Героическая борьба русского народа за независимость (XIII век)

Глава первая Русь и народы Прибалтики

В период феодальной раздробленности Древнерусское государство оставалось этнически неоднородным. Территориально, экономически и политически преобладавшей его частью являлась собственно Русь.

С Русью издавна были тесно связаны многочисленные неславянские земли: земли эстонцев, латышей, литовцев, а также карел и финнов, земли народов Севера — ненцев, коми и югры, Поволжья — болгар, мордвы, мари, Северного Кавказа — осетин, черкесов, Причерноморья — части половцев и молдаван. Изучение исконных связей прибалтийских земель с Русью помогает понять освободительную борьбу против иноземных захватчиков, которую великий русский народ вёл в XIII в. совместно с этими народами.

Юго-восточное побережье Балтийского моря от Нижней Вислы до Финского залива было заселено пруссами (ятвягами и др.), литовцами (собственно литовцами, жмудинами), эстонцами и латышами (латгалами, земгалами, куршами, ливами, селами).

Здесь было развито пашенное земледелие. Основными орудиями труда служили соха и лёгкий плуг, борона, серп, коса, топор. В качестве рабочего скота использовались лошади и волы. Крестьяне сеяли рожь, овёс, пшеницу, ячмень, чечевицу, бобы, горох; были известны и технические культуры — лён, конопля. Имелось молочное скотоводство. Были развиты некоторые ремесла, например древо дельное, гончарное, кожевенное, железоделательное, а также производство ткани и пряжи разных сортов. Народы Прибалтики вели торговлю, особенно по морю. Земгалы строили много судов; внушительный флот имели жители острова Сааремаа и курши, которые выводили в море до трёхсот судов. Возникали города, центры ремесла и торговли — такие, как эстонский город Линданиса, на месте которого вырос Таллин, Тарту, Отепяа, Земгальская гавань — предшественница Риги, Талава, Атзеле, Ерсике и др.

Уровень общественного развития этих народов был различен, но все они уже миновали стадию первобытнообщинного строя и вступили в период феодализма. У них появилась частная собственность на землю, из среды крестьян-общинников выделилась знать, которая имела земельные владения, но жила ещё в основном за счёт сбора дани с подвластного населения и добычей от войн с соседями. Для поддержания своего господства над крестьянством и для защиты своих богатств от внешних врагов знать создавала военные дружины. У отдельных князей, владевших замками и сёлами, дружины достигали тысячи воинов.

Крестьяне жили сельскими общинами, значительные группы которых составляли территориально-политические единицы (земли-области); верховная власть в таких областях фактически находилась в руках советов старейшин, созданных знатью. Феодальные отношения несколько быстрее развивались в Литве, Эстонии и Восточной Латвии, более удалённых от грабительских набегов скандинавов и теснее связанных с соседней Русью.

На эстонской, а также латвийской территориях ещё не сложились условия для объединения всех земель знати, дружинников и свободных общин под властью более сильного представителя крупных землевладельцев — князя. Но в Литве эти условия уже имелись: страной управляла группа князей во главе с более сильными — «старейшими». Постепенно к середине XIII в. в связи с развитием феодальных отношений, а также с необходимостью противостоять внешней угрозе со стороны немецких рыцарей в Литве образовалось относительно единое раннефеодальное государство.

Население восточноприбалтийских земель придерживалось ещё языческих верований.

Замечательными памятниками культуры являются эстонский эпос «Калевипоэг», литовские и латвийские исторические песни и сказки.

Герой эпоса — Калев-сын, встав во главе народа, остаётся тружеником:

Картины крестьянского труда — основы благосостояния народа — лучшие в эпосе.

Эпос восхваляет и труд ремесленника — «дивного мастера» Илмаринена[150], одного из героев карело-финского эпоса «Калевала»; эпос воспевает и труд градостроителя. Калев-сын строит для народа города, притом тёс для стройки приобретает на Руси, во Пскове:

Эпос зовёт народ к единству, «иначе — при разнодумье — прахом ветры нас развеют»[152]; он осуждает распри, которые сеют «злыдни»[153]; народ — против войны, за мир и труд: не случайно в эпосе даже меч — это «сошник военный»[154]. В то же время эпос славит борьбу народа за независимость.

Труду крестьянина-пахаря посвящено немало и латвийских песен[155]. Они говорят о связях латышей с Русью, Литвой[156], пруссами Польского Поморья[157]:

Исторические судьбы Руси издавна были связаны с судьбами народов Восточной Прибалтики. По сведениям летописи, ещё в IX в. эсты совместно с новгородскими словенами и кривичами боролись с набегами норманнов. Автор знаменитого русского летописного свода начала XII в. — «Повести временных лет» знал, что отношения Руси с прибалтийскими народами возникли давно; они продолжали существовать и в его время. Среди народов, «иже дань дают Руси», он упоминает и литовцев, и эстонцев, и латышей (земгалов, куршей, ливов), и финнов (емь)[159].

Разнообразные источники свидетельствуют о тесной связи Руси с Литвой. Археологи говорят о наличии значительных славянских элементов в литовской материальной культуре, литовская денежная система была тесно связана с русской, литовские народные сказки обнаруживают большую близость с древнерусскими[160]. Летописи упоминают о походах киевских князей X — начала XII в. в литовские земли.

Русские былины знают «хоробру Литву» того времени. Илья Муромец с гордостью говорит:

В пору расчленения Древнерусского государства на землях между Неманом и Двиной начало складываться самостоятельное Литовское княжество. Набеги литовских войск стали угрожать Полоцку, Пинску, Берестью. Если в XII в. полоцкие и минские князья ещё не раз использовали литовские войска в феодальных войнах на Руси, то в дальнейшем такие факты уже не наблюдаются. «Слово о полку Игореве» отметило утрату полоцкими князьями былых позиций в Литве: «…И Двина болотом течет оным грозным полочаном», один из полоцких князей было «позвони своими острыми мечи о шеломы литовьскыя», но «сам под чрьлеными щиты на кроваве траве притрепан литовскыми мечи»[162].

Лишь часть литовской земли (область ятвягов) ещё некоторое время оставалась под властью галицко-волынских князей[163].

Иначе сложились отношения Руси с другими народами Восточной Прибалтики. Киевские князья освоили эти земли прочнее, чем литовские; здесь имелись русские крепости и погосты, а население было обложено регулярной податью.

Отношения с эстами у Руси установились очень давно. Из летописи узнаём, что эсты признавали власть первых древнерусских князей и в качестве подданных принимали участие в походах Олега; эстонские дружинники были, видимо, в числе послов Руси, заключавших при Игоре мир с Византией (944); и позднее выходцы из эстов служили в дружине киевских великих князей[164].

Князья стремились сохранить свою власть над землёй эстов: в 1030 г. князь Ярослав Мудрый организовал поход в Прибалтику и основал город Юрьев (Тарту) на месте старинного эстонского укрепления. Новый город стал главным центром управления землёй эстов, здесь находился русский гарнизон и жили дружинники, владевшие сёлами близ города[165]. Освоение этих земель продолжалось и позднее[166].

После установления самостоятельности Новгородской республики (30-е годы XII в.) отношения с землёй эстов перешли, видимо, целиком в ведение новгородского боярства.

Древние связи Руси с землёй эстов отразились, как мы видели, в эстонском эпосе «Калевипоэг»; нашли они отклик и в наших былинах. В былине о Соловье Будимировиче говорится:

Упоминается в былине и о городе «Леденец», т. е. Линданисе, в «Вирянской» земле (т. е. в Вирумаа). Влияние русокой культуры в Прибалтике было значительно шире, оно охватывало и остров Готланд, где в Гарда сохранилась часть роскошной стенной живописи XII в., выполненной новгородскими мастерами. Исследователь этого вопроса справедливо писал, что «из Руси на Балтику экспортировалась утонченная живописная русская культура и там создавались ее очаги»[168].

Вторжение немецких крестоносцев, захват ими лучших эстонских земель, превращение эстонского крестьянства в зависимое от немецких светских и духовных феодалов, массовое истребление населения во время неоднократных походов — всё это привело к повсеместному восстанию эстов, искавших помощи у Руси. Героическая борьба с немецкими крестоносцами — тяжёлое, но славное время в истории эстонского народа, который заставил немецких колонизаторов дорого заплатить за захват эстонской земли.

Отношения Руси с ливами и латгалами значительно слабее освещены в наших летописях. В договоре 944 г. упомянут киевский дружинник из «Либи», т. е. из ливов. Русский летописец начала XII в. среди народов, плативших дань киевским князьям, также называет «Либь». Преемниками власти киевских князей над землёй ливов явились полоцкие князья. Об этом свидетельствует и хронист Арнольд Любекский: «Король Руссии из Полоцка имел обыкновение время от времени собирать дань с этих ливов»[169], — пишет он. Гибелью полоцких летописей объясняется скудость наших сведений об этих землях.

Полоцкие князья использовали ливские вооружённые силы во время феодальных войн[170]. Не случайно агент папской курии монах Мейнард испрашивал (около 1184 г.) у полоцкого князя Владимира, «которому ливы, еще язычники, платили дань», разрешение на ведение проповеди в их земле[171]. Из немецкой рифмованной хроники мы узнаём, что земли ливов, латгалов и селов были подвластны Руси[172]. Это и понятно, так как издавна бассейн Двины от Земгальской гавани в устье реки Земгальская Аа до увозов (место причала и выгрузки судов) в Полоцке и Витебске находился под контролем Руси.

Таким образом, различные источники свидетельствуют о власти русских, вначале киевских, а затем полоцких, князей над землёй ливов, расположенной в низовьях Двины и к северу от неё, вдоль побережья до границ земли эстов. Немецкое вторжение прервало давние русско-ливские отношения, земля ливов была превращена в ядро немецкой феодальной колонии.

Киевский книжник начала XII в. упоминает и земгалов в числе народов, плативших дань Руси. Земгалы жили к западу от Двины, южнее земли ливов, в западной части латвийской территории.

Гораздо больше известно нам об отношениях Руси с собственно Латгалией (Лотыголой русской летописи), расположенной к северо-востоку от Двины и граничившей на севере с землёй эстов, а на северо-востоке — с Русью. В Южной Латгалии находились две крупные русские крепости. Одна — Кокнесе-на-Двине, несколько выше Айзкраукле[173], охраняла двинский путь. Значительно выше по Двине был расположен другой русский замок — Ерсике. Это был крупный город с несколькими церквами[174]. Сидевшие в этих городах русские князья зависели от Полоцка. Из этих двух центров полоцкие князья управляли Южной Латгалией и собирали там дань.

Что касается северной части Латгалии — области Талавы, лежавшей у границ земли эстов, то ею управляли власти Пскова, собирая здесь ежегодную дань[175]. Часть Северной Латгалии (в районе Атзеле) была подвластна Новгороду[176].

Давние отношения существовали у Руси с карельскими и финскими землями. Карелы населяли области на западном берегу Ладожского озера и частично к востоку от него; юго-западная граница их земель шла по побережью Финского залива от Выборга до устья Невы. С запада их соседом была финская емь; к северу их владения граничили с землёй саамов.

Пашенное и подсечное земледелие, различные ремёсла, развитые пушной и рыбный промыслы, торговые связи с Русью, Прибалтикой, финнами характеризуют экономику Карелии. Карелы, как и народы Восточной Прибалтики, находились в стадии формирования феодальных отношений. Многие черты, хозяйства и быта этой земли получили отражение в замечательном памятнике карело-финского народа — эпосе «Калевала», собранном выдающимся представителем финской культуры Э. Лённротом (1802–1884).

Герои эпоса — простые люди, труженики. Это — мудрый песнопевец и мастер на все руки Вяйнямёйнен, который пашет поля и собирает обильный урожай:

Это — искусный Илмаринен. «Он — кузнец, и первый в мире, первый мастер он в искусстве»[178]. Илмаринен выковал для народа чудесную мельницу-самомолку Сампо. Изображение его труда перекликается с образами, рисующими труд Вяйнямёйнена. В кузнице Йлмаринена

И третий герой эпоса — веселый и храбрый Лемминкяйнен, тоже простой человек; он пашет, ловит рыбу, пасёт скот. В эпосе воспета борьба народа за своё счастье, против тёмных сил «страны мрака»[180].

Карельская земля (особенно Северо-западное Приладожье) исстари была связана с Русью. После образования Новгородской республики карелы платили ей дань, как видно из дополнений к новгородскому уставу 1137 г.[181] В карельской земле имелись сильные опорные пункты русской власти — Олонец, Корела и др. Карелы принимали участие в походах новгородских войск[182].

До середины XII в. Новгородская республика занимала господствующее положение в Восточной Прибалтике, контролируя, в частности, и Финский залив, так как по обеим его сторонам лежали подвластные Новгороду эстонские и карело-финские земли. Емь — основное этническое ядро, из которого образовался финский народ, занимала преобладающую часть территории нынешней Финляндии, побережье Финского залива от района нынешнего города Хельсинки до реки Кюммене и большую часть внутренней территории страны. Сумь, занимавшая юго-западное побережье Финляндии от полуострова Ханко до реки Кумо, не была подчинена Новгороду[183].

Зависимость еми от Руси установилась ещё при первых князьях: в договоре Игоря с Византией 944 г. с русской стороны упомянут Пётр Яминдов, дружинник из земли еми; в «Повести временных лет» начала XII в. среди народов, плативших дань Руси, также упомянута емь. Позднее киевские князья сохраняли власть над ней[184].

Около середины XII в. управление землёй еми перешло к новгородскому боярству. Новгородские даньщики собирали с еми оброк и дань, что предполагает существование здесь известной администрации и погостов[185].

Когда поступление дани нарушалось, применялись военные меры.

К началу XIII в. часть местной социальной верхушки, владевшая пахотной землёй, была связана с новгородским боярством и, приняв православие, даже вошла в его состав, например упомянутый летописью Семён Емин, избранный в новгородские тысяцкие в 1218 г.[186] Эти факты, видимо, типичны для новгородской системы управления, так как в земле ижорян тоже упомянут старейшина Пелгусий, который управлял языческой землёй, приняв православие.

Отношения Новгородской Руси и карелов с финскими землями значительно усложнились в связи с развёртыванием шведской крестоносной агрессии. Шведское правительство, стремясь овладеть финской землёй, начало пиратские действия на воде и вторжение с суши. Так, в 1142 г. шведские феодалы на 60 судах (шнеках) напали на три новгородских торговых корабля; нападение окончилось для шведов неудачей, причём новгородцы захватили три судна и «избиша их полутораста»[187]. Несколько позднее шведские феодалы начали вторжение в землю финнов. В середине XII в. король Эрик Едвардсон («святой») организовал крестовый поход. Уже этот первый поход ясно обнаружил, что несли шведские крестоносцы покоряемой стране.

Переправившись через Ботнический залив, захватчики высадились на берег в устье реки Аурайоки, в земле суми, в районе нынешнего Або. Шведский король предложил финнам креститься. Встретив отказ, закованные в железо шведские феодалы принялись истреблять беззащитное население. Вскоре они покорили всю землю суми; здесь были построены их замки (в том числе крупный замок Або — центр шведского владычества в финской земле) и укрепления, в которых были поставлены гарнизоны. Шведские духовные и светские феодалы захватывали лучшие земли, заставляя сумь их обрабатывать. Население облагали различными поборами, в том числе и церковной десятиной. Проводилась насильственная христианизация. Финны отвечали восстаниями и уничтожали своих угнетателей. В 1158 г. они убили епископа Генриха, главу шведской церкви, родом англичанина; следующих двух епископов постигла та же участь. Это дало повод папе Иннокентию III горько сострить, что епископы в страну финнов посылаются «не столько для почётной кафедры, сколько для мученического венца». Понятно, что шведские феодалы могли удерживать власть над сумью, только получая непрерывную помощь из Швеции[188].

Одновременно шведские крестоносцы стремились расширить завоёванную территорию и, в частности, завладеть Ладогой.

В 1164 г. шведские войска внезапно появились перед Ладогой на 55 шнеках и, высадившись, стали разорять ладожский посад.

Ладожане во главе с посадником Нежатой укрылись в крепости. Враги четыре дня безуспешно штурмовали крепость, а на пятый, понеся большие потери, отступили на реку Воронай. Подошедшее новгородское войско разбило захватчиков наголову, уничтожив 43 шнеки. Остатки шведских войск бежали на 12 судах[189].

В 1187 г. состоялся ответный поход подчинённых Руси карелов на Сигтуну — самый сильный и богатый город Швеции, «в котором одновременно правили 4 бургомистра и обойти который по валам можно было не менее чем в 6 часов». Русские и карелы хорошо знали путь в этот город; здесь находился русский торговый двор с каменной церковью.

Карельские войска на судах проникли в озеро Мелар, заняли и разрушили укреплённый город. Победители с большими трофеями (включавшими, по-видимому, и знаменитые новгородские «Сигтунские врата») возвратились на родину. С той поры Сигтуна утратила былое значение. Позднее, в 1252 г., ярл (князь) Биргер, чтобы защитить вход в озеро Мелар, построил здесь новый город — Стокгольм[190].

Однако и после этого печального урока шведские феодалы не оставляли в покое подвластные Новгородской республике земли финнов, следствием чего и были русские походы на шведские феодальные колонии в земле суми. Например, в 1198 г. новгородское войско опустошило опорные пункты шведских захватчиков в земле суми; оно осадило и заняло замок Або.

В начале XIII в. шведские феодалы, пользуясь неустойчивым политическим положением в Новгороде, занятом обороной западных владений, развернули наступление на землю еми. Это не замедлило сказаться на новгородско-емьских отношениях, свидетельством чего является поход князя Ярослава Всеволодовича с новгородцами на емь в 1227 г., когда он «повоева всю землю и полон приведе бещисла»[191]. В том же году в противовес шведскому крестоносному движению (подобно тому как это делалось в землях эстов и латгалов) князь Ярослав Всеволодович «послав, крести множество корел»[192].

Дальнейшие отношения Руси с карелами и финнами определились во время решающих военных и политических событий, связанных с борьбой русского народа против немецкой и шведской феодальной крестоносной агрессии 40-х годов XIII в.

Таковы были отношения Руси с народами Восточной Прибалтики, Карелии и Финляндии на рубеже XIII в.

Эти народы с глубокой древности были связаны с Русью — вначале с Древнерусским государством, а после его раздробления — с крупнейшими феодальными центрами Новгородско-Псковской, Галицко-Волынской и Полоцко-Минской земель.

Подвластные Руси неславянские земли эксплуатировались русским господствующим классом. Несмотря на некоторые местные различия, для русской власти в землях Прибалтики, Карелии и Финляндии было характерно фактическое сохранение раннефеодальных форм управления. Повсеместно был установлен регулярный сбор подати посредством доставки её в определённые для этого места[193], где дань принимали местные власти под контролем русских представителей и отправляли в основные центры русского управления: Юрьев, Кокнесе, Ерсике, Корелу и др. Попытки подвластных земель выйти из подчинения подавлялись оружием. При этом власть русских феодалов в Прибалтике не сопровождалась ни военной оккупацией подвластной территории, ни массовой колонизацией её русскими переселенцами-феодалами, ни насильственной христианизацией.

В то же время тесные связи с Русью способствовали распространению в этих землях феодальной культуры и ускоряли формирование новых социально-экономических отношений. Это особенно ярко обнаружилось в истории литовского народа, создавшего в XIII в. относительно единое раннефеодальное государство, в котором налицо значительное влияние русских социально-экономических и культурных элементов. Прогрессивное русское влияние отразилось и в словаре этих народов, издавна освоивших много русских слов, связанных с трудом крестьян и ремесленников («ратай», «овёс», «жернов» и др.), городским бытом и торговлей («торг», «пуд», «цена» и др.), письменностью («грамота» и др.)[194].

Сильная Русь не раз защищала подвластные ей народы от врагов. Литовцы, эстонцы, латыши, карелы и финны шли по пути формирования самостоятельных народностей; связи с Русью способствовали их этническому развитию. Некоторые из этих народностей (латвийская, эстонская, финская), попав затем под иго иноземных захватчиков, устояли, несмотря на многовековой феодально-колониальный гнёт и жестокую ассимиляцию.

Глава вторая Вторжение немецких и датских феодалов в Восточную Прибалтику

Вторжение немецких крестоносцев в Восточную Прибалтику являлось лишь одним из этапов их «наступления на Восток», т. е. захвата славянских земель немецкими светскими и духовными феодалами. В X–XII вв. немецкие правители организовали наступление на заэльбских славян, которые населяли южное побережье Балтийского моря, а также, прибрежные острова между Эльбой (Лабой) и её притоком Салой, с одной стороны, и нижним течением Вислы — с другой. На юге земли поморских славян соприкасались с Чехией и Польшей[195].

