Герои и предатели

Часть 1

Колонна растянулась на несколько километров. Между подразделениями возникали разрывы, и определить направление их движения можно было только по огромным клубам пыли, которую поднимала в воздух боевая техника.

Мищенко, сидя сверху на своем командирском БМП, периодически оглядывался назад — все его четыре бэхи, включая собственную, держались рядом. Так что за свою роту лейтенант мог быть спокоен.

За последней машиной, правда, никого не было видно, но это не имело особого значения. Олег точно знал, что за ними идет еще одна рота, технические службы, артиллеристы…

Пыль. Мелкий песок хлестал в лицо, проникал под форму, противно скрипел на зубах. Чтобы спасти лицо, Олег закрыл его зеленой медицинской повязкой, и стал немного похож на ковбоев Дикого Запада.

«Скорее уж, Дикого Юга», — усмехнулся он про себя.

Открытыми оставались только глаза, и их приходилось непрерывно щурить, они слезились от ветра, начинали болеть…

«Эх, сейчас бы искупаться!» — мечтательно подумал Мищенко. — «Да где тут?».

Олег покосился на старшину первого взвода Курбангалеева. Казах сидел невозмутимо, как статуя Будды.

«Ему и щуриться не надо», — злобно подумал Олег. — «У него глаза узкие, и так как щелочки».

Вспомнилась учеба в Казахстане. Никогда у него проблем с казахами не было — ни в школе, ни в училище. В основном — нормальные ребята, спокойные. Имена вот только… Хрен выговоришь. Впрочем, у кого были особенно заковыристые созвучия, выбирали себе какое-нибудь русское имя, так что можно было не париться, а называть их Саша, Сережа, Леша… В чем-то это даже было им и интересно — ведь человек не сам при рождении себе имя выбирает — уж что родителям в голову придет. А тут можно самому себе выбрать. Подумать, прицениться…

Правда, потом, когда нужно было заполнить документы на подчиненных, у Мищенко начинался нервный тик. Знаешь парня, например, как Сергей Ажганов. Нормальное имя и вполне произносимая фамилия. А он — по паспорту — Бауыржан! Вот Олег путался! Сколько раз приходилось подчищать, и переделывать уже написанное!

… Впереди остановилась «шишига». Не доехав до нее метров двадцать, Мищенко крикнул механику-водителю в люк:

— Стой! — и спрыгнул с брони.

Затекли ноги, хотелось походить, размяться, да и можно было подойти к кабине автомобиля, посмотреть — кто там. Перекинуться парой слов. Но сначала — попить.

— Эй, Антон! — крикнул Мищенко своему здоровому красномордому сержанту. — Давай воды! Пить хочу!

«Антон» — это было не имя. Это была кличка. Звали сержанта — Андрей. Фамилия — Северцев. Привезли его сюда из Смоленской области, из города Ярцево. Почему его назвали в части «Антоном», Мищенко так и не узнал. Но «Антон» прижился, чем вводил во искушение штабных писарей. Миша Гайворонский раз написал в постовой ведомости — «Антон Северцев» — за что через сутки получил от сержанта табуреткой по заднему месту, и потом еще неделю ночевал в штабе, слезно выпросив это право у начальника штаба батальона…

Сержант притащил кружку воды. Вода была горячей. Пить после этого захотелось еще больше. Но, по крайней мере, удалось прополоскать рот, и избавиться от песка на зубах.

— Черт! Сколько же еще ехать? — сказал Олег вслух. Он направился к «Шишиге». В кузове кто-то явно был, но наружу никто не вылез. Было очень похоже, что там просто спали. Впрочем, рядовой состав Мищенко интересовал мало.

Он обошел машину справа, и распахнул дверцу в кабину. Сверху на него рассеянным взором взглянул молодой замполит Якуценя.

В батальоне уже и так был свой собственный замполит. Потому на какой должности юридически значился лейтенант Якуценя, было непонятно. Что-то типа заместителя замполита, или специалиста по всем вопросам. Как-то так. Единственное, что примиряло Мищенко с существованием этого чуда — так это его кадровое происхождение. Якуценя реально закончил военно-политическое училище.

— Ты что тут делаешь? — изумился Олег. — Это же минометная батарея.

Якуценя заерзал тощим задом:

— Ну и что? Где было свободное место, там и сел. Мы замполиты — вольные птицы.

— Ага, точно… Ну ладно, сиди, вольная птица, язык массируй. Только у тебя там в кузове ящики с минами лежат. Вот выскочат нохчи из закоулочка, как вмажут тебе в бок из гранатомета, и твои берцы будут космонавты на Луне искать… Вот смеху-то будет!.. Лет через сто найдут твои ботинки там… Якуценя на Луне! Американский флаг и якуценины ботинки!

— Ладно, ладно. Иди уж в свой гроб на колесиках. Еще неизвестно, в кого раньше попадут!

Мищенко сплюнул в песок, и отправился обратно. Пыль душила, солнце плавило мозги, вода была горячей. Когда же это все закончиться-то сегодня!

Олег с болью подумал о комплекте чистого белья — майке и трусах — которые дожидались своего часа в вещмешке. «А где это ты взял?» — с обидой спросил командир минометки, когда увидел у Мищенко два чистых комплекта из гуманитарной помощи. Ага! Сам прощелкал кое чем, а потом обижается. Надо с папоротниками иметь хорошие отношения. Сплавил своего старшину ближе к штабу, и получает все в последнюю очередь. Еще повезло, что камуфляж получил. Правда, не своего размера, но хоть что-то.

Олег поморщился. Белье-то было, но ведь на грязное тело одевать… А искупаться… Как-то не получилось.

Носками уже можно было бы рубить дрова, а трусы просто стояли колом.

«У тебя еще есть трусы?». Опять в памяти возник минометный комбат. «Да, есть!» — обозлился Мищенко. — «Чему там вас в училище вашем недоделанном учили, блин? Ходишь, как чмо!». Попов обиделся, и несколько дней вообще не разговаривал. Ну и черт с ним! На обиженных воду возят!

Олег вообще терпеть не мог никаких тонкостей и реверансов. Говно есть говно, дерьмо есть дерьмо, а жопа — это именно жопа. Грубо, но точно и правдиво.

«Наберем воды в «каплю» при первой же возможности», — подумал Мищенко. — «И устрою себе баню. Лично для себя. Ну, может Мартышку со Свином позову — если рядом будут. У них точно вшей нет».

«Шишига» дернулась, и поехала. Олег поскрипел суставами, и взлетел на бэшку. Тело, ни смотря ни на что было послушным и легким. Мищенко улыбнулся про себя.

Бэха затарахтела, и двинулась вслед за «шишигой». Слегка покачивало. Пыль снова заволокла дорогу.

— Пыль, проклятая пыль! — забормотал сквозь зубы Олег. — Когда же мы куда-нибудь приедем?

Они с ходу форсировали неглубокую речушку, но не остановились, как надеялся Мищенко, а сразу двинулись дальше.

Комбат раздраженно пояснил по рации, что дай Бог добраться до пункта назначения хотя бы к вечеру, а тут постоянно кто-то ломается, и волей-неволей замедляет всю бригаду. Потому что бросать технику на дороге без хорошего огневого прикрытия чрезвычайно опасно. И так его не радует, что разрывы между подразделениями настолько широки.

Мищенко с сожалением подумал, что кто-нибудь мог бы сломаться прямо здесь у реки. Или, хотя бы, сразу за рекой. Они бы все встали, и было бы, наверное, даже немного времени, чтобы искупаться в реке самому, и загнать туда весь личный состав. Кого — волей, а кого надо — то и неволей.

Но река осталась далеко позади. Правда, впереди замаячил какой-то зеленый оазис. Чахлая желтушная трава постепенно меняла свой цвет на ядовито-зеленый. Она густела и наливалась сочностью с каждым очередным пройденным десятком метров. Очевидно, что там была низина, и близко залегали грунтовые воды.

Рядом с оазисом находились руины фермы. Их уже кто-то занял. На крыше лежала пара бойцов с ручными пулеметами, в уголке притаился АГС, а посреди двора одиноко раскорячил ноги 82-миллиметровый миномет. Машины стояли под защитой каменного забора. В проломе стены было видно антенну.

Броуновское движение солдат среди руин не прекращалось. На проходившую колонну никто из них не обращал внимания — да и правда, мало ли кто здесь ездит каждый день. Это вам не в горах. Тут, на равнине, войск было не в пример больше, отдельные части попадались практически на каждом шагу.

Мищенко также равнодушно пробежался глазами по бойцам, технике и оружию, и отвернулся. Еще не хватало, чтобы он спустился и побежал узнавать, кто тут стоит, и нет ли знакомых. Делать ему больше нечего. Ага.

Оазис остался позади, снова пошел песок, пыль, а солнце, казалось, совсем взбесилось. По спине у ротного тек пот, но раздеться он не решался. Если на потное тело налипнет еще и песок… Какая гадость!

«Ну когда же, когда мы доберемся до цели»?

Такое скопление машин в одном месте не могло означать ничего другого, кроме того, что цель достигнута.

Мищенко разглядел в бинокль, что рота Мартышки уже начала окапываться, не дожидаясь подхода всех остальных.

Олег остановил свои бэхи строго параллельно «шишигам» минометки, и отправился к комбату вместе с Поповым. Командир минометки вытирал свою грязную морду еще более грязным полотенцем.

— Закрыли все двери в кабине, и щели законопатили, — пояснял он, хотя его об этом никто и не просил. — А то пылюка лезет черная. Но в кабине — как в бане. Я пропарился весь насквозь. Мокрый, хоть бери и отжимай!.. Ба-а! Да ведь тут река!

Да, судя по ландшафту, Мищенко уже давно сообразил, что здесь должна быть река. Комбат поставил свои штабные машины почти у обрыва. Наверное, хотел наслаждаться шикарными видами прямо с порога кунга. Не отходя от кассы, как говорится.

Река в этом месте текла по небольшой — совсем скромных размеров — долине, и делала петлю.

— Надеюсь, тут можно купаться! — радостно трещал Попов, вызывая у Мищенко что-то вроде головной боли, и желания треснуть его, чтобы заткнулся.

Начальник штаба Магомедов кисло посмотрел на обоих.

— Мищенко! Занимай позиции ориентиром на северо-восток.

— Сколько стоять будем, товарищ майор?… Я в смысле, БМП стоит зарывать или нет, так обойдемся?

— Да, стоит. Стоять будем несколько дней точно. Так что зарывайтесь по полному профилю.

И Мартышка, и Мищенко, и Свин — он же Сережа Свиньин — почти всегда заставляли своих бойцов окапываться по полному профилю: и окопы, и траншеи, и укрытия для техники. А потом делать настоящие землянки. Но вовсе не потому, что ожидали массированных авианалетов, артиллерийских ударов и наступления противника. Просто шатающийся от безделья солдат приводил их всех, как кадровых офицеров, в ярость.

Полной противоположностью всей троице служил лейтенант Попов. У него личный состав иногда выкапывал окопы под минометы. И то не всегда. Самое странное, что и лейтенант Попов был кадровым офицером. Если бы этот кадр был недотепой — двухгодичником, то, наверное, получил бы от кого-нибудь из упомянутой троицы по шее. Например, от Мартышки. Тот вообще был немного отмороженный, не боялся никого, и мог подраться с любым солдатом, офицером или контрактником.

Он закончил отделение разведки, и, как сам утверждал, еще ходил на дополнительные занятия по карате, где был одним из лучших. Это было очень похоже на правду, так как своих солдат он «построил» на «раз — два».

Но как-то так сложилось, что избить другого кадрового офицера, да еще в боевом походе не поднималась рука. Черт его знает, этого Попова — что у него на уме? Отомстит еще потом…

Тем не менее, разлагающего влияния на своих солдат со стороны охреневших от лени минометчиков Олег не боялся. Он не церемонился со своими, и посторонним подчиненным дать в ухо ему тоже не составило бы труда. Они это знали. Один уже разок получил. Попов приходил — поныл, но Мищенко быстро поставил его на место, и тот в бешенстве ушел. Только бешенство это было бессильное. Олег, строго говоря, думал, что Попов ему просто завидует. У него такой безоговорочной власти в батарее не было. Во всяком случае, солдаты даже имели наглость оговариваться. Попробовал бы кто возразить ротному!

Юра Попов, и правда, попал в училище, а потом и в армию, несколько необдуманно.

Нет, конечно, его никто не заставлял, и документы в военное училище он подавал не с пьяных глаз. Все было в твердом уме и трезвой памяти. Просто всю его жизнь переменил один случай… Точнее, случаев было даже несколько, но все они уместились в две июньские недели одного лета.

Прямо скажем, до этого был Юра одним человеком, а стал совсем другим.

В общем, так. Это был военизированный лагерь. Пошла такая мода в то время — загружать каникулы у старшеклассников по полной программе. Видимо, чтобы жизнь медом не казалась. Сначала — летняя трудовая практика. Отвезли несколько классов в колхоз, выделили им там какую летнюю базу, состоящую из нескольких жилых домиков, и возили на автобусе на плантацию — работать.

Ну, это было еще терпимо. Там и девчонки, и мальчишки были вместе, по вечерам — танцы — шманцы — обжиманцы, и все такое, чего, впрочем, Юра оказался не любитель. Да и успехом у противоположного пола его худая нескладная фигура и невыразительное простое лицо не пользовались. Однако и его все оставляли в покое, чему он был весьма рад.

Две недели не сказать, чтобы пролетели, все-таки ковыряться в земле на плантации — удовольствие на любителя, но и вечностью не показались. И только Юра вернулся обратно в школу, чтобы отметить окончание практики, а потом уж заняться собственными делами, как там его огорошили новой напастью — двухнедельные военизированные сборы.

А тем, кто не поедет — по любым причинам — обещали проблемы с аттестатом. Если уж сын третьего секретаря райкома партии поехал, который учился в Юриной школе, то для остальных вообще никаких поблажек и быть не могло.

Да, в общем-то, неприятная ситуация, пропал еще один месяц, считай, но и катастрофы никакой. Это так Юра думал еще до того, как увидел, кто приехал в лагерь. Он почему-то решил, что это опять будут только школьники, а вышло так, что местные власти собрали на эти сборы весь потенциальный призывной контингент — и школьников, и учащихся ПТУ, и нигде не учащихся, и даже так называемых «трудных» подростков. А в наставники — буквально вчера уволившихся и вернувшихся со службы сержантов, которые буквально горели желанием показать всякой наглой мелочи, что такое настоящая армия.

Вот тут-то у Юры сердечко и заныло. Были тут люди, которые его не любили, и у которых к нему были свои счеты — то списать не дал, то денег не «одолжил», то вообще — «ты борзый, и учишься что так хорошо?».

Юра, и правда, учился неплохо, и урокам уделял гораздо больше времени, чем шатанию по улицам, или спорту. Хотя спорт тут мог помочь мало, если, конечно, ты не мастер спорта по боксу или самбо.

Ожидания худшего оправдались, можно сказать, целиком и полностью.

Началось все с физической нагрузки — хотя это то, как раз таки, было еще терпимо. Утром целый час делали зарядку на воздухе — бегали до изнеможения, отжимались, приседали друг с другом на плечах, а потом бегом бежали в столовую.

Юре на зарядке досталось. Попался ему напарник — настоящий «доход». Его-то Юра поднимал, а вот он Юру — уже нет. Здоровый сержант быстро объяснил Попову, что если его «друг» не в состоянии его таскать на себе, то Юра должен делать это за него. Так что пришлось Юре снова тащить на себе это костлявое убожество. Вымотался он здорово. И это было только еще утро.

Зато Попов уяснил для себя первый армейский принцип — «В армии справедливости нет». Или есть — но такая, очень своеобразная справедливость.

Затем в школьной столовой — завтрак. Их «подразделение» строилось перед входом, а потом — справа по одному — «бойцы» бегом направлялись в помещение. По идее, вторая колонна должна была начать движение только после того, как последний боец из предыдущей закончит маневр. Однако некие хитроумные товарищи, (неужели так уж хотели жрать?), из второй и даже третьей колонны — оттуда, сзади, — начали пристраиваться в хвост. Пока это делали «правильные» пацаны, все молчали. На свою беду, некий «неправильный» хлопчик тоже влез в это движение. И тут же получил пендель от «правильного». Потом второй пендель — от другого правильного. Хлопчик понесся быстрее, но от ловко поставленной подножки покатился по земле. А потом на это все обратил свое внимание до этого открыто зевавший «Товарищ Сержант», и заставил еще и отжиматься — за грубое нарушение дисциплины.

Так Юра зарубил себе на носу еще одну заповедь — «Не высовываться»! Некоторым, видимо, можно, а вот ему — нельзя. Он бы тоже схлопотал бы такой пендель, сто пудов. И его бы к тому же запомнили бы. А вот это вообще не нужно.

После завтрака всех отправили в спортивный городок — отжиматься, подтягиваться и опять же — бегать. Там прошло все утро.

Потом собирали и разбирали автоматы, ходили строем, а после обеда наступило время для чтения воинских уставов. Сидели в актовом зале школы, и так хотелось спать, что многие начинали кемарить. Тогда «Товарищ Сержант» выбрал двух самых «авторитетных» бойцов — («на гражданке» — парни без определенных занятий) — те взяли толстые деревянные указки, больше похожие на кий для бильярда, и им разрешили бить спящих по рукам. Чем те с удовольствием и занялись.

Попов крепился изо всех сил, и пока избежал удара. А вот его сосед — парень из параллельного класса — задремал. И получил по рукам со всей дури. Он потом долго качал ушибленную руку, но, конечно, даже не «дернулся». Впереди ведь еще были почти все две недели.

А ведь это был только первый день!

Впрочем, это, как оказалось, были только цветочки. Первые несколько дней от высокой физической нагрузки к вечеру ни у кого не оставалось сил, и как только звучала команда «Рота, отбой!» все валились в изнеможении на раскладушки, расставленные рядами в спортивном зале старой, уже не работающей, и вообще предназначенной под снос, школы. Валились в изнеможении и засыпали моментально.

Однако вскоре молодые организмы адаптировались к нагрузкам, да и сами нагрузки заметно снизились — сержанты и старшины явно устали, потеряли энтузиазм, и начали потихоньку филонить. Потому у «бойцов» появилось свободное время.

Вот тут Юра прочувствовал третью — одну из самых страшных армейских заповедей — «Солдат от безделья звереет».

Так как силы к вечеру полностью не растрачивались, потихоньку начались разборки. Сначала начали сводить те счеты, которые у разных парней накопились друг к другу еще до приезда в лагерь. Впрочем, между собой они разобрались быстро, и многим пришло в голову, что гораздо интереснее объединиться, и «наехать» на «неправильных» пацанов. Благо, что «неправильные» пацаны объединяться между собой не умеют.

И в этот момент у Юры случился «залет». Так как целыми днями приходилось бегать по песку и пыли в кедах, то весь этот мелкий мусор набивался в обувь, и в результате на ногах появлялись большие болезненные мозоли — как сухие, так и обычные — белые и водянистые.

Вечером Попов понял, что на утро он не сможет сделать ни шагу: ступни при каждом движении болели так, как будто с них живьем снимали кожу. Юра опрометчиво решил, что завтра он не побежит на зарядку, а пойдет в медпункт. При этом доложить по инстанции о своем состоянии ему и в голову не пришло.

Во-первых, потому, что в этот вечер никого из сержантов в расположении не оказалось — все куда-то свалили.

Во-вторых, потому что он подозревал, что получит от сержантов отказ, и обвинение в симуляции. Таких — с больными ногами — бойцов было много. (Да почти все). Начальник лагеря уже начал ругаться, что больных стало больше чем здоровых. Решение нашли быстро — больных было предложено считать симулянтами.

Так вот, утром Юра остался в спортзале вместе с нарядом, так как медпункт открывался только с 9 часов, но до него он так и не добрался. Через час прибежал взмыленный Гоша, и, вращая глазами, заорал Попову:

— Ты чего здесь забыл? Там тебя все сержанты уже ищут!!

От такой новости Юру пробил холодный пот, и, совершенно забыв о боли, он почти бегом помчался к столовой.

По прибытии он получил затрещину от замкомвзвода, а сержант — командир взвода, отвел его в сторону, расспросил, и заставил отжиматься. Юра отжался где-то раз сорок, а потом силы у него кончились.

Сержант подозвал замкомвзвода — здоровенного, почти двухметрового пэтэушника — и приказал обратить особое внимание на этого «симулянта».

Так как Попов попал на «карандаш». Пэтэушник вообще счел, что теперь у него развязаны руки. Правда, сначала это никак не проявилось. Юре все-таки разрешили сходить в медпункт, где ему обработали раны мазью, налепили пластырь и обмотали бинтом. Но освобождения от «службы» он не получил. Как и всех, его погнали на оборудование ротного опорного пункта. Почва состояла из сплошной, усохшей в сплошной камень глины, и копать полутораметровые окопы и траншеи оказалось сущей каторгой.

Однако Юре было немного легче, хотя бы в моральном плане — он недальновидно решил, что утренний «косяк» исчерпан. Ох, недальновидно. Дело было не в самом «косяке», а в том, что он «высунулся», чем грубо нарушил вторую из недавно открытых для себя армейских заповедей.

Впрочем, до него пока еще дело не дошло. В этот день нашлось немало других «козлов опущения».

Как нетрудно было догадаться, среди такого большого количества подростков, согнанных на сборы из школ, ПТУ и просто с улицы, оказалось немалое количество жирдяев и доходяг. Остроумные сержанты, разухабившись, как будто им и вправду поручили подготовить будущих десантников, извлекли из этих условий немало полезного и познавательного для всех.

Во-первых, был применен принцип круговой поруки — каждый отвечал за всех, и все за каждого. А потому для накачивания пресса на брусья помещались по пять человек, которые брали друг друга за плечи. Поднимались по команде все вместе. Поэтому четверка, или даже тройка «тянущих» тащила за собой одного или двух «бессильных». Ладно, если это был доходяга — он, хотя бы, не весил много. Если же кому-то доставался толстяк, то пиши пропало.

Юриному однокласснику Вите Пуговицину вообще особенно повезло. Им в «пятерку» достались и жирдяй, и доходяга. В результате три раз подняться им таки удалось, но на четвертый раз не только не поднялись, но вообще упали с брусьев. Причем Витя сломал руку.

