Жаркое лето Хазара

Одурманенные выпивкой и едой, отдавшиеся во власть сна гости не заметили, как проехали мимо поселка Рудник. А машина Хемры Календара, прорезав ночь и все больше внедряясь в нее, стремительно неслась вперед.

* * *

Вскоре после того, как Дунья спешно ушла на работу, в дверь несколько раз позвонили. Хасар подумал, что Дунья что-то забыла дома и вернулась обратно.

Направляясь к двери, он недовольно ворчал, возмущаясь тем, как быстро она ушла.

– Поспешишь – людей насмешишь, не правда ли?

Открыв дверь, Хасар увидел на пороге вопросительно смотревшего на него незнакомого юношу. На первый взгляд лицо молодого человека показалось Хасару знакомым, но он не сразу его узнал. Нежданный гость заговорил первым.

– Вы ведь дядя Хасар, так?

– Это так.

Не успел Хасар спросить, а ты кто, юноша торопливо произнес:

– Тогда я не ошибся дверью. Я к вам гостя привез.

– Где же он?

– Я сейчас приведу его!

С этими словами молодой человек сбежал по ступеням вниз. Хасар понял, что юноша поднялся к нему, чтобы уточнить адрес. Спустившись со своего этажа вслед за парнем, Хасар увидел стоящее у подъезда такси, из которого осторожно выходил его дядя.

– Дядя, какими ветрами занесло вас сюда? – улыбаясь, он пошел ему навстречу.

– Да, вот, нужда заставила ехать сюда,– в голосе его звучали тревога и озабоченность. Затем он на каком-то птичьем языке произнес непонятную фразу «Немец проснулся…», после чего коротко пояснил племяннику ее суть. Хасар знал, что дядя носит в своем теле пулю, поэтому сразу же понял, о чем идет речь. И без того взглядом врача по бледному лицу дяди он определил его состояние. Хасару было известно о боевом пути дяди, и он улыбкой дал понять, что не совсем согласен с дядиным словом «немец». Его дядя родился в 1926 году, и хотя свое ранение он связывал с немцами, на самом деле это было не так. На службу в армию он отправился уже после того, как советские войска наголову разгромили немцев и взялись за Японию. Так вот, он принимал участие в тех боях и в одном из них был ранен. Каждый раз, когда дядя начинал рассказ о своем «немце», Хасар понимал, что речь идет о войне 1941-1945 годов и потому, словно оправдывая немцев, называл его «немца» настоящим именем – «японцем», перекладывая на него вину за ранение.

– Ну, так и в этот раз то же самое, – сказал дядя и, вспомнив о пояснении, которое племянник давал каждый раз, одной рукой потер слегка нахмуренное лицо и виновато улыбнулся.

Держа в руках багаж дяди, Хасар повернулся к такси, в которое уже садился юноша-проводник:

– А ну, парень, пойдем, выпей пиалу чая, а потом поедешь!

Юноша благодарно улыбнулся:

– В другой раз, дядя Хасар, я должен на занятия успеть,– он спешно сел в такси и, попрощавшись, уехал.

Хасар привел дядю домой, расстелил перед ним сачак и пододвинул к нему свой чай, а сам направился на кухню, чтобы приготовить для дяди завтрак.

Начав чаевничать, он высказал племяннику, беседовавшему с ним на ходу между кухней и комнатой, свои упреки: «Знаешь что, племянник, после твоего возвращения в страну мы стали видеться с тобой реже, чем тогда, когда ты работал за границей». Это и вправду было так. Работая за границей, и приезжая домой в отпуск, Хасар всегда находил время, чтобы навестить дядю и справиться о его здоровье.

После возвращения на Родину прошло уже больше двух лет, а Хасар за все это время ни разу не встретился с маминым братом. В эти дни Хасар ощущал себя пушинкой, подхваченной ураганом и летящей в неизвестность. Из-за этой неопределенности, отсутствия стабильности и накопившихся переживаний даже близкие родственники казались оставшимися где-то вдалеке.

Дядя заочно представил Хасару юношу, который привез его в этот дом:

– В последние две-три недели мой «японец» и вовсе разбушевался, покоя не дает. Острая боль не оставляет, будто в меня нож вонзили. И ночами спать не дает. С твоей тетей мы то одну мазь прикладываем, то другую пробуем, все без толку… К тому же и сыновья ушли на вышку – вахта у них началась. И я решил ехать сам, думаю, там ведь племянник есть, покажет меня врачам… К счастью, на вокзале мне тот юноша повстречался. Я бы его и не узнал, это он меня узнал и сам подошел ко мне, представился, помог багаж донести, посадил в поезд… Оказывается, он внук Медета-уста, наш родственник по линии дядь, словом, соплеменник – из племени гарравы. С покойным мастером я вместе в нефтяниках долго работал.

Когда он представился, я внимательно посмотрел на него и увидел, что он и в самом деле похож на Медета. Хороший парень, ухаживал за мной, чай приносил, словом, не отходил от меня до последнего, пока к тебе не привез…

Дядя осмотрелся по сторонам и вдруг спросил:

– А где наша невестка?

– Она, дядя, прямо перед вашим приездом ушла на работу.

Старик хмыкнул, задумавшись, вероятно, о женщине, которая до сего дня никогда не работала, а тут вдруг куда-то устроилась, и ему это не очень-то и понравилось. Но он как-то сразу подумал и о том, что это, видно, веяние нового времени и даже одно из его требований, поэтому не стал продолжать разговор о жене племянника. В этом вопросе ему не нужны были пояснения племянника, потому что и так все было понятно.

Напоив дядю чаем и накормив завтраком, Хасар решил взять его с собой на работу, потому что тот был его больным. Но прежде чем отправиться, вспомнил, что для устройства в госпиталь понадобятся кое-какие документы, поэтому спросил:

– Дядя, а удостоверение участника войны у тебя с собой? – В тоне его был вопрос: а не забыл ли ты свой главный документ?

Когда они приехали в госпиталь, Хасара здесь уже ждали. Ему надо было идти на срочную операцию, поэтому он попросил одного из своих коллег заняться устройством дяди. А тот отвел старика и от имени Хасара положил его в терапевтическое отделение.

* * *

В этот день Хасару пришлось срочно оперировать раненого солдата, привезенного из одной из отдаленных воинских частей, поэтому он немного задержался на работе. Операция прошла неплохо, но парень еще не очнулся после наркоза. Хасару хотелось дождаться, когда тот придет в себя, чтобы спокойно отправиться домой. Как обычно в таких случаях, он заварил чай и пил его с медом и сухарями, которые всегда держал при себе на случай, если вдруг проголодается. Терпеливо ждал. И лишь после того, как больной очнулся, и он еще раз убедился в том, что состояние его не вызывает опасений, Хасар дал кое-какие указания дежурному врачу и поздно ночью уехал домой. По пути домой с каким-то чувством внутреннего удовлетворения представлял, как Дунья, так и не дождавшись его, уснула, что сейчас она, ни о чем не догадываясь, свернувшись калачиком, наслаждается сном в их мягкой постели.

Тихонько открыв дверь своим ключом, чтобы не разбудить уснувшую жену, Хасар почувствовал, как в лицо ему ударил тяжелый запах спиртного, смешанный с горьким запахом табака и подгоревшего кофе. Значит, Дунья не только не спала, но и была дома не одна. Дунья не курила, да и спиртного не употребляла, разве что на праздниках да торжествах семейных «чокнется» и пригубит из бокала, да и то больше для порядка, чтобы не обидеть других гостей. Зато что касается кофе, тут никто не может сравниться с Дуньёй в любви к этому напитку. Это был самый большой наркотик, к которому она приучила себя, будучи женой командира и мотаясь с ним в Европе…

Понятно, что в доме гость, но кто он? Навстречу ему вышла несколько возбужденная Дунья и сообщила:

– У нас гостья!

– Кто же она?

– Наша новая знакомая из Стамбула.

