Жак де Моле

Жак де Моле приехал в ноябре или декабре 1306 г., вероятнее всего — в Марсель. В этом порту, не принадлежавшем Французскому королевству, с давних пор была создана тамплиерская инфраструктура с магистром переправы, контролировавшим все перевозки людей, имущества и денег на Восток. Марсель был главным портом приписки тамплиерских судов в Западном Средиземноморье. В тот момент Моле, должно быть, узнал, что не сможет встретиться с папой в Пуатье. Великий магистр ордена Госпиталя приехал позже, возможно, только в начале января. Король Англии Эдуард I в письме от 8 февраля 1307 г. сообщал последнему, что разрешил великому приору Госпиталя в Англии Уильяму де Тоталу пересечь море, чтобы «представиться Вам при римском дворе [в Пуатье]».[496] Таким образом, Эдуард I полагал, что Вилларе мог в то время находиться в Пуатье; но так ли это было на самом деле? Сомнительно, если учесть перенос свидания с папой на более позднее время, тем более что в апреле Вилларе мог быть в Неаполе.[497] Таким образом, о местонахождении Вилларе можно только догадываться, а о Моле ничего не известно!

Папа объявил о переносе своих аудиенций в январе 1307 г.; можно полагать, это он взял на себя инициативу предложить в качестве новой даты собрания май того же года.

Никто не знает, что делал Моле в период с декабря 1306 г. по май 1307 года. Капитул ордена Храма вроде как собрался в Париже на Сретение (2 февраля 1307 года). Согласно Понсару де Жизи, допрошенному во время процесса, там председательствовал Гуго де Перо; присутствовал ли Жак де Моле? Свидетельство Понсара де Жизи не позволяет ни утверждать, ни отрицать этого; и даже дата указана не очень ясно, делая 1307 год гипотетическим.[498] Нет также следов поездки великого магистра по командорствам тамплиерских провинций Французского королевства в связи, например, с церемонией приема в орден; если бы он на какой-то присутствовал, этот факт бы отметили в показаниях. Ни одна хроника того времени не говорит о его вероятных перемещениях. Не факт, что Жак де Моле намеревался во время второй поездки совершить турне с целью контроля или инспекции; во всяком случае, делать этого после встречи с папой он не планировал — в письме, адресованном великому магистру и датированном 23 мая 1307 г., Пе-дро де Сан-Хусто к сообщению о своем намерении ехать в Кастилию и в Португалию, где возникли некоторые проблемы, добавляет информацию, полученную им из писем братьев в двух этих королевствах.[499] Короче говоря, что он делал в то время, неизвестно. Вот только не может быть, чтобы сразу по прибытии во Францию его не осведомили о слухах, ходящих об ордене.

Слухи

Итак, Жак де Моле обнаружил проблему, с которой не ожидал столкнуться. В самом деле, слухи об ордене заходили гораздо дальше критики, которой издавна подвергали не только тамплиеров, но и госпитальеров и прочие военные ордены, и даже всю совокупность монашеских орденов в целом:[500] их упрекали за гордыню, высокомерие, скупость, отсутствие милосердных действий (у тамплиеров). Если верить показанию одного участника процесса, не тамплиера, Жак де Моле узнал об угрозах, нависших над его орденом, из писем магистра переправы в Марселе. Один клирик из Лионского диоцеза, Этьен де Нейрак, давая 27 января 1311 г. в Париже показания папской комиссии, утверждал, что во время ареста тамплиеров в Лионе (13 октября, как и во всем королевстве) с ними был арестован один белый клирик, у которого королевская полиция нашла две пары запечатанных писем, исходивших от магистра переправы в Марселе.[501] В первых письмах магистр переправы сообщал великому магистру, что орден и братья подвергаются тяжким обвинениям со стороны короля и папы; он просил Моле остерегаться и вести себя с королем так, чтобы добиться благосклонности в отношении ордена Храма! Вторые письма были направлены против рыцарей из Гаскони, которые, будучи арестованы, якобы оклеветали орден и тем самым положили начало обвинениям по его адресу. Это свидетельство единственное, притом изобилующее невероятными утверждениями; как и в отношении всех свидетельств этого процесса, отвергать его нельзя, но проверять и перепроверять надо! Странно, что магистр переправы в Марселе уведомляет великого магистра письмами, тогда как мог с ним увидеться, когда тот проезжал через Марсель; конечно, последнее утверждение — не более чем гипотеза. Но вот что еще страннее: письма были захвачены в Лионе 13 октября, и это значит, что тот, кто их привез, покинул Марсель за несколько дней до того; получается, магистр переправы информировал своего начальника не вскоре после приезда последнего во Францию, а гораздо позже, перед самым арестом тамплиеров в октябре 1307 года! Это не имело смысла. К тому моменту Жак де Моле уже все знал. Разве что магистр переправы, как и многие другие тамплиеры, включая магистра, не подозревал о масштабах опасности.

Тем не менее свидетель не мог целиком выдумать эту историю с письмами (к тому же факты были недавними, и провала в памяти заподозрить нельзя). Но, должно быть, произошла путаница. В показании папской комиссии от 27 ноября 1309 г. Понсар де Жизи называет четырех предателей, с заявлений которых, по его мнению, и начались неприятности у Храма: это Гильом Робер — монах, Эскьё де Флуарак де Биттерис [из Безье] — помощник приора Монфокона, Бернар Пеле — приор Ма-д'Ажен и Жерар де Буазоль — рыцарь, приехавший в Жизор.[502] Не связано ли как-то это утверждение с гасконскими рыцарями, упомянутыми выше?[503] К этому я вернусь. Как бы то ни было, историк не может, опираясь на этот текст, утверждать, что Жак де Моле был введен в курс событий — вскоре после приезда (подчеркиваю) — таким способом.

Конечно, были и другие возможности информировать великого магистра. Так, Рауль де Жизи (не путать с Пон-саром де Жизи) якобы исповедовался в заблуждениях ордена Храма (то есть в его гнусностях) перед одним братом-миноритом в Лионе (опять Лион!), где находился незадолго до задержания тамплиеров, «прежде, нежели услышал об этом» (sic).[504] Через недолгое время он якобы встретил Гуго де Перо, опять-таки близ Лиона, и попросил применить какое-нибудь средство против этих заблуждений. Гуго де Перо якобы ответил, «что ожидает приезда великого магистра, каковой должен прибыть из-за моря, и поклялся […], что, если оный магистр не пожелает искоренить означенные злоупотребления, это сделает он…» У свидетеля опять же проблемы с памятью: «незадолго до задержания тамплиеров» соответствует у него, таким образом, 1306 году, когда великий магистр еще не приехал с Кипра!