Впоследствии Юра довольно сильно завидовал Вите белой завистью. Тот отбыл почти неделю, пострадал, но в последующих грязных событиях не участвовал, оставшись «белым и пушистым» со всех сторон.

Во-вторых — бег. Бежать ровным, строгим прямоугольником никак не получалось. Жирдяи и доходяги начинали отставать, ломать строй, задыхаться, и затем в корчах падать на землю.

Таких случаев, как впоследствии в демократической России, когда школьники умирали от бега прямо на уроке физкультуры, в СССР еще не было, (а если и были, то, разумеется, не афишировались), и сержанты отнеслись к таким ситуациям без милосердия. Доходяг сажали на плечи здоровякам, а жирдяев объявляли ранеными, и тащить их приходилось вчетвером, по очереди, но главное — также бегом. И, к тому же, в противогазах.

После пары дней таких упражнений ночью в спортзале начались «разборки» — «правильные пацаны», били, как нетрудно догадаться, жирдяев и доходяг. Потому что пока «правильным» пацанам доставалось так же, как и всем.

Однако тупое месилово скоро надоело его организаторам. Физкультурные упражнения до изнеможения, типа отжиманий и «электрического стула» скоро наскучили. Наконец-то добрались до главного — до издевательств.

Сначала пару жирдяев загнали на пол, и заставили гавкать. Конечно, многие поржали… Но это было не то.

Нашелся эрудированный пэтэушник, и предложил устроить гладиаторские бои. Толпа встретила эту идею с восторгом.

Жирдяи и доходяги были мобилизованы, получили по паре-тройке поощрительных затрещин, поделены на пары, и отправлены на ристалище.

Юра начал догадываться, что дело «пахнет керосином». Как-то он сразу сообразил, что это все пока для жирдяев и доходяг, а потом круг участников начнут расширять. И иммунитета у него нет.

Что делать — сбежать? Это было не в его правилах. Пока он просто стоял в толпе, стараясь затеряться и не попадаться своему замкомвзводу на глаза, и безумными глазами наблюдал за происходящим.

Два жирдяя топтались друг возле друга по площадке, тяжело дыша, и не решаясь начать бой. Толпа загудела. Два «авторитета» вышли с палками на площадку, и «гладиаторы» получили по почкам. Один из них не выдержал, рванулся вперед, и ударил «оппонента» по лицу. Удар был непрофессиональный, слабый и скользящий, как пощечина, но прозвучал он громко. Соперник покраснел, как помидор, а потом с бычьим ревом кинулся на «обидчика». Бой начался. Удары были частые, беспорядочные, но вскоре пошла кровь. Несмотря на это, никто и не подумал останавливать побоище. Наоборот, толстяков подстегивали, и гнали вперед.

В конце — концов, они по-настоящему рассвирепели, и начали бить друг друга так, как будто действительно хотели убить один другого. Наконец, после очередного пропущенного удара толстяк в майке с надписью «Adidas» на груди зарыдал в голос, и упал. Его товарищ по несчастью ударил того ногой в лицо, и адидасовец завалился.

— Мужчина! — захлопали по плечам победителя «правильные» пацаны. — Хоть и жиртрест, но почти мужчина. Иди, расслабься пока.

Самое, наверное, омерзительное, что издевательство было поставлено на спортивную основу. Какой-то любитель наскоро составил список пар, и по итогам каждого «боя» победители должны были идти дальше.

— Пока не останется последний!

Таким образом, толстяки и доходяги, (они же — «глиста в скафандре»), были поставлены перед тяжелым выбором — или биться, чтобы победить, а потом снова драться с еще более сильным соперником, или быть избитыми, но отдохнуть потом. Но не тут-то было!

Во-первых, толпа зрителей не давала никакой возможности филонить, подгоняя противников ударами палок или ног. А, во-вторых, Костя Новосельцев, (вот никогда бы Юра на него не подумал, что он такой окажется — вроде приятный парень был всегда), предложил, «чтобы духи не расслаблялись», устроить для них «утешительные» бои.

Так впервые прозвучало слово «духи», и, видимо, кто-то намотал себе это на ус.

Куда делись все сержанты, старшины и прочие начальники? Да просто уехали в поселок на самогон и сексуальные утехи. Оставили, конечно, своего собственного «козла отпущения», ну а он, в «лучших» традициях советской армии 70-х — 80-х годов, заперся в своей каморке и смотрел телевизор. Происходящее вокруг его не интересовало. А может, он просто боялся связываться — некоторых из «бойцов» он явно знал еще в «гражданской» жизни, и понимал, что выступить против них, да еще и в одиночку, весьма чревато тяжкими физическими последствиями.

Так Юра намертво запомнил еще один закон — «Каждый за себя — один Бог за всех»!

Битвы «гладиаторов» шли до утра. Никто не спал. Никто и не осмелился бы спать. Это означало выделиться. И если ты не «правильный» пацан, то можно было попасть в «расширенный список» гладиаторов. Это понимали все.

— Шухер! — примчался какой-то пацанчик, поставленный на караул. — Сержанты возвращаются.

Было уже около четырех утра. Светало.

— Все по койкам! — скомандовал Топор — самый «правильный» из всех «правильных». (Он имел кучу приводов в милицию, чудом отвертелся от колонии, но попал на сборы вместе со школьниками — советской власти важна была массовость!). — Если кто дернется или стонать начнет, я потом сам закопаю. Лично!

Толпа рассосалась в мгновение ока. Пять минут, и все лежали так, как будто ночью мирно спали.

Еще два часа — и подъем!

То, что поспать удалось всего два часа, Юра чувствовал очень хорошо. Правда, и всему командованию после не менее бурной, (только гораздо более приятной ночи), было не очень хорошо. Потому на службу они «забили». «Личный состав» разбрелся кто куда. В основном, спали.

Сон этот, как чувствовал Юра, был не к добру. За день «правильные» пацаны набирались сил, чтобы потратить их ночью. А как они собирались их тратить — он уже видел.

Где-то за два дня до окончания сборов, (то ли сами решили, то ли кто убедил), сержанты решили показать всю будущую армейскую жизнь до конца. А именно — самым убедительным образом объяснить, как выглядит «дедовщина», и с чем ее едят. А может, просто решили так пошутить над «духами», да не подумали, чем эта шутка закончится.

Со смехом выбрали они самого дохлого «дохода», объявили его почетным «дедушкой», запретили трогать под страхом расправы.

А затем началось производство «духов» в «черпаки». Для этого принесли табуретку, и сержанты, выбрав замкомвзводов, и некоторых других «правильных пацанов», без особого рвения постучали им по жопе этой табуреткой, и объявили, что теперь они «черпаки». Далее их также быстро произвели в достоинство «дембелей», а затем сержанты, заварившие всю эту кашу, куда-то мирно свалили, предоставив самому личному составу разбираться, кто теперь будет «духом», кто «черпаком», а кто «дембелем».

Юра так потом и не понял, то ли они и правда были наивными чукотскими юношами, что мало похоже на действительность, то ли просто «забили» на все. Последнее скорее соответствовало истине.

Вот тут-то и началось… В «черпаки» принимали далеко не всех.

В рядах «духов» остались все участники «гладиаторских» боев. Но и остальным пришлось туговато. «Дембеля» рассматривали каждую кандидатуру в отдельности, и решали, кто и сколько ударов табуреткой по пятой точке должен получить, чтобы перейти хотя бы в разряд «черпаков».

Впрочем, кто хотел остаться «духом», тот мог ничего и не делать… Но «духом» оставаться не хотел никто.

Дошла очередь и до Юры.

Дембеля скептически осмотрели его, и вдруг один сказал:

— Да это же тот, кто жрать любит! Он из строя сзади выбегал! Еще пендель получил… Э-э-э, чувак… Ты практически «дух».

Сердце у Юры ухнуло вниз. Всего-то раз поддался он стадному чувству, и вот — подставился.

— Тебе надо одиннадцать раз получить, — сказал Паша Молчун. — Или оставайся «духом».

Юра кивнул головой. Молчун взял табуретку, Попов нагнулся, и табуретка с силой ударила его в зад. Ощущение было такое, что позвоночник вылетит наружу через рот.

Юра выдержал только пять таких ударов, а потом отскочил, и закружился на месте от боли.

«Дембеля» заржали. Юра так и не понял, засчитали ему переход в «черпаки» или нет.

Зато как обидно было смотреть, как его одноклассник получил всего один щадящий удар, и с обалденно — обрадованным видом отошел в сторону. Попов подумал, что хотя раньше он почти дружил с этим парнем, теперь между ними пролегла пропасть — он никогда не забудет этой глупой, (а может, и не такой уж глупой), радости на его лице.

Прием окончился. «Дембеля» заменили сержантов, и повели «духов» и «черпаков» на занятия. «Духи» бегали, «черпаки» отжимались и подтягивались. Потом они менялись местами, и все начиналось снова.

Потом занимались строевой подготовкой, проходя парадным маршем перед каждым «дембелем» отдельно.

Это было слегка унизительным, но еще не самым страшным. Самое страшное, как чувствовал Юра, будет вечером и ночью в расположении. Увы, он не ошибся.

Сержанты и все прочее руководство испарилось, — до конца сборов оставалась одна ночь, и они, очевидно, собирались напоследок, как следует оторваться в поселке. Водка, самогон, бабы и прочие прелести. А потом возвращение домой — многим к семьям… И все — с женой не очень-то выпьешь, и к шлюхам не сбегаешь.

А чего? «Дембелей» они назначили, пусть оправдывают доверие, и личный состав в руках держат.

Они и держали.

Было еще светло, когда «первичные дембеля» начали воспроизводить «вторичных». Сами выбирали, кого считали нужным, и «производили». Процедура была простой: один из «первичных» называл фамилию, окосевший от восторга товарищ должен был выйти из строя, встать на табуретку, и громко назвать свои фамилию, имя и отчество. Очень громко — потому что, по правилам, «черпаки» должны были называть «дембелей» только по имени — отчеству. Приказ «дембеля» — закон для «черпака», а «дух» — это даже и не человек.

Тут и началось. Вылетел какой-то окосевший от счастья и наглости «дембель» — казах, позыркал своими узкими глазами по строю, и остановился на Юре.

— Ты! — заорал он, указав на него грязным пальцем. — Ты! Быстро! Принеси мне… (Он забыл, или не мог сообразить, чего хочет). Принеси мне сигареты! Они лежат на моей кровати, под подушкой. Быстро!!!

Неведомая сила подхватила Юру Попова, и бросила выполнять приказ этого тупого, узкоглазого ублюдка, вся сила которого в этот момент был только в том, что он оказался, непонятно по какому праву, частью единой силы, против которой Юра пойти не посмел. Он остро чувствовал, что мир сошел с ума. Что сейчас здесь есть одна сила — это Тьма. И что эти «дембеля» просто слетели с катушек, потеряли вообще представление о реальности, и сейчас любого, кто выступит против, начнут бить, ломать, стирать в порошок, не думая о последствиях, или считая, что могут противостоять всему упорядоченному миру — их же много.

Неожиданно «дембеля» объявили отбой. Все «черпаки» и «духи» тут же попрыгали на раскладушки, и замерли. А потом… А потом Юре очень захотелось убежать куда-нибудь в ближайший лесок, или в степь, или еще куда… Спрятаться, залечь… И это, наверное, было бы самым правильным. Но он был «дисциплинированным» мальчиком. Он не осмелился это сделать. А зря! Ох, зря…

Потом, уже много позже, он считал, что если его предало государство — в лице командиров, (ведь не он сам их себе выбирал), то он этому государству уже ничего не должен. Плевать на него! Выживать надо самому! Любым способом… А потом, спустя еще какое-то время, все-таки решил, что любым способом нельзя. Нельзя! Потому что есть такие способы, от которых всю оставшуюся жизнь будет стыдно…

Его словно что-то толкнуло. Он открыл глаза, и увидел, как через три раскладушки от него, «дембеля», ухватив «черпака» за руки и ноги, потащили его куда-то к выходу. Тот обреченно молчал, потому что еще два «дембеля» держали в руках по дубинке, и им явно не терпелось пустить их в ход.

Юре крайне захотелось залезть под одеяло с головой, уснуть, проснуться, и чтобы все уже кончилось… Но такое только в сказках бывает.

Не прошло и часа, как подошли два пэтэушника, сдернули одеяло, сказали — «Вставай!» — и потянули Попова за собой. Они были так деловиты, так уверены в себе… Юра встал, чувствуя, как в животе все обрывается, и ухает со страшной силой куда-то вниз, и побрел за ними. В голове билось одно — «Это не со мной! Этого не может быть! За что? За каким чертом? Что я им сделал? Почему?».

Они зашли за угол здания, там уже был еще один парень — высокий, нескладный. Из какой-то другой школы. Юра раньше в городе его не встречал. Здесь только в первый раз и увидел.

— Электрический стул! — сказал один из двоих мучителей.

И Юра, и долговязый прекрасно знали, что это такое. Они подошли к стенке, оперлись на нее спинами, и согнули ноги, как будто и правда, сидели на стуле. Это нехитрое упражнение приводило к тому, что через какое-то время ноги так уставали, что начинали ходить ходуном, словно через них действительно пропускали электрический ток.

Для верности истязатели вручили Юре и второму бедолаге в вытянутые руки по школьному стулу: легкому — из алюминия и фанеры. Но вместе с неудобной позой ног это доставляло дополнительные мучения.

Где-то с другого конца этого же здания слышались гогот, крики, треск. Там тоже царило «веселье» — только народу там было явно больше.

Долговязый не выдержал первым. Он закричал: «Я не могу больше!». Бросил стул, и сполз по стенке. Юра стоял.

На долговязом начали отрабатывать удары. Видимо, парни из ПТУ занимались чем-то вроде каратэ, потому что били они с ноги и в грудь, и в голову, и в живот. Долговязый скоро засипел, и отключился, перестав даже дергаться.

— Э-э… — недовольно протянул один из пэтэушников другому. — Ты чего, дурак, перестарался! Убьешь ведь!

— А-а… Херня это все. Ничего нам не будет! Если что, поймаем его еще раз в городе, и точно на перо посадим.

— Эй, ты, Мурзилка! — Внезапно повернулся «отмороженный» к Юре. — Усек? Молчи обо всем, что здесь было. А то мы тебя найдем, и тебе мало не покажется. Понял!!

Юра кивнул головой, и тут же получил ногой в челюсть. Ощущение было такое, что голова лопнула. О повалился на землю, и уже, наверное, получил бы еще один удар куда-нибудь, но тут появились еще двое «отмороженных».

— Кидайте этого урода! — закричали они. — Там Кашалота вафлят! Просто цирк! Пошли быстрее!

Еще один пинок он все-таки получил, но вскользь. Мучители ушли.

Юра поднялся на ноги, они были как ватные. Челюсть горела огнем.

Как оказалось впоследствии, перелома все-таки не было, но недели две ничего жевать он не мог. А родителям сказал, что сорвался с турника. Отец все порывался пойти разобраться с этими организаторами лагеря, но Юра отговорил, убедив, что одноклассники засмеют.

(Потом, несколько лет спустя, эти два друга — мучителя, которых Юра запомнил на всю оставшуюся жизнь намертво, все-таки влипли. И очень крупно. Они изнасиловали — будучи в состоянии полного алкогольного умата — какую-то первую попавшуюся им по дороге девчонку. Но она оказалась, на их несчастье, дочкой замначальника милиции.

Так как они были в таком состоянии, что могли трахнуть даже дерево, то этот факт, который бедная девчонка до самого конца пыталась довести до их мутного сознания, так и не дошел.

Разъяренный отец сумел добиться, чтобы им дали приличные сроки, и, приложив некоторые усилия, сделал так, что на «зоне» их моментально «опетушили». Девочка долго лечилась у психиатра, а крайне злопамятный отец контролировал, чтобы производством сексуальных утех для партнеров два насильника занимались как можно чаще — почти непрерывно. И добился-таки своего. Оба ублюдка повесились).

Кашалота таки завафлили… Чем он так прогневил судьбу, непонятно, но хуже всех весь этот ужас закончился именно для него.

Мама — уборщица, и отчим — алкоголик, в общем-то, надежд на возмездие не оставляли. По большому счету, мальчику надо было бы попасть в «трудные», но… Чтобы быть «трудным», нужно иметь какой-никакой, а характер. У Кашалота такого не оказалось. Бесхарактерный юноша, да еще попал под такой пресс…

На следующий день приехали автобусы, начальник лагеря объявил всем «юнармейцам» благодарность за хорошее проведение сборов, и отчалили по домам.

Только осадок от всего этого остался навсегда. Что-то пропало в отношениях между одноклассниками. Теперь каждый смотрел друг на друга, а про себя думал — «а что ты делал в лагере»? Те, кто попал в «дембеля», уже не могли нормально общаться с теми, кто остался в «черпаках», не говоря уже о «духах».

Девочки почувствовали это очень быстро. Раньше класс был дружным, атмосфера была теплой, веселой.

В десятом классе повеяло холодом. Нет, и улыбки, и шутки были. И веселье было… Но уже не то. Чувствовалась натянутость, напряженность… Недоверие.

Девчонки пытались выяснить причину, но как на стену натолкнулись. «Черпаки» и «духи» не очень-то хотели, чтобы все знали об их «униженном» положении, а вот «дембеля», на удивление мудро, сообразили, что не всем девочкам понравится их «выдающийся» успех. Женское поведение непредсказуемо… Мало ли…

И самое главное — все до одного помнили, что перед окончанием десятого класса военные сборы для старшеклассников обязательны. Чтобы получить хорошую оценку по НВП, сборы нужно было посетить обязательно. А хорошую оценку хотели все.

И что? Весь тот кошмар, который пришлось пережить в последнюю ночь сборов, будет с самой первой ночи? Все именно так и думали. И именно это отравляло всю школьную атмосферу в течение десятого класса. Словно посреди веселого бала зловещий звон старинных готических часов напоминает всем о неминуемой смерти.

Готовится к сборам начали заранее — кто как мог. Кто начал движения в сторону медицины — как бы получить освобождение. Кто подстраиваться под «правильных» пацанов. Кто-то начал ходить на каратэ — благо таких секций в этот год появилось много.

Юру торкнуло немного по-другому. Он смотрел глубже. Он увидел, что такое «дедовщина». И ему пришло в голову, что недельные сборы — это, конечно, страшно. Но намного страшнее — это два года в армии.

И даже не боль и побои его испугали. Хотя и это было очень, реально очень страшно.

Еще хуже было чувство страшного унижения. Никогда до этого Юра Попов не переживал такого чувства.

Унижение и бессильная ненависть. Чувство собственного ничтожества. Причем ничтожества незаслуженного. Когда какой-то ублюдок, тупее, хуже, гаже тебя, может помыкать тобой, и сделать с тобой все, что придет в его отмороженную голову.

Хуже того — таких ублюдков много, и они очень быстро объединяются.

Противостоять им в одиночку — невозможно. Бежать из армии нельзя — это преступление. Терпеть это — не хватит никаких сил. И можно сойти с ума.

Решение пришло. Юра решил нанести «дедовщине» упреждающий удар — стать военным самому. Поступить в военное училище, и стать выше всего этого. Уж на кадровых офицеров-то «дедовщина» точно не распространяется.

Военрук, заполнявший в выпускном классе анкеты, и имевший соответствующее задание от военкомата, пришел в восторг. Он принес список военных училищ, и предложил Юре определиться заранее, куда он собирается поступать. Из всех училищ Попова заинтересовало Ленинградское артиллерийское. В Ленинграде жили дальние родственники отца, у которых они даже как-то, очень давно, были в гостях. Так что можно было рассчитывать хотя бы на несколько дней гостеприимства — в период поступления.

Родители отнеслись к выбору сына спокойно. «Ну, училище — так училище», — сказал отец. «Может, до генерала дослужишься!» — засмеялась мама. Он намекнул им про ленинградских родственников, и они тоже согласились, что на несколько дней на них вполне можно рассчитывать.

Военрук пообещал всевозможную помощь не только со своей стороны, но и со стороны военкомата.

А вот с каратэ все шло много хуже. Тело оказалось негибким, плохо растягивалось, хотя Юра старался.

«Тебе бы на бокс ходить надо!» — скептически кивал головой тренер. Но Юра не соглашался.

Во-первых, зал для занятий был недалеко от дома. А главное, это то, что большинство Юриных одноклассников ходили именно сюда вместе с ним. Кое-кто отсеялся, не выдержал, но остальные добросовестно терпели, и подсчитывали синяки и шишки. Все готовились к предстоящим сборам, и никто не сомневался, что новые сборы будут еще страшнее предыдущих.

Однако все вышло совсем не так. Все-таки это были школьные сборы — не было никаких пэтэушников, никаких «правильных пацанов» с улицы — только школьники. Это, конечно, ситуацию смягчило, но не так уж и сильно. Прошлогодняя зараза дала свои плоды. И среди десятиклассников были «конкретные дембеля».

Так что побоище случилось в первую же ночь. Многие привезли с собой нунчаки, и не преминули пустить их в ход. В этот раз дрались школа на школу. Юра смутно помнил битву. Почти сразу он получил ногой по голове, а потом уже кого-то бил сам, снова получал удары, затем, в конце — концов, вывалил в сторону от боя, и свалился в кусты, где и пролежал почти до рассвета.

И Бог его знает, чем бы все это закончилось, но произошло непредвиденное. Двум новичкам, которые в прошлом году на сборах отсутствовали, так конкретно объяснили разницу между «духами», «черпаками» и «дембелями», что они чухнули в первую же ночь. И вместо того, чтобы помалкивать, сразу рванули в милицию.

Неожиданно быстро среагировала прокуратура — у одного из парней там были родственники. Не такие близкие, чтобы пойти на крайние меры, но и не такие дальние, чтобы не обратить на это внимание.

Парни заложили тех, кто их бил, приехал прокурор, и имел беседу с так называемыми «дембелями». Он популярно объяснил им, что они уже большие мальчики, и получат немаленький срок за свои деяния. И могут считать, что сломали себе жизнь.

«Доносчиков» на сборы, естественно, не вернули — им зачли сборы «автоматом», а вот «дембеля» резко присмирели, и оставшиеся четыре дня прошли тихо.