Так как славяне храбро защищались и немецкие войска неоднократно терпели поражения, немецкие правители наряду с оружием широко применяли подкуп и обман славянской знати и использовали междоусобицы славянских князей. Завоевание славянских земель сопровождалось невиданными жестокостями, это были войны, «ставившие своей целью полное истребление»[196]. Заливая кровью славянские земли, немецкие феодалы, продвигаясь к Висле, столкнулись с Поморским польским княжеством.

В конце XII в. немецкие правители, не оставив замысла овладеть землями между Вислой и Неманом, решили создать второй очаг наступления — на Двине. Здесь они намеревались захватить прибалтийские земли эстонцев, латышей и литовцев и коренные русские земли к востоку от реки Наровы.

Немецкие купцы, часто посещавшие Двину ещё в XII в., торговали в её низовьях, в земле ливов[197] (по имени которых всю территорию до Эстонии немцы потом стали называть Ливонией). Однако это проникновение немецких купцов в Ливонию не было систематическим. Политические же цели германских императоров и папской курии требовали создания здесь постоянных феодальных колоний для контроля над Балтийским морем и политического давления на Швецию, Норвегию и Польшу, а главное — для захватнического наступления на Русь с целью обеспечить алчных германских феодалов новыми землями, а папскую курию — источниками богатых доходов. Таким образом, в отношении наступления на Восток интересы германских захватчиков и папской курии совпадали.

Предварительная разведка была возложена на монахов-миссионеров. Гартвик II, архиепископ города Бремена, заинтересованного в восточнобалтийской торговле, направил в землю ливов монаха Мейнарда. Прибыв около 1184 г. вместе с немецкими купцами в устье Двины, он обосновался в селении ливов Икшкиле. Хотя католические проповеди этого монаха не имели успеха у ливов, Гартвик поспешил учредить здесь новое ливонское епископство и поставил во главе его Мейнарда. Но христианизация продвигалась крайне медленно. Ливы едва не принесли в жертву своим богам помощника Мейнарда — Теодориха, а самого Мейнарда не отпускали из своей земли, справедливо опасаясь, «что потом придет христианское войско»[198].

Этот монах сумел, однако, послать извещение папской курии, и папа Целестин III провозгласил крестовый поход для насильственного обращения ливов в христианство, для ограбления и захвата их земель; при этом папа дал отпущение грехов «всем тем, кто, приняв крест, пойдут для восстановления первой церкви в Ливонии»[199].

Крестовый поход состоялся при преемнике Мейнарда — Бертольде, которого ливы изгнали из страны. Зимой 1198 г. Бертольд с немецким войском высадился на Двине в районе селений Икшкиле и Гольме. Ливы оказали сопротивление пришельцам, Бертольд был убит; однако крестоносцы огнём и мечом принудили ливов к миру, заставили их дать обещание креститься, оставить у себя монахов и выделить им содержание — меру зерна с «плуга» (т. е. с участка земли, вспахиваемого одним плугом). Но по уходе немецких войск ливы отвергли условия насильственного мира и изгнали монахов. В эти же годы датские (1196) и шведские (1197) феодалы нападали на землю эстов.

Тем временем «паршивый бременский каноник» (как его называл Маркс)[200] Альберт Буксгевден, назначенный ливонским епископом, подготавливал окончательный захват Подвинья, предполагая создать здесь сильное церковное княжество по типу тогдашних прирейнских архиепископств (Майнцское, Кёльнское, Трирское) в Германии. Заручившись поддержкой папы Иннокентия III, германского и датского королей, новый епископ с крестоносцами из немецких феодалов и купцов на 23 кораблях ворвался в 1200 г. в устье Двины. Разбив отряды ливов и захватив Земгальскую гавань, крестоносцы построили на её месте крепость Ригу (1201), поставив, таким образом, под свой контроль морскую торговлю подвинских земель.

Чтобы привлечь на свою сторону часть местной ливской и куршской знати, епископ Альберт заключал с ней соглашения[201], а чтобы иметь постоянную военную силу, учредил в 1202 г. Орден рыцарей-меченосцев[202]. Меченосцы первоначально подчинялись епископу; в 1207 г. они добились его согласия на уступку им трети всех завоёванных земель. Члены Ордена носили белые плащи с изображением красного меча и креста. Они делились на три разряда: «братья-рыцари», главным занятием которых была война, «братья-священники», составлявшие духовенство Ордена, и «служащие братья», выполнявшие обязанности оруженосцев, ремесленников и т. д. Во главе Ордена стоял магистр, избираемый из числа рыцарей[203]. При магистре состоял совет из знатнейших рыцарей; совместно с ними решались наиболее важные вопросы жизни Ордена. В провинциальных замках, которые возводились на захваченных землях и подвластных им территориях, суд и управление сосредоточивались в руках командоров, или фогтов. Меченосцы, которых Маркс называл «псами-рыцарями», вели грабительскую, кровопролитную войну против прибалтийских народов.

Завоёванные земли Орден и епископ раздавали вассалам и духовенству, подчиняя их власти местное население, обязанное содержать своих поработителей, работать на них и участвовать в их военных мероприятиях.

Особое положение в Прибалтике занимали вновь основанные крестоносцами города, в том числе и Рига — место пребывания епископа; они пользовались самоуправлением и ревниво оберегали свои вольности от покушений Ордена. Городская власть принадлежала выборным магистратам — эльдерменам гильдий и старейшинам ремесленных цехов, т. е. торгово-ремесленной верхушке, эксплуатировавшей городскую бедноту.

Несмотря на провозглашённую папской курией торговую блокаду Руси и почти непрерывные военные действия в Восточной Прибалтике, немецкие (особенно рижские) купцы искали экономических соглашений с Русью и прежде всего с Новгородом, Полоцком, Смоленском. Новгород имел для всей Северной Европы первостепенное торговое значение, он контролировал и её торговлю с Востоком.

Когда выяснилось, что немецкие крестоносцы не смогут овладеть русскими землями, немецкое купечество северогерманских городов поспешило заключить с Новгородом торговый договор (1269), согласно которому торговля не должна была прерываться и во время военных столкновений[204]. Аналогичные формы торговых отношений установились с немецкими купцами и у Смоленска, Полоцка и Витебска. Это было вынужденным признанием политической силы и экономической значимости Руси.

Торговля с Русью велась, видимо, в больших масштабах, она лимитировалась следующей статьёй немецкого купеческого устава (так называемой «Скры»): «Никто не должен иметь права привозить во двор (немецких купцов в Новгороде) [товаров] более, как на тысячу марок серебра…»[205].

Купцов приезжало в Новгород немало, судя по тому, что они здесь, подобно русским купцам в немецких городах, имели свой двор с церковью, луга для коней[206] и ездили из Новгорода торговать в Карелию[207].

Прибалтийские народы оказывали яростное сопротивление захватчикам, которым приходилось также считаться с мощью Руси и нараставшими ударами со стороны Литвы.

Управлявший землёй ливов полоцкий князь не имел достаточно сил, чтобы изгнать крестоносцев, не смог он и удержать главные опорные пункты в латвийской земле — Кокнесе и Ерсику. Но полочане поддерживали ливов в их борьбе. Так, в помощь им был организован поход на Гольме, однако уничтожить немецкую крепость полочанам не удалось[208]. Русско-латгальские войска князя Вячеслава, правившего в Кокнесе, нанесли рыцарям ряд ударов[209], но в 1207 г., не получив помощи из Полоцка, они сожгли замок и ушли на Русь[210]; на месте старой крепости был построен немецкий замок.

Захватчикам приходилось опасаться также литовцев, зачастую выступавших совместно с русскими. Отдельные литовские князья в поисках добычи (пленников, скота, ценностей) издавна совершали регулярные походы на Латгалию, доходя до Валка и даже до Саккалы в земле эстов, и если прежде литовские князья сталкивались здесь с русскими, то теперь они вступали в борьбу с немецкими феодалами. Понятно, что русские князья стремились поддерживать мир с литовскими князьями.

Русские войска из Ерсике совместно с литовцами[211] совершали успешные набеги на немецкие укрепления в латвийской земле, доходя до окрестностей Риги[212]. Использовали литовцы в своих целях и главный замок в земле селов — Селпилс. Литовские отряды неоднократно, иногда при поддержке ливов, нападали на немцев, нанося им немалый урон[213]. Потери немецких рыцарей были настолько велики, что епископ Альберт чуть ли не ежегодно ездил в Германию набирать пополнение[214]. Однако литовские набеги не остановили немецких захватчиков, которым удалось занять Селпилс (1208).

В следующем году, сосредоточив большие силы, ливонские рыцари неожиданным ударом овладели городом Ерсике, буквально опустошившего. Сам немецкий хронист откровенно сообщал: «Тот день все войско оставалось в городе, собрало по всем его углам большую добычу, захватило одежду, серебро и пурпур, много скота, а из церквей колокола, иконы, прочее убранство, деньги и много добра… На следующий день, растащив все, приготовились к возвращению, а город подожгли»[215].

Таким образом, немецкие феодалы закрепились на латвийских землях ливов, селов и южных латгалов. Угроза нависла над куршами и земгалами, которые активнее включились в борьбу с захватчиками. Курши нападали на немецкие корабли, а летом 1210 г. предприняли большой поход на Ригу, едва не заняв её[216].

Немецкие рыцари отправили посольство в Полоцк, к князю Владимиру. Дав обязательство выплачивать Полоцку ливскую дань, они склонили князя подписать «вечный мир». В своей политике Орден широко использовал не только междоусобную борьбу правителей прибалтийских народов, но и разобщённость отдельных русских князей. Подписывая мир, полоцкий князь не интересовался тем, какие последствия это может иметь для Новгорода. А между тем крестоносцам важно было получить передышку на Двине, с тем чтобы укрепить свои позиции в земле эстов, куда они также стали проникать. «И рады были все, — писал немецкий хронист, — что теперь безопаснее могут воевать с эстами…»[217].

Расширяя захваченную территорию, немецкие феодалы проникли и в землю северных латгалов и основали здесь рыцарский замок Венден (на месте древнего укрепления Цесис), создав этим постоянную угрозу не только Латгалии, но и землям Южной Эстонии. Замок стал главным центром ливонских крестоносцев: Провоцируя разногласия между правителями ливов, латгалов и эстов, крестоносцы организовали нападение на землю эстов[218]. Приближение крестоносных грабителей к коренным русским землям вызвало ответные мероприятия русских князей.

Неустойчивость политических отношений в Новгороде, обострение борьбы новгородского боярства с владимиро-суздальскими князьями, а также обособленность Пскова, Полоцка и Смоленска не могли не отразиться отрицательным образом на обороне подвластной Северо-западной Руси прибалтийской территории. Походы в Прибалтику совершались довольно часто, но у русских князей не было единой и чёткой военно-политической программы действий.

Новгородцы предприняли в 1209 г. большой поход в эстонскую область Торма (земля Вайга), расположенную на западном берегу Чудского озера (Пейпси), а зимой 1210 г. двинулись в область Уганди и осадили город Отепяа. По условиям мира с эстами новгородцы «крестили некоторых из них своим крещением, получили четыреста марок ногат… и возвратились в свою землю»[219].

Подтвердив свои права на эстонские земли, новгородское правительство решило упрочить свою власть массовым крещением эстов (как это сделали псковские бояре в северной части Латгалии — Талаве в 1207 г.)[220], чтобы политически затруднить продвижение немецких феодалов. Это была чрезвычайная мера[221].

Занятие меченосцами в 1211 г. крепости Феллина (Вильянди), которую эстонцы самоотверженно защищали, и разорение области Саккала[222] вызвали выступление эстов всего побережья вплоть до Вирумаа (т. е. Ляанемаа, Линданисе, Сааремаа). Стремясь использовать ливов против эстов, крестоносцы даже пошли на уступки ливам, уменьшив им повинности[223]. В следующем году рыцари доходили уже до реки Эмайыги (Эмбах) и были в непосредственной близости от русских земель.

В 1212 г. новгородское боярство организовало новый поход в землю эстов, в котором участвовали войска псковского и торопецкого князей, предводительствуемые Мстиславом Удалым. Соединённое войско насчитывало, по данным немецких источников, 15 тыс. человек. Русское войско прошло через Ярвамаа, центральную часть Эстонии, к морю, до города Варбола (в земле Харьюмаа); эсты «поклонишася» Мстиславу Удалому, и он собрал с них дань, по данным немецкой хроники, в сумме 700 марок ногат[224]. Как видим, новгородское боярство не было в состоянии организовать контрнаступление против рыцарей. Однако оно добивалось сохранения своих прав в земле эстов. В том же году литовцы совершили нападение на Нижнее Подвинье[225].

Вторжения немецких войск в страну эстов всё учащались. В 1215 г. рыцари из Вендена с подвластными отрядами предприняли поход на Уганди и Вайгу, «не щадя никого: мужского пола всех перебили, женщин и детей увели в плен и… весело возвратились домой со всей добычей»[226]; затем из Риги состоялся первый поход на остров Сааремаа[227], население которого своей борьбой затрудняло агрессивные действия Ордена в Рижском заливе. К этому времени рыцарям удалось захватить эстонские земли Уганди, Саккала и Соонтага.

Несколько упрочив свои позиции в земле эстов, епископ Альберт ещё в 1212 г. добился прекращения выплаты дани, которую он «иногда платил за ливов» Полоцку. По условиям нового соглашения князь Владимир утратил Нижнее Подвинье; лишь купцам оставался «открыт свободный путь по Двине»[228].

Продвижение крестоносцев в земли эстов наталкивалось на упорное сопротивление как эстов, так и Руси. В эти годы складывается русско-эстонский союз, направленный против крестоносцев. Эстонские правители стали искать помощи против немецких захватчиков на Руси. Эсты «послали к королю полоцкому Владимиру просить, чтобы он с многочисленным войском пришел осаждать Ригу, а сами обещали в это время теснить войной ливов и латгалов (подчинённых немецким феодалам), а также (с помощью жителей Сааремаа) запереть гавань» Даугавгриве[229].

Князь Владимир, который «всегда стремился разорить ливонскую церковь», одобрил предложение эстов. Он, отправил послов на Русь и в Литву и созвал большое войско из русских и литовцев. Подготавливался крупный поход, но в день выступления Владимир внезапно умер, и поход расстроился. Однако 1216 год примечателен как год, когда началось оформление русско-эстонского союза, направленного против немецких захватчиков.

Русская политика в земле эстов активизировалась. В этом же году псковские власти выступили против эстов Уганди, которые были завоёваны и крещены Орденом: псковские бояре «потребовали у них (эстов) оброка и податей»[230]. Походом к Отепяа псковичи добились своего. Крестоносцы же по уходе псковичей в свою очередь пришли под Отепяа, соорудили здесь сильно укреплённый замок и поставили гарнизон[231].

В 1216 г. Новгород и Псков стали подготавливать крупное наступление, чтобы изгнать врага из Эстонии. Были отправлены русские послы «по всей Эстонии, чтобы шли эсты осаждать тевтонов в Отепяа»; на призыв русских откликнулись не только жители Сааремаа и Харьюмаа, но и жители Саккалы, «уже давно крещёные (немецкими захватчиками), надеясь таким образом сбросить с себя иго тевтонов…»[232].

Новгородско-псковские войска в 1217 г. осадили город Отепяа; их поддерживали эстонские отряды, в том числе и с острова Сааремаа[233]. Осада длилась 17 дней. На помощь осаждённым ливонский магистр привёл главное войско; оно сумело прорваться в город, правда понеся немалый урон[234]. Однако приход подкреплений не спас рыцарей от поражения: «Из-за множества людей и коней сделался голод в замке, недостаток съестного и сена, и стали кони объедать хвосты друг у друга». На третий день немецкое войско сдалось и должно было оставить замок[235]. Видимо, эта победа русско-эстонских сил восстановила русские права в земле эстов, так как епископ Альберт был вынужден отправить послов в Новгород и в Саккалу для утверждения мира, заключённого в Отепяа.

Но русские шли на заключение мира с целью подготовить новое наступление на крестоносцев. По свидетельству немецкого хрониста, новгородские правители «пренебрегли и просьбами епископа и миром с тевтонами, а сговаривались с эстами, обдумывая способы, как бы раздавить тевтонов…»[236]. Удар крестоносцам был нанесён сильный, потому что епископ Альберт срочно направился в Германию набирать пополнение и привёз много новых войск.

Тогда же «эсты отправили русским много даров, прося придти с войском…». Новгородские послы сообщили, что помощь будет прислана. «И обрадовались эсты и послали людей по всей Эстонии и собрали весьма большое и сильное войско и стали у Палы в Саккале»[237]. Возглавил эстов князь и старейшина земли Саккала — Лембиту. Он собирал силы со всей Эстонии, к нему стекались воины из Харьюмаа, Вирумаа, земли Ярвамаа, Саккалы и других областей. Шеститысячное войско стояло в Саккале, близ Вильянди, ожидая прихода русских полков[238]. Но магистр Волквин, собравший трёхтысячное войско и вспомогательные отряды ливов и латгалов, сумел разбить эстов (в бою погиб Лембиту) и, разорив область Саккала, ослабил центр их сопротивления. Южная Эстония вновь попала под иго немецких феодалов.

Однако «великая война русских и эстов против ливонцев» разгоралась всё сильнее: войско новгородского князя Всеволода Мстиславича предприняло большой поход на Венден, бывший форпостом крестоносцев, нападавших на Восточную Эстонию. По немецким данным, в походе участвовали и псковичи; из эстов после поражения у Саккалы смогли выступить лишь жители Харьюмаа, одновременно отряды с острова Сааремаа напали на владения немцев в устье Двины[239]. Русское войско насчитывало 16 тыс. человек: оно разбило дозоры рыцарей («сторожи») и после двухнедельной осады Вендена возвратилось домой[240]. Таким образом, осада Вендена явилась внушительной демонстрацией сил.

В 1219 г. по призыву епископа Альберта в Северную Эстонию вторглись войска датского короля Вальдемара, подкреплённые силами его вассала — Вацлава I, правителя Рюгена и части Померании[241]. Они захватили часть территории эстов и построили на месте древней эстонской крепости Линданисе новую, назвав её Ревель. Датские короли давно стремились обосноваться в Эстонии; они, как и шведские правители, не раз покушались на независимость эстов, которые отвечали жестокими набегами на датские и шведские владения[242].

Вторжение датских феодалов серьёзно ухудшало позиции русских в Эстонии: во-первых, потому, что датчане постоянно грозили Северной Эстонии, во-вторых, потому, что во всех русских походах против немецких рыцарей датская крепость оставалась у них на фланге. Датские феодалы вели себя в стране эстов так же, как и немецкие; они захватывали земли, порабощали и крестили население. Тех, кто был уже крещён меченосцами, датчане перекрещивали, а тех, кто принимал крещение у немцев после прихода датчан, они вешали как государственных преступников[243]. Этот факт является лишним свидетельством того, что призыв к крещению язычников был лишь лозунгом грабежа, а принятие христианства имело в глазах завоевателей чисто политическое значение как признание их власти. Датские феодалы, несмотря на ожесточённое сопротивление эстов, захватили (1220) также Харьюмаа, Вирумаа и Ярвамаа, а несколько позднее и Ляанемаа, т. е. всю северную часть Эстонии.

Но среди грабителей не было единства. В частности, возник конфликт между Ригой и датскими феодалами. Датский король запретил городу Любеку давать корабли для подвоза подкреплений в Ригу, т. е. блокировал её, и в 1221 г. епископ был вынужден признать власть Вальдемара над Эстонией и Ливонией[244]. Это привело к усилению наступления немецко-датских захватчиков.

В то же время на Руси, в Великом Новгороде, постепенно начало вновь возрастать влияние владимиро-суздальских князей, что не могло не сказаться на укреплении новгородских вооружённых сил. В 1221 г. владимирский князь Юрий Всеволодович отправил в Новгород своего, брата Святослава, и тот предпринял новый поход на Венден: «Идоша новгородьци со Святославомь ко Кеси (от латвийского — «Цесис»), и придоша Литва в помочь же; и много воеваша, но города не възяша»[245]. Немецкий хронист сообщает, что русские, разорив венденский посад (внешний город), опустошили также немецкие владения в области Турайда, расположенной в непосредственной близости от Риги, и «где русские нанесли меньший вред, там приложили руку литовцы»[246]. В том же году немецкие феодалы совершили набег через эстонскую область Вирумаа за реку Нарову, в Ингрию, подвластную Новгороду[247].

Всё происходившее в то время в Восточной Прибалтике ясно свидетельствует, что Русь, несмотря на её раздробленность, являлась единственной силой, которая могла положить предел немецкому натиску. Не случайно народы, отражавшие удары рыцарей (литовцы, эстонцы, латыши), искали помощи Руси.

