Жанна д'Арк из рода Валуа

Монтеро. Замок Иль-Бошар

– Дофин одержал блистательную победу, чем не повод к нему вернуться?

– Вы прекрасно знаете, мадам, почему я до сих пор здесь.

Ла Тремуй сидел в покоях Катрин де Иль-Бошар с лицом, обиженным и сердитым.

Ни в какой Сюлли к смертельно больной супруге он, конечно же, не ездил. Без малого год назад, примчавшись в этот замок после убийства герцога Бургундского, он так тут и остался. Сначала не хуже заботливой сиделки-монахини, на правах посыльного и, якобы, друга господина де Жиака, окружил неусыпной заботой заболевшую от горя мадам Катрин. Потом, когда ей стало немного лучше, Ла Тремуй из сиделки превратился в собеседника, который, будучи очевидцем, (но никак не участником, разумеется!), по нескольку раз пересказывал любимой женщине, как убили её любовника. При этом он выдвигал множество различных версий, почему, зачем и, с какой выгодой в перспективе, это убийство было совершено, и так уболтал бедную мадам Катрин, что она поправилась в считанные дни и слышать больше не могла про мост в Монтеро и про всё, что на нем случилось.

Сам господин де Жиак больную жену не навестил ни разу, несмотря на то, что Ла Тремуй уверял всех, будто отправил ему несколько писем… Или не отправил, кто знает? В замке, во всяком случае, никто не удивился, посчитав, что супруг, таким образом, наказывает неверную жену, лишившуюся и любовника, и покровителя. Но, как бы там ни было, присутствие господина де Ла Тремуя возле мадам Катрин в отсутствие её мужа, скоро стало носить двусмысленный характер. И, когда прошли все сроки вежливо-благодарного гостеприимства, в разговорах, неизбежно, замелькал вопрос «когда?».

– Ваша служба, наверное, призывает вас, сударь? Мне не хотелось бы отрывать вас и дальше…

– О нет, мадам, во мне почти не нуждаются при дворе с приездом герцогини Анжуйской.

– Но, может быть, нуждается ваша жена? Вы говорили, она больна…

– У моей жены обычная меланхолия. К тому же, она не теряла близкого человека.

– А разве ваше долгое отсутствие не есть потеря?

– Мы никогда не были особенно близки…

Подобные разговоры стали повторяться всё чаще, но долго вестись они не могли. И, как бы ни был Ла Тремуй ослеплён любовью и оглуплён счастьем каждый день видеть это прекрасное, обожаемое лицо, наконец, и он понял, что пора решительно объясниться, иначе мадам Катрин укажет ему на дверь.

Проведя бессонную ночь за поиском слов, которыми можно было растрогать сердце красавицы, этот ловкий интриган еле дождался часа, когда можно будет к ней явиться. Но стоило дойти до дела, как чувства и мысли перемешались, и объяснился Ла Тремуй небывало косноязычно.

Краснея, словно мальчик, он понёс какую-то околесицу про прекрасные глаза, про незабываемые часы, проведённые возле мадам Катрин, и завершил всё таким вульгарным намёком на близость, что сам смешался и замолчал, не смея поднять глаза на свою богиню.

– Так вы желаете стать моим любовником, сударь? – услышал он через мгновение абсолютно равнодушный голос.

Мадам Катрин смотрела так, как смотрят женщины, нисколько не сомневающиеся в природе тех чувств, которые они внушают всем мужчинам без разбора. Ла Тремуй ей не нравился и, конечно же, ничего не затронул в её сердце. Но, умело разбираясь в страстях, мадам Катрин прекрасно поняла, что чувства его неподдельны, и решила ничем не пренебрегать. Болезненно честолюбивый муж, господин де Жиак, никогда не отличался великодушием и тем особенным благородством, что присущи людям истинно властным и уверенным в себе. При жизни герцога Бургундского он трусливо помалкивал, но теперь, особенно учитывая положение де Жиака при дворе дофина, чей авторитет в стране снова начал расти после договора в Труа, мог поквитаться за всё и отправить мадам Катрин в монастырь, прибрав к рукам её приданое.

– Что же вы молчите? Вы желаете лечь со мной в постель?

– Я желаю обладать вами всегда, – пролепетал, сбитый столку этим странным тоном, Ла Тремуй.

– Но я замужем, сударь.

– Я тоже женат…

– Тогда, вам лучше отправиться к жене и постараться полюбить её. – Зная вас, это уже невозможно.

Мадам Катрин пожала плечами.

– Как хотите. Но, пока я замужем, ничто не заставит меня осквернить священное таинство брака.

Это пренебрежение и откровенная насмешка пробили, наконец, брешь в смятенной душе, и Ла Тремуй понял, что оскорблён.

