Жадный, плохой, злой

Глава 3

Дубов аккуратно водрузил на ломтик прожаренного хлебца лепесток желтого сыра, мазнул его маслом, накрыл ломтиком сыра оранжевого, опять умаслил, затем добавил поверх несколько мазков рубинового джема и стал любоваться творением рук своих.

– Где Натали? – спросил он, поворачивая бутерброд то так, то эдак. – Я ей тысячу раз говорил, что здесь принято завтракать в семейном кругу!

Бросив взгляд на часы, я подумал, что половина клана Дубовых уже давно заработала бы гастрит, если бы каждый раз дожидалась полудня, чтобы заморить червячка. Рак самого главы семейства вполне мог быть вызван такой безалаберностью. А еще повышенной нервозностью, которая сквозила в каждой его фразе, в каждом жесте.

– Марк! – прикрикнул Дубов. – Был задан вопрос!

Застигнутый врасплох отпрыск с натугой проглотил сложное ассорти, которым успел набить рот, и приготовился отвечать, когда раздался голос опередившей его Ириши:

– У Натали критические дни, папа.

Представив, как выглядит сейчас лицо ее бедной родственницы, я подумал, что лучшего определения такому состоянию не подберешь.

– Ее не в баню пригласили! – сердито сказал Дубов, собравшись откусить добрую половину своего навороченного хлебца. – Могла бы посидеть за общим столом, не велика барыня.

– Пусть уж лучше отдыхает наша красавица, – возразила Ириша. – Во время менструации она становится настоящей истеричкой. А кровь из нее хлещет, как из зарезанной свиньи.

В тот же миг дубовский бутерброд, теряя на ходу слой за слоем, улетел из беседки в неведомые дали.

– На кой хрен мне нужны эти подробности! – рявкнул его создатель. – И без них тошно! Дадут мне когда-нибудь в этом доме поесть по-человечески?

Все, кто находился за столом, включая меня, настороженно притихли, лишь телефонная трубка жалобно верещала в кармане белого дубовского пиджака, болтающегося на спинке стула. Аппарат начинал пиликать каждые пять минут, но хозяин игнорировал его призывы.

Его настойчивое попискивание еще больше подчеркивало всеобщее напряжение, незримо витавшее в беседке вперемешку со зноем и духотой. Дубов сопел и поглядывал на присутствующих взглядом дебошира, выискивающего любой незначительный повод, чтобы к кому-нибудь придраться. Референт Геша оставил в покое еще довольно высокую горку блинов, к которой теперь не решался прикоснуться, и делал вид, что тщательно промокает усишки салфеткой, хотя для этого было бы вполне достаточно провести под носом кончиком мизинца. Марк развернул свою лихую бейсболку козырьком вперед, пряча глаза. Я цедил остывший кофе и не оторвался от чашки, даже когда добрался почти до самой гущи, неприятно захрустевшей на зубах. Одна лишь Ириша держалась непринужденно.