Исторические судьбы Руси сложились так, что именно в это время, когда она готовила наступление на немецких и датских феодалов, ей был нанесён первый и весьма серьёзный удар с востока, со стороны татаро-монгольских захватчиков. Этот удар не мог не отразиться и на положении в Прибалтике. Для уяснения перемен во внешнеполитическом положении Руси необходимо рассмотреть события, происшедшие на востоке от её границ.

Глава третья Образование Монгольского государства Борьба народов Центральной и Средней Азии за независимость Вторжение татаро-монгольских захватчиков в Закавказье и Восточную Европу. Битва на Калке

В начале XIII в. в Центральной Азии среди монгольских племён возникло государство, которое в дальнейшем сыграло глубоко отрицательную роль в истории значительной части человечества.

Монголы занимали обширную территорию, которая простиралась от озера Далай-Нор до западных отрогов Алтайских гор; северной границей их владений было озеро Байкал и верховья Енисея и Иртыша; монголы обитали частично и к югу от пустыни Гоби, близ Великой Китайской стены. По имени наиболее могущественного племени всех монголов часто называли татарами.

Монгольский народ, народ пастухов-кочевников, звероловов и рыбаков, веками боровшийся с трудными природными условиями, вышел на историческую арену отнюдь не как завоеватель. Учёные проследили основные этапы прогрессивного процесса объединения разрозненных племён в монгольскую народность, выяснили, каким образом социально-экономическое развитие местного общества привело к имущественному неравенству, укреплению власти степной, скотоводческой знати за счёт угнетения массы простого народа, к образованию государства.

Во главе возникшего Монгольского раннефеодального государства стояла степная знать (нойоны), располагавшая огромными пастбищами и стадами. Она богатела, эксплуатируя массу зависимых мелких скотоводов, а также рабов из числа военнопленных[248]. Монгольская знать опиралась на военные отряды из дружинников (нукеров). Ища средств укрепить свою власть, татаро-монгольские феодалы собрались на курултай (съезд) на реке Ононе и провозгласили одного из виднейших представителей аристократии — Темучина — всемонгольским правителем, великим ханом, под именем Чингис-хана (1206).

Власть великого хана была огромна; управление отдельными частями государства распределялось между его родственниками, в строгом подчинении у которых находилась знать с дружинами и масса зависимых людей. Вся эта иерархия соответствовала одновременно и военной организации, состоявшей из «тем» (10 тыс.), «тысяч», «сотен» и «десятков» воинов, укомплектованных из трудящихся скотоводов.

Великого хана окружала личная гвардия. Многочисленное войско было подчинено суровой дисциплине. Такая организация управления и войска служила татаро-монгольским феодалам средством для удержания земель и скота, отнятых у трудящихся, для порабощения самих трудящихся монголов и для завоевания территорий соседних народов. Монгольская держава сложилась как конгломерат племён и народностей, лишённый экономической основы. Законом монголам служила «яса» — записи норм обычного права, поставленного на службу государству. Столицей татаро-монголов стал город Каракорум на реке Орхон, притоке Селенги.

С началом грабительских походов, в которых феодалы искали средства пополнить свои доходы и владения, наступил новый период в истории монгольского народа, гибельный не только для завоёванных народов соседних стран, но и для самого монгольского народа. Сила Монгольского государства заключалась в том, что оно возникло в местном феодальном обществе на ранних ступенях его развития, когда класс феодалов ещё единодушно поддерживал завоевательные стремления великих ханов. В своём наступлении на Среднюю Азию, Кавказ и Восточную Европу монгольские захватчики встретили уже феодально-раздробленные государства, расколотые на множество владений. Междоусобная вражда правителей лишила народы возможности оказать вторжению кочевников организованный отпор.

Монгольское завоевание справедливо рассматривалось современниками как величайшее бедствие. Массовое истребление населения и разрушение почти всех крупных городов монгольские правители сделали принципом своей политики. Этим они старались низвести покорённые страны до уровня своего кочевого быта, предотвратить возможные попытки сбросить их власть и вызвать панику в ещё не завоёванных землях.

За короткий срок татаро-монгольские войска завоевали Сибирь — земли бурят, якутов, ойротов и др., простиравшиеся на запад до впадения Тобола в Иртыш, а также земли киргизов (которые упорно сопротивлялись врагу с 1207 г. по 1209 г.) и уйгуров (1211). Так началось захватническое наступление татаро-монгольских феодалов на территорию нашей страны, продолжавшееся свыше 30 лет (1207–1240).

Закрепившись в Сибири, монгольские правители вторглись со своими полчищами в Северо-западный Китай и после нескольких лет кровопролитных боёв заняли его главные центры, включая Пекин (1215). Большое значение для Монгольского государства имело то, что захватчики вывезли из Китая различного рода вооружение, осадные машины, а главное, людей, которые умели не только пользоваться этими машинами, но и создавать их[249]. Страна была страшно опустошена. Но борьба в Северо-западном Китае продолжалась ещё много лет, до 1234 г., когда пало Цзиньское государство чжурджэней. Южный Китай, где народ также стойко отражал натиск чужеземных захватчиков, татаро-монгольским феодалам удалось захватить лишь к 1280 г. На китайский народ пало тяжёлое монгольское иго (1280–1368). Следовательно, в то время, когда народы нашей страны вели героическую борьбу против татаро-монгольских захватчиков, с ними мужественно сражался и великий китайский народ.

Уже первые наступательные действия монгольской знати вызвали сопротивление народов завоёванных стран, не раз перераставшее в открытые восстания. К сожалению, мы располагаем, как правило, источниками (хрониками), написанными людьми, бывшими на службе у монгольских ханов. Но даже и в этих хрониках можно найти некоторые сведения об освободительной борьбе народов. Так, например, из летописи Рашид-ад-Дина (1247–1318), придворного хрониста Чингизидов[250], правивших в Персии, узнаём о том, что киргизский народ не покорился монгольским ханам и продолжал борьбу. Хронист сообщает, что в начале 1218 г. Чингис-хан посылал своего сына Джучи с войском, «чтобы [тот] снова захватил область киргизов, которая [вторично] восстала»[251].

Ещё ярче борьба народных масс — предков туркменского, таджикского, казахского и узбекского народов с иноземными захватчиками вырисовывается в Средней Азии. Воспользовавшись тем предлогом, что на хорезмийской границе в городе Отраре[252] был истреблён монгольский торговый караван (1218), Чингис-хан двинул около 200 тыс. воинов на Среднюю Азию. По пути были разбиты найманы и заняты главные центры Семиречья — Баласагун и Кашгар. Правивший в Средней Азии хорезмшах Мухаммед имел сил не меньше, чем татаро-монгольские феодалы, но он враждовал с собственной знатью и не возглавил борьбу: покинув Мавераннахр, он предоставил города защите гарнизонов. Войска Чингис-хана не смогли (в сентябре 1219 г.) с ходу взять Отрар, горожане отбили их приступы. Оставив большое войско для осады Отрара, Чингис-хан направил свои рати вниз и вверх по Сыр-Дарье, а также на Бухару и Самарканд.

В Средней Азии упорное сопротивление захватчикам оказывали крестьяне и городские пешие ополчения, тогда как местная знать, купечество, связанное с транзитной торговлей, правители городов, верхи мусульманского духовенства спешили вступить в переговоры с врагом и ценой предательства сохранить свою жизнь и имущество.

Войско Джучи, двигаясь вниз по Сыр-Дарье, захватило города Сугнак[253], Узгенд, Барчанлыгкент и Ашнас[254]; далее враги заняли Дженд и Янгикент. Из хроники Рашид-ад-Дина узнаём, что во всех этих городах во время осады простые люди («всякая чернь», «сброд», как презрительно именует их придворный хронист) стойко оборонялись и убивали лазутчиков, склонявших горожан к сдаче. Так было в Сугнаке, который татаро-монгольские войска штурмовали несколько раз, а заняв, «убили всех»[255]. Ашнас тоже обороняло народное ополчение, павшее в бою.

Напуганный правитель Дженда бежал, когда монгольская рать Чин-Тимура приближалась к городу, но «простонародье» встретило врага с оружием в руках. Взяв штурмом город, захватчики вывели на поле всех жителей и в первую очередь убили руководителей народной обороны — «несколько человек главарей», потом войско девять суток грабило город[256].

Знаменательное событие произошло под Янгикентом. Оно вновь отразило отношение народа к захватчикам. Овладев этим городом, монгольские власти по своему обыкновению занялись формированием из пленных и населения «хашара» — отрядов, служивших заслоном при наступлении и выполнявших тяжёлые осадные работы. Из кочевников-туркмен они собрали отряд в 10 тыс. человек и отправили его на помощь своему войску в Хорезм. В пути пленные восстали, перебили монгольскую стражу. Часть восставших погибла, «часть же их спаслась бегством и они ушли с другим отрядом (видимо, такого же происхождения — В.П.) в направлении Амуя и Мерва и там стали многочисленными»[257], т. е. нашли поддержку в народе.

Другое монгольское войско двинулось от Отрара на Бенакет и Ходжент[258]. Оборона Ходжента — яркая страница истории борьбы за независимость народов Средней Азии. Оборону города возглавил местный эмир Тимур-мелик, которого даже Рашид-ад-Дин называет «человек-герой (бахадур), очень мужественный и храбрый». О Тимур-мелике были сложены народные сказания, одно из которых, по-видимому, использовал Рашид-ад-Дин.

Из его хроники узнаём, что после падения города Тимур-мелик с отрядом в тысячу человек укрепился на острове посредине Сыр-Дарьи. Татаро-монголы пытались насыпать дамбу, но Тимур-мелик распорядился построить 12 баркасов, в которых влажный войлок, обмазанный глиной с уксусом, защищал воинов сверху, а для стрельбы были оставлены оконца. Ежедневно ранним утром выходили шесть таких баркасов; защитники Ходжента «ожесточенно сражались», и на них «не действовали ни стрелы, ни огонь, ни нефть»; они разрушали то, что строили монгольские войска. Кроме того, Тимур-мелик «и по ночам учинял на монголов неожиданные нападения, и войско их изнемогало от его руки». Когда сопротивляться стало невозможно, отряд Тимур-мелика на 70 судах двинулся вниз по реке. Татаро-монголы пустились преследовать его по берегам. Если врагам удавалось приблизиться, отряд «отгонял их ударами стрел, которые, подобно судьбе, не проносились мимо цели»; в Бенакете монгольские войска пытались перегородить реку цепью, но воины Тимура прорвались, и «войска с обоих берегов реки сражались с ним все время, пока он не достиг пределов Дженда и Барчанлыгкента». Здесь войска Джучи приготовили ловушку: они «связали понтонный мост, установили метательные орудия и пустили в ход самострелы».

Узнав о засаде, Тимур-мелик высадился на берег и со своим отрядом направился в Хорезм. В схватках с преследователями большинство его соратников было перебито.

Добравшись до Хорезма, Тимур-мелик собрал здесь небольшой отряд, с которым выступил к Янгикенту. Ворвавшись в город, он «убил находившегося там [монгольского] правителя и вернулся обратно». Следующий поход он предпринял к Каспию. Так в течение некоторого времени он «по-прежнему проявлял доблесть и смелость», а затем после 1221 г. уехал в Сирию.

«Когда огни смут угасли, любовь к родине послужила ему причиной возвращения», и он несколько лет прожил в Оше[259], а затем прибыл в Ходжент. «Известие о том, что Тимур-мелик жив, распространилось», но монгольские власти долго не могли найти его, так как народ оберегал своего героя. Однако он всё же попал в руки монгольского наместника, стойко перенёс пытку и был убит[260]. Так погиб мужественный защитник родины, который сражался с врагом на территории Мавераннахра.

Горожане Отрара, оставшись в тылу, пять месяцев выдерживали осаду монгольских полчищ. После падения города в течение целого месяца держалась цитадель. Защитники Отрара нанесли немалый урон врагу.

Между тем главные силы монгольских войск во главе с Чингис-ханом, захватив Нур[261], подступили к Бухаре, одному из крупнейших культурных центров Средней Азии. Хотя в городе находился 20-тысячный гарнизон, местная знать, отказавшись от борьбы, сдала город Чингис-хану. Захватив городские сокровища, Чингис-хан «приказал поджечь городские кварталы, и в несколько дней большая часть города сгорела…» Часть горожан укрылась в крепости и продержалась в ней 12 дней[262]; в конце концов крепость была разрушена, а её защитники перебиты.

Следующий удар врага был направлен против Самарканда. Здесь имелся огромный гарнизон, но когда монгольские рати подступили к Самарканду, то с ними сразилось лишь пешее ополчение горожан, при этом «с обеих сторон было перебито множество людей»[263]. На следующий день городская знать открыла ворота врагу. Население было выведено в степь, захватчики «перебили множество людей», разграбили город, крепостную стену «сравняли с дорогой». Цитадель города пала в результате штурма. Оставалась ещё соборная мечеть, в которой укрылось около тысячи воинов. После кровопролитной схватки враги «сожгли мечеть со всеми теми, кто в ней находился». Китайский путешественник монах Чан-Чунь, проезжавший здесь в сентябре 1222 г., отметил, что в Самарканде осталось не более четвёртой части прежнего населения[264].

Далее монгольские войска с севера и востока ворвались в Хорезм. Однако захватить с одного удара местную столицу (Ургенч) им не удалось. Попытка отвести от города воды Аму-Дарьи стоила им потери 3 тыс. воинов, а горожане, окрылённые успехом, «стали более ревностны в бою и более стойки в сопротивлении». Хорезмийцы, сообщает хронист, «перебили множество монгольского войска, так что говорят, что холмы, которые собрали тогда из костей [убитых], еще теперь стоят в окрестностях старого города Хорезма». Осада затягивалась, монгольские воеводы Джучи и Чагатай не могли преодолеть сопротивления горожан, и «дело войны пришло в упадок».

После неудачной семимесячной осады Ургенча Чингис-хан двинул сюда огромное войско. Но измученные осадой, горожане не сложили оружия. «Население города кинулось к воротам и в начале улиц и кварталов начали снова сражение.

Монголы сражались жестоко и брали квартал за кварталом и дворец за дворцом, сносили их и сжигали, пока в течение семи дней не взяли таким способом весь город целиком». Собрав уцелевших горожан, захватчики отделили ремесленников, а «остаток людей разделили между воинами, чтобы те их перебили»[265].

Разорив города Кеша[266], Нахшеб[267] и Термез[268], монгольские полчища продвинулись на юг и вышли к Мерву. Большая часть местной знати бежала, но горожане решили защищаться. Оборону возглавил один из горожан — туркмен Бука. Глава местного духовенства, предательски призывавший к покорности монгольским захватчикам, был убит возмущенными горожанами. Однако правитель Мерва сдал город врагу. Мерв был разорён.

Так в течение 1219–1221 гг. сражались за независимость народы Средней Азии. За скупыми сообщениями персидских и арабских хронистов скрыта героическая борьба горожан и крестьян, преданных своими правителями, борьба за землю, орошённую потом поколений тружеников, за города, возведённые и укреплённые трудом ремесленников. Сотни тысяч людей были убиты и порабощены; были сожжены, уничтожены многие города с замечательными памятниками архитектуры — дворцами, мечетями, хранилищами драгоценных рукописей. Обширные области были разорены, преданы запустению.

Однако народы не покорились сильному врагу. Пример тому — горожане Мерва. Монгольские воеводы не оставили в Мерве большого гарнизона. Когда основные монгольские силы отошли от города, население восстало и изгнало захватчиков. Новое монгольское войско окончательно разрушило Мерв. Надолго заглох Мервский оазис.

Борьбу вели и жители Самарканда, где, как видно из сообщений упомянутого выше Чан-Чуня, «шайки разбойников» доставляли захватчикам немало забот[269]. То же происходило и в соседних странах; например, о жителях Балха Чан-Чунь пишет, что они, «взбунтовавшись, бежали»[270]. Позднее произошло крупное восстание в Бухаре.

Продолжая своё наступление, татаро-монгольские захватчики разгромили земли Афганистана и Северного Ирана. Иранский народ также героически защищал родину. Например, при обороне Казвина, где жители «дрались по своему обыкновению внутри города на ножах», с обеих сторон было убито около 50 тыс. человек.

Опустошив Северный Иран, часть монгольского войска, предводительствуемая Джэбе и Субэдеем, в конце 1220 г. вторглась в Азербайджан. После жестоких осад и штурмов пали города Салмас, Хой, Нахичеван и др.; ценой огромного выкупа уцелел Тебриз; в Северном Азербайджане был разрушен Байлакан. Народы Кавказа стойко защищали свои города[271]. Обычны сообщения летописцев о том, что в городах «большинство было перебито», что «перебили больших и малых». Когда в Байлакане знать готова была сдать город, то, по словам историка Мирхонда (XV в.), «городская чернь», т. е. простой народ, убила монгольского лазутчика и настояла на защите города. Байлакан был взят приступом, разрушен до основания и оставался необитаемым до начала XV в.

Перезимовав в Муганской степи (к юго-востоку от слияния рек Куры и Аракса), монгольские отряды в 1222 г. осадили Ганджу[272], но, встретив энергичный отпор, ограничились выкупом. Затем они двинулись в Грузию. Грузино-армянское войско во главе с царём Георгием IV Лаша и полководцем Ивана Мхаргрдзели смело встретило врага, но было разбито[273]. Сопротивление народа в горных районах заставило захватчиков вернуться в Северный Азербайджан, где после долгой обороны пала Шемаха, столица Ширвана.

Использовав предательство местной знати, монгольские войска обошли Дербент и вступили в землю алан (осетин). Осетины и половцы встретили врага с оружием в руках, но татаро-монголы расстроили их союз и разбили противников поодиночке. Преследуя половцев, они вторглись на Крымский полуостров, где захватили город Судак. Половецкая орда, кочевавшая между Волгой и Днепром, во главе с сыном Кончака Юрием потерпела поражение и бежала за Днепр.

Половецкие ханы, кочевавшие к западу от Днепра, во главе с ханом Котяном спешно приехали к Мстиславу Удалому, зятю Котяна, княжившему тогда в Галицкой земле. Ханы заявили Мстиславу: «Нашу землю сегодня захватили татары, а ваша завтра взята будет». Князь Мстислав разослал всем русским князьям предложение съехаться в Киев для обсуждения сложившегося положения[274]. Но некоторые русские князья, занятые внутренними распрями, не откликнулись на призыв Мстислава Удалого. На совет в Киев собрались Мстислав Романович киевский, Мстислав Мстиславич галицкий, Мстислав Святославич черниговский и козельский — «старейшины в Русской земли»[275], а также другие князья. Владимиро-суздальский князь Юрий Всеволодович отказался приехать. Возможно, что он был занят подготовкой похода против Ордена. Князья отвергли мирное предложение татаро-монгольских воевод, направленное на раскол русско-половецкого союза, и решили выступить против врага[276].

В поход двинулись киевские, галицкие, черниговские, смоленские, волынские и другие русские полки, а также половцы. Войско было значительным по размерам, но разобщённым по организации: не было единого начала, каждый князь сражался сам по себе, а любой феодал мог по своей воле покинуть поле боя. Это привело к роковым последствиям. Русские полки спустились по Днепру, перешли его у Олешья и двинулись на восток. Дружины Мстислава Удалого и Даниила Романовича разбили передовой татаро-монгольский отряд. Двигаясь вслед за ним, русские, рати 31 мая 1223 г. на берегу реки Калки столкнулись с основными силами противника[277].

Когда русские, возглавляемые Мстиславом Удалым, вместе с половцами двинулись на противника, киевский князь задержал свои полки, так как был в ссоре с Мстиславом.

Произошло кровопролитное сражение. Половцы не выдержали удара, отступили и внесли расстройство в русские ряды[278].

Поэтому последние «не успеша бо исполчитися противу» татар. Бой был отчаянный: «И бысть сеча зла и люта». Но силы были неравными, ибо киевский князь Мстислав так и не вступил в бой: он укрепился на горе над Калкой и оставался безучастным зрителем разгрома русских дружин. Русские полки были разбиты, убито шесть князей, из простых воинов вернулся лишь каждый десятый[279].

Разбив главное войско, враги окружили лагерь незадачливого киевского князя и в течение трёх дней осаждали его. Наконец, Мстислав вынужден был сдаться, положившись на обещание отпустить его с войском домой. Однако враги нарушили обещание: всё русское войско было истреблено, а князья зверски убиты.

Так жестоким поражением закончилась первая встреча объединённых русских войск и половцев с татаро-монгольскими захватчиками. «И погыбе много бещисла людей, — писал новгородский летописец, — и бысть вопль, и плачь и печяль по городом и по селом… Татары же возвратишаяся от реки Днепра; и не сведаем, откуда суть пришли и кде ся деша опять»[280]. Татаро-монгольские отряды было двинулись вверх по Днепру, но, не доходя Переяславля, повернули обратно — их силы были подорваны битвой на Калке.