Юра получил почетную грамоту за отличное несение службы — это порекомендовал военкомат — а потом начались выпускные экзамены, и, собственно говоря, поступление…

Нет, характера Юре все-таки не хватало. Не было армейской жилки. Подчиняться он мог легко, физические нагрузки переносил без особого напряжения, техническая часть трудностей не вызывала.

Но вот командовать кем-то… Нет, на это нужны врожденные способности. Зря говорят, что лидерами не рождаются, а становятся. Неправда это. Именно что рождаются. А если нет врожденных способностей — ничто не поможет…

У лидера всегда есть уверенность. Даже если ошибается… Видят, чувствуют, что ошибается, но… Но все равно верят, надеются и слушают. И прощают. Может еще и потому, что настоящий лидер всегда найдет, на кого свалить свою вину.

А вот если подчиненные чувствуют неуверенность… Слабинку чувствуют… То все — сядут на шею, и ножки свесят.

Полковник Баранов часто говорил Попову:

— Не туда, юноша, ты поступил. Ох, не туда. Тебе бы в службу РАВ надо — с техникой возиться поболее, с личным составом — поменее. Тебя же бойцы с говном живьем сожрут. Я даже не представляю, что ты с ними будешь делать.

— Ну что делать, — нагло отвечал Попов. — Буду служить, как смогу. А там видно будет. Увольняться, во всяком случае, я после училища не собираюсь. Я не для того здесь время трачу.

— Упорный, — не понятно, то ли с уважением, то ли с сарказмом, протягивал полковник, — может, что и получится из тебя. Не боги горшки обжигают…

В общем, не все так уж и плохо получилось. Попал Юра в часть под команду своего же выпускника ЛАУ, только учившегося на два года старше. Причем оба друг друга помнили. Игорь Шлейников как раз таки, в отличие от Юры, техническими знаниями не особо блистал, зато характер имел крайне волевой, и с личным составом проблем не имел. Хотя контингент ему достался еще тот — половина славян, половина лиц кавказской национальности. И если со славянами управляться Шлейникову было легко, то с кавказцами были разборки. В конце — концов, статус-кво удалось установить, а дальше все покатилось по накатанной колее.

Юра попал «под крыло» Игоря, и горя не знал. На его долю досталась техническая часть — боеприпасы, вооружения, карты, стрельбы и прочая, а безоговорочное подчинение личного состава обеспечивал командир батареи. Правда, такое безмятежное служебное счастье длилось недолго. Командир бригады решил, спустя год, что такое «санаторное» существование для кадрового офицера, когда в соседнем батальоне загибается под руководством «банды пиджаков» полноценная минометная батарея, недопустимо.

Так, в самое короткое время, недавний новоиспеченный лейтенант стал комбатом — не командиром батальона, конечно, а командиром батареи. Сокращение звучит одинаково…

Попов пришел «на руины». Конечно, подразделение функционировало — караулы и кухню еще никто не отменял, но на счет обучения было глухо. «Пиджаки» сами имели смутное представление о своей боевой специальности — что они могли объяснить личному составу?

Юра вздохнул, и начал анализ обстановки. Что имелось в наличии? С чего нужно было начинать?

Из офицерского состава имелись три «пиджака» — два старших лейтенанта, один — лейтенант. Оба старлея служили последние месяцы своего двухгодичного срока, и уже практически считали дни. Рассчитывать на них было сложно. Правда, один был из местных — а это позволяло в какой-то степени решать вопросы с кавказской частью личного состава, а второй — огромный как шкаф, и пудовыми кулаками. Это неплохо воздействовало на славянскую половину батареи.

Попов обнаружил в оружейке несколько не разобранных 82-мм минометов, ДАК, «сачок», две буссоли, ПУО… Все было новое, почти в смазке — очевидно, что никто к ним не прикладывался.

«Надо проводить занятия», — подумал Юра, — «все под рукой. А потом и на стрельбы, Бог даст, съездим… Плохо, конечно, что «пиджаки» ничего не делали, но, по крайней мере, ничего не испортили!».

Попов с горечью подумал о машинах. «Шишиги» хранились в боксах, в парке, и хотя числились под охраной караула, многие запчасти с них — наиболее ценные — были украдены. Из трех машин едва можно было бы собрать одну, годную для передвижения.

— В общем, принимай технику как есть, — сказал командир батальона, — а с «пиджаками» я поговорю. Им скоро увольняться… Но уволиться им будет нелегко, пока технику не восстановят. Пусть деньги собирают, покупают отсутствующее… А ты запчасти ценные, мой тебе совет, в парке не храни. Держи здесь — в казарме в каптерке у старшины. Старшина у вас хороший — ничего не уйдет отсюда. Лучше пусть водители перед выездом помучаются, поставят все, что надо — заодно и практику пройдут, а у тебя имущество все в порядке будет. В парке там проходной двор — прапоры наши собственные и тырят ценности. Как еще до боеприпасов не добрались, интересно?

«Пиджаки» покряхтели, конечно, но деньги собрали. После длительного разговора с командиром батальона.

Юра взял с собой на авторынок зампотеха, и под его чутким руководством практически сразу купил все, что ему было нужно.

— Наверное, наши же запчасти и покупаем, — грустно пошутил зампотех. — При коммунистах за такие дела у нас полчасти расстреляли бы. А сейчас все можно. Власти нормальной нет, порядка нет, никто государство не боится. Бандитов боятся. Смута, короче. Смутное время.

Старшина, конечно, в восторг не пришел. Попову пришлось проставиться — четыре бутылки водки, и две большие жареные курицы. После этого старшина записал все, что получил, прикрепил к каждой детали маленькую липкую бумагу с номером, и разложил по свободным полкам.

Другой проблемой стала сама канцелярия. Помещение было невероятно задрипанным. Нужно было менять полы, клеить обои, заменить стекло в окнах… Сама казарма была еще в относительно неплохом состоянии — старшина постарался. А вот канцелярию он делать отказался категорически — «Это забота командира батареи» — сказал. «Будет нормальный командир — сделает под себя».

Теперь, действительно, нужно было делать «под себя».

В личном составе оказались и плотник, и отделочник. Единственная, но, пожалуй, основная сложность состояла в том, что ба этих ценнейших кадра пребывали в непрерывной командировке — где-то что-то строили и отделывали. Иногда их отлавливал старшина. Самому Юре увидеть этих двух бойцов не удавалось. Он было рыпнулся к командиру батальона, но был мгновенно осажен.

«Эти в распоряжение комбрига отданы. Бесполезно дергаться. Воспитывай кадры в собственном коллективе», — сказал комбат. — «Главнейшую заповедь помнишь? Не можешь — научим, не хочешь — заставим».

Заставлять надо было еще много. Учебно-материальная база отсутствовала в принципе. «Пиджаки» даже не знали, что это такое. Как, собственно говоря, что такое батарейная документация. Из всего, что было нужно, присутствовала только штатка. Да и та — оформлена кое-как. Хорошо, что хоть у старшины с бумагами было все в ажуре.

Отъевшийся не по-детски каптерщик Салтыков все распоряжения старшины выполнял особо добросовестно, ибо и жизнь каптерная его вполне устраивала, да и бит сильно за провинности был он пару раз, что, видимо, запомнил надолго.

С расписанием занятий было полная «задница». Роль писаря в роте исполнял какой-то бедолага, не освобожденный от исполнения ни одной из остальных своих обязанностей. В результате его тащили, буквально рвали на части все, кому он был нужен. Из столового наряда забирали в канцелярию писать расписание, из каптерки тащили с матюками обратно в столовую…

Эту проблему Попов решил мгновенно. Сходил в штаб, поговорил с начальником, и убедил его, что так дальше жить нельзя. Акимов был сообразительным капитаном — по крайней мере, в том смысле, что прислушивался к голосу разума. Итогом переговоров стала новая система, при которой в штаб добавился еще один боец, и штабные «голованы» начали методично писать расписания для всего батальона. Одному из «пиджаков» требовалось только зайти в штаб и забрать готовое расписание, чтобы повесить его в казарме.

Пользуясь расположением своего бывшего командира батареи, Попов через третьи руки достал два пустых ящика из-под артиллерийских снарядов, и один — из-под мин. Это была основа для учебно-материальной базы. А теперь нужны были флажки, картон и пластик для схем, материал для нарукавных повязок…

Да, честно говоря, все было решаемо. И «пиджаки» не такие уж тупые и ленивые — они и рады были бы соответствовать своим должностям, только не знали — как? И деньги были, чтобы купить обои, ДСП, картон и прочий нужный материал. Не так уж и много денег на это требовалось.

Не было главного — личного состава. Вот это была настоящая проблема. Батарея была и по форме не укомплектована, а уж по сути… Просто плач иерихонский и скрежет зубовный.

Всего имеющегося состава набиралось как раз на караул, потом на дневальных по казарме и кухонный наряд. И еще человек семь в штатке только числились: два уже упомянутых супер-пупер специалиста, два — самовольно оставивших часть, и еще трое — каких-то блатных, которые в части только числились.

«И не дай Бог», — сказал старшина, — «чтобы они прибыли к нам. Не дай Бог! Никому не поздоровится. Я их один раз видел». Он многозначительно скривился, и Юра глупых вопросов задавать не стал.

«Молчи и за умного сойдешь».

В общем, как-то так быстро выяснилось, что заниматься-то времени и нет. Несчастные солдаты переходили из одного наряда в другой, порой не успевая даже толком выспаться, а уж обременять их занятиями казалось просто бесчеловечным.

Юра снова пошел к начальнику штаба. Акимов внимательно выслушал лейтенанта, улыбнулся грустно, и начал перечислять все текущие обязанности, которые лежат на личном составе батальона, сколько людей должно быть в идеале, сколько их есть по штату, и сколько — на самом деле.

— Я все это знаю, — упрямо мотнул головой Попов. — Но если завтра война, если завтра в поход? С кем идти? Они же ничего не умеют!

— Ну, — посерьезнел начштаба, — стрелять-то из автомата они умеют — мы их на стрельбы несколько раз возили всех. А большего им и не нужно.

— Это почему? — несколько опешил Юра от такой циничной прямоты.

— Потому, — закурил Акимов. — Ты знаешь, если завтра война, то из нашей бригады реально выставить, в лучшем случае, полноценный батальон. В этом сводном батальоне будет минометная батарея. Но она будет из первого батальона. А твоих гавриков распихают в пехоту. Или в минометку — но только на усиление. Мины таскать, скажем. А там они быстро научатся всему, что надо.

Попов погрустнел — опустил голову, пожевал губами, и хотел было уже уходить, но Акимов его остановил.

— Да ты не парься, — сказал он. — У тебя время свободное есть? Есть. В караул «пиджаки» ходят, в столовую старшина, по роте — два сержанта-контрактника. Тебе сейчас главное что? Сохранять технику. Ты с авто разобрался?

Юра кивнул.

— Вот, правильно! Чтобы все было цело. Документацию сделал? Сделал? Молодец! Для проверяющих наших самое главное что — чтобы все было красиво. В суть они не вникают. Не маленькие. Сами понимают, что лучше не знать. Тебе только учебно-материальную базу надо сделать. Чтобы была красивая, образцово-показательная. Сделаешь, и храни до лучших времен. Может, и настанут такие времена…Кстати, как канцелярия?

«Компромисс — искусство возможного». Юра ответил, что дел много, но делать некому. Во-первых, некогда, а во-вторых, среди его бойцов нет таких спецов, которые могли бы этим заняться. Кто после школы попал в армию, вообще ни черта не умеет, кто на менеджера учился — тоже бесполезные люди. Были два специалиста…

— Ладно, — проникся начштаба, решив, видимо, все-таки хоть чем-то помочь. — Я тебе на три дня твоих плотника и отделочника верну. Но только на три, не больше. А ты уж, будь добр — приготовь материалы, чтобы они без дела не сидели ни минуты.

Улыбнувшись про себя, Юра вышел из штаба, и сразу отправился за отъевшимся каптерщиком. Тот, как и ожидалось, был у себя в каптерке, но на решительный стук, видимо, решил не открывать, а затаился.

— Салтыков! — заорал Попов. — Открывай, быстро! Я знаю, что ты здесь. Хуже будет.

Дверь открылась:

— Я не знал, что это вы, товарищ лейтенант!

Подняв еще одного дневального, Юра вместе с каптерщиком на легковом автомобиле контрактника Джунусова съездили на строительный рынок, набрали всего, на что хватило средств, и вернулись обратно в расположение. Несмотря на нытье Салтыкова, все было помещено у него в каптерке.

— Ничего, — утешил каптерщика Попов. — Это совсем не на долго.

И, правда, начштаба выполнил свое обещание. Изумленные от небывалого распоряжения, плотник и отделочник вернулись в расположение. Им уже давно казалось, что часть и казарма — это что-то далекое, фантастическое… И вот на тебе!

Выглядели они довольно справно: коренастые, явно не голодающие, крепкие, чистые, как ни странно… Хотя что тут странного — работали они не абы где, а на самых ответственных объектах — у нужных людей. Нужные люди, в большинстве своем, соображали, что слишком по-хамски относится к специалистам — чревато. Могут что-нибудь запороть незаметно, а потом все это вылезет, когда их уже и след простынет. Ищи потом. А если подойти к человеку по-хорошему, в разумных, конечно, пределах, чтобы на голову не сел, то можно рассчитывать и на качественную работу. В общем, хотя отдыхать бойцам строительного фронта и не давали, но и в отношении снабжения не обижали.

— Товарищи солдаты! — обратился к ним Юра с легким сарказмом. — Я понимаю, что вы изумлены и поражены возвращением в родную батарею. Так вот что… Нужно сделать канцелярию, и учебно-материальную базу. Чем быстрее управитесь, тем быстрее покинете казарму. Ясно?

— Из чего делать-то? — угрюмо спросил плотник. — Или опять скажете — с материалами или деньгами и дурак сделает, а вы вот без них обойдитесь?

Попов ехидно улыбнулся, и повел их в каптерку. Они осмотрелись, и немного повеселели:

— Это меняет дело. Скоро все сделаем.

Они действительно заторопились. Торопливости особенно помог резкий переход от сытных хозяйских харчей на скудный рацион обычного бойца. Краем уха Юра услышал, как вечно хмурый плотник жаловался отделочнику:

— Как можно эту сечку жрать? У нас дома собаке такую гадость не давали! Масла дают тут, как украли! Чай без сахара, компот — пресный. Хлеба, твою мать совсем, не хватает! Рыба эта красная — килька — задолбала уже. Вон, у Магомеда каждый день макароны с тушенкой были, и сахара — сколько влезет…

Отделочник сильно расстраивался по другому поводу:

— Курить вообще нечего. У меня кончились нормальные, тут, блин, уроды местные все порастаскали. Уже уши вянут.

— А «Астра»?

— Да я такую гадость не курю. Чего я — полгода «Винстон» курил, а теперь на это гавно переходить? Здоровье гробить?

Юра, постояв, все-таки в канцелярию вошел.

— Ну, как дела? — бодрым голосом спросил он. — Скоро нас покинете?

— Стараемся, — ответили оба немного вразнобой.

Полы бойцы уже перестелили, и теперь они, наконец-то, перестали скрипеть. Нарядные, чистые, новенькие плинтусы радовали глаз. Но больше всего Юре нравились обои. Эти обои он захотел с первого взгляда.

Они были сделаны под красный кирпич, увитый зеленым плющом. Не хватало только камина, чтобы вообразить себе комнату в замке.

И, вообще-то, если бы было можно, Попов сделал бы в канцелярию железную дверь. Старая деревянная была испещрена латками, так как в нее постоянно врезали новые замки, и заделывали повреждения от ударов. Кто и зачем в нее бил — выяснить почему-то не удавалось, но били часто.

Заменили разбитое стекло в окне, заделали щели — и в комнате сразу стало гораздо теплее. Теперь в нее стало приятно заходить с холодной улицы — можно было погреться, посидеть на новом стуле, полюбоваться новым чистым полом, красивыми обоями…

Все нужные рамки, таблички, указатели и прочую деревянно-пластиковую основу «братья — умельцы» сделали быстро. А вот рисовать что-то на них, и оформлять отказались категорически.

— Не наше это дело, — сказал, как отрезал, плотник, шмыгнув носом, — у нас руки под это не заточены.

Юра пошел к начштабу, честно доложил, что специалисты ему больше не нужны, и обрадованный Акимов тут же куда-то позвонил, и пообещал, что нужные бойцы сегодня же будут на объекте.

Попов помялся, но все же пересилил себя:

— Товарищ капитан! Тут такое дело… Бойцы сделали все, что могли… Но мне для учебной базы нужен теперь хороший писарь, чтобы все таблички оформить…

К его удивлению, Акимов даже не задумался, и не стал что-то «втирать»:

— А в чем дело? Приноси все сюда — в штаб. Объясни только Подоляку, Шаршакову и Гайворонскому, что именно им нужно сделать — и все!

Юра, подумал, что это, конечно, здорово, но ведь они могут год все это делать, если их конкретно не подстегнуть. Так он честно и сказал:

— Если вы, товарищ капитан, им лично не укажите…

Акимов засмеялся:

— Да понятно, можешь дальше не продолжать! Я им сам скажу. Оформлю как свое личное поручение. Только уж что где рисовать и писать ты им сам будешь указывать.

— Хорошо, — ответил Юра. — Время у меня есть — буду сидеть у них над душой, пока не сделают.

Начштаба сразу посуровел:

— Только ты смотри того — не переусердствуй! У них и текущей работы очень много. Ты мне планы тоже не срывай!

— Нет, нет, никоим образом! — Попов даже перекрестился. — Упаси Бог! Буду соблюдать личные и общественные интересы. Баланс — в смысле.

— Ты так не выражайся! — засмеялся Акимов. — Ты же артиллерист, а не замполит! Не пугай меня. Ха-ха!..

Короче, УМБ нужна, и надо ее сделать красиво.

Впрочем, довольно скоро все эти важные для обычной армейской жизни вещи сразу отступили на второй план. Началась первая чеченская война. Первоначально, видимо, командование планировало обойтись без участия бригады, но события развивались в таком непредсказуемом направлении, что скоро начальству понадобилось пустить в дело все, что только можно было собрать боеспособного в округе.

Как абсолютно точно предсказал Акимов, из всей бригады можно было собрать в лучшем случае батальон.

В первую очередь загребли всех водителей — даже тех, у кого не было закрепленной техники, а были хотя бы соответствующие права. В сводный батальон свозили технику, которая еще оставалась на ходу. В частях решили оставить только технические и дежурные машины — без которых жить в расположении было вообще невозможно.

Попова, как он и предполагал, включили в состав минометной батареи — старшим офицером. Командиром батареи назначили Шлейникова, так что Юра даже несколько расслабился — за его спиной, как ему казалось, можно особо не напрягать голову, а просто делать то, что говорят.

С Юриной же минометкой, как и предсказывалось, произошло следующее. Часть отправили в бессменный караул, часть в пехоту — на усиление, а четырех человек Попов все-таки забрал с собой. К сожалению, даже расчет составить из них было нельзя, так как к миномету за время службы они толком и не подходили. Однако Юра рассчитывал, что ему удастся раскидать их по другим расчетам, а потом — после того, как они на практике наберутся опыта — все-таки сделать из них отдельный собственный расчет. Он почему-то надеялся, в глубине души, что после того как конфликт утрясется, эта четверка поможет ему начать нормальное обучение личного состава боевой работе. Наивный!

Потом началось непонятное.

Сначала на плацу, где было общее построение бригады, объявили, что минометная батарея никуда не поедет. Она остается, вместе со всем офицерским составом, в расположении. Юра даже и не знал — радоваться ему или огорчаться? С одной стороны — новости о больших потерях к этому времени дошли до всех, с другой стороны — определенный настрой уже был, и оставаться в части не хотелось особо никому. Был тут один момент…

Грубо говоря, уверенности, что здесь будет безопаснее, чем в самой Чечне, не было никакой. До границы Ичкерии было рукой подать, сочувствующих аборигенов было полно, и ходить по городу без оружия… Становилось несколько напряженно. А почему бы чеченцам и не напасть на часть, тем более, если большая, и самая боеспособная ее часть оставит расположение? Не будут ли оставшиеся завидовать ушедшим?

Юре почему-то казалось, что, наверное, будут. В общем, он все-таки расстроился.

Потом, на следующее утро, оказалось, что личный состав остается здесь, а вот кадровые лейтенанты, старшие лейтенанты и капитаны будут переброшены вертолетами прямо в Грозный. Юру включили в список, он прибыл с вещами в третий военный городок, и, ожидая вертолетов, господа офицеры нарезались до поросячьего визга — водку запивали шампанским, закусывали жареными семечками… Утром выяснилось, что вертолеты не прилетели, приказ отметили, и почти все офицеры остались на месте.

Единственные, кого все-таки отправили в одной обычной «шишиге» — оказались офицеры — связисты.

А потом из части забрали практически всех срочников — водителей. На «дежурки» оставили контрактников, а на остальную технику, стоящую в боксах, посадить было практически некого.

— Сами поведете, — сказал комбриг, обращаясь к недоумевающим и растерянным командирам батальонов, рот, и батарей. — Права есть? Садитесь сами за руль и вперед! Что я могу сделать? Там, в Чечне — с водителями просто катастрофа. Выгребают по округу всех, кого только можно.

Когда довольно скоро в части стали получать сообщения о гибели тех или иных прикомандированных бойцов, а потом и о гибели двух офицеров — связистов, которые сгорели вместе со своей машиной, Попов подумал, что недаром говорится — «Все, что Господь не делает — все к лучшему». Героизм, конечно, героизмом, но попасть в Грозный под раздачу… Был бы приказ — вопросов нет. А так… Не отправили — ну и слава Богу!

— Эта война надолго, — грустно сказал Шлейников, — нам еще хватит. Хлебнем еще. Так что куда торопиться?

Как в воду глядел!

В отличие от Попова, Мищенко сразу знал, что будет военным. Эту стезю с детства ему выбрал отец.

