Жар твоих объятий (Отвергнутая)

Глава 3

Ночь была теплой. Где-то пела женщина, и ее голос звучал грустно под резкий аккомпанемент пианино. Дул порывистый ветер, принося с собой зловоние и надувая шторы на окне, которое он открыл, несмотря на совет хозяина не делать этого. Запахи раскаленного солнцем навоза и чикагского порта, доносимые бризом, были чужды ему и действовали угнетающе. Он был далеко от дома и ощущал смутное беспокойство.

В такие ночи, как эта, ему безумно хотелось сидеть на открытой веранде своей виллы, куда доносится запах цветущих полей. Там у него росли апельсины, лимоны, манго, бананы. Он владел плантациями тростника, ананасов и батата. Ночной воздух был насыщен запахами жасмина, чабреца и ароматным дымом горящих дров. Там были мир и покой, которых он не знал нигде, даже в своих снах.

Эдуардо с рассеянным видом потер свое левое запястье. Шрамы были спрятаны под накрахмаленным манжетом и служили ему болезненным напоминанием прошлого, которое правило его жизнью все эти последние четырнадцать лет. Днем эти воспоминания возникали от случая к случаю, зато по ночам терзали его постоянно, являясь ему в виде привидений с оскаленными зубами.

Спустя минуту он положил обутые в сапоги ноги на стоявший рядом столик и взял незажженную сигару. Эдуардо снял квартиру недалеко от чикагского порта, так как меньше всего хотел привлекать внимание к себе, что было бы невозможно, сними он роскошный номер в гостинице на Мичиган-авеню. Его квартира в городском доме была гораздо лучше, чем та тесная ужасная комнатенка, где последние несколько недель жила Филаделфия Хант, но набитые конским волосом сиденья, обтянутые тяжелым бархатом, и мебель темного дерева оскорбляли его вкус. Он предпочел бы интерьер дома Тайрона в Новом Орлеане, обставленный мебелью вишневого и красного дерева — легчайшими стульями эпохи Людовика XV и диванами времен Директории.

Воспоминание о Тайроне раздражало Эдуардо. У него в кармане лежало письмо, содержащее полный расчет между ними. Семь лет они действовали сообща, и Тайрон показал себя не только сильным и изобретательным союзником, но и непредсказуемым. Тайрон не понял бы его сейчас Он наверняка стал бы возражать против того, что Эдуардо помогает дочери человека, которого они вместе погубили. Поэтому было бы гораздо лучше, чтобы Тайрон никогда не узнал об этом

Эдуардо похлопал себя по нагрудному карману Ему было жаль, что он нарушил их союз, но сейчас он чувствовал себя свободным. Перед тем как уехать из Чикаго, он пошлет Тайрону письмо. К тому времени как Тайрон получит его, они с Филаделфией будут далеко.

Он зажал сигару в зубах, отрезал ее кончик, достал спичку, но не зажег ее. Его взгляд уперся в закрытую дверь гостевой спальни. Вот уже три часа, как Филаделфия закрылась там вместе с женщиной, нанятой ей прислуживать.

Способ взять ее под свой контроль был весьма прост. Филаделфии пришлось согласиться на его предложение, потому что он легко мог дать ей то, в чем она так сильно нуждалась, — деньги. Однако их недельный союз еще крепче привязал его к ней. Он ожидал, что она будет вести себя так же, как и любая женщина, в знакомстве с которой он состоял: предлагать себя в обмен на его щедрость. Но она отказалась переехать из своего убогого пансиона в его квартиру и упорно отклоняла его предложения пообедать или посетить театр. Она держалась с ним с почтительной вежливостью, как принято вести себя с работодателем.

Эдуардо улыбнулся и покачал головой. К его удивлению, она легко приняла выдуманную им причину, по которой должна работать с ним. За то короткое время, что они провели вместе, она говорила только о желании доказать невиновность отца и расплатиться по его долгам. Поэтому ему приходилось подыгрывать ей.