«Сейчас иду!» – ответил Хасар и, снимая обувь, снова учуял запах спиртного и подумал о том, что в этом доме спиртное употребляют крайне редко, из чего сделал вывод, что в доме у них находится дорогой гость. Войдя в гостиную, Хасар увидел полную женщину лет сорока-сорока пяти в европейской одежде, аккуратно подкрученные концы волос лежали на плечах. Она уставилась на Хасара и с интересом разглядывала его. Обычно такие женщины при встрече с мужчинами вызывают у них жадный интерес и будят невольное желание, такие же мысли сейчас промелькнули и в голове Хасара. «А дамочка недурна!» – подумал он про себя.

Дунья с удовольствием представила гостье своего мужа:

– Будьте знакомы – это мой муж Хасар!

– Гульовсер! – гостья встала с места и протянула Хасару руку.

Представив мужа гостье, Дунья ушла на кухню и занялась приготовлением ужина. Очень скоро она вернулась, неся в руках несколько тарелок, после чего они уже втроем заново приступили к трапезе.

С приходом Хасара женщины сменили тему предыдущего разговора, который состоялся, пока они были вдвоем, но теперь он приобрел несколько иной оттенок, и это было совершенно очевидно. До того они говорили о работе фирм, которые выступают в поддержку друг друга, чтобы еще больше разбогатеть, обменивались мнениями о предстоящих горнорудных работах, причем, у каждой из них был свой интерес, поэтому они пытались выяснить друг у друга что-то для себя. А для Хасара как человека бесхитростного и не причастного к этим делам, эти разговоры были и неинтересны, и не нужны. И поэтому женщины, воспользовавшись присутствием в их компании единственного мужчины, постарались перевести разговор на нейтральную тему.

Когда же в разговоре вновь всплыла тема Стамбула, гостья оживилась, лицо ее просветлело, было видно, что эта тема ей больше всего по душе. Она заговорила с каким-то воодушевлением. С удовольствием вспоминала этот крупнейший и прекрасный город Турции, омытый многими морями, с каким-то пылом рассказывала она о том, как любила наблюдать за разбивающимися о берег морскими волнами. Но и этого ей показалось мало, тогда она решила напомнить об истории этого замечательного города, которую она, похоже, знала наизусть и любила рассказывать.

Пророк Мухаммед, отметив в своих хадысах: «Стамбул обязательно будет завоеван, взявший его полководец – прекрасный полководец, войска, захватившие его, – прекрасные войска», – заранее возвестил о захвате этого города.

Однако ни сельджукским, ни последующим султанам город не дался. Убедившись, что не сможет успокоиться до тех пор, пока не захватит его, Танры создал султана Фатих Мухаммеда. Все султаны, до него пытавшиеся взять Стамбул, завещали: «Похороните меня как можно ближе к Стамбулу!», а султан Фатих говорил: «Ищите мои знамена в Стамбуле!» Таким образом, султан Фатих сумел покорить эту неприступную крепость.

Как только в рассказе гостьи возникла пауза, Хасар воспользовался ею:

– Говорят, Анкара тоже красивый город!

– Но Стамбул еще красивее! – пылко возразила женщина.

С первых же минут знакомства с Хасаром гостья прониклась к нему какой-то особой приязнью. «Достойного мужика выбрала себе Дунья!»– с завистью подумала она о счастливой подруге. В разговоре она время от времени бросала на Хасара восхищенные взгляды. От взгляда Дуньи не укрылось и то, что женщина при виде ее мужа не может скрыть своих чувств. Ухаживая за ними, подавая на стол и временами садясь рядом с ними, Дунья обратила внимание на оживленное поведение гостьи, но связала это с действием выпитого и посчитала, когда пары спиртного улетучатся, и это тоже пройдет, как дым, как утренний туман.

Когда Хасар под каким-то предлогом вышел из комнаты, гостья не стала скрывать от Дунья своего восторженного отношения к Хасару. Она вдруг поздравила хозяйку дома:

– Хороший у тебя муж, поздравляю!

Дунья уловила в словах гостьи скрытый смысл. Та предупреждала ее: «Смотри, увлекшись таким никчемным человеком, как Аннов, не потеряй парня, который в десять раз лучше него!»

– Что, понравился? – Дунья посмотрела на гостью с хитрой улыбкой, давая понять, что обо всем догадалась.

– Понравился!

– Если хочешь, я могу подарить его тебе! У нас для гостя ничего не жаль!

Произнеся эти слова шутливым тоном, Дунья дала понять гостье, что раскусила ее.

Когда Хасар вернулся, женщины снова вернулись к своим бизнес планам, разгоряченные выпитым, они были оживлены и говорили возбужденно.

Дунья вдруг почувствовала, как сильно хочет спать, у нее начали слипаться глаза, и она стала, широко открывая рот, громко зевать. Если бы не это, гостья, возможно, еще долго сидела бы у них. Только после этого гостья посмотрела на часы, которые показывали приближение полуночи. Поблагодарив хозяев за гостеприимство, она стала собираться к себе в гостиницу, хотя те и предлагали ей остаться: «Поздно уже, заночуете у нас, места всем хватит!». Правда, переводя взгляд с Хасара на Дунью, женщина на какое-то мгновение изменила решение и задумалась: «Может, и вправду остаться?», и это было видно по ее лицу.

Гостья сказала, что поедет на такси, но Хасар знал, что не успокоится, если сам не довезет женщину до гостиницы на своей машине, хотя и выпил немного. Дунья сразу же одобрила его решение: «Поезжай безлюдными улицами, думаю, что гаишники и прочие уже давно спят!».

Хасар улыбкой ответил на заботу жены.

Вспомнил ходячую среди водителей фразу: «Собаки спят, не спит ГАИ».

Хасар оделся и вышел из дома, чтобы подогнать машину к подъезду, следом за ним, держа друг друга за талии и разговаривая, вышли и Дунья с гостьей.

Ночью погода была приятной прохладной. Ощущение было такое, будто тьма спряталась за домами, в неосвещенных местах, но где-то рядом сгущаются черные тучи, и вдруг сверкнет молния и грянет гром. Когда Хасар подогнал машину к подъезду, Дунья и гостья осыпали друг друга на прощание нежными поцелуями, словно расставались на долгое время.

Машина проехала совсем немного, и вскоре ее салон наполнился парами выпитого спиртного и запахами табачного дыма, смешанного с запахом духов женщины, отчего стало казаться, что не хватает воздуха и трудно дышать.

Женщина расположилась на переднем сиденье рядом с Хасаром, откинувшись на спинку сиденья и вытянув ноги. Она немного вспотела и расстегнула верхние пуговицы своей блузки, словно хотела во всей красе показать свою и без того красивую полную грудь.

Хасар протянул правую руку, чтобы открыть форточку со стороны пассажирки и немного проветрить салон машины.

– Нет, не надо,– попросила гостья. – Я немного вспотела, поэтому не стоит устраивать сквозняк – могу простыть. – Она взяла в свою руку протянутую руку Хасара и положила ее себе на колено.

Хасар почувствовал тепло мягкой и приятной женской ладони.

Подъехав к гостинице, Хасар вышел из машины, открыл дверцу и помог женщине выбраться наружу. Разговаривая с ней, проводил до входа в гостиницу. И только после этого она выпростала свою руку из руки Хасара, которую он подал, помогая ей выйти из машины. У самого входа они любезно попрощались друг с другом.

Сделав несколько шагов, женщина резко обернулась, словно что-то забыла. Окликнула Хасара и попросила его на минутку подойти к ней. Затем достала из маленькой сумочки визитку и протянула ему.

– Вот мои координаты. Вдруг захочешь увидеться? – с каким-то тайным смыслом, хитро улыбаясь, произнесла женщина то, на что в другое время не решилась бы, но сейчас, вероятно, под воздействием паров алкоголя, это получилось само собой.

Хасар остановился, вытянул из ее руки визитку, кивнул головой и благодарно улыбнулся.