— Всегда одет, обут, зарплата хорошая, пенсия нормальная в сорок два года, льготы. Может, за границей будешь служить, — перечислял, загибая пальцы отец. — У меня все равно денег нет, тебя в институт на хорошее место проталкивать. А в инженеры я тебе не советую — дерьмовая, сын, работа. За все отвечаешь — голый вассер получаешь. Ну и не в рабочие же идти? Я думаю, ты поумнее всякого быдла.

Да, Олег уже тогда понимал, что отец имеет в виду. В их заводском районе жили пролетарии отнюдь не умственного труда. А самые настоящие «гегемоны».

Грязные подъезды с выбитыми стеклами, двери на одной петле, заделанные фанерой или картоном. Кучки дерьма по углам, неистребимый запах мочи или блевотины. Иногда кровь.

Пили и дрались здесь много. Очень много. Мищенко еще с первого класса понял, что если он не будет кого-то бить, то бить будут именно его. И еще одно — в одиночку не справишься. Нужно, чтобы были друзья — союзники.

Олег и дрался. Дрался с ровесниками, а когда один обиженный сбегал за братом — третьеклассником, то дрался и с ним. Получил прилично, но и противник без фонаря не ушел. Постепенно, видя, что с ним лучше ладить, чем враждовать, к нему потянулись другие пацаны. Сначала пришла уверенность в себе, а потом — привычка командовать. А затем они переплелись — привычка командовать, уверенность в себе, и нахальство.

В общем, как ни странно, но при этом он еще и неплохо учился. Сначала помогали природные способности — читать маленький Мищенко научился рано, память была отличной — Олег первые три класса не мог поладить только с правописанием. Его корявые и неровные буквы вызывали кривою усмешку и легкий презрительный взгляд первой учительницы — Галины Михайловны. Однако, несмотря на то, что по русскому языку маленький Мищенко перебивался с тройки на четверку, учительница, видя, что остальные оценки достаточно хорошие, со вздохом ставила ему четверку — чтобы не портить отчетность ни себе, ни ученику. Это была ведь совсем легкая натяжка, не правда ли?

Только в одной строке всегда стояло неприятное «удов.». Это за поведение. Как бы не хотелось Галине Михайловне поставить «хорошо», но… Но это было бы уже слишком.

Все-таки слишком много драк и жестокости. Но иначе вести себя Олегу было нельзя. То и дело кто-то из ровесников пытался оспорить приоритет вожака, и получал, как у них говорили — «в дыню». Труднее было, когда приходили старшие. Тогда Олегу доставалось, и сильно. Единственное, что отпугнуло почти всех — это то, что он никогда не сдавался. Мищенко дрался до конца, без жалости к себе и противнику. Постепенно до всех дошло, что связываться с ним — это неизбежно получить какие-то болезненные повреждения. И всем расхотелось. Многие начали уважали. А однажды — уже в третьем классе — Олег сумел мобилизовать, и заставить поддержать его своих друзей, которые постоянно крутились вокруг него — и в драке с двумя пятиклассниками одержать убедительную победу.

Мать дома только охала над синяками, шишками и ссадинами, и постоянно собиралась пойти, наконец, к учительнице, и узнать, в чем дело? Поддержку Олег получил со стороны отца.

— У нас мужик растет, — сказал он. — Если он не будет драться за себя сейчас, что из него потом вырастет?

Мать все-таки как-то поинтересовалась у Галины Михайловны, что за постоянные синяки и шишки возникают у ее сына. Ответ изумил.

— Вы бы видели его противников, — воскликнула первая учительница. — Его и так все боятся, я бы давно обратила ваше внимание на его поведение… Однако он, как оказывается, никогда не бывает инициатором. Это удивительно, но все его друзья говорят именно так. Конечно, это дети, и доверия их словам мало… Ну, мягко говоря… А вообще-то, это ерунда, конечно, мальчишки без драк не могут. И я здесь когда училась в школе, было то же самое… Но я вот что давно хотела вам сказать, да как-то не было повода… У вас мальчик слишком жестокий. Не по-детски как-то… Где он этого насмотрелся, откуда это?

Отец, узнав о содержании разговора, задумался, потом, дождавшись сына с улицы, прямо от порога повел его к себе в спальню.

— В школе говорят, что ты слишком сильно бьешь одноклассников. За что?

— Да ну, папа, ты что? Каких одноклассников? Я их давно не бью никого. Они на меня ни за что не полезут — они же меня боятся. Я сейчас только со старшими дерусь. А они сильнее меня! Понимаешь?

Отец откинулся на спинку стула и изумленно сказал:

— Ты так поумнел? Ты уже можешь отвечать за свои поступки?

— Папа! Если я не отлуплю этих пацанов, они отлупят меня. Кого ты хочешь, чтобы отлупили?

Наступила пауза.

— М-да… И возразить нечего, — грустно сказал отец, как-то сразу осунувшись и покраснев.

— А нельзя ли мирно — никто никого не трогает? — сказала мама, незаметно вошедшая в спальню.

Отец устало отмахнулся:

— Мать, не говори ерунды! С волками жить — по-волчьи выть! Что он вокруг себя видит-то здесь? Тому и учится.

Конечно, родители, (на то они и родители), попросили Олега вести себя потише, меньше привлекать к себе внимания, не баловаться, лучше учиться и тому подобное… Но без энтузиазма, как обязаловку какую-то оттянули.

Странно, но родители порой забывают, что детский мир гораздо более жесток, чем даже мир взрослых, где граждан охраняют друг от друга законы, милиция, армия и суды, (хотя далеко не всегда). А детей охраняет друг от друга только кулак. И горе тебе, если твой кулак слабее, чем у пацана с соседней улицы.

А может, взрослые все прекрасно помнят, только не хотят об этом говорить с детьми? Признаться в осведомленности — это же, простите, прямая обязанность что-то сделать! А что можно сделать? Ну, что?… Да ничего! Лучше лицемерно сделать вид, что ничего не знаешь — так делали наши родители, родители наших родителей… Так было всегда, и, наверное, так и будет.

Где-то с шестого класса учеба стала даваться гораздо труднее. На одной памяти выехать уже было трудно. Перед мальчиком встал выбор — или улица, где у него была своя команда, или учеба в школе. Первое было и проще, и приятнее. Второе требовалось, чтобы стать военным. После долгих колебаний, Олег, с большим скрипом, но склонился в сторону уроков. Он стал меньше бывать на улице, фактически распустил свою компанию, и те, пошарахавшись некоторое время в недоумении без предводителя, разбрелись, кто куда. Олег же, подумав, записался в секцию бокса.

Особых успехов он не добился, но приобрел хорошие навыки, и теперь мог полностью считать лично себя в безопасности от всех.

В общем, его положение многие сочли бы идеальным.

С одной стороны, он был на хорошем счету у учителей. Да, не активно участвовал в общественной жизни, (этого еще не хватало!), зато хорошо учился. Во всяком случае, пятерок в его дневнике было заметно больше, чем четверок. За успеваемость в местной школе, не блиставшей в этом отношении особыми успехами, прощалось многое.

С другой — он не был так называемым «быком», которым не было житья от «пацанов». Пару новеньких чуваков, которые раньше в этой школе не учились, попытались сдуру его «обычить», но получили такой отпор, что один предпочел за лучшее вообще перейти в другую школу. Олег как-то случайно встретил его на улице, и снова набил морду — для профилактики. Тот потом пару раз случайно попадался на пути, и сразу исчезал куда-то. Постепенно он занял в школе особое положение — его в равной степени уважали и учителя, и одноклассники. Большего на данный момент и не нужно было.

Закончив школу с вполне приличным аттестатом, никаких проблем с поступлением в военное училище он не имел. Легко сдал вступительные экзамены, физическую подготовку, и уже в сентябре то потел, то замерзал на курсах молодого бойца.

Будучи юношей сообразительным, он быстро понял, что училище — это не родная школа, и надо на время притихнуть. Не рыпаться, подчиняться старшим курсам — в пределах разумного, конечно, и просто ждать своего времени. Свой злой и язвительный характер он раскрывал постепенно — от курса к курсу. И на последнем «молодежь» уже боялась его до судорог.

Снова вокруг него собралась толпа друзей и почитателей. Иногда они устраивали всякие «нарушения дисциплины», но в меру — пусть и балансируя на грани больших неприятностей, но никогда не переступая ее. При этом Мищенко, как правило, который все это и придумывал, оставался обычно в тени.

И Мартышка — Мартынов, и Свин — Свиньин в его окружении не были, хотя на каратэ они ходили вместе.

Мартышка вообще вряд ли мог признать кого-то над собой — он был, как говорится, отмороженный на всю голову, а Свин просто всегда кучковался с земляками. В училище оказалось много русских из Караганды, и он как-то так прикипел именно к ним.

Родители Олега, сразу, как только произошел распад Союза, продали квартиру, и переехали на Украину. «Поближе к своим», — объяснил отец. — «А то мало ли что у казахов на уме»? Что было у них на уме — сказать сложно, но внешне обстановка в училище была спокойной.

Чем ближе был срок окончания учебы, тем чаще Олег думал над тем, где ему служить. Казахстан его не привлекал. Никаких перспектив здесь для себя он не видел. Все было очень просто, и неприятно — лицо некоренной национальности, не казах, по его стойкому ощущению, сделать приемлемую карьеру в местной армии не мог в принципе. Все-таки, что ни говори, а местные кадры — это местные кадры. А отличить казаха от русского, украинца или белоруса труда, ясно, никакого не составляло. Ну и все на этом.

Сначала Мищенко думал поехать служить на Украину — туда, где живут родители. Однако, как-то ближе к зиме Олег получил от родителей письмо, где отец со всей своей обычной прямотой написал, что он думает о местных порядках. «Не надо к нам ехать», — написал отец. — «Тут полный бардак, и ничего хорошего нет. Если ты, конечно, еще хочешь служить в армии. Зарплату не платят, воруют все по полной. Но воруют высокие чины. А так как ты чин не высокий, то тебе все равно ничего не достанется. А пока дорастешь — уже все поделят, и тебе опять ничего не достанется. Иди в Россию. Страна большая, все не разворуют, и на твою долю достанется. Да и снабжение все-таки, как я слышал, лучше, чем тут у нас».

Это послужило решающим аргументом. На четвертом курсе Олег написал рапорт, что просит перевода в российскую армию. Никто его, естественно, удерживать не стал. Казахская армия, как говорится, оптимизировала численность, и лишние офицеры, даже младшего командного состава, ей оказались не очень-то нужны.

Тем предгрозовым летом 1994-го года, когда в воздухе уже витало ощущение, что надвигается что страшное и небывалое, (хотя, казалось бы, что может быть страшнее распада Союза, и вспыхнувших вслед за тем больших и малых войн по окраинам распавшейся империи?), кадрового офицера с хорошей характеристикой сразу отправили туда, где могло вспыхнуть что угодно и в любой момент — на Северный Кавказ.

Это уже давно был на «санаторно-курортный» округ. Полковник в Ростове долго крутил ручкой между пальцами и мучительно думал — «КБР или Дагестан? Дагестан или Кабарда?». В июне этого года чеченцы уже пытались поднять на уши Нальчик, но операция почему-то сорвалась. Местные их не поддержали. Тем не менее, напряжение сохранялось.

Войска должны были выполнить любой приказ — или бросить все к чертовой матери и сбежать, бросая мусульманские республики на произвол судьбы, или попытаться подавить возможные мятежи. И это при том, что офицеры всех мастей просто нарастающим валом пытались бросить службу, и удрать на «гражданку», (как будто там было «медом намазано», хм-м).

В конце — концов, полковник крякнул, и сломал карандаш пальцами. Он брезгливо собрал и выбросил мусор в корзину, и благожелательно сказал:

— Вот, товарищ лейтенант, вам направление в часть — в Дагестан. Название города вам все равно пока ничего не скажет, так что просто — Дагестан. Денег сейчас нет, так что до места службы будете добираться на свои кровные. Там в части компенсируют.

Увидев вытянувшееся лицо молодого лейтенанта, полковник засмеялся:

— Не переживай. Городок, конечно, страшная дыра. Сам увидишь. Одно хорошо — там относительно вовремя платят. Там хорошо, что вообще платят. Национальные кадры, понимаешь, лишний раз возбуждать побаиваются, так что деньги перечисляют. Ну, и тебе перепадет. А у нас со средствами, и, правда, совсем худо. Так что давай, дерзай. Выше нос, товарищ лейтенант!

Олег отправился на троллейбус, ведущий на вокзал, горько усмехаясь. Он думал, что было бы, если бы у него не было денег на билет. Что, своим ходом что ли идти?…

Может быть, отсюда все и началось? Все вот и началось с этого самого первого поезда? С этой неудачной дороги на службу? И все потом так и пошло — наперекосяк?

Дешевых билетов не было, и не от хорошей жизни, почти на последние деньги Олег купил билет на фирменный поезд «Дагестан». Потом ему кто-то сказал, что это, наверное, был один из последних рейсов, которые шли через Чечню. Местные абреки уже вовсю грабили поезда, убивали машинистов, насиловали проводниц… Может быть, название фирменного поезда еще служило ему в какой-то степени защитой… Но вскоре, от греха подальше, все движение поездов через опасные территории прекратили, в том числе и дагестанских. Движение переключили на Кизляр, а оттуда — автобусами.

Но это все в будущем. А пока Мищенко вошел в вагон, прошел по коридору, по мягкому красному ковру, и зашел в свое купе. Он был один, но полка была верхней. Олег забросил сумки наверх — в тот внутренний проем, где обычно лежат шерстяные одеяла, и присел к окну.

До отправления оставалось минут пять, и у него уже мелькнула мысль, что отправится он, как минимум, сейчас, один, но тут в купе ввалились сразу трое — молодые, черные и небритые дагестанцы. Они шумно расселись, переговариваясь на своем тарабарском наречии, и пока не обращая на попутчика никакого внимания.

На всякий случай Мищенко заранее оценил каждого из них — если придется драться, то кого вырубать первым?

Двое не производили впечатления: какие-то они были худосочные, можно даже прямо сказать — костлявые, с сухими шелушащимися губами и нездоровым блеском в глазах. И только третий был полной им противоположностью — крепкий, сбитый, с буграми мышц, не скрываемыми покровом безрукавки.

«С этим придется тяжело», — пришло Олегу в голову. — «Он самый опасный». И кстати, к добру или к худу, но этот даг был самым молчаливым из всех, и меньше всего прыгал и скакал.

Несмотря на жару, Мищенко был одет в легкую, светлую курточку. У нее были удобные внутренние карманы, где можно было держать документы и деньги. Но был и еще один важный карманчик.

«Если бы знал заранее», — с сожалением подумал Олег, — «переложил бы во внутренний карман кастет». Кастет был, но лежал он на самом дне сумки, под новым, недавно купленным, и еще ни разу не надетом, камуфляжем. Мищенко хотел появиться в новой части во всем новом, словно начать новую жизнь — с чистого листа. Только берцы он хотел оставить старые — еще из училища. Они хотя и выглядели теперь не очень презентабельно, но ничего лучшего в ростовских магазинах лейтенант не нашел. Обувь или выглядела убого, или качество ее производило удручающее впечатление.

И было просто здорово, что у Олега была настоящая, кожаная портупея. Все, что сейчас можно было купить, настолько разило кожзаменителем, что это было просто неприлично.

Так вот, кастет был надежно упакован, и вытаскивать его прямо на виду у сомнительных попутчиков лейтенанту не хотелось. Это называется — провоцировать. Мищенко только мог ждать развития событий, и закусывать губу. И как ему не пришло в голову, что уже в купе будет такое опасное соседство!

Честно говоря, купе стоило недешево, видимо, это его и расслабило.

«Зачем эти странные даги купили такие дорогие билеты?» — недоумевал он. — «Им что — не нравится плацкарт?». Позже он узнал ответ, но это знание его не сильно обрадовало. И то правда, зря что ли умные люди давным-давно уже сказали — «Во многих знаниях есть многия печали»?

Несмотря на то, что попутчики общались на незнакомом Олегу языке, ругались матом они по-русски. Почти перед отправлением все трое все-таки вышли из купе. Этих минут хватило Мищенко для того, чтобы метнуться к сумке, нащупать кастет, и переложить его во внутренний карман. После этого он занял прежнее положение у двери, и закрыл глаза.

— Здорово, брат! Все молчишь? Как зовут?

Молодые люди вернулись почему-то повеселевшие, довольные, и необыкновенно общительные. Мищенко, не зная, чего от них ожидать, отвечал коротко, по делу, не впадая в подробности, но и не отделываясь односложными ответами.

Он сказал, что закончил военное училище, и теперь едет к месту службы в город Махач-Юрт.

— О, я служил там! — обрадовался самый крепкий из парней. — Привет передавай прапорщику Маге Магомедову. Вот такой мужчина!

Два других парня не служили, и, судя по их странным репликам, и не собирались этого делать.

«Черт! Придется не спать всю ночь», — подумал Олег. — «Что от них ждать? Если что — буду ногами с верхней полки бить. А потом кастетом!».

Попутчики отвлеклись, достали огромную дорожную сумку, начали копаться… Потом подняли головы, изумленно посмотрели друг на друга… Один из них — поменьше ростом — начал орать на другого, причем незнакомые слова густо перемежались матерными.

Дверь в купе распахнулась.

— Э, совесть имейте, да! — сказал огромный пожилой дагестанец, заполнивший всю дверь своим огромным пузом. — Здесь женщины едут, дети…

Потом он также перешел на какой-то кавказский язык. Молодежь сначала взъерепенилась, но потом как-то съежилась, и забормотала что-то извинительное. Крепкий вывел пожилого в коридор, обнял его за плечи, начал что-то объяснять, оживленно жестикулируя… Пожилой кивнул, и ушел.

Крепыш вернулся. Попутчики сидели пасмурные, настроение у них резко испортилось, это было явно видно, но теперь они молчали, просто смотрели в окно.

Зашел проводник, («не проводница» — отметил Олег), собрал билеты, взял деньги за белье, предложил чаю. Все четверо отказались.

Через час парни внезапно снялись с места, и куда-то ушли. Олег остался в купе один. Сначала он ожидал их возвращения с минуты на минуту, но они все не появлялись, и, в конце — концов, ему пришло в голову, что они исчезли надолго.

Спать он все — равно опасался, но усталость последних дней давала о себе знать — глаза наливались тяжестью, неумолимо клонило в сон… Мищенко заснул. Снился ему дом — тот еще, в Казахстане, вся семья сидела за праздничным столом, пришли гости, соседи; приехал дядя из Красноводска, большой, шумный. Напился, стул перевернул…

Нет, это не стул перевернулся. Это вернулись попутчики. За окном догорала вечерняя заря, в купе гулял ветерок, принося вместе со свежестью неприятный привкус копоти, стучали колеса… Молодцы были явно навеселе, но еще не в том состоянии, когда ноги носят, а голова не соображает.

Олег забрался на верхнюю полку, и попробовал притвориться спящим. Они окликнули его, но он промолчал, и они внизу опять зашебуршали о чем-то своем. Потом дверь в купе закрылась, явно щелкнул замок, и вот тут Олег напрягся. Остатки сна мгновенно вылетели из головы. Сердце застучало как бешенное, но контролировать свое дыхание Мищенко продолжал по-прежнему — «вдох — выдох; раз-два-три; раз-два-три…».

Левой рукой, лежащей у стенки, лейтенант нащупал кастет… Но нападать на него никто, по крайней мере, пока, и не собирался. Прошло несколько минут, внизу, у столика, ощущалась напряженная, сосредоточенная возня… Олег очень аккуратно, почти бесшумно перевернулся на другой бок, и осторожно приоткрыл глаза…

М-да… Вот уж чего он не ожидал, так вот именно этого. Двое доходяг кололись. Они разложили шприцы, жгуты, какие-то склянки с жидкостью. Крепыш с пьяной улыбкой смотрел на все это, слегка поматывая головой. Видимо, Мищенко для них на какое-то время перестал существовать.

Уяснив ситуацию, Олег сначала расслабился… А потом снова напрягся. И еще как! Ему пришло в голову, что теперь от этих неадекватов можно ожидать чего угодно. Что им привидится ночью, в наркотическом бреду? Вытащат нож, кинутся на него. А этот — третий — их поддержит. Вот черт! Вот поездочка в фирменном поезде! Лучше бы он в плацкарте поехал, ей Богу! Было бы много народу, это точно, но, по крайней мере, вряд ли там эти кадры решили бы ширяться. Вот почему они купили себе не плацкарт, а купе. Дорого, зато никто не видит и не мешает.

У Олега теплилась только одна надежда — что сейчас наркоманы покайфуют и уснут. Но спать он все равно не собирался. Да и сон как-то сам собой улетучился. За окном совсем стемнело, иногда только в окно били огни проносящихся мимо станций. Внизу стало тихо. Только за стенкой, видимо, вскрикивал во сне ребенок.

Мищенко постарался думать о чем-то приятном… Но что-то ничего хорошего в голову не лезло. Впереди была полная неизвестность, служба в каком-то незнакомом городе с сомнительной репутацией… Что там за отцы-командиры, что за личный состав… Где нужно подстроиться, кому сразу рога обломать, чтобы не борзели. Одни вопросы и проблемы впереди. Эх, жизнь военная… Может, надо было остаться в училище, вроде бы намекали… Надо было приложить некоторые усилия…

И все-таки он заснул. Сам и не заметил как. Приснился ему почему-то осьминог, который в глубине океана, на чудовищной глубине, схватил его за горло, и начал душить… Олег рванулся наверх, прорезая толщу воды, но щупальце сжималось все сильнее…

Это был не осьминог, это была подушка, наброшенная ему на лицо. Ноги крепко держали. Но ребята просчитались. Не так-то легко удержать хорошо тренированного разведчика — каратиста. Он рванулся, высвободил одну ногу, и ударил. Куда-то попал, раздался треск и вскрик. Освободилась вторая нога. Он изогнулся, и ударил ногами, ориентируясь на туда, где должен был бы, как ему казалось, стоять человек, державший подушку. Удар был не самым смачным, скорее, попал по касательной, но хватка ослабла, и чуть освободив лицо, Олег смог вдохнуть. Это придало ему сил, а страх и ярость ее почти удвоили. Крепыш, (ну а кто еще мог держать подушку), получил кастетом в лоб, и отвалился на пол с глухим стуком.