Его предложение нанять Филаделфию Хант для совместной работы осложнялось тем, что она больше не принадлежала к высшему обществу. Поэтому она должна была стать кем-то еще. Он столько лет изменял свою собственную внешность, чтобы достигнуть поставленных целей, что выбрать для нее подходящую личину не составляло труда. Начиная с сегодняшнего утра Филаделфия Хант перестанет существовать. Ее место займет мадемуазель Фелис де Ронсар, французская сирота-аристократка и наследница большого состояния. Остается только увидеть, будет ли успешным ее превращение.

Эдуардо бросил спичку в коробок и вынул сигару изо рта. У него не должно быть никаких сомнений в том, что он поступает правильно. И тем не менее его одолевали сомнения. Вовлечение в дела Филаделфии Хант противоречило всем его принципам.

Но он не мог взять и просто сбежать от нее. С той самой минуты, когда Таварес впервые увидел ее, он понял, что они самим провидением предназначены друг для друга. По иронии судьбы он связался с женщиной, которая станет его заклятым врагом, если узнает правду о том, что он принял непосредственное участие в разорении ее отца. Что же касается его самого, то он всегда будет помнить клятву, которую дал у двух заросших могил в самом сердце бразильских джунглей. Сейчас его счастье в его собственных руках, и он будет сражаться и с раем, и с адом за право помочь Филаделфии Хант. Он будет терпеливым и нежным. Он сделает так, чтобы она доверяла ему, и, возможно, она не отвернется от него, когда правда всплывет наружу. В этом его надежда и спасение.

Выругавшись на португальском языке, Эдуардо тяжело вздохнул. Внезапно дверь, на которую он смотрел, открылась, и все его сомнения рассеялись.

В комнату вошла молодая женщина. Ее волосы были зачесаны назад и длинными черными локонами рассыпались по плечам, оставляя открытым низкий вырез платья. Она была красивой, манящей и совершенно незнакомой.

Филаделфия неохотно переступила порог комнаты. Ей претила идея носить наряды, которые сеньор Таварес купил для нее, предпочитала свои собственные платья, которые соответствовали строгому трауру. Но когда она увидела очаровательное черное платье, то не устояла перед соблазном примерить его. К остальным изменениям в своей внешности она отнеслась с беспокойством и чувствовала себя не в своей тарелке. Когда сеньор Таварес поднялся из-за стола, ее тревога усилилась. Он с явным неодобрением рассматривал ее.

От миссис Коллинз, которая помогала Филаделфии одеваться, не укрылось это выражение на лице джентльмена, и она поспешила нарушить неловкое молчание:

— Ну разве она не картинка? Вы должны быть довольны, сэр.

Но он с хмурым видом подошел к элегантно одетой молодой женщине.

Под взглядом его черных глаз Филаделфия стояла совершенно неподвижно, по когда он поправил свисавший ей на левое ухо локон, сердце ее бешено забилось, а щеки вспыхнули от радости. Она быстро потупила взор, надеясь, что он не увидел ее реакции.

Когда она снова подняла на него глаза, он все еще смотрел на нее нежным взглядом, казавшимся ей обманчивым. Она чувствовала пугающую силу этих уж слишком нежных глаз. Его внимательное разглядывание стало злить ее. Почему он молчит? Пусть хотя бы скажет, что ему не нравится, как она выглядит. Но нет, он продолжал сверлить ее загадочным взглядом, пока ей не стало казаться, что она сейчас либо закричит, либо упадет в обморок. Наконец нетерпеливым жестом руки он приказал ей повернуться.

Прошептав что-то в знак протеста, она сделала круг, отчего ее юбки зашелестели и раскрылись веером.

Когда она снова повернулась к Эдуардо, он улыбался. Его идея успешно осуществилась. Краска, которая превратила Филаделфию в брюнетку, преобразила также и ее черты. Ее глаза и кожа казались более светлыми. Бледная помада и сурьма, чуть оттенившая брови и ресницы, сделали ее лицо более выразительным и пикантным. Филаделфию не узнала бы даже самая близкая подруга, как сначала не узнал и он.