На обратном пути они потерпели серьёзное поражение от волжских болгар. Об этом поражении молчат официальные монгольские хроники, но арабский историк Ибн-ал-Асир сообщает, что жители Болгара, узнав о приближении монголов, «в нескольких местах устроили им засады» и перебили множество врагов, из которых уцелели «только немногие»[281]. Через степи нынешнего Казахстана татаро-монголы вернулись в «коренной юрт», т. е. в Монголию.

Весть о вторжении монгольских войск и о битве на Калке быстро распространилась по Европе; о ней сообщается и в персидских и арабских хрониках. Это событие получило отражение и в китайской летописи Юань-ши, где говорится, что Субэдей дошёл с войском «до реки А-ли-ги, где встретился с старшим и младшим Ми-чи-сы-лао [Мстиславами] и одним боем заставил их сдаться»[282]. В памяти нашего народа битва на Калке осталась как событие, после которого «Руская земля седить невесела»[283]. Наш народный эпос именно с этой битвой связал гибель русских богатырей, когда могучие витязи после долгой и кровопролитной битвы впервые отступили и решили укрыться от врага. Они

Глава четвёртая Падение Тарту (Юрьева) и борьба с немецкими захватчиками в Восточной Прибалтике

Немецкие захватчики в Риге рассчитывали, что уничтожение отборных русских войск позволит рыцарям продвинуться далее на восток[285].

Наступал решающий этап борьбы с немецкими феодалами в стране эстов. Понимая это, немецкие и датские феодалы объединяли свои силы. Ещё в 1222 г. германский император Фридрих II признал «права» Ордена на земли вне Ливонии, а в 1223 г. датский король Вальдемар вернул епископу и Ордену «права» на Саккалу и Уганди, «с тем однако, чтобы они всегда были верны ему и не отказывали его людям в помощи против русских и против язычников»[286].

В 20-х годах землю эстов вновь охватило восстание против крестоносных поработителей. Инициатива исходила от жителей острова Сааремаа, где датский король соорудил свой замок. Сааремаасцы разрушили его и направили послов во все земли эстов с призывом «сбросить с себя иго датчан». Они «учили людей строить осадные машины… и прочие военные орудия. И пришла беда в страну», — горестно заключает немецкий хронист.

Поднялись приморские области Ляанемаа, Гаррия, а также Саккала, Вирумаа, Ярвамаа и Уганди. «По всей Эстонии и Эзелю (Сааремаа) прошел тогда призыв на бой с датчанами и тевтонами, и самое имя христианства было изгнано из всех тех областей, — признаёт немецкий хронист. — Русских же из Новгорода и из Пскова эсты призвали себе на помощь, закрепили мир с ними и разместили — некоторых в Дорпате (Юрьеве), некоторых в Вилиендэ (Вильянди), а других в других замках, чтобы сражаться против тевтонов…» При этом эсты «разделили с ними (русскими) коней, деньги, все имущество братьев-рыцарей и купцов и все, что захватили, а замки свои весьма сильно укрепили»[287]. «И начались вновь войны на всем пространстве Эстонии»[288].

Русско-эстонские силы нападали на немецкие укрепления. Так, под руководством русских были опустошены немецкие опорные пункты в землях Метсеполе, Турайда и других к северо-востоку от Риги[289]. Крестоносцы, подтянув свежие силы из Германии, а также заставив идти в поход отряды ливов и латгалов, направились в землю эстов. Пользуясь техническим превосходством закованного в железо рыцарского войска, ливонцы разбили эстонское войско на реке Имере, и хотя «эсты сопротивлялись весьма храбро», им пришлось отступить и укрыться в Вильянди. Рыцари окружили эту крепость и осаждали её в течение 15 дней, неся большие потери от крепостных метательных орудий, но недостаток воды заставил осаждённых прекратить сопротивление. Гарнизон крепости был беспощадно истреблён, «что касается русских, бывших в замке…, то их после взятия замка всех повесили перед замком на страх другим русским»[290].

Угроза свободе эстонской земли продолжала возрастать. Тогда старейшины из Саккалы были посланы «в Руссию с деньгами и многими дарами попытаться, не удастся ли призвать королей русских, на помощь против тевтонов и всех латинян». Наиболее значительными силами в то время располагал владимиро-суздальский князь Юрий Всеволодович, укрепивший своё влияние и в Новгороде. Защита новгородских политических и торговых интересов в Прибалтике входила в круг его внешнеполитических задач.

В 1223 г. он отправил во главе с Ярославом Всеволодовичем своё войско, к которому присоединились новгородские и псковские полки[291].

Немецкий хронист уточняет, что князь Ярослав из Руси пришёл к Юрьеву, где жители поднесли ему «большие дары» и передали «братьев-рыцарей и тевтонов, которых держали в плену, коней, балисты и многое другое, прося помощи против латинян. И поставил король в замке своих людей, чтобы иметь господство в Уганди и во всей Эстонии»[292]. То же сделал он в Отепяа. Затем 20-тысячное русское войско вместе с отрядами эстов, собравшихся из разных частей страны, двинулось на Ревель.

В течение месяца русско-эстонские войска осаждали Ревель, повсеместно уничтожая немецких захватчиков. Занять крепость не удалось, и русское войско вернулось в свою землю. Этот наиболее крупный поход, организованный после битвы на Калке, вновь показал, что для успешной борьбы с немецко-датской агрессией требуется объединение значительно больших сил.

В том же году новгородское правительство и владимиро-суздальский князь послали в Юрьев князя Вячеслава (который когда-то правил в Кокнесе), дав «ему денег и двести человек [лучников] с собой, поручив господство в Юрьеве и других областях…». Юрьевцы, по словам немецкой хроники, приняли его «с радостью, чтобы стать сильнее в борьбе против тевтонов, и отдали ему подати с окружающих областей»[293]. Князь Вячко (Вячеслав) управлял областями Уганди, Вайга, Вирумаа, Ярвамаа, Саккала, т. е. большей частью земли эстов. Очевидно, были восстановлены русско-эстонские отношения, имевшие место до вторжения немецких захватчиков в землю эстов.

В 1224 г. немецкие феодалы предприняли большое наступление с целью уничтожить власть Новгорода над землёй эстов и поработить её. Походу предшествовала очередная поездка Альберта в Германию, откуда он, как всегда, прибыл «со многими пилигримами»[294]. Тогда же епископ вновь урегулировал споры с рыцарями о том, как делить завоёванные земли эстов. По новому соглашению треть земель поступала Альберту, треть — епископу Эстонии и треть — Ордену[295]. Захватчики совершали такого рода сделки до походов; этому их научил предшествующий опыт взаимных ссор, драк и измен.

Большое немецкое войско, подкреплённое отрядами ливов, разоряя Эстонию, наступало на Юрьев. Князю Вячко рыцари «предлагали свободный путь для выхода с его людьми, конями и имуществом, лишь бы он ушел…», но русские воины не покинули союзников в беде. Началась осада Юрьева, который плечом к плечу героически защищали русские и эсты. Немецкий хронист оставил подробное её описание.

Осаждавшие построили осадные машины, поставили поверх рва осадную башню и начали вести подкоп. Когда вал над подкопом обрушивался, башню продвигали вперёд, к стенам крепости. Русские и эсты из луков, баллист и метательных машин осыпали немцев стрелами и камнями, нанося им большой урон. Крестоносцы в свою очередь метали в город камни, огненные горшки. Осаждённые «построили свои машины и патерэллы против» немецких орудий, «а против стрел христиан (немцев) направили своих лучников и балистариев». И так бились много дней.

Ливонцы не давали осаждённым ни минуты отдыха. «Днем бились, ночью устраивали игры с криками… тевтоны били в литавры, играли на дудках и других музыкальных инструментах; русские играли на своих инструментах и кричали; все ночи проходили без сна»[296]. Когда немецкая башня приблизилась к крепостной стене, осаждённые в замке «зажгли большие огни, открыли широкое отверстие в вале и стали через него скатывать вниз колеса, полные огня, направляя их на башню и подбрасывая сверху кучи дров»; немцы сбивали пламя и в свою очередь подожгли мост.

Воспользовавшись тем, что «русские все сбежались к воротам для отпора», ливонцы бросились на крепостную стену, тесня оставшихся там эстов мечами и копьями. Так враг ворвался в Юрьев. Русские воины, оборонявшиеся дольше всего, наконец, были побеждены; они во главе с князем Вячко укрылись в детинце (центральное внутрикрепостное укрепление), где и пали в жестоком бою[297]. Немецкие захватчики «тотчас стали избивать народ, и мужчин и даже некоторых женщин, не щадя никого…», как свидетельствует сам немецкий хронист. Город Юрьев был сожжён.

В том же 1224 г. Новгород и Псков заключили мир с Ригой, по которому отношения в Эстонии оставались неурегулированными, но крестоносцы должны были признать права русских на землю латгалов, «а подать, которую те (русские) собирали в Талаве, возвратили им»[298]. Таким образом, падение Юрьева внесло существенные перемены в положение земли эстов: оно дало известный перевес немецким феодалам, получившим возможность жестоко подавить сопротивление эстов.

Папская курия организовала уже в 1224 г. «дерптское епископство», а новый епископ в том же году поспешил признать себя и вассалом германского императора, который взял под свою «защиту» всех «вновь обращенных» в Ливонии, Эстонии, Самбии, Пруссии, Земгалии[299]. Тогда же папская курия обратилась с воззванием «ко всем русским», нагло требуя от них оказания помощи ливонскому епископу в завоевании Прибалтики[300].

В следующем, 1225 г., под руководством папского легата (уполномоченного) Вильгельма Моденского крестоносцы организовали поход 20-тысячного войска из Риги и Готланда по льду на остров Сааремаа; они взяли замки Линнусе (на острове Муху) и Вальяла (на острове Сааремаа), истребили сопротивлявшихся, а всё население острова принудили к крещению и обложили тяжёлыми повинностями. По возвращении легата из Ливонии папа Гонорий III в 1227 г. обратился «ко всем королям Руссии», склоняя их подчиниться его власти и прекратить борьбу с немецкими захватчиками, угрожая при этом вторжением[301].

Руси, всем русским княжествам, их независимости, культуре, угрожала смертельная опасность. На востоке татаро-монголы готовили новый удар, с запада Русь теснили немецкие и датские захватчики, которых поддерживали Германия, папская курия, Швеция.

В то же время в Юго-западной, Галицко-Волынской, Руси продолжалась напряжённая борьба с постоянными вторжениями венгерских королей и польских князей, которые находили опору в галицкой боярской знати и стремились подчинить и поделить между собой галицко-волынские земли. Папская курия энергично поддерживала Венгрию и. Польшу; освящая их войну с русскими «схизматиками», она жаждала взвалить новое ярмо на плечи русского народа, отнять у него земли, разорить его «десятиной» в пользу церкви, уничтожить самобытную культуру Руси, а русский язык насильственно заменить латинским. Грозные годы переживала Русская земля. Положение осложнялось тем, что далеко не все князья и правители на Руси сознавали нависшую над Родиной опасность. Это в первую очередь относится к боярским правителям Новгородской и Псковской республик.

В 1226 г. по приглашению бояр князь Ярослав Всеволодович, внук Юрия Долгорукого, в третий раз занял новгородский стол. После успешных походов в земли литовцев (1226) и финской еми (1227, 1228) князь принял меры к усилению своей власти в Новгороде.

В то же время князь намеревался предпринять решительное наступление на немецких захватчиков. Он привёл полки из Переяславля и заявил боярам: «Хочу идти на Ригу». Шатры княжеских полков раскинулись под Новгородом, а часть войск стала на постой в городе. Бояре же решили использовать поход для того, чтобы избавиться от энергичного князя. Тогда же их собратья в Пскове фактически порвали отношения с Ярославом и заключили мирный договор с Ригой[302]. Договор даже предусматривал оказание взаимной помощи. Рыцари должны были «защищать» Псков от… Новгорода, а для гарантии" союза псковские бояре послали им 40 мужей в залог.

Псковские изменники, предав интересы русских земель, самовольно «уступили» немецким захватчикам «права» на земли эстов, латгалов и ливов.

Пытаясь оправдать эту измену, псковские бояре и купцы ссылались на неудачи предыдущих походов против немецких рыцарей, на то, что они не привели к миру, а Псковская земля и торговля вследствие этого терпели ущерб. Как видим, отсутствие твёрдой власти в Новгороде и Пскове и чёткой военно-политической программы не только ослабили позиции Руси в прибалтийских землях, но и породили возможность для изменнических действий среди части боярства и купечества.

Воспользовавшись отказом псковских бояр принять участие в походе на Ригу, новгородские правители в свою очередь заявили князю: «Мы без своих братьев без псковичей не пойдем на Ригу». Князь Ярослав долго спорил с боярами, но один не решился выступать и отправил свои полки домой.

Так распри псковских и новгородских боярских правителей с великокняжеской властью подрывали военно-политическую мощь Руси.

В создавшихся условиях князь Ярослав покинул Новгород и уехал в Переяславль, оставив в Новгороде своих сыновей — Фёдора и Александра, будущего великого князя. Этим Ярослав давал новгородским боярам возможность пересмотреть принятое ими решение. После отъезда князя новгородское боярство сумело лживыми посулами увлечь за собой новгородскую бедноту. Оно «воздвиже» новгородскую «простую чадь» и разгромило княжеских сторонников. Но движение стихийно разрослось, приняло характер антибоярского восстания. Княжеский ставленник — архиепископ был выгнан «в шию». К новому архиепископу были приставлены от горожан два соправителя — Якун Моисеевич и Микифор Щитник; второй, видимо, выходец из ремесленной среды. Вооружённые горожане разгромили дворы тысяцкого, стольника при прежнем архиепископе и других сторонников князя. И «бысть мятеж в городе велик», заключает летописец.

Едва сладив с восстанием, поставив нового тысяцкого и подтвердив свою независимость от князя, бояре отправили к нему послов с предложением вернуться в Новгород «на всей воле» боярской. Но эти условия не устраивали князя, и он отозвал своих сыновей из Новгорода.

Порвав с владимирским князем, горожане пригласили черниговского князя Михаила Всеволодовича, который прибыл в Новгород и принял власть «на всей воле новгородской».

Политическая атмосфера в республике была так накалена, что необходимо было принять срочные меры для успокоения масс. Летописец говорит о том, что всё больше крестьян и бедноты бежало из пределов республики: «…полни быша чюжии гради и страны братье нашей и сестр…»[303]

Князь, видя массовое бегство крестьянства и городской бедноты (результат правления новгородских бояр), был вынужден распорядиться, чтобы крестьяне, бежавшие из пределов республики, в случае их возвращения освобождались на пять лет от «даней» в пользу бояр. С другой стороны, он вновь запретил крестьянам, которые остались на месте, отказываться от уплаты дани[304]. Это сочетание вынужденных льгот с угрозами по адресу волновавшегося крестьянства, конечно, имело целью упрочить власть боярства. Был поставлен новый посадник, а также архиепископ.

Итак, за короткий срок вторично, на этот раз с помощью черниговского князя, новгородское боярство сделало попытку выйти из-под влияния владимиро-суздальских князей. Но это ему не удалось: князь Ярослав имел значительные силы; он занял и продолжал удерживать Волок и некоторые другие новгородские земли, блокируя новгородскую торговлю с Поволжьем.

Черниговский князь в 1230 г. ушёл из Новгорода, оставив там своего сына. Уход Михаила и установленная суздальским князем торговая блокада, которая совпала с неурожаем, не замедлили сказаться на политической жизни республики. Это активизировало сторонников Ярослава.

Вскоре произошёл переворот. Под руководством сторонника суздальского князя Степана Твердиславича городская и сельская беднота поднялась на разгром имений черниговской партии бояр. Были разорены «двор и села» посадника, тысяцкого и др. Князь и его сторонники бежали в Чернигов. Новый посадник и тысяцкий поделили разграбленное имущество своих противников между жителями по сотням, городским и сельским.

В четвёртый раз в город был приглашён князь Ярослав. Тогда же и псковские бояре приняли княжеского наместника. Правда, вскоре Ярославу пришлось уехать в Переяславль, где собирался княжеский съезд по вопросу о Новгороде. Под угрозой выступления Владимиро-Суздальского войска черниговский князь отказался от притязаний на Новгород. Уезжая в Переяславль, Ярослав вновь оставил в Новгороде своих сыновей.

Между тем в Новгороде продолжал свирепствовать голод: в тот год по всей Руси был неурожай. В Новгороде народ громил дома бояр и купцов, которые спекулировали зерном; «простая чадь» «почаша добрых людий домы зажигати, кде чююче рожь, и тако разграбливахуть имение их…»; голодные бедняки, доведённые до отчаяния, «резаху люди живыя и ядяху»[305]. Страшные дни стояли в городе, когда «сусед суседу не уламляше хлеба», когда дети городской бедноты умирали с голоду и «бяше туга и печаль, на уличи скорбь друг с другом, дома тоска, зряще детий плачюще [прося] хлеба, а другая умирающа». Бедняки продавали богатым купцам своих детей в рабство. Положение изменилось, когда в Новгород прибыли иноземные корабли с зерном. В 1232 г. в Новгород возвратился князь Ярослав.

За время его отсутствия большая группа бояр, противников сближения с великими князьями владимирскими, захватила власть во Пскове. Отдельные выступления против князя происходили и в самом Новгороде. Прибывший князь Ярослав Всеволодович блокировал торговлю Пскова, арестовал находившихся в Новгороде псковичей и принудил псковские власти принять княжеского наместника[306].

Характерно, что руководители враждебного князю новгородского и псковского боярства ушли за рубеж. Так боярская оппозиция в Новгороде сомкнулась с немецкими захватчиками, подобно тому как в Галицко-Волынской земле она смыкалась с силами враждебных Руси венгерских и польских правителей. Пользуясь удобным моментом, немецкие захватчики начали нападения на собственно Русскую землю. Требовались срочные контрмеры. Они и были приняты князем Ярославом Всеволодовичем.

В 1234 г. он привёл «множество своих полков» и двинул их, а также новгородские силы в поход на Юрьев. Русское войско подошло к городу. Тогда немцы выступили из Юрьева, а также из Отепяа и, столкнувшись с русскими дозорами, сражались с ними до подхода основных русских сил. Русские опрокинули немецкое войско, убили «лучьших немець (рыцарей) неколико», загнали остальных на лёд реки Эмайыги (Эмбах), и, рассказывает летописец, «ту обломишася [лед], истопе их много, а ини язвьни (раненые) вобегоша» в Юрьев, а другие — в Отепяа. В результате похода крестоносцы «поклонишася» Ярославу Всеволодовичу, и он «взя с ними мир на вьсей правде своей»[307].

Походы русских войск способствовали сохранению прав Новгорода или Пскова на сбор дани в Талаве, Латгалии, в отдельных землях эстов, но немецкая оккупация части этих территорий, по-видимому, сохранялась. Успешный поход русских в 1234 г. на несколько лет упрочил на этих землях русско-немецкую границу.

Ярослав Всеволодович находился в Новгороде до 1236 г. В этом году, уходя княжить в (Киев, он «в Новегороде посади сына своего Олександра»[308].

Немецкие феодалы, продвигаясь по Восточной Прибалтике, стремились обосноваться и на латышских землях.

Но здесь захватчики также встретили упорное сопротивление. Пример тому — борьба земгалов и куршей. Стремясь овладеть путями по рекам Лиелупе и Венте, немецкие власти использовали предательство части восточноземгальской знати и заняли в 1219 г. замок Межоте[309]. Западные земгалы (из области Тервете) во главе с правителем Виестардом в союзе с куршами и литовцами и при поддержке жителей Восточной Земгалии изгнали рыцарей и освободили крепость.

В начале 1220 г. большое немецкое войско двинулось в поход на Межоте и окружило крепость. Осада продолжалась много дней; немцы применили осадную башню и стенобитные машины. Жители замка и собравшиеся в нём крестьяне из окрестных деревень оказали врагу героическое сопротивление[310]. Даже немецкий хронист вынужден признать, что хотя многие из земгалов были убиты и ранены камнями и стрелами, «упорные люди не прекращали сопротивления»[311], отбивая приступы рыцарей. Однако силы были не равны; подрытый врагами крепостной вал рухнул, и замок пал.

Рыцари подчинили на побережье часть земель куршей и земгалов, в прошлом тесно связанных с Литвой; крестоносцы понимали, что, пока Литва остаётся независимой, они не могут считать свои позиции здесь прочными. Поэтому немецкие феодалы начали готовить поход на Литву.

В 1236 г. в Ригу прибыло много рыцарей, предпринявших затем большой поход на Литву. Поход окончился полным поражением; немецкие захватчики в битве под Шавлями (Шауляй) были разбиты наголову. В этой битве были убиты магистр Волквин, предводитель крестоносцев из Северной Германии Газельдорф и много других знатных рыцарей. Успеху боя способствовал переход приведённых рыцарями земгальских войск на сторону литовцев.

