Жан Антуан Кондорсе (1743-1794). Его жизнь и научно – политическая деятельность

Глава V

Кондорсе – член Конвента. – Участие в заграничной пропаганде. – Протест против осуждения и казни короля. – Общее настроение в то время. – Отношение к нему Кондорсе. – Кондорсе – член комиссии по составлению проекта конституции. – Проект Кондорсе отвергнут. – Кондорсе объявлен вне закона.

В Париже во время революции, когда люди отдавались необузданным страстям, Кондорсе выводил их из терпения своей последовательностью и сдержанностью; якобинцам он так мозолил глаза, что они требовали удаления его из Национального собрания; но в провинции люди были не настолько еще опьянены событиями, – там, в отличие от Парижа, знали цену Кондорсе. И по настоятельному требованию нескольких департаментов он был назначен в Конвент…

«Конвент – это своего рода Гималаи», – говорит Виктор Гюго. В Конвенте толпились и сражались истинные бойцы, отошедшие теперь в область теней. В то время он представлял грандиозное зрелище. Справа Жиронда – легион мыслителей, слева Гора – группа атлетов. К людям, полным страстей, примешивались люди-мечтатели. Одни мечтали о войне, другие – о мире. Среди потоков бешеного красноречия, среди воя и грозного ропота голосов уживалось и плодотворное молчание. Лантено молчал и основывал школы первоначального обучения; Ревельер-Лепо молчал и размышлял о том, как возвести философию на степень религиозного величия. Артисты, ораторы, люди-колоссы, как Дантон, люди-младенцы, как Клотц, гладиаторы и философы – все стремились к одной цели – прогрессу.

Вот в главных чертах картина Конвента, начертанная мастерской рукой В. Гюго. К сожалению, несколько слов, сказанных им о Кондорсе, не дают последнему надлежащего места в этой картине; Кондорсе стоял за долг – это правда, но далеко не всё. Роль его в Конвенте была совсем исключительная; он не принадлежал к числу людей действия, потому что действовать в то время – значило беспощадно истреблять; но мы также не решились бы его поставить не только в ряд мечтателей-утопистов, но и в ряд мечтателей со светлой головой. Утописты – всегда плохие наблюдатели и навязывают действительности свои золотые сны. Кондорсе же отличался большой объективностью и знал жизнь. В то время как другие шли к своей цели, не стесняясь средствами, он взвешивал их поступки и предостерегал от многих последствий, гибельных для чести и свободы французского народа. Кондорсе представлял собой и ум, и совесть Конвента.

В тот промежуток времени, когда Кондорсе состоял членом Конвента, в деятельности этого последнего важнейшими были следующие пункты: влияние Франции на правительства других европейских держав, процесс и осуждение Людовика XVI и составление проекта новой конституции. Для того чтобы дать понятие о действиях Кондорсе как члена Конвента, необходимо охарактеризовать его участие во внешней политике. Замечательно, что мирный Кондорсе в то время постоянно подавал голос за войну и старался всеми силами содействовать успехам французского оружия. Такое поведение философа осталось бы для нас непонятным, если бы Кондорсе тогда же не дал нам объяснения этого явления. Но мы знаем, что он обращался от имени Французской Республики ко всем свободным людям мира, посылал совет испанцам, адрес голландцам, немцам, писал письмо другу в Швейцарию. Одним словом, он хотел братски поделиться со всеми народами тем, к чему пришла Франция. Он желал, чтобы Франция завоевала мир и сделалась защитницей всех угнетенных. Такой энтузиазм обычен для той эпохи; в настоящее время многих удивит своей наивностью мысль Кондорсе о возможности союза республик, состоящих из народов, совершенно к нему не подготовленных. За этот энтузиазм Кондорсе и прослыл главным образом мечтателем. Но в сущности Кондорсе утверждал следующее: «Так как истина, разум, справедливость, права людей, интересы собственности, свободы и безопасности всюду одни и те же, то нет препятствий к тому, чтобы отдельные государства имели общие всем законы – гражданские, уголовные, торговые и так далее. Хороший закон хорош для всех, как правильный вывод для всех обязателен». Такое мнение как будто противоречит бесспорной истине, что государственное устройство народов должно соответствовать их истории. Но ближайшее знакомство с сочинениями Кондорсе, а главное, с его перепиской выставляет это дело совсем в ином свете. Под общими законами Кондорсе разумел вообще законы, обеспечивающие естественные права человека. Философ, признавший только в последние годы жизни возможность республиканского образа правления для Франции, конечно, не мог считать республику удобной и осуществимой для всякого другого государства. Самым ревностным сотрудником Кондорсе по распространению за границей идей братства и равенства был Анахарсис Клотц, – их объединяло одно стремление, но Клотц доходил до крайностей, что приписывалось и Кондорсе; поэтому последний и прослыл мечтателем наравне с первым.

