Длинное двухэтажное здание на противоположной стороне улицы строилось по неплохому проекту. Время не пощадило его, оставив свои отметины. Краска облезла и в некоторых местах превратилась в пятна серой пыли. Остальные дома на улице имели три этажа и так же, как двухэтажное, были пусты. Видимо, уже давно кто-то выбил одно из окон, и осколки стекла валялись на тротуаре. Рядом с пустой рамой находилась узкая дверь, верхняя часть которой представляла собой квадрат матового стекла с надписью: «А. Спроул. Фотограф».
Я толкнул легкую панель, и она, заскрипев в петлях, подалась. Из крошечного вестибюля наверх вела освещенная одной лампочкой лестница. Второй этаж был пропитан специфическим запахом заваленного хламом старого чердака и плесени. Нельзя сказать, что это доставило удовольствие моим ноздрям. Мрачное, таинственное помещение действительно напоминало старый чердак. На окнах висели черные плотные экраны, стены от потолка до пола скрывала темная драпировка. Вокруг были расставлены фотокамеры и юпитеры. Слева от меня оказалась точно такая же дверь, как внизу. И здесь на матовом стекле красовалось имя Спроула. Изнутри оно освещалось фосфоресцирующим светом.
Хозяин, видимо, услышал мои шаги на лестнице. Дверь открылась прежде, чем я приблизился к ней. На пороге застыл маленький, болезненного вида человечек с острыми чертами лица и большими торчащими ушами. Падающий сзади свет просвечивал их почти насквозь. Тонкие волосы песочного цвета были так тщательно прилизаны на черепе, что мужчина с первого взгляда казался лысым.
— Извините, — поспешно произнес он ломким голосом, — студия закрыта. Приходите завтра к десяти часам утра.
Я прошел мимо него. Мастер выбрал одну из комнат уединенного чердака под приемную. Здесь стояли диванчик, кресло, столик, на котором валялось множество иллюстрированных журналов, тумбочка и телефон. На стенах висели фотографии, в основном свадебные. Судя по всему, они были выполнены хозяином студии.
— Мне кажется, вы не поняли меня, — тонко проговорил Спроул. — Рабочий день окончен. Я собираюсь уходить.
Я обернулся. В прямом ярком свете черты его лица выглядели еще острее: узкие глазки, похожие на лезвия челюсти, цыплячья шейка с огромным адамовым яблоком. Мне представилась разозленная, облезлая мексиканская собака, готовая к броску.
— Успокойтесь, Спроул. Я пришел не за снимком. Меня прислал Делани.
— Делани?
— Ага, Чучело.
— Но, насколько я помню, мне не приходилось…
— О, бросьте. Он просил меня зайти к вам.
— Что-то я ничего не пойму.
Фотограф стоял рядом с дверью. Вся его поза выражала чрезвычайную осторожность.
— Натали велела Делани поговорить с вами, — продолжал я. — Что-то скоро должно произойти, но что бы это ни было, Делани собирается вцепиться в дельце как черт.
Очень медленно Спроул закрыл дверь.
— Я не знаю никаких Делани или Натали. Но даже если бы знал, все равно не понимаю, о чем вы говорите.
— Вы знакомы с человеком по имени Эд Риверс?
— Я слышал о нем, но ни разу не видел.
— Вы в курсе, что он сделал с Делани?
— Если бы я знал Делани, то, весьма вероятно, мог бы.
Я потер пальцами челюсть в надежде выразить этим жестом крайнее раздражение.
— Послушайте! — воскликнул я. — У меня вечер не свободен. Чем дольше мы будем стоять тут и молоть языками, тем меньше времени у нас останется. Итак, Делани — полный остолоп, поэтому черт с вами и с ним. Я все передам Квинтону.
— Подождите, — сказал Спроул, когда я направился к выходу. — Что Риверс сделал с Делани?
— А я думал, вам уже сообщили…
— Что он сделал?
— Нашел фотографии. Немного, правда. Набил Чучелу морду. Натали оглушила его и уничтожила снимки, но Риверс все еще на свободе. Объяснять вам дальше?
Его бледное, угловатое лицо позеленело.
— Какое это имеет отношение ко мне?
Я взглянул на испугавшегося парня и покачал головой.
— Отлично. Пусть Риверс отыщет нужный след.
— Ко мне?
— Прямо к вам.
— Но те люди, о которых вы упомянули… Они не должны раскрывать моего имени.
— В этом будьте уверены.
— Тогда как…
— У Риверса свои методы.
Спроул быстрыми, короткими шажками подбежал к тумбочке, коснулся ее верха пальцами и застыл в раздумье. Потом он обернулся и посмотрел на меня.
— Не вижу возможных вариантов…
— Вы фотограф. Риверс прощупает всех профессионалов и любителей в городе.