Наконец, известно, что папа был в курсе этих слухов с конца 1305 г.; а ведь при нем находился тамплиер-кубикулярий (спальник). Можно ли поверить, что последний ничего не знал? Можно ли поверить, что Жак де Моле с ним не встретился?

Известно, откуда исходили эти слухи, известно, когда они зародились и кто их распространял. Есть два рассказа, отчасти выдуманных, — флорентийского хрониста Виллани и Амори Ожье, клирика из Безье, автора жизнеописания Климента V.[505] Согласно первому, тамплиер, заключенный в королевском замке, приор Монфокона в Тулузской области,[506] рассказал флорентийцу Ноффо Деи, сидящему вместе с ним, о заблуждениях и пороках тамплиеров; впоследствии Ноффо Деи разгласил эти сведения.[507] Согласно второму, горожанин из Безье, Эскьё (или Секен) де Флуарак, был посажен в заточение вместе с тамплиером-ренегатом; они исповедовались друг другу, и тамплиер якобы изобличил перед Эскьё заблуждения против Бога и единства веры, которые совершались в ордене, и сообщил, «что при вступлении в его орден и позже его члены предавались многим порокам». Эскьё, увидев в этом счастливую возможность выбраться из тюрьмы, якобы добился от своих стражников, чтобы они привели его к королю, и все ему рассказал.[508]

Как согласовать эти данные с показанием Понсара де Жизи, упомянувшего «Эскиуса де Флуарака де Битте-риса, помощника приора Монфокона» среди доносчиков на орден Храма, а также со свидетельством магистра переправы в Марселе, помещающего источник слухов в Гаскони и возлагающего на гасконцев ответственность за доносы на Храм?

На самом деле Эскьё де Флуарак (или Флуаран) де Биттерис действительно существовал; но он не был тамплиером и не мог быть приором Монфокона в Тулузской области, потому что в Тулузской области нет Монфокона. Зато приорат Монфокон, подчиненный Сен-Марсьялю в Лиможе, был в Перигоре (Дордонь, кантон Лафорс).[509] Ничто не мешало нашему Эскьё де Флуараку де Биттерису быть приором этого Монфокона. Действительно, Эскьё де Флуарак мог быть выходцем из Аженской области: место «De Bitteris», Безье, есть в районе Лаплюм, и известен род де Биттерис, из которого вышел один аженский каноник. Название «Флуарак» носит и квартал в Ажене. А ведь, с другой стороны, известно, что Бернар Пеле, другое лицо, упомянутое Понсаром де Жизи, на самом деле был клириком из этой области, который служил английским королям и герцогу Гиени (другое название Гаскони); он ездил в Лондон к Эдуарду И, чтобы осведомить его о том, что он знал о тамплиерах и ходивших о них слухах. Слухах, которые, как подтвердил король Англии в письме к королю Франции, зародились в Аженской области.[510]

Был ли Эскьё де Флуарак уроженцем Безье в Лангедоке или Безье в Аженской области, не суть важно, равно как и способ, которым он получил информацию. Потому что — и это он пишет сам в письме королю Арагона Хайме II в начале 1308 г., — все дело начал он. И этому надо поверить. В этом письме он напоминает королю Хайме II, что ездил к нему в Лериду в начале 1305 г., чтобы уведомить о том, что он узнал об ордене Храма. Король Арагона сделал вид, что не верит ему, но якобы заявил: если тот докажет свои слова, он даст ему денег и обеспечит его рентой. И в самом деле, когда дело приняло известные масштабы, Эскьё (и это цель его письма) потребовал от арагонского короля выполнить обещание.[511]

Таким образом, Эскьё де Флуарак изложил свои откровения королю Франции, который поступил как всегда: выслушал, не говоря ни слова и, несомненно, не слишком веря, а потом поручил Гильому де Ногаре разобраться, в чем дело.[512] Король уведомил Климента V, с которым встретился на церемониях по случаю коронации последнего в Лионе в ноябре 1305 года. Гильом де Ногаре, не теряя времени, начал свое расследование: опросил тамплиеров, вышедших и изгнанных из ордена, внедрил в орден шпионов, пополняя досье и еще несомненно не зная, зачем оно понадобится, но в уверенности, что однажды оно пригодится.

Таким образом, дело Храма начало раскручиваться, но на этой стадии король и его окружение еще воспринимали его скорее как средство давления на папу и церковь, чем как нечто самостоятельное. Король и его основные советники, во главе с Гильомом де Ногаре как непосредственным участником покушения в Ананьи, были одержимы желанием покончить с последствиями этого злодеяния и добиться того, чтобы память папы Бонифация VIII была осуждена. В 1305 г. упразднение ордена Храма еще несомненно не планировалось.

Более или менее надуманные слухи, ходившие в то время, приписывали тамплиерам обычаи подозрительные и аморальные: отрицание Христа, плевки на крест, непристойные поцелуи, содомию, секретность капитулов, отсутствие духа милосердия и т.д. Только когда начнется судебный процесс, обвинения, уже упомянутые в приказе короля об аресте, будут ясно сформулированы: так, булла «Рааепз гттепсогсНат» от 12 августа 1308 г. включает два списка — один из 87 или 88 обвинений против отдельных лиц, другой из 127 обвинений против ордена.[513] Отметим, что в этих списках содержатся как традиционные статьи обвинения: проблема милостыни и милосердия, секретность капитулов, богатства, надменность и т.д., — так и новые, гораздо более тяжкие, поскольку имеют отношение к вере: отречение, плевок на крест, отсутствие освящения во время мессы — или к поведению: непристойные поцелуи, содомия, идолопоклонство.