– Конечно, – в тон ей ответил Хасар. Неожиданно женщина поцеловала Хасара в щеку, хмыкнув на прощание что-то неопределенное. Сделав оборот вокруг своей оси, повернулась к Хасару, несколько смущенно и довольно улыбнулась ему и быстрыми шагами направилась к гостинице. Хасар погладил щеку, которую только что наградили поцелуем, и, провожая взглядом виляющую солидным задом и удаляющуюся от него Гульовсер, думал о том, что так вести себя может только подвыпившая женщина, что завтра, повстречавшись с ним, она вспомнит об этом и испытает чувство вины и стыда.

Проводив гостью, Дунья убрала все со стола, отнесла на кухню, перемыла всю посуду и расставила ее по местам. Занимаясь делами, она думала о сегодняшней неожиданно нагрянувшей гостье.

Как-то раз Дунья сказала турчанке, что как-нибудь познакомит ее с мужем и сыном.

Сегодня они по делам находились в городе, и Дунья вспомнила о своем обещании пригласить подругу к себе, чтобы пообщаться с ней в спокойной обстановке. Она решила, что более подходящего случая не будет, поэтому сделала гостье предложение пойти к ней домой.

Дунья думала, что как только все уберет по местам, сразу же ляжет спать и немедленно уснет. Подошла к окну и, не раздвигая штор, стала прислушиваться к ночным звукам улицы, чтобы не пропустить шум подъехавшей машины. Ей показалось, что Хасар задерживается дольше положенного. И чем больше времени проходило, тем больше Дунья ощущала себя прежней – женой военнослужащего, когда она с нетерпением ждала возвращения Хасара и переживала, если его долго не было. После возвращения в Ашхабад такое чувство посещало ее крайне редко.

Переодевшись в просторную ночную рубаху и не желая ложиться в постель без Хасара, она села на краю кровати, распустила волосы и еще какое-то время сидела в ожидании мужа.

* * *

Рабочий день закончился, и все работники разошлись по домам. В офисе остались только Аннов и Дунья. Оставшись наедине, они решили в спокойной обстановке еще раз просмотреть специально подготовленные документы, которые в скором времени будут рассматриваться в Кабинете Министров. В этих документах были представлены все обоснования для приватизации «Рудника»: будет ли он полезен обществу, и имеют ли фирмы, готовые приватизировать его, возможности для организации работ на месторождении урановой руды.

Дунья открывала в компьютере каждую страницу документа по отдельности, потом они садились и вдвоем еще раз внимательно ее просматривали. Дунья читала ее своим низким бархатным голосом, а Аннов, подъехав к ней на своем кресле поближе, сидел сзади нее и слушал, анализируя каждое предложение и делая выводы, удачно ли оно, уместно ли.

Правда, работа эта была нудной и кропотливой. Для подготовки документов обе стороны пригласили экспертов и взялись за это дело с энтузиазмом. В итоге на бумаге появился отчет о комбинате, приносящем сплошную прибыль, причем были учтены и его польза, и вред, а также возможности инвесторов.

Ради пользы дела они даже разыскали одного из инженеров, работавших на руднике в годы войны, и проконсультировались у него. Старый инженер был поражен, узнав о разрешении на приватизацию месторождения, имеющего для государства стратегическое значение. Потом, правда, подумал, что сегодня страна живет по правилам капиталистического мира, и сделал для себя вывод: «Ну, да, коли СССР приказал долго жить, а его имущество пошло с молотка, значит, и такое вполне возможно». Он отвечал только на вопросы, которыми интересовались его заказчики.

Получив от этих людей за свои консультации солидный куш, старый инженер понял, что ради достижения своей цели, которая сулила им очень большие деньги, они ни перед чем не остановятся.

Помимо этого, Сорар Йюлюк еще раз слетал в Стамбул и консультировался там со знающими людьми, чтобы в вопросе с рудником не осталось никаких неясностей. Ему советовали начинать это дело как можно скорее, воспользоваться нынешней неразберихой, потому что государство молодо и пока что не во всем разбирается, а вот когда оно встанет на ноги, иметь с ним дела будет гораздо труднее. Ему говорили, что сейчас в Туркменистане в высших кругах не только поощряется взяточничество, что в Турции многие никому не известные фирмы пошли по этому пути и сказочно разбогатели, что многие высокопоставленные чиновники с решающими голосами вряд ли устоят перед долларовой атакой, и советовали действовать именно в этом направлении.

Несмотря на заверения Аннова, что у него есть знакомый, который поможет им решить этот вопрос, его турецкий партнер, привыкший во всем полагаться только на себя, не очень-то веря в способности Аннова, предпочел заняться этим делом сам. Во-первых, отдавая взятку своими руками и от своего имени, ты уже имеешь преимущество в глазах того человека и становишься у него на особом счету. А во-вторых, тем самым ты закладываешь первый кирпичик в фундамент своей собственной выгоды в этом завтрашнем двустороннем деле.

В настоящее время только это было главным условием для здешней работы и обогащения.

Турецкая сторона сама, через своих земляков нашла надежного и квалифицированного человека для помощи в решении вопроса. Для него она устроила специальную вечеринку и познакомила с ним остальных коллег. Женщину, прибывшую от этого надежного человека, звали Марьям, ей было около тридцати лет. У нее были чуть припухшие веки, тонкая талия и красивая прическа, и сама она была худощавой и стройной. На той вечеринке Марьям вела себя несколько высокомерно, демонстрировала свое превосходство над другими, но, пообщавшись с Дуньей, прониклась к ней симпатией. Уезжая, она особенно тепло попрощалась с Дунья, пообещав не терять ее из виду, созваниваться.

На столе Аннова зазвонил телефон, и он на своем кресле доехал до стола и поднял трубку.

– Слушаю!

– Это я, – раздался на том конце провода знакомый хрипловатый голос.

– Что тебе?

– Когда тебя ждать домой?

– Еще работа есть. Как только закончу, сразу же приеду.

– Но твоя работа никогда не кончается! – в тоне женщины звучало недовольство.

– Хорошо, буду через полчаса…

Аннов нахмурился, выказывая недовольство тем, что прервали его работу. Положив трубку на рычаг, он снова подкатил к столу Дуньи, чтобы продолжить работу. Его внимание привлек локон, прилипший к красивой шее женщины и украшавший ее. Он снова с чувством удовлетворения подумал о том, что женщина, когда-то презрительно называвшая его «ослиной подушкой», теперь работает под его началом, всецело подчиняется ему и сейчас сидит рядом с ним.

Уткнувшись в компьютер, Дунья по тону разговора поняла, что он говорил с женой, тем не менее, поддавшись женскому любопытству, спросила у Аннова, когда он снова прикатил к ней:

– Кто это был?

– Жена!

– Что она хотела?

– Что она может хотеть, хочет, чтобы я скорее домой пришел!

В этот момент и Дунья вспомнила о Хасаре, который уже вернулся с работы, приготовил ужин и ждет ее.

– Она права. Время уже позднее, – с этими словами Дунья выключила компьютер и стала собираться домой. – Завтра, все остальное просмотрим завтра, на свежую голову.

Поначалу Аннов был недоволен действиями Дуньи, но, посмотрев на настенные часы, убедился, что время и в самом деле позднее.

– Завтра так завтра, – примирительно произнес Аннов, встал с места и потянулся, затем подошел к окну и выглянул на улицу. Окно было открыто, и легкий ветерок тихонько трепал край шторы.

Все давным-давно разошлись по домам, вокруг царила тоскливая тишина. Лишь изредка доносились звуки то приближающихся, то удаляющихся автомобилей.