Она ходила по комнате, и его улыбка становилась все шире. Платье из черного газа с золотыми полосками смело контрастировало с ее кожей и волосами, в то время как отделка с вышитыми шелковыми нитками розами алого, желтого и черного цветов подчеркивала ее чистоту и юность. Его взгляд задержался на мгновение на глубоком декольте, приоткрывавшем ее роскошную грудь, затем скользнул по обнаженным рукам с ямочками на локтях. Алый бант на турнюре колыхался в такт легкому покачиванию ее бедер, и он внезапно почувствовал желание, но быстро его подавил. Если она заподозрит, как воздействует на него, то непременно убежит в испуге.

Закончив демонстрацию платья, Филаделфия повернулась к нему и скрестила па груди руки.

— Скажите что-нибудь.

Он широко улыбнулся, продемонстрировав ямочку на левой щеке.

— Что может сказать мужчина красивой леди, кроме того что она очаровательна и невозможно прелестна.

Филаделфия вспыхнула и посмотрела на миссис Коллинз.

— Благодарю вас за столь экстравагантный комплимент.

— Вы можете идти, — сказал Эдуардо женщине.

— Я буду в соседней комнате на тот случай, если вдруг понадоблюсь вам.

Эдуардо взял бумажник и достал из него чек.

— Я думаю, что сегодня вы нам уже не понадобитесь. При виде денег женщина заулыбалась:

— Вы очень добры, сэр!

Джентльмен нанял ее для своей «подопечной», как он выразился, но от нее не ускользнул блеск его глаз, когда он рассматривал девушку. Скорее всего она его любовница. Однако какое ей дело до морального облика других людей?

Проходя мимо Филаделфии к двери, она бросила на нее лукавый взгляд.

— Желаю приятного вечера, дорогая. Ваш джентльмен сама щедрость.

Выражение лица женщины и ее слова не на шутку разозлили Филаделфию. Она холодно посмотрела на миссис Коллинз и отвернулась.

— Вам не следовало этого делать, — сказала она, когда дверь закрылась. — Эта женщина не одобряет наше поведение.

Он пожал плевами:

— Пусть себе думает, что угодно. Мы здесь долго не задержимся, поэтому не стоит обращать па нее внимание.

— Если мы собираемся вместе заниматься бизнесом, то вы должны щадить мои чувства, — настаивала Филаделфия. — В Чикаго не принято делать такие комплименты.

Он с удивлением посмотрел на нее, страстно желая привлечь к себе, нежно поцеловать в щеку, чтобы стереть с лица это ханжеское выражение, но сдержался.

— Если бы я сделал такой комплимент даме моей страны, она бы надула губки и потребовала большего.

— В таком случае вынуждена вас разочаровать, — холодно ответила она. — Я не собираюсь строить из себя простушку.

— Я начинаю подозревать, что такое ханжеское поведение является результатом того, что американки сильно крахмалят нижние юбки.

Оскорбленная, она отшатнулась от него:

— Возможно, я для вас не идеал леди, но вас тоже никак не назовешь идеальным джентльменом!

Его внезапный громкий смех заставил ее вздрогнуть.

— Браво, сеньорита! Я знал, что вы горячая натура! — Филаделфия покраснела, так как поняла, что он специально спровоцировал ее гнев.

— Вы поймали меня на удочку. Это нечестно. — Он пожал плечами.

— Вы отказываетесь кокетничать со мной, а мне нравится, когда на ваших щечках расцветают розы. Я вызываю их наиболее доступным для меня способом.

Филаделфия мудро промолчала и тихо стояла, скрестив на груди руки.

— Вам понравилось платье? — спросил он. Перехватив его взгляд, остановившийся на вырезе ее платья, она еще раз напомнила себе все причины, по которым не должна быть здесь.

— Платье симпатичное, — ответила она, — но, помнится, я говорила вам, что такой фасон вышел из моды три года назад.

Его черные брови нахмурились.

— А вы хотели бы иметь последнюю парижскую модель?