Но — на миг вернусь к показанию Понсара де Жизи, процитированному ранее, — следователи особо сосредоточатся на ритуале вступления в орден, и не будет ни одного допросного протокола, где бы не было вопроса об этом, в основном в самом начале, сразу после требования назвать себя. Показание Понсара де Жизи, которое, пусть даже оно несомненно неточно в деталях, остается правдоподобным, явно показывает: когда затрагивалась эта тема, тамплиеры смущались и чувствовали себя неловко. Так что обвинители со спокойной совестью могли тщательно расспрашивать об этом вступительном ритуале. Этот прием применят, в частности, и к Жаку де Моле.

В ходе 1306-1307 гг., когда как король, так и папа укрепляются во мнении принять какое-либо решение по поводу Храма, позиция и поступки Жака де Моле, находящегося во Франции, явно будут иметь особое значение. Его отношения с королем, с папой, с тамплиерами королевства окажут влияние на ход событий, хоть и не определяющее.

Жак де Моле и Филипп Красивый

В 1292 г. король Франции, даже если бы хотел, не мог повлиять на процедуру, которая привела к избранию Жака де Моле.[514] Последний несомненно имел возможность встретиться с королем во время первой поездки, особенно когда приезжал в Париж, чтобы председательствовать на капитулах ордена, но никаких доказательств подобных встреч у нас нет. Таким образом, вообразить можно что угодно, но лучше я воздержусь от этого! Незаметно, чтобы в то время были поводы для конфликта между королем и орденом Храма, между королем и великим магистром, кроме как по двум пунктам:

• напряженные отношения между Францией и Арагоном из-за Сицилии. Но эта ситуация утрачивала остроту, потому что король Арагона Хайме II и король Сицилии (фактически только Южной Италии) Карл II Анжуйский вскоре должны были сблизиться и в конечном счете в 1298 г. подписать союз (против Федерико Сицилийского, брата Хайме II!);[515] в 1302 г. мир в Кальтабеллоте положит конец конфликту;

• вопрос (который я рассмотрю позже) объединения орденов, к которому призвал папа Николай IV в 1291 году. Исходя из того, что известно о позиции Жака де Моле, резко не принимавшего этой идеи, можно полагать: если король затронул этот вопрос, между ними возникло разногласие. Но в 1295-1296 гг. французский король еще не занял на этот счет четкой позиции; во всяком случае, в понтификат Бонифация VIII на повестке дня этот вопрос не стоял.

Однако к 1300 г. назрел повод для серьезного конфликта между орденом Храма и королем. Он был следствием конфронтации между королем Франции и папой Бонифацием VIII.[516] Этот конфликт все более обострялся и наконец привел к уже упомянутому событию — «покушению в Ананьи» 7 сентября 1303 г.: противники Бонифация VIII, два кардинала Колонна, к которым присоединился Гильом де Ногаре, захватили папу в плен в его дворце в Ананьи и стали ему угрожать. Задача Гильома де Ногаре состояла в том, чтобы заставить верховного понтифика предстать перед собором — который хотел созвать король Франции — и ответить за разные преступления, в том числе за ересь. Возмущение населения Ананьи вынудило агрессоров отпустить добычу, но в следующем месяце папа умер. Естественно, французский король и его советники организовали во Франции активную пропагандистскую кампанию, чтобы очернить папу и укрепить свою позицию. В 1302 г. в Париже было созвано собрание сословий (зачаток Генеральных штатов). Монашеские ордены, епископы, духовенство в целом должны были выбирать между верностью главе церкви и верностью королю. Аббат Сито, Иоанн Понтуазский, сохранил верность папе; он стал исключением, и за это его ненадолго заключили под стражу.[517]

Орден Храма занял двойственную позицию. Похоже, великий магистр и руководство ордена на Кипре никак себя не проявили. Известно, что Жак де Моле поддерживал с Бонифацием VIII хорошие отношения, и в 1302 г. еще не отказались от стратегии союза с монголами — Храм нуждался в папе.

Зато во Франции тамплиерам пришлось выбирать. В 1302 г. папа вызвал досмотрщика Франции Гуго де Перо в Рим вместе с остальными епископами и главами монашеских орденов христианского мира. Король Франции запретил епископам и прочим клирикам своего королевства туда ехать; многие ослушались короля, но не Гуго де Перо, не поехавший в Рим, однако делегировавший туда своего племянника Гуго Шалонского. На собрании сословий Перо поддержал королевскую позицию. Скажем так, он обеспечил «сервис минимум»: в протоколах заседаний, состоявшихся в Лувре 13 и 14 июня 1303 г., в ходе которых Гильом де Плезиан зачитал статьи обвинения против Бонифация VIII, он числится среди прелатов, аббатов и глав орденов, которые поддержали требование созвать собор для суда над папой. Но, как обращает внимание Жан Кост, ответственный за издание этих текстов, прелаты сохранили за папой канонический титул (вопреки Гильому де Плезиану), дав понять, что им вывернули руки и что они не считают заранее папу виновным (опять же вопреки Плезиану); наконец, они отказались выступать в качестве обвинителей.[518]

Перед нами нечто вроде разделения задач между великим магистром и досмотрщиком Франции, которое не могло остаться незамеченным для короля и его советников. Было ли это разделение намеренным? Во всяком случае, пока Жак де Моле находился на Кипре, пока обсуждали, в некотором роде на расстоянии, средства проведения крестового похода и объединения орденов, ничего не могло случиться. Но как только великий магистр оказался во Франции, проблем в отношениях между орденом Храма и королем скрывать больше было нельзя.

Проблемы? Какие конкретно? Естественно, напрашивается мысль о крестовом походе и об объединении орденов. Это проблемы давние и общие, к ним я вернусь. Но были и другие, которые, похоже, все свалились на Моле, едва он ступил на землю Франции; прежде всего вспоминается конфликт между королем и великим магистром из-за судьбы Жана дю Тура, казначея парижского Храма и казначея короля. Хроника Тирского Тамплиера приводит краткий и выразительный рассказ о ней. Но можно ли доверять этому тексту?

