Жажда безумия

Глава 17

Чес

Слезы Алисы заставили меня пожалеть о своем решении показать ей кровь в комнате, но я напоминаю себе, что не могу защитить ее от всего. Мы мчимся сломя голову в опасную войну, где будет убито еще много людей. Нет смысла ограждать ее от правды. По пути она увидит гораздо больше, возможно, еще худших вещей. Я ужасно сожалею, что это должен был быть Шляпник.

О, Мэверик.

Стоя в одиночестве, прислонившись к одной из стен и впитывая каждую деталь разрушения, как будто этим можно что-то изменить, задаюсь вопросом, мог ли я как-то предотвратить это. Если бы мы не потеряли связь, когда монстры впервые вторглись, если бы мы объединились, а не спрятались, смог бы я защитить его? Смог бы я спасти его? Но теперь это уже не имеет значения.

Слишком поздно. Я никогда не узнаю.

Его смерть кажется нереальной. Такой яркий свет, погашенный тьмой. Это не имеет смысла и оставляет зияющую дыру в моей груди, где когда-то жила многолетняя дружба. Я едва могу поверить в его смерть, особенно когда пытаюсь утешить Алису, которая, кажется, так же расстроена, как и я. Это самое трудное, с чем мне доводилось сталкиваться.

Алиса волновалась о нем так, как только может волноваться о другом человек, который ему незнаком. Он был для нее важен, я понимаю это, и его потеря, огромный удар по ее моральному духу. Я задаюсь вопросом, не будет ли это слишком тяжелым ударом, не изменит ли это ее решение и не заставит ли ее вернуться домой, но она не говорила о том, что хочет уйти.

Она даже не предложила уйти из старого чайника, вместо этого внимательно изучает страницы кожаного дневника, который она нашла, пока Дион, Данн и я обыскиваем дом от пола до потолка в поисках чего-нибудь полезного. Близнецы обыскивают комнату Шляпника, переодеваются в одежду, не запачканную кровью, и находят несколько комплектов доспехов, положенных на дно его шкафа.

Мэверик был не только искусным шляпником, он мастерски создавал любую одежду. Если он мог что-то представить, он мог это сделать. От платьев до пиджаков, туфель и многого другого. Шляпник всегда что-то делал, его руки покрылись мозолями от иголок и булавок, которые он использовал, а его дом был кладбищем брошенной одежды. Идеально для нас, поскольку нам всем нужна была новая одежда.

Как и большинство чудаков, Шляпник владеет целой коллекцией оружия. От мечей и кинжалов до более необычных предметов, таких как чайник, стреляющий огнем, который я забрал себе. Мы используем все его ресурсы. Они не пропадут даром и, если повезет, пригодятся для мести за смерть Шляпника.

Я заставлю этих чертовых монстров заплатить за то, что они натворили.

Когда солнце начинает садиться, мы приходим к единому мнению, что продолжать путь в темноте неразумно. Несмотря на жуткую обстановку в доме, остаться в нем на ночь, самое разумное решение. Двое из нас будут спать, а остальные будут дежурить снаружи, чтобы отслеживать появление монстров.

— Мы будем дежурить первыми, — предлагает Данн, указывая на себя и своего брата.

Дион выглядит не очень довольным. Он не спускает глаз с Алисы с тех пор, как мы спасли ее в лесу. Его взгляд всегда задерживается на ней, будто он голоден, а она, единственная еда поблизости. Очаровательный и высокомерный, он не хочет, чтобы я оставался с ней наедине, но я его не виню.

Я тоже голоден.

Может, и не показываю остальным, о чем думаю, но не могу отрицать, что Алиса превратилась в прекрасное создание. Резких черт лица и изгибов на ее худощавом теле достаточно, чтобы заинтересовать меня. Она пылкая и смелая, и тот факт, что она отказывается подчиняться, еще больше искушает меня. Я очарован ей, и возможность обладать ею всей некоторое время дурманит меня.

Я планирую насладиться каждой секундой.

Если я смогу заставить ее поговорить со мной, заставить открыться и рассказать о том, что беспокоит ее милую головку, может быть, я смогу узнать, чувствует ли она то же самое. Ничто не потешит мое эго больше, чем возможность добраться до нее раньше Диона. Конечно же, чтобы утереть ему нос, но я никогда не смог бы использовать ее в качестве инструмента мести. Она смелее, чем половина всех чудаков вместе взятых, и преданна до безобразия. Настоящий приз для любого, кого она сочтет достойным своего внимания.

У нас осталось не так много времени. Чем глубже мы погружаемся в это путешествие ради спасения Страны чудес, тем выше вероятность, что нас всех убьют. Лучше уж прямо сейчас дать понять о своих намерениях, пока еще есть шанс. Может быть, она выберет меня, а может и нет. В любом случае, я не собираюсь упускать эту возможность.

Я тащу один из матрасов с нижнего этажа в мастерскую, чтобы унести его подальше от вони старой крови и гнили, а Алиса занимает комнату напротив. Она все время держит при себе дневник, и мне любопытно, что же там может быть настолько важного, что она не выпускает его из рук ни на минуту, но я не спрашиваю. Если захочет, сама расскажет. Нет смысла лезть ей в душу.

