за околицей села.

«Не обошлось без деревенских наблюдателей в лице дряхлого дедули, выпасавшего невдалеке своих коз. Дед поинтересовался, что в этих краях ищут добры молодцы. Наши шутники тут же ответили: „Золото, отец!“ Да еще как бы по секрету поведали, что эта невзрачная глина содержит больше 100 граммов драгоценного металла на тонну породы. (Надо сказать, что в каких бы краях я ни работал, аборигены тех мест всегда бывали уверены в том, что мы ищем золото, в худшем случае нефть, и переубедить их бывало невозможно.) Дедок стал выспрашивать разные тонкости по промывке золота. Каково же было наше удивление, когда на следующий день рабочие приехали на самосвале, чтобы загрузить и отвезти глину в лабораторию, но возле шурфа не было ни комочка, а вокруг даже слегка подметено. Немощный дедуля со своей бабкой в течение ночи перевезли всю глину в свой двор и сидели у колодца, добывая драгметалл промывкой глины в оцинкованных тазах».

Горе-шутникам ничего не оставалось, как вновь нарыть 4 тонны глины.

(Из рассказа к. г.-м. н И. В. Шаламова

[ГЖМ-13. С. 513])

В заполярной Якутии возводили поселок горнодобытчиков. Лето было жарким, и из-за оттаивания вечной мерзлоты строительство не заладилось. Каждая колея от гусеничных тягачей превращалась в канаву глубиной около метра, заполненную жидкой грязью. Чтобы ее преодолевать, настилали доски и ветки, которые были здесь «на вес золота». «Но строители — народ веселый. В каком-нибудь переходе убирались дощечки и на подсохшей грязи осторожно, надетым на руку сапогом оставляли множество следов. Утром невнимательный рабочий бежал на стройку, наступал на замаскированное место и проваливался по пояс в ледяную жижу, из которой выбраться можно было только на четвереньках».

[Там же. С. 524]

Николай Федорович Костерев, главный геолог «Приморгеологии» (1987–1992), рассказал о конфликте с монгольским геологом.

Советскими геологами была выявлена в Монголии рудная точка с бертрандит-фенакитовой минерализацией, перспективной на открытие богатых руд бериллия. В 1978 г. Н. Ф. Костерев вместе с группой монгольских специалистов опубликовали этот результат в монгольском научном журнале «Хайгульчин». И вот, в 1979 г. Костереву показали статью в «Докладах АН СССР» о том же рудопроявлении, которую опубликовал один из монгольских коллег, причем без ссылки на Костерева и «Хайгульчин». Это был явный плагиат. Возник скандал, в результате которого у Костерева были крупные неприятности от чиновников нашего Министерства геологии, которые стали защищать монгола. Но в конце концов во всем разобрались. И Костерев даже получил извинение из монгольского института с сообщением, что плагиатор оттуда уволен.

(Из очерка к. г.-м. н. Н. Ф. Костерева,

главного геолога «Приморгеологии» [ГЖМ-5. С. 532])

«Если супруг или супруга проявит неверность, то виновник приглашается на товарищеский суд и в зависимости от причин неверности может быть направлен работать на шахту (!) сроком до 10 лет (!)».

(Из воспоминаний В. А. Ярмолюка [ГЖМ-4. С. 311])

«В некоторых геологических партиях в 1960-е годы на Камчатке геологи выращивали медвежат. Мы даже брали с собой на праздничную демонстрацию в Петропавловске-Камчатском выращенных медведей. И они с большим любопытством смотрели из кузова автомобиля на оркестр, отворачиваясь от правительственной трибуны».

(Из очерка к. г.-м. н. В. М. Никольского, начальника Камчатского территориального геологического управления в 1960-1970-х гг. [ГЖМ-8. С. 307])

«Эвен из села Анавгай Степан Иванович Коерков был первоклассным проводником: не курил, не пил, не знал, что такое обман, и был необыкновенно обязателен. <…> Он откровенничал со мной: „Я, Вольедя, музик плохой. Не курю, не пью, зенсин мне тозе не надо. Все цай да цай!“»

(Из очерка В. М. Никольского [Там же])

«Я никак не мог привыкнуть к медлительности и пассивности индонезийцев. На всю жизнь запомнил их коронную фразу: „Макан дулу, нанти бекарджа“, что означает: еда — сначала, работа — потом. <…> В разгар разведки на Телага Бодае мистер Сукамото говорит:

— Мы уезжаем в Бандунг на неделю.

— В чем дело? — спрашиваю.

— Завтра 12 августа мы будем в пути. 13 августа праздник — родился пророк Илья Мухаммед, 14 августа — Мария Магдалина вошла в рай, 15 августа — половина китайского месяца (все магазины не будут работать), 17 августа — День независимости Индонезии, 18-го мы будем собираться в дорогу, 19-го — приедем; Так что начнем работать 20 августа».

(Из очерка В. М. Никольского [ГЖМ-8. С. 328])

«Наиболее видной фигурой среди иностранцев <на судне, направлявшемся на Международный геологический конгресс в Сиднее> был американский академик Роберт Колмен, автор ставшей классической монографии по офиолитам. Колмен решил в порядке шутки принести нам целую пачку журналов „Плейбой“, тогда сугубо запретного плода для „Хомосоветикус“. Мы с жадностью набросились на эти Журналы и, передавая их из рук в руки, читали по ночам. Но тут обнаружилось, в частности, у меня недостаточное знание американского сленга. Я пожаловался на это Бобу, и он мне предложил выписать соответствующие слова и показать ему для перевода. Я так и сделал, а он затем долго смеялся над этим списком, сказав, что все это так называемые four letters words. Оказывается, почти все неприличные слова в Америке состоят из четырех букв»7.

(Из записок академика В. Е. Хайна, ГИН [Смирн, сб. 2004. С. 223])

«Я работал в Киргизии, в Карабалтинской поисково-разведочной партии. Вместе со мной работал техник-геолог Коля, удивительная личность. Когда началась разведка редкоземельного Актюзского месторождения, Коля проявил талант по изучению редкоземельных минералов, их диагностике и быстро вышел вперед. Он сидел вместе с женщинами и под бинокуляром отбирал минеральчики, считал их. Руководила группой жена главного геолога, ничего из себя как специалист не представляла, но возглавляла группу минералогов. И вот Коля сидит-сидит, молча считает минеральчики, потом смотрит на часы и говорит: „Ах черт! Опять забыл“. Достает из кармана какие-то таблетки, принимает их, запивает водой. И так снова через час, и снова через два. Женщины очень наблюдательны. Поскольку Коля был один среди них, то они начали шептаться: „Что это Николай Иванович какие-то таблетки принимает и строго по часам? И работает, как вол“. Вскоре они начали вокруг него делать пируэты и расспрашивать. Коля говорит: „Нет, не скажу, не скажу“. Это тем более разогревало женское любопытство. Наконец, как бы проговорился: „Я вам по большому секрету скажу“. И рассказал, что когда он был в Москве, то, собственно, он потому там и овладел быстро всякими минералогическими навыками, что ребята из ВИМСа познакомили его с гомеопатом, который за огромные деньги продал ему так называемые таблетки от глупости. Таблетки, которые очень повышают мозговую деятельность. „Видите, я принимаю эти таблетки и как здорово с минералами разбираюсь, производительность очень высокая и умственные способности на уровне“.

Женщины, конечно, это обсудили, и однажды жена главного геолога задержалась и говорит: „Николай Иванович, у моего мужа такая тяжелая работа, нагрузка. Вы не могли бы поделиться таблетками?“ Коля сказал: „Что значит поделиться? Во-первых, я заплатил за них огромные деньги. А, во-вторых, таблеток у меня только на два курса“. Она говорит: „А Вы не могли бы таблетки со второго курса продать?“ Он отвечает: „Надо подумать, надо связаться с друзьями из Москвы, перевести деньги“. И заломил такую цену, что та сказала: „Ну, что Вы! У нас таких денег нет“. — „Ну, нет — так нет“. Так продолжается несколько дней. Коля глотает свои таблетки и молча работает. Жена главного геолога борется с мужем, доказывая, что он не хуже Коли, что они достаточно обеспечены, чтобы купить эти таблетки.

И через несколько дней она подходит и говорит: „Николай Иванович, Вы не снизите цену?“ Он: „Да как я снижу? Это аптечная цена“. В итоге Коля с большим сожалением передает ей упаковку таблеток, объясняет, как их принимать, и при этом говорит: „Ограничения: никаких супружеских обязанностей выполнять нельзя, спиртное нельзя, мясное нельзя“. Коля получает деньги, собирает друзей в ресторане и рассказывает всю эту историю. В конце говорит, что принимал он в эти дни обычный глюканат кальция, который покупал в местной аптеке. Веселье было всеобщим, поскольку и главного геолога, и его жену все не любили. На другой день весь рудник знал о том, что Коля подшутил и разыграл эту супружескую пару. Когда женщина прибежала и сказала, чтобы Коля вернул ей деньги, он ответил: „Денег нет, деньги оставлены в ресторане. Я не заставлял Вас покупать таблетки, Вы сами настаивали на этом“. В общем Коля вылетел из этой партии и был направлен в другую».

[Летников, 2008. С. 64]

«Приехал я подписывать договор в Кустанай в 1966 году. Пошли это дело в ресторане обмывать: Г. М. Тетерев, главный геолог, кто-то еще и я. Посидели спокойненько, выпили. Поговорили, обсудили это дело. Официантка подходит рассчитываться и говорит:

— С вас троих столько-то.

Я говорю:

— А я?

— А с тебя я денег брать не буду, ты пойдешь меня провожать.

Наступила пауза. Я начинаю что-то лепетать, что у меня в 2 часа самолет, что я не могу ее провожать, хотя она очень красивая и симпатичная женщина и все такое прочее. Она так брезгливо на меня посмотрела и сказала:

— Тогда вот столько-то с тебя тоже.

Мы рассчитались, и я, конечно, же стал предметом всяких насмешек. Они говорили: „Такая красивая женщина, а ты сдрейфил. Слабак!“. И это продолжалось достаточно долго. Потом распространилась такая байка с подачи Георгия Миновича. Сначала все, как было на самом деле, а после якобы, когда они втроем уехали, я пошел ее провожать, неделю жил у этой официантки, бесплатно питался в ресторане. И я там блаженствовал, занимался любовью. И когда мне 30 лет спустя это рассказали, я промолчал, потому что опровергать такие легенды невозможно, они все равно уже утвердились и пошли гулять в геологической среде».

[Летников, 2008. С. 104]

«1969 год. Идет конференция в Москве по физической химии. Выходит аспирант. Парень, видно, из простой среды, говорить не горазд, но — хорошие руки. Ну, и делает доклад. Ребята, которые с ним были, знали его привычки читать доклад, не глядя на слайды, которые показывают за его спиной. Он монотонно читает, говорит: „Слайд № 6“ И вдруг! Ребята из его лаборатории пересняли из „Плейбоя“ картинку, где „а ля натюрель“ на пляже лежит красотка, подперев изящной ручкой голову. И смотрит в зал. Докладчик же монотонно продолжал: „На слайде № 6 вы видите зависимость поверхностного натяжения от температуры“. В зале раздался хохот. Сидящий впереди академик сказал: „Уберите эту гадость!“ Все закричали: „Нет! Нет! Это не гадость!“ Аспирант сначала недоуменно посмотрел в зал, потом снова прочитал: „На слайде № 6“ Все лежат. Тут он медленно поворачивает голову, потом снова недоуменно заглядывает в текст, потом снова на экран. Слайдист погнал слайд № 7, докладчик читает про слайды № 7, 8, 9. Но ребята знали, что по докладу он должен вернуться к слайду № 6, и, когда он в конце доклада сказал: „Покажите снова слайд № 6“, председатель этого заседания закричал: „Не надо слайда № 6!“ А все закричали: „Надо! Только слайд № 6 и надо!“ Слайдист взял и показал слайд № 6. На этом доклад прекратили и объявили перерыв. В перерыве все попросили слайдиста показать слайд № 6 и обсуждали достоинства объекта, появившегося на экране. Директор высказал бедному аспиранту свое негативное отношение к происшедшему, но народ получил колоссальное удовольствие. Прошло много лет и, когда мы встречались, я говорил: „Вот, все забылось, даже хорошие доклады, но историю со слайдом № 6 до сих пор помнят“. Такие неординарные выходки остаются в памяти надолго».