Стоя у окна боком, Аннов наблюдал за ночным городом. Там, где горели фонари, было светло, как днем, там же, где их не было, царила непроглядная темень. Опустевшие улицы казались пасмурными. Несмотря на усталость, эта таинственная тишина подтолкнула Аннова к приятным воспоминаниям и мечтам. Теперь уже недалек тот день, когда комбинат станет его трофеем и перейдет в его собственность, ведь они заранее предприняли все необходимые меры для того, чтобы Правительство дало разрешение на начало работ. Зампред, который должен рассматривать этот вопрос, при помощи его близкого человека был подготовлен и перетянут на их сторону. Большую роль сыграло и мнение турецких компаний, с которыми он ранее работал, о перспективности и выгодности данного дела для всех сторон. Понятное дело, турки с их трудоспособностью и упорством не остановятся на полпути. Упорство у них в крови, оно стало частью их натуры. Так что Кугитанг можно считать прибранным к рукам, очень скоро рудник будет приведен в действие и начнет давать огромные прибыли.

Ну а там, где будет богатство, недалеко и до титулов, ну хотя бы бека. Вы еще увидите Аннова, известного на всю страну человека, перед которым будут лебезить, и преклонять колена… Аннов, возможно, еще долго предавался бы сладостным мечтам, но вдруг где-то за его спиной раздался крик филина, который и напугал его, и испортил настроение. Не успел Аннов подумать, откуда в городе взялись совы, как пугающий этот крик, разрывая ночную тишину, повторился еще два раза подряд. Он вдруг вспомнил, что совы любят селиться в руинах, а в некотором отдалении от его офиса стоят две заброшенные бетонные коробки без окон и дверей. И стоят они там, где в советское время два друга надумали построить себе дома и жить по соседству, но тогдашние министры – не позволили им этого сделать и решили построить здесь два многоэтажных дома для высокопоставленных чиновников. Теперь эти дома в самом центре города окончательно развалились и превратились в руины, в которых, похоже, обосновались совы.

В криках сов Аннову послышалось злорадство, и упрек в адрес хозяев этих заброшенных строек: «Ну, что, добились своего?» Теперь эти руины непременно связывали с именем одного из самых известных министров того времени и называли их не иначе, как «графскими развалинами» Ханмурадова. Этот человек долгое время возглавлял всю торговую сеть Туркменистана и сумел сильно разбогатеть. Говорили, что в свое время он был наделен огромной властью, что каждый раз ездил в Москву с целым «дипломатом» денег, что ему даже сам Гапуров, тогдашний руководитель республики, был не указ, потому что у его жены в Москве были влиятельные родственники, занимавшие посты в Кремле.

Говорят, однажды в торговую сеть Ашхабада поступили два очень дорогих мебельных гарнитура, один из которых был отдан Гапурову, а от второго другие министры отказались по причине его чрезмерной дороговизны. И тогда Ханмурадов распорядился: «Отвезите его ко мне, я за оба сам рассчитаюсь», – и очень сильно удивил коллег своей платежеспособностью.

Строительство этой башни он начал в самый канун падения советской власти, когда уже был слышен скрип ее колес, но завершить не успел. Так и остался дом недостроенным и теперь стоял в центре города, став символом разрушенной судьбы некогда правившего миром богатого хозяина, его развалившейся, как вся советская эпоха, жизни.

Аннов не очень-то верил в приметы, но голоса сов, будто выдававшие его тайну и в чем-то упрекавшие, он воспринял как унижение собственного «я», и от этого у него испортилось настроение.

Ему захотелось бросить в эту сову камень и прогнать ее, как в детстве он прогонял каркавшую на дереве перед домом ворону.

– Ну, что, теперь-то мы поедем домой?

Обернувшись на голос Дуньи, Аннов увидел, что она уже собрала свои вещи и с сумкой на плече ждет его возле выхода.

* * *

Приехав утром на работу, Хасар припарковал машину, взял оттуда сумку и направился в отделение.

До утренней пятиминутки было еще достаточно времени, поэтому он решил проведать дядю. Войдя в ординаторскую, надел халат и хотел сразу же идти в дядину палату. Он и без того без конца проведывал его, не хотел, чтобы тот чувствовал себя безродным. Накануне, нагрузившись провизией, приехали его жена и старший сын, чтобы кормить и ухаживать за больным.

Очнувшееся ото сна утро было тихим. Двор госпиталя был густо засажен высоченными деревьями, поэтому каждый, кто приходил сюда, чувствовал себя оказавшимся в лесу.

Подходя к отделению, Хасар заметил одиноко сидевшего в сторонке старика. Он был примерно того же возраста, что и его дядя, то есть где-то под семьдесят, всклокоченная борода беспорядочно лежала на груди.

Хасар подумал, что старик неспроста так рано прибыл сюда, но ему и в голову не могло придти, что тот ждет именно его. А старик сидел в том месте, где, как ему подсказали, должен был пройти Хасар.

Хасар поздоровался со стариком и хотел идти дальше, но тот остановил его вопросом:

– Сынок, ты случаем не доктор Хасар?

– Да, яшули! – Хасар обернулся и замедлил шаг, чтобы выслушать старика.

– Тогда, сынок, у меня к тебе есть разговор. Да, я сказал, сам поговорю с ним, посмотрю, что он скажет… А про тебя, сынок, всякое говорят. И хорошим врачом называют, и по-другому… Я никак не мог успокоиться, думал, если он человек, с ним можно будет договориться…

Хасар сообразил, что старик является родственником кого-то из его пациентов и хочет переговорить с ним с глазу на глаз. Он повел старика с собой в кабинет.

Старик оказался дедом того самого солдата из Иолотани, которому все никак не могли поставить диагноз и потому не брали на операцию, только с одного обследования на другое водили… В тусклых глазах старика, на его морщинистом лице отпечатались следы переживаний.

Хасар хорошо помнил того статного красивого юношу, который буквально на глазах таял. Этот парень был его постоянной болью и переживанием, осевшим где-то в закоулках души. На днях у него состоялся коротенький разговор с этим солдатом. Осматривая больного, Хасар обратил внимание на его руки, которые были мягкими, как у врача или женщины.

– А до армии ты чем занимался? Уж больно руки у тебя мягкие, не похоже, чтобы ты выполнял грубую мужскую работу, – удивился Хасар.

Юноша стеснительно улыбнулся в ответ:

– Доктор, я очень люблю музыку. С семи лет занимаюсь ею. Вы, наверно, слышали о музыканте по имени Овездурды-кекирдек, да и по радио часто дают его музыку. Настоящий маэстро! Он друг моего дедушки, я ходил к нему и учился у него музыке. Он даже как-то раз сказал дедушке, что из меня может что-то получиться. – Потом добавил: – Вот я выздоровлю и тогда с удовольствием поиграю для вас.

Хасар видел, что юноша возлагает на него большие надежды, верит в свое излечение. И этот момент запечатлелся в памяти Хасара.

Представившись, старик сразу же перешел к делу, не стал ходить вокруг да около. В надежде на то, что доктор поймет его и после этого изменит свое отношение к его внуку, стал взволнованно рассказывать то о детстве мальчика, то о его службе в армии, где он и получил эту болезнь. От волнения речь его была сбивчивой. Разговаривая, он достал из кармана серого халата-дона белый платок, подержал его в кулаке, а потом пару раз отер им с лица пот. Хасар понял, что он хочет еще что-то сказать. Но старик все не решался заговорить на запретную тему. Видно ему нелегко было начать этот разговор, потому что, несмотря на прохладную погоду, старик обливался потом.

Из разговора со стариком Хасар догадался, что родственники юноши по-своему расценили задержку с операцией и видели причины этой задержки вовсе не в том, что врачу было необходимо уточнить диагноз. В некоторых случаях, когда вот так же откладывалась операция, родственники начинали суетиться и думать, что врач ждет от них какого-то вознаграждения за свою работу.

Поняв из завуалированной речи, что старик ждал его именно с этим намерением, Хасар постарался убедить его в своей искренности и в том, что он сделает все от него зависящее, чтобы поставить его внука на ноги. Хасар хотел, чтобы старик поверил ему и отказался от своего намерения «заплатить доктору». Вместе с тем он догадывался, что за этой встречей каким-то боком маячит начальник госпиталя, с которым их мнения относительно лечения юноши были кардинально противоположными, но который при любом удобном случае старался поставить Хасара в неловкое положение.