Шауляйская битва — крупная веха в борьбе литовского народа и всех народов Восточной Прибалтики против немецкой агрессии. В результате поражения ливонцы к западу от Двины оказались отброшенными едва ли не к границам 1208 г., а литовский великий князь Миндовг восстановил своё влияние в Курсе и Земгалии.

В связи с тем, что в начале XIII в. возросла мощь Литвы, участились набеги дружин литовских князей, а также пруссов на соседние польские земли — Хельминскую область, Мазовию и (Куявию. Весьма страдали от литовских набегов владения польского (мазовецкого) князя Конрада. В 30-х годах, пользуясь тем, что волынские князья были заняты борьбой за галицкие и киевские земли, мазовецкий князь попытался выйти из-под их влияния и отказался от союза с ними. Тогда же, стремясь обезопасить свои владения от литовских набегов, Конрад допустил роковой политический просчёт: он пригласил на помощь против Литвы и Руси немецких рыцарей Тевтонского ордена.

Этот духовно-рыцарский Орден был основан немцами-крестоносцами в 1198 г. в Палестине, где они сражались в составе войска крестоносцев. Предвидя, однако, неудачный исход этой ближневосточной авантюры правителей феодальной Европы, «доблестные» рыцари с магистром Германом фон Зальца во главе постепенно перенесли центр своей деятельности на европейский континент. Тевтоны обзавелись землями в Германии и Шлёнске, а затем по приглашению венгерского короля и при содействии папы Гонория III обосновались в Семиградье, посулив королю нести охрану восточных границ от половцев. Однако венгерский король, убедившись вскоре, что крестоносцев больше интересует венгерская земля, чем войны с кочевниками, отказался от услуг наёмников и изгнал их в 20-х годах из страны.

Вскоре после этого Конрад мазовецкий и обратился к магистру Герману, предлагая его Ордену поселиться на Висле и воевать против пруссов и Литвы с тем условием, что Ордену отойдут захваченные земли. Герман Зальца ловко воспользовался удобным случаем: он немедленно добился утверждения папой и императором «пожалования» князя Конрада и стал действовать в Хельминской земле и в земле пруссов самостоятельно, на правах имперского князя. Так обосновались на польской земле злейшие враги польского народа — немецкие крестоносцы. В 1230 г. Зальца послал в Хельминскую область отряд рыцарей Ордена во главе с ландмейстером Германом Вальке, и началось кровавое завоевание ими земли пруссов, длившееся более полустолетия. Крестоносцы сумели обеспечить себя достаточно широким притоком людских резервов из Германии; кроме того, они неоднократно использовали разногласия в среде славянских князей.

В 1231–1232 гг. на Висле были сооружены опорные пункты крестоносцев — замки Торн (Торунь) и Кульм (Хельмно). В 1233 г. был построен замок Мариенвердер (Квидзынь) на земле пруссов, расположенной ниже по Висле; В том же году папская курия объявила крестовый поход в помощь тевтонам. Пользуясь своей властью, курия сумела привлечь к походу польских князей и тесно связанных с ними князей поморских. Несмотря на мужественное сопротивление, местные пруссы были разбиты. (Крестоносцам удалось продвинуться к Вислинскому заливу и по его побережью до реки Прегола. Здесь были построены крепости Эльбинг (Эльблонг), Бальга (Балк), Христбург (Кишпорк) и др. К началу 40-х годов крестоносцы довольно прочно укрепились на побережье Южной и Западной Пруссии.

В конце 30-х годов Конрад мазовецкий попытался использовать тевтонов и для борьбы с галицко-волынскими князьями, которые по-прежнему сохраняли союз с Литвой и имели устойчивые позиции в земле ятвягов (судовов). Ещё в XII в. польские князья стремились утвердиться в области прусского Полесья, а заодно и овладеть центром русской торговли и колонизации — Дорогичином. Сюда и направил Конрад мазовецкий отряд добжинских рыцарей под предводительством Бруно; князь «пожаловал» им русский город Дорогичин, которым сам не владел[312].

Однако волынский князь Даниил Романович решительно пресёк попытку тевтонов продвинуться на юго-восток в русские земли. По словам волынского летописца, он заявил: «Не лепо есть держати нашее отчины крижевникомь (крестоносцам)… и поидоста на не (них) в силе тяжьце»[313]. Русские войска разгромили тевтонов и захватили в плен самого Бруно. Это произошло в марте 1237 г.

Итак, немецкое вторжение в Восточную Европу охватывало всю Прибалтику, Литву, угрожало Северо-западной и даже Юго-западной Руси. Конечно, такие операции Ливонского и Прусского (Тевтонского) орденов были возможны только потому, что они получали непрерывную и всё возраставшую поддержку крупнейших политических сил тогдашней Западной Европы — Германской империи и папства.

Поражения, которые немецкие крестоносцы потерпели на Эмайыги (1234), при Шауляй (1236), в Дорогичине (1237), а также новые задачи, которые они себе ставили, готовясь продолжать захватнические войны и намереваясь вторгнуться в Русь и Литовское великое княжество, вызвали объединение сил агрессоров.

В результате длительных переговоров при деятельном участии папской курии в 1237 г. было достигнуто объединение Ордена меченосцев с Прусским орденом. Магистр меченосцев стал ландмейстером Тевтонского ордена.

Наступление на Русь привело также к объединению сил немецких и датских феодалов-крестоносцев. При содействии папской курии в 1238 г. в Стенби было заключено соглашение, определившее немецкие и датские владения, захваченные в Эстонии[314].

Из Германии и Дании прибывали свежие пополнения в Ригу и Ревель. Готовилось новое наступление на Русь, само существование которой порождало постоянную тревогу у обосновавшихся на её границах крестоносных грабителей.

История Руси сложилась так, что именно в эти годы Русской земле был нанесён второй страшный удар с востока, со стороны татаро-монгольских захватчиков.

Глава пятая Борьба народов Кавказа с татаро-монгольскими захватчиками

Готовя наступление на Русь, на Европу, монгольские правители задались целью овладеть землями Кавказа. После пережитого в 20-х годах монгольского нашествия народы Кавказа не знали мира: здесь происходили междоусобные войны, вызванные вторжением остатков войск хорезмийских феодалов, которые захватили Южный Азербайджан и грабили соседние земли. Эти разорительные войны вызывали народный протест, который ярче всего проявился в восстании горожан Ганджи (1231). Ганджийцы под руководством Бендара (или Бондара) уничтожили хорезмийский гарнизон. Это восстание было подавлено. Распри и войны феодалов продолжались[315].

Используя выгодную обстановку, монгольские захватчики начали в 1229 г. свои грабительские набеги в Закавказье. Монгольские войска были расположены в Иране; они находились в прямом подчинении у великого хана. В 1231 г. рати воеводы Джурмагуна вторглись в Южный Азербайджан, где нанесли поражение войскам хорезмийских феодалов. Местная знать не оказала сопротивления врагу. Крупнейший город Тебриз был сдан без боя. На город был наложен огромный выкуп шёлковыми тканями и деньгами; ежегодная подать тяжёлым бременем легла на простых горожан. Но азербайджанский народ не покорился врагу и, так же как и другие братские народы Кавказа — армяне и грузины, поднялся на борьбу.

Полчища Джурмагуна вступили в Северный Азербайджан (Арран и Ширван) лишь в 1235 г.; они осадили богатейший из местных городов — Ганджу. Мужественные горожане вновь встали на защиту независимости родины. Оборона Ганджи — одна из наиболее славных страниц в истории азербайджанского народа. Враги обложили город, опустошили окрестности, вырубили все виноградники. Их осадные машины, несмотря на мужественное противодействие ганджийцев, разрушили стены города. О том, что происходило далее, летописец Киракос Гандзакеци пишет: «…Они (монголы) свалили городские стены, но не тотчас вошли в город, а в полном вооружении блокировали его в течение недели», видимо опасаясь тяжёлых уличных боёв. «Тогда жители, видя город во власти неприятеля, частью сожгли себя вместе со своими жилищами, чтоб не попасть в руки неприятелей; частью сожгли все, что можно было сжечь, и остались только сами». В происшедшей последней схватке враги «перерезали всех жителей, не различая ни мужчин, ни женщин, ни детей»[316]. Лишь один отряд смельчаков пробился сквозь кольцо врагов.

Монгольские войска начали осаду и некоторых других крепостей. В хрониках отразилась оборона Шамхора, азербайджанского города, бывшего под властью грузинских царей. Правитель города предписал горожанам «не оказывать сопротивления»[317], но горожане не исполнили этого распоряжения. Когда татаро-монгольское войско завалило городской ров деревьями, горожане подожгли их и отбили приступ. Тогда враги засыпали ров землёй, взяли город, разорили его и перебили жителей. После тяжёлой борьбы пали крепости Тавуш, Ергеванк, Мацнаберд и др. Близ Тавуша в плен попал упомянутый летописец Киракос. Он пишет: «…Вели нас татары пешком, — босых, в нужде и лишениях в течение многих дней… и даже воды нельзя было напиться: так гнали они нас»[318].

Борьба народа стоила захватчикам тяжёлых потерь; некоторые крепости, в том числе Гардман, Хаханаберд и крепость города Баку, они не смогли взять. Монголы сражались обычно с весны до поздней осени, а на зиму откочёвывали в плодородную Муганскую степь. Воюя таким образом, они лишь к 1239 г. достигли Дербента, который был ими занят и также разорён.

Столь же мужественно сражались тогда армянский и грузинский народы. Крупный армянский город Ани отказался признать монгольскую власть; когда в город прибыли послы — лазутчики, то «чернь (простой народ) умертвила посланных», как пишет Киракос. Город пал после жестокой осады[319]. Захватив Ани, враги приказали жителям «выйти из города, обещаясь не причинять им никакого зла. Но как только толпа вышла из города, татары разделили их между собою и без всякой пощады умертвили всех мечом, оставив в живых только небольшое число женщин, детей и ремесленников, которых увели в плен»; они «захватили все имущество и богатство жителей, ограбили церкви, разорили весь город…»[320]. Та же судьба после двухмесячной осады постигла Карин (Эрзерум).

В годы монгольского нашествия пали многие армянские и грузинские города: Карс, Тбилиси, Дманиси, Самшвилде и др. Борьбу с врагом вели также и народы Северного Кавказа. Отряд Субэдея совершил поход «в страну асов» (осетин) в 1236 г.; затем отряды Менгу-хана и Кадана ходили на черкесов[321]. Народы Северного Кавказа ещё долго вели освободительную борьбу с татаро-монгольскими захватчиками.

Земли Кавказа были страшно опустошены. «Бедствия, которые постигли все страны, превосходят все, что история может рассказать»[322], — писал Киракос. Оборона народами Кавказа своей родной земли — яркий пример мужества и патриотизма.

Глава шестая Борьба русского народа с татаро-монгольским нашествием Борьба за независимость народов Восточной и Центральной Европы

После битвы на Калке и поражения на Волге монгольские феодалы не оставили своих планов продвинуться на запад. На курултаях 1229 и 1235 гг. в Каракоруме монгольская знать обсуждала этот вопрос. Перенесение ставки в низовья Яика, завоевание земель Закавказья должны были способствовать успеху похода на Европу. Той же цели служила широкая военно-дипломатическая разведка, проводившаяся в восточноевропейских странах. О дипломатической подготовке войны было известно и русским князьям, так как, например, князь Юрий Всеволодович пересылал захваченное им у татаро-монгольских послов письмо венгерскому королю Беле IV, от которого монгольские ханы требовали покорности[323].

В 1229 г. имел место разведывательный набег монгольских отрядов, которые, продвинувшись на Яик, разбили здесь половцев, саксинов и болгарские дозоры. Болгары сознавали опасность монгольского наступления и заключили мир с Владимиро-Суздальским княжеством[324]. В 1232 г. крупное монгольское войско вышло к болгарской границе[325], но, видимо, оказалось не в силах продвинуться далее, встретив отпор со стороны болгар. Таким образом, болгары в течение нескольких лет мужественно противостояли набегам монгольских ратей[326].

В 1235 г. монгольская знать приняла решение о походе для завоевания Европы. Было собрано огромное войско, в которое входили отряды от всех улусов. Во главе войска был поставлен внук Чингис-хана, Батый (Бату). В 1236 г. татаро-монголы вышли на Каму. Болгары смело встретили вражеские полчища; в упорных боях захватчики полностью разорили землю болгар: «И взяша славный великый город болгарьскый (Болгар) и избиша оружьем от старца и до уного и до сущего младенца, и взяша товара множество, а город их пожгоша огнем, и всю землю их плениша»[327].

В результате длительных раскопок советских археологов под руководством А. П. Смирнова восстановлены важные страницы истории Болгара и, в частности, его обороны от монгольских полчищ. Найдены и братские могилы павших защитников города. Они были погребены, когда население, которое успело скрыться от врага, возвратилось в город и занялось его восстановлением[328].

Были опустошены также мордовские и буртасские земли[329]. Зимой 1237 г. захватчики вступили в Рязанское княжество: «Того же лета на зиму придоша от восточьные страны на Рязаньскую землю лесом безбожнии татари и почаша воевати Рязаньскую землю и пленоваху и (ее)…»[330]. Враги дошли до города Пронска. Отсюда они отправили послов к рязанским князьям, требуя у них десятую часть всего, чем те владели: «Просяче у них десятины во всемь: и в людех, и в князех, и в коних, во всяком десятое»[331].

Рязанские князья во главе с великим князем Юрием Игоревичем собрались на совет и ответили послам: «Аще нас всех не будеть, то все ваше будеть». Юрий Игоревич послал за помощью к Юрию Всеволодовичу во Владимир и к Михаилу Всеволодовичу в Чернигов. Но ни тот, ни другой не помогли рязанцам.

В таких условиях при огромном численном превосходстве татаро-монгольских войск рязанцам ничего не оставалось, как укрыться в своих крепостях. Рязань пять дней выдерживала осаду, а на шестой. (21 декабря 1237 г.) город был взят, жители перебиты или сожжены; погибли все воины и воеводы во главе с князем Юрием Игоревичем: «Вси равно умроша…»[332]. Затем пали Пронск и другие города, и «ни един же от князей… не поиде друг ко другу на помощь…»[333]. Правда, из Владимира был прислан на рязанское пограничье дозорный отряд воеводы Еремея Глебовича, который, однако, вместе с рязанским полком был окружён в Коломне, где воины «бишася крепко». Но, в конце концов, войско было истреблено[334]. Рязанская земля была совершенно опустошена. О степени её разорения повествует древнее сказание: «…град… и земля Резанская изменися… и отиде слава ея, и не бе в ней ничто благо видети — токмо дым и пепел…»[335]. Хотя жизнь в Рязани и не заглохла, но город потерял прежнее значение. Ныне здесь ведутся в широких масштабах археологические раскопки под руководством А. Л. Монгайта. Раскрыто большое кладбище, на котором погребены останки защитников города от монгольских полчищ[336].

От Коломны в начале 1238 г. татаро-монголы подступили к Москве. Москвичи стойко оборонялись под руководством воеводы Филиппа Нянки, но были побеждены и перебиты «от старьца и до сущаго младенца»[337]. Город и окрестные сёла враги сожгли. Далее татаро-монгольские полчища направились к Владимиру. Князь Юрий Всеволодович с войском вышел из города в направлении к Ярославлю собирать дополнительные силы. 3 февраля 1238 г. враги осадили Владимир — столицу Северо-восточной Руси. Жители города начали «крепко боротися».

Пока часть татаро-монгольского войска окружала город осадными машинами, подготавливая штурм, другие рати рассредоточились по всему княжеству: с боями захватили Ростов, Ярославль, Тверь, Юрьев, Дмитров и другие города, всего 14, не считая сёл и погостов[338]. Особый отряд занял и сжёг Суздаль, часть жителей захватчики убили, а остальных, и женщин и детей, «босых и беспокровных» по морозу сгоняли в свои станы.

Между тем за Владимир шла жестокая борьба. Татаро-монгольские воеводы решили во что бы то ни стало взять столицу княжества и бросали против неё всё новые массы войск. Наконец, им удалось разрушить городскую стену, город был подожжён, захватчики ворвались в жилые кварталы, и началось поголовное истребление жителей. Столица Владимиро-Суздальской Руси с её замечательными памятниками культуры 7 февраля подверглась разграблению.

Далее основная часть татаро-монгольского войска под командованием Бурундая двинулась на север против князя Юрия. 4 марта 1238 г. на берегу реки Сити владимирские полки во главе с князем Юрием были окружены огромным вражеским войском и честно сложили свои головы, защищая Русскую землю. Чтобы князь Юрий не мог получить помощи из Новгорода, в котором правил его племянник Александр Ярославич, татаро-монгольские воеводы предусмотрительно осадили Торжок, лежавший на восточной окраине Новгородской земли.

Две недели защищал простой народ этот небольшой город: татаро-монголы пустили в ход пороки (осадные машины), и в конце концов «изнемогошася людие во граде». Новгородские бояре не прислали им помощи. Враги взяли Торжок 5 марта 1238 г. и «исекоша вся от мужска полу и до женьска…». Путь татаро-монгольских войск лежал на Новгород; они доходили за сто вёрст до него, но далее на север не пошли[339]. Сказывалось истощение сил в результате ряда кровопролитных битв с русскими войсками, героически сопротивлявшимися захватчикам. Повернув обратно, враги прошли по восточным землям Смоленского и Черниговского княжеств. Здесь русские города также оказывали им ожесточённое сопротивление. Татаро-монголам даже не удалось осадить Смоленск: их отряды натолкнулись на мужественный отпор. Борьба смольнян против захватчиков отражена в «Повести о Меркурии Смоленском». По народному варианту повести, Меркурий — молодой смольнянин, связанный с городской Петровской сотней. Он успешно сражался с врагами в Долгомостье, за 30 вёрст от города, и освободил часть русских пленных, которые затем укрылись в Смоленске[340].

Русский летописец особо отметил город Козельск, жители которого семь недель выдерживали осаду татаро-монгольского войска. Козельцы, говорит летописец, «ум крепкодушьный имели» и сражались до последнего человека на разрушенных стенах горящего города. Неоднократно бои переходили в рукопашные схватки, когда «козляне же ножи резахуся» с татаро-монголами. В бою пало немало врагов, в том числе «три сыны темничи», т. е. командующего «тьмой» — десятитысячным войском; во время вылазки горожане уничтожили монгольские осадные машины («исшедше из града и секоша пращи их»). Взяв, наконец, развалины Козельска, Батый буквально стёр город с лица земли и «изби вси… от отрочат до сосущих млеко». Таким образом, героический Козельск почти на два месяца задержал татаро-монгольские полчища, ослабленные в предшествующих кровопролитных боях.

Стойкая и мужественная оборона русских городов спутала расчёты монгольских завоевателей. Полки поредели, а впереди была ещё половина Руси, и татаро-монголы, повернув обратно, ушли в степь.

В начале 1239 г. монгольские войска вновь двинулись на Русь, теперь уже на Южную и Юго-западную. Лишь часть войск была послана в конце 1239 г. на север, где окончательно подчинила мордовскую землю и вышла к Мурому (на Оке), который и заняла. С боем «копьем» одна из ратей 3 марта заняла Переяславль Южный и разорила его. Затем пал Глухов. Был окружён Чернигов, который в октябре 1239 г. после жестоких боёв враги заняли и подожгли.

Монгольские рати нахлынули в Крым. Среди хроникальных записей, сохранившихся на полях древней церковной книги одного из сурожских монастырей, в заметке от 26 декабря 1239 г. читаем: «В тот же день пришли татары…»[341]. Власть монгольских ханов утвердилась в Крыму, который превратился затем в улус Золотой орды.

Наталкиваясь на жестокое сопротивление и неся немалые потери, Батый и на этот раз был вынужден оттянуть свои рати в степи для нового пополнения.

Между тем Киев готовился дать отпор врагу, и горожане решительно отвергли предложения монгольских послов. Здесь обороной ведал воевода Дмитр, присланный с дружиной волынским князем Даниилом Романовичем. Поздней осенью 1240 г. Батый привёл под Киев огромное войско. По данным киевской разведки, в войске находились крупнейшие воеводы Субэдей, Бурундай, Гуюк и др. Летописец так описывает татаро-монгольское войско: не было слышно голоса человеческого «от гласа скрипания телег его, множества ревения верьблюд его, рьжания от гласа стад конь его»[342].

Киев был окружён множеством осадных машин, которые днём и ночью обстреливали город, ломали городские стены, но жители героически под обстрелом врага заделывали проломы. «И ту бяше видити лом копейны и щитом скепание, стрелы омрачиша свет…»[343] Горожане защищали Киев, борясь до конца. Наконец, враг прорвался в город через огромные проломы в городской стене, и 19 ноября 1240 г. Киев пал[344]. Как и в других городах, русские воины и жители подверглись массовому истреблению, тысячи людей были уведены в рабство. Самому воеводе Дмитру, захваченному в плен и израненному, Батый сохранил жизнь «мужества ради его».