[Там же. С. 84]

«Токио, аэропорт Нарита. Прилетает наша делегация. Знакомимся. Вдруг какой-то молодой японец, улыбаясь во все 32 зуба, говорит по-русски: „Не бери в башку“. Причем звук „р“ не выговаривается. Я отпрянул. Подходит какая-то девица, знакомимся. Она, мило улыбаясь, машет мне рукой и говорит: „Не бери в башку“. Оказывается, Эдик Персиков, доктор наук из Черноголовки, проходил 10 месяцев стажировку у Куширо в Японии. Когда японцы попросили его научить их русскому языку, Эдик, чтобы не тратить времени, сказал: „Знаете, у русских на все случаи жизни есть одна фраза: Не бери в башку“»

[Летников, 2008. С. 221]

«Последний случай меня потряс. Жена Валентина Федоровского <д. г. — м. н. В. С. Федоровский, ГИН РАН> преподавала в Штатах и преподает до сих пор — профессор в колледже. У него были осложнения с визой. По <междугороднему> телефону, по которому он пытался дозвониться в посольство, узнать, дадут ему визу или нет, попытки эти ничем не кончались. Валентин через Интернет узнал e-mail и послал такое сообщение: „Суки, сколько вы будете еще меня манежить? Хоть сообщите, гады, по какой причине вы не пускаете меня к жене в Штаты“. После этого ему позвонили, пригласили, очень любезно разговаривали и выдали визу на въезд в Штаты».

[Там же. С. 80]

К. г.-м. н. Мстислав Мстиславович Мстиславский (ВИМС) не поделил с д. г.-м. н. Г. А. Сидоренко полномочий по руководству аспиранткой Леной Ожогиной. И стал вставлять им обеим «палки в колеса». Пик скандала наступил в момент защиты кандидатской диссертации Е. Г. Ожогиной в середине 1980-х гг. Бывший «соруководитель» выступил на Совете ВИМС по защитам. В течение полутора часов он нудно зачитывал свой отрицательный отзыв на 26 страницах (по положению ВАК отрицательные отзывы зачитываются полностью). Это был рекорд по длительности за всю историю ВИМСа (возможно, и всесоюзный рекорд!). Результат, как и следовало ожидать, был противоположным желанию автора отзыва. Хлынул поток выступлений в защиту Ожогиной. Тем более что ее работа по минералогии марганцевых руд была вполне хорошей. Через несколько дней я встретил Мстиславского в коридоре и спросил, неужели ему было непонятно, что все видели — основным его мотивом было «насолить» Сидоренко? Он этого не отрицал. Удивительное совпадение редчайшего сочетания элементов ФИО и типа личности!

Так некоторые коллеги по ВИМСу называли Абрама Моисеевича Блоха8. Обидного смысла в это не вкладывалось, потому что в течение многих лет исследования Блоха были посвящены роли воды в геологических процессах. Он использовал нетривиальную идею крупного физико-химика членкора АН СССР Б. В. Дерягина, якобы установившего, что капиллярная вода может иметь более высокую плотность по сравнению с обычной. (Во избежание путаницы подчеркнем, что у Дерягина речь шла не о тяжелой воде (оксиде дейтерия), а о поверхностном явлении.) Эта идея была сразу отвергнута большинством физиков, в частности Ландау. Она не нашла экспериментального подтверждения, но долгое время являлась предметом увлекательных околонаучных публикаций. К сожалению, А. М. Блох безгранично доверял авторитету Дерягина. Он дважды защищал в ВИМСе докторскую диссертацию по «воде». Первый раз неудачно, через несколько лет — снова защитил, переделав работу. Блох ввел в нее много фактического материала, наработанного им за несколько десятилетий, это само по себе представляет ценность, даже если основная идея ошибочна. На этот раз бурная и долгая защита окончилась удачно. Но экспертный совет ВАК не утвердил Блоха, так как один из «черных» оппонентов был против. Блох обжаловал это решение. Тогда экспертный совет ВАК послал его диссертацию еще одному «черному» оппоненту. И опять отрицательный отзыв. Мне А. М. Блох рассказывал, что в ВАК специально подобрали кандидатуру химика, который не мог разобраться в работе.

— Что Вы собираетесь делать?

— Обжаловать это решение. Теперь только Пленум ВАКа может его отменить. Хотя понимаю, что это бесполезно. Меня ненавидит академик Жариков, он опять меня провалит.

Через несколько месяцев А. М. Блох мне сообщил, что, действительно, Пленум ВАК не утвердил его докторскую. На вопрос, остается ли какой-нибудь шанс еще, Абрам Моисеевич ответил, что практических шансов нет. Потом подумал и сказал:

— Чисто теоретически есть еще Совет Министров СССР, ведь ВАК — это Высшая аттестационная комиссия при Совете Министров. Конечно, это казуистика, но человек имеет юридическое право направить свое дело в Совмин и обжаловать действия ВАК.

— Вы будете это делать?

— Вряд ли. Бесполезно. Обдумаю еще, но вряд ли.

Но А. М. Блох был настоящим бойцом. Мы не виделись пару лет, так как начались разрушительные реформы, и мы оба покинули ВИМС. Но однажды встретились случайно, и А. М. мне вдруг говорит:

— А Вы можете меня поздравить. Я теперь доктор наук. Работаю гардеробщиком в бассейне ЦСКА, плаваю, сколько хочу. Я послал-таки тогда свое дело в Совет Министров. Это было в 1991 году. Все менялось, власть шаталась, по-видимому, дело попало к чиновникам, которые хотели продемонстрировать новый демократический стиль обращения с гражданами. Стечение редких обстоятельств. Возможно, я — единственный в России, кому докторская степень присуждена решением непосредственно Совета Министров СССР, вопреки ВАК.

Михаил Владимирович Шумилин (главный геолог 1-го Главка Мингео СССР в 1970 —1980-х гг.) окончил Московский институт цветных металлов и золота им. М. И. Калинина. Он учился на спецфакультете на одном курсе с известным киноактером Александром Белявским (бандит Фокс в популярном телесериале «Место встречи изменить нельзя»). По распределению оба были направлены в Сосновскую экспедицию 1-го главка, занимавшуюся поисками урана. Белявский приехал в Иркутск на две недели раньше и прислал Шумилину письмо:

«Иркутск, Миша, город хороший. Пива нет только в аптеках. Чем здесь занимается Иркутское геологическое управление, не знает никто, а о том, что в „Сосне делают атомную бомбу“, говорят даже на базаре». Преувеличивал, конечно. Для смеха.

[Шумилин, 2006. С. 7]

Лет 10 тому назад этот горняцкий городок на Среднем Урале победил в читательском конкурсе на самое эротическое название, который провела газета «Комсомольская правда». Итоги конкурса были опубликованы в рубрике «Ver-блюд» (ведущий М. С. Крушинский); Качканар разделил в нем 1–2 места с городом Великие Луки (читатели подразумевали знаменитую поэму Баркова о Луке М.) Но если говорить серьезно, то Качканар — промышленный центр при крупнейшем месторождении титаномагнетитовых руд. Одним из его первооткрывателей был геолог, к. г.-м. н. Альфред Францевич Фадеичев. Его очерк о Качканаре [ГЖМ-13. С. 3–42] насыщен юмористическими эпизодами и саркастическими пассажами. Ему — слово!

В 1959 г. выпускника Свердловского горного института А. Ф. Фадеичева распределили участковым геологом в Качканарскую ГРП. «В Уралгеолуправлении начальник отдела черных металлов К. Е. Кожевников сказал: „Сначала приедешь на станцию Лая, а затем оттуда — на станцию Выя“, что я принял, было, за шутку».

Несколько месяцев спустя: «Наша задача как геологов состояла в том, чтобы оценить рудоносность и подсчитать запасы руд в промежутке между Главной и Северной залежью. Проектировщики и строители торопили, а нам, геологоразведчикам, денег на проведение работ выделялось мало. На техсовете, заслушав мой доклад, главный инженер комбината С. Л. Мясник, сердито насупившись, важно сказал: „Вы своими увертками и проволочками поставили наш комбинат на четвереньки!“ (было сказано менее приличное слово, несмотря на присутствие женщин). Я растерялся, так как никогда раньше в официальной обстановке не слышал таких выражений. Но, собравшись с духом, ответил: „Мне очень жаль, что такая маленькая организация, как наша, поставила всесоюзный строящийся гигант в такую некрасивую позицию“. В кабинете раздался дружный хохот».

«Однажды М. М. Горшколепов <управляющий трестом „Уралруда“>9 вызвал меня к себе в кабинет. Вид у него был озабоченный, брови нахмурены, он разглядывал какой-то график. „Смотри, — сказал он мне, — после 2045 года наблюдается резкий спад добычи руды по Качканару, меня это беспокоит. Как ты думаешь, доживу я до этого времени?“ Сказать „нет“ показалось мне нетактичным, и я сказал: „Надо постараться. Но тогда Вам будет 135 лет“. „Нет, наверно, не доживу“, — вздохнул Михаил Матвеевич. Он дожил до 78 лет».

«В разгар рабочего дня, когда техотдел „работал с документами“, в дверь вежливо постучали и на пороге появился молодой человек с потертой зеленой велюровой шляпой. „Шляпу не купите?“ — спросил он. — Недорого. Отдам за пятерку <бутылка водки тогда стоила 2 р. 87 коп.> Мы пожали плечами, и продавец закрыл дверь. А через полчаса секретарша „Уралчермета“, расположенного этажом выше, заглянула к нам и сказала, что у их генерального директора украли зеленую шляпу. Вскоре К. пошла к начальнику нашего отдела, чей кабинет был напротив. Начальника на месте не оказалось, дверь была не заперта, а на вешалке висел новый болоньевый плащ. Тогда <в 1960-х гг.> плащи из пропитанной капроновой ткани были писком моды. Она взяла плащ начальника и спрятала в наш шкаф. Через минуту на пороге возник начальник с перекошенным лицом: „Сволочи, плащ сперли!“ Ответом ему был дружный смех».

«В ту пору произошла украинизация Минчермета. В справочнике по министерству почти не было русских фамилий. Однажды на заседании техсовета мы с главным геологом главка (украинцем) подсчитали, что из присутствующих 16 человек было 8 украинцев, 2 немца, 1 цыган, 4 еврея и только 1 русский, да и тот под вопросом. Толочко не был националистом, а после недолгой работы на Качканаре он стал его горячим патриотом. Однажды на Качканар из Москвы приехали два высоких геологических начальника, оба выходцы из Кривого Рога. Видимо, желая польстить директору, они стали высказываться в том духе, что украинцы, а особенно криворожцы, могут работать особенно успешно. Со свойственной ему грубоватой прямотой Толочко возразил: „Это ерунда! Я одного качканарца не отдам и за 10 хохлов! Им нужно ‘создать условия’, чтобы они шевельнули хоть пальцем. А здесь человек из последних сил приползет, чтобы работать, не считаясь с силами и временем!“ И гости были явно обескуражены».

«Металлурги, получая львиную долю прибыли, всегда обижали горняков, „отстегивая“ им столько средств, чтобы лишь кое-как поддерживать горное производство. „Была бы печка, а руду накопают“ — говорил один из заместителей министра черной металлургии. В действительности все обстоит как раз наоборот: была бы руда, а печку можно построить. <…> „Карьер — не аптека, геолог — не Бог“ — была любимая поговорка у горняков. Подчиненное положение геологов было узаконено свыше. Существовали инструкции по „геологическому обслуживанию“ горных предприятий. „Мы не проститутки, чтобы кого-то обслуживать“, — возмущался зам. начальника Геологического управления Минчермета СССР М. Л. Скобников. Возглавив геологическую службу предприятий треста „Уралруда“, я исключил термин „обслуживание“ из инструкций».

«За 33 года с момента пуска Качканарского ГОКа сменилось 6 директоров, причем трое из них проработали по 7 лет: Е. А. Кандель, М. Г. Толочко, В. В. Власихин, а Н. Я. Еремин — 12 лет. Когда же на смену плановой социалистической экономике пришли „перестройка“ с „ускорением“, еще 6 директоров сменилось уже за 7 лет. Ускорение очевидное».

«Какой-то работник комбината вбежал в приемную и спросил:

— Что там у директора?

— Там Литвиненко и Бут, — ответила молодая красивая секретарша.

— За что его, беднягу? — Присутствующие засмеялись. А девушка покраснела и сказала:

— Вы меня неправильно поняли. Там механик Литвиненко и маркшейдер по фамилии Бут. Разве я могла бы сказать то, о чем вы подумали?»