Дело казначея Храма

Предоставим слово Тирскому Тамплиеру:

Оный брат Жак де Моле, магистр Храма, когда был за морем [на Западе], вел себя весьма скаредно по отношению к папе и кардиналам, ибо был весьма скуп до неразумного, и тем не менее папа принял его с виду весьма благосклонно, и в сей обстановке магистр поехал в Париж и во Францию, и потребовал от казначея Храма отчета, и нашел, что казначей ссудил королю Франции большую сумму, говорят, четыреста тысяч флоринов золотом, не знаю — может быть, менее. И магистр весьма разгневался на казначея и отобрал у него облачение. И изгнал его из ордена, из коего тот пришел к королю Франции, каковой был весьма удручен, что по его вине тот был лишен облачения, и послал важного чина Франции к магистру, прося из любви к себе вернуть облачение и передавая, что охотно вернет то, что должен дому; означенный же магистр не пожелал ничего делать и ответил иначе, нежели должен был, на просьбу такого человека, как король Франции. И когда король увидел, что тот не хочет ничего делать по его просьбе, он послал к папе, попросив его велеть магистру Храма вернуть плащ облачения Храма казначею, и означенный казначей лично принес оное письмо папы магистру ордена Храма, каковой ничего не сделал для папы, и говорят, что магистр бросил оное письмо в огонь, горевший в камине.[519]

Король был недоволен. Папа потребовал от магистра вернуться из Парижа в Пуатье и предписал ему предоставить экземпляр устава. Тирский Тамплиер напрямую связывает этот эпизод с начавшимися гонениями на Храм.

В этом рассказе есть неточности и неправдоподобные детали, но, опять-таки, несомненно не все вымышлено.

Жан дю Тур (или де Тур) — здесь речь идет о Жане дю Туре Младшем — вступил в орден Храма в 1275 г.; он был принят в Морепа[520] своим дядей Жаном дю Туром Старшим, в то время казначеем парижского Храма (с 1271 по 1281 год, год его смерти). Жан дю Тур Младший стал казначеем в свою очередь в 1287 или 1289 г. (сменив на этом посту некоего Юмбера). Итак, он якобы ссудил королю огромную сумму в 400 тысяч флоринов, не поставив в известность магистра. А ведь статуты ордена Храма четко говорят: заем такой величины не может совершиться без его разрешения. Узнав об этом нарушении, великий магистр, опять же следуя уставу Храма, изгнал виновника из ордена.[521] Отметим, что в качестве санкции использовалась утрата облачения, менее тяжкая санкция, чем утрата дома, в том смысле, что это «временная» санкция, то есть она может быть снята. Если события действительно развивались так, как рассказано, упрекнуть великого магистра не в чем.

Прежде чем приводить любые соображения, обратим внимание на последовательность событий в рассказе Тирского Тамплиера: прежде всего Жак де Моле видится с папой и проявляет себя скаредным или скупым; потом он едет в Париж, проверяет счета своего казначея и обнаруживает недопустимый заем, сделанный королю; он негодует на Жана дю Тура и изгоняет его. Король вступается за него (что понятно, ведь Жан дю Тур — и «его» казначей!), и великий магистр отвечает ему неучтиво. Потом Жан дю Тур, которого поддержал король, получает письмо папы с просьбой о восстановлении в ордене. Он приносит письмо Моле, все еще находящемуся в Париже; тот бросает послание в огонь. Таким образом, Жак де Моле оказывается виновным в скаредности или скупости в отношении папы, в великом гневе на своего казначея, в недопустимых словах по адресу короля (написанных или сгоряча сказанных?) и, наконец, в жесте, выражавшем оскорбительную ярость на понтифика. Тем самым он отталкивает от себя папу, короля и важное лицо в своем ордене. Многовато для одного человека!

Если считать этот рассказ соответствующим истине, надо также признать, что Жак де Моле в конечном счете уступил: Жан дю Тур, изгнанный им из ордена, в конце концов был там восстановлен, коль скоро его арестовали как тамплиера в ходе большой облавы 13 октября 1307 г., и инквизитор Франции допрашивал его с 26 октября, то есть через два дня после Жака де Моле.[522] А Филипп Красивый, спасший тамплиера, потому что это был его казначей, не моргнув глазом отрекся от своего казначея, потому что это был тамплиер!

Рассказ Тирского Тамплиера ставит проблемы. Не стану отрицать ни достоинств этой хроники, ни общей достоверности сведений, которые в ней содержатся. Но надо учесть, что, с одной стороны, ее автор, большой почитатель Гильома де Боже, игнорировал Жака де Моле,[523] а с другой — что его сведения о делах на Западе не слишком точны, кроме как в отношении итальянских морских республик.

Также примечательно, что европейские исторические источники, авторы которых были близки особо к парижскому двору или римской курии, не упоминают об этом эпизоде: ничего подобного нет ни в «Больших хрониках Франции», ни в «Продолжении Гильома де Нанжи», ни у Иоанна Сен-Викторского, ни в «Жизнеописаниях Климента V», собранных Балюзом. Зато в письме одного арагонца, находившегося при дворе в Пуатье в первые недели после ареста тамплиеров, есть сведения, которые как будто отчасти подтверждают слова Тирского Тамплиера. Вероятно, этот человек был близок к тамплиерам; он написал командору Аско (в Каталонии) в ноябре 1307 года. Он рассказал об аресте тамплиеров во Франции и о встречах, которые после этого произошли в Пуа-ть,е; он привел диалоги (вымышленные?) между папой и тамплиерами в Пуатье или же между Жаком де Моле и тамплиерами, арестованными вместе с ним. У меня еще будет случай обсудить этот текст. Здесь я отмечу только фразу: «И знайте еще, что, как поведал мне один оруженосец, прибывший из Парижа, сеньор магистр произнес резкие и грубые слова по адресу короля Франции»; опять-таки в тюрьме, когда король пришел его повидать, «у них был весьма резкий и суровый разговор».[524]

Проблема, как часто бывает, — в хронологическом порядке. Когда?

Свидетельство арагонца как будто относится ко времени ареста и последующим дням; о проблемах казначея нет ни слова; все сведения, приводимые автором, как мы увидим, связаны с арестом, а не с обстоятельствами, которые ему предшествовали и могли быть его причиной. Но возможно ли, чтобы Филипп Красивый встретился с Жаком де Моле в тюрьме через столь недолгое время после ареста последнего? Конечно, нет, но если бы такая встреча состоялась, вполне вероятно, что Жак де Моле выказал бы изрядный гнев!