В огромном городе уцелело не более 200 домов.

Многолетние археологические раскопки в Киеве под руководством М. К. Каргера с изумительной наглядностью «раскрывают потрясающую по своему драматизму картину разгрома цветущего города»; они обнаруживают длительный период запустения «верхнего города» в результате монгольского нашествия[345]. Здесь найдены развалины жилища на территории Владимирова города (близ Десятинной церкви) с грудой скелетов людей из числа тех, что сражались за каждую улицу и каждый дом. Уцелевшие горожане укрепились в огромной Десятинной церкви, на её сводах, но стены этого старинного храма рухнули, пробитые монгольскими осадными орудиями. Лопата археолога раскрыла картину гибели церкви и детали её драгоценного убранства. Здесь найден и тайник с останками укрывшихся в нём людей, засыпанных обвалом.

Разорив древний Киев, татаро-монгольские захватчики в конце 1240 г. устремились далее на запад, в Галицко-Волынскую Русь. В результате упорных боёв были заняты местные столичные города Галич и Владимир-Волынский, в которых монгольское войско уцелевших жителей «изби не щадя». Раскопки показали, что часть галицких горожан укрылась в Успенском соборе, который был совершенно разрушен[346]. Сожжён был и Колодяжин[347], захваченный монголами обманом после неудачного штурма с помощью 12 осадных машин. Также были разорены «инии грады мнози, им же несть числа».

Мужественно оборонялись и небольшие города. Раскопан небольшой городок, входивший в систему укреплённых городов (Бужск, Межибож, Котельница) на пограничье Киевской, Волынской и Галицкой земель. Городок был целиком разрушен и сожжён и ныне раскрыт со всем хозяйством и останками жителей, павших в бою[348]. Они лежат в воротах города, пронзённые стрелами, в воротах домов — с мечами, булавами и даже ножами в руках; найдены останки женщин, прижимающих к себе детей… Трагическая картина, вызывающая глубокое уважение к памяти наших отважных предков. Некоторые города в Юго-западной Руси отбили все приступы татаро-монголов, например Данилов, Кременец. Местные князья, а также население приграничных земель укрывалось за рубежом: князь Даниил, уезжая в Венгрию, «виде множество бежащих от безбожных татар».

Наступил 1241 год. Завоевание Руси татаро-монгольскими захватчиками произошло в 1237–1240 гг. Понеся значительные потери, монгольские войска вышли на западные рубежи Русской земли серьёзно ослабленными. Следовательно, говоря о борьбе народов с монгольскими захватчиками, нельзя забывать о том сопротивлении, которое оказали врагу народы нашей страны, о тяжелых потерях, понесённых татаро-монголами в Центральной и Средней Азии, на Кавказе, в Поволжье и особенно в кровопролитных сражениях четырёхлетней борьбы на Руси. Героическая оборона русским народом родной земли, родных городов явилась решающей причиной, благодаря которой сорвался план татаро-монгольских захватчиков завоевать всю Европу. Великое всемирно-историческое значение подвига русского народа состояло в том, что он подорвал силу монгольских войск. Русский народ защитил народы Западной Европы от надвигавшейся на них лавины татаро-монгольских полчищ и тем самым обеспечил для них возможность нормального экономического и культурного развития.

Чтобы правильно оценить события, связанные с походом монгольских феодалов на Европу, надо иметь в виду и ту партизанскую, освободительную борьбу, на которую поднялись народы, попавшие под власть иноземных захватчиков.

Несмотря на страшное разорение, русский народ вёл партизанскую борьбу. Сохранилось предание о рязанском богатыре Евпатии Коловрате, который собрал из уцелевших от побоища в Рязани дружину в 1700 «храбров» и нанёс немалый урон неприятелю в Суздальской земле: «Силныя полкы татарьскыя проеждяя, бьяше их нещадно». Воины Коловрата неожиданно появлялись там, где враг их не ждал, и наводили ужас на захватчиков, которые с суеверным страхом говорили: «Сии бо люди крылатый, и не имеюще смерти, тако крепко и мужествено ездя, бьяшеся: един с тысящею, а два со тмою»[349]. Борьба народа за независимость подрывала тыл монгольских захватчиков.

Эта борьба шла и в других землях. Уходя из пределов Руси на запад, монгольские воеводы решили обеспечить себе продовольствие в западном районе Киевской земли. Войдя в соглашение с боярством Болоховской земли, они не разорили здешних городов и сёл, но обязали местное население снабжать своё войско зерном: «…оставили бо их татарове, да им орють пшеницю и проса»[350]. Однако галицко-волынский князь Даниил, возвратясь на Русь, предпринял поход против болоховских бояр-изменников. Княжеское войско «грады их огневи предасть и гребли (валы) их раскопа»[351], было уничтожено шесть болоховских городов и тем самым подорвано снабжение монгольских войск.

Боролись и жители Черниговской земли. В этой борьбе участвовали и простые люди, и, видимо, феодалы. Папский посол Плано Карпини сообщает, что в бытность его на Руси (по пути в Орду) черниговский князь Андрей «был обвинен пред Батыем в том, что уводил лошадей татар из земли и продавал их в другое место; и хотя это не было доказано, он все-таки был убит»[352]. Угон татарских коней стал широко распространённой формой борьбы со степными захватчиками.

Борьбу против поработителей вели и другие народы. К сожалению, сведений об этом сохранилось немного, и до нас они дошли во враждебной передаче. Например, Джувейни, который, как и многие другие персидские историки того времени, чьи труды уцелели, был на службе у монгольских правителей, сообщает о борьбе половцев против монгольских завоевателей. Среди половцев «оказался один по имени Бачман, который с несколькими кипчакскими удальцами успел спастись; к нему присоединилась группа беглецов. Так как у него не было [постоянного] местопребывания и убежища, где бы он мог остановиться, то он каждый день [оказывался] на новом месте…». Его отряд действовал в Поволжье, где, видимо, встречал поддержку коренного населения. «Мало-помалу, — пишет Джувейни, — зло от него усиливалось, смута и беспорядки умножались». Отряд Бачмана умело вёл партизанскую борьбу с врагом, и «где бы войска [монгольские] не искали следов [его], нигде не находили его…»

Наконец, Менгу-хан и брат его Бучек «пошли облавой по обоим берегам реки», по которой на 200 судах двигалось 20-тысячное монгольское войско. Монголам удалось окружить отряд Бачмана на одном из островов. Отряд мужественно оборонялся; все воины погибли — враги «некоторых бросили в воду, некоторых убили, угнали в плен жен и детей…». Бачман также был схвачен и убит[353].

Известно также, что восставали волжские болгары. Рашид-ад-Дин сообщает, что первоначально после разорения их земли «пришли тамошние вожди Баян и Джику, изъявили [монгольским] царевичам покорность, были [щедро] одарены и вернулись обратно, [но потом] опять возмутились». Для их усмирения вторично посылалось войско Субэдея[354].

Боролись и народы Средней Азии. В 1238 г. в Бухаре и её округе вспыхнуло восстание, которое возглавил ремесленник по выделке сит Махмуд Тараби[355]. Оно было направлено против монгольских властей и их приспешников из местной знати. Из сообщений Джувейни, с нескрываемой враждебностью описавшего это восстание, узнаём, что в Бухаре «все мужское население присоединилось к Махмуду», что «большую часть вельмож и людей именитых подверг он оскорблению и обесчестил; некоторых он убил, другая часть бежала. Простому народу и бродягам наоборот выказал расположение».

В речи к народу Махмуд призывал: «Пусть каждый приготовит и обратит в дело, что у него имеется из оружия и инструментов или палок и дубин». Народ захватил в домах богатых палатки, шатры и т. п.

Эмиры и садры бежали в Кермине и «собрали всех монголов, которые находились в окрестности, там из всего, что у них имелось, они составили войско» и направились к Бухаре. Махмуд «вышел навстречу вражескому войску с базарными людьми, одетыми в рубахи и штаны». Тараби и его сподвижник Махбуби, «ученый человек, известный и прославленный за свои качества», были «в первых рядах без оружия и кольчуг». Они пали в бою.

Восставший народ нанёс поражение врагу. Крестьянское «население окрестных рустаков вышло из своих деревень и, забрав с собой лопаты и топоры», присоединилось к восставшим. Они убивали «всякого, кого удавалось настичь из войска монголов, особенно сборщиков податей и богатых людей». Восставшие дошли до Кермине. Было уничтожено свыше 10 тыс. монгольских воинов. Монгольские власти спешно двинули новое большое войско, которое разбило повстанцев и подавило движение.

Не покорились и другие народы. В 1254 г. вспыхнуло новое восстание киргизов, и монгольские ханы были вынуждены двинуть на Енисей 20-тысячное войско[356].

Фактически не подчинялись монгольским феодалам в это время и народы Северного Кавказа. В середине 40-х годов XIII в. Плано Карпини в числе земель, «доселе еще не подчинившихся татарам», называл и «некую часть аланов»; он же сообщал, что татаро-монголы уже в течение 12 лет ведут осаду «одной горы в земле аланов», которые, мужественно сопротивляясь, «убили многих татар и притом вельмож»[357]. Посол французского короля Рубруквис в 50-х годах отметил, что земля черкесов «не повинуется татарам», что лезги и аланы также не покорены татаро-монголами и что на борьбу с ними была отвлечена одна пятая часть войск хана Сартака[358].

Население Крыма также вело с захватчиками борьбу, которая завершилась их изгнанием из Сурожа и его окрестностей. Современник-сурожанин отметил это событие: «В тот же день (27 апреля 1249 г.) очищено от татар все… и счел севаст (правитель) народ… и праздновал торжественно)»[359]. Вполне естественно предположить, что уход захватчиков был вызван народным восстанием[360]. В последующее время зависимость Сурожа от ханов ограничивалась уплатой дани.

Следовательно, в то время, когда монгольские феодалы осуществляли свой поход в Европу и позднее наступали в Передней Азии, в их тылу продолжали освободительную борьбу народы нашей страны; эта борьба предопределила крах монгольского похода в Европу. Поэтому соседние нашей стране народы Восточной и Центральной Европы, хотя и испытали всю тяжесть монгольского нашествия, были избавлены от ещё более страшной опасности — многолетнего иноземного ига.

Татаро-монгольские полчища, которые после боёв на Руси вторглись на территорию других государств Восточной Европы, встретили мужественный отпор со стороны народов этих стран.

Напомним хорошо известные факты, которые нс оставляют сомнений относительно героической борьбы народов Восточной и Центральной Европы. Польские историки полагают, что на Польшу были посланы примерно три тумена (30 тыс.) монгольских войск но главе с Байдаром и Орду[361]. С первых же шагов захватчики натолкнулись на сопротивление польского народа: об этом свидетельствует разорение врагом Люблина и Завихоста, отказавшихся признать его власть. Затем пал Сандомир (13 февраля 1241 г.). Занятые города, как и на Руси, разорялись захватчиками; не успевшее скрыться население либо истреблялось, либо угонялось в рабство.

Прикрывая надвислянский путь к столице — Кракову, польские войска нанесли захватчикам удары под Хмельником (18 марта) и Торчком (19 марта), где сражались краковчане во главе с воеводой Владиславом Клеменсом и сандомирцы, предводительствуемые воеводой Пакославом и кастеляном Якубом Ратиборовичем. На пути к Кракову пали города Поланец и Вишлица. Горожане мужественно обороняли Краков. Краков пал 22 марта после кровопролитной битвы. Некоторые укрепления враги не смогли захватить: по преданию, устоял собор св. Андрея, в котором оборонялась горстка храбрецов. Этот собор, стоящий неподалеку от замка Вавеля, сохранился поныне.

Разорение Малой Польши вызвало тревогу в других землях. Так, князь Генрих Благочестивый призвал жителей Шлёнской земли к обороне, — во Вроцлав начали стекаться со всех сторон рыцари (в их числе и небольшой отряд немецких), лучники, крестьяне, холопы. Князь обратился за помощью в Чехию. Чешский король Вацлав I обещал прислать войска. В ночь на 1 апреля силы монгольского воеводы Бахату подошли к Вроцлаву, но горожане оказали ему стойкое сопротивление[362]. Враг был вынужден оставить Вроцлав в своём тылу. Отдельные монгольские отряды проникли в Мазовию и Куявию.

Польское войско Генриха, двигавшееся на соединение с чешскими силами, 9 апреля приняло бой с захватчиками к югу от Легницы. Несмотря на отважное сопротивление, оно потерпело поражение. Погибло много воинов; в битве пал и князь Генрих.

Чешское войско, собранное со всей страны, насчитывало до 40 тыс. человек. Оно двигалось на соединение с польскими силами и 9 апреля находилось на расстоянии однодневного перехода от Легницы. В самой Чехии проводилась деятельная подготовка к обороне: укреплялись города, собирались запасы продовольствия. Однако далее на запад монгольские воеводы не пошли. Они попытались взять Легницу, но горожане не пали духом, узнав об исходе битвы под городом, и отразили натиск врага. Захватчики отошли к Одмухову. Пробыв в Нижнем Шлёнске две недели, они отправились под Ратибож, жители которого также отбили их приступ. По распоряжению Батыя, который с главными силами находился в Венгрии, монгольская рать была оттянута из Польши и в начале мая 1241 г. вторглась в Моравию.

Польский народ, героически защищавший свою землю, сумел отстоять некоторые крупные города и нанёс врагу немалый урон. Из числа татаро-монголов, двинувшихся вглубь Европы, «многие были убиты в Польше и Венгрии»[363], сообщал папский посол Плано Карпини.

Венгерский король Бела IV был хорошо осведомлён о положении к востоку от границ его страны. Русские князья, узнав о наступлении монгольских войск, не раз предлагали ему заключить военный союз, но он отверг предложения и черниговского князя Михаила[364] и галицко-волынского князя Даниила[365]. Так распри правителей затрудняли народам борьбу за независимость.

Впрочем, не меньше мешали распри феодалов внутри страны. В Венгрии это сказалось с полной силой. Король, ища средств обуздать непокорную знать, дал убежище 40-тысячному половецкому войску хана Котяна, ушедшему от татаро-монголов. Позднее, когда Венгрия попала под удар врага, местная знать с помощью заговора добилась убийства Котяна и его приближённых; мятеж возмущённых половцев, ушедших за Дунай, ослабил оборону страны.

На венгерской земле враг также сразу встретил мужественное сопротивление: в начале марта в проходах Карпат погибли вооружённые заставы венгров и русинов, преградившие путь захватчикам. Монгольские рати хлынули в Венгрию, летучие отряды жгли селения, убивали народ. По всей стране был объявлен сбор войска.

Король, собирая силы из разных городов — Секешфехерваара, Эстергома и др., двинулся к Пешту; сюда же привёл хорватское войско герцог Коломан. Монгольские рати, встретив ожесточённое сопротивление горожан, разорили Ерлау и Кёвешд. В начале апреля 60-тысячное войско Белы IV выступило из Пешта. Передовые монгольские рати отступили. Королевское войско подошло к реке Сайо, где встретилось с неприятелем и встало укреплённым лагерем. Двинутые Батыем рати с севера (Шибана и Бахату) и с юга (Бурундая и Субэдея) не смогли нанести внезапного удара: русский перебежчик из монгольского лагеря известил венгров об опасности. Венгерские силы, предводительствуемые хорватским герцогом Коломаном, мужественно отразили первый натиск врага и упорно сопротивлялись в двухчасовом сражении к северу от лагеря. Однако нестойкость венгерской знати, враждебной королю, была одной из важнейших причин поражения венгерского войска в происшедшей 11 апреля 1241 г. битве при Сайо[366]. Но всё же часть венгерского войска сумела вырваться из окружения. После этой битвы двухдневный путь отступления венгерских войск к Пешту был, по словам хрониста, устлан телами убитых[367].

И в Венгрии происходило то же, что и в других странах: простой народ защищал свои города даже вопреки распоряжениям правителей. Коломан, отступавший с войсками через Пешт, советовал горожанам не сопротивляться. Однако народ решил обороняться. Строительство укреплений не было завершено, когда враг осадил Пешт, но горожане три дня защищали город, который пал после жестокого штурма и подвергся варварскому разорению. О нём с ужасом сообщают тогдашние хронисты, приводя свидетельства очевидцев массовых убийств горожан.

После упорных боёв войскам Кадана удалось захватить Варадин, Арад, Перг, Егрес, Темешваар. О борьбе венгерского народа сохранились многие местные предания и легенды. Одна из таких легенд связана с обороной города Варадина, который был разрушен захватчиками. По преданию, под этим городом якобы погиб сам Вату. Это предание около середины XV в. стало известно русским книжникам и отразилось в широко распространённой на Руси «Повести об убиении Батыя»[368].

Завоевание татаро-монгольскими войсками Руси, опустошение Польши, Венгрии и других земель вызвало панику в Европе; страшные вести о монгольском разорении проникли через Германию во Францию и Англию. Германский император Фридрих II писал английскому королю Генриху III о падении (Киева — столицы «благородной страны». По сообщению английского хрониста Матвея Парижского, из страха перед монголами на время прервалась даже торговля Англии с континентом.

Некоторые зарубежные историки пытаются утверждать, что западноевропейские правители, включая папу, в трогательном единодушии, прилагали немалые усилия, чтобы помочь государствам, попавшим под удар монгольских захватчиков.

Факты, однако, говорят об ином.

Например, венгерский король неоднократно обращался с призывом о помощи к западноевропейским государствам и папской курии[369]. Ближайшие соседи — Венеция и Австрия — не помогли ему. Более того, венецианский хронист Андрей Дондоло писал: «Лишь принимая во внимание христианскую веру, венецианцы не причинили тогда королю вреда, хотя очень многое могли против него предпринять». Помощи отсюда ждать не приходилось. Другого соседа Венгрии — австрийского герцога Фридриха — не смутила и «христианская вера»: в разгар монгольского нашествия (в апреле 1241 г.) он двинул свои войска против Венгрии, намереваясь захватить часть её территории (Рааб и др.); однако, это предприятие кончилось неудачей: восставшее венгерское население прогнало захватчиков.

Папская курия и германский император Фридрих II много толковали о важности борьбы с монгольским нашествием и общего мира в Европе, но сами продолжали кровопролитную междоусобную войну и активно поддерживали государства (Орден, Швецию, Данию), грозившие независимости Руси, Польши, Восточной Прибалтики. Не случайно Плано Карпини следующим образом объяснял причину, по которой он старался предотвратить тогда присылку монгольских послов в Европу: «…Мы опасались, — пишет он, — что, при виде существовавших между нами раздоров и войн, они (монголы) еще более воодушевятся к походу против нас»[370].

В апреле 1241 г. монгольские рати с кровопролитными боями прошли левобережную Венгрию. Отряды татаро-монголов опустошили земли Буковины, Молдавии, Румынии. Была разорена Словакия, находившаяся под властью Венгрии; пали горные города Банска Штявница, Пуканец, Крупина. Но словацкие горожане и окрестные крестьяне сумели отстоять от врага Братиславу, Комарно, Тренчин, Нитру.

Продолжались сражения в Чехии, куда враг отошёл из Польши в начале мая. Здесь после упорных боёв пали города Опава, Бенешев, Пржеров, Литовел, Евичко, были разорены Градищенский и Оломоуцкий монастыри. Но чешский народ тоже нанёс врагу тяжёлые удары и отстоял такие города, как Оломоуц, Брно, Уничев и др.[371] Неся большие потери и видя, что в этом районе продвинуться на запад также не удастся, Батый распорядился оттянуть войско из Чехии, чтобы собрать все силы в Венгрии, где татаро-монголы зимой 1241 г. перешли Дунай. Вскоре они осадили Гран — столицу государства. Город был хорошо укреплён стенами и башнями, в нём стоял сильный гарнизон и укрылось много окрестных жителей. Монгольские воеводы согнали пленных засыпать ров песком, и из 20 осадных машин днём и ночью метали камни, разрушая укрепления. Горожане сопротивлялись до конца, а когда падение города, стало неизбежным, решили ничего не дать врагу: сожгли товары, зарыли драгоценности, перебили лошадей. После уличных боёв и уничтожения отрядов, оборонявшихся в храмах, город пал, а защитники его были перебиты. Монгольским войскам, несмотря на их многочисленность, не удалось захватить Секешфехерваар, монастырь св. Мартина и некоторые другие крепости.

Монгольские воеводы пытались превратить венгерскую равнину, подобно Муганской степи, в кормовую базу своей конницы в Европе, но из этого ничего не получилось: под ударами со всех сторон слабело монгольское войско.