Видно, старик обратился к нему за помощью, а тот охотно «намекнул»: «Наверно, врач ждет чего-то от вас…» и отправил старика к нему.

Таких, как Хасар докторов, привыкших работать честно, осталось совсем немного, потому что в последнее время для врачей становилось делом привычным иметь побочный заработок за счет больных.

Похоже, начальник госпиталя, получив от родственников юноши свою мзду, пообещал им, что после операции поможет получить заключение о его непригодности к воинской службе.

Но Хасар все еще был уверен в том, что парня можно поставить на ноги без операции, что брать его под нож – самая крайняя мера. Если все же придется оперировать юношу, Хасар собирался делать это после консультации со специалистами, например, с профессором Чары Назаровичем.

Хасар и сам был знаком с профессором, в Ленинградском мединституте он учился примерно в одно время с Чары Назаровичем. Сейчас он собирался договариваться с ним о скорой встрече. А после консультации с ним применить к юноше именно то лечение, которое ему больше всего подходит. Вполне возможно, что Чары Назарович скажет: «Это наш больной, поэтому его лучше перевести в нашу клинику».

Хасар не стал говорить старику всего этого, да и не было нужды в том, чтобы что-то ему объяснять. Он только пообещал старику, что сделает для больного все от него зависящее и, если потребуется, даже прооперирует его. Старик уходил от него благодарным. Прощаясь, старик вновь повторил слова, которые уже неоднократно звучали в его речи: «И после операции я не останусь в долгу, приду к вам».

Проводив деда, Хасар начал просматривать лежавшие на его столе истории болезней. Он все еще был под впечатлением от разговора со стариком. У него было такое чувство, словно он только что прослушал трагическую музыку.

Взглянув на часы, Хасар вспомнил, что ему надо идти на пятиминутку, встал из-за стола. Увидев на том краю стола, где сидел старик, белый носовой платок, которым тот отирал пот, Хасар подумал, что дед забыл его. «Отдам солдату при обходе, он сам передаст его деду», – подумал Хасар, взял платок и, даже не заглянув внутрь узла, забросил его наверх платяного шкафа.

* * *

Прослышав о предстоящей операции дяди Хасара, фронтовика, его близкие сразу же съехались в Ашхабад. Конечно, пользы от них никакой, разве что Богу помолятся за удачный исход операции, но разве усидишь дома, когда твоего родного человека будут резать!

С тех пор, как дядю положили в госпиталь, младший брат Хасара время от времени звонил из Красноводска и справлялся о состоянии больного. А пару дней назад сюда приехал младший сын старика, чтобы ухаживать за отцом в послеоперационный период.

В тот день, подъехав к госпиталю вместе с двоюродным братом и его женой на своей машине, Хасар увидел стоящую тут же машину своего сына Арслана. «Наверно, прослышал об операции и приехал, не смог спокойно усидеть дома», – подумал Хасар.

Подъехав ближе, Хасар увидел, что в машине сына он не один, и как только Хасар вышел из своего автомобиля, ему навстречу бросилась дочка младшего брата лет десяти-одиннадцати.

– Дядя!

– Дочка! – Хасар ласково обнял за плечи шуструю девчушку. Но не успел он ей и слова сказать, потому что увидел, как из задней дверцы машины с трудом протискивается грузное тело матери.

– Ого, оказывается, и мама приехала! – обрадовано воскликнул Хасар. Подойдя к матери, обнял ее за плечи, поздоровался и стал справляться о ее здоровье. Оказывается, мать приехала утренним поездом и пошла не к нему, а к внуку, там она попила со сватьей чаю, после чего приехала сюда.

Хасар переживал, что мать в столь почтенном возрасте отправилась в неблизкий путь.

– Мама, вы тоже приехали?

– Приехала, сынок.

– Вам не стоило беспокоиться. Состояние дяди удовлетворительное. И потом, я ведь сам присматриваю за ним.

– Так-то оно так, но я решила своими глазами его увидеть. И потом, я и с вами давно не виделась, порядком соскучилась, поэтому взяла и приехала.

Хасар понял, что, узнав о предстоящей операции, мать не смогла усидеть на месте. Да и брат ее знает, в каком она состоянии, с трудом по дому передвигается, не стал бы он обижаться, если бы она не смогла навестить его. И уж если на то пошло, разве не ее сын вместе со своей семьей ухаживают за ее братом?!

Узнав, что брату предстоит операция, не смогла спокойно сидеть дома и ждать. Даже если ты стар, брат есть брат.

Хасар намеревался делать операцию сам. После проведенного полного обследования выяснилось, что «немец», воспользовавшись пустотами, образовавшимися в стареющем организме, пришел в движение и стал причинять дяде сильное беспокойство. Значит, надо разобраться с «немцем» прежде, чем он успеет «разобраться» со старым дядей. Пару дней назад он вместе с коллегами провел консилиум, и все пришли к единогласному мнению: нужна срочная операция!

Во время службы в Германии Хасар оперировал старшину, который, как и его дядя, носил в своем теле немецкую пулю. Конечно, ему тогда нелегко пришлось, ведь такую операцию он проводил впервые. Но сейчас, перед такой же операцией, Хасару было приятно вспомнить, что впоследствии тот старшина служил в его части и находился в строю. Хасар испытал приятное чувство собственной значимости.

Перед самой операцией Хасара неожиданно вызвал к себе начальник госпиталя. Ему было известно, что сегодня будут оперировать дядю Хасара. Но он был обижен на хирурга за то, что тот не послушался его и не стал оперировать указанного начальником человека, зато так старается для собственного дяди. Понимая, что эту операцию нельзя задерживать, он все же решил показать, кому из них принадлежит власть.

Хасар никак не мог понять, для чего его вызывает начальник в тот момент, когда он направляется в операционную. "Что такое срочное понадобилось ему от меня?" – недовольно подумал он, тем не менее, велел своим ассистентам идти в операционную, пообещав присоединиться к ним сразу же после встречи с начальником госпиталя. Начальник госпиталя и в самом деле испытывал к Хасару неприязнь, он считал его человеком, не умеющим жить по правилам сегодняшнего дня.

Начальник встретил Хасара с недовольным видом, его глаза, превращающиеся в щелочки, когда он хмурится, исторгали яростный свет.

– Хасар Мамметханович, как понимать ваши действия? – требовательным тоном спросил начальник.

Хасар видел, что начальник чем-то недоволен, и даже подумал, что кто-то что-то мог наговорить ему, однако в тот момент не догадывался, с какой стороны задул холодный ветер.

С присущим ему спокойствием стал ждать, когда тот откроет причину своего недовольства. Начальник, у которого все внутри клокотало, долго ждать не заставил.

– Выясняется, что старик, которого сегодня будут оперировать, ваш дядя!

– Да, дядя, и что с того?

– Почему вы не поставили меня об этом в известность?

– Мой дядя, господин начальник госпиталя, в первую очередь больной. А лечить больных – наш долг. И потом, разве я обязан докладывать вам о каждом больном и степени его родства со мной? Даже если бы я это сделал, что изменилось бы?

– Изменилось бы, потому что, во-первых, все, кроме военнослужащих и членов их семей, должны лечиться в общих больницах, разве вам это неизвестно?

«Вон он откуда ветер-то задул! Ну что я за человек! Знал ведь, что этот не встанет на твою сторону, не поддержит тебя как коллегу. Надо было мне поставить его в известность, чтобы он от меня, а не от других узнал об этом!», – Хасар пожалел о том, что не пришел к начальнику госпиталя раньше.

Однако требовательный тон начальника задел Хасара, но он постарался не уподобляться ему и говорить спокойно:

– Возможно, вы ознакомились со сведениями о больном. Этот человек, подлежащий лечению как в больницах общего профиля, так же, и в первую очередь, имеет отношение к военному госпиталю. Он ветеран войны. В советское время было принято специальное постановление о лечении ветеранов войны в военных госпиталях. Это постановление не утратило силы и по сей день. А победу, за которую они проливали кровь и завоевали ее ценой собственной жизни, страна и по сей день празднует ежегодно.