— Нет, конечно, нет, — покраснев, ответила Филаделфия. — Я вообще ничего не хотела. Просто вы платили за это платье и вас обманули, подсунув устаревший фасон.

— Это как раз то, что я заказывал. Вы играете роль и должны быть соответственно одеты. Разве мы не договорились с вами, что вы будете представляться французской сиротой-аристократкой, которая вынуждена была бежать, после того как шесть лет назад пруссаки захватили Париж?

— Это вы так решили, — ответила она резко. — Я сомневаюсь, что кто-нибудь поверит в такое смехотворное утверждение.

— А вы заставьте их поверить, — ответил он. — К счастью для нас, вы в школе пять лет изучали французский язык. И говорите на нем с едва заметным акцентом.

— Спасибо, — сухо поблагодарила она.

— Вам кажется, что не мне судить об этом? Позвольте сказать, что я жил в Париже.

— Какое удивительное прошлое!

Ее саркастический тон не возымел на него действия.

— Итак, повторим еще раз вашу легенду. Вы покинули Париж после падения Второй империи и последние три года жили за границей. Первые годы вы носили модную одежду, а сейчас немного поизносились. Это платье выглядит слишком новым, поэтому вам лучше придать ему поношенный вид. Садитесь. Я предлагаю, чтобы вы опрокинули на него какую-нибудь еду во время обеда. Вы можете даже порвать его в нескольких местах. Потом мы отдадим его в прачечную и будет как раз то, что надо.

— Это платье стоило вам целое состояние, и вы хотите, чтобы я испортила его? Вы настоящий сумасшедший.

— Вовсе нет. — Он полез в карман и достал из него изящную книжечку. — Это ваши документы. Отныне вас зовут мадемуазель Фелис де Ронсар. Здесь же ваш билет до Нью-Йорка. Вы уезжаете через три дня.

Филаделфия взяла бумаги, которые он протянул ей, по один взгляд на незнакомое имя возродил в ней былые опасения относительно того, стоит ли ей соглашаться на такое рискованное предприятие. Она не доверяла ему, но если бы не согласилась на его предложение, то у нее не было бы сейчас крыши над головой.

— Меня одолевают сомнения.

— Почему?

— Я не знаю, правильно ли я поступаю. Что я буду говорить людям? А если я забуду свое новое имя?

— Вы предпочитаете оставаться мисс Филаделфией Хант? Воля ваша. — Он с раздражением отвернулся от нее и стал нервно ходить по комнате. — Интересно, что скажут люди, когда они услышат ваше имя? Сплетни разносятся со скоростью лесного пожара. Неприятности, постигшие вашего отца, быстро станут известны во всех финансовых кругах Америки.

— Не надо напоминать при каждом удобном случае, кто я и что со мной произошло, — ответила Филаделфия дрогнувшим голосом.

Повернувшись к ней, Эдуардо не поверил своим глазам. Царственная осанка Филаделфии исчезла, и он увидел красивую, но несчастную молодую женщину с каплями слез на ресницах.

Подойдя к ней, он привлек ее к себе.

— Простите меня. Я сказал не подумав.

Он слегка обнимал Филаделфию за плечи, и она задыхалась, чувствуя тепло его рук. Близость сильного мужского тела волновала ее не на шутку.

— Пожалуйста, отпустите меня, — выдохнула она. Он сразу же повиновался, но, посмотрев ей в лицо, заметил, что холод, который неизменно присутствовал в ее взгляде, исчез. Янтарные глаза Филаделфии были подернуты печалью.

Желание с новой силой охватило Эдуардо, и ему стоило невероятных усилий подавить его

— Я должен расстаться с вами на некоторое время, — сказал он и мысленно добавил: «Чем скорее, тем лучше».

— Расстаться? Но почему?

— Вам придется самостоятельно добраться до Нью-Йорка. Не считаете же вы, что общество отнесется к вам с участием, если около вас будет вертеться джентльмен. — Он улыбнулся. — Они решат, как подумала миссис Коллинз, что вы прихватили с собой любовника.