«Приросты запасов бедных железом титаномагнетитов не хотели рассматриваться Министерством всерьез. „Хитрые уральцы предлагают нам вместо рюмки водки ведро воды,“ — образно высказался начальник планово-экономического управления Мингео СССР В. А. Перваго. Ему пытались возразить, что это не „вода“, а „сухое вино“, которое вскоре мы вынуждены будем потреблять вместо „водки“, в основном уже „выпитой“».

Проблема, обозначенная в предыдущем абзаце, стала предметом диссертации А. Ф. Фадеичева, защита которой состоялась в середине 1970-х гг. в БИЭМСе.

«Официально высказался против лишь один известный экономист, доктор наук. Он же голосовал против. Из 20 членов ученого совета „за“ были 18, и только двое бросили мне „черные шары“. Вторым, как мне угодливо сказали сразу же после подсчета бюллетеней, был ученый секретарь совета. Кто-то ко мне подошел и спросил: „Хотите знать, кто голосовал против?“ Я ответил: „А зачем мне это знать?“ На что мне сказали: „А вдруг Вы будете нашим начальником?“ Дальновидные люди! Но я их успокоил, что в Москву переезжать не собираюсь».

«Матерщина нередко считалась признаком демократизма, и „волевые“ руководители пользовались ею без стеснения. Причем она культивировалась и насаждалась сверху, из министерства, главка и даже ЦК партии. <…> Бумага не стерпит то, что я слышал на одном совещании, когда главный инженер главка „распекал“ подчиненного, который что-то недостаточно бойко отрапортовал. Самыми мягкими выражениями были: „Козел ты долбанный, скотина скребучая, да я тебя сейчас выброшу в окно! Да я тебя сейчас так уделаю, уродом отсюда выйдешь!“ <…> Причем занимались этим не только руководители „от сохи“, но и „рафинированные интеллигенты“, ныне вдруг обнаруживающие свое дворянское происхождение».

(Все 11 приведенных выше отрывков —

из очерка А. Ф. Фадеичева [ГЖМ-13. С. 3–42])

К концу 1950-х гг. шлифовальная мастерская у нас совсем развалилась: с потолка и стен сыпалась штукатурка, электропроводка и розетки искрились. Я неоднократно обращалась к руководству управления с рапортами, но оно отмахивалось — не до шлифовок, тут план по бурению горит. Отчаявшись, я позвонила в Батагайскую пожарную часть. Пожарники неожиданно быстро отреагировали: они в тот же день осмотрели мастерскую, составили акт, опечатали двери и оштрафовали меня как руководителя лаборатории на 50 рублей. Штраф я уплатила, пошла к главному инженеру. Тот выслушал и усмехнулся: «Все правильно, не будете жаловаться. Пойдемте». Мы пошли в мастерскую; главный инженер сорвал печать, открыл двери: «Работайте! А если появится желание еще раз заплатить штраф — теперь уже 150 рублей — можете снова обратиться к пожарникам». Шлифовальная мастерская работала еще лет десять, но так и не сгорела, хотя дымилась и искрила по-прежнему.

(Т. В. Лебедева [Геологи Яны. С. 229])

Горные туристы из Москвы долго готовились в альплагере к восхождению, закупили снаряжение. И вот в Закавказье после изнурительного подъема они наконец-то «оседлали» перевал. Сидят, отдыхают, довольные собой. И тут издалека видят картину: по перевалу к ним взбирается какая-то группа суетящихся людей. Оказалось, это горцы тащат диван в свой аул.

(Источник: никнейм «Леха» [http://geological.narod.ru/BAYKJ/])

Студенты-геологи были в августе на Тянь-Шане. Стали спускаться с гор, дошли до какого-то аула, и тут резко испортилась погода, дорогу размыло, всякий транспорт ходить перестал. Ребята поняли, что придется задержаться и они опоздают к началу занятий в институте. А тогда было очень строго с посещаемостью. И они дали телеграмму знакомой в Москве: «Попали в буран. Сообщи в деканат».

Когда они вернулись, она показала им пришедшую телеграмму. На бланке были наклеены слова: «Поймали барана, сообщи, где канат».

(Источник: никнейм «wasja» [Там же])

Вспоминает к. г.-м. н. В. П. Зенченко, главный инженер Сосновского геологического объединения (Забайкалье) Первого (уранового) главка Мингео СССР, лауреат Ленинской премии, первооткрыватель крупного месторождения урана, автор названия города Краснокаменска, построенного на базе крупнейших урановых месторождений Стрельцовского рудного поля.

«Карпов Николай Фролович, участник ВОВ, азартный первооткрыватель месторождений урана, четверть века руководитель 1-го главка. <…> Вздорный был человек, говорят, незлопамятный. Возможно. Но хамства было с излишком. К примеру, когда 1-й главк лишил работников экспедиции 10 % надбавки к зарплате, называемой „безводными“, в ответ родилась жалоба коллектива „наверх“. Что тут было! Карпов в диком гневе звонит мне: „Ты что, главный инженер, куда смотришь, ослеп, не видишь, что твои ‘засранцы’ творят, на меня писанину ‘состряпали’. Они что, ‘охренели’?“ (слова в кавычках — матом).

Виктор Николаевич Низовский, фронтовик, ветеран урановой геологии, авторитетный руководитель Кировской экспедиции <в Киеве>, открывший крупнейшие месторождения урана в СССР <близ г. Кировограда> в первые послевоенные годы. <…> Это тот человек, который на гнев Карпова и угрозу снятия отправил Николая Фроловича матом на три буквы. А потом, когда был снят с должности, и Карпов ему снова предложил руководящую работу, повторил свое послание слово в слово. Смелый человек. <Много лет спустя> Низовский и я заявились на квартиру к пенсионеру Карпову. <…> Он встретил нас, как добрых старых друзей. Достал бутылку коньяка. Вспоминали многих и многое. Зла не помнили»10.

[Зенченко. 2003. С. 201–203]

Л. П. Берия вызывает главного геолога К. П. Лященко, в ведении которого было м-ние Мраморное, в Забайкалье. Спрашивает:

— Будет урановая руда или нет?

— Большой руды не ожидаем, надо сворачивать рудник.

— Вы хорошо подумали? Пойдите в другую комнату и подумайте еще два часа.

Прошло два часа. Кирилл Петрович повторил:

— Надо закрывать.

— Подумайте еще дома. Даю неделю. — Прошла неделя, и Берия спрашивает: — Не передумали?

— Не передумал, — отвечает Лященко. — Надо закрывать.

Берия открывает сейф, достает оттуда коробочку и… прикрепляет к пиджаку Лященко орден Ленина.

— За мужество в геологии. Вы свободны.

А что касается Мраморного, то никого не арестовали и не сняли за то, что поторопились с решением начать добычу без предварительной разведки. Понимали, что руда нужна любой ценой и как можно скорее.

Вот, что рассказывал Николай Николаевич Муромцев, главный геолог экспедиций и объединения, которое обеспечивало урановой рудой комбинаты в Ленинабаде и Навои:

«Я был вызван в столицу к начальнику главка Н. Б. Карпову для информации о текущей работе. Завершив доклад, попрощался и направился к двери.

— Да, обожди! Там в кармане моего пальто возьми свою награду, — сказал Карпов.

Я вытащил коробочку и открыл ее. Там был орден Ленина!»

(Цит. по: [Зенченко, 2003. С. 197])

«В списке на Сталинскую премию за открытие месторождения Чаули значились две женщины: Е. Д. Карпова, сотрудник ВСЕГЕИ, и Е. Д. Карпова, старший геофизик партии. Какой-то незадачливый чиновник посчитал, что дважды записано одно и то же лицо. Вычеркнули геофизика… И здесь казенщина и безнравственность».

«Согласно разнарядке Москвы мы представили в Читинский обком партии наградные документы на присуждение звания Героя Социалистического Труда бригадиру проходчиков-подземщиков Александру Колтышеву. За его спиной стояли рекорды СССР по скоростным проходкам. Объемы совместных общих работ под землей по протяженности превышали московский метрополитен. А запасы урана — единственные практически на всю Россию. Казалось бы, чего утрясать? Так нет. Один из секретарей обкома вдруг заявляет:

— Не подходит. Молод больно. 38 лет всего.

Я возмущаюсь:

— 38 лет, верно. Но у него 20 лет подземного стажа! Это двойной срок на пенсию. Да и не живут такие горняки долго.

А мне в ответ:

— А вы что, считаете — орден Ленина, за который я согласен поставить подпись, — это мало?

За все разведанные запасы урана России никто из подземных проходчиков Героем Социалистического Труда так и не стал».

По легенде Б. Н. Чиркову Сталин сказал при назначении директором комбината № 6 в Ленинабаде: «Нужен уран. Вам ни в чем не будет ограничений».

«В 1950 г. Краснохолмскую экспедицию подчинили комбинату № 6. Чирков собрал начальников геологических партий. В приемной ждали долго. Наконец дверь открылась, и мимо нас в свой кабинет, не здороваясь, быстро прошел Чирков. Беседа началась. К первому начальнику партии первые слова:

— Расскажи, как ты у государства миллион украл!

В объяснении убытков были упоминания о беременных, временно не работающих. Снова крик:

— Все беременные! Так чем вы там все занимаетесь? — (Матерщина.) — Давай сюда снабженца!.. А! Морду наедать!.. Иди сюда!..

И так годы. С матом, с наградами к урану…

Самого Чиркова постигла суровая судьба: в 1960-е гг. он был отстранен от работы, лишен наград, исключен из партии. Хотя в общем он был волевой, энергичный руководитель».

<Б. Н. Чирков был лишен звания Героя Социалистического Труда, полученного 29 октября 1949 г. за успешное испытание первой атомной бомбы. Тогда Героями стали всего 33 человека, и он в том числе. >

(Пересказ по: [Зенченко. С. 196])

«Был как-то у начальника Северо-Казахстанского геологического управления Георгия Миновича Тетерева юбилей — 50 лет. И торжества были, и застолья, и подарили ему много всяких подарков, в том числе и дорогих: телевизор, холодильник, сервизы и все такое прочее. Оно и понятно: в городе наше геологическое управление было в то время одним из самых крупных предприятий: и транспорт, и техника всякая, и мастерские, и склады, и сотрудников много. А тут пошла партийная кампания борьбы с излишествами, подношениями, взятками и т. п. Ну, наш Миныч и попал под острую партийную критику — были и у него недруги. Получил строгий выговор с занесением в партийную карточку и, естественно, сдал большинство подарков в детский дом».

(Из очерка д. г.-м. н. В. В. Марченко [ГЖМ-17. С. 269])

«Местонахождение Нормативно-исследовательского бюро Министерства геологии было редкостное — на месте бывших касс Большого театра, а впоследствии общественного туалета, имевшего в 1970—1980-е годы стойкую „голубую“ ориентацию».

(П. В. Полежаев [ГЖМ-3. С. 133])

«При списывании надо было сдавать в колхоз оленью шкуру. Помню один из актов, составленный оленеводом-тофаларом <в Туве>:

„АКТА. Пал олень путем-дорогою. По причине болезни внутреннего органа — кишочки. Масти черной. Шкуры нет“.

А куда девалась шкура, тофалары не объясняли».

(Из очерка к. г.-м. н. Н. Е. Костина (ВИМС) [ГЖМ-3. С. 299])

Конец августа в тундре. Первый снег. Голодный геолог в маршруте слышит, как среди моренных бугров неторопливо перемещается небольшая группа оленей. Приладил карабин на камень, ждет. Когда показался первый олень, какой-то тундровый бог, очевидно, посоветовал подождать несколько секунд. И, как оказалось, не зря. За оленями двигались нарты.

(http://www.city-zone.ru/index.php?newsid=17961)

На одном участке геофизики жили в отдельном балке, а так как печку топить неохота, а свет есть круглые сутки, то для обогрева они использовали электрообогреватели. Начальнику это не нравилось, поэтому он сначала просил перейти на печное отопление, а потом поставил ультиматум: «Срочно отключить все обогреватели, а то…» Заходит начальник к ним на следующий день. Все как полагается: печка красная, обогревателей нет. Произнес: «Молодцы. Видите как тепло с печкой, и воздух не сушит», вышел на улицу. И надо же было ему оглянуться и поднять голову вверх. Вопреки его ожиданиям из трубы не шел дым. Вместо этого на нее был надет сапог. Оказалось, что геофизики запихали все обогреватели в печку, а чтобы тепло Не выходило, натянули на трубу сапог.

(Там же)

Поймали ворону, шашку динамитную к ней привязали и подожгли. Бабахнула — мужикам смешно. В очередной раз дело происходило недалеко от ЛЭП. Ворона с привязанной и горящей динамитной шашкой села на эту самую ЛЭП. Понятное дело — бабахнуло. В результате поселок и золотодобывающий комбинат остался без электричества на неделю. Начальника партии — под суд.