Мищенко включил ночник, и в слабом его свете увидел, как третий из нападавших пытается открыть двери в купе, которые они сами же и замкнули. Но он страшно боялся, и у него ничего не получалось. Олег злорадно улыбнулся, плавно спрыгнул с верхней полки, и расчетливо ударил противники в затылок кастетом.

Тот рухнул. Падая, он зацепил лейтенанта, тот не удержался на ногах, и вынуждено сел на нижнюю полку. И обнаружил, что рядом, качая разбитой в кровь головой, сидит наркоман.

— Чего молчишь? Чего не орешь? — делано удивился Мищенко. — Я тебе, кажется, личико попортил? Извини, братан, ты меня немножко убивать хотел, да? Вот я не удержался… А! Знаю, чего молчишь. Ты ведь не будешь орать, правда? Шприцы найдут, жгуты, следы на ручечках твоих найдут. Не хочешь…

Олег размахнулся, и еще раз ударил его в висок. Тот сразу обмяк.

В общем-то, Олег старался бить так, чтобы вырубить, но не убить. Этому его в училище научили. И теперь он замерил у всех троих пульс. Больше всего его беспокоил крепыш — Мищенко опасался, что мог в стрессовой ситуации не рассчитать силу удара, и проломить тому череп. Это было бы, как не крути, убийство, и дальше — такая неизвестность, что уже и мрачный Махач-Юрт казался недостижимым райским оазисом.

Но нет — жив был крепыш, несмотря на то, что шишка у него на лбу была размером с апельсин. Все были живы, хотя и вырублены надолго. Теперь ситуация прояснилась, и хотя неприятная, но вполне регулируемая. Дожидаться пробуждения агрессивных попутчиков Олег не собирался, но и выходить на первой попавшейся станции было безумием. Надо было сначала выяснить, проехал ли поезд Чечню? Выходить в этом «мирном, доброжелательном» регионе ему не хотелось ни при каких обстоятельствах.

Делать было нечего, нужна была информация. Мищенко осторожно вышел из купе, прошел по коридору, нашел расписание, и, сверяясь с часами, изучил его. По расчетам, выходило, что где-то через час, когда уже должно было начать светать, поезд должен был остановиться в небольшом дагестанском городке. Небольшом, потому что остановка предполагалась в течение трех минут. «А оттуда», — решил Олег, — «я автобусами доберусь. Или даже на попутке, если что». Деньги у него оставались, поэтому финансовая сторона вопроса его не беспокоила. Надо было только забрать билет у проводника, чтобы получить впоследствии компенсацию в финчасти, а это было не так просто. Обычно же билеты возвращаются перед прибытием, и человек, который почему-то выходит раньше, вызывает подозрения…

Можно было бы, конечно, плюнуть на эти деньги… Но тут лейтенанта «начала душить жаба». Билет был не дешевый, сумма — приличная, а рассчитывать на скорое получение оклада в части, строго говоря, было опрометчиво. Мищенко заколебался, но решил рискнуть. Если бы излишне любознательному проводнику захотелось бы таки зайти в купе, ничего не должно было бы вызвать у него подозрений.

Олег быстро вернулся на свое место, замкнул, на всякий пожарный, дверь, и осмотрелся. Благо, что на горизонте заалела полоска зари, и можно было не напрягать особо глаза, силясь обнаружить что-то на полу.

Попутчики были все еще в отключке. Олег уложил одного легкого парня на одну полку, затем, помучившись, затащил тяжелого на другую, а потом задумался. Что делать с третьим?

Мищенко попытался было закинуть тело на верхнюю полку, но оно гнулось, как тряпичная кукла, и производило слишком много шума. За стенкой завозился ребенок.

— У, черт бы тебя попрал! — выругался лейтенант в сердцах, и оставил свои попытки. Он пристроил тело в сидячем положении в ногах у доходяги-наркомана, понимая, конечно, что на естественный вопрос проводника, почему тот спит таким странным образом, ответить не сможет. «А если тот еще начнет трясти этого олуха»? — подумал Олег. — «И все станет ясно»? Ответа не было, а время для принятия решения и точки не возврата было близко.

Мищенко внутренне подобрался, внешне оправился, и пошел к проводнику.

Проводник спал. Он не просто спал — он храпел во всю свою могучую глотку. С присвистом, с сопением, выпуская невиданные трели, похожие на звук дрели. Его купе было открыто, поддувал свежий прохладный ветерок, а на столе лежала папка, из которой торчали кончики билетов.

Олег усмехнулся, очень аккуратно скользнул в купе, осторожно взял папку, бесшумно перелистал ее, нашел свой билет, забрал его, положил папку на место, и вышел.

Оставшееся время Мищенко просидел с кастетом в руках над своими попутчиками. Однажды крепыш напрягся, и вроде бы даже сделал попытку пошевелиться. Олег уже занес руку… Но тот снова расслабился, и затих.

Когда поезд начал притормаживать, Мищенко схватил свою сумку, и пошел на выход в тамбур. Сонный, с мутными глазами проводник, несказанно удивился:

— Ты чего это, а? Куда?

— Мне надо выйти срочно. Дела здесь есть. Бизнес, понимаешь? Бизнес! Срочное изменение условий!

Проводник соображал плохо, и это было лейтенанту только на руку.

— А билет? — вякнул проводник.

— А, — отмахнулся Олег. — Не надо. Оставь себе.

— А белье? — спохватился проводник.

— Да на месте твое белье! Зачем мне твое белье? Давай, пропускай, времени мало осталось.

Мужчина зевнул так, что чуть не вывернул себе челюсть, и махнул рукой:

— Коммерсы — шмоммерсы… Давай, иди!

Олег выпрыгнул из вагона, помахал проводнику рукой, дурашливо поклонился, и быстрым, но твердым шагом, постарался как можно скорее скрыться из виду. Он зашел за пустое утром здание местного железнодорожного вокзала, и только тогда сплюнул, и перевел дух. Лицо его приняло злобное, угрюмое выражение.

— Какого черта я сюда так рвался? — сказал он сам себе.

Автовокзал оказался на другом конце города. Олег доехал туда на местном городском автобусе. Купил в киоске карту Дагестана, посмотрел маршрут, и уже вполне уверенно изучил расписание междугородных автобусов.

Билет удалось купить без проблем, но в соседях оказались какие-то торговки с огромными неопрятными баулами, которыми они заняли все проходы и прочие свободные места в салоне, так что Мищенко даже некуда было сунуть ноги.

Олег с неудовольствием заметил, что, несмотря на то, что он одет в гражданку, выделяется он в этом автобусе как одинокий тюльпан среди выгоревшей степной травы. Кругом были одни нерусские физиономии. В Казахстане русских физиономий также было не слишком много, но… Но здесь их не было практически вообще. Может быть, на весь автобус человека два — пожилой мужчина, и старуха. Хотя, строго говоря, на этом рейсе молодежи и так оказалось на удивление мало. Ну и ладно!

В дороге лейтенанта укачало, и он заснул. Заснул крепко, и не видел милицейской проверки, которая ограничилась беглым осмотром салона. В этот момент его случайно заслонили две тетки, которые использовали время вынужденной остановки, для того, чтобы переставить свои баулы. Милиционер не разглядел Олега, иначе, обязательно попросил бы у него документы для проверки. Обычное дело! Тот, кто выделяется в толпе, тот и привлекает к себе внимание. В Москве — это лица кавказской национальности, (хотя их уже там так много, что скоро этот принцип работать не будет), а, например, в Махачкале — ровным счетом наоборот.

Больше проверок не было. Мищенко проснулся в тот момент, когда автобус уже ехал по улицам Махачкалы. Было пасмурно, вдоль улицы располагалась низкая, частная застройка, с деревянными и каменными заборами, зелеными деревьями, цветниками перед домом, ржавыми антеннами. Чуть ли не через каждые пятьдесят метров находились торговые точки. У кого-то это был отдельный, вынесенный ближе к дороге, киоск, у кого-то приземистое здание, находящееся на линии забора, и частично его заменяющее, у кого-то вообще — первый этаж жилого дома. В результате у Олега создалось впечатление, что торгую здесь все. Видимо — все и всем. Но вот кто все это покупает? Как раз с покупателями, видимо, была напряженка. Народ у киосков отнюдь не толпился.

Только у одного большого, настоящего, не самодельного, еще в советские времена построенного, магазина, тусовались люди. Причем, в основном, молодые парни, сидящие на корточках, лузгающие семечки, и плюющие себе под ноги. Эта картина показалась лейтенанту неприятной — ему вспомнилась ночная история в поезде, последствия которой были еще не вполне ясны. Впрочем, Мищенко почему-то по этому поводу отнюдь не тревожился. Что-то ему подсказывало, что шуму не будет. Вряд ли в интересах побитых парней было поднимать шум — тем более, что он у них совершенно ничего не взял. А набитые морды… Перетопчутся!

Мимо, за окном проплыло христианское кладбище. Часть могил была в прекрасном состоянии, часть — уже заметно разрушилась… Но разрушенных было больше. Мищенко хмыкнул.

Город явно заканчивался. Олег заволновался, почему автобус не останавливается? Неужели он все-таки ошибся, и едет куда-то не в ту сторону? Лейтенант заерзал, оценивая, у кого бы из теток выяснить ситуацию, но тут как раз автобус свернул в сторону. Стали видны другие междугородные автобусы, толпы народа, а главное — большое здание с надписью «Автовокзал». Можно было не сомневаться — Мищенко прибыл туда, куда ему было нужно.

Он вышел из автобуса, с удовольствием потянулся, размял все мышцы, и отправился за новым билетом. Очереди у кассы не было — он купил билет без помех. Но до автобуса оставался почти целый час — и что-то со свободным временем нужно было делать.

Олег прошелся по территории автовокзала. Торговали, как сейчас это было по всей российской территории, почти всем — разве что кроме тяжелой бытовой техники. Всякая мелочь, что угодно.

Однако одно отличие присутствовало — было сразу несколько столов с религиозной литературой. Лейтенант, чисто из любопытства, просмотрел книженции. Кое-что было на арабском, кое-что — на местных языках, но кое-что — и на русском. Мищенко перелистал текст, быстро взглянул на продавца… Молодой парень, остриженный, но с бородкой, в черно-белой тюбетейке, смотрел на Олега с усмешкой и презрением.

Мищенко снова углубился в чтение. В книге, довольно грубо и топорно, проталкивалась идея, что русские, с их насквозь гнилым христианством и имперскими замашками, испортили всю счастливую жизнь мирным народам Дагестана, и если избавиться от этих кровососов, то край процветет так, что даже имаму Шамилю и не снилось.

Мищенко хмыкнул, аккуратно положил тонкую брошюрку на место, и перешел к другому столику. Там продавались газеты и журналы, но не обычные, а, скажем так, с сильной исламской тематикой. Олег зацепился взглядом за заголовок одной из статей: «Свобода Дагестана — в наших руках».

У лейтенанта слегка закружилась голова. Возникло стойкое ощущение дежа-вю. «Где-то я уже это видел», — подумал он. — «Что-то уж очень знакомая обстановка. Правда, казахи все же не так неприятно выглядели. Здесь я вообще как белая ворона. Словно и не в Россию приехал».

Олег выдохнул, и направился к выходу из автовокзала — в сторону посадки на автобусы. В дверях он столкнулся с двумя парнями в черных куртках.

Они что-то у него спросили, он не расслышал, улыбнулся, и хотел было уже пройти мимо, как один из этих двоих повысил голос:

— Э, ты не понял! Стой! Покажи документы!

Он вытащил красную ксиву, развернул и сунул в лицо Мищенко. Фотография лицу соответствовала, а вот толком прочитать, что там написано, не удалось. Мелькнуло что-то типа — «общественной безопасности», и все.

Олег потянулся в карман за документами, но второй чернявый его перехватил.

— Нет, зачем здесь? Пойдем с нами, тут рядом наша комната.

Все это лейтенанту сильно не понравилось. Все это могло быть обычной разводкой. Впрочем, как раз особого испуга-то он и не почувствовал. Даже стало интересно. Документы у него были в полном порядке, в то, что его будут искать из-за маленькой неприятности в поезде, он совершенно не верил, а если это разводка, то он собирался немного проучить наглых туземцев, тем более, что верный кастет так и лежал в потайном кармане. А вот давать охлопывать себя он как раз и не собирался. Еще чего не хватало! Это уже обыск называется. Пусть санкцию предъявляют!

Они втроем прошли вдоль стены, и, действительно, оказались в небольшой комнате. Только на помещение какой-либо контролирующей организации оно было совсем не похоже. Вместо инструкций и плакатов на стенах были развешены плакаты с полуголыми девицами. Это настолько резко контрастировало с пропитанным религиозным духом основным помещением вокзала, что Мищенко пришел в полное недоумение.

Кроме эротических плакатов, в комнате было два ободранных стула и несвежий стол.

— Предъявите сумку для осмотра, — строго сказал чернявый.

Олег спокойно поставил свой баул на стол, и расстегнул молнию. Что там было? Шмотки, бритва, лосьоны и прочее, обувь… Ничего по-настоящему ценного.

Все это было перебрано, осмотрено, изучено. Физиономии молодых людей становились все кислее и кислее. Но вдруг у одного из них в глазах появился блеск, лицо расплылось в гримасе, видимо, означавшей улыбку, и он быстрым движением вытащил из глубин сумки сувенирный перочинный нож.

— Холодным оружием балуемся? — холодно осведомился напарник чернявого.

— Это перочинный нож, — спокойно ответил Олег. Нелепость обвинения сильно его позабавило, настолько, что вместо естественного в его положении беспокойства он стал испытывать все нарастающее веселое любопытство. Что-то ему все громче и увереннее подсказывало, что ребята — абсолютно «левые», и его точно пытаются развести.

— Ну, что? — С деланной жалостью осведомился чернявый, доставая из ящика стола черную папку из кожзаменителя. — Будем составлять протокол изъятия, в КПЗ оформляться?

Олег молчал. Видимо, местная братва ожидала что-то типа — «Командир, может на месте договоримся?» — но не дождалась. Молчание настолько подзатянулось, что «контролер», поигрывая ножом, сам спросил:

— Ну, так что — протокол и КПЗ, или?…

— Сколько вы хотите? — из чистого любопытства спросил Мищенко. Платить он, конечно, не собирался. Наоборот, в кровь начал поступать пьянящий адреналин. Но начать действовать Олег намеревался на ранее того, как «кексы» будут в полной уверенности, что развели лоха.

— Да ты что? — вскинулся чернявый. — Мы при исполнении! А ты нам взятку предлагать!

Мищенко не отреагировал. Чернявый смутился. Очевидно, лейтенант реагировал как-то не так, как ожидалось. Наверное, именно поэтому оба разводилы решили заканчивать балаган, и поискать другую более покладистую жертву.

— Двести тысяч, и можешь быть свободен.

Голос чернявого стал резким, и презрительным. Мищенко решил поиграть еще.

— У меня столько нет, — жалобно сказал он.

— Что? — спросили разводилы почти в унисон, и переглянулись. Они несколько растерялись. — А сколько у тебя есть?

— Всего пятьдесят тысяч, — соврал Олег, хотя, если честно, те деньги, которые они с него запросили, и составляли все его достояние на текущий момент.

— Давай все, — грубо сказал чернявый.

— А на что же я поеду домой? — еще жалобнее спросил, добавив дрожи, Мищенко.

Опытные люди, наверное, уже заметили бы, что парень переигрывает, и насторожились бы. Но эти двое, видимо, были так уверены в своей безнаказанности, или никогда не получали отпора, или имели такую солидную «крышу», что в упор ничего не замечали. Кроме тех денег, которые должны были вот — вот оказаться в их алчных ручонках.

— Ты, черт, — сказал один из «проверяющих», — совсем тупой, наверное. Мы тебе идем навстречу. От КПЗ отмазываем. А ты тут выеживаешься. Давай деньги, и уходи быстро, пока мы не передумали.

— Ладно, — потеряно ответил Олег, и полез во внутренний карман, якобы за деньгами.

Вместо денег в воздухе свистнул кастет, и чернявый, слегка даже оторвавшись от стула, полетел на пол. Второго, изумленно распахнувшего рот, Мищенко срезал ударом в солнечное сплетение. Не успел тот согнуться в дугу от чудовищной боли, перехватившей дыхание, как Олег сцепленными кистями ударил его по затылку, и одновременно — коленом в лицо. Что-то хрустнуло, и «проверяющий» завалился. Не теряя ни доли секунды, Мищенко развернулся к первому из противников, который тупо сидел у стены, держась за разбитую челюсть, и добил его ударом ноги в лицо. Тот хрюкнул, закатил глаза, и сполз.

Мищенко забрал свою сумку со стола, не забыв положить в нее нож. Во время короткого боя с верхушки шкафа просыпалось несколько бумаг. В глаза лейтенанту внезапно бросилась старая, затертая, но все же ясно читаемая табличка — «Не беспокоить». Веревка с одного конца была оторвана, но Олег быстро подвязал ее заново, потом вытащил носовой платок из кармана, протер все места, где, как ему казалось, он мог оставить отпечатки пальцев — таких мест, по его расчетом было совсем немного, вышел из комнаты, и все так же с помощью платка повесил табличку снаружи двери.

После этого отправился на автобус, благо, до отправления оставалось минут десять. Чувствовал он себя превосходно. Самое главное, из-за чего Олег почти сразу понял, что это развод, да еще и тупой — это то, что документы-то у него так и не проверили. Забыли.

В общем, дорога к месту службы оказалась неприятная, со множеством стрёмных приключений, но каждый раз судьба, вроде бы замахнувшись для удара, отделывалась легким щелчком. Из обеих передряг он вышел практически без потерь — никто из «пострадавших» и «потерпевших» не имел ни малейшего представления, кто он такой, где его искать, и куда он направляется. Встретиться с ним можно было только случайно.

Мищенко в силу случайностей не верил, а потому чувствовал себя совершенно защищенным…

Автобус бодро тарахтел по дороге в Махач-Юрт. Серпантин вел все выше и выше, слева можно было наблюдать пропасть, справа — отвесную скалу. Водитель не притормаживал на поворотах, и вскоре Олег, помимо своей воли почувствовал, что ему становиться не по себе. Было, мягко говоря, страшновато. «Вот не рассчитает этот водила скорость, не впишется в поворот, или джигит какой на встречку вылетит, и все… Уйдем вниз, и поминай, как звали»! — все время лезло в голову лейтенанту. — «А может, он вообще обдолбанный? Накурился анаши, и в «Формулу-1» играется?».

Мищенко невольно осматривался по сторонам, но все остальные пассажиры были совершенно хладнокровны. Многие спокойно спали. Сидевший рядом дедок даже всхрапывал, отчего закутанная в черное с ног до головы пожилая тетка недовольно косилась на него. Эти мирные картины на какое-то время успокаивали Олега, и он начинал думать о том, как его встретят в части.

Нет, конечно, кое какой план у него в голове был… Но это был, так скажем, «скелет», а вот как нарастить на него «мясо»?

Серпантин закончился, дорога пошла прямо, и направо, и налево земля была плоской, ровной — здесь свалиться уже точно было некуда. Мирно паслись овцы, и где-то около низкорослых кривых деревьев даже мелькнула фигура чабана, такая, как их часто рисуют в сказках. В белой папахе, черной бурке и с длинным деревянным посохом.

Поток машин на дороге заметно увеличился, и Мищенко догадался — скоро город. И оказался прав — замелькали пригороды — серые деревянные дома и сараи перемежались солидными каменными строениями, разрывы между дворами все уменьшались, пока дома и заборы не слились в одну непрерывную линию. Появились прохожие, мальчишки на велосипедах, подростки на мопедах, собаки — стайками и по одиночке, коты, гуляющие сами по себе.

Оп-па! Первый светофор! Все — это был настоящий город.

В окна автобуса застучал легкий дождик. Капли потекли по стеклу вниз.

«Город встречает меня дождем», — подумал лейтенант. — «Вот только никак не могу вспомнить — к добру это или к худу?». Через три светофора автобус свернул направо, проехал без остановок — по «зеленой волне» — еще минут пять, и вырулил на вокзал.

Все разом поднялись, и ринулись к выходу. В дверях началась давка и ругань. Ругались на местных наречиях, и Мищенко ничего не понимал. Да и не хотел. Он остался сидеть на месте, дожидаясь, пока все очистят салон. Спешить ему все равно было некуда. Надо было выйти, узнать направление дальнейшего движения — и не важно, сколько это займет времени.

Олег так и покинул салон автобуса последним. Перекинул сумку через плечо, и осмотрелся по сторонам.

В общем, здесь была только остановка. Сам автовокзал был явно дальше — там, где стояли еще пара десятков автобусов. В основном «пазики». «Икарус» был всего один.

Нетрудно было догадаться, почему остановку делали именно здесь. Как раз напротив нее находился большой местный рынок. По правой стороне располагалось несколько небольших магазинов, украшенных вывесками разной степени красоты, затем виднелись большие ворота, над которыми были прикреплены, покрашенные тусклым синим цветом, большие металлические буквы, складывающиеся в слово «РЫНОК».

По левую сторону можно было увидеть несколько киосков с привычным набором всякой съедобной дряни в ярких обертках. Зато как раз напротив остановки стояла большая бочка, из которой обычно продают квас или молоко. Здесь же торговали сухим вином.

Покупатели подходили с пустыми трехлитровыми банками, и дед — продавец, в грязном белом халате, открывал краник, наполнял стеклянную тару, принимал деньги, складывал их в нагрудный карман, и покупатель забирал свою банку, предварительно закрыв ее капроновой крышкой.

Мищенко перевел взгляд левее. На первом этаже пятиэтажного дома над одним входом висели сразу две вывески. Слева — «ФОТО», справа — «ПАРИКМАХЕРСКАЯ». В окно парикмахерской можно было видеть, как мастер проворно орудует бритвой. Мастер был мужчина.

Олег оценил увиденное: профессии продавцов и парикмахеров, которые в России были в девяти случаях из десяти уделом женщин, здесь — в Дагестане, явно считались мужскими. «Восток — с!», — покачал головой Мищенко. — «Специфика — с!».

В этот момент его внимание привлек солдат — белокурый, в чистом хэбэ, с чистой подшивкой, и сапогами со шнурками.