– Тогда почему же ваш дядя не лег в военный госпиталь Балканского велаята?

Хасар чего угодно ожидал от начальника госпиталя, но не такой мелочности. Это разозлило его. Он почувствовал, как вспыхнули огнем кончики его ушей, так бывало всегда, когда он приходил в ярость. Смутные мысли роились в его голове, но сейчас он посчитал необходимым ответить начальнику госпиталя таким же тоном, найти для него такие же злые слова.

– Я вижу, вы не слушаете меня, господин начальник госпиталя? – Сам того не замечая, Хасар подбавил словам своим яду и пошел в наступление. – Я только что сказал вам, что этот больной не обычный больной, что, когда потребовалось, он отправился защищать Родину. А такие люди имеют право лечиться в военных госпиталях в любое время, когда у них в том нужда возникает. Наш госпиталь центральный, отчего же в нем не могут лечиться балканцы? Я горжусь тем, что у меня есть такой дядя. Он не из тех, кто в те годы всеми правдами и неправдами добывал «броню» и прятался за юбкой жены.

Хасар произнес эти слова, зная, что дед начальника госпиталя в годы войны не ушел на фронт по «броне», хотел досадить ему.

– И потом, в нашей стране нет такого разграничения, что марыйцы должны лечиться в Мары, лебапцы – в Лебапе, а жители Балканского велаята – в Балкане. И быть такого не может. И если кто-то надумает ввести такой запрет и нарушить целостность нашей страны, быстренько получит по шапке, в этом нет никаких сомнений. Здесь – столица, и она открыта для всех. Думаю, что туркмены вряд ли кому-то из коварных злоумышленников позволят с легкостью разрушить свое государство, о котором так долго мечтали!

Видя, что разговор приобретает политическую окраску, что это может не понравиться там, наверху, начальник госпиталя покраснел, как рак, и испуганно вскочил с места.

– Товарищ полковник, вы меня не так поняли! – по мере возможности он постарался говорить миролюбивым тоном. – Я вовсе не хотел сказать, что балканцы не должны лечиться в Ашхабаде, вовсе нет… Просто с переходом на рыночные отношения мы открыли у себя специальное отделение, в котором предусмотрено лечение приезжих на платной основе. Пусть лечится, на здоровье, но только с соблюдением всех правил, предварительно внеся плату. Таковы правила.

– Но плату за лечение он уже давно внес, господин начальник госпиталя!

– Когда, кому он заплатил? – искренне удивился начальник госпиталя и пожал плечами, во взгляде его было недоумение: если он заплатил, я должен был бы знать, ведь я сам веду всю эту бухгалтерию. Он напрягал память, пытаясь что-то вспомнить. Тем временем Хасар дал ему ответ, поисками которого тот был занят.

– Они Родине заплатили. И не деньгами, а жизнями своими, кровь проливая, заплатили… Думаю, что документ о такой плате имеется и у вас, хорошенько поищите его… Или вот что. Такой документ должен быть в Министерстве обороны, я проведу операцию, потом сам съезжу туда и привезу его вам. А если такой документ не обнаружится, вы можете потом из моей зарплаты вычесть плату за лечение!

Эти слова Хасар произнес требовательным тоном, в котором отчетливо слышалось: «Ты делай вид, что ничего не понимаешь, а я постараюсь лучше втолковать тебе!»

Упоминание Министерства обороны еще больше напугало начальника госпиталя. Он понял, что если до них дойдет весь этот разговор, ему не поздоровится, к тому же знал, что и в министерстве найдется немало людей, которые поддержат Хасара.

После этого его разговор и вовсе стал непонятным: то он будто отрекался от своих слов, то будто защищался, во всяком случае, пыл его поубавился.

Выйдя от начальника госпиталя, Хасар, хоть и спешил, не торопился идти в операционную, по пути зашел в свой кабинет и сделал несколько глотков заваренного с утра чаю. Посидел немного, успокаиваясь и готовя себя к операции.

Когда Хасар вошел в операционный зал, его ассистенты были заняты подготовкой к предстоящей операции.

Приступив к операции, Хасар, как водится, выбросил из головы все посторонние мысли и полностью отдался заботе о больном на операционном столе.

Пока шла операция, он вспоминал некоторые эпизоды из военного прошлого дяди. Война была в разгаре, и ее пламя уже наступало и на Туркменистан. Сколько людей было погублено и потеряно за короткий срок! Немало было и таких, кто возвращался домой калекой, без рук и ног. Дядя Хасара был одним из туркменских парней, вернувшихся домой с осколком в теле. С тех пор прошло больше пятидесяти лет, а старый солдат все еще продолжал воевать со своим «немцем».

В детстве Хасар много раз слышал, как его мать переживала за дядю, как она со слезами на глазах повторяла: «Мой единственный брат получил на войне ранение и вернулся домой с пулей в груди!»

О том, что с поля боя его привезли для операции в полевой госпиталь, что врачи, изучив все обстоятельства и выяснив, что пуля находится слишком близко к сердцу, решили: «Отложим операцию до лучших времен, сейчас не стоит этого делать, а вот если пуля начнет двигаться, тогда и посмотрим», – Хасару рассказал сам дядя.

Рассказ этот запечатлелся в памяти Хасара, и хотя он уже и сам стал врачом, он и подумать не мог о том, что когда-нибудь ему самому придется довести до конца тот бой с врагом.

Работая врачом, он часто думал о «враге», которого дядя носил в своей груди, о том, что операция в годы войны могла закончиться неудачей, что тогдашний медицинский инструментарий оставлял желать лучшего, и потому счел правильным решение военных врачей отложить операцию.

Когда началась операция, мать Хасара вместе с двумя внуками, сыном брата и его женой поднялась на второй этаж, чтобы быть поближе к операционному блоку. Сейчас все ее мысли были с сыном, который взялся уничтожить братниного «немца». Она молила Бога о том, чтобы Он помог ее брату избавиться от своей болячки, а сыну – не ошибиться и довести дело до победного конца.

В холле второго этажа было многолюдно, все стоявшие там стулья были заняты, многие стояли, прислонившись к стенам, кто-то стоял у окна. Увидев с трудом передвигающуюся старую женщину, кто-то из молодых встал и уступил ей место. Из-за столпотворения холл казался тесноватым, и в нем было душно. Когда сидевший рядом со старухой человек встал и ушел, нашлось место и для женщины с полной сумкой, прибывшей ухаживать за больным мужем.

Арслан вместе с двоюродным братом стояли возле них и о чем-то переговаривались. Бабушка с гордостью отметила про себя, как ее внуку идет форма военного летчика.

– Ты, сынок, человек занятой, можешь идти на работу,– разрешила она, но Арслан не стал уходить, остался, чтобы в трудную минуту поддержать родных, за что бабушка в душе была благодарна ему.

Несколько лет назад, когда ее внук пошел учиться на военного летчика, бабушка испугалась за него, ведь его профессия и опасна, и трудна… Она даже думала с недовольством: «Неужели моему внуку на земле не нашлось занятия, что он отправился за ним на небо?!»

Каждый раз, бросая взгляд в сторону операционной, женщина беспокойно думала: «Как там мой братишка?». Она видела перед собой толпы людей, которые, как и она, с нетерпением ожидали окончания операции, крутившихся перед дверью операционной женщин в белых халатах, на все вопросы родственников отвечавших коротко: «Операция еще не закончилась!».

Через час стало известно, что там одна операция уже сделана, а следом за ней завершилась и другая. Санитарки одного за другим провезли на каталках оперированных больных в сторону реанимационного отделения. Собравшиеся родственники получили возможность хотя бы на короткий миг увидеть своих больных, по их лицам попытаться определить их состояние после операции.

А вот операция старика, похоже, затягивалась. Женщина опять подумала, что сын не может справиться с болезнью брата, и впала в уныние.