(Там же)

Охотников обычно забрасывали с попутной вертушкой. И вот летит он с сейсморазведчиками. Они с похмелья. Вертолет набит дорогостоящей и хрупкой аппаратурой. Туман. Заблудились. И видят: внизу топает охотник на лыжах. С ружьем. С рюкзаком. У него дорогу и спросим! Вертолет зависает, геологи бросают лестницу и машут ему рукой: Давай мол, к нам! Охотник снимает лыжи, рюкзак, ружье и карабкается в вертолет.

И, уже заползая, ставит ногу на коробку с каким то ужасно хрупким и дорогим прибором. Все в ужасе, кричат: нельзя мол! Но за шумом ничего не слышно. И вот от отчаяния один из геологов бьет ему в морду. Мужик вываливается Из вертолета, но удачно — живой, не покалеченный. Всем так стыдно, что вертолет сразу улетает. А теперь представьте, как это выглядит с точки зрения этого мужика: прилетел вертолет, с него помахали, позвали, дали в морду и улетели!

(Источник: Cumar Cumar@km.ru 03.02.2000 anekdot.ru)

Игарский аэропорт на острове. Барахла много, транспорта нет. — ищи конюха. Нашел пьяного конюха. — Ищи лошадь и запрягай в телегу. Подъехал на телеге к ЛИ-2. Пока затаскивал первый вьючник, раздался треск. Лошади надоело стоять, и она оглоблей своротила крыло. Попробовал приделать. Безнадежно. Пришли пилоты. Пошли дальше играть в преферанс. Осенью меня ознакомили с огромным счетом, который представил аэропорт и с которым мне до конца жизни своей не рассчитаться. На что я в ответ резонно написал, что, во-первых, самолеты нужно делать из чего-то прочного, а не из дерьма, а, во-вторых, согласно их собственным правилам посторонним не положено находиться на летном поле, а тем более загружать самолеты. На том и порешили: экспедиция несколько раз предоставила аэропорту вездеход-амфибию, возя туда свое барахло, а оттуда обратно аэропортовское.

(Цит. по д. г-м. н. М. А. Садикову (НИИГА) [Смирн. сб.-2003. С. 195])

«Крутая дорога шла вниз вдоль обрыва без поворотов. Грузовик проскальзывал на гранитном щебне и еле держался на тормозах. Ежеминутно можно было сорваться вниз, шофер клялся, что больше здесь ездить не будет. Наконец, под нами показалось настоящее широкое шоссе с одиноким ишаком. Шофер с облегчением отпустил тормоза, и мы лихо выкатились на асфальт. Но на пути стоял ишак. Шофер привычно надавил тормоз, и… его нога провалилась. Тормоз не сработал. От удара ишак отлетел далеко за обочину. Мы решили, что ему конец. Но это удивительно жизнестойкое животное встало и начало щипать траву. Осмотр показал, что у нас лопнула масляная трубка и тормозное масло вытекло. Но это произошло в тот самый миг, когда крутой горный склон уже закончился. А если бы тормоз лопнул парой секунд раньше, мы свалились бы в горную реку с десяти метрового обрыва».

(Со слов проф. А. М. Портнова (МГРИ) записал Б. Г.)

В московском метро есть стол находок. Однажды в газете (кажется, в «Вечерней Москве» — Б. Г.) была заметка о том, какие замечательные предметы там встречаются. Как-то в стол находок попал забытый унитаз, а в другой раз — оставленная в вагоне надгробная мраморная плита с надписью: Мы тебя никогда не забудем.

В 1978 г. в США, в городке Snowbird (Снегирь), состоялся симпозиум по тектонике, в котором приняла участие делегация советских геологов. О том, что там происходило, красочно написал академик Н. А. Шило, классик геологии россыпей. С 1937 г. Он работал геологом в Магаданской области, быстро поднялся от прораба до руководител геологических работ Дальстроя МВД СССР, Директора ВНИИ-1 (1950–1960 гг.), позже — Северо-Восточного комплексного НИИ, который возглавлял до 1982 г. Как видно из публикаций, Николай Алексеевич увлекался стихосложением и отдавал в печать свои произведения (см. другие его стихи в подборке, опубликованной в [Смирн. сб.-97. С. 301–308]). Конечно, читатели вольны по-разному воспринимать нижеследующие строки. Мне они напомнили популярную рубрику «Нарочно не придумаешь», которая существовала некогда в журнале «Крокодил».

Когда знакомые одного доктора наук (минералога) «перетирали» его шансы на предстоящих выборах в членкоры Российской Академии наук, то академик, участник беседы, заметил: «Что вы так волнуетесь? У нас в Академии членкор считается за полчеловека».

Между горнодобывающим поселком и райцентром спрямили грунтовую дорогу и повесили об этом на развилке объявление на фанерке. Но нашлись остряки, которые сделали приписку: «Кто не умеет читать, пусть идет по старой дороге».

Речь пойдет о Наримановской поисково-съемочной экспедиции (Кустанай, Сев. Казахстан).

«На НТС Сергей Сергеевич Соколовский доложил о методике и результатах работы, продемонстрировал карты, геологические разрезы, сделал заключение. Потом слово взял Александр Фомич Петрусевич, начальник геологического отдела, который почему-то не симпатизировал Соколовскому. Он камня на камне не оставил от этого отчета: и оценка неправильна, и методика могла быть лучше… Предложил отчет переделать и через месяц вновь представить для защиты. Присутствующие молчат, понимают, что дело не в отчете, а в чем-то другом. Сергей Сергеевич тоже весь покраснел, но молчит. Прошел месяц, собирается очередное заседание НТС, вновь С. С. докладывает… Ответил на все вопросы присутствующих. А. Ф. Петрусевич подводит итоги: „Вот, — говорит, — теперь совсем другое дело. Конечно, можно бы и получше сделать, но автор учел все критические замечания. Отчет можно рекомендовать к утверждению“. Все члены НТС проголосовали за. Вдруг С. С. поднимается с места и говорит:

— Как Вам не стыдно, Александр Фомич! Вы мой отчет не только не читали, но даже не смотрели ни в первый, ни во второй раз. А даете вначале отрицательное заключение, а потом положительное. Как же так можно работать?

Тут такая тишина наступила…

Петрусевич покраснел и говорит:

— Я внимательно читал Ваш отчет, товарищ Соколовский!

— Нет, не читали, Александр Фомич!

— Это почему Вы так считаете?

— Да я, когда оставлял Вам отчет, некоторые страницы вложил неправильно, а некоторые вообще вниз текстом положил, они так и лежат.

Немая сцена.

— А…а я не обязан все читать, мне и так известна Ваша работа, — заикаясь, произносит Петрусевич.

Авторитет его после этого случая понизился, хотя в целом он был добрым человеком…»

(Из очерка д. г-м. н. В. В. Марченко [ГЖМ-17. С. 270])

«Чукчи нас снабжали свежим мясом — олениной. Происходило это так. Чукча приносит оленину на продажу.

Мы: Сколько?

Чукча: Сто.

Мы: Двадцать.

Чукча: Холосо».

В Приморье, в 127-й партии «Спецгео», с И. И. Петрожицким произошло вот что:

«Пошел я от скважины в тайгу и на озера лотос смотреть и вдруг мельком увидел спину настоящего тигра, пропавшую в траве. Твердо знал, что так не бывает, но вокруг тайга… Я очень резво доскакал до села и вдруг снова увидел тигра. Он оказался здоровенной рыжей собакой, грубо раскрашенной черными полосами. Несовершеннолетние аборигены долго катались в пыли от смеха. „Она у нас, дяденька, всех пугает и по тайге гулять любит“. А дяденька чувствовал себя полным идиотом».

(Из очерка И. И. Петрожицкого [Там же. С. 528])

Геолог Ю. И. Потапов описывает, как он приехал на побережье Охотского моря, в Тором — маленький поселок колхоза имени очередного партсъезда. У местных партийных властей была мания с каждым новым партсъездом переименовывать колхоз. Чтобы не путаться в цифрах, колхоз в разговоре называли просто «Съездом». «Я зашел к председателю оленеводческого колхоза Карпову, которого эвенки называли Карковым.

„Дам лучших каюров и оленей — налей!“ Просьба была немедленно выполнена. Я увидел, как сто граммов чистого спирта, не вызывая горлового булькания, без остатков впитались в карковский язык. Посвежевший председатель достал список каюров и стал диктовать: „Семен Гутчинсон, Иван Олафсон, Афанасий Густавсон, Никита Свенсон, Афанасий Тубеев…“ — всего семь человек. <…> В паспортах было черным по белому написано: Свенсон Никита Иванович, Густавсон Афанасий Семенович. Печати и подписи местного ОВД выглядели подлинными. Бывший интеллигент и учитель истории Карков поведал мне, что в начале XIX века Шантарское море было богатейшим китовым промыслом. Сюда сплывались браконьеры со всего света, но преимущественно из Скандинавии. <…> Местное население вместе с китобоями разделяло радость от удачной охоты, в результате чего появлялись дети, получавшие фамилии отцов. Карков рассказал, что, будучи ребенком, он сам видел огненно-рыжего эвенка по фамилии Эриксон».

(Из очерка Ю. И. Потапова [ГЖМ-18. С. 534])

Начало второго эпизода, рассказанного Ю. И. Потаповым, такое.

Пос. Демьяновск на берегу Сахалинского залива. 1965 год. Семья телефонистов. Глава семьи Вася, приветливый и улыбчивый, лет сорока. Его жена Клава, лет тридцати — высокая степень женского совершенства. Геологи приехали в поселок по р. Амгунь на резиновой лодке, которой управлял рабочий Витя. Сидят в гостях у телефонистов. За столом также трое детей. Ребятишки совсем не похожи ни на отца, ни друг на друга. За столом Витя усиленно пополняет стаканчик Клавы и уж слишком к ней наклоняется.

«Захмелевшая Клава, заметив, что я разглядываю ребятишек, улыбнулась и спросила:

— Что, не похожи? — Я полуутвердительно кивнул.

— Ну, так я скажу тебе: года четыре ране у нас зимовал танкер — вот Сережа и появился. А следующим годом катер „Яхонт“ зимовал, вот Вову оставил нам на память. А Катя от сухогруза — сел два года назад ниже нас на мель и тоже зимовал.

Ее рассказ ничуть не взволновал Васю, слушавшего жену со своей вечной улыбкой. Когда мы вышли на крыльцо покурить, он пооткровенничал:

— Видишь ли, женился я на Клаве, да так загулял на свадьбе, не помню, как под машину попал, переехало меня по животу, изломало всю внутренность, у меня и стоять перестал. А Клавке детей охота, вот я и не возражаю — все в дом, а тайга всех прокормит, — добавил он, задумчиво глядя на Витю.

В следующие дни Вася уходил по линии на обход, а наш „флотоводец“ помогал Клаве по хозяйству. Эта помощь, видимо, их сблизила, и Витя в палатку ночевать не приходил. Осталась ли у Клавы „память“ от резиновой лодки?»

(Из очерка Ю. И. Потапова [ГЖМ-18. С. 536])

Еще один эпизод из очерка Ю. И. Потапова.

«Под вечер я пошел к геофизикам из ДВГУ. Они ждали вертолета уже больше месяца и совершенно озверели от комарья и безденежья.

<…> Через створки их палатки выглядывали голые ягодицы. Так густо покрытой комарами плоти я никогда не видел. На каждый сантиметр приходилось не менее 10–12 кровососущих насекомых. Комары, напившись крови до потери летучести, сваливались на землю. Их место тотчас занимали другие, голодные. Совсем как госчиновники при нашем диком капитализме, только сваливают они не на землю, а за границу.

Каждая ягодица вела себя по-своему. Одна конвульсивно подергивалась, пытаясь сбросить с себя крылатых вурдалаков. Другая, напротив, В сжималась, чтобы уменьшить площадь кровоотсоса. <…> Из палатки доносился голос начальника геофизической партии Архипова, который монотонно отсчитывал: „…711, 712…“. На счет 720 обе ягодицы дернулись и с воплем облегчения скрылись в палатке. Немного погодя я раздвинул створки и вошел в палатку. При свете свечей геофизики играли в карты.