— Эй, воин! — окликнул бойца Мищенко. — Пару вопросов.

Солдат обернулся, оценил фигуру, стрижку, тяжелый взгляд вопрошавшего, и подошел.

— Где здесь часть? В какую сторону идти?

Боец охотно откликнулся. В диссонанс с его внешним видом, голос-то у него оказался тонким, почти мальчишеским.

— Вот сейчас дом с парикмахерской обогнете, повернете налево, и идите прямо. Больше никуда сворачивать не нужно. Держитесь прямо — почти в КПП и попадете.

Олег кивнул, поправил сумку, и отправился в указанном направлении. И все-то его смущало.

— Словно и не в Россию попал, — пробормотал он в сердцах.

Да, русских лиц на улицах почти не было. Они мелькали, конечно, но… Так негры мелькают в московской толпе — вроде и попадаются, но сказать, чтобы их было много…

Во многих домах первые этажи были заняты магазинами — за стеклом можно было разглядеть выставленную на показ посуду, одежду, обувь. Даже продукты. Дома были выкрашены яркой, светлой краской, и несмотря на то, что с неба сыпанул мелкий дождь, ощущения сумрака не было.

Дождь усилился. Две девчонки в черных юбках и платках, взвизгнув, распахнули зонты, и поскакали куда-то галопом. Ливануло так, что и лейтенант ощутил немедленную потребность хоть в каком-то укрытии. Он спешно огляделся, и не нашел ничего лучшего, чем встать под балкон, висевший чуть ли не над самой головой прохожих. Сюда же метнулась черная тень, и рядом с лейтенантом встал местный малолетний джигит — лет пятнадцати — шестнадцати. Он оценивающе осмотрел Олега, тот ответил ему хмурым тяжелым взглядом. Абрек отвернулся, Мищенко последовал его примеру.

Минут через десять небесный водопад, казалось, слегка ослабел, парнишка выставил наружу ладонь, еще раз посмотрел с прищуром на небо, и убежал. Олег постоял еще немного… Но дождь, и правда, опять превратился в мелкую водяную сеточку. Это могло продолжаться часами. Олег вздохнул, слегка поежился, и пошел дальше. Дорога шла почти все время вверх, но часто попадалось что-то типа впадин, куда приходилось спускаться по выщербленным ступенькам, а потом снова по таким же ступенькам подниматься.

Буквально метров через сто пятьдесят он вынырнул из одной такой «впадины» и оказался на границе большой, явно центральной городской, площади. Справа высилась громада кинотеатра. Почти не обветшавшие гигантские буквы впечатляли — «Дагестан».

Сразу нахлынуло воспоминание.

У матери была знакомая — тетя Люся. Она пропускала Олега в кино без билета. В те годы это было огромное преимущество, которым маленький Мищенко пользовался без зазрения совести. Однажды он оборзел до такой степени, что попытался провести без билета и пару своих друзей. Был остановлен, обруган, а о происшествии доложено родителям. («Это не в твой компетенции — решать, кто пройдет, а кто нет!» — сказала разозленная тетя Люся. Эта «компетенция» и сразила Олега, который позорно ретировался вместе с друзьями). Не прошло и десяти лет, наступила эпоха видео, и в кинотеатре было уже все, что угодно, но только не кино: собрания, концерты, выставки, распродажи… Просто тупой базар. Пробовали еще что-то крутить, но народ не ходил — наелся видео по самое не хочу. Тетя Люся уволилась, а вскоре и умерла. Мама горько сказала, что до такой степени любить свою профессию, как любила ее милая Людмила, смертельно опасно.

Все это молнией, заставившей сердце болезненно сжаться, промелькнуло в голове у Олега, пока он пересекал эту просторную, красивую, но совершенно безлюдную площадь. Прямо за ней начиналось несколько еловых аллей. Мищенко выбрал ту, что вела прямо.

Через пару сотен метров аллея закончилась, через дорогу началась обычная для здешних мест улица — заборов не было, их заменяли сами стены практически двухэтажных домов. Для разнообразия некоторые домовладения заборы все же имели — каменные, весьма солидные сооружения, но и в этом случае от забора до лицевой стены здания было нет ничего — может, только одному человеку бочком протиснуться.

На улице никто не мелькал — очевидно, что всех прогнал отсюда дождь. Олег и сам заметно промок, ему начало надоедать бесконечное передвижение, и он с большим удовольствием и даже облегчением заметил, наконец, знакомый забор воинской части.

Почему знакомый? А что тут удивительного? Простите за выражение, но тот поносный цвет, в который так любят красить ограждения воинских частей и все внутренние здания, постройки и сооружения, встречается, в основном, именно в армии. Нет, конечно, бывают и другие цвета — например, миленький камуфляж, просто зеленая краска… Да, все это бывает. Есть только одна тонкость — больше такой поносный цвет нигде не встречается. Так что если вдруг увидите его, не сомневайтесь — это что-то армейское.

Мищенко подумал об этом, и хмыкнул.

По дороге к КПП находилась большая лужа. Хотя даже нет, не так — не большая. Огромная. Но, как почему-то показалось Мищенко, мелкая. Он смело зашагал по воде, придерживаясь края проезжей части… И вдруг нога у него угодила в ямку, и он провалился в воду по самую лодыжку.

— Черт возьми! — скрипнул зубами Олег. Кроссовок промок насквозь. Вода в нем хлюпала при каждом шаге.

Он отошел к скамейке, поставил на нее сумку, разулся, вылил воду из обуви, снял и отжал носок. Надевать мокрый носок обратно было неприятно, но другого выхода не было.

Постояв еще пару минут, Мищенко пошел к КПП. Теперь оказаться в теплом и сухом месте хотелось как никогда сильно.

Дверь была закрыта. Олег громко и уверенно постучал. Дверь отворилась, и оттуда выглянул помощник дежурного — старший сержант. Не надо было ходить к гадалке, чтобы понять, что он из местных — черный, наглый, щетинистый, и с золотым зубом.

— Чего надо? — спросил сержант.

Мищенко даже не вздрогнул. На другую встречу, он, собственно говоря, и не рассчитывал.

— Позови дежурного по КПП. Я — офицер, прибыл для прохождения службы.

Дверь закрылась. Олег достал спичку, и начал ковыряться ею в зубах — надо же было чем-то занять руки?

Минут через пять дверь открылась снова. Вышел лейтенант — среднего роста, с круглым, веселым лицом. Только две складочки у губ показывали, что этот человек не так прост, как кажется на первый взгляд.

— Добрый вечер! — вежливо сказал Мищенко, и протянул лейтенанту свои документы. Тот принял их, и махнул рукой:

— Заходи, чего под дождем стоять?

Они зашли в будку. Сержант исчез. Теперь здесь сидел только худой чернявый солдатик, с нездоровым бледным лицом. Увидев дежурного, он встал. Лейтенант показал ему пальцами — «Садись». Солдатик снова сел, и отвернулся к окну.

— Ну что же! — сказал дежурный, возвращая документы. — С прибытием! Я рад, что нашего полку русских офицеров прибыло. А то гонят сейчас пиджаков из местных институтов. Мрак! А с кадровыми у нас напряженка…

— Алексей! — протянул он руку для знакомства. — А твое имя я из документов уже знаю.

Мищенко ухмыльнулся:

— Ямы тут у вас замаскированные. Вот — провалился прямо у КПП. Где тут обсохнуть можно?

— Ну, хочешь здесь посиди, — как-то растерялся дежурный. — Но, вообще-то, тебе сейчас в штаб надо. Время-то уже позднее, скоро Гуталинов домой слиняет.

— Кто? — переспросил Мищенко, подумав, что ослышался.

— Нет, ты не ослышался, — улыбнулся, словно кот, Алексей. — Майор Гуталинов. Он у нас по кадрам. Тебе к нему надо, и срочно. Так что, наверное, давай, все-таки иди. Не жди… Вот сейчас выйдешь на дорожку, и тебе налево, все время — прямо, до штаба. Он по левой стороне — там увидишь. И учти. Тут собака может встретиться по дороге — мелкая, белая. Ее солдаты на офицеров надрессировали бросаться. Так что смотри в оба. Если что, бей ее ногами промеж глаз!

Криво улыбнувшись, подбодренный таким «теплым» напутствием, Олег направился на поиски Гуталинова…

Майор Гуталинов своей фамилии не стыдился. Еще чего! Высокий, подтянутый, улыбчивый, всем довольный — омрачить его прекрасное расположение духа было трудно. Изнанка этой твердости была не столь приятна — просто, видимо, майору было все по барабану. Только у некоторых «по барабану» — это мрачное молчание и замкнутость, а у других — «ха-ха-ха» и «хи-хи-хи». Второе — гораздо приятнее, но в сущности — одно и то же. И все же…

Никаких собак по дороге не попадалось. Вообще, в виду дождя все где-то попрятались. Блестели от воды перекладины, брусья, бревна спортивного городка. «Чепок», мимо которого прошел Мищенко, был закрыт на большой амбарный замок. Олег вздохнул. Мелькнувшая было надежда напиться хотя бы чего-нибудь горячего, испарилась.

В самом штабе напустивший на себя важность дежурный сержант также преградил Мищенко путь. Олег воздел очи горе.

— Сержант, — сказал он. — Я тут скоро буду, как минимум, командиром взвода. Позови мне быстро майора Гуталинова, или я потом о тебе обязательно «вспомню». Я страшно злопамятный.

Дежурный оценил и взгляд, и внешний вид, перестал пыжиться, и ускакал куда-то за угол. Олег стал чуть в уголке двери, и прислонился плечом к косяку.

Правда, майор появился очень быстро. Он напомнил Мищенко Доктора Ливси из советского мультфильма «Остров Сокровищ». Такие же огромные зубы, и безудержный смех.

— Ха — ха — ха! — сказал Гуталинов. — Хе — хе — хе! Новый двухгодичник?

— Нет, — ответил Мищенко, выпрямившись, — я закончил Алмаатинское общевойсковое.

— О! — воскликнул майор. — Другое дело! Проходите…

Кабинет у майора оказался не слишком большим, но весьма уютным. Стандартный сейф, российский флаг на стене, портрет Ельцина, портрет Грачева. Никаких сомнений в его политической благонадежности возникнуть было не должно. На другой стене — большая карта России и окружающих стран. Под картой — два кресла, и между ними — журнальный столик. Зеленая лампа на столе трепетно гармонировала с цветом обоев.

— Садитесь, — Гуталинов указал рукой на кресла. — Отдыхайте. Долго ехали?

— Из Ростова — на поезде. Потом — автобусом.

О своих приключениях Олег, вполне понятно, умолчал.

Майор долго и внимательно рассматривал предъявленные ему документы, включив настольную лампу.

— Ну что же, — сказал он. — Отличные документы. С кадровыми офицерами у нас напряженка, надо признать. Поэтому будете служить здесь — в первом батальоне. Здесь есть вакансии для взводных… Да, наверное, так.

Завтра пойдете к командиру первого батальона — майору Аманатову. А пока нужно вас устроить на ночлег!

— Да, пора бы, — решился открыть рот Олег. — У вас тут ямы на дороге, около части. Я ногой в нее наступил, вымок весь.

— Да, да, конечно, — рассеянно пробормотал майор, видимо, даже не поняв сказанного. Он набрал номер на служебном, явно внутреннем, телефоне. Поговорил с кем-то. Тон разговора Олегу не понравился. И интуиция его не обманула.

— Чертов папоротник! — Не по-уставному выругался майор. — Сроду его нет на месте. Оставил какого-то балбеса, тот ничего не знает — есть в общежитии места или нет… Но вы не расстраивайтесь! У нас есть гостиница — там переночуете, а потом мы вам попробуем здесь все-таки найти место для жилья… Вы же, я так понимаю, холостой?

Мищенко кивнул:

— Не обзавелся, и не тороплюсь.

— Вот и славно! — снова засмеялся Гуталинов. — А пока — в гостиницу.

Он снова позвонил куда-то. На этот раз все было хорошо.

— Так, еще один момент. Пешком вы уже находились, наверное, товарищ лейтенант. Тут через полчаса машина пойдет во второй батальон. Поезжайте с ней. Там старший машины — лейтенант Магадов. Пиджак, но не самый тупой. Договоритесь, короче.

Майор назвал номер машины, и объяснил, где ее сейчас можно найти.

— А завтра утром прямо сюда, ко мне. А я уже отправлю к комбату. Сам провожу, лично.

Олег дисциплинировано встал, пожал майору руку, и отправился искать машину. Честно говоря, все эти передвижения уже довольно сильно надоели, и лейтенанту хотелось только одного — одеть сухое и куда-нибудь прилечь.

Магадов оказался крупным, даже слегка обрюзгшим, и несколько инфантильным человеком. С Олегом он познакомился без особого энтузиазма, но место в кабине «Урала» предоставил. На вопросы отвечал вяло, но достаточно подробно. Так что Мищенко удалось выяснить, куда именно нужно идти, чтобы попасть в гостиницу, и к кому там обращаться.

Дорога все время шла на подъем, так что нос автомобиля был постоянно немного приподнят.

— Зато в штаб ходить пешком легче, — заметил Магадов. — Все время под горку.

— А обратно возвращаться? — усмехнулся Мищенко.

— А обратно лучше по другой дороге идти. Тут параллельная дорога есть — она прямая. И только в самом ее конце, у части, надо подъем преодолеть. Но это не трудно, — ответил «пиджак», широко зевая.

Водитель «Урала» был русский. Худой, жилистый, с неприятным, хитрым лицом — как у лисы. Впрочем, в этот вечер, как казалось самому Олегу, ему уже все было по барабану. «Как бы не заболеть!» — с тревогой думал он.

Машина пересекла зигзагообразный поворот, и по правой стороне улицы потянулся длинный кирпичный забор, окрашенный в тот же самый убогий цвет «детской неожиданности». По верху тянулась колючая проволока, местами оборванная. За забором торчала вышка. Вышка, видимо, для разнообразия, была окрашена в защитный цвет. Между ее стенами и крышей двигалась каска. Головы часового видно не было, и создавалась иллюзия, что каска двигается сама по себе.

— Парк второго батальона, — сказал Магадов. — Я сюда в караул хожу.

Парк тянулся до следующего перекрестка.

— А там — подальше — госпиталь, — кивнул головой «пиджак». — Общий госпиталь для всей бригады. Я в прошлом году дизентерию подхватил, так две недели там провалялся.

«Урал» преодолел еще два подъема, и Олег увидел ворота части. Все, как положено — КПП, ворота, покрашенные на этот раз облезлой голубой краской, и слегка полинявшая красная звезда на них.

Мищенко прошел на КПП вместе с «пиджаком».

— Артур! — закричал Магадов, — вот новый лейтенант у нас. Ему в надо в «Дом с привидениями». Переночевать.

Артуром оказался высокий и тощий субъект типично кавказской внешности. Мищенко сразу вспомнилась «Кин-Дза-Дза». Того грузина скрипача, который таскался непонятно где, делал непонятно что, и вообще, производил легкое впечатление дефективного. Вот Артур внешне до боли походил на этого грузина. А как оказалось потом, не только внешне, но и внутренне.

Будучи в данный момент дежурным по КПП, он почему немедленно забыл об этом, о своих обязанностях, и поволок даже слегка опешившего Мищенко за собой, куда вниз по дороге.

— Я тебя сейчас устрою в «Дом с привидениями», — как-то пискляво сказал он Олегу. — Пойдем, надо же тебя представить.

Мищенко подчинился. И только спросил:

— Почему «Дом с привидениями»?

Артур, подняв палец вверх, засмеялся:

— Потому что там царствует полтергейст. Забудешь ценную вещь в номере, и уже больше ее никогда не видишь. А по ночам там бывают странные звуки. Ужасные.

Почему-то слово «ужасные» ужасно его развеселило, и он просто откровенно заржал.

Мищенко смотрел на Артура, и начал раздражаться. Невооруженным глазом было видно, что этот кадр — тоже «пиджак». Только, в отличие от того же Магадова, как думалось Олегу, еще более безответственный, и, наверняка, тупой.

— Так это гостиница или общежитие? — все-таки решился уточнить лейтенант еще раз.

Артур перестал хохотать чему-то своему:

— Ну, как сказать? Раньше, говорят, это была приличная гостиница. С коврами и телевизорами. Сейчас там живут безквартирные офицеры — вот, например, как я — и живут подолгу. Так что, наверное, уже все-таки общежитие.

Идти оказалось совсем недолго, и пока длился их короткий диалог, они успели дойти до цели. Гостиница — общежитие размещалась на первом этаже жилого дома. В общем, Мищенко, исходя из своего, (правда, не сильно-то и большого), опыта, и ожидал увидеть нечто подобное.

Входная дверь — полуфанерная. Наверняка выбивали, ломали, или что-то подобное. Она заскрипела несмазанными петлями. На скрип выглянул солдат: в галифе, но в майке. Мищенко вопросительно взглянул на Артура.

— А, — махнул тот рукой. — Это Вася — местный дневальный. Он тут уже живет.

Несмотря на отмашку рукой, Олег заметил, что Вася посмотрел на Артура с какой-то затаенной усмешкой, а «пиджак» как раз наоборот, несколько напрягся. Что-то тут было не так. Про себя Мищенко подумал, что когда он тут разберется немного, он этому наглому солдату всю морду разобьет.

Второй раз Артур напрягся, когда проходил мимо комнаты, где оный Вася и обитал. Там было пусто, и «пиджак» сразу расслабился. Мищенко даже показалось, что он выдохнул про себя.

— Вася! — начал Артур. — Вот новый лейтенант. Надо хотя бы переночевать одну ночь. Где есть место свободное? Да и кастелянтшу надо вызвать — белье там выдать, то, се… Понял?

Солдат одернул майку, нехотя заковылял в свою комнатку, вытащил что типа старой амбарной книги, и замусолил ее грязными пальцами.

Из четырех плафонов в коридоре горели два — ближние к выходу. Свет был очень тусклый, болезненный. Но это, по крайней мере, был свет. В дальнем углу коридора, покрытого облезшим серым линолеумом, было вообще темно. Если бы Мищенко обладал хоть каплей воображения, он мог бы представить, как из этого мрака способно выползти нечто ужасное. Например, множество длинных щупалец с когтями на концах.

Человека творческого подобный коридор мог запросто вогнать в многодневную депрессию. Но… Но обитателей этого общежития подобной хренью запугать было трудно.

— Вот, у капитана Булкина есть целых два свободных места. Пятая комната. Ключей у меня нет, но он сейчас придет. Он обычно в это время приходит. А я пока за Нутеллой сбегаю.

Вася накинул китель на голые плечи и ушел.

— Не понял, — сказал Олег. — Что за Нутелла?

— А, это кастелянтша. Кличка у нее такая. Настоящее имя у нее какое-то такое… Не выговоришь. Все Нутеллой зовут. Она не обижается.

Они подошли к пятой комнате. Олег подергал ручку — закрыто. Оставалось прислониться к стене и тупо стоять в коридоре, ожидая чего-то. Впрочем, Мищенко не был изнежен, и терпеливо ожидал дальнейшего развития событий, нисколько не сомневаясь, что все рано или поздно образуется.

— Сейчас начнет братва подваливать, — неожиданно очнулся, замолчавший было, Артур. — Надо будет обмыть твое прибытие. У тебя есть что?

Мищенко усмехнулся.

— У меня с собой нет. Но у меня есть деньги, а водку, я думаю, ваш Вася знает, где купить.

На лицо Артура снова нашла черная туча, но он согласно кивнул головой.

— О да! Он знает, — ответил он.

Ни выражение его на миг застывшего лица, ни тон Олегу не понравились. Было в этом что-то опасное и загадочное. Когда офицер, пусть даже «пиджак», явно побаивается солдата, в этом есть что-то ненормальное и даже, можно сказать, зловещее.

В конце коридора загрохотали шаги. Это вернулся Вася, а вместе с ним — невысокая, черная женщина с тоненькой полоской усиков над верхней губой. Выглядела она лет на пятьдесят, но была сухой, подвижной, и очень разговорчивой. Правда, разговор велся как бы ни о чем. Впрочем, не важно. Она принесла постельное белье, и связку ключей. Разыскала в этой связке нужный ключик, ловко вставила его без помощи второй руки в замок, нажала, что-то щелкнуло, кастелянтша слегка надавила на дверь рукой, и та открылась. Лейтенанты и женщина вошли, а Вася, потоптавшись, ушел к себе.

Олег быстрым взглядом окинул комнату. Было сразу видно, что здесь кто-то основательно, насколько можно было это сделать в таких невеселых условиях, устроился.

По правую руку, у самого входа, стоял шкаф. Цвет у него был не самый обычный — что-то среднее между желтым и оранжевым. Напротив шкафа, у другой стены, находились две кровати: одна — голая, сверкавшая всеми своими пружинами; вторая — тщательно заправленная, покрытая сразу двумя синими армейскими одеялами с обязательной черной полоской. Под кроватью стояло несколько сумок. Возле этой кровати, под окном, расположились две тумбочки. На обеих стояли настольные лампы с грязно-зелеными абажурами. С правой стороны была еще одна кровать. Но, в отличие от остальных, на ней лежал матрас и подушка. У обеих кроватей на полу лежали коврики. Только у заправленной кровати — новее, а у ее соседки — постарше.

Между кроватью и шкафом стоял столик. На столике — электроплитка, стаканы, кружки, ложки, чашки и тарелки. Еще было несколько закрытых крышками металлических баночек из-под кофе «Пеле», и что-то вроде хлебницы. Под столом «спрятались» две табуретки.

— Здесь зампотыла живет, — еще раз напомнил Олегу Артур, — так что имей в виду. Он мужик прижимистый, и себе на уме. Но если с ним подружишься, тебе будет хорошо.

Мищенко усмехнулся.

— Вот одеяло, вот наволочка, вот простыня, — перечислила вслух Нутелла, передавая постельное белье Олегу. — А вот здесь надо расписаться. Я за белье лично отвечаю.

Она дала лейтенанту ручку, и тот написал свою фамилию, поставил дату и подпись.

— Ну, вот и славно, — улыбнулась кастелянтша. — Приятного отдыха!

Олег сказал «Спасибо», и Нутелла исчезла.