Тирский Тамплиер в своем рассказе относит случай с казначеем к более раннему времени, потому что делает из него едва ли не спусковой механизм адской машины, которая сокрушит орден Храма. Он упоминает встречу в Пуатье с папой (первый инцидент), потом поездку в Париж (гнев на казначея и столкновение с королем) и наконец возвращение в Пуатье, к папе. Эта хронология, возможно, соответствует маршруту великого магистра в мае-августе 1307 г., который позволяют проследить некоторые источники.

Французский король прибыл в Пуатье 21 апреля 1307 г. и, похоже, уехал после 15 мая. Его встречи с папой в основном были связаны с тем, что он хотел поскорее начать процесс по осуждению памяти Бонифация VIII (о чем Климент V не хотел слышать); упомянул он и вопрос тамплиеров.[525] 14 мая Жан Бургонь, представитель короля Хайме II при римской курии, написал письмо своему господину, чтобы передать некоторые сведения. Он сообщил о присутствии в Пуатье короля, о том, что о содержании разговоров ему известно немногое, кроме того, что Филипп Красивый, с одной стороны, попросил канонизировать Пьетро ди Морроне, то есть папу Целестина V, который отказался от тиары и которого сменил Бонифаций VIII, а с другой стороны — осудить последнего. Наконец, он указал, что «вскоре сюда должен прибыть магистр рыцарства Храма; ожидается также магистр Госпиталя святого Иоанна Иерусалимского, и папа, после того как об этом настоятельно шла речь, должен заняться объединением обоих орденов и намерен делать это вместе с ними».[526]

Похоже, король уехал до прибытия обоих магистров. Но он оставил при папе Гильома де Ногаре и Гильома де Плезиана, которым поручил добиваться осуждения Бонифация VIII. Поэтому не исключено, что Жак де Моле и Фульк де Вилларе, если они оказались в Пуатье вместе, имели возможность встретить обоих советников короля.[527] Одно место из показания Жака де Моле папской комиссии, заседавшей в Париже, от 26 ноября 1309 г. позволяет предположить, что великий магистр был знаком с Гильомом де Плезианом: «Означенный сеньор Гильом переговорил отдельно с магистром, коего любит и любил, о чем он сказал — потому что они рыцари…».[528] Может быть, эта «дружба» возникла в Пуатье? Во всяком случае, 9 июня Жак де Моле там еще находился — он жил в городском странноприимном доме.[529] Потом он направился в Париж, чтобы 24 июня 1307 г. провести генеральный капитул.[530] Одно письмо Жака де Моле к Хайме II Арагонскому свидетельствует, что он был снова в Пуатье 4 августа,[531] а также с 8 по 11 сентября.[532] Наконец он снова уехал в Париж на похороны Екатерины Валуа, в которых с должными почестями принял участие 12 октября.

Итак, он мог встретиться с королем до апреля, в конце июня или в июле, а также в начале октября. Инцидент, описанный Тирским Тамплиером, мог иметь место в июне-июле или же, если учесть горящий в камине огонь, — зимой 1307 г., например, в феврале-марте: гипотетическая веха в хронологической пустоте первой трети 1307 года.

Преимущество последней даты в том, что она оставляет достаточный промежуток времени, чтобы инцидент — если он произошел — был либо улажен, либо забыт, когда Жак де Моле держал шнурок гробового покрова на похоронах Екатерины Валуа, или даже в июне, когда он признался королю, что против ордена Храма выдвигают некоторые обвинения.

Однако остается вопрос: можно ли представить себе, чтобы после такого инцидента Жак де Моле мог находиться при дворе в столь большом почете? Не будем спешить с отрицательным ответом: Филипп Красивый, собираясь на следующий день арестовать магистра, морочил ему голову и не вызвал у него никаких подозрений!

Тем не менее надо признать, что эту история с казначеем слишком часто отсутствует в документах, чтобы счесть ее достоверной. Что делать с этим единственным свидетельством (письмо арагонца за ноябрь 1307 г. в конечном счете имеет мало или даже ничего общего с этим эпизодом)? Отвергнуть полностью? Похоже, это трудно. Безоговорочно принять? Так предпочла поступить Барбара Фрале, которая опирается на этот текст, чтобы выстроить факты в соблазнительную цепочку и привести остроумное доказательство, которое лично меня не убеждает. Тем не менее эти доводы заслуживают изложения.[533]

Жан дю Тур был якобы вынужден обещать королю ссуду и тем самым нарушить устав своего ордена — вероятно, в момент, когда Филипп Красивый столкнулся с мятежом, как раз находясь в Парижском Тампле в июне 1306 года. Мятеж был вызван порчей монеты (вызвавшей дефляцию), только что осуществленной правительством (Филипп Красивый использовал порчу монеты и злоупотреблял ей, чтобы получить финансовые средства, которые ему не удавалось добыть за счет налогов). Разъяренная толпа, узнав, что король находится в Тампле (месте, где хранилась королевская казна), заблокировала входы в него, чтобы туда не могли доставлять пищу.[534] У Жана дю Тура не могло быть разрешения Жака де Моле (тогда находившегося на Кипре), а запрос занял бы слишком много времени. А ведь король нуждался в деньгах немедленно. Гуго де Перо, досмотрщик Франции, находившийся тогда в Париже (что возможно, но не факт), мог бы заменить магистра и дать такое разрешение, тем самым прикрыв казначея. Напомним в этой связи письмо Бонифация VIII от 8 февраля 1297 г., адресованное Гуго де Перо, в котором папа просит суммы, которые Храм будет выплачивать в помощь Святой земле, передавать папским сборщикам, и добавляет, что Жак де Моле по его просьбе «сообщил нам, что послал тебя в качестве своего заместителя в земли по сю сторону моря».[535] Вопрос займа королю якобы разрешился только в феврале 1307 г., и Барбара Фрале в доказательство своих утверждений ссылается на переписку между папой и королем, где упоминается «загадочное дело» — на ее взгляд, тот самый вопрос займа.[536] Это дело Жак де Моле и обнаружил, прибыв во Францию, когда проверял счета казначея.

Но опять же возникает проблема хронологии, и не очень понятно, к какому моменту отнести взрыв ярости великого магистра. Ведь прибыл он во Францию в декабре 1306 года. Значит, если «загадочное дело» закончилось в феврале 1307 г., оно разрешилось без него, в момент, когда он находился во Франции и когда уже нельзя было ссылаться на алиби — мол, к нему нельзя обратиться, потому что его здесь нет. Получается, его сознательно исключали из игры! Это, конечно, вполне могло вызвать ярость! Но когда?