— И это все, что вы можете сказать?

— Ваши слова не лишены смысла, — осторожно ответила Филаделфия.

— Я никогда не забываю о здравом смысле, хотя не всегда отдаю ему предпочтение.

Филаделфия старательно избегала его взгляда.

— В событиях последней недели не было ни малейшего смысла. Как вы можете посылать меня одну в город, где я никого не знаю? Что я буду там делать?

— Вас встретят на вокзале. А пока вам больше знать не положено.

Упрямство, которым она никогда не отличалась, внезапно прорвалось:

— А я хочу знать все, прежде чем сяду в поезд.

— Очень хорошо, — ответил Эдуардо, скрещивая на груди руки. — Что вы хотите знать, menina?

— Я хочу доверять вам, но как? Я даже не знаю, правду ли вы мне говорили?

— Вам не кажется, что вы немного запоздали с принятием другого решения?

— О, ради Бога! Вы заявили, что богаты, но откуда мне знать, честным ли путем вы получили свое богатство?

— Если бы я был вором, то уж, наверное, не стал бы публично демонстрировать свои драгоценности. Похититель драгоценностей разбирает изделие на отдельные фрагменты и продает их частями, так как оригинал легко узнаваем. Что же касается моего богатства, то первую шахту по добыче драгоценных камней я выиграл в карты в Санта-Терезине у одного везунчика, который считал, что удача никогда не оставит его. Хотите послушать, как я приобрел свои остальные владения? Я очень богатый человек, menina. — Протянув руку, он убрал с ее лба локон. — Вы довольны?

— Что означает слово menina? — спросила она, чтобы сменить тему.

— В португальском это выражение нежности. — Он улыбнулся, и в его глазах заплясали дьяволята. — Вам нужен дословный перевод?

Смущенная, Филаделфия быстро выпалила:

— Как же вы сколотили свое состояние, сеньор Таварес? Сделав вид, что не слышит ее, Эдуардо достал из нагрудного кармана ювелирный футляр.

— Я чуть не забыл о нем. — Он открыл футляр и показал ей стилизованное под цветы ожерелье, украшенное бриллиантами. — Оно французское и относится к середине восемнадцатого века. К счастью, к этому времени французские мужчины перестали украшать себя и перешли к украшению своих жен. Через несколько недель оно будет красоваться на вашей прекрасной шейке. Я назвал его «Колье де Ронсар», и оно часть вашего наследства. Вы не находите, что оно необыкновенное?

Взглянув на него, Филаделфия сразу же забыла все свои условия.

— Оно потрясающее, — прошептала она. — Каждый камень в центре никак не меньше трех карат, — сказала она.

— Четыре.

— Огранка сделана в виде листьев. Ничего подобного я никогда не видела.

— Они уникальны, — согласился он, польщенный ее оценкой и знанием бриллиантов. — Давайте посмотрим, как они будут сочетаться с вашим платьем.

Колье холодило ее, когда он надевал его ей на шею, в то время как от прикосновения его пальцев тепло растекалось по всему телу.

— Подойдите к зеркалу у камина и скажите мне, что вы о нем думаете?

Филаделфия позволила ему взять себя за локоть и подвести к зеркалу. Однако, подняв глаза, чтобы посмотреть на свое отражение, она внезапно обнаружила, что больше смотрит на стоявшего рядом с ней мужчину, чем на колье. Он стоял сзади и чуть-чуть в сторонке. Только сейчас она увидела, что он гораздо выше ее и шире в плечах. Вместе они смотрелись очень эффектно. Нет, если бы они были изображены на портрете или фотографии, то он скорее всего сидел бы, а она стояла подле него, положив руку ему на плечо.

Интересно знать, что бы она почувствовала, если бы была его женой. Раньше она воображала, что ее мужем будет Гарри, защитит ее от невзгод своей силой и здравомыслием. Но здравомыслие и сила исчезли, как только его отец вмешался в их отношения. А если ее полюбит такой мужчина, как Эдуардо, то он не станет считаться с неодобрением своего отца и будет бороться за свою любовь. Возможно, у него уже есть женщина или жена, которая ждет его возвращения из северного полушария.