– Герцогу Бургундскому вы это тоже говорили? – вскинулся он, не думая о последствиях.

Глаза мадам Катрин холодно сверкнули.

– Станьте герцогом Бургундским и узнаете.

После таких слов кому-то определённо следовало уйти, но оба продолжали молчать и ждать.

«Если этот господин готов ради меня на всё, – думала мадам Катрин, – он должен прямо сейчас догадаться, что мне нужно. А если он, ко всему прочему, ещё и глуп – пусть убирается ко всем чертям!».

– Значит, пока вы замужем.., – медленно начал Ла Тремуй.

– Нет, разумеется.

– А если…

– Что?

– Вы ведь можете овдоветь?

– Надеюсь, что могу.

Глаза Ла Тремуя и мадам Катрин, не мигая, смотрели друг в друга.

– Значит, если вы овдовеете…

– Разумеется – да.

Ла Тремуй протёр вспотевший лоб кончиками пальцев. Так вот в чём дело!

– Полагаю, мне следует вернуться ко двору дофина, – забормотал он. – Но я не могу сейчас… Иоланда Анжуйская меня не жалует и может добиться изгнания…

Лицо мадам Катрин презрительно скривилось, как будто она съела что-то несвежее.

– Но я что-нибудь придумаю! – быстро воскликнул Ла Тремуй.

– Надеюсь.

Катрин, с безразличным видом, хлопнула в ладоши, призывая служанок, удаленных по просьбе Ла Тремуя.

– Надеюсь, также, – добавила она, – что ваши раздумья не затянутся ещё на год.

Несколько последующих дней отношения между хозяйкой замка и её гостем были откровенно натянутыми. Ла Тремуй лихорадочно соображал, как ему вернуться в Пуатье на прежних правах доброго советника, и даже кое-что придумал. Но мысль о разлуке с мадам Катрин заставляла его тут же находить изъяны во всем придуманном. И даже прекрасно понимая, что, только уехав, сможет он приблизиться к желанной цели, бедный влюбленный продолжал затягивать отъезд, несмотря на открытое недовольство своей госпожи.

О том, как он заставит де Жиака сделать супругу вдовой, Ла Тремуй не думал вообще. На фоне всего остального это представлялось такой мелочью, что придавать ей значение именно сейчас, не стоило. Уж если сходит с рук открытое убийство такого человека, как герцог Бургундский, то случайная смерть какого-то де Жиака не вызовет вообще никаких вопросов. Не говоря уж о том, что она не заставит плакать даже его жену. Гораздо более важным представлялось другое – каким, всё-таки, образом можно вернуться ко двору дофина, и, каким образом заставить себя это сделать?!

Наконец, пришло известие о победе французских войск под Боже. И мадам Катрин сменила гнев на милость.

– Чем не повод? – спрашивала она. – Поезжайте поздравить!

– Но герцогиня Анжуйская может не дать мне даже рта раскрыть.

– А кто вас просит идти с поздравлениями к герцогине? Идите сразу к дофину! Или его вы тоже боитесь?

– Мадам, я никого не боюсь! Я бы пошёл, хоть к чёрту в пекло, но не в силах уйти от вас! За весь этот год вы не протянули мне даже пальца, и это жестоко, учитывая на какой грех обрекается моя душа.

– Так вы торговец, сударь? – вскинула брови мадам Катрин. – Вам надо потрогать товар, прежде чем платить за него?

– Я рыцарь, – вздохнул Ла Тремуй. – Но я и человек. Человек, готовый ради вас на всё, но…

Катрин не дала ему договорить. Она до смерти устала и от бесконечных признаний, и от собственного беспокойства – дофин уже пообещал её мужу должность министра, если станет королем. А учитывая воодушевление в стране после первой военной победы, ему это, того и гляди, удастся, несмотря на все договоры…

Подавив в себе брезгливость, мадам Катрин подошла к Ла Тремую и, обхватив его руками за плечи, прижалась губами к его губам.

В первое мгновение он даже не понял, что произошло. А когда осознал, крепко прижал вожделенное тело к своему, стараясь не упустить ни единого мига этого поцелуя. Движения его рук становились все более страстными, сам поцелуй более глубоким, и всё это грозило затянуться и завершиться откровенным насилием. Но мадам Катрин не была неопытной девушкой. Точно рассчитав момент, после которого Ла Тремуй окончательно утратит контроль над собой, она отстранилась и целомудренно опустила глаза.

– Теперь мой рыцарь доволен?

О, да! Теперь Ла Тремуй готов был свернуть горы!

– Я завтра же возвращаюсь в Пуатье, – сказал он, не слыша себя за бьющимся сердцем. – И очень надеюсь узнать там, что ваш муж смертельно заболел.