Мне кажется, в этом рассуждении слишком много «вероятного» и «правдоподобного», основанного не на доказательствах, а на нагромождении гипотез.[537] Кстати, к некоторым утверждениям в рассказе Тирского Тамплиера можно отнестись скептически. Сумма, которую ссудили королю, столь велика, что сам хронист не преминул выразить сомнение. На мой взгляд, она превосходит финансовые возможности Храма. Здесь надо понимать: Жан дю Тур был также королевским чиновником и в этом качестве заведовал королевской казной, отличной от казны Парижского Тампля. Ссужать королю деньги можно было только из собственных средств ордена Храма[538] — в самом деле, не мог же король одолжаться в собственной казне! Где ничего не было, потому что он всё забрал!

То, что между орденом Храма и королем произошел финансовый инцидент, я не отрицаю, но, конечно, не по причинам, упомянутым выше, и не основываясь только на тексте Тирского Тамплиера. Анализ фискальной политики короля и проблем управления его казной, проведенный Р. Кепером и С. Менахе, побуждает искать финансовые причины атаки на орден Храма в другом месте, обращая больше внимания на политику, а не только на техническую сторону вещей.[539] В общем, породили это дело в большей степени политические причины, чем причины личного характера, и особое значение среди них, как мне кажется, имел отказ Жака де Моле объединить ордены.

Чтобы закончить (надолго ли?) с делом казначея, я хотел бы добавить: если Жан дю Тур восстановлением в ордене был обязан папе, странно, что он сам вручил Моле письмо Климента V: это послание должны были доверить посланцу папы, а не человеку, которому папа оказывает благодеяние. Наконец, мне трудно представить, чтобы Жак де Моле, человек опытный, в других местах и при других обстоятельствах выказывавший уравновешенность и определенную дипломатичность, мог настолько поддаться чувству гнева. Но, возможно, я ошибаюсь!

Жак де Моле и Гуго де Перо

В рассуждении Барбары Фрале и вообще в генезисе процесса тамплиеров, как его воссоздают, Гуго де Перо играет центральную роль, может быть, более важную, чем Жак де Моле. Я почти согласен с этой точкой зрения, даже если не отношу появление разногласий между этими двумя людьми к столь раннему периоду (1292 г.) и нахожу другие, чем ее сторонники, причины раскола между великим магистром и досмотрщиком Франции — раскола, который, похоже, возник и углубился.

Для начала напомним, что в момент избрания Моле Гуго де Перо был для ордена не более чем командором дома и племянником могущественного, но уже умершего дяди. Фактически магистром провинции Франция, а потом генеральным досмотрщиком ордена во Франции и в Англии был как раз Жак де Моле. Совмещение должностей магистра провинции и досмотрщика допускалось — так, Беренгер де Кардона был одновременно магистром Арагона и досмотрщиком Испании. Попытаемся уточнить подробности карьеры Гуго де Перо как обладателя двух этих должностей, чтобы лучше понять то, что произошло в 1306-1307 годах.

В качестве магистра Франции он отмечен в 1293 г.,[540] а потом в 1295 и 1300 годах.[541] И только. В качестве досмотрщика Франции он упоминается самое раннее в 1294 г., если не в 1295 г.;[542] как досмотрщик Англии он был официально аттестован 25 мая 1294 года.[543] Потом, с того момента до самого 1307 года его имя в сопровождении титула досмотрщика Франции встречается раз пятнадцать. Функции магистра Франции и досмотрщика он совмещал по 1300 г.: одного свидетеля на кипрском процессе, брата Понса дю Пюит из Лана, в то время принял в Бельвиле[544] Бодо де Перасео [имеется в виду Гуго де Перо], «тогда командор и досмотрщик во Франции».[545] 14 сентября 1300 г. он уже только досмотрщик.[546] Именно в тот день командором, или магистром, Франции стал Жерар де Вилье. Значит, Гуго де Перо уже занимал только должность досмотрщика Франции и, вероятно, Англии. В качества досмотрщика Франции его представил еще Жерар де Косе, видевший, как тот принимал Жеана де Прюне в Парижском Тампле — в присутствии короля — месяцев за шесть до ареста тамплиеров.[547] Тем же титулом величали его и на Сретение 1307 г. в Париже во время приема Жана де Баземона.[548] Сопоставление обоих свидетельств позволяет утверждать, что оба этих приема происходили в один день, на Сретение. Возможно, на эту дату приходился и капитул, упомянутый в другом показании.

А ведь одно письмо Педро де Кастильона, уже упоминавшееся в связи с вопросами назначения командоров и магистров провинций Храма, которое хранится в Архивах Арагонской короны, содержит своеобразные сведения, год на нем не указан, но оно написано позже 27 декабря в Торресе (Торрес-де-Сегре, близ Миравета), — почти наверняка можно утверждать, что в январе. Педро де Кастильон провел рождественские праздники в Миравете по приглашению командора Беренгера де Сан-Хусто. Потом он вернулся в Торрес — после 27 декабря, а фактически, что очень вероятно, в начале января. Это письмо адресовано Педро де Сан-Хусто, в то время командору Альфамбры, и сообщает последнему, что посланец заморского магистра, кастилец Доминго, прибывший сначала в Гардени (23 декабря), а потом в Миравет (27 декабря), привез новости от великого магистра и уведомил о некоторых перестановках в составе тамплиерской провинциальной и центральной администрации. По его информации, Гуго де Перо был смещен с поста досмотрщика Франции, зато ему якобы было поручено руководить провинциями Франция и Прованс. С другой стороны, в Апулию назначен брат Раймон де Кинси (на самом деле имеется в виду Симон) по прозвищу Капюшон. Еще одно свидетельство: Беренгер де Сан-Хусто, командор Миравета, получил титул досмотрщика Испании. Тот же посланец якобы сообщил, что прочие сановники на Кипре, великий командор Рембо де Каромб, маршал Эймон д'Уазеле, гардеробмейстер Жоффруа де Шарне, туркопольер Бартелеми де Горд и подмаршал, остаются на своих должностях.[549]