Филаделфия отвела от него взгляд, так как сама мысль о его любви к другой женщине была для нее мучительной, что, конечно же, очень смешно. Они принадлежали разным мирам, разным культурам. Почему ее заботят его сердечные дела? Она завидует каждой счастливой женщине только потому, что ее собственная жизнь разбита.

Ей вовек не знать счастья, пока она не восстановит доброе имя отца и не отомстит за него.

Эдуардо, делая вид, что рассматривает колье, краешком глаза наблюдал за выражением ее лица. Ему льстило, что он занимает ее внимание. Чаще всего Филаделфия вела себя так, словно он был каким-то надоедливым старым клерком или банкиром, с которым она вынуждена иметь дело. Под ее внешней холодностью угадывалась страстная натура. Она была женщина из плоти и крови. Он снова почувствовал напряжение в паху.

Чтобы избавиться от искушения, он постарался полностью сосредоточиться на колье, но непроизвольно стал смотреть на вырез ее платья, где возвышались соблазнительные округлости грудей, и его желание усилилось.

— А что, если я потеряю колье или его украдут?

Эдуардо, словно очнувшись от сна, удивленно заморгал.

Филаделфия повернулась к нему и приняла его хмурый вид за ответ на свой вопрос.

— Я не собираюсь быть невнимательной, но если вы не доверяете мне свои драгоценности, то лучше прямо сейчас заберите их.

Она попыталась расстегнуть колье, но он перехватил ее руку.

— Я полностью доверяю вам, сеньорита, и полагаюсь на ваше благоразумие. Что бы вы сделали, чтобы защитить их?

— Сделала бы дубликат из стразов, — незамедлительно ответила она и постаралась как можно быстрее освободиться от его пальцев. Неужели на свете есть еще человек, от которого исходит такое тепло? Прикосновения ее отца не были такими же теплыми, а руки Гарри были всегда холодными.

— Я бы поступил точно так же.

Он полез в нагрудный карман и извлек из него точную копию колье. Оно зацепилось за какое-то письмо в кармане, и он вытащил его вместе с украшением. Конверт упал на пол.

Филаделфия нагнулась, чтобы поднять его, но Эдуардо опередил ее и выхватил конверт прямо у нее из-под руки. Она все же успела прочесть адрес — Новый Орлеан. Он распрямился с улыбкой на лице, которой на сей раз не было в его глазах, и поспешно засунул письмо обратно в карман. У нее по спине пробежал холодок — Эдуардо не хотел, чтобы она видела это письмо.

На одном из писем отца тоже значился адрес Нового Орлеана. Было ли это случайным совпадением или он затеял с ней более серьезную игру? Он нанял ее, чтобы помочь ему продать его драгоценности, а она, в свою очередь, намеревалась использовать его для своих собственных целей. И тем не менее ей не следует забывать, что он иностранец и ему нельзя доверять.

Заметив ее смятение, Эдуардо внимательно наблюдал за ней, демонстрируя второе колье.

— Это стразы. Я думаю, что лучше, если настоящее в целях безопасности останется у меня, пока не будет выставлено на продажу в Нью-Йорке.

Филаделфия сжалась.

— Понимаю. Какое из двух колье мы будем продавать, сеньор?

Вот она и попалась. Стало быть, в ее глазах он по-прежнему жулик, шарлатан.

— Вы все еще не доверяете мне? — спросил он.

— У меня на это мало причин, — ответила она. — У вас много знакомых в Новом Орлеане?

Улыбка Эдуардо стала напряженной. Филаделфия была умной и сообразительной. Он должен помнить об этом, так как не хочет, чтобы она начала копаться в его прошлом.

— Несколько. А у вас?

— И у меня тоже, — ответила она ему в тон.

— Как-нибудь мы поговорим о наших знакомых. Возможно, найдем и общих.