— Играем на выставку, на минуты, — пояснил мне Архипов. — Проигравший отдает свой по-научному афедрон, а по-нашему — ж…у в распоряжение потомков Пенегюссе. — Очевидно, в детстве Архипов внимательно прочел эпос „Калевала“. В эпосе это кровожадный великан, после гибели которого его труп сожгли и пепел развеяли. Частицы пепла превратились в тучи кровососущих. Володя проиграл 12 минут, а Люда — только 6. Хочешь посмотреть, как она будет расплачиваться?

Сейчас я, конечно, посмотрел бы, но тогда постеснялся, о чем жалею до сих пор. Тем более что Люда была симпатичная полненькая блондинка, какие мне уже тогда нравились».

(Из очерка Ю. И. Потапова [Там же. С. 534])

Рассказывает гендиректор «Гидроспецгеологии» Ю. С. Татарчук.

«В 1980-е гг. были проведены работы по бурению горизонтальных и восстающих скважин (до 15 градусов) протяженностью 1200 м12. <…>

Специалисты ВИТРа здорово помогли решить эту непростую научно-техническую задачу. А буровой мастер В. Ф. Разговоров был награжден за эту работу орденом Ленина. С его награждением был казус. Оно проводилось на коллегии Мингео СССР. Ребята из управления кадров мне говорят: „За такой орден надо бы сказать пару слов благодарности“. Но какой оратор из буровика, впервые оказывающегося на коллегии? Я стал его „накачивать“. Говорю: „Не волнуйся, скажи два слова: ‘Спасибо партии и правительству! Постараемся работать еще лучше’“. А он говорит: „Да что Вы волнуетесь? Все будет, как надо“.

Мы стояли на втором этаже нового здания перед входом в зал коллегии, и инструктаж я проводил на глазах членов коллегии, проходивших в зал.

И вот министр Е. А. Козловский вручает ему орден. Аплодисменты. Разговоров говорит: „Спасибо генеральному директору, что представил меня к этой награде“.

Хохот всех присутствующих. Я красный, как рак, что еще больше привело присутствующих в восторг. Я был уверен, что все понимали, что это выступление — не результат моей „накачки“. Но все равно чувствовал себя неуютно».

(Из очерка Ю. И. Потапова [ГЖМ-18. С. 562])

Георгий Сергеевич Момджи был крупным геологом, д. г.-м. н., специалистом по железным рудам. В 1964–1970 годах он был директором ВИМСа. Отличался твердым характером, был сух и негибок, не скрывал своих антипатий к ряду влиятельных сотрудников института. Его сняли с поста директора, так как партийная организация института проголосовала против его кандидатуры на тайных выборах в партком. Это было выражением недоверия со стороны партии, и в таких случаях министерство обязано было реагировать. Г. С. ходил по коридорам с каменным выражением лица. Я не был с ним лично знаком. Одна его сотрудница как-то сказала мне, что те, кто заискивал и ползал на брюхе перед директором, теперь едва с ним здороваются. Так обычно оно и бывает. И тогда я при случайных встречах с Момджи в коридорах стал подчеркнуто четко говорить: «Здравствуйте, Георгий Сергеевич!» Он, отвечая, как-то странно смотрел, видимо, пытался вспомнить, кто я такой. Но нас с ним ничего не связывало. Я тогда не был даже кандидатом наук. Потом где-то с 4-го раза он, отвечая на приветствие, стал задерживаться и протягивать мне руку.

Прошло много лет. В начале 1980-х годов я начал готовить докторскую диссертацию, посещал докторские защиты. Момджи выступал с жесткой критикой едва ли не всех работ. При этом он открыто говорил, что будет голосовать против. Не берусь сказать, насколько он был прав. Вероятно, в меньшинстве случаев. Так, он выступил против прекрасной докторской работы С. В. Малинко по борным минералам (там явно была личная неприязнь к ее мужу). Все диссертанты боялись Момджи. Некоторые товарищи меня предупреждали: Момджи тебя разнесет; в его глазах, да и глазах ряда членов совета, у тебя есть три личных дефекта: ты молод (около 40 лет), не геолог, да еще и Соломонович — в общем, выскочка: в отраслевой геологии так «рано», в 40 лет, докторские почти никто не защищает. Но директор ВИМСа А. Н. Еремеев меня поддерживал. И у меня были авторитетные оппоненты: профессора В. М. Винокуров (заведующий кафедрой минералогии и петрографии в Казанском университете) и А. С. Марфунин (ИГЕМ, членкор РАН, позже ставший заведующим кафедрой минералогии в МГУ). И вот наступил день защиты — 10 февраля 1984 г. Заседание совета началось в 15 часов. Я сделал доклад за 37 минут. Пошли вопросы. Г. С. Момджи также задал вопрос — довольно мирный, я на него легко ответил. А около 16 часов к директору подошла его секретарь и передала записку. А. Н. Еремеев прочел, наклонился ко мне и сказал: «Меня вызывают в райком, умер Ю. В. Андропов, собирают всех директоров. Председательствовать остается В. Т. Покалов, желаю Вам успеха, я сам сейчас проголосую». Затем он объявил о кончине Андропова, предложил встать и почтить его память. Процесс защиты продолжался. Итогом голосования ученого совета было: 24 голоса за; против и воздержавшихся не было. Думаю, что внезапное объявление о смерти Андропова подействовало в мою пользу: думали уже о другом, и никто не решался в такой день устраивать «бузу», даже если и были не симпатизирующие диссертанту. Впрочем, думаю, что Г. С. Момджи все равно проголосовал бы за.

И потом все сложилось удачно. «Черного оппонента» мне не назначили, а месяца через три домой вдруг позвонили из ВАК. Это был профессор Семенов Евгений Иванович, член экспертного совета ВАК, выдающийся минералог из ИМГРЭ, с которым мы тогда не были знакомы. Он задал мне 17 вопросов, потом сказал, что удовлетворен, будет представлять диссертацию к утверждению ВАК.

В начале 1980-х гг. начальник 1-го главка позвонил в ВИМС заведующей кристаллофизической лабораторией Л. М. Родионовой, которая года за три до того сменила на этом посту Л. М. Шамовского. Он сообщил, что из АН СССР к нему пришло на согласование представление от имени Коми филиала АН большой группы (по моему, почти 30 человек) на премию Совета Министров СССР. Представлялся цикл работ по освоению крупнейшего месторождения флюорита близ Амдермы. Коллектив представленных к премии возглавлял известный геолог Н. П. Юшкин, будущий академик из Сыктывкара, глава Коми филиала. Скажу сразу: все понимали, что никакого отношения к этой крупной научно-практической минерально-сырьевой работе ВИМС не имел. Просто заявку от Академии наук по геологической тематике, естественно, послали на согласование в Мингео СССР, и замминистра ее переадресовал начальнику 1-го главка Н. Ф. Карпову, куратору ВИМСа, поскольку слышал, что по флюориту в ВИМС что-то делали.

А незадолго до этого отмечался юбилей Карпова. Среди подарков ему был красиво ограненный и отполированный крупный кристалл искусственного флюорита, выращенный в ВИМСе, в лаборатории Шамовского. Дело в том, что еще до войны Лев Матвеевич получил первые в мире кристаллы искусственного флюорита, и у него было авторское свидетельство на способ их выращивания. Но те кристаллы были неважного качества, и в 1960-х гг. Шамовский поставил тему по усовершенствованию способа их выращивания и взял для этого двух молодых инженеров: А. Д. Шушканова и П. М. Степануху. Шамовский надеялся, что кристаллы флюорита с примесью европия станут новыми эффективными сцинтилляторами для счетчиков ионизирующих излучений.

Этого не случилось, но двое инженеров много лет (а один из них всю свою жизнь) возились с этой темой, которая периодически камуфлировалась различными словами и возобновлялась. По существу же за этим стояло вот что. Щушканов научился прекрасно обрабатывать флюорит — гранить и полировать полученные разноцветные цилиндры и создавать из них яркую привлекательную композицию на подставках. Особенно красиво выглядели кристаллы с двухвалентным европием: неокрашенный кристалл излучал фиолетовую люминесценцию, возбуждаемую падающим дневным или электрическим светом, впечатление было более сильное, чем просто от окраски кристалла. Постепенно красивые монокристаллы стали дежурным предметом для подарков — прежде всего, дирекции, начальникам, начальникам этих начальников и т. д. Еще одна тонкость. У геологов принято дарить к юбилеям красивые друзы, жеоды, изделия из драгоценных и поделочных камней, это давно стало общим местом. Искусственные же камни и какие-нибудь пластмассы презираются. Однако в нашем случае кристаллы флюорита стали исключением из правила: уж очень они были красивы и необычны. Наверное, за много лет подобных подарков было изготовлено сотни две.

Так вот, Н. Ф. Карпов, который сам получил и заказывал для других подобные кристаллы, решил включить в уже сверстанную заявку еще и двух человек от ВИМСа, тех, кого он лично знал — Л. М. Шамовского и Л. М. Родионову. О чем и сказал последней. Надо отдать должное Ларисе Макарьевне — она сразу отказалась, сказав, что не имеет отношения к флюоритовой теме. Но попросила вставить в заявку Шушканова, с которым была дружна, а также Степануху, которого недолюбливала за вздорный характер, однако ожидала, что тот поднимет шум, если его не включат. Как она мне рассказывала, Карпов тогда ее обругал: «Первый раз встречаю такую дуру!»

А упомянутая тройка из ВИМСа стала лауреатами. Мы все считали, что Л. М. Шамовский получил это звание заслуженно, а остальные… за подарки. Вероятно, двое инженеров это осознавали. Награждение новых лауреатов прошло очень тихо, они не устраивали никаких положенных в подобном случае банкетов. В дальнейшем я не видел, чтобы они носили лауреатские медали.

В связи с начавшейся перестройкой и экономической реформой в стране у нас в ВИМСе в 1987 г. решили создать две центральные хозрасчетные лаборатории: сложных элементных анализов и сложных минералогических анализов. Их формирование на основе бывших цехов опытного предприятия было поручено провести к. т. н. Владимиру Александровичу Симакову, уже имевшему опыт руководства подобным подразделением в Комплексной экспедиции ВИМСа (в Нарофоминске), и мне, не имевшему такого опыта. В феврале 1988 г. проходила наша аттестация на заведование. Я относился к ней довольно безразлично — пустая формальность. Когда Володя меня спросил: а ты подумал, какую предложить программу научно-методических работ, — то я ему ответил, что скажу коротко: у меня кадры опытные, и в течение первого года самое главное, не мешать естественному ходу вещей, а там посмотрим. Он был удивлен и не одобрил такого ответа, наверное, решил, что я бравирую.

На комиссию первым вызвали меня. Там сидела элита огромного химико-минералого-технологического отделения института — профессора Г. А. Сидоренко, В. И. Малышев, A. Л. Якубович и др. Председательствовал глава отделения замдиректора ВИМСа Г. В. Остроумов. Помню, что сразу же Малышев мне задал именно тот вопрос, о котором предупреждал Симаков. И я ему ответил так, как и раньше Симакову. Малышев был недоволен, сухо пробурчал, что этого недостаточно. Но вдруг Остроумов сказал: «Б. С., а как Вы посмотрите на то, если в соответствии с тем, что Вы нам сейчас сказали, мы Вас аттестуем условно, т. е. на год?» Я ему ответил, что это будет совершенно правильно. Все удивились отсутствию сопротивления, говорить дальше было не о чем, и Остроумов сказал, что я свободен. Процедура со мной заняла пять минут. Я вышел, успел сказать о результате Симакову, и теперь он вошел в кабинет Остроумова.

Я ждал его полчаса, не дождался и ушел. На следующий день мне сказали: тебя аттестовали на пять лет (т. е. на полный срок), а Владимира Александровича — условно, на год. Подробностей я у Володи не спрашивал, было неловко. Правда, вскоре комиссия поправилась: В. А. Симакова тоже аттестовали на пять лет, и это было справедливо.

Как-то в конце 1980-х годов, в конце дня, я зашел к нашей прекрасной «супердаме», заведующей минералогическим отделом ВИМСа профессору Г. А. Сидоренко. Задаю дежурный вопрос:

— Что нового, Галина Александровна?

— Ничего особенного, — отвечает она. — Рутина. Вот опять прислали три отчета. Вы бы почитали, что они пишут и как пишут! — (Это обычные у нее нотки.) И показывает мне на три толстых тома.

— А Вы не читайте! — говорю ей. — Все равно, начиная с 1970-х годов, 100 % отчетов в минералогическом отделе принимаются только с отличной оценкой. Ну и что Вы получаете за это прочтение?

— Моральное удовлетворение, — говорит Галина Александровна.

— Я бы вместо трех моральных предпочел одно аморальное удовлетворение, — спонтанно произнес я.