Как я говорил в главе 7, письмо Педро де Кастильона, вероятно, датируется началом января 1305 года. Я не буду приводить солидных обоснований, которые выдвинули Г. Финке, опубликовавший текст, и А. Фори, но, если эта дата верна, перестановки, которые произвел Моле, непросто объяснить, если допустить, что они действительно были сделаны. Одна проблема касается Прованса, магистром которого с 1300 г. — и без перерывов, насколько мне известно, — был Бернар де Рош;[550] он занимал этот пост и 9 июня 1307 г., когда подписал письмо Жака де Моле, написанное в Пуатье, к тексту которого я вернусь. Зато назначение Раймона де Кинси в Апулию вполне соответствует реальности, если, конечно, читать «Симон», а не «Раймон». Именно Симона де Кинси мы встречали в Марселе, где он в 1303 г. руководил приемом братьев, которых впоследствии отвез на Кипр. Ведь это его надгробие найдено в Барлетте: «Здесь покоится Симон де Кинси, магистр домов Храма в Сицилийском королевстве, умерший в среду 7 июня 1307 года. Да живет его душа во Христе».[551]

Обоих досмотрщиков Запада сместили? Прежде всего рассмотрим случай с Испанией. В 1300 г. на этот пост был назначен Беренгер де Кардона. От самого Жака де Моле известно, что назначение на этот пост не подразумевало конкретного срока — его владельца можно было сменить и через четыре года, так что в отставке Кардоны не было ничего невозможного. Зато Беренгер де Кардона остался магистром Арагона. Загвоздка лишь в одном! Письмо Жака де Моле (за 1300 г.), утверждающее Кардону на посту досмотрщика, включено в письмо последнего от 10 марта 1306 г., где он титулуется магистром Арагона и досмотрщиком Испании. Таким образом, почти исключено, чтобы Кардону когда-либо лишали его функций досмотрщика.

Что касается Гуго де Перо, текст письма Педро де Кастильона недвусмыслен (он пишет о смещении). Однако, утрачивая должность досмотрщика, Перо якобы вновь получал должность магистра Франции и к тому же должен был временно исполнять аналогичные функции для Прованса. Следовательно, в отставке с поста досмотрщика очень трудно видеть наказание..

Надо ли считать, что этот жест был рассчитан на короля Франции, с которым Гуго де Перо был тесно связан? Если такое назначение сделали, то в ущерб Жерару де Вилье. Но непохоже, чтобы такие решения были приняты на самом деле, — в таком случае о них бы скоро сообщили. В последующие годы до самого февраля 1307 г. Гуго де Перо носил титул досмотрщика; точно так же последнее упоминание о Жераре де Вилье как о магистре Франции связано с приемом, совершенным в Ла-Ферте-Гоше в середине февраля.[552] Правда, однажды его именуют досмотрщиком Франции![553]

Тем не менее письмо Жака де Моле, написанное в Пуатье 9 июня 1307 г., в чем-то подтверждает эти перемены в руководстве ордена: Гуго де Перо его подписывает как магистр Франции, а уже не как досмотрщик; рядом с его подписью под актом стоит подпись Бернара де Роша, магистра Прованса.[554] Тот, когда был еще командором Вау-ра, замещал Гуго де Перо в должности досмотрщика 13 июня 1303 года.[555] Двадцать семь тамплиеров, содержащихся в доме Жана Рошелли в Париже, подали следователям заявление, что желают видеться с магистром ордена и с Гуго де Перо, командором Франции.[556] Но в ходе дальнейшего процесса и особенно в 1314 г., на последнем суде над сановниками ордена Храма, Гуго де Перо во всех текстах будут называть досмотрщиком Франции.

Так что трудно сделать вывод, что великий магистр наказал Гуго де Перо этой отставкой и сменой должности, в отношении которых даже не поймешь, имели они место или нет. Можно было бы даже сказать — совсем напротив. В течение 1302-1307 гг. Гуго де Перо сохранял с королем превосходные отношения. Мы видели, что в 1302 г. он не откликнулся на приглашение папы. 13 июня 1303 г. он назначил Бернара де Роша заместителем именно потому, что выполнял одну миссию на службе короля. 10 августа того же года король даровал Гуго и его людям покровительство и привилегии за неоднократную помощь, «особенно против Бонифация»;[557] 27 мая 1305 г. одному королевскому агенту оплатили «его расходы на поездку в Дофине по поручению короля и в обществе брата Гуго де Перо, досмотрщика домов рыцарства Храма…».[558] Этот пример показывает, что, был ли он досмотрщиком, магистром Франции или нет, его титул почти не влиял на качество его отношений с королем Франции.

Так что я не думаю, что между Перо и Моле был глубокий раскол; разногласия несомненно были, но не такие, чтобы повлечь за собой резкое противостояние. В конце концов, наличие брата, хорошо освоившегося при французском дворе, отвечало интересам Жака де Моле и ордена Храма. Но, очевидно, в случае открытого конфликта между великим магистром и королем, например, по вопросу объединения орденов или даже — если такой конфликт имел место, во что я не верю, — по вопросу займа казначея, король мог использовать Гуго де Перо как посредника и даже откровенно манипулировать им в борьбе с великим магистром.

Гуго де Перо находился в Пуатье вместе с Жаком де Моле 9 июня; они вместе участвовали в генеральном капитуле в Париже 24 июня. Трудно представить, что они тогда питали скрытую враждебность друг к другу. Как в отношении папы, прося его создать комиссию по расследованию, так и в отношении короля, уговаривая его не поддерживать слухи, порочащие орден, тот и другой выступали если не вместе, то по меньшей мере в. полном согласии.