В качестве члена Конвента Кондорсе принадлежал к числу судей Людовика XVI. Нам очень важно выяснить, как он вел себя в этом деле. Как истинный философ он начал с того, что предложил Конвенту ряд вопросов, которые непременно должны были представиться всякому просвещенному уму, не омраченному страстью. Можно ли судить короля? Его неприкосновенность не была ли безусловной по смыслу конституций? Возможна ли свобода в том государстве, в котором положительный закон не принимается за основание суда? Не противно ли основам нравственности преследовать поступки, которые ни в каком законе не названы преступлением? Могут ли справедливо судить монарха низвергшие его подданные? Если бы Людовик XVI не был уверен в своей неприкосновенности, то неужели он принял бы корону?

Само собой разумеется, что эти вопросы, поставленные Кондорсе, были не в духе времени и пришлись не по вкусу другим членам Конвента. На него посыпались обвинения не в одной слабости характера, но и в приверженности монархическому образу правления. Между тем Кондорсе упорно стоял на своем, утверждая, что король не ответствен за поступки, согласные с предоставленной ему властью, и поэтому считал не только наказание, но и самый суд над королем незаконными. Конвент соединял в себе власть законодательную, обвинительную и судебную. Такое соединение строгий ум Кондорсе считал противоречащим всем непреложным понятиям о праве. К тому же король был обвинен и осужден на смертную казнь прежде суда. Благородное сердце Кондорсе возмущалось такой несправедливостью. Он сильно восставал также вообще против смертной казни и в это смутное и кровавое время не боялся говорить перед собранием разъяренных людей: «Смертную казнь я считаю несправедливой…»

Уничтожение смертной казни есть одно из могущественных средств воспитания рода человеческого и смягчения его нравов… Кондорсе допускал наказания только с исправительной целью, приводящие преступника к раскаянию.

Голос Кондорсе, разумеется, был голосом вопиющего в пустыне. Конвент не выслушал как следует его доводов и произнес королю смертный приговор. Человеческие страсти, играющие всегда такую большую роль в жизни, в то время достигли высших пределов. Присутствовавшие в день произнесения приговора над королем в Конвенте рассказывали, что один из депутатов приказал принести себя больного в собрание и, умирая, подал голос за жизнь короля; другой после 36-часового заседания упал на скамью и заснул; когда пришла его очередь подавать голос, его разбудили; он, полуоткрыв глаза, сказал: «Смерть!» – и опять заснул.

Араго не прощает Кондорсе его пребывания в Конвенте после произнесения смертного приговора королю. Но философ мог бы оставить Конвент исключительно под влиянием горячего негодования; последнему же трудно было возникнуть, потому что Кондорсе хорошо понимал невменяемость большинства членов Конвента. Кондорсе считал себя не вправе оставлять Конвент, пока обстоятельства позволяли ему приносить пользу, сколько-нибудь сдерживая дикие страсти. Конвент же при своей изумительной и до крайности многосторонней деятельности несомненно заботился также о лучшей политической организации Франции. Он поручил комиссии, состоявшей из девяти членов, составить программу новой конституции. В числе этих членов был Кондорсе. Проект заключал в себе все меры для обеспечения справедливости и свободы и был представлен Конвенту 15 февраля 1793 года; он состоял из тридцати глав, разделенных на множество параграфов. Одно введение, объяснявшее основание проекта, занимало 115 страниц и целиком принадлежало перу Кондорсе. Этот глубокий и серьезный труд надлежало рассмотреть в самом непродолжительном времени. Кондорсе и сдержанно, и нетерпеливо ожидал этого решительного момента. Он с грустью видел, что в заседаниях все время уходило на бесполезные споры, в которых проявлялись мелкие личные интересы и дух партий. Наконец, видя, что дорогое время уходит, Кондорсе потребовал рассмотрения проекта. В Париже требование это было встречено недружелюбно; проект, представленный Кондорсе, не возбуждал интереса, потому что его трезвые и беспристрастные взгляды в то время были как нельзя более некстати в Париже; но в департаментах обнародования его ждали с большим нетерпением; шаткость временного государственного устройства приводила народ в отчаяние. Конвент отверг план конституции, представленный комиссией, и поспешил успокоить народ, дав ему конституцию, наскоро составленную Геро де Сошелем. Легкомысленные жители Парижа встретили это событие восторгом и пушечными выстрелами. Сиес же метко назвал эту конституцию– неудачным оглавлением пустой книги; но осторожный аббат говорил это потихоньку, между своими; то же самое Кондорсе высказал публично, и это не прошло для него даром. Изменила ли ему на этот раз его обычная сдержанность, или он был убежден, что настал час для смелого, решительного шага?