Венгерский народ непреклонно боролся с монгольскими захватчиками. Скрываясь в лесах и пещерах, крестьяне вели партизанскую войну. Сохранилось известие о крестьянском отряде в Чернхазе, который возглавляла девушка по прозванию Прекрасная Ланка. Когда весь её отряд был перебит, она, чтобы не попасть в руки врагов, бросилась на остриё меча. Мстя крестьянам, захватчики уничтожили все их сёла. Не имевшие оружия крестьяне преграждали путь монгольской коннице, втыкая в землю косы остриём вверх. Сохранились сведения о мужественной борьбе крестьян и горожан в разных частях страны[372].

На венгерской земле татаро-монголы понесли большие потери. Папский посол Плано Карпини видел в ставке великого хана Гуюка особое кладбище, «на котором похоронены те, кто был убит в Венгрии, ибо там были умерщвлены многие»[373].

Неся разорение, захватчики продвигались далее, но всё чаще они оказывались бессильны перед сопротивлением народов. Правда, в Хорватии им удалось разорить Загреб, на побережье — Свач, Дривасто (близ города Скадар), сжечь часть Катарро. Известно однако, что горожане Клисса отбили натиск войск Кадана, сбрасывая на врага каменные глыбы; захватчики не рискнули напасть на хорошо укреплённый Спалато; неприступным для них оказался и Трава (март 1242 г.), устояла Рагуза[374].

И в Хорватии, и в Словении, и на Далматинском побережье, а также в Боснии, Сербии и Болгарии враг постоянно сталкивался с ожесточённой борьбой народов (тяжёлые удары были нанесены ему в Приморье, в словенских горах, в Болгарии) как во время продвижения вперёд, так и после начавшегося весной 1242 г. поспешного отступления.

Наступление, начатое от Нижнего Поволжья, окончательно захлебнулось на Далматинском побережье, у границ Италии. Поход на Европу сорвался.

Факты красноречиво свидетельствуют о том патриотическом вкладе, который внесли народы Восточной и Центральной Европы в общее дело борьбы с монгольским нашествием, в защиту европейской культуры.

Только пренебрегая истиной, можно говорить, что монгольские захватчики не угрожали европейской цивилизации в целом.

Земли Восточной Европы, особенно польская и венгерская, тяжело пострадали от монгольского нашествия: погибло множество людей, были сожжены и разрушены многие крупные города, сёла и деревни, монастыри и храмы. В суровой борьбе народы отстояли свою независимость.

Многие жители стран Восточной Европы были угнаны в монгольское рабство. Плано (Карпини видел в ставке великого хана «многих русских и венгров»[375]. Рубруквис свидетельствует, что в (Каракоруме было «большое количество (пленных) христиан: венгерцев, аланов, русских, георгианов (грузин) и армян»[376]; там же он встретил простую женщину по имени Пакетта, захваченную в плен в Венгрии. В Каракоруме она вышла замуж за русского плотника. «Эта женщина рассказала нам, — пишет Рубруквис, — про неслыханные лишения», которые вынесла раньше, чем попала в далёкий Каракорум[377].

Характерно, что даже пленные рабы разных национальностей вели стихийную борьбу с врагом. Рубруквис сообщает, что когда он ехал из ставки Сартака в ставку Батыя за Волгой, то узнал, что «русские, венгры и аланы, рабы их (татар), число которых у них весьма велико, собираются зараз по 20 или 30 человек, выбегают ночью с колчанами и луками и убивают всякого, кого только застают ночью. Днём они скрываются, а, когда лошади их утомляются, они подбираются ночью к табунам лошадей на пастбищах, обменивают лошадей, а одну или двух уводят с собою, чтобы в случае нужды съесть»[378]. Красноречивое свидетельство!

Завоёванные народы не покорились, и вскоре их восстания потрясли мощь Монгольской державы.

Глава седьмая Решающие победы русского народа над шведскими и немецкими захватчиками (1240, 1242 гг.)

Положение в Северо-западной Руси было тревожное. Русскую землю опустошали татаро-монголы, а на северо-западные границы Новгородско-Псковской земли стягивались силы немецких, шведских и датских феодалов. В то же время Литовское великое княжество пыталось захватить уцелевшие от татаро-монгольского разорения земли Полоцко-Минской Руси и Смоленска.

В этот трудный момент новгородский князь Александр и его отец Ярослав Всеволодович, ставший после гибели князя Юрия на Сити владимиро-суздальским князем, приняли ряд срочных мер по укреплению западных границ Руси. Прежде всего нужно было защитить Смоленск, где обосновался литовский князь. В 1239 г. он был изгнан русскими войсками, и смоленский княжеский стол занял суздальский ставленник[379].

Тогда же по распоряжению князя Александра новгородцы соорудили укрепления на реке Шелони[380], вдоль которой проходил в Новгород путь с запада.

Наконец, были упрочены политические связи Владимиро-Суздальской земли с Полоцком. Выражением их явился брак князя Александра Ярославича с дочерью полоцкого князя; политическое значение этого брака было подчёркнуто тем, что он был отпразднован в Торопце — опорном пункте обороны от литовских феодалов. Все эти военные и дипломатические меры принесли свои результаты: в течение ближайших лет войска Литовского княжества не нарушали русских границ.

Иначе сложились дела на северо-западной границе. Немецкие крестоносцы готовили решительное вторжение на Русскую землю. Опасность особенно усугублялась тем, что на этот раз в походе участвовала также и Швеция. Шведские феодалы первыми двинулись в наступление на Русь.

Видимо, в эти годы новгородское правительство приняло некоторые меры по восстановлению своих позиций в земле еми, а также и в земле суми. Такой вывод можно сделать из содержания буллы папы Григория IX, отправленной в 1237 г. главе шведской церкви архиепископу упсальскому. «Как сообщают дошедшие до нас ваши письма, — писал папа, — народ, называемый тавастами (т. е. финнами), который когда-то большим трудом и заботами вашими и ваших предшественников был обращен в католическую веру, ныне стараниями врагов креста, своих близких соседей снова обращен к заблуждению старой веры и вместе с некоторыми варварами, и с помощью дьявола, совершенно уничтожает молодое насаждение церкви божией в Тавастии»[381]. Григорий IX призывал шведских феодалов с оружием в руках выступить против финнов. «Яростью этих язычников, — писал папа, — владычество шведское ниспровергается, отчего легко может наступить совершенное падение христианства, если не будет прибегнуто к помощи бога и апостолического престола». Очевидно, восстание в финской земле приобрело широкий размах, привело к изгнанию шведских феодалов и к восстановлению политических связей еми с Новгородом.

Из этой буллы следует, что неудачи шведских феодалов в земле финнов папа объяснял вмешательством русских («близких соседей»), причём неудачи эти были так велики, что папская курия провозгласила крестовый поход и против финнов и против русских. Как видим, положение здесь было сходно с положением в земле латгалов и эстов. Папская булла, поскольку она основана на информации из Швеции, правильно передаёт сложившееся при королевском дворе убеждение, что шведские позиции в земле финнов и в Финском заливе не могут быть упрочены до тех пор, пока не будет подчинена не только земля еми, но и сама Новгородская Русь. Активным проводником агрессивной политики папской курии на финской земле был английский доминиканец, упсальский каноник (священник) епископ Томас.

Следовательно, папская курия участвовала в подготовке наступления на Русь не только с запада, где она в 1237 г. содействовала объединению сил ливонских, прусских и датских крестоносцев, но и с севера, поддерживая организацию крупного наступления шведских феодалов[382]. Шведское правительство решило направить экспедицию не столько против еми, сколько против Новгородской Руси. Целью похода был захват Невы и Ладоги, а в случае полной удачи — Новгорода и всей Новгородской земли. Захватом Невы и Ладоги можно было достигнуть сразу двух целей: во-первых, финские земли отрезались от Руси, а, лишённые русской поддержки, они легко могли стать добычей шведских феодалов; во-вторых, с захватом Невы в руках Швеции оказывался единственный для Новгорода (и для всей Руси) выход к Балтийскому морю, т. е. вся внешняя торговля Руси на северо-западе должна была попасть под шведский контроль.

Едва ли можно сомневаться в том, что выступление шведских феодалов было согласовано с действиями ливонских феодалов, которые в 1240 г. предприняли наступление на Изборск и Псков, причём вопреки традиции не зимой, а летом.

Для похода на Русь шведское правительство короля Эриха Картавого выделило значительное войско под предводительством ярла (князя) Ульфа Фаси[383] и зятя короля — Биргера. Охотников поживиться русскими землями, уцелевшими после нашествия татаро-монголов, нашлось немало: шли шведские духовные и светские рыцари-феодалы, искавшие в грабительском походе средств поправить свои дела, спешившие туда, где, казалось, можно было поживиться без особого риска. Грабительский смысл похода прикрывался разговорами о необходимости распространить среди русских «истинное христианство» — католичество. К походу были привлечены также вспомогательные финские отряды из покорённых частей земель еми и суми.

Князь Александр Ярославич ещё в 1239 г. позаботился об охране не только западных, но и северных границ, установив тщательную охрану залива и Невы. Здесь были низменные, сырые лесистые земли, места были труднопроходимые, и пути шли только вдоль рек. В районе Невы, к югу от неё, между Вотьской (с запада) и Лопской (с востока) новгородскими волостями находилась Ижорская земля. Здесь жил небольшой народ — ижоряне, его социальная верхушка уже владела землёй и приняла христианство, тогда как основная масса населения оставалась языческой[384]. В частности «старейшина в земле Ижерьской» по имени Пелгусий крестился, приняв имя Филиппа. В Ижорской земле имелся специальный тиун, поставленный Новгородом[385]. Старейшине Пелгусию князь Александр поручил «стражу морскую», т. е. охрану путей к Новгороду с моря; видимо, охрана стояла по обоим берегам залива.

Описание прихода шведских войск и их разгрома составил современник, вероятно дружинник, князя Александра. Позднее митрополит (Кирилл включил это описание в «Житие» Александра Невского[386].

О себе автор говорил как о «самовидце» событий, включённых в описание. Кроме того, он использовал факты, которые слышал «от отець своих». Вот что узнаём мы из его рассказа.

Однажды на рассвете июльского дня 1240 г., когда Пелгусий был в дозоре на берегу Финского залива, он вдруг увидел шведские корабли «многы зело», посланные в поход королём, который собрал множество воинов: шведских рыцарей с князем и епископами своими, «мурманов» и финнов. Пелгусий спешно направился в Новгород и сообщил князю о виденном. Шведская флотилия тем временем прошла по Неве до устья Ижоры. Здесь было решено сделать временную остановку; очевидно, часть судов вошла в устье Ижоры, а большая часть причалила к берегу Невы, вдоль которого предстояло плыть.

С причаливших судов были переброшены мостки, на берег сошла шведская знать, в том числе Биргер и Ульф Фаси в сопровождении епископов, среди которых был Томас; за ними высадились рыцари. Слуги Биргера раскинули для него большой шитый золотом шатёр. Биргер не сомневался в успехе. В самом деле, положение Новгорода было тяжёлое: помощи ждать было неоткуда, татаро-монгольские захватчики опустошили Северо-восточную Русь. Шведский полководец, «шатаяся (кичась) безумием своим, хотяще восприяти Ладогу, такоже и Новоград и всю область Новгородскую», отправил посла в Новгород, веля передать князю: «Аще можеши противитися мне, королеве, то се уже есмь зде и пленю землю твою». Видимо, он не ждал сопротивления, считая, что без владимирских полков Новгород ему не страшен. Однако Биргер просчитался.

Князь Александр собрал на Софийской площади в Новгороде свою дружину, «укрепил» её речью[387] и принял решение быстро выступить на врага. Кроме дружины он успел взять в поход лишь часть ополчения новгородцев-горожан: «Мнози новгородци не совокупилеся бяху, понеже ускоре князь поити»[388]. Войско выступило из Новгорода и двинулось к Ижоре; шли вдоль Волхова до Ладоги, где присоединился отряд ладожан[389]. Вполне вероятно, что и ижоряне участвовали в походе. К утру 15 июля всё войско подошло к Ижоре.

То, что Александр Ярославич ускорил выступление войск, объясняется, конечно, желанием, во-первых, нанести удар шведским феодалам неожиданно и, во-вторых, именно на Ижоре и Неве. Из описания подвигов русских воинов Складывается общее представление о ходе битвы. Нужен был внезапный удар, потому что шведское войско было значительно многочисленнее русского; князь же имел небольшую дружину: «…иде на них в мале дружине»[390].

Александр исходил из того, что большая часть неприятельских судов стояла у высокого и крутого берега Невы, значительная часть войска находилась на судах (остановка была временная), а рыцарская, наиболее боеспособная часть войска была на берегу. Конная дружина князя Александра, вероятно, должна была ударить вдоль Ижоры в центр расположения шведских войск. Одновременно «пешь» новгородец по имени Миша (видимо, из простых людей, так как летописец не приводит его отчества), со своей дружиной[391] должен был наступать вдоль Невы и, тесня врагов, уничтожать мостки, соединявшие корабли с сушей, отрезая рыцарям, опрокинутым неожиданным ударом конницы, путь к отступлению и лишая их возможности получить помощь.

В случае успеха этого плана численное соотношение войск на суше должно было серьёзно измениться в пользу русских: двойным ударом вдоль Невы и Ижоры важнейшая часть вражеского войска оказывалась зажатой в угол, образуемый реками, в ходе боя пешая и конная русские рати, соединившись, должны были оттеснить врага к реке и сбросить его в воду.

Русские войска внезапно обрушились на шведский лагерь[392]. Летописец не оставил описания хода боя, но сообщил о наиболее выдающихся подвигах русских людей. Так, он говорит о важном эпизоде боя, когда князь Александр, пробившись в центр расположения шведских войск, сразился с Биргером и тяжело ранил его копьём: «…возложи [ему] печать на лице острым своим копием». Летописец сообщает, что молодой дружинник Савва «наихав шатор великый и златоверхый [и] подсече столп шатерный…». Падение шатра воодушевило русских воинов: русские полки «видеша падение шатра, и возрадовашася».

Говорит очевидец и об успешных действиях новгородского пешего ополчения, которое, продвигаясь вдоль берега Невы, не только рубило мостки, отбиваясь от шведов с суши и реки, но даже захватило и уничтожило три шнеки: «наскочи, погуби три корабли…».

Дружинник Гаврила Олексич, преследуя бежавших шведского епископа и королевича, которые «втекоша пред ним в корабль», ворвался на коне вслед за ними по сходням: «изоиха по д[о]ске до самого корабля, по ней же схожаху». Произошёл беспримерный бой. Шведам удалось сбросить Гаврилу Олексича в воду («свергоша его с конем с д[о]ске в море»), но он сумел быстро выбраться «и опять наиха и бися крепко с самым воеводою посреде полку их». Он убил шведского воеводу и епископа.

Бой шёл жестокий. Русские воины были «страшны в ярости мужества своего», а талантливый полководец Александр Ярославич сумел уверенно направить их на врага, «и бе мужство их с княземь крепко».

Автор отметил подвиги ещё нескольких воинов: новгородца Сбыслава Якуновича, который «наихавше [на шведов] многажды биашеся единым топором, не имея страха в сердци; и паде неколико от руны его»; княжеского ловчего, полоцкого уроженца Якова, который «наихав на [шведский] полк с мечем, и мужествовав много, и похвали его князь»; княжеского слуги Ратмира, который «бися пешь, и оступиша его мнози [шведы]» и после яростного боя «от многых ран падшю, и тако скончася».

Так геройски сражались мужественные русские люди на рубеже Родины, отстаивая от врага Северо-западную Русь, уцелевшую от татарских полчищ, в то время как на большей части Русской земли дымились развалины городов, сёл и слобод.

Бой, проведённый в стремительном темпе, принёс блестящую победу русскому войску. Бесславно, в панике бежали шведские захватчики («посрамлени отъидоша») «и множество много их паде». Русские войска, собрав трупы наиболее знатных рыцарей, «накладше корабля два» и «пустиша и [их] к морю…» и «потопишася [они] на море»; прочих же, что навеки остались на русском берегу, «ископавше яму, вметаша [их] в ню бещисла».

Руководство талантливого и храброго полководца Александра Ярославича в сочетании с изумительным геройством и самоотверженностью простых русских воинов обеспечили быструю и славную победу при наименьших потерях со стороны русских. Новгородцев и ладожан пало около 20 человек. За мужество, проявленное в битве, народ прозвал князя Александра Ярославича «Невским».

Борьба за устье Невы была борьбой Руси за сохранение выхода к морю. Русский народ на пути своего развития в великую нацию не мог быть изолированным от морей. Борьба за свободный выход России к Балтийскому морю в форме решительных военных столкновений началась именно в XIII в.[393]

Невская битва была важным этапом этой борьбы. Победа русского войска, предводительствуемого нашим великим предком Александром Невским, предотвратила потерю берегов Финского залива и полную экономическую блокаду Руси, не дала прервать её торговый обмен с другими странами и тем самым облегчила дальнейшую борьбу русского народа за независимость, за свержение татаро-монгольского ига.

Наш народ до начала XVII в. успешно оборонял Неву. Временный захват её Швецией кончился для последней крахом. Разбитая Россией при Петре I, Швеция потеряла значение крупной державы. Считая себя прямым продолжателем дела Александра Невского, Пётр I приказал перевезти прах Александра Ярославича в основанный им Петербург.

Победа над шведскими захватчиками была, однако, лишь частью великого дела обороны Родины. В том же 1240 г. немецкие крестоносцы, собранные из всех крепостей Ливонии, в том числе и из Отепяа, Тарту, Вильянди, а также датские рыцари из Ревеля[394] захватили русскую крепость Изборск. Когда об этом стало известно в Пскове, местное ополчение, в которое вошли «всии до души» боеспособные псковичи, выступило против рыцарей; однако псковичи были разбиты превосходящими силами противника. В неравном бою пал и княжеский воевода во Пскове.

Ливонцы же «пригонивше под город (Псков), и зажгоша посад в[е]сь; и много зла бысть: и погореша церк[в]ы и честныя иконы и книгы… и много сел попустиша» близ города. Немецкие войска целую неделю осаждали Псков, однако взять силой его не смогли. Если бы не бояре-изменники, захватчики так и не взяли бы город, который в своей истории выдержал 26 осад и ни разу не открыл ворот врагу[395]. Даже немецкий хронист, сам человек военный, считал, что псковская крепость, при условии единства её защитников, неприступна[396]. Пронемецкая группировка среди псковских бояр существовала давно. Она отмечена в летописи ещё в 1228 г., когда бояре-изменники заключили союз с Ригой, но затем эта группа держалась в тени, имея в числе своих сторонников и посадника Твердилу Иванковича. После поражения псковских войск и гибели княжеского воеводы эти бояре, что «перевет держаче с немци», сперва добились того, что Псков выдал крестоносцам в залог детей местной знати, затем некоторое время прошло «без мира», и, наконец, боярин Твердило и другие «подвели» рыцарей во Псков.

Опираясь на немецкий гарнизон, изменник Твердило «сам поча владети Пльсковомь с немци…»[397]. Власть его была только видимостью, на деле весь государственный аппарат прибрали к рукам немцы, которыми, в частности, «тиуни (т. е. фогты — судьи) у них (псковичей) посажена [были] судить»[398]. Бояре, не согласившиеся на измену, бежали с жёнами и детьми в Новгород. Твердило и его сторонники помогали немецким захватчикам, «воюя села новгородьская». Таким образом, они предали Русскую землю врагу, а русских людей, трудящийся народ, населявший города и сёла, подвергли ограблению и разорению, надев на него ярмо немецкого феодального гнёта.

Положение сложилось опасное, и меры для обороны нужны были срочные и решительные. Князь Александр Ярославич, не рассчитывая на большую помощь из недавно разорённой татаро-монголами Владимиро-Суздальской Руси, вероятно, возложил на новгородское боярство крупные расходы по подготовке к войне и постарался (после Невской победы) упрочить свою власть в республике. Новгородское боярство, ставя собственные интересы выше интересов Родины, вступило с князем в конфликт, в результате которого зимой 1240 г. он с семьёй и двором уехал к отцу в Переяславль.

В начале 1241 г. рыцари начали всё чаще вторгаться в новгородские владения. Так, они вместе со вспомогательными отрядами эстов напали на землю води и обложили её данью; часть местной знати перешла на их сторону.

Крестоносцы поставили целью захватить не только землю води, но также побережье Невы и Карелию. Папская курия даже «передала» все эти земли под юрисдикцию эзельского епископа.