«… Твоя пуля похожа на пригревшуюся на твоей груди змею, которая привыкла в дремоте слышать стук твоего сердца. Вряд ли она согласится с легкостью покинуть насиженное место!» – женщина по-своему представляла то, что сейчас происходило там, за дверью операционной.

Но потом она переводила мысли в другую плоскость и начинала думать о том, что ее сын Хасар – опытный врач, и он обязательно спасет дядю, избавит его от этой проклятой напасти. Думая так, женщина успокаивалась и начинала молиться, прося у Бога удачи для сына.

Труднее всего было ждать, но больше всего мучила неизвестность – как там, что там происходит? Женщина не знала, сколько времени прошло с начала операции, но она чувствовала, что ожидание затянулось.

Чем больше она ждала, тем сильнее становилось ее беспокойство, и вот уже оно захватило всю ее без остатка. Каждый раз, когда открывалась дверь операционной, ее голова невольно поворачивалась в ту сторону.

Когда же в дверях наконец-то появился в белом халате Хасар, держа в руках плоскую ванночку, и стал озираться по сторонам в поисках своих родственников, встревоженная мать и сама не заметила, с какой легкостью подняла со стула свое грузное тело.

Она переводила беспокойный взгляд с Хасара на эту непонятную чашу в его руках, догадываясь, что она каким-то образом связана с ее братом, а потом посмотрела на сына вопросительно. Не увидев на лице сына признаков беспокойства, она отогнала от себя все свои страхи и взяла себя в руки.

Хасар подошел к матери и предъявил ей емкость, в которой лежало что-то черное, затем подцепил это пинцетом и сдвинул с места, показал ей.

– Вот, нене, наконец-то мы расквитались с дядиным "немцем"!

– Как состояние дяди?

– Операция прошла неплохо, нене!

Переволновавшаяся женщина не заметила, как из глаз ее выкатились и побежали вниз бусинки слез. Не в силах что-либо вымолвить, молча положила голову на грудь сына, выражая ему свою благодарность, и беззвучно заплакала.

И лишь после этого все, кто стоял рядом с ними, облегченно вздохнули.

Отвозя бабушку на своей машине домой, Арслан видел, как с ее лица, словно тучи, рассеиваются тревоги и переживания, и радовался за нее.

Успокоившаяся бабушка уже думала о своих любимых правнуках и спешила как можно скорее добраться до них. Она уже строила планы и представляла свое общение с ними.

Дунья жила в доме, который, как и многие другие, был построен после Ашхабадского землетрясения 1948 года. Спустя десять-пятнадцать лет после той катастрофы Айназар ага купил его у одного отъезжающего кавказца. Фасад дома выходил на улицу, он состоял из трех небольших комнат и кухни.

В то время Айназар ага большего дома и не требовалось. Впоследствии одну из комнат заняла подросшая Дунья, а самая большая комната стала гостиной.

Главный гость не заставил себя долго ждать. Дунья выросла, вышла замуж, и они приняли в дом Хасара. После рождения Арслана Айназар ага сделал к дому пристройку из четырех больших и светлых комнат. Вот так, с рождением первого внука, семейный фундамент, который и без того был достаточно крепким, укрепился еще больше, связав членов семьи прочными нитями родства.

Увидев, что Арслан вернулся с бабушкой, другая его бабушка, мать Дуньи, переживавшая, что их так долго нет и беспокоившаяся, не случилось ли чего, тут же успокоилась и, с трудом передвигая свои отечные ноги, пошла навстречу сватье.

– Ну, как, сватья, операция хорошо прошла?

– Слава Богу, закончилась. Правда, долго шла. Мы устали ждать ее конца.

– Ну, да, когда ждешь, и время тянется медленно! А кто оперировал – сам зять?

– Конечно, раз он там работает, разве позволит кому-то другому оперировать своего дядю?

В словах матери звучала гордость, замешанная на чувстве благодарности.

Вдруг взгляд бабушки упал на сынишку Арслана, который катался по двору на новеньком велосипеде, совсем недавно полученном в подарок от бабушки и дедушки по случаю его дня рождения. При виде правнука сердце прабабки дрогнуло и радостно забилось в груди. Когда сегодня утром женщина сошла с поезда, оба ее правнука еще спали.

– А ну, дитя, подойди, поздоровайся с бабушкой!

Эту бабушку мальчик видел редко, поэтому не сразу кинулся в ее объятья, стоял в нерешительности. Арслан, который уже садился в машину, увидел, что его сын чурается бабушки, и обратился к нему строгим голосом:

– Эй, молодой человек, ты что, уже бабушку свою не узнаешь? Иди, поздоровайся с ней!

Мальчишка оставил велосипед, осторожно подошел к бабушке и застенчиво обнял ее.

Оказавшись в объятьях прабабушки, мальчик тотчас же вспомнил, что она является еще и бабушкой его друга Сахата, с которым он играл, приезжая в Красноводск, вспомнил, как однажды она, усадив их на свои плечи, сфотографировалась с ними, и еще какие-то эпизоды, связанные с этой бабушкой, ожили в памяти ребенка. Чтобы ощутить эту близость, эту любовь, мальчику было достаточно оказаться в объятьях бабушки.

Старший сын Арслана сразу же узнал прабабку, увидев ее, подбежал к ней и радостно обнял ее.

Он радовался ее приезду.

– Эне, ты приезжала к нам утром, когда мы спали?

– Да, дитя, поезд прибывает на рассвете.

– А я и не почувствовал. – В его словах можно было услышать другое: «Если бы я почувствовал, тогда бы поздоровался с тобой и обнял тебя».

Слова ребенка вызвали у старой женщины прилив нежности, она загордилась своими правнуками.

Как только бабушка с правнуками и сватьей, мило беседуя, прошли в дом, в комнату вошла жена Арслана. Прикусив зубами яшмак, она всем своим видом выказывала радость от встречи со старшей свекровью. Ее большие красивые глаза лучились счастьем, волнуясь, она почтительно поклонилась женщине и поздоровалась с ней.

А после, памятуя, как вся семья собирается вместе, когда эти две старые женщины объединяются, она пригласила своих бабушек-свекровей в гостиную, где для них был накрыт сачак, и сразу же поставила перед ними большой чайник заранее заваренного и уже хорошо настоявшегося чая.

Изредка встречаясь, мать Хасара и мать Дуньи, уважительно называя друг друга сватьями, ведут милые беседы, а сами в это время исподволь любуются и гордятся своими ненаглядными внуками, радуются им, в душе моля Всевышнего о семейном благополучии и счастье всех членов этой дружной семьи.

И хотя они никогда не говорили об этом друг другу вслух, в душе мать Хасара благодарила родителей Дуньи за то, что они воспитали и вырастили такую прекрасную дочь, ее невестку, достойную своего мужа, в свою очередь, мать Дуньи была благодарна родителям Хасара за такого прекрасного зятя.

Комната была чисто убрана, в ней было приятно находиться. Чувствовалось, что молодая хозяйка любит свой дом и с удовольствием ухаживает за ним. С таким же удовольствием она сейчас обихаживала двух старух.

На окнах висели шторы, цвет которых гармонировал с цветом стен, понизу они были подбиты бахромой. Одну стену комнаты занимала натертая до блеска мебель темно-коричневого цвета. На противоположной стене висел большой красивый ковер, в центре которого красовался увеличенный портрет Айназар ага в рамке. Вид у него был задумчивый, казалось, что он с любовью разглядывает убранство своего дома.

Эту фотографию Арслан увеличил после кончины дедушки, сделал из нее портрет, поместил его в рамку и повесил здесь, чтобы всегда видеть дорогое лицо родного и любимого человека. Семья до сих пор остро переживала его уход, всем его не хватало. В этом доме не забывали деда ни на минуту, поэтому он, хоть и незримо, но продолжал жить в нем. Разглядывая портрет, каждый по-своему читал его взгляд. Но тяжелее всех далось расставание с близким человеком матери Дуньи. Но и Дунья, и Хасар, а также Арслан с женой и детьми окружили женщину таким вниманием, такой заботой, что не давало ей впадать в уныние и горевать об ушедшем муже.