В его вежливом ответе Филаделфия уловила легкое раздражение. Она никого не знала в Новом Орлеане, по если он начнет выуживать из нее детали, то может сам попасться в ее сети.

— Какие отношения у вас сейчас с родственниками? — поинтересовался Эдуардо, отвлекая ее внимание от письма.

— Я написала родственникам по материнской линии, что собираюсь навестить кузенов моего отца в Нью-Йорке.

— У вас есть родственники в Нью-Йорке?

— Нет, но мамина родня об этом не знает.

— А ваш адвокат? Что вы сказали ему?

— То же самое. Я пообещала, что буду поддерживать с ним постоянную переписку.

— Значит, вы окончательно порвали с Филаделфией Хант?

— Да.

— А вы себя ощущаете мадемуазель Ронсар?

— Конечно же, нет. — Она посмотрела на билет в руке. — Вы встретите меня в Нью-Йорке?

— Нет, но не надо волноваться. Вас встретит человек, на которого можно положиться.

— Кто он такой? — встревоженно спросила она. — И как я его узнаю?

— Не тревожьтесь, мадемуазель Ронсар. Он сам узнает вас.

Филаделфия закрыла дорожную сумку и, вздохнув, повернулась к вагонному окну, чтобы увидеть свое отражение Прошла уже почти неделя, а она так и не привыкла к темноволосой молодой женщине, каковой была теперь. Она придвинулась поближе, чтобы получше рассмотреть себя, подозревая, что у нее одна бровь темнее другой Она пока еще не овладела искусством нанесения косметики. Стоило ей чуть больше нарумяниться — и она выглядела дешевкой. Слишком мало туши на светлые ресницы — и становилось ясно, что волосы у нее крашеные. Изучив лицо, она со вздохом выпрямилась.

— Волнуетесь, дорогая? — спросила пожилая матрона, сидевшая напротив.

— Да… oui (да (фр.).), — запоздало добавила Филаделфия по-французски.

Господи, какая же она француженка, если то и дело сбивается на английский?

— Впервые едете в Нью-Йорк? — Филаделфия улыбнулась и кивнула.

— Вам там понравится. Вас будут встречать родственники?

— Нет.

— Вот как? — Женщина с подозрением посмотрела на нее.

— Меня встречают, — поспешила добавить Филаделфия с французским акцентом, но на душе у нее стало тяжело. Эдуардо Таварес наказывал ей говорить людям, что почти весь прошлый год она провела в Индии, у своего кузена, где и овладела английским языком. Когда-нибудь она все-таки выдаст себя. Надо быть настоящей сумасшедшей, чтобы согласиться на подобные игры. На душе стало еще тяжелее. У нее нет к этому ни способностей, ни темперамента.

— Вы долго пробудете в стране?

Филаделфия подпрыгнула, словно женщина ткнула ее спицей, которыми она с такой ловкостью вязала.

— Что? В какой стране? — Филаделфия быстро собиралась с мыслями. Что она там говорила? — Mais non (Нет (фр).), только месяц. Затем я поплыву на пароходе в Сан-Франциско.

Седые брови женщины поползли вверх, в то время как спицы быстро вывязывали один ряд красной шерсти за другим.

— Вы едете из Франции кружным путем, — заметила она.

— Я еду не из Франции. Из Индии. — Филаделфия вспыхнула, услышав свой голос. Он звучал как-то жалобно.

— Из Индии? Ничего себе путешествие для молодой леди. — Женщина улыбнулась. — Я вас понимаю. Сама много путешествовала в молодые годы, так как мой отец был капитаном китобойного судна, а моя мать часто плавала с ним в качестве первого помощника. Мой старший брат Джеми перевозит каучук из Бразилии в Бостон. Вы бывали в Бразилии?

Филаделфия с тревогой посмотрела на женщину:

— В Бразилии?