— Ладно, мне пора на КПП, — тоже заторопился Артур. — Устраивайся, отдыхай. Думаю, уже скоро увидимся.

Дверь за «пиджаком» закрылась, Олег поставил сумку прямо на пол, белье бросил на кровать, уселся на нее, и с наслаждением вытянул ноги…

За окнами стало совсем уже темно, Мищенко лежал на заправленной постели, во всем сухом и чистом. Периодически он впадал в забытье, но где-то в коридоре громко хлопала дверь, и он тут же открывал глаза, думая, не зампотыл ли, наконец, пришел? Но нет, по коридору топали чьи-то ноги, скрипели замки, открывались и закрывались двери… Но все это было в соседних номерах. Мищенко снова закрывал глаза.

Наконец, в замке завозился ключ. Олег усмехнулся. Дверь была не заперта. Кто-то за дверью постоял в недоумении, потом толкнул ее, и вошел.

Вошедший был мужчина крупный. И руки, и ноги, и крепко сбитое туловище с первого взгляда свидетельствовали о недюжинной силе и большой энергии. А вот голова подкачала. Для столь крупного тела она оказалась непропорционально маленькой. И, не в обиду человеку, лицо слегка напоминало поросячье. Нос был явно похож на пятачок, и маленькие карие глазки прятались под густыми черными бровями.

«Его все зовут не иначе как Свин. Ну, или поросенок», — подумал Олег. — «Только называют его все так исключительно за глаза. Потому что иначе голова может после первого удара превратиться в тыкву — как в сказке».

Мищенко вскочил с кровати:

— Лейтенант Мищенко. Зовут — Олег. Закончил Алмаатинское общевойсковое. Буду служить у вас.

— Капитан Булкин. Можно просто — Володя. Зампотыла второго батальона. Второй год служу в этой сраной местности и части. Надеюсь, скоро уволюсь. У меня в Ростове друг в налоговой полиции служит. Обещал помочь устроиться туда.

Булкин прошел к своей кровати, и грузно опустился. Пружины жалобно звякнули. Олег также опустился.

— Ты у нас, во втором будешь служить? — спросил капитан.

— Нет, — ответил Мищенко.

— Вроде бы нет, — поправился он. — Гуталинов сказал, что в первый батальон меня рекомендует. Но мне надо будет к комбату еще зайти — представиться.

— Да, тебе лучше будет в первом, — подумав, сказал Володя. — Там, при штабе батальона, хоть какой-то порядок есть. Здесь вообще бардак страшный… А может, тебя сюда все-таки отправят. Тут с кадровыми полная жопа. «Пиджаки» рулят… Ну, эти нарулят. Дорулились!

Капитан встал, и начал переодеваться. В этот момент в комнату, даже не постучав, заглянул Артур.

— Олег! Пошли! — сказал он. — Тебя уже ждут!

— Ну, вот, — покачал головой зампотыл, и показал пальцем на Артура. — Типичный «пиджачный» представитель. Ни субординации, ни уважения, ни понятия никакого — хоть самого минимального.

— Где меня ждут? — непритворно изумился Олег.

— Ну как где? — сбавив тон, и неуверенно поглядывая на капитана, ответил Артур. — Тут все наши офицеры собрались у Петровича, тебя ждут.

— Иди, — кивнул Булкин. — Знакомься.

— А вы? — прямо спросил Мищенко.

— А я? А что я? Я их всех уже давно знаю. А пить много нельзя — печень у меня своя, не казенная, и не железная.

Олег, на всякий случай, похлопал себя по внутреннему карману, где лежали деньги, ощутил легкую тяжесть сложенных пополам купюр, и пошел за Артуром. Нужная комната находилась на противоположной стороне здания, через две двери направо. «Пиджак» распахнул двери, и зашел первым. Олег, слегка напрягшись, (все же первое знакомство), но без особой робости, зашел вслед за ним.

Комната была прокурена, сизый дым словно все окутывал туманом — от самого пола до потолка. На столе стояли две еще не открытые бутылки водки, и уже разрезанный на ломти арбуз.

На трех сдвинутых к столу кроватях сидело человек семь — восемь. Мищенко автоматически отметил двух лейтенантов, одного старлея и капитана. Еще один кадр оказался с «экзотическими» погонами — младший лейтенант. Остальные были прапорщики.

На звук открывшейся двери все разом оглянулись. Разговор смолк.

— Вот, я вам нового офицера привел. Кадровый! — гордо сказал Артур, как будто это он сам лично где-то достал кадрового офицера, и теперь предъявлял его восхищенным и благодарным зрителям.

— Лейтенант Мищенко, — представился Олег. — Буду служить в вашей части.

— А как тебя зовут? — спросил капитан.

Лицо у капитана было располагающее — пшеничные волосы, пшеничные усы и голубые глаза. Он был очень похож на белоруса. (Да так и оказалось впоследствии). Только цвет кожи был нездоровым — возможно, от табака, да голос хрипловат.

— Олег меня зовут. Я закончил Алмаатинское общевойсковое. Отделение разведки.

— О-о-о! — сказали окружающие. — Хорошее к нам пришло пополнение.

— Я хотел бы проставиться сейчас, — продолжил Мищенко, — но только сегодня прибыл. Не знаю даже, где и что можно тут у вас сейчас взять.

— Это не вопрос! — перебил его прапорщик — кавказец с орлиным носом и тонкой полоской иссиня-черных усов на лице. — Давай деньги — сейчас все устроим.

Олег вытащил из кармана наличность, отсчитал часть, и передал прапорщику. Тот встал с койки и выглянул в коридор.

— Василий! — закричал он, и постучал кулаком по косяку.

Василий примчался как молния. Видимо, этого прапорщика он хорошо знал и боялся.

— Вот тебе деньги, принесешь водки на все. И смотри не попадись, а то я тебя лично придушу. Понял?!

Солдат кивнул.

— Ты еще здесь? — прапорщик сделал вид, что сердится, и Вася исчез еще быстрее, чем появился.

Для Олега освободили место прямо у стола, и сразу налили стакан водки. Все выжидательно замолчали.

Олег усмехнулся про себя. («Пей водку как воду! Не думай о том, что ты пьешь! Представь себе, что это вода. Стакан выпить не трудно» — эту вредную науку он прошел еще в училище). Мищенко подержал стакан, тепло улыбнулся всем, выдохнул, и принялся пить. Он выпил все, отставил стакан в сторону, быстро ухватил большой кусок арбуза и начал его есть. В общем-то, никаких сомнений, что скоро его развезет, у него не было. Он почти ничего не ел весь день, и высадить стакан водки натощак…

Но пока комната еще не плыла, и язык не заплетался.

— Наш человек, — зашумели собравшиеся, и начали разливать себе.

Прапорщик с черными усами попытался было налить Олегу водки еще раз, но «пшеничный» капитан его остановил:

— Пусть передохнет пока, хоть поест, что ли. Сыра ему лучше дай.

Прапорщик убрал бутылку, а достал штык-нож, взял со стола большой кусок белого сыра, разрезал его пополам, и одну из половинок протянул Олегу. Мищенко с благодарностью принял угощение. Он уже чувствовал, что арбуз — это, конечно, не закуска, и его конкретно развозило.

Сыр был до ужаса соленым, но в совокупности с арбузом это было как-то даже и приятно. Потом ему пришлось еще раз выпить, уже не стакан, конечно, а всего лишь колпачок с артиллерийского снаряда.

— Вот за что мне нравятся эти колпачки, — сказал старлей, — так это за то, что не допив — не поставишь. Тут профилонить сложно.

Олег и не филонил, но все больше терял контроль и ориентацию в окружающей обстановке. Дальнейшее то прорывалось яркими, четкими картинками, то уплывало куда-то в туман…

Артур чего кричал, что Жирков — это, конечно, молодец. А ему возражали, что при Жиркове разворовали пол автопарка. А «пиджак» снова кричал, что автопарк разворовали бы при любом комбате, зато этот умел ставить местных на место, и они его хотя бы побаивались.

Что-то начал кричать и возмущаться экзотичный младший лейтенант. Было похоже, что его сильно разозлил наезд на местных. Он даже замахал руками, но суровый прапорщик ухватил его сзади за руки, и что-то начал втирать на местном наречии. Младший лейтенант недобро зыркал своими черными глазами на окружающих, но потом выпил, и, наверное, уже забыл, из-за чего только что кричал и порывался…

Пришел кто-то очень крупный. Могучий и здоровый, как гора. И кровать, на которой легко размещались три человека, сразу стала очень тесной, а сетка провисла чуть ли не до самого пола. Он сразу выпил полстакана водки, но даже не поморщился, и, как показалось изумленному Олегу, даже не закусил. Только вытер губы, и начал — «А вот у нас в Германии…». Потом эта фразу повторялась постоянно. «Вот натовская фуражка», — сказал пришедший, — «выменял у фашистов из ФРГ». И засмеялся…

Олег еще два раза вынимал деньги на водку. Но деньги, очевидно, давал и кто-то еще, потому что водки было много, принесли еще несколько арбузов. Дым становился все гуще и гуще, общий разговор плавно перетек в индивидуальные беседы…

Было еще несколько колпачков с водкой, пели песни, кто-то уходил, кто-то приходил… Потом Олегу нестерпимо захотелось в туалет по малой нужде, но он вышел из коридора на улицу, завернул за угол дома, и облил всю стену. В этот момент он слегка, (совсем немного), протрезвел, и понял, что нужно идти к себе, спать. Иначе, где он проснется завтра — большой, просто гигантский вопрос.

С трудом перебирая ногами, Мищенко дошел до своей комнаты, толкнул ручку, дверь была незакрыта и подалась. Олег зашел в темную комнату.

Из угла Булкина послышался его голос:

— Запри дверь — ключ в замке, и ложись.

Из последних сил лейтенант запер двери, пробрел к кровати, снял обувь, и обрушился в сон. Во сне его мутило, было плохо, душно… Ужасно. Под утро сильно заболела голова. Ничего не хотелось, но беспощадный зампотыл растолкал Олега.

— Ты вчера говорил, что тебе сегодня к Гуталинову нужно? Все, вставай. Пора идти.

Олег с трудом разлепил веки, и приоткрыл мутные глаза. Свой собственный чудовищный выхлоп он чувствовал даже сам.

Булкин усмехнулся.

— Когда я был зеленым лейтенантом, — сказал он. — Я тоже однажды просидел всю ночь с командным составом. А утром они отправили меня проводить зарядку… Я удивился и обиделся — как же так? Мы же вместе, всю ночь!.. А мне объяснили, что дружба и выпивка — это одно, а исполнение служебных обязанностей — совсем другое. Так что я провел ту зарядку на автопилоте. Не помню, как у меня получилось… Так что, вставай! У меня кофе есть — попей, он помогает алкоголь разлагать. Давай!

Вот, бери ключ, будешь уходить, зайти в дежурку второго батальона, отдай дежурному, скажешь, что для меня. Я потом заберу.

Олег поднялся:

— Где умыться можно?

— А нигде. Тут воду редко подают. За стенкой — бывший санузел. Там раньше душевые были, и все такое… Раньше. Сейчас краны открыты постоянно. Если пойдет вода, ее услышат, и начнут подставлять ведра. Вон в углу — мое ведро. Но это — вода для питья. А умываюсь и бреюсь я в части — там с водой проблем гораздо меньше. Там почти напрямую водопровод, а сюда многоэтажка перед нами воду перехватывает. Хотя там уже до четвертого этажа вода не доходит. А на пятом ее никогда и не видели.

«Боже, куда я попал?» — вопрос бился в голове как колокол. Булкин словно услышал этот вопрос.

— Это Махач-Юрт, товарищ лейтенант! Привыкайте! Впрочем, если попадешь в первый батальон, с этим будет полегче. Там снабжение лучше, и с водой проблем таких нет… Ладно, все, я пошел. Давай там, не теряйся!

Зампотыл ушел, а Олег все еще оставался в постели.

«М-да…», — думал он. — «В таком виде пойти к начальству? С таким перегаром? Это, конечно, не самое главное в жизни, и все-таки… По одежке встречают…».

Внезапно он услышал плеск воды за стеной. Вспомнив рассказ Булкина, Мищенко догадался, что это пустили воду, быстро, насколько ему позволяли это головная боль и слабость, поднялся, и вышел из номера.

За стеной, действительно, оказалась душевая, покрытая, местами отбитым, кафелем, с частично выдранными кранами, и прочими показателями разрухи. Из двух оставшихся кранов вода, тонкой струйкой, лилась только из одного. В душевой никого не было. Осмотревшись, Олег неторопливо начал реабилитацию.

Он долго умывался, потом чистил зубы, вымыл голову — хоть с холодной водой, но с шампунем, а потом проглотил таблетку анальгина. В номере налил отстоявшейся воды в чайник, вскипятил ее на электроплите, сделал себе кофе, не торопясь, выпил его, и только когда почувствовал, что слабость и боль заметно отступили, окончательно оделся. Замкнул номер, и, насвистывая, отправился во второй батальон, чтобы отдать ключ дежурному по части.

На этот раз Мищенко оделся в армейское. Так, как он думал, будет гораздо проще. И угадал. Военных в городе было полно, поэтому на улице на него никто не обращал внимания. Зато и через КПП лейтенант прошел без звука. Уверенная, деловая походка, слегка выцветшая полевая форма, взгляд насквозь — и солдат даже не дернулся.

Насвистывая «Леньку Пантелеева», Олег пошел по дорожке вниз — к штабу бригады. После пешей прогулки, и выпитой по дороге бутылке минеральной воды стало почти совсем хорошо. Голова перестала болеть, а на легкий похмельный озноб Мищенко уже не обращал внимания.

Даже часовой в штабе ничего не сказал — проходя мимо него, Олег только усмехнулся про себя.

Гуталинов сидел за своим столом, и курил, задумчиво глядя в окно.

— О, лейтенант Мищенко! — сказал он, и потушил сигарету в пепельнице. — Рад видеть. Как провели ночь?

Олег загадочно улыбнулся. Майор внимательно осмотрел собеседника, но ничего не сказал.

— Ладно, — наконец перешел он к делу. — Сейчас пойдете вниз по дорожкам, справа будет зенитно-ракетный дивизион, потом офицерская столовая, потом нижнее КПП. Следующее здание — расположение первого батальона. Там спросите кого-нибудь, найдете штаб батальона, ну и, соответственно, майора Аманатова. Кстати, для справки… Так сказать, чтобы не смазать первое впечатление — Аманатов мужик с юмором, и не дурак выпить.

Спасибо за наводку, — искренне сказал Олег. Теперь он, в принципе, уже мог представить себе, что и как ему нужно сделать.

Он миновал нижнее КПП, но не пошел в расположение первого батальона, как можно было бы предположить, а вышел за пределы части, и отправился на поиски ближайшего магазина. Как выяснилось еще по дороге к КПП, «чепок» по-прежнему был закрыт.

Поблизости было несколько киосков, но их ассортимент лейтенанта не впечатлил. Пришлось пройти значительно дальше, чем планировалось, но зато на пути оказался вполне приличный магазин, где Мищенко купил большую бутылку водки «Финляндия» и палку «докторской» колбасы.

По просьбе покупателя продавец плотно упаковал покупки в серую бумагу, а потом положил в непрозрачный плотный пакет. Олег забрал покупку и почти бегом отправился обратно в часть. Перед самой частью он перешел на ровный мерный шаг, и снова без проблем прошел через КПП. Около помещения крутились несколько подростков в черных джинсовых куртках. Они лузгали семечки, все, как один, вылупили глаза на нового, незнакомого им офицера, но промолчали. Видимо, пока.

Олег прошел по направлению к первому батальону, спросил у солдат на входе, где штаб, и поднялся на второй этаж. Было чисто, но, как это часто бывает в казармах, пахло какой-то сыростью. Видимо, подумалось Олегу, недавно мыли полы.

— Комбат на месте? — спросил Мищенко у дневального на тумбочке. Тот кивнул.

— Один? — снова спросил лейтенант.

— Да, на месте и один, — с готовностью ответил вышколенный дежурный.

Мищенко оглядел его с головы до ног, и похлопал по плечу:

— Молодец, боец! Ты мне нравишься! Тебе зачтется.

Тут же Олег развернул пакет, достал водку и колбасу. Пакет и бумагу отдал дневальному.

— Боец, давай, выкинь мусор!

Затем Олег подошел к двери, постучал, услышал слегка недовольное «Да», открыл дверь ногой, зашел в комнату, и сам себе скомандовал:

— Рота! В три шеренги — становись! Первая! (Олег выставил вперед руку с бутылкой водки). Вторая! (Олег выставил руку с колбасой). Третья! (Третью он изображал сам).

Аманатов, откинувшись на спинку стула, смотрел на это действие, открыв рот. Но быстро опомнился:

— Первая, вторая шеренга на месте! Третья — кругом, марш!

Мищенко подошел к столу, поставил водку, положил колбасу, и уже сделал четкий разворот кругом, когда услышал обычный голос:

— Хорош! Разворачивайся! Ты кто?

Олег быстрым движением нырнул во внешний карман, достал бумаги, и передал майору. Тот вгляделся…

— Ну, наконец-то! Наконец-то кадровый! А то эти «пиджачины» уже достали! На десять человек один пристойный… Брошу тебя на первую роту. А Лебедева перекину во вторую — там ему будет попроще.

Майор открыл бутылку, достал из ящика стола две рюмки, две тарелки, ножик.

— Давай, нарезай! — приказал он лейтенанту, а сам начал разливать водку.

Спустя час они поговорили почти обо всем, о чем могут поговорить еще слабо знакомые люди, но которым очень скоро придется познакомиться значительно ближе. Олег рассказывал об училище, и как он попал из Казахстана в Россию, а Аманатов — о своем служебном пути, и немного — о специфике местной службы.

Самое интересное, что выпитые полбутылки не оказали на Мищенко ожидаемого действия. Конечно, состояние опьянения наступило, но не слишком сильное, а вот дрожь в руках, холодный пот и легкий шум в голове исчезли совсем.

— Дневальный! — крикнул майор.

Через несколько секунд в канцелярию заглянул солдат с выражением готовности в глазах.

— Солдат! — сказал Аманатов. — Позови мне лейтенанта Лебедева. И быстро!

Рядовой исчез.

— Там, в первой роте, еще два пиджака. Один — с Урала, из Свердловска. Хотя, кажется, это сейчас называется Екатеринбург. Технический вуз закончил. В технике, в электронике хорошо разбирается. Телевизоры починяет…В людях — плохо. На службу часто «забивает», но я разрешаю — полезный человек. Если что — можно припахать. Но тебе на него рассчитывать особо нечего… Второй — тоже «пиджак», но из Ростова. Вроде бывший студент, но какая-то блатота в нем проскальзывает. Во всяком случае, солдаты его побаиваются. Если сможешь с ним поладить, то он будет полезен…

Рассказ прервал появившийся Лебедев.

— Вызывали? — обратился он к Аманатову, искоса поглядев на незнакомого офицера.

Лебедев был высок, худ, но жилист. Такие люди не выделяются могучими мышцами, да и накачать их им практически невозможно. Зато они выносливы, и не менее сильны. Облик «пиджака» дополнило умное лицо, с тонкими губами, большими серыми глазами, и узкой полоской почему-то седых волос прямо над правым виском.

— Вот, лейтенант Лебедев, — весомо сказал майор, — новый командир первой роты — лейтенант Мищенко.

«Пиджак» просто просиял.

— Ну, слава Богу! — искренне сказал он. — Я теперь хоть отдохну за широкой спиной…

Аманатов захохотал.

— Товарищ лейтенант! А вы перейдете командиром второй роты!

Лебедев так и сел — даже без разрешения. Новость поразила его как громом. Такой переход от внезапной эйфории к такому же внезапному удару не мог пройти бесследно: Олегу показалось, что в глазах у «пиджака» появились слезы.

— А как же?… А как же Мисиков?

— Мисикову до дембеля два месяца осталось. А ты, пока он еще тут, войдешь в курс дела… Не кем мне его там заменить! Пойми! Ты еще далеко не самый плохой офицер… Обещаю, приедет еще кадровый, сниму тебя с роты.

Олег усмехался про себя. «Ну, надо же!» — думал он. — «Какова «пиджачная» философия! Лишь бы избежать малейшей ответственности! Лишь бы ничего не делать! Вот уроды!».

Лебедев встал, и в глубокой задумчивости вышел из канцелярии, забыв спросить разрешения у комбата.

Олег удивленно поднял брови.

— А! Полуштатские, — презрительно бросил вслед «пиджаку» Аманатов. — Пускай переваривает. Морально готовится… Ты когда сможешь приступить к обязанностям?

— Да хоть… Хоть завтра. Но… Мне бы с жильем определиться… Хотелось бы, по крайней мере.

— А где сейчас обитаешь?

— Здесь, кажется, это место называется «Дом с привидениями». В общем, и правда, привидениями попахивает. Гуталинов обещал место здесь — в первом городке.

— Гуталинов?! — Аманатов засмеялся, и в этом смехе Мищенко ничего хорошего для себя не услышал. — Гуталинов! Это он озаботился твоим размещением? М-да… Короче, вот тебе совет. Дуй к начальнику КЭЧ — майор Кабаев. Это в городе. Дай-ка листок, я тебе маршрут нарисую…

Аманатов нарисовал довольно подробный план, как от «нижнего» КПП дойти до КЭЧ.

— Вот там с Кабаевым и разговаривай. Он, конечно, мужик себе на уме… Но ты упирай на то, что кадровый, и что сюда надолго. Может и не сразу, но он тебе найдет жилье. Все-таки первый батальон — это лучшее, что здесь есть. Правда, если будет навязывать Кара-Будах, лучше не соглашайся. Это далеко отсюда. Пешком — минут сорок идти — это если быстро идти. А если обычным шагом — то и целый час. Оттуда автобус ходит… Но утром… Утром ты сюда успевать не будешь, а надо рано приходить.

Мищенко намек понял, и согласно кивнул.

— Вот, но на сразу и даже быстро не надейся. Скорее всего, придется тебе в Доме с привидениями еще какое-то время пожить… Ладно. У меня служба. Ты давай в КЭЧ пока иди, а завтра приходи — будешь знакомиться с личным составом и своими офицерами.