Реакция Г. А. на нахальную реплику была неопределенной. Похоже, она не знала, как себя повести, и только сказала: «Ну… Это Вы…» Никто при этой строгой начальнице не отваживался на фривольности. Но мне как-то это сходило с рук. Очевидно, потому что я никогда не участвовал в интригах в институте и в отделе. А главное, в отличие от других заведующих лабораториями, всегда был прям и лоялен по отношению к заведующей, и она это знала.

В середине февраля 2002 г. я позвонил В. И. Кузьмину в ВИМС. И он мне сразу сообщил печальную новость о смерти Льва Григорьевича Фельдмана, ветерана ВИМСа, выдающегося специалиста по редкометальным пегматитам.

— Он умер скоропостижно. Сердце, — сказал Владимир Иванович. — И, ты знаешь, Боря, он не только этого не предчувствовал, а совсем наоборот. Мы с ним разговаривали по телефону за несколько дней до его смерти. Лева мне позвонил: «Володя, через две недели будет мой юбилей. Я хочу с тобой посоветоваться, как мне его отмечать. Хотя я уже не работаю в ВИМСе, но здесь прошла почти вся моя жизнь, здесь у меня много друзей. Я хотел бы собрать их в ВИМСе, как ты на это смотришь?»

— И я ему говорю: «Конечно, Левочка! Мы, твои друзья, будем очень рады собраться в институте в твою честь. Приходи, мы поможем тебе организовать здесь достойный праздник…» И вот буквально через несколько дней его не стало.

Я сказал В. И., что узнал эту печальную новость несколько дней спустя после кончины Л. Г. Фельдмана, поэтому не был на его похоронах. Мы с ним были близко знакомы много лет. Он мне немало помогал профессиональными советами, был всегда доброжелателен, отзывчив, компетентен. В общем, только хорошее и совершенно искренне: человек это был выдающийся во всех отношениях.

Затем Владимир Иванович говорит:

— Боря, ты мне, наверно, звонишь по какому-то делу. А я не спросил тебя с самого начала об этом, потому что сразу стал говорить о Леве. Слушаю тебя внимательно.

И я ему говорю:

— Владимир Иванович, через две недели будет мой юбилей (4 марта). Я хочу с Вами посоветоваться, как мне его отмечать. Хотя я уже не работаю в ВИМСе, но здесь прошла почти вся моя жизнь в минералогии, здесь у меня есть друзья. И я хотел бы собраться в ВИМСе. Как Вы на это смотрите?..

Глава 4 Геология и спирт

В МГУ проходит конкурс по распитию горячительных напитков. Объявляют итоги конкурса:

По водке первое место занял физфак,

По спирту — химфак,

По сухому — мехмат,

По пиву — биофак.

Из толпы возмущенный голос.

— А как же геологи?

— А не допустили геологов. Конкурс проводился среди любителей!

х Налить и обнулить!

х Мы собрались, чтобы выпить. Так выпьем же за то, что мы собрались!

х За нас с вами и за хрен с ними!

х В юности кажется, что счастье будет. В старости кажется, что счастье было. А мы — посередине. Так пусть нам кажется, что счастье есть!

х На 8 марта. Счастье мужчине может дать только женщина. Полное счастье может дать только полная женщина. За женщин и за полное счастье!

X За минерал распит! Этот моноклинный вольфрамат свинца был открыт в 1897 г… и тут же — распит.

х Пьянству бой! — Так, примем перед боем!

х Лев Толстой сказал, что счастье — это удовольствие без раскаяния. За счастье!

х В Испании есть страна басков. За то, чтоб Россия перестала быть страной баксов. Но пасаран! (исп. «Они не пройдут» — лозунг интернациональных бригад, сражавшихся с фашистами в Испании в конце 1930-х годов).

х Геолог однолюб может сделать счастливой всего одну женщину. За счастье множества женщин!

х Либертэ, фратернитэ, алиготэ!

X Счастья личного, наличного и безналичного!

Алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах. (М. Жванецкий)

х «Все произносимые на китайском языке тосты заканчивались словом „Гамбэй!“, что означает „До дна!“»

Цит. по: [ГЖМ-5. С. 368])

х А вот норвежцы, принимавшие советских геологов на Шпицбергене, произносили в конце тоста слово «Тирпиц». Во время первого приема наши спросили, что это означает, и услышали следующее. Во время войны норвежцы мечтали об освобождении страны от гитлеровской оккупации. Когда наша подлодка под командованием капитана Лунева подбила флагманский линкор немецкого флота «Тирпиц», прятавшийся в норвежском фьорде, а английская авиация его добила, то почти вся Норвегия ликовала. С той поры норвежцы любили оканчивать тосты этим символическим именем.

(Из рассказа д. г.-м. н. В. Б. Мазура, заслуженного геолога России, замминистра геологии РСФСР [ГЖМ-8. С. 16])

х Всем известно выражение «Алаверды!», часто звучащее во время застолий на Востоке. Гораздо менее известно жаргонное таджикское15 «Ашно-пашно!» типа современного русского «Ништяк!». Оно звучит не только в геологической среде и потому сейчас становится актуальным для жителей России.

(Встречено в очерке памирского геолога В. В. Куртлацкова [ГЖМ-17. С. 524])

х В профессиональной среде хорошо известен короткий немецкий тост и вообще пожелание, принятое у геологов и горняков: «Глюкауф!». Это означает: «Счастливого выхода (наверх)!»

«Те все, которыя хотя в службе заводской находятся, да самоизвольно болезнь себе приключают, яко от пьянства, драки и другого сквернодеяния, то с таких как за лекарство, так и за труд брать надлежащее и жалованья окладного, как за прогул лишать».

«Однакож и без питья мастеровым и работным людям не обойтись небеструдно… и ежели кабакам не быть, то довольно известно, что в таких местах такие многократно вредительнейшие шинки находятся…»

(Из очерка Н.Д. Коваленко [Там же. С. 19])

«В партии был сухой закон, но раз или два в квартал самолет все же доставлял самый желанный груз — ящики со спиртом. После этого дна на два-три жизнь в поселке прекращалась: останавливались буровые, замолкали дизели, не вылезали из своих времянок проходчики. Поселок вымирал. Даже собаки, которых в Кия-Шалтыре водилось великое множество, куда-то исчезали».

(Из очерка Г. М. Купсика [ГЖМ-2. С. 324])

Геолог, бывавший на Чукотке в конце 1970-х годов, рассказывал автору этой книги, что вертолетчик как-то показал ему любопытную телеграмму от начальника горнорудного поселка в райцентр: «Оборотные средства закончились. Платить зарплату нечем. Срочно шлите два борта водки». Это, конечно, не означало, что зарплату будут напрямую платить водкой. Это означало, что в результате немедленной реализации водки в кассе появятся деньги для выдачи очередной зарплаты. Своеобразный круговорот воды в природе — в смеси со спиртом.

«Как известно каждому северянину 1950-1960-х годов, потребление алкогольных напитков в большинстве районов Крайнего Севера — дело сезонное. Простой житель Севера (не начальник и не работник торговли) выпивать начинал в начале июля, с приходом первого пассажирского теплохода из южных широт, а заканчивался алкогольный сезон в декабре, когда заканчивался годовой запас водки. <…>

Открытие алкогольного сезона всегда было зрелищем праздничным, экзотическим. Вспоминаю хмурый весенний день. По реке еще плывут стайки льдин. Уже точно известно, что первый пассажирский двухпалубный теплоход (обычно „Капитан Калашников“) подошел к „Пуровским вехам“ в Тазовской губе и вот-вот появится в устье р. Таз. К вычисленному времени прибытия теплохода у дебаркадера (затопленная баржа) в районе гидропорта собирается вся пьющая общественность поселка Тазовское. Здесь все представители партийной и советской власти, руководители предприятий (рыбзавод, аэропорт, линейный участок Иртышского речного пароходства, райконтора связи, рыбкооп, колхоз, прокуратура и др.) и истосковавшиеся по работе и выпивке грузчики, простые жители, включая домохозяек. Наиболее опытные и дальновидные приходят с закуской — консервами и хлебом. Все в трепетном ожидании.

И вот подходит теплоход, весь в огнях, гремит радиола. Капитан на мостике. <…> При расстоянии до стенки причала 2–3 метра самые нетерпеливые начинают прыгать с дебаркадера на борт теплохода. А в это время два буфета теплохода уже в полной готовности. Счастливчики, первыми ворвавшиеся в буфет, готовы схватить все, что есть булькающего. Водку, вино, пиво, газ-воду покупают сетками, не считая сдачи. <…> А дальше — неописуемое! Теплоход причален, трап спущен, и по нему на борт рвется ревущая толпа. Главное направление — буфеты и ресторан. Когда доходит очередь посетить теплоход наиболее терпеливой части встречающих, навстречу ей уже движется обратный поток счастливчиков. У многих из них уже лимит терпения исчерпан до дна, и они сходят на берег, сладостно глотая из горлышка бутылки, вызывая зависть опоздавших.

Тем временем на берегу тут и там быстро формируются временные коллективы. Алкогольный сезон открыт. Кое-где оживленный гомон сменяется попытками индивидуально-хорового пения. Отмечается активная роль женщин… Для многих встреча первого теплохода быстро заканчивается счастливым сном на мерзлом песке под хмурым холодным северным небом».

(Из очерка к. г.-м. н. А. Г. Краева, в 1960-е гг. управляющего трестом «Ямалнефтегазгеофизика», с 1992 — вице-президента Международной акционерной геологической компании [ГЖМ-5. С. 74])

«По старой традиции при ликвидации фонтанов, как на фронте, ее участники живут на всем готовом. Для поддержания тонуса обеспечиваются и алкоголем. Расход продуктов и водки практически не контролируется. Так было и у нас. Когда бухгалтерия стала подсчитывать расходы, связанные с ликвидацией фонтана, надо было решить, под каким соусом списывать водку. Ведь это продукт, можно сказать, незаконный. Начальник экспедиции, опять-таки по существующей традиции решил водку „заменить“ эквивалентными по стоимости объемами прохладительных напитков (жарко же было у фонтана!). Когда подсчитали этот эквивалент, то ахнули. Каждый день на каждого участника борьбы с фонтаном, включая экспедиционных зевак, приходилось по два ведра киселя!»

(Из очерка А. Г. Краева [ГЖМ-5. С. 160])

«Экспедиционные тракторы занимались перевозкой дров для местной больницы. Выяснилось, что на этих перевозках больница уже лишилась почти годового (!) запаса спирта. <…> И.о. начальника партии М. на невинный вопрос: „Не ваши ли тракторы работают на берегу?“ ответил: „Мои. Район-то нищий, приходится помогать районным учреждениям“».

(Из очерка А. Г. Краева [Там же. С. 42])

А. К. Егоров рассказывает, как к нему в партию приехал его учитель профессор Г. Л. Кушев, лауреат Сталинской премии.

«Меня уже несколько дней донимали приступы малярии, которые начинались по вечерам. <…> Я рассказал ему, что со мной происходит.

— У тебя спирт есть?

— Нет, только водка.

— А где-нибудь можно купить?

— Только на руднике, километрах в 80-ти.

— Бери мою машину и привези хоть бутылку.

Пока я ездил, ребята приготовили бешбармак. <…> Когда все расселись за столом, он налил мне стакан неразбавленного спирта, всыпал туда ложку красного перца: „Пей!“

Я выпил эту адскую смесь, он подал мне стакан: „Запей!“ Я думал, что это вода, выпил, оказалось — водка. После этого дал мне кусок вареной баранины: „Ешь!“ За разговорами я почувствовал, что меня клонит ко сну.

— Григорий Леонтьевич, я спать хочу.

— Иди, иди, поспи.

Проснулся я, когда уже светало. Страшно хочется пить. <…>

— Ну, как, приступы были?

— Ничего не помню, не было.

— Больше ничего с тобой не будет, я тебя вылечил».

([Там же. С. 360]) (Из очерка А. К. Егорова, заслуженного геолога РСФСР)

Войну Гончаров закончил капитаном, командиром разведроты. Демобилизовавшись, стал работать токарем в мастерских треста «Бугуруслан-нефть», хорошо зарабатывал. Но стал слишком часто посещать рюмочные и чайную. Его сняли с токарей, перевели в грузчики. Однажды он сидел в мастерской, мучился похмельем. Входит паренек, просит его устроить трактористом. Гончаров расспросил парня, на каких тракторах тот работал, есть ли справка, что колхоз его отпускает, сказал, что он — главный инженер, и послал парня за вином. Тот принес две бутылки бормотухи. Они выпили, Гончаров говорит: «Пиши заявление!» На уголке бумаги он написал резолюцию: «Не возражаю. Гончаров» и отправил парня в контору оформляться. Когда заявление попало к настоящему главному инженеру, тот велел немедленно прислать к нему Гончарова. На вопрос: «Что ты себе позволяешь?», тот невозмутимо задал встречный вопрос: «А что я позволяю? Если бы я написал: „Принять“, а так я написал: „Не возражаю“ и подписался своей фамилией. Это мое мнение, а теперь ваше дело решать — принять или нет.» После этого случая Гончаров приобрел кличку «главного инженера».