Женщина, желая завязать разговор, продолжала:

— Если хотите знать, то я никогда не была там сама, но Джеми говорит, что это дикое, забытое Богом место. Джунгли, полные язычников, реки, в которых кишат хищные рыбы и змеи… Это вовсе не та страна, куда должен плавать христианин, и я всегда твержу Джеми об этом. Я даже вообразить себе не могу, как он мог якшаться с этими цветными тощими девчонками. С одной из них Том Фостер плавал целых десять лет. Говорят, что Том купил ее! Вы можете представить такое? Он купил себе жену!

— Звучит очень интересно, — осторожно произнесла Филаделфия. — Мы скоро приедем в Нью-Йорк?

— Не совсем в Нью-Йорк. Пенсильванская железная дорога заканчивается в Эксчейндж-Плейс в Нью-Джерси.

— Нью-Джерси? — удивилась Филаделфия. — И дальше поезд не идет?

— Вы можете добраться туда, переправившись на пароме в Манхэттен.

— О! — Филаделфия была в замешательстве. Эдуардо Таварес сказал, что ее будут встречать на железнодорожном вокзале в Нью-Йорке. Неужели он ничего не знал о пароме?

Женщина посмотрела на Филаделфию долгим внимательным взглядом и только сейчас поняла, что попутчица одета в черное.

— Вы в трауре, дитя? — Филаделфия кивнула. — Потеряли родителей? — Она снова кивнула. — Бедняжка. И вы проделали весь этот долгий путь, чтобы вас встретили незнакомые люди?

Филаделфия кивнула в очередной раз, поскольку напряженно думала о том, что ей делать.

— Не забивайте пустяками свою хорошенькую маленькую головку. Я довезу вас туда. — Отложив в сторону вязанье, она протянула Филаделфии руку. — Меня зовут Сара Крабб. Я из Нью-Бедфорд, Массачусетс.

— Я Фелис де Ронсар, из Парижа, — ответила Филаделфия, пожимая ей руку.

Через час Филаделфия была рада, что решила воспользоваться помощью миссис Крабб. Огромный терминал был заполнен паровозным дымом, паром, шумом толпы и многочисленными носильщиками. Ступив на платформу под железной сводчатой крышей вокзала, она почувствовала себя растерянной и испуганной.

— Подождите меня здесь, дорогая, я приведу носильщика, — сказала миссис Крабб и исчезла в толпе.

Филаделфия сначала не заметила приближающегося к ней человека, хотя он привлекал всеобщее внимание. Он был высоким и по-солдатски прямым. На нем был надет аккуратный приталенный белый френч, отделанный галунами и рядом позолоченных пуговиц. Его широкие черные брюки были заправлены в начищенные сапоги. Когда он проходил мимо, люди глазели на него, так как на голове у него был белый шелковый тюрбан с огромным голубым камнем посередине.

Он остановился перед Филаделфией и улыбнулся.

— Я к вашим услугам, мадемуазель дс Ронсар. — Филаделфия во все глаза смотрела на его загорелое, изборожденное морщинами лицо.

— Кто вы?

— Ваш покорный слуга, мэм-саиб. Отправлен вперед, чтобы подготовить вам достойную встречу в Нью-Йорке.

— Ваше имя?

Он правой рукой дотронулся до своего лба, потом грациозным жестом коснулся подбородка, а затем груди, изогнувшись при этом в поклоне.

— Меня зовут Акбар, мэм-саиб.

Он выпрямился, посмотрел на груду багажа, лежавшую у ее ног, и выбрал из него только те вещи, которые принадлежали непосредственно ей.

— Следуйте за мной, мэм-саиб.

Какое-то время Филаделфия стояла в растерянности. Поняв, что у него нет ни малейшего намерения оглядываться и смотреть, следует ли она за ним, Филаделфия, приподняв юбки своего дорожного платья, бросилась вслед за слугой. Пробегая мимо стоявшей с открытым ртом миссис Крабб, которая вела за собой носильщика-негра, она крикнула:

— Меня встретили! Спасибо! До свидания!

— Вы видели нечто подобное? — спросила миссис Крабб, обретя дар речи.

— Нет, мэм, не видел, — усмехнулся носильщик.