Зеленоватый оттенок кожи Спроула поблек и уступил место ярко-белому. Белизна особо проявилась вокруг губ.
— Это займет у него несколько дней.
— Или часов. Все зависит от того, каким путем решать эту задачу. Риверс опытный человек. Он всегда выбирает короткие пути. Итак, мы будем болтать или займемся делом?
Он стоял и не двигался. Мозг его работал с полной нагрузкой. Я нетерпеливо щелкнул пальцами.
— Идемте, идемте. Сложим весь товар, унесем отсюда и где-нибудь спрячем, пока не появился Риверс.
Я шагнул к Спроулу и не знаю, каким образом заметил, что его глаза потемнели. Фотограф открыл тумбочку и достал пистолет, затем быстро развернулся, поставив тумбочку между нами. Он посмотрел на меня и сказал:
— Я вас не знаю. Если вы можете соображать, то поймете, о чем я говорю.
Левой рукой Спроул подтянул к себе телефонный аппарат, не сводя с меня глаз, набрал номер и дождался ответа.
— Это Астон, — произнес он в трубку. — Ко мне пришел какой-то парень… Говорит, его прислали… Огромный, похож на медведя… Нет, имени не назвал… После вчерашнего… Что? А, я уже сказал, похож на медведя… Описание точное… Хорошо… Я еще позвоню.
Трубка легла на рычаг.
— Вы Риверс, — произнес фотограф тонким голосом. — Чертовски остроумно, не правда ли?
— Это была только попытка, — ответил я. — В чем моя ошибка?
— Вы начали сразу с цели своего визита. В этой студии нет ничего, что нужно собрать и спрятать, как вы предполагали.
— Значит, товар высылается немедленно, а не накапливается пачками.
— До сих пор не имею понятия, о чем вы все время говорите.
— О фото и кинопленках, помогающих набить кошелек. Где они, кстати, хранятся?
— Ничего не знаю.
— Когда Квинтон собирается смотаться?
— Не в вашем положении задавать вопросы, — злобно заявил Спроул.
— Знаю. У вас пистолет, но, подумав минуту-другую, я решил, что совсем не боюсь вашего оружия. Вы давно знакомы с Квинтоном?
— Никогда не слышал этого имени.
— И Делани?
— Да. А теперь убирайтесь.
— С Рассом Леппертом вы хорошо знакомы?
— О нет. — Его голос достиг на этой фразе высоты женского сопрано. — Не двигайтесь! Говорю вам…
— А я говорю вам, что вы всего лишь маленькое пятно грязи. Меня тошнит всякий раз, как я вспомню о делишках вашей банды. Сумасшедший убийца работает на вас. Он заслужил самую страшную кару, но достойного наказания для тех, кто им управляет, человечество еще не придумало.
— Стойте, Риверс! Я вас предупреждаю!
— Вы дерьмо, Спроул, такое же дерьмо, как то, которое плавает в канализации.
— Я знаю, что говорю…
— Не верю, — перебил я его. — У вас не хватит мужества воспользоваться оружием.
— Ошибаетесь! Я выстрелю в целях самообороны.
— Ну, ну, покажите свою храбрость. Никогда не поверю, что человек, занимавшийся такими делами, как в Луизиане… и такими, какими, по моему глубокому убеждению, занимаетесь здесь, может смотреть другому в глаза прямо. С оружием или без него.
Мои слова звучали довольно убедительно, но мерзкий, липкий пот все же катился по груди. Я не заметил, каким образом мои внутренности вдруг стали разбухать и заставили меня начать движение по направлению к Спроулу. Его лицо побледнело еще больше. Он попятился, пока не уткнулся в стену и не мог отступать дальше. Он был загнанным в угол трусом, и опасность приближалась к нему.
Сейчас!
Спроул слишком долго медлил. Я изогнулся и ударил его. С коротким, застывшим в горле криком он попытался ответить мне рукояткой пистолета, но тонкое запястье лишь скользнуло по моей ладони. Упруго оттолкнувшись ногами, я врезался в Спроула, почувствовав плечом вдавившийся живот. Фотограф задохнулся, упал, и мне удалось вырвать из ослабевших пальцев оружие. Бедняга распластался на полу, держась за живот. Рот был широко раскрыт, язык вывалился наружу. Я дал ему отдышаться, а пока вынул обойму, опустошил ее и бросил пистолет в тумбочку. Затем я поднял Спроула за плечи и помог добраться до диванчика. Ему потребовался лишь легкий толчок, чтобы свалиться во все еще согнутом положении на более удобное, чем пол, ложе. Придвинув себе кресло, я сел на подоконник.
— Ну, теперь, мне кажется, мы сможем спокойно поговорить.