(Из очерка геолога Н. А. Тютерева, ПГО «Центргеология», Калуга [ГЖМ-9. С. 548])

«Однажды в конце 1960-х годов мы собрались в самом дальнем здании камералки в обед, чтобы отметить чей-то юбилей. Чествование затянулось. Кто-то нас заложил начальнику. И вот врывается к нам разъяренный, весь красный Евгений Иванович <Бедокуров, начальник Дальнегорской экспедиции> в сопровождении парторга и профорга экспедиции. И начинает кричать. Мы притихли, и тут один из геологов А. Н. Седых, товарищ Е. И. Бедокурова, говорит: „Евгений Иванович, ну, что ты кричишь? Время-то уже пять минут шестого“. Но в ответ начальник выпалил: „Так что, вы за пять минут успели напиться?“ — и, хлопнув дверью, ушел. На следующий день нас всех вызвали в партком. Поскольку в нашей компании был главный геолог экспедиции Р. В. Король, все стрелы были направлены в него. Получив по выговору и прогулу, мы уехали на полевые работы».

В начале 1970-х годов в ВИМСе после обеда наша группа из пяти человек собралась в дальней комнате отмечать 7 ноября. На всякий случай вытащили шахматы и поставили на стол вместе с бутылками и закуской. Через полчаса услышали, что к двери подошел завлабораторией профессор Л. М. Шамовский в сопровождении дежурных по институту. Они постучались. Мы замерли. Слышим, Лев Матвеевич говорит дежурным: «Они там, я знаю!» Мы стали тихо убирать бутылки и стаканы. Потом Шамовский кричит: «Открывайте, я знаю, что вы здесь!». — Молчим. Раздается: «Вскрывайте дверь!» И вот мы слышим, как с той стороны двери дежурный от охраны начинает долбить фанерку, которой вместо стекла забита верхняя часть двери. Фанерка поддается и начинает отгибаться в нашу сторону. Тогда старший и самый опытный среди нас кандидат наук М. Г. Ларионов подходит к двери и со всей силы начинает давить на фанерку, сопротивляясь ее отгибанию. И даже возвращает ее в исходную позицию. Смотреть на это было уморительно.

Однако все же фанерку выбивают, и мы вынуждены отпереть дверь. Шамовский и стражи порядка входят в комнату. И застают Мирную картину. А. Д. Шушканов и П. М. Степануха (будущие лауреаты премии Совмина СССР) сидят за доской и передвигают фигуры. Трое других склонились к ним, поглощены наблюдением игры, ничего вокруг не замечают. На краю стола стоит забытый стакан с водкой, рядом бутерброд. Шамовский продолжает кричать: «Вы что здесь делаете, почему не открывали?» Наконец, А. М. Нахабин говорит: «Ну, в шахматы решили немного поиграть». — «А это что такое? — возмущается Шамовский, показывая на стакан. — Убрать немедленно!» «Сейчас», — говорит Нахабин, берет стакан и залпом выпивает. — «Всем по выговору!» — продолжает разоряться Шамовский.

…Но выговоров не было. Как всегда, шло социалистическое соревнование, и лаборатории ни к чему было давать компромат самой на себя. А с дежурными по институту договорились, чтобы они молчали, принеся им спирту, который выдала нам наша хозяйственница из НЗ лаборатории.

(Б.Г.)

В 1975 г. меня послали в командировку на Харьковский завод химреактивов. Там был цех по выращиванию кристаллов-сцинтилляторов, применяемых при геофизических работах. Кристаллы выращивались по технологии, разработанной в ВИМСе в лаборатории Л. М. Шамовского, и в цехе за ВИМСом были закреплены две опытные печи. В то время встала задача повысить радиационную стойкость кристаллов натрия иодистого, активированного таллием. Хотя я не был технологом, но профессор Шамовский советовался со мной на эту тему, так как я работал с редким химическим элементом европием, который мы решили попробовать в качестве стабилизатора сцинтилляционных свойств, добавляя в кристаллы его примесь в интервале от 0,001 до 0,01 %.

В Харьков поехали вдвоем с одним молодым техником Мишей К. В поезде крепко выпили. На следующий день пришли в цех. Я сделал элементарный расчет навески, и мы стали готовить шихту. Когда на аналитических весах с трудом отвесили 0,001 мол% европия к общему весу около 5 кг шихты, то я сказал К.:

— Посмотри, разве эти несколько едва заметных крупиц могут хоть как-то повлиять на такую массу основной соли?

— Не могут! — решительно ответил юноша.

— Вот и увеличим вес добавки в 10 раз! — сказал я.

Отвесили в 10 раз больше. Навеска тоже выглядела крохотной. Подошла женщина, технолог цеха, придирчиво проверила мои расчеты и дала команду ставить ампулу с солью в печь. Через двое или трое суток выгрузили кристалл в виде большой цилиндрической були. Но прежде чем определить сцинтилляционную способность детектора, нужно булю распилить, отполировать кристаллы-детекторы, запаковать их в контейнеры и потом измерить их свойства на электронной аппаратуре. На это уходит около месяца. Так что ставить дальнейшие опыты в печах нам пришлось, не зная предыдущих результатов. Больше расчетов веса добавки мы не делали, а просто увеличивали число миллиграммов первой навески с европием в два, три раза и так далее. Позвонил Шамовский. Я доложил, что выращенные кристаллы выглядят нормально.

В общей сложности мы успели провести 8 опытов по выращиванию и через месяц вернулись в Москву. А когда я отчитывался Шамовскому, и он перепроверил мой расчет навески, то я испытал шок. Оказалось, что при расчете первой навески я потерял один нуль и, значит, взвешивая европий, мы брали все его навески в 10 раз больше, чем планировали. Причем во всех опытах. Но Лев Матвеевич повел себя сдержанно. Он сказал тогда, что все-таки хорошо, что я сам первый рассказал о содеянной ошибке. Помню, что он сослался на пример с П. Л, Капицей: «У него уборщица случайно разбила графин и сказала, что это не она. Тогда Капица ее уволил, он сказал, что такому человеку нельзя доверять». Далее Шамовский попросил меня написать письмо главному инженеру Харьковского завода А. Л. Лифицу и объяснить, что произошло. Я так и сделал.

А приблизительно через месяц Шамовский вдруг радостно сообщил, что полученные нами кристаллы показали отличные характеристики энергетического разрешения и радиационной стойкости. Главный инженер предлагает подать заявку на изобретение, он составил список участников от завода и просит Шамовского включить сотрудников нашей лаборатории. Шамовский сказал, что включает меня и себя. Я попросил включить еще и техника К., сказав, что мы с ним работали в равной степени. Шамовский уперся — К. не научный работник, его творческого вклада нет, и вообще так не делают. Я ответил, что моего творческого вклада тоже нет, это, мол, была просто кухня, пусть тогда не включают и меня. В конце концов, послали в Харьков письмо с просьбой включить в заявку Шамовского, меня и К.

А через год мы все получили «Авторское свидетельство» на способ выращивания радиационно стойких кристаллов-сцинтилляторов. Более того, это изобретение оказалось внедренным в промышленность (на Харьковском заводе), а таковые составляли лишь небольшой процент от всех изобретений, и нас на этом основании наградили Почетным знаком «Изобретатель СССР». Звание с этим довольно глупым названием было только что введено правительством с целью усиления связи науки с промышленностью.

Иногда Л. М. Шамовский иронизировал над техником К., который с гордостью носил довольно красивый значок «Изобретатель СССР»: «Миша, расскажи, как ты изобрел СССР!» — «Да по пьянке, Лев Матвеевич», — отвечал остроумный Миша. Он, кстати, получил право как изобретатель не оплачивать излишки квартирной площади (было такое положение в советском жилищном законодательстве).

Два помещенных здесь маленьких рассказа О Л. М. Шамовском — это дань памяти моему научному руководителю по аспирантуре, которому в 2009 г. году исполнилось 100 лет со дня рождения.

Профессор кафедры полезных ископаемых Горного института (Алма-Ата) Иван Иванович Бок был еще и академиком-секретарем АН Казахской ССР. За свою долгую жизнь он подготовил 120 кандидатов и докторов наук.

«У И. И. было одно слабое место. Когда в нем пробуждался доброволец красноармеец Бугурусланской дивизии, в которую он вступил в 1918 году, то бесшабашность перла во все стороны, и он мог на несколько дней впадать в загул. Я иду по улице Калинина, навстречу идет Иван Иванович.

— Вот лечу срочно в Москву, а из Москвы в Варшаву. Поляки открыли месторождение медистых песчаников. Надо их проконсультровать, чтобы они делали все правильно.

Через четыре дня я иду по улице Калинина, встречаю Ивана Ивановича.

— Здрасьте.! Что, уже слетали?

— Здрасьте! Да ну их, этих поляков! Полячишки, шляхта, что с них возьмешь? Нет, неинтересные люди. Я не захотел там долго находиться.

А Б. А. Тюрин <друг И. И> на второй день собрал народ в КазИМСе и рассказал, как было на самом деле.

Они прилетели в Варшаву и по программе, которую составил какой-то дурак, сразу же были привезены во Дворец польско-советской дружбы. Начался обычный банкет. И. И., как всегда с дороги, принял хорошо на грудь. И вдруг в нем проснулся красноармеец Бугурусланского полка, он встал и запел:

Скандал был ужасный, поляки заявили протест. И. И. сразу самолетом отправили в Москву и, не задерживая, обратно в Алма-Ату. Так не состоялась его консультация в Польше, но он, конечно, показал свой класс, и все восхищались поступком Ивана Ивановича».

(Из книги [Летников, 2008. С. 107])

«С-ев честно отслужил 5 лет во флоте и дослужился до звания старшины 2-й статьи. Затем он окончил горный институт, выдвигался на должности начальника экспедиций. Но бывалый моряк в нем сидел крепко. И особенно после принятия спиртного это был не администратор, а моряк, сошедший на берег. Человек он был добрый, не интриган, а поскольку ценил мнение профессионалов, то крупных ошибок не допускал. С одним из его загулов в Москве связана скандальная история, которая стоила ему министерского поста и стала известна всем геологам Союза. Мне ее рассказал В. А. Теняков, зять министра А. В. Сидоренко.

Ночь. Раздается телефонный звонок. В. Теняков берет трубку.

— Это квартира министера Сидоренко?

— Да, только не министера, а министра. Кто Вы такой и что Вам нужно?

— Мне нужно поговорить с министером по важному государственному делу.

К телефону подходит разбуженный Александр Васильевич.

Сидоренко слушает.

— С Вами говорит швейцар ресторана „София“. Скажите, у вас в Казахстане есть министер С-ев?

— Да, это министр геологии республики.

Да, но у него есть еще одна красная книжечка, он депутат Верховного Совета Казахстана.

— Вполне возможно, что дальше?

— Подскажите, что нам с ним делать? У него на руках две красные книжечки, но они писают в фикус!

— Делайте, что считаете нужным, и оставьте меня в покое.

Так С-ев оказался в КПЗ, и утром о случившемся стало известно в Алма-Ате. Процедура снятия С-ева с поста министра длилась еще несколько месяцев. Примерно через год я прилетел в Алма-Ату и на углу Фурманова и Кирова столкнулся с С-вым. Он был рад встрече и доверчиво сообщил:

— Знаешь, я так рад, что меня сняли с этой проклятой должности. Представляешь? Целые дни какие-то заседания, через день вызывают в ЦК. Все на меня пишут и просто стучат. Следят за каждым шагом. Поедешь на бешбармак — на другой день анонимка. С бабами — упаси боже, моральное разложение. А еще этот дурацкий случай в ресторане „София“. Я же объяснял этому дураку швейцару, что у нас, моряков, перед походом и после прощального банкета на берегу была традиция помочиться в пальму. Я ему давал деньги, а потом сказал: „Мне плевать! Звони хоть самому министру“. И дал его домашний телефон. Ну, он и позвонил.

Я спросил, где он теперь работает.

