Вперед, сыны страны родной:
Дни славы наступили!
Тираны дикою толпой
В наш вольный край вступили!
Вам слышны ли у очагов
Солдат свирепых клики?
Друзья! там ваших бьют сынов,
Подруг там ваших крики!
Конец XX в. оказался не слишком благосклонен к Франции – страна будто потерялась в новых реалиях, утратив тот искрометный «острый галльский смысл», который вызывал уважение и восхищение политических соперников, не говоря уж о друзьях. Не самую малую роль в выцветании образа современного государства, на наш взгляд, сыграл гимн.
Марсельеза была объявлена официальным гимном Великой Французской революции (1795 г.), утратила свое значение в эпоху Наполеона и Реставрации и вернулась в строй в период Четвертой (1946 г.) и Пятой (1958 г.) республик. Революционный марш, формирующий имидж страны, воспевает романтический пафос борьбы, но объектом ее рисует собственных сограждан. «Любопытно не то, что Марсельезу, песнь крови, оркестры почтительно играют на дипломатических и придворных балах. Гораздо интереснее, что автор ее, Руже де Лиль, вдохновился ею и впервые пропел в доме своего друга Дитриха, а через несколько месяцев Дитрих вновь слышал эту песнь уже в исполнении толпы, когда он шел на эшафот» – заметил в 1919 г. русский эмигрант М. Осоргин [5, с. 30]. Из текста следует:
1. Страна – это «вольный край»;
2. Основная задача государственной власти – не определена;
3. Основная задача граждан – отражать натиск врагов: «здесь всяк солдат», «земля родит иных, чтоб мстить в ожесточенном бое». В бой гражданина ведет «любовь к стране святая» и «вольность дорогая», именно в этом состоит величие гражданского подвига: «пусть вся вселенная узрит, что меч стоял за право»;
4. Список врагов разнообразен – это не только «чужеземные толпы» и «наемные орды», которые «скуют нам длани и под ярмо поставят вновь, чтобы зачинщик этой брани мог вновь сосать народа кровь». Это еще и «крамольники в изгнаньи, изменники родной страны», «деспоты», «изверги» и «тираны» т. е. бывшие сограждане, олицетворяющие прежнюю власть. Их свирепые солдаты у костров «бьют ваших сынов, подруг там ваших крики». Они «орда рабов с злодеями вождями», хотят штыками навязать «рабство, изуверство». Поэтому необходимо сделать все, чтобы враг бежал «кровавою стезей»;
5. Гимн не только фиксирует славное прошлое («мы братьев кости лишь найдем, да честь без укоризны»), но и прогнозирует не менее пассионарное будущее – новые поколения пойдут сражаться за отчизну («искать мы станем боя, чтоб мзду за них [предшественников] иль смерть найти, как следует героям»). Таким образом, пожар революционной борьбы распространится не только в пространстве («вся вселенная»), но и во времени, закольцовывая череду жертвоприношений в кровавый конвейер.
Марсельеза – замечательная революционная песня, любимая не только французами** [2], ее воодушевляющая мелодия и героический пафос достойны такой популярности. Но если взглянуть на содержание с точки зрения символической, то можно сделать вывод о, мягко говоря, своеобразии государственного концепта, основанного на заложенных в ней идеях. Основная проблема гимна, пожалуй, в том, что полностью отсутствует образ страны и государственной власти. Франция Марсельезы – это лишь территория, на которой разворачивается кровавая битва за вольности и свободы. Но если, например, свободный гражданин США сражается с внешним врагом, то гражданин Прекрасной Франции убивает рабов тирана-француза, чтобы самому не стать рабом. Братоубийственная бойня ради абстрактных идеалов Свободы, Равенства и Братства не привносит в государственный концепт созидательного пафоса, не воспевает величие страны, не освящает незыблемость власти и спокойную уверенность в своих силах. Времена решительных революционных действий давно прошли, а идеальный образ все еще транслирует в реальность борьбу за свободу одной части своих граждан от тирании другой.
Не удивительно, что в конце XX в. на мировой арене Франция «прославилась», в основном, молодежными бунтами и массовыми беспорядками – радикализм вписан в национальный код. Не удивительно также пренебрежение властной элиты национальными интересами французов, ибо включенные в гимн идеи Великой Французской революции не признавали границ и наций, декларировали интернациональные ценности и ввели в пространство политики само понятие «общечеловеческих прав». Марсельеза воплощает триумф космополитизма, казалось бы, фатальный для энергии гимна национального государства, но она же показательно иллюстрирует способность символа стать символом самого себя. В малой зависимости от буквального содержания маркируется историческая прочность французской нации как нации свободы, родившейся в эпоху революции. Конкретика, со временем, отошла на задний план, но основная идея актуальна до сих пор, и гимн манифестирует эту метафизическую данность.