Выбор короля

Лето 1307 г. Жак де Моле, похоже, провел в Пуатье. Встречи, состоявшиеся у него в мае и в июне, создали у него впечатление, что ситуация тяжелая, но не безнадежная, если проявить инициативу. С этой целью он упредил события и заговорил с королем о проблеме отпущения грехов мирянами, которое иногда практиковалось в ордене, о том, что такая встреча произошла, позже, когда дело ордена Храма уже началось, сообщает Гильом де Плезиан. В речи, произнесенной 29 мая 1308 г. перед папой в Пуатье, — речи, известной по рапорту Жана Бургоня своему господину, королю Арагона, за следующее число[559] и по документу из Национальных архивов в Париже,[560] — Гильом де Плезиан сказал, что магистр пришел к королю и «в присутствии нескольких членов его Совета, желая оправдать себя и свой орден, произнес слова, которые, ежели они были обдуманными, явственно отдавали ересью. Он тогда изложил некоторые положения устава своего ордена и, в частности, сообщил, что иногда братья из страха покаяния, которое могли бы на них наложить, не желали признаваться в своих грехах и что он сам на капитуле отпускал им последние, хотя был мирянином и не имел ключей».[561]

Именно по этой причине он со всей ясностью просил папу начать расследование. Нужно отдавать себе полный отчет, что это значило: допросы, публичное разоблачение злоупотреблений, заблуждений, разных неприятных случаев. Жак де Моле не мог не знать, что будет поднят вопрос ритуала вступления в орден и что странности (выразимся пока так) этого ритуала станут достоянием гласности. Так что великий магистр рисковал. Папа, соглашаясь на его просьбу и принимая роль руководителя следствием, — тоже. В целом все выглядело так: Жак де Моле в полном сознании своей правоты, несомненно отдавая себе отчет в негативных последствиях разоблачений, которые будут сделаны, сохранял убежденность, что его ордену ничто не грозит, что слухи улягутся, а обвинения стихнут. Останутся лишь нарушения, совершенные отдельными лицами, в отношении которых орден сможет сказать, что первым наказал их. В конце концов и Гильом де Ногаре создал свое досье, именно допрашивая тамплиеров-ренегатов, изгнанных из ордена за провинности.

Можно считать, что великий магистр проявил себя не слишком проницательным, что его поведение граничило с легкомыслием. Но ни он, ни папа не могли себе представить тех чудовищных масштабов, какие примет наступление короля. Не очень важно, все ли уже было подготовлено у короля или он принял решение, только прочитав папское письмо с приказом о начале расследования; можно сказать одно, что в интересах как ордена Храма, так и папы было действовать быстро; у Жака де Моле к тому моменту времени уже не было; у папы время было, но он не воспользовался этим козырем.

24 августа 1307 г. Климент V написал королю, сообщив, что начинает следствие по делу ордена Храма, и уточнил, что об этом его попросили сами тамплиеры:

Поскольку магистр Храма и несколько командоров, как из числа Ваших подданных, так и из зарубежных стран, узнав о поклепах, о каковых были осведомлены и Ваше Величество, прибыли, дабы несколько раз пасть к моим ногам и настоятельно просить нас провести расследование по делам, в каковых их столь несправедливо обвиняют, и наложить на них покаяние, если они будут признаны виновными, или очистить их от этого обвинения, если они невинны.[562]

Тирский Тамплиер, пересказывая случай с казначеем, писал также, что папа попросил Жака де Моле передать ему экземпляр устава. Может быть, папа сделал эту просьбу действительно с прицелом на такое расследование:[563] ведь вопреки тому, что часто утверждают (в оправдание Филиппа Красивого), папа был намерен активно заняться коренными проблемами и реформировать орден, если понадобится. Его нельзя упрекнуть в недобросовестности, сославшись на то, что в том же письме от 24 августа он также написал французскому королю: по-настоящему расследование начнется только во второй половине октября. Он объяснил ситуацию: он тяжело болен и с 1 сентября начнет лечение, при котором будет вынужден отойти от дел, так что просит короля не направлять к нему послов раньше 15 октября.

Король и его советники могли бы подождать и предоставить церкви возможность провести серьезное расследование, которое, не предвосхищая виновности ордена Храма, нанесло бы ему определенный ущерб. Это значило бы поступить по закону. Но король, сославшись на тяжесть улик, убежденный в приверженности тамплиеров к ереси, предпочел действовать по собственной инициативе, поправ право церкви и вообще всякое право, пусть он даже в качестве прикрытия использовал инквизитора Франции. Напомним, что инквизиция была орудием церкви, а значит — папы, но не короля. Хранитель печати Пьер Эйселен, архиепископ Нарбоннский, возмущенный королевским произволом, 26 сентября подал в отставку; его сменил Гильом де Ногаре; этим все сказано.

Вернемся к хронологии. 14 сентября королевское письмо, изобличающее преступления тамплиеров («Нечто горькое, нечто прискорбное […] гнусное преступление, мерзкое злодеяние, отвратительное дело, ужасное святотатство, нечто совершенно бесчеловечное…») и приказывающее их арестовать, было направлено всем бальи и сенешалям королевства, которые должны были держать его в секрете и ждать, когда будет назначен день для исполнения приказа. 22 сентября инквизитор Франции направил указания инквизиторам по всему королевству. Королевские агенты тайно следили за тамплиерами, уточняли их возможность оказать сопротивление и выясняли состояние их имущества. А 13 октября они перешли к действиям.

Незадолго до этого, в начале октября, в Пуатье Гуго де Перо якобы имел доверительную беседу с папой и раскрыл ему странные обычаи, принятые в ордене при приеме новых членов.[564] Поздновато для человека, который лет двадцать-тридцать, дольше, чем многие другие, если учесть его должность в ордене, преспокойно проводил этот «секретный» обряд. Папа как раз недавно (26 сентября) написал королю, прося предоставить улики против тамплиеров, которыми тот располагает.

Тем временем король делал вид, что ничего не происходит. 12 октября, накануне своего ареста, Жак де Моле, специально приехав в Париж, как почетный гость принял участие в похоронах Екатерины де Куртене, наследницы трона Константинопольской Латинской империи и супруги Карла Валуа, брата короля.

Позже, в ходе процесса, у Жерара де Косса, который присутствовал на приеме в орден Храма в Париже месяцев за шесть-восемь до ареста тамплиеров, на приеме, где не было ничего неприличного, спросили, не было ли у него каких-то подозрений в отношении того, что готовится против ордена; он ответил, что не было никаких.[565] Тем не менее у некоторых такие подозрения возникли, и эти люди бежали — например, Жерар де Вилье.

Что до великого магистра, он явно недооценивал всю жестокость штурма, который готовился; и если он питал какие-то подозрения, то виду не показывал. Но он предпочитал не увиливать, раз он требует расследования. И, во всяком случае в тот момент, он не стал уклоняться.