— О, теперь сплошной кайф! Я теперь начальник экспедиции. Куда хочу — туда и езжу. Я подобрал хороших замов, план экспедиция дает, живем дружно. Когда надо гульнуть, уезжаем подальше от стукачей».

[Летников, 2008. С. 115]

Писатель Григорий Свирский пишет о поселке газовиков на Крайнем Севере:

«За поворотом была круглая брезентовая палатка с надписью на фанерке „Голубой Дунай“. Интересно, что и в Воркуте сто грамм с прицепом называется „Голубой Дунай“. И в Ухте, и в Норильске, и в Нарьян-Маре. Занесло меня в Енисейск — и там, возле монастыря, „Голубой Дунай“. Приглянулся, значит, северянам „Голубой Дунай“».

(Из рассказа Г. Свирского «Лева Сойферт, друг народа» [Огонек. 1989. № 48])

«Опустились возле палатки с антенной. Долго висели над кочкой, наконец, приткнулись кое-как. Летчик выскочил, не выключая мотора, поглядел, не увязнет ли машина, не опрокинется ли, затем остановил винт. И в шелесте его мы услышали хриплый голос: „Водку привезли?“

Взяли ящики с яблоками. Несли их без энтузиазма…»

[Там же]

«В разгар полевого сезона обычно действовал сухой закон, т. е. в магазинах никакого спиртного не продавали. Поэтому одеколон и прочая спиртсодержащая парфюмерия сметались с прилавков моментально. И вот к нам на Алдан прилетает из Москвы профессор Я. Д. Готман, известнейший тогда авторитет, один из первооткрывателей, весьма уважаемый местными геологами. Ну, водят его по поселку, показывают, как обустройство движется. Идут мимо магазина, и вдруг Готман спохватывается:

— Ах, я забыл купить в Москве одеколон для бритья.

И в магазин! Подходит к продавщице:

— Мне бы одеколончик!

А уж весь поселок знает, что это — знаменитый профессор из Москвы, вроде как начальство высокое. И продавщица понимает, что надо разбиться, но услужить.

— Минуточку, — говорит. Пошуршала под прилавком и подает сверточек. Разворачивает его Яков Давидович и в полном недоумении глядит на два тюбика с зубной пастой. А дело в том, что когда кончался одеколон и прочие подобные жидкости, то у местных алкашей шла в ход и паста, в которой то ли спирт, то ли эфир, то ли еще какая-то дурь содержится. Пасту разбалтывали в воде и пили…»

[Шумилин, 2006. С. 44]

Заместитель министра геологии СССР прибыл в Алжир и был принят послом СССР Н. М. Пеговым. Они помнили друг друга по работе в Приморье. Посол сказал:

«— По случаю нашей встречи следовало бы пропустить по рюмашке „Московской“, но — уважим закон страны, в которой запрещено употреблять хмельное, особенно в дневное время.

— А в ночное разве можно?

— После захода солнца у них все можно».

(Из воспоминаний В. А. Ярмолюка [ГЖМ-4. С. 8]

Главный геолог 1-го главка Мингео СССР М. В. Шумилин рассказывает, как в геологоразведочную партию приехало высокое начальство во главе с замминистра промышленного министерства. Случай редкий. Естественно, вечером банкет. Организовывать это в полевых условиях — дело крайне трудное, да еще в 1980-е годы. Но как-то расстарались. На столе «Столичная», «Посольская», «Московская особая», разносолы… Один из гостей говорит:

«— Да, „Столичная“ хороша! Умеют наши делать!

Другой возражает:

— „Посольская“ мягче, ее молоком очищают.

Третий свое гнет:

— Нет, мужики, „Московская“ с медальками лучше всех!

Идет застолье, тосты произносятся по заведенному порядку: за геологов-первооткрывателей, за новый город и т. д. Гости каждый свою любимую водку наливает…

А председатель профкома, наклоняясь ко мне, шепчет:

— Да везде спирт разведенный. Где я на них фирменной водки напасусь?

Я гостям на другой день признался. Извините, говорю, пришлось вас вчера спиртом поить, хоть из фирменных бутылок.

Не поверили, решили, что шучу. „Врешь, — говорят. — Что мы вкуса водок не знаем?!“»

[Шумилин, 2006. С. 50]

К. г.-м. н. Анатолий Андреевич Лайба, участник многих антарктических экспедиций, упоминает встречу с немецкой экспедицией у побережья Антарктиды.

«Встреча с немцами прошла нормально, без особых эксцессов <...>. А в предыдущие годы бывало всякое. Мне рассказывали, как однажды геофизику Сюрису поручили подготовить ледовые якоря для „Поларштерна“ (это еще на станции Дружной-1 было). „Поларштерн“ ошвартовался, но при первой же натяжке якоря вырвало. Когда Сюриса спросили, почему он так плохо закрепил якоря, то Сюрис (переживший ребенком блокаду) ответил: „А потому что они фашисты“.

Другой случай такой. Наши доблестные авиаторы накачались бесплатным шнапсом в судовом баре <находясь в гостях у немцев>. Потом один из летунов заорал на немцев: „Хенде хох!“ И стал „стрелять в них“, держа в руках воображаемый ручной пулемет: Та-та-та-та-та!»

(Из очерка А. А. Лайба [ГЖМ-7. С. 91])

Бухта Нордвик, 1934 год. К 7 ноября строительство закончено.

«Не обошлось без комичных ситуаций. Так, окончание сооружения капитального-зимнего туалета было отмечено премией в размере 1 л спирта, а рисование портретов вождей и лозунгов к ноябрьским праздникам оценили в 100 грамм. После немедленного их употребления доморощенный художник пустился в громогласные рассуждения о недооценке политпросветительной деятельности руководством зимовки. На это последовала незамедлительная выдача ему еще пол-литра спирта».

(Из очерка А. В. Полуянова [ГЖМ-10. С. 564])

«В 1973 г. праздновалось 10 лет пуска Качканарского ГОКа. После официальной части был банкет. Первый тост провозгласил директор М. Г. Толочко. Он попросил каждого из участников налить по стакану водки и сказал, что первый нужно выпить до дна. И сам подал пример. Вторично наполнили стаканы. Директор объявил: „Как говорит моя жена-учительница, повторенье — мать ученья!“ А в третий раз он сказал: „Бог троицу любит!“, предупредив при этом, что АХО поручено проследить, чтобы каждый выпил до дна. А кто схалтурит, пусть не обижается, если у него не будет премии по итогам работы за месяц. Самое интересное было то, что сам директор пил стаканами чистую воду. Он был гипертоником. Зато после третьего стакана в зале поднялось невообразимое веселье, но некоторые, особенно послушные и наименее закаленные, отключились».

(Из очерка главного геолога ГОКа А,Ф. Фадеичева [ГЖМ-13. С. 21])

«В небольшой геологический поселок в заполярной Якутии все перевозки шли только самолетом. Продукты завозили только жизненно необходимые, а деликатесы и спиртное в рационе покорителей Севера отсутствовали. Поэтому нарушение сухого закона в поселке было событием великим и крайне редким. Но вот поступила радиограмма: „Субботу ждите спецрейс баньке“. Этим летом в поселке была возведена новая банька. Поэтому радиограмма была воспринята однозначно. С утра на аэродроме сгрудился весь личный состав поселка, дабы не упустить праздничный момент и не оказаться обделенным. Борт — это полторы тонны. Прикидывали, по сколько бутылок придется „на рыло“ каждому из двухсот жителей. Выходило, что от одной до трех. И вот раздался рокот „Аннушки“, она приземлилась, попрыгала на ухабах и подрулила к толпе. Дверь открылась, и снабженец экспедиции стал вытаскивать… стопки тазиков для мытья! Дело в том, что начальник партии неоднократно давал радиограмму в экспедицию о закупке и присылке тазиков для новой баньки. Наконец, его заявку выполнили. Этим воспользовался шутник-радист, прекрасно понимавший, как будет расшифрована его радиограмма. Дальнейшее в описании не нуждается. После возвращения рабочих на базу экспедиции радист какое-то время прятался, но потом его всё-таки изловили».

(Из очерка И. В. Шалимова [Там же. С. 525])

«Начало 1950-х гг. Василий Иванович Бражников <фамилия, подходящая к случаю!>, старейшина уральской урановой геологии, начальник Зеленогорской экспедиции, встречает молодого специалиста Арчила Григорьевича Гоготишвили. Василий Иванович — крепкий, здоровый, в военной форме… и пьяный — на лоне природы.

— Кто такой?

— Гоготишвили, молодой специалист.

— Пей!

— Не пью, не могу.

— Становись под дерево!

Достает наган.

— Пьешь?

— Нет!

— Стреляю!…

Хохот. Василий Иванович смеется.

— А как иначе смену готовить!»

Сильно они дружили потом. <А. Г. Гоготишвили стал заместителем генерального директора огромного Краснохолмского уранового объединения в Средней Азии.>

[Зенченко. С. 212]

Профессора-буровика из МГРИ Бориса Ивановича Воздвиженского (1899–1990) называли БИВом, реже Бур Иванычем. «БИВа не обошла традиционная российская пагубная привычка, чаще других присущая именно широким натурам. <…> Он неоднократно клялся: „Перестану пить, как только сдам кафедру — денег будет меньше, а на чужие я сроду не пил“. Он ушел с должности заведующего кафедрой в 63 года, но не бросил дружбы с чаркой». И прожил 92 года.

(Из очерка д. г.-м. н. П. В. Полежаева [ГЖМ-3. С. 141])

Константин Иванович Антоненко был много лет управляющим трестом «Спецгео», затем начальником главка после переименования треста в 4-е геологическое управление, (позже ПГО, еще позже ФГУГП «Гидроспецгеология»). «Как бы эту великую структуру не переименовывали, для нас она всегда была „Управлением“», — пишет И. И. Петрожицкий.

В 1975 году Управление, построившее свое здание в Москве, отмечало годовщину Октября. Был министр А. В. Сидоренко, его заместители В. А. Ярмолюк, А. А. Рясной и другие ответственные работники. <…>

Было торжественное застолье. И вот, когда подошла очередь сказать тост Константину Ивановичу, он попросил налить ему стакан кефира. Потом сказал примерно так: «Вот мы, старшее поколение, сделали немало, но силы уже не те. Вот я, например, уже вместо водки могу пить только кефир (на самом деле ничего подобного!). А вот есть люди, которые могут водку немецкими касками пить — и хоть бы что! — тут он показал каску, которую мы привезли, найдя ее на берегу Волги — Татарчук, встань-ка!» Я не то что встать, а сквозь землю готов был провалиться. А через полгода он меня выдвинул в главные инженеры.

(Из очерка Ю. С. Татарчука, генерального директора ФГУГП «Гидроспецгеология» [ГЖМ-18. С. 436])

Эта история случилась в начале перестройки. С группой товарищей ехали мы на озеро Глухое (в просторечии — Бухое) дышать свежим воздухом и употреблять спиртные напитки в немеренном количестве (студенты-геологи). В плацкартном вагоне шла азартная игра в преферанс. Я как проигравший должен был честно отдать долг, и присудили мне вместо выплаты проорать на ближайшей станции бессмертную фразу. Остановка, высовываюсь с верхней полки в окно и ору во все горло: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» Пять секунд тишины. Затем из будки диспетчера станции раздается утробный голос: «Жениться тебе надо». И, как на грех, через два месяца я женился, правда, через год развелся.

(Geolog 30.01.2001 anekdot.ru)

(1) «В воркутинской тундре, в полевой сезон „сухой закон“. Вездеходы с базы экспедиции хоть и редко, но появляются. Радист полевой партии договорился с радистом экспедиции: как только будет нужна водка, сообщу: „Пришли с вездеходом десять булок хлеба“ (имелось в виду десять бутылок). В один прекрасный день на весь эфир по рации раздается: „Вася, срочно пришли десять бутылок хлеба!“»

(2) «Друг-геолог с Камчатки рассказал:

— У меня в партии такие умельцы насчет спиртного! Пьют даже сапожную ваксу! Берут ломоть хлеба, густо намазывают его ваксой, выдерживают час-другой, острым ножом срезают ваксу с тончайшим слоем хлеба, а оставшийся хлеб с впитавшейся влагой съедают».

(Примечание доц. О. Н. Лопатина: Хлеб, пропитанный водкой, — деликатесное лакомство и сногсшибательная комбинация, излюбленная и всем известная на северо-востоке под названием «тюря».)

Над столом у одного из профессоров геологического факультета Казанского университета прикреплен плакатик: «Цветов и конфет не пью».

Глава 5 Игра слов