— Я могу перенести свой матрас сюда, — предлагаю я, пока она сидит на краю узкой кровати. — Так ты не будешь одна.

Она не смотрит на меня, ее взгляд прикован к чему-то невидимому у ног, и когда она отвечает, ее голос лишен привычной остроты.

— Мне не помешает побыть одной.

— Понял, — вздыхаю я, отталкиваясь от дверного косяка. — Пожалуй, это я хотел компании. Отдыхай, Алиса.

Я уже собираюсь пройти в коридор, разочарование тянет плечи вниз, но голос Алисы останавливает меня на полпути.

— Чес, — произносит она, и я медленно оборачиваюсь. Ее отстраненность треснула, открывая что-то более мягкое внутри. Что-то уязвимое. Она нахмурила брови и прикусила нижнюю губу, но молчит.

— Да? — я не двигаюсь с места, будто любое резкое движение может заставить ее передумать, и жду.

— Останься, — выдыхает она и тут же выпрямляется, словно старается выглядеть увереннее. — Всего лишь ненадолго.

Я не знаю, что заставило ее так резко передумать, но возвращаюсь в комнату и переступаю через порог, скидывая ботинки у двери.

— Хорошо. Только ненадолго.

Поскольку здесь негде ни прилечь, ни присесть, кроме кровати, на которой сейчас сидит Алиса, я подхожу к ее изножью и забираюсь наверх, устраиваясь у стены, чтобы оставить ей как можно больше пространства. Она оборачивается, все еще сидя на краю кровати, и приподнимает изящную бровь.

— Устраиваешься поудобнее?

— Не думаю, что ты ожидала, что я буду все время стоять в углу, — отвечаю я и киваю на расстояние между нами. — У тебя полно места. Я не нарушаю твое личное пространство.

В ее глазах вспыхивает улыбка, но она тут же их отводит.

— Спасибо.

— За что? — я подкладываю руку под голову, устраиваясь удобнее.

— За все, — мягко произносит она. — Ты так поддерживал меня все это время, и я вижу, что тебе не все равно, даже если ты не говоришь это вслух. Сожалею о Шляпнике. Я знаю, он был твоим другом. Я просто давно никого не теряла после смерти отца, и все это как-то…

Ее голос стихает, и я сам достраиваю фразу. Смерть Шляпника болезненна не только потому, что она его любила, но и потому, что ее старые раны, которые ей удалось залечить, вновь открылись.

— Ты потеряла отца?

Она кивает.

— Несколько лет назад. Мама после его смерти превратилась в настоящую стерву, и по сути, у меня осталась только сестра. Наверное, поэтому я так яростно защищаю Страну чудес и тех, кто здесь живет. У меня просто больше никого нет.

— Понимаю, — я протягиваю руку и пальцами касаюсь ее предплечья. Она напрягается, старый рефлекс, когда кто-то приближается слишком близко, но потом расслабляется настолько, что ложится рядом со мной. Между нами все еще несколько дюймов, на мой вкус слишком много, но я не собираюсь ее торопить. Она сама придет ко мне со временем, прежде чем я заставлю ее это сделать.

Хорошие вещи требуют терпения, и что-то мне подсказывает, что Алиса будет самой лучшей из них.

— А как насчет твоих родителей? — спрашивает она, глядя на меня широко распахнутыми глазами. — Они все еще живы?

Я усмехаюсь, мне еще никогда не задавали такого вопроса. Странно осознавать, как мало чужаки знают о Стране чудес. Ни одному чудаку и в голову бы не пришло спросить о таком.

— У меня нет родителей.

Ее брови хмурятся.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что и сказал. У меня никогда не было родителей, — отвечаю я. — Чудаки не появляются так, как твой народ. Мы не рождаемся, не стареем и никогда не умираем… ну, если нас, конечно, не убьют.

Я наблюдаю, как она пытается осмыслить услышанное.

— Вы просто… появляетесь?

— Уверен, это трудно понять, — говорю я. — Мы были созданы так давно, что кажется, будто времени прошло не так уж много. Как именно мы здесь оказались, не знаю. Но одно знаю точно: подобного больше не случается. Новых чудаков больше не будет. Когда мы умираем, все заканчивается. Нет чудаков, нет и Страны чудес.

Она тяжело вздыхает, скривив свои безупречные губы.

— Это ужасно.

Я качаю головой.

— Правда не бывает ни хорошей, ни плохой. Она просто есть. Ты воспринимаешь ее так или иначе, но для нас это образ жизни. Это все, что мы когда-либо знали.

— Мне не стоило спрашивать, — говорит она, потирая висок двумя пальцами. — Сколько бы я ни пыталась понять этот мир, здесь мало что вообще имеет смысл.

— Чудесно, не так ли? — я широко улыбаюсь. — Уверен, ваш мир для нас тоже был бы лишен всякой логики.

— Тут ты прав. В моем мире нужно работать, чтобы получать деньги и выживать. Нужно платить счета и налоги. Это на самом деле ужасно.