Мы склоняемся в пользу последнего предположения. Кондорсе напечатал послание к народу и советовал ему не принимать новой конституции. Он откровенно и ясно излагал ее многочисленные недостатки и указывал на их вредные серьезные последствия.

«Неприкосновенность представителей народа, – писал он, – нарушена арестом 27 жирондистов. Это стесняет свободу прений. Инквизиционная цензура, разграбление типографий и закрытие частных школ должны считаться нелепыми препятствиями для выражения общественного мнения. Новая конституция молчит о вознаграждении депутатов; это значит, что все они должны быть богаты или же принуждены будут наживать деньги косвенным путем. Избирательные коллегии раздроблены и доступны для интриг посредственности. Недоверие к общим народным собраниям искажает характер народа и игнорирует его здравый смысл. Исполнительная власть, составленная из 24 членов, будет источником беспорядков и совершенного застоя в делах. Конституция ничего не спасет, если она не охраняет прав и спокойствия граждан. В новой конституции много постановлений, клонящихся к федерализму, к разрыву государственного единства. Предполагаемые же реформы принадлежат к области фантазий… Вам, французы, судить, какой из двух проектов более охраняет неприкосновенность политических прав сограждан и обеспечивает их естественные права». За этим следует подробное сравнение обоих проектов, и Кондорсе обращается к согражданам с просьбой взвесить, который из проектов более гарантирует их в будущем от козней партий и интриг. В этих предостережениях Кондорсе обнаруживает большую предусмотрительность и знание жизни, которые никогда не бывают свойственны мечтателю. Например, говоря о роли исполнительного совета в проекте Геро де Сошеля, он утверждает, что такой исполнительный совет легко заменить властью одного лица. Последующее как нельзя лучше подтвердило его предположение.

Мы знаем, что Конвент был уже сильно раздражен против Кондорсе за его огненные речи во время процесса над Людовиком XVI. Когда же Шабо 8 июля 1793 года донес Конвенту о воззвании философа к народу, Конвент решил тотчас же без всякого следствия и дальнейших рассуждений арестовать Кондорсе и подвергнуть его суду.

Ко всему этому, разумеется, присоединили множество мнимых обвинений; сперва Кондорсе причисляли к партии жирондистов, потом совершенно несправедливо связывали его имя с именем Бриссо. Но Кондорсе, по своей сильно выраженной индивидуальности, никогда не мог сделаться человеком партии; прирожденное же благородство не позволяло ему быть заговорщиком. Он подавал иногда голос вместе с жирондистами, если сходился с ними в убеждениях. Так как против Кондорсе не могло существовать никаких действительных веских обвинений, то решили осудить его заочно; имя его внесли в список эмигрантов, лишенных покровительства законов, и конфисковали все его имущество.

Кондорсе, конечно, знал, что его ожидает после обнародования послания о новой конституции. Он как нельзя лучше замечал признаки приближавшейся бури и грозы. Друзья его, Кабанис и Вик д'Азир, искали для него надежное убежище.

Достойно внимания, что Кондорсе обвиняли в заговоре против единства и нераздельности Французской республики, против свободы и безопасности нации – одним словом, против всего, за что он всегда готов был отдать жизнь.