Тогда же захватчики построили в Копорском погосте укреплённый город. Летописец, сообщив об этом, добавляет, что «и не то бысть зло, но и Тесов (на реке Оредеж) взяша, и за 30 верст до Новгорода гоняшаяся, гость (купцов) биюче». Рыцари доходили также до Сабельского погоста, который лежал в 40 верстах от Новгорода. Следовательно, враг захватил обширную территорию в районе Изборск — Псков — Сабель — Тесов — Копорье. Видимо, в это время, когда в город из всех окрестных сёл и погостов сбегалось спасавшееся от грабителей население, в городе вспыхнуло народное движение, поддерживавшее сторонников союза с владимиро-суздальскими князьями. Массы новгородских горожан, не желавшие в угоду корыстному боярству становиться рабами тевтонов, требовали организовать им отпор.

Новгородское вече отправило послов к Ярославу Всеволодовичу, и он отпустил к ним княжить своего сына Андрея. Но Андрей, не отличавшийся особыми способностями, не подходил для столь ответственного дела. Поэтому новгородцы, собравшись на вече и «сдумавше», послали к Ярославу Всеволодовичу епископа «с мужи» просить к себе Александра Ярославича. В это время немцы, собрав полки, а также кое-какие отряды из эстов и литовцев, продвигались вперёд. Они «поимаша по Луге вси кони и скот, и нелзе бяше орати (пахать) по селом и нечимь…»[399]. Об этом сообщили послы Ярославу, и он удовлетворил их просьбу.

Приезду мужественного князя «ради быша новгородци»[400]. В том же году князь Александр, собрав войско из новгородцев, ладожан, а также карел и ижорян, выступил против крестоносцев. Неожиданным ударом русское войско выбило врага из Копорья[401]. Тогда же была освобождена от врагов земля води. Захваченных изменников из числа води и эстов, перешедших на службу к немецким феодалам, князь приказал казнить.

Решительные действия и мужество русских и союзных им полков принесли первый успех, но главное было впереди. Известие об успешных действиях русских войск против немецких захватчиков вызвало новый взрыв народных движений в земле эстов: в 1241 г. вспыхнуло восстание героических жителей Сааремаа[402]. Подготавливая контрнаступление на врага, Александр Невский обратился за помощью во Владимир, и князь Ярослав Всеволодович отправил ему на помощь свои вновь сформированные после татаро-монгольского погрома владимиро-суздальские «низовские» полки[403].

Со всеми объединёнными силами, которыми тогда располагала Русь, князь Александр Ярославич вступил в землю эстов; от действий его войска зависела судьба Русской земли. Начав наступление на землю эстов, Александр вдруг свернул ко Пскову. Неожиданно «изгоном» его полки освободили от захватчиков и предателей-бояр этот древний русский город. Пленных рыцарей и эстов князь «сковав» отправил в Новгород; псковские предатели, вероятно, разделили судьбу копорских. После освобождения Пскова Александр Ярославич повёл своё войско в землю эстов.

В это время, когда русское войско находилось на западном берегу Чудского озера, здесь, в районе селения Моосте, дозорный отряд во главе с Домашем Твердиславичем и Кербетом (один из «низовских» тверских воевод) разведал расположение основной массы немецких войск, завязал с ними бой, но был разбит; при этом враги убили «мужа честна» Домаша «и инех с нимь…, а инех руками изоимаша», остальные же «к князю прибегоша в полк»[404]. Приближалась решительная битва, которой искало русское войско и о которой с тревогой и надеждой думал народ и в Новгороде, и во Пскове, и в Ладоге, и в Москве, и в Твери, и во Владимире.

Что же сделал князь Александр? Он приказал своему войску отступить на лёд Чудского озера: «…князь же воспятися на озеро…»[405]. Чтобы понять этот шаг выдающегося полководца, необходимо сказать несколько слов о военной организации Ордена.

В средние века ядро армии состояло из феодалов-рыцарей, которые сражались каждый в одиночку и в любой момент, из страха или в погоне за добычей, могли оставить поле боя. Крестовые походы достаточно ясно обнаружили слабость рыцарских войск; нужда в постоянном войске для осуществления непрерывных захватов привела к созданию рыцарских орденов.

Орден являлся более или менее стройной военной организацией, с известной дисциплиной и т. п. Вступая в орден, каждый рыцарь давал обет беспрекословного послушания. Уставы орденов — тевтонов, темплиеров и иоаннитов — тщательно регламентировали поведение рыцарей в походе и бою: орденские заправилы слишком хорошо знали своих «братьев», которые и в составе ордена мало чем отличались от разбойников. Организаторам Ордена меченосцев удалось создать по тому времени достаточно дисциплинированное, отлично вооружённое войско.

Учёные полагают, что конные рыцари применяли особый строй войска в виде клина или трапеции; этот строй наши летописи называли «свиньёй».

Пешими в бой шли слуги. Главной целью пехоты была помощь рыцарям. У тевтонов пехота состояла из горожан-колонистов, отрядов, выставляемых покорёнными народами, и т. п. Первыми в бой вступали рыцари, а пехота стояла под отдельным знаменем. Если в бой вводили и пехоту (что, видимо, имело место в Чудской битве), то её строй, вероятно, замыкался рядом рыцарей, так как пехота указанного выше состава была ненадёжна.

Задача клина сводилась к раздроблению центральной, наиболее сильной части войска противника. Применяя такое построение, немецкие крестоносцы наносили поражения разрозненным отрядам ливов, латгалов, эстов. Но русские (а позднее и литовцы) нашли средства борьбы с закованной в панцыри «свиньёй».

Блестящим примером этого является битва на льду Чудского озера. Обычный боевой строй русских войск состоял из сильного центра, где стоял большой полк («чело»), и двух менее сильных флангов («крылы»). Это построение не было наилучшим в борьбе со «свиньёй» крестоносцев, и Александр Невский, смело сломав сложившуюся традицию, изменил тактику русских войск: он сосредоточил основные силы на флангах, что немало способствовало победе. Новая тактика и вызвала отступление русских на лёд озера. Как и следовало ожидать, «немци же и чудь поидоша по них». Князь Александр поставил полк у крутого восточного берега Чудского озера, у Вороньего Камня, против устья реки Желча[406]. Избранная позиция была выгодна, тем, что враг, двигавшийся по открытому льду, был лишён возможности определить расположение, численность и состав русских войск.

5 апреля 1242 г. вся масса немецких войск устремилась на русских, «наехаша на полк немци и чюдь и прошибошася свиньею сквозе полк…»[407]. Крестоносцы пробились сквозь русское войско и считали битву выигранной. Внезапно они были атакованы основными силами русских, сосредоточенными вопреки традиции на флангах, и «бысть сеча ту велика немцемь и чюди». Русские лучники с самострелами внесли полное расстройство в ряды окружённых рыцарей[408]. Русские сражались за справедливое дело, за Родину. Они «исполнишася духа ратна, и бяху бо сердца им, акы лвом». «Самовидец» битвы рассказывал, что «труск от копий ломлениа и звук от мечного сечениа» был такой, будто «морю померзошю двинутися и не бе видети леду: покрыто бо бе все кровию». Русские люди «кровь свою прольяша» не напрасно, ибо «немци ту падоша, а чудь (эсты) даша плеща», т. е. бежали.

Победа была решительная: русские яростно преследовали обратившегося в бегство врага по льду до Суболичьского берега. Было убито одних только рыцарей 400, кроме того 50 рыцарей русские «руками яша»; немало пало эстов. Посрамлённых пленных крестоносцев вели в Новгород, как сказано в Псковской летописи, «овы изби и овы связав босы, поведе по леду»[409]. Видимо, убегавшие крестоносцы сбрасывали тяжёлые доспехи и обувь.

«Возвратив же ся Александр со славною победою: бяше бо полона множество в полку его, и ведяху их подле конь, иже именуются божии рыторе (Ritter — рыцарь)». Когда войско приблизилось к Пскову, то «стретоша его многи народ… и перед градом поюще славу» русскому войску и князю Александру.

Победа на Чудском озере — Ледовое побоище — имела огромное значение для всей Руси, для всего русского и связанных с ним народов, так как эта победа спасла их от иноземного ига. Эта победа имела международное значение. Маркс высоко оценил эту битву, специально выделив её в «Хронологических выписках» из массы исторического материала: «Александр Невский выступает против немецких рыцарей, разбивает их на льду Чудского озера», так что «прохвосты» были отброшены от русской границы[410]. Этой крупнейшей битвой раннего европейского средневековья впервые в истории был положен предел грабительскому продвижению на восток, которое немецкие правители непрерывно осуществляли в течение нескольких столетий. Не удалось крестоносным грабителям «укорить» «словеньскый язык ниже себе»[411].

Древний автор «Жития» нашего великого предка князя Александра правильно отметил, что с этой поры «нача слышати имя Олександрово по всем странам и до моря Хупожьскаго (Каспийского), и до гор Аравитьскых, и об ону страну моря Варяжьского (Балтийского), и до Рима»[412].

Ледовое побоище сыграло решающую роль и в борьбе литовского народа за независимость, оно отразилось и на положении других народов Прибалтики. На борьбу против крестоносцев вновь поднялись народы Прибалтики. Произошло восстание в земле куршей, где рыцари успели продвинуться после поражения у Шавлей, построив и заняв ряд замков, создавая угрозу южным землям жемайтов. Курши призвали на помощь литовского великого князя Миндовга, который, по словам немецкого хрониста, «очень ненавидел крестоносцев». 30-тысячное литовское войско развернуло операции в районе Эмбуте.

В том же 1242 г. князь Польского Поморья Святополк, женатый на сестре галицко-волынского князя Даниила Романовича, решительно порвал соглашение с прусскими крестоносцами и, вторгшись в их владения, возглавил восстание пруссов; помощь Святополку оказал князь Миндовг[413]. Немецкий хронист Пётр Дюсбург именует Святополка «сыном греха и погибели»[414] и говорит, что в то время «вся почти Пруссия была окрашена христианской (т. е. рыцарской) кровью»[415]. Войска Святополка опустошили Хельминскую землю и нанесли прусским рыцарям поражение у Рейзенского озера[416].

Так решающий удар, нанесённый крестоносцам русскими войсками, отозвался по всей Прибалтике, потрясая до основания немецкий Орден. Только вмешательство немецких правителей, папской курии, а также отсутствие единства среди славянских князей спасли захватчиков от полного разгрома. К 1253 г. восстание пруссов было жестоко подавлено и тогда же крестоносцы «основали» на побережье крепость Кёнигсберг, закрыв устье реки Преголы.

Что касается ливонских рыцарей, то в 1242 г. они «прислаша [послов] с поклоном» в Новгород. Послы заявили: «Что есмы зашли Водь, Лугу, Пльсков, Лотыголу мечем, того ся всего отступаем, а что есмы изоимали мужий ваших, а теми ся розменим: мы ваши пустим, а вы наши пустите». На этих условиях новгородское правительство «умиришася» с Ливонским орденом.

Мирный договор был подписан в 1242 г. без князя Александра, видимо находившегося в это время во Владимиро-Суздальской Руси, где он замещал отца, которого в ту пору вызвали в Сарай, в ставку хана Золотой орды. Отношения Руси с татаро-монгольскими феодалами становились к этому времени государственным делом первостепенной важности.

Глава восьмая Разгром венгерско-польских захватчиков в Юго-западной Руси (1245 г.)

Татаро-монгольское нашествие привела к разорению и Юго-западной Руси, к резкому ухудшению положения крестьянства, к дезорганизации административного и хозяйственного аппарата государственной (великокняжеской) власти, к её политическому ослаблению, к усилению раздробленности. Светская и духовная землевладельческая знать поспешила вновь, как и в начале XIII в., захватить в свои руки политическую власть.

Создалось положение, при котором в большей части Юго-западной Руси бояре князя Даниила Романовича «княземь собе называху, а сами всю землю держаху».

Но это правление бояр не могло быть прочным. С новой силой вспыхнула феодальная война. Теперь княжеская власть значительно активнее осуществляла карательную политику в отношении землевладельческой знати, организуя «уставление» всех земель и статей доходов, проводя как перераспределение земельных владений и держаний боярства, так и пересмотр повинностей крестьянства. К этому её принудила волна крестьянских движений, направленных против феодального сословия в целом. Проводилось также спешное формирование нового войска, в котором князь, опираясь на «служащее» (главным образом среднее и мелкое) боярство, широко использовал массы зависимых «смердов-пешцев»[417].

Воспользовавшись ссорой между боярскими правителями в Галицкой земле, князь сумел их «изоимати». Вступив в Галич, Даниил Романович отправил войско во главе со своим печатником Кириллом занять Бакоту и Понизье и «исписати грабительства нечестивых бояр и утишити землю», в которой, очевидно, развивалось антифеодальное крестьянское движение. Кирилл занял Понизье и отбил наступление черниговского князя Ростислава, действовавшего в союзе с болоховским боярством. Кроме того, как указывалось, князь Даниил предпринял поход и на болоховских бояр. Решительные меры были приняты и против боярства Западной Галичины. Сюда был направлен с войском княжеский дворский Андрей, который занял Перемышль, где захватил местного епископа и разорил его богатый двор и владения. Пострадали и другие представители духовной знати: галицкий епископ Артемий был изгнан из страны; что касается угровского епископа Асафа, то он был «свержен» князем с митрополичьего стола, а угровская епископия была закрыта; тогда же князь Даниил назначил митрополитом Руси своего печатника Кирилла.

В эти же годы продолжалось энергичное восстановление хозяйства Юго-западной Руси, наблюдался значительный приток ремесленников и крестьянства из других русских земель, пострадавших от татаро-монгольского нашествия; это переселение поощрялось государственной властью. Напряжённым трудом эксплуатируемых крестьян и ремесленников хозяйство Галицко-Волынской Руси постепенно восстанавливалось.

Этому не смогли помешать возвращавшиеся из европейского похода татарские войска. На обратном пути они представляли значительно меньшую угрозу для населения: летопись отмечает лишь, что Батый выделил против Волыни два отряда (Маномана и Балая), которые проникли до Володавы, на Буге, севернее Угровска. После ухода монгольских войск на восток наступил последний, заключительный этап феодальной войны Волынского князя против галицкого боярства, связанного с черниговскими князьями, а также с Венгрией и Польшей. Вытесненный из Галицкой земли, князь Ростислав Михайлович не ушёл в разорённый татаро-монгольским нашествием Чернигов, а направился в Венгрию, где заключил союз с королём Белой IV. Выступая в качестве пособника преследовавших корыстные цели венгерских феодалов, князь Ростислав стал готовить решительное наступление на Юго-западную Русь. К этому походу кроме венгерских сил были привлечены феодалы Малой Польши во главе с краковским князем Болеславом Стыдливым, который враждовал с мазовецким князем Конрадом, вступившим вновь в союз с Волынью. В ходе столкновений с малопольским князем волынские войска заняли Люблин (1244).

Широко задуманное наступление венгерских, польских, а также связанных с Ростиславом боярских войск представляло большую опасность для Юго-западной Руси. Это была попытка правителей Венгрии и Польши покончить с существованием Юго-Западной Руси, ослабленной татаро-монгольским нашествием.

Летом 1245 г. по приказу короля Белы IV рыцарское венгерское войско, предводительствуемое зятем короля Ростиславом и старым венгерским полководцем (баном) Филей, в сопровождении польских феодальных дружин, возглавляемых Флорианом Войцеховичем Авданцем, двинулись в Галицкую землю — предмет давнишних вожделений венгерской и польской знати. Войска с боем заняли Перемышль и направились к Ярославу. То был «крепок град», и жители его дали врагу «бой велик перед градом», а затем укрылись за его стенами. Бан Филя, не ожидавший такого сопротивления, отправил отряд в Перемышль, поручив доставить «сосуды ратные и градные и порокы». Началась осада города. Горожане метали со стен камни и стрелы.

Враг был уверен в победе и не опешил со штурмом. Под стенами города осаждавшие устраивали рыцарские турниры.

Пока враги стояли, задержанные сопротивлением Ярослава, галицко-волынский князь, узнав про «ратное пришествие», стал собирать дружину и ополчение и «скоро собравше вои» свои, а также отряды половцев с Понизья. К союзным Волыни мазовецкому князю Конраду и литовскому великому князю Миндовгу были отправлены послы с просьбой о присылке вспомогательных войск; и польский и литовский князья обещали прислать подмогу.

Когда русское войско было готово к походу, вперёд был выслан дозорный отряд дворского Андрея с заданием разведать силы врага, а также известить ярославцев о близкой помощи: «…да их (войска противника) видить и укрепить град, яко уже близ есть спасение их». Сам же князь Даниил Романович повёл войско из Холма вслед за отрядом дворского Андрея к реке Сану. Не доходя до реки, русские полки остановились; из обоза было извлечено оружие и роздано войскам. Узнав от дворского о силах противника и их расположении, князь наметил место переправы.

Первым переправился отряд половцев, который подтвердил то, что сообщил и Андрей: «не бе бо страж их (венгров) у рекы». Следом за половцами двинулось и всё русское войско. На другом берегу Сана князь «исполчивша же коньники с пешьци» и войска двинулись к лагерю врагов «с тихостью», но «сердце же ею (их) крепко бе… устремлено на брань».

Получив известие о том, что приближаются русские, Филя, Ростислав и Флориан, оставив пешее войско у «врат» Ярослава, чтобы горожане не ударили с тыла, с рыцарскими дружинами выступили навстречу русскому войску.

Князь Даниил расположил свой главный полк на левом фланге, центр приказал держать «малой дружине» дворского Андрея; на правом фланге против польских войск Флориана был поставлен полк князя Василька Романовича. 17 августа 1245 г. произошёл бой. Войска обстреляли друг друга, а затем князь Ростислав с главными силами атаковал дружину дворского Андрея. Дружинники приняли венгерских воинов в копья, в жаркой схватке «копьем же изломившимся, яко от грома тресновение бысть». Битва была ожесточённой, с обеих сторон «мнози падше с коний и умроша», а «инии уязвени быша от крепости ударения копейного».

В то же время польская рать Флориана «крепко идуща» на полк князя Василька с криком, и «силен глас ревуще в полку их», пишет очевидец. Завязалось жаркое сражение.

Между тем воины дворского Андрея упорно сдерживали натиск противника и, «крепци боряшеся», медленно отходили к Сану. Князь Даниил, заинтересованный в том, чтобы большая часть сил противника была связана войском дворского Андрея, отрядил ему в помощь подкрепление[418].

Князь с основными силами через «дебрь глубокую» вышел в тыл наступавшим. Здесь стоял «задний полк» Фили; его рыцари должны были завершить битву победой. Развернув свои силы, князь Даниил выехал вперёд «ис полку» и стремительно обрушился на врага. Русские полки смяли венгерских рыцарей, опрокинули их и обратили в бегство.

Даниил Романович пробился к центру венгерского войска, где стояла хоругвь Фили; князь сорвал её и разорвал в клочья. Покинув поле боя, венгерские рыцари поспешно бежали. Тогда дрогнули дружины Ростислава и Флориана, они также «наворотишася на бег». Отряды дворского Андрея и Василька Романовича преследовали их: воевода Флориан попал в плен, бан Филя пытался скрыться, но был захвачен дворским Андреем, только Ростислав успел бежать в Краков.

Войска и освобождённые горожане Ярослава торжествовали победу, «угре (венгерские рыцари) же… мнози избьени быша и яти [в плен] быша». Князь Даниил распорядился казнить бана Филю, в прошлом жестоко угнетавшего Галицкую землю, и «инии угре мнози избьени быша за гнев» русских, не мало слёз и горя вынесших от неоднократных разбойничьих набегов венгерских феодалов. Осадные сооружения противника у стен Ярослава были сожжены.

С наступлением темноты войско расположилось на ночлег. Отряды, преследовавшие остатки сил противника, постепенно возвращались в лагерь; они приводили новых пленных, взяли большую добычу («корысть многу»). Воины разыскивали однополчан, и «всее нощи клику не переста ищущим друг друга». Наутро с «колодныки многи» русские полки отправились в обратный путь. Им повстречались польские и литовские отряды, спешившие на помощь, но в них уже не было нужды. Так закончилась битва под Ярославом[419].

В ней вновь проявились высокие боевые качества русских пеших полков и конных дружин, а также незаурядное полководческое дарование князя Даниила и его воевод. Эта битва, подготовленная подчинением боярских центров, «уставлением» земель, реорганизацией войска, является крупнейшей вехой в истории Юго-западной Руси; ею завершается 40-летняя феодальная война, приведшая к восстановлению на некоторое время государственного единства Галицко-Волынской Руси. В этой битве, как и в Ледовом побоище, проявилось непоколебимое мужество свободолюбивого русского народа.

Но победа над венгерско-польскими феодалами была лишь частью дела обороны Юго-западной Руси. В том же году в Холм явился посол золотоордынского хана Батыя и потребовал от его имени передачи монгольским правителям Галицкой земли. Для Юго-западной, как и для всей остальной Руси первостепенное значение приобретали отношения с более сильным противником — Монгольским государством и прежде всего с Золотой ордой.