Я морщу нос, не имея ни малейшего представления, о чем она говорит, но ее тон говорит сам за себя. Я бы предпочел Страну чудес любому месту, откуда она пришла.

— Звучит именно так.

— Куда мы пойдем дальше, Чес? — спрашивает она, заправляя прядь волос за ухо и скрещивая руки на груди. Она смотрит прямо в мои глаза, надеясь услышать ответ, но мне нечего сказать. Я чувствую себя таким же потерянным, как и она.

— Я не уверен, — признаюсь я, проводя пальцами от ее плеча к локтю и обратно. — Боюсь, что все мои друзья уже встретили свою смерть, и страшусь узнать, кто, если вообще кто-то, еще жив. Но если бы мне пришлось выбирать, я, наверное, пошел бы искать Эббота.

— Эббота?

— Ты, возможно, знаешь его как Белого Кролика, — объясняю я, вспоминая этого трусливого ублюдка. Если повезет, он где-то прячется, вероятно, лучше, чем большинство, и его будет трудно найти. Он знает о Стране чудес больше, чем кто-либо другой из тех, кого я знаю. Если существует какой-то секрет, чтобы собрать остальных чудаков и победить монстров, он его знает. Просто он слишком напуган, чтобы действовать.

— О, — ее глаза загораются. — Да, мы можем искать его следующим. А что насчет Гусеницы? Королевы? Что с ними случилось?

Я пожимаю плечами.

— Замок захватили в самом начале, солдаты королевы стали марионетками тьмы. Некоторые присоединились к врагу добровольно, других уговорили. Пока что ты видела монстров только в их естественной форме. Ты не видела, на что способна их темная магия.

Она злая и способна управлять сознанием. Я видел это однажды, солдат был одержим чем-то темным, чем-то злым. Не знаю, могут ли они все это делать, или есть разные виды с разными силами. Трудно узнать что-то полезное, когда все время тратишь на то, чтобы убегать от них.

— Ты правда думаешь, что у нас вообще есть шанс? — спрашивает она.

Я провожу кончиками пальцев по ее фарфоровой коже, поднимая их к ее челюсти, обводя щеку.

— Я в любом случае не собираюсь сдаваться. Я буду сражаться так долго, как смогу, со всей силы, но мне нужно знать. Ты правда думаешь, что у нас получится?

Я колеблюсь, понимая, что мои следующие слова могут либо полностью укрепить, либо окончательно сломать ее волю продолжать. Она может говорить, что будет сражаться, но ее вопрос говорит об обратном. Ее вера разрушена, и ей нужен кто-то, кто будет верить за нее. Не так важно, что думаю я сам, а я думаю, что мы закончим как Грифон и Шляпник, если продолжим этот путь, как важно то, что ей нужно услышать.

Глядя в ее темные глаза, я вижу в них безмолвную мольбу. Я сделаю все, что ей нужно, стану тем, кем ей нужно, и сейчас ей нужно, чтобы я верил. В нее, в нашу миссию, в спасение Страны чудес.

Она нуждается во мне, и я ненавижу то, как сильно мне это нравится.

— Сколько вещей в этом мире ты видела, которые казались невозможными?

— Десятки, — она тихо смеется. — Может, сотни. Почти все в Стране чудес невозможно.

— Но ты их видела, — бросаю я вызов, останавливая пальцы под ее подбородком. — Значит, они не такие уж и невозможные.

Ее губы приоткрываются, на миг притягивая мое внимание, я думаю о том, каково это, если они окажутся прижатыми к моим, и ее лицо чуть светлеет. Я вижу, как в ее голове начинают крутиться шестеренки, как она цепляется за мои слова.

— Я не стану лгать и говорить тебе, что это будет легко, — продолжаю я, сопротивляясь невидимому притяжению, которое тянет меня ближе к ней и умоляет сократить расстояние между нами. — И не скажу, что мы не должны жить так, словно наши дни сочтены. Но я знаю, что в Стране чудес не существует понятия «невозможно». Я верю, если кто-то и сможет нас спасти, то это ты, Алиса.

— А если я не смогу? — ее голос становится шепотом. — Если я всех подведу, и тьма уничтожит Страну Чудес?

— Тогда для меня будет честью сражаться рядом с тобой.

Из-за близости и разговоров о надвигающейся гибели я умираю от желания прикоснуться к ней. Я хочу, чтобы ее губы прикоснулись к моим, а мои руки исследовали каждый сантиметр ее тела, как будто это мое последнее желание. Это последнее, что мне нужно, прежде чем отправиться в бой и встретить почти верную смерть, а ее небольшая улыбка только разжигает мое желание.

Я смотрю в ее карие глаза, и все вокруг исчезает, будто ничего больше не существует. Ни монстров, ни войны, ни опасности. На мгновение остаемся только мы, и я больше не в силах сопротивляться желанию поцеловать ее. В этом больше нет смысла. Не колеблясь, я наклоняюсь и прижимаю губы к ее губам, уступая тому, чего хочу больше всего на свете в этот момент — Алисе.