Само здание Мищенко нашел, руководствуясь планом, без проблем. Но майора Кабаева не было, а две служащие — две тетки в гражданском — выслушав Олега, посоветовали сидеть здесь, и ждать до последнего, потому что майор — человек бесконечно занятый, постоянно куда-то исчезает, поймать его вообще трудно, но здесь он бывает каждый день. Правда, когда придет, а когда исчезнет — предсказать очень трудно.

Лейтенант совета послушался, и просидел в присутствии несколько часов. В конце — концов, майор явно татарской внешности поднялся по лестнице.

Олег очнулся о полудремы, привстал, и с надеждой спросил:

— Вы майор Кабаев?

Майор изумился:

— Да, я. А вы кто? Чем обязан?

Мищенко начал было объяснять, но Кабаев его прервал:

— Хорошо, заходите в кабинет.

Там он сел в свое кресло, Олегу указал место напротив, и приказал продолжать. Рассказ лейтенанта он выслушал без особого энтузиазма, но Мищенко заметил, что на слова «Аманатов», «первый батальон», «Гуталинов» и «кадровый офицер» он все-таки не особо заметно, но среагировал.

— Хорошо, — сказал он. — Я вас записываю на самое первое место в общежитие в первом городке. Сейчас ничего нет. (Олег сник — несмотря ни на что, он все же лелеял надежду, что ему местечко найдется). Но у нас скоро несколько человек оттуда точно уедут — в течение двух — трех месяцев. Как только места появятся, я вам сразу через Аманатова сообщу. А пока придется вам в общежитии второго батальона пожить… Знаю, что не очень хорошее место, но лучшего пока вообще ничего нет. Если есть средства, можете пока снять квартиру. У женщин, которые здесь работают, всегда что-то есть предложить. (Кабаев впервые улыбнулся). Квартира стоит недорого. Но это — на ваше усмотрение.

Когда Олег вышел, он сразу направился к этим теткам, переговорил с ними, узнал цены на постой, прикинул свои оставшиеся средства, и решил подождать хотя бы до первой получки.

— Приходи, — сказали тетки. — Квартиры хорошие, подумай!

Лейтенант кивнул им, поблагодарил, но ушел обратно в «Дом с привидениями». В общем, решил он, пока еще довольно тепло, и пару месяцев, в самом крайнем случае, там можно действительно перекантоваться.

Ведь если он снимет квартиру, Кабаев об этом, сто пудов, узнает. И легко вычеркнет его из списка нуждающихся в улучшении жилищных условий. Сочтет, что и так неплохо устроился…

Вечером Булкин, выслушав рассказа о дневных похождениях Олега, смеяться не стал, а сказал вполне серьезно:

— Чую я, что ты здесь надолго. Может быть, даже я уволюсь, а ты еще в этой комнате останешься. Но смотри, если дело дойдет до холодов, лучше снимай квартиру. Здесь не топят, а будет очень сыро и холодно. Лучше в казарме жить, чем здесь. За солдат еще кое-как спрашивают, а на офицеров тут все давно забили — типа, не маленькие, сами устроитесь… Но, честно говоря, я бы тебе даже посоветовал сразу квартиру снять, чем раньше — тем лучше. И поближе к первому городку.

— А сам? — не совсем вежливо спросил Олег, но, впрочем, ему показалось, что можно перейти с этим капитаном и на более тесное общение. Раз он сам начал такие советы давать.

— Я? — Володя улыбнулся. — Если бы я сюда надолго устроился, то снял бы квартиру. А так — зачем? Я в течение двух месяцев слиняю. А пока мне до части идти два шага. Местные меня не достают — я им не по зубам…

— В смысле? — Мищенко показалось, что это очень важный момент. Это надо бы узнать подробнее.

— О-хо-хо! — закряхтел капитан, потом мрачно посмотрел на Олега, но, подумав что-то про себя, закатив и опустив глаза, все-таки решился. — Я абсолютной информацией не владею, меня-то это особенно не касается. И, надеюсь, скоро вообще будет все по барабану. А вот тебе будет полезно знать… Осторожнее с Васей. Он — то ли наводчик, то ли нет — это не факт, и неизвестно, но вполне может быть. Уж слишком много совпадений. У него тут то ли друзья местные, то ли отказать им сил нет, но на всех местных лейтенантов, особенно «пиджаков», он местной шпане наколочки дает.

Олег покачал головой.

— Вот Артур, — продолжил Булкин. — Я его фамилии не помню. Его все Артуром так и зовут. Даже солдаты. Так вот его местные «конкретно» доят. Он, вообще-то, два раза на одном месте, говорят, не ночует. Боится. Ему еще целый год служить — не знаю, что он будет делать. А так — на всех наезжают. Тут два лейтенанта жили, то же с местными схлестнулись, теперь живут прямо в части. Говорят, так безопаснее. Хотя… Хотя и тут — в части — проходной двор. В первом батальоне еще куда ни шло… А тут! Местная гопота может прямо в штаб зарулить — запросто! Тут и контрактников много из этих, из бывших зэка. Тоже участвуют… То еще местечко.

— И на тебя наезжали? — Вечер для Олега перестал быть томным. Ситуация поворачивалась к нему своей самой омерзительной стороной.

— Да нет, — усмехнулся Булкин. — У меня же контакт с папоротниками местными хороший. Ты — мне, я — тебе. Они, если что, поговорят с кем надо, и проблема решится.

Они молча закончили ужин. Олег вызвался вымыть посуду. Володя «возражать» не стал.

— Что за хрень тут вообще творится? — спросил Олег после продолжительного молчания.

— А сейчас приезжие военные, особенно здесь, самые беззащитные люди. Связей — никаких, никого не знаешь, ни к кому не обратишься. Оружие носить нельзя. Да разве выстрелишь, если что? Тебя в местную ментовку заберут — и поминай, как звали. А единственные, кто регулярно получает деньги в этом городе — это именно военные. Вот вокруг них и крутятся все, кому не лень… Короче, смотри осторожнее… Кстати, в баню солдатскую один не ходи — там по вечерам местные собираются. Одного солдата — срочника, банщиком там был, на перо уже посадили.

— И что?

— А ничего. Крайнего так и не нашли. Естественно. Вынесли заключение, что сам на ножик упал. Аж два раза целых. И шобла эта по вечерам часто у Василия этого преподобного сидит. Вечером будешь в комнату нашу возвращаться — сто пудов на них наткнешься… Если будут проблемы, обращайся. Попробую чем-нибудь помочь…

Уже в постели Олег опять подумал: «Черт побери! Куда же я все-таки попал!»…

На следующее утро лейтенант Мищенко неторопливо начал приступать к своим обязанностям.

Встал он рано, даже раньше, чем Булкин, позавтракал лапшой быстрого приготовления, выпил кофе, и по утреннему холодку мерным армейским шагом отправился в часть. Идти пришлось минут двадцать. Хорошо, что вниз по склону, и ноги почти не устали. Когда он пришел к казарме, все три роты первого батальона были выстроены около нее, а вокруг майора Аманатова суетился уже знакомый Олегу лейтенант Лебедев. Остальные лейтенанты и прапорщики еще известны не были.

Аманатов, увидев Мищенко, тут же махнул ему рукой. Олег, решив, что подход строевым шагом тут будет, пожалуй, не вполне уместен, просто подошел ближе, но часть отдал, и представился по уставу.

Аманатов скривился, и даже как бы гримаса неудовольствия пробежала тенью по его усатому лицу. «Привык тут с неорганизованными «пиджаками» общаться», — беззлобно подумал Олег, — «и сам форму потерял».

— Вот, знакомьтесь, — сказал майор. — Это Мисиков.

Мисиков посмотрел на Олега с любопытством. Но ни почтения, ни особой благожелательности в этом взгляде Мищенко не увидел — так, для Мисикова он представлял собой любопытный экземпляр, и не более того. Сам же Мисиков был худ, жилист, как Лебедев, но заметно ниже ростом. Зато уверенность в себе била через край. И потому среднего роста лейтенант Мисиков производил гораздо более внушительное впечатление, чем высокий, но не такой уверенный в себе Лебедев.

— А вот и твой будущий подчиненный — лейтенант Близнюк. Это который из Ростова, — продолжил майор.

— Из Батайска! — обиженно перебил начальника «пиджак».

Майор прервал речь на полуслове, и тяжелым взглядом посмотрел на Близнюка:

— Ты со мной пререкаться вздумал, лейтенант?!

«Пиджак» деланно испугался, и обиженным голосом ответил:

— Ни в коем случае! Я так… Ради точности и справедливости!

«Тот еще экземпляр!» — подумал Мищенко. — «Глаза плутовские — это точно. Но еще и какая-то жестокость за ними сидит. С «перышком» в ночи представить его совсем не трудно. Прав был майор — блатота какая-то. Запру в отдельном помещении, и морду набью. Будет как шелковый».

— А уральца опять нет, — развел руками Аманатов. — Опять где-то что-то чинит. Это тебе потом с ним самому обговаривать придется.

Олег не успел еще осмыслить — бить ему и этого «пиджака», или использовать что-то другое, как майор уже дал вводную:

— Сегодня ротой Лебедев последний день командует. Сейчас все подразделения выдвигаются в парк, грузятся на машины, и на стрельбище. Поезжай с ними, и посмотри со стороны. Там всех увидишь, а с завтрашнего дня — ты — командир роты.

Олег не удержался, автоматически козырнул, и ответил:

— Так точно!

Но на этот раз Аманатов улыбнулся.

По команде подразделения повернулись налево, и нестройными колоннами направились в парк, который, как оказалось, был прямо за забором, рядом с казармой. Солдаты прошли под аркой, а дальше пути у рот разошлись — каждая отправилась к своим собственным боксам. Впрочем, «Уралы» для личного состава уже были выгнаны, и находились «под парами».

Лебедев слегка замешкался у кабины. Он явно не знал, кому из трех человек — ему, Мищенко и Близнюку — садиться в кабину. Свободных мест было только два. Олег сам разрешил эту небольшую заминку.

— Я — в кузов, — сказал он, и отправился к месту посадки рядовых. «Пиджаки» скрылись в кабине.

Когда последний солдат влез в кузов, Мищенко взлетел за ним одним прыжком. Он пригнулся, пока глаза привыкали к темноте. Внутри кто-то сказал:

— Дайте место лейтенанту!

Послышалась легкая возня, кого-то вытолкнули на пол, и перед Олегом освободилось место прямо у бортика. Он спокойно сел, и стал по очереди неторопливо и пристально рассматривать каждого солдата, кого мог увидеть со своего места.

Бойцы, видимо, уже знали, что это новый командир роты, и притом кадровый офицер, поэтому вся поездка прошла, без преувеличения, в суровой тишине.

Дорога до полигона оказалась по-настоящему горной. Она то поднималась круто вверх, то также резко устремлялась вниз. Потому, чтобы удержаться на скамейке, приходилось прилагать немалую физическую силу рук. Часть пути вообще шла по грунтовке, и пыль клубами залетала внутрь кузова, отчего все те, кто сидел ближе к выходу, периодически чихали.

Олегу тоже пришлось и чихать, и беспомощно наблюдать, как пыль оседает на его чистенькой форме.

«Придется запаску вынимать», — со злобой подумал он. — «И стирать придется… Тут на питье воды хрен наберешь, а тут надо на стирку набрать!».

Когда, наконец, транспорт прибыл к месту назначения, Мищенко испытал немалое облегчение, и решил, что обратную дорогу надо бы провести в кабине, не повторять ошибку. А с личным составом познакомиться он всегда успеет. Никуда они не денутся.

Рота построилась, и отправилась получать боеприпасы.

— Не желаешь из ПМ пострелять?

Неожиданный вопрос задал Аманатов. Сам он приехал на персональной «санитарке».

— Отчего бы и не пострелять? Я с удовольствием! — ответил Олег. А, собственно говоря, почему он должен был бы отказываться? Стрелял он неплохо, и показать это прямо сейчас было бы вполне уместно. Тем более, что предлагают сами.

Вместе с Аманатовым приехало еще два капитана — из штаба бригады. Мищенко представился им, они ему, но особого интереса он у них не вызвал. Эти парни были на какой-то своей волне, и почти все время, проведенное на полигоне, проговорили о каких-то своих учетных проблемах. Судя по их отдельным репликам, Олег пришел к выводу, что это спецы из службы РАВ. Соответственно, и они его также мало заинтересовали.

Стреляли в четыре мишени, сериями по три выстрела. Олег стрелял неторопливо, тщательно целясь, с удовольствием.

— Девять! Восемь! Восемь! — Аманатов посмотрел на его мишень, и уважительно покачал головой. Результаты остальных были заметно хуже.

— Учитесь, штабные! — сказал, обращаясь к капитанам комбат. — Вы там в своем штабе совсем стрелять разучитесь. Скажите спасибо, что я вас хоть на природу вывез!

«Штабные» кисло улыбнулись.

— Кстати, о природе! — сказал один из них. — У тебя скоро день рождения. Пригласишь?

Аманатов ехидно закрутил головой:

— Да куда же от вас денешься?! Ну, конечно, приглашу… Если барана поможете разделать. А то попить — поесть желающие есть, а как готовить…

— Поможем, — в унисон ответили капитаны.

Стрелки вернулись на исходную.

Вторая серия вышла чуть хуже — девять, восемь, семь.

Однако после осмотра мишеней комбат внезапно обратился к Олегу самым серьезным тоном:

— Вон твоя рота на огневую подходит. Тебе туда.

Мищенко вернул пистолет, отдал честь, и бегом отправился на стрельбище. Шагом он уже не успевал.

Первая шестерка как раз изготовилась к стрельбе.

— Я вовремя, — больше самому себе, чем Лебедеву, сказал Олег, переводя дух.

Бойцы стреляли весьма посредственно, но «пиджак» был доволен.

— Это еще здорово! — сказал он. — Это мы последнее время стали на полигон выезжать чуть ли не каждую неделю. Месяца два — три последних. Бойцы хотя бы стрелять перестали бояться. А некоторые и попадать иногда стали в мишень. А сам не желаешь пострелять?

— Я — последним, — хмуро ответил Мищенко. — Только вот автомат чей взять?

— Я тебе свой дам, — с готовностью отозвался Лебедев.

Олег кивнул. Его гораздо больше занимала информация о внезапном появлении настоящей, не «на бумаге», боевой подготовке. Что-то в этом виделось загадочное, подозрительное, и даже пугающее. «Значит, будем в кого-то стрелять… Но в кого? Неужели в чеченов?». Вообще-то, это было очевидно. Глядя на улыбающееся лицо Лебедева, Мищенко думал, понимает ли тот, что все это может означать лично для него. «Ну, может быть, «пиджака» и не пошлют еще. А вот мне — кадровому офицеру, не отвертеться». Впрочем, тут же мелькнула мысль и о боевых выплатах. От боевых выплат — к собственной машине, а там дальше… «Не стоит загадывать, что там будет дальше. Может, вообще еще ничего не будет!».

Задумавшись, Олег даже как-то упустил из виду, что вся его рота уже отстрелялась. Лебедев слегка толкнул лейтенанта.

— Олег! Ты чего? Заснул?

Мищенко поднял голову, протянул руку за автоматом, и отправился на огневую. Он даже спиной чувствовал, как подчиненные сверлят взглядами его спину. Однако это нисколько не пугало, а даже добавляло азарта и бодрости.

Отстрелялся он, словно в училище — на «пятерку». Оружие привычно лежало в руке, запах пороха, чувство отдачи — все было так знакомо, привычно… Не стрельба — а ностальгия какая-то.

Возвращая автомат Лебедеву, Олег с легким призрением окинул строй взглядом. Солдаты смотрели исподлобья, но в их хмурых взглядах чувствовалось уважение. «Надо закреплять!» — механически подумал Мищенко. — «Надо закреплять так, чтобы и помыслить сказать что-то против боялись… Кстати, хорошо, что местных вроде нет. С этими по любому были бы проблемы»…

— Все, — сказал Аманатов. — С завтрашнего дня — ты полноценный командир первой роты. Жду к шести утра. И хотя не понедельник, будем считать, что завтра у тебя «командирский» день.

Олег кивнул. В «командирский» день командир части должен был присутствовать на всех текущих мероприятиях — начиная с подъема и заканчивая вечерней поверкой. Прийти надо было к подъему, а уйти — когда все уснут. Один день в неделю должен был быть «командирским». И, как правило, это был именно понедельник. Хотя лично Олег считал это глупостью. Вставать в такую рань именно в понедельник, после воскресенья, было особенно тяжело.

А пока Мищенко возвращался в «Дом с привидениями», он всю дорогу усиленно размышлял, где бы ему устроиться жить. Правда, вечернее происшествие решило все как бы само собой.

Олег ужинал. Разогрел китайскую лапшу быстрого приготовления, заправил ее китайской же тушенкой «Великая стена», залил оливковым маслом нарезанные помидоры, огурцы и лук, и с удовольствием приступил к трапезе. Так как обеда не было, а сил сегодня ушло немало, еда только трещала за ушами, и Мищенко начал подумывать, что, пожалуй, придется взять еще одну упаковку «Анакома».

Однако когда до дна тарелки оставалось совсем немного, дверь в номер внезапно распахнулась, и в нее вошел местный абориген, ни вид, ни содержание которого Олегу сразу очень не понравились.

Очевидно было, что мужчина пьян. Но не до такой степени, когда начинаешь любить весь мир и всех окружающих, а в той степени, когда ищешь, кому бы набить морду.

Только тут до Олега дошло, что шум за стеной — это чья-то попойка. Первоначально-то он решил, что там кто-то слишком активно ужинает, но тип, который появился, никак к офицерскому корпусу относиться не мог, (достаточно было взглянуть на его лицо, не обезображенное интеллектом), и появился он явно со стороны источника шума.

«Вот черт!» — мелькнуло в голове у лейтенанта. — «Это становится не смешно. Начиная с поезда… Да что за проклятье»!

Тем не менее, вошедший поздоровался, а Олег сдержанно ответил.

Потом абрек без приглашения уселся на кровать Булкина, и приступил к расспросам. Кто? Да откуда?

Мищенко отвечал сухо, без подробностей. По ходу дела доел свое кушанье, не наелся, но за добавкой, естественно, уже не полез.

— Надо отметить знакомство! — заявил вошедший, который, видимо, все-таки просто забыл представиться. Хотя как зовут Олега, он таки спросил.

— Это как? — спросил Мищенко, не вставая из-за стола, и меланхолично ковыряясь спичкой в зубах.

— Ну, за водкой сбегай, а я пока полежу тут отдохну.

Это был откровенный наезд, сомнений не оставалось — добром все это не кончится.

— А я думал, надо в гости со своей ходить, — прямо сказал Олег.

Абрек подскочил:

— Это ты в гостях! Это ты на мою землю сюда приехал!

Ситуация выходила из-под контроля, и исправить ее вряд ли уже было можно.

— Это земля Российской Федерации, а не твоя, — ответил Олег.

— Это с каких пор? — ухмыльнулся местный, и его оскал ничего хорошего собеседнику уже не предвещал.

— Лет двести уже, — снова ответил Мищенко.

Абрек схватил с тумбочки Булкина лампу, и попытался ударить ее Олега по голове.

Лейтенант уклонился, но абрек был быстр, и, не попав по голове, очень больно ударил Олега по плечу. Рубикон был перейден.

Мищенко нанес ответный удар левой рукой, но выпад получился не сильный, и хотя кулак въехал местному в ухо, особого эффекта это не принесло. Абрек снова бросился на Олега.

Вскоре лейтенант убедился, что незваный гость совсем не прост. Очевидно, что раньше он занимался или боксом, (или борьбой — хотя это менее вероятно), реакция у него присутствовала, и удар был поставлен.

Во всяком случае, два тяжелых удара в корпус и в скулу Олег уже пропустил.

Однако и абрек, очевидно, не рассчитывал на такое сопротивление. Когда Мищенко все-таки достал его ударом ноги в челюсть, желания сражаться у нападавшего резко поубавилось, и теперь чувствовалось, что он с удовольствием убрался бы отсюда. Однако между ним и дверью стоял противник.

Абрек пропустил еще один хороший удар — в колено, что резко ограничило его подвижность. Теперь он только оборонялся, хмель на глазах вылетал из его головы.

— Тебя зарежут, черт! — прохрипел он.

Олег не отреагировал, он кружил вокруг противника, выбираю такой момент, чтобы одним ударом вырубить незваного гостя. А уже потом думать, что делать дальше.

Однако шум потасовки, наконец, привлек компанию из-за стены. По крайней мере, одного из участников.

В комнату сначала заглянул, а потом стремительно ворвался контрактник из местных — высокий, крепкий, с приятным, хотя и остроносым, лицом.

Олег сразу же отступил к боковой стене, повернувшись лицом к обоим противникам. Впрочем, как тут же выяснилось, контрактник противником не был. Он сильно и резко ухватил агрессивного аборигена за плечи, и выволок его из комнаты, сопровождая процесс выталкивания громкими криками на каком-то из местных языков, причем несколько слов он все же произнес по-русски. Это были, в основном, нецензурные слова, кроме нескольких — «Что же ты делаешь»?

Как потом узнал Олег, гражданин, ворвавшийся в его комнату, повторял этот «трюк» не первый раз. В молодости он, действительно, занимался боксом, и потому пару — тройку вновь прибывших лейтенантов ему удалось хорошо отделать. Предыдущий, между тем, все же решился заявить в милицию, и у Ахмеда Хачиева были крупные неприятности. Выразились они не в том, конечно, что он мог сесть за побои, а в том, что от милиции пришлось откупаться. На это пришлось занимать деньги. От всего этого Ахмед был страшно зол, и потому, по роковой случайности, вся его повышенная злоба вылилась именно на Олега.

Правда, и отпора такого он еще ни разу не получал. Ощутив, как это больно, когда бьют по лицу ногой, Ахмед несколько успокоился, затаил чувство мести, но снова в открытую кидаться на обидчика уже не решался.

Он решил, видимо, просто подождать подходящего случая.

Сам же Олег, посчитав, что «приключения» последних недель его уже достали дальше некуда, в первое же свободное «окно» сходил в КЭЧ, взял у теток адреса съемного жилья, и вскоре переехал к частнику, оставив «Дом с привидениями», как ему думалось, как страшный сон.