И все же иногда, оставаясь наедине с портретом мужа, старая женщина безмолвно разговаривала с ним:

– Мне казалось, что после твоей смерти умру и я, а вот ведь до сих пор жива.

– Да почему же ты должна умереть, надо жить, пока Господь Бог не призовет. И потом, я ведь на тебя оставил всю семью, тебе ее доверил! Нет, я ни о чем не жалею, моя любимая кайтарма (он любил подшучивать над женой, называя ее кайтарма)… Я благодарен Дунье, она оправдала наши надежды. Она и сына нам подарила, и внуков

с правнуками. Разве это не счастье – пить воду с рук правнука? А мы с тобой пили воду из рук не одного правнука, моя любимая кайтарма!..

Эти дети выросли на моих, да на твоих руках, мы их своей любовью окружили. И вообще, Арслан, Дунья, наши правнуки – это и есть мы с тобой. Так что мы с тобой теперь в них продолжаемся. Если будете дружны, уцелеете, а будете целы – будете сильны!..

– Слава Богу, мы дружны,– эти слова хозяйка дома произнесла, обращаясь к мужу, словно отчитываясь перед ним.

– Если будете дружны – и не развратитесь, будете жить хорошо!

Хозяйка дома, хотя ее мужа уже несколько лет не было на свете, каждый раз, заходя в эту комнату и видя портрет Айназара, верила, что он разглядывает дом и, словно беркут, расправив крылья, охраняет его, верила, что его дух оберегает всю семью, бывала довольна и благодарна ему, как была всегда благодарна, когда он был жив. При любых обстоятельствах она находила во взгляде мужа поддержку.

Сейчас она прочла во взгляде мужа обращение к ней самой: «Ну, что, жена, к тебе сватья приехала?!», – словно он с удовольствием поздравлял ее с этим событием.

Обслуживавшая их молодая невестка, жена Арслана, как только женщины выпили немного чаю, принесла им дымящийся, вкусно пахнущий обед.

Гостья, разглядывая внучатую невестку, с удовлетворением отметила про себя, что та немного поправилась, и эта полнота придала ей большую женственность, она стала еще красивее. Старуха была по-матерински счастлива, что ее любимому внуку досталась такая милая жена, с которой они живут в мире и согласии. Про себя она пожелала, чтобы они всегда жили так дружно, в любви и согласии, и чтобы эту свою любовь передали своим детям, ее правнукам. Жена Арслана была внучкой сестры его бабушки по матери. Бабушке она сразу понравилась, она говорила, что девушка похожа на ее мать, и всей душой захотела взять ее в жены своему внуку. И хотя она сильно нравилась бабушке, юноша с девушкой почему-то не сразу нашли общий язык. Правда, после первого знакомства они даже пару раз вместе сходили в кино. Во время учебы в России Арслан не писал ей писем, но после приезда домой узнал, что девушка исподволь, через его маму и бабушку время от времени справлялась о нем, после чего еще пару раз встретился с Мяхек. Да и то на эти встречи Арслана подвигла его бабушка. Видя, что прошла уже целая неделя после приезда, а внук все не идет к своей невесте, она не удержалась, напомнила ему о девушке: «Сыночек, ты проведал Мяхек? Она-то чуть ли не каждую неделю звонила к нам, спрашивала про тебя. Мама должна была написать: если тебе неудобно писать ей на дом, присылай ей письма на наш адрес, а мы сами будем передавать ей твои письма. Ты не писал девушке, что-то твои письма к ней не приходили к нам домой?»

Слова бабушки, в которых прозвучал неприкрытый упрек, заставили тогда Арслана вновь задуматься о Мяхек.

Во время предыдущих встреч девушка сказала ему открытым текстом, что мы можем встречаться, но она еще юна, намерена поехать учиться, ну а что касается замужества, еще посмотрим, время покажет. То есть набивала себе цену. Слова девушки, которой он был явно неинтересен, задели Арслана за живое, ведь он был юношей что надо и многие девчонки почитали бы за счастье соединить с ним свою судьбу. Он тогда ответил: «Ах, так? Учись, а после, когда поумнеешь, еще и в аспирантуру можешь поступить!» Дал понять, что не намерен ждать, когда у нее появится желание выйти замуж, и если ему понравится другая, он непременно женится на ней.

Когда бабушка вновь завела разговор о невесте, ему сразу же вспомнилась последняя встреча с Мяхек, то, как они расстались.

– Вот что, бабуля, твоя родственница – вовсе не тот драгоценный камень, который нужен мне.

Бабушка тогда не сразу сообразила, при чем тут какой-то камень. Ей показалось, что внуку не нравится девушка, поэтому он острит на ее счет, и это не понравилось ей самой.

То, что желанную девушку сравнивают с каким-то камнем, не понравилось тогда не только бабушке, но и матери, которая присутствовала при этом разговоре.

– Ты что это чью-то чудесную дочь обзываешь камнем или еще как! Чем она тебе не угодила?! – возмутилась мать юноши.

Арслану стоило большого труда объяснить двум родным женщинам, что имя девушки происходит от названия почитаемого в народе камня. Мяхек даш означает пробирный камень.

То ли на него подействовал требовательный тон матери и бабушки, то ли их обида на него, только после этого Арслан еще два раза подряд встретился с Мяхек. В последний вечер перед отъездом на учебу он впервые поцеловал девушку под раскидистым тутовым деревом за воротами дома Мяхек. В этот вечер домой он летел на крыльях любви.

Вскоре после отъезда Арслана его младшая сестра получила от него письмо следующего содержания с особым поручением.

Мяхри!

Мяхек почему-то не отвечает на мои письма. Я, как и обещал при расставании, отправлял ей письма на Главпочту, до востребования. Если она не получила их, пусть сходит и получит!

Сходи к ней и передай мои слова!

Арслан.

Вот так между ними сначала завязалась любовная переписка, а потом, не заставив долго ждать, вспыхнуло и пламя любви.

Айназар ага, мечтавший дожить до правнуков, когда Арслан приехал на летние каникулы, на слова родителей девушки, что она еще юна и ей надо учиться, ответил, что пусть женятся и продолжают учиться. Он сыграл большую свадьбу. После этого курсант Мамметханов, каждый раз взмывая в небо, верил, что летит к своей любимой Мяхек.

И хотя самолет летел на большой скорости, ему казалось, что он слишком медленно летит. В такие минуты он вспоминал строки из стихотворения «Медленно летит самолет», написанного поэтом, который, вероятно, переживал такие же, как он, минуты, и тихонько напевал его слова:

Вон там, внизу, облака

Сжимают и раскрывают ладони,

Спеши, спеши, самолет,

Поспеши ты к нам домой.

Покажи-ка, в небо взмыв,

Что не хуже птиц летаешь.

Не гуди и не дрожи,

Проваливаясь в пустоту.

Да ты вовсе черепаха,

Просто вымотал всю душу.

Слишком медлителен самолет,

Когда к любимой ты летишь.

… Называя друг друга «сватьями», женщины находились в прекрасном расположении духа, говорили о внуках и правнуках, связывая с ними свои надежды на будущее. В это время приехала давно ожидаемая Дунья, она вышла из остановившегося у ворот дома черного «Мерседеса». Вспомнив о приехавшей свекрови, она не сразу пошла в ту комнату, а зашла в дом сына и, прежде чем идти туда, повязала на голову платок, чтобы свекровь не подумала, что та начала молодиться и поэтому ходит с непокрытой головой.

Не успела она расспросить старух об их делах, как прибежал младший внук и кинулся в объятья бабушки.

– Бабуль, а почему ты вчера не приходила?

– Работы было много, сынок.

– А сейчас у тебя не много работы? А когда дедушка приедет, у него тоже много работы?

– Скоро приедет, сынок!

От бесконечных вопросов внука Дунью спасла подошедшая невестка, она принесла ей в отдельной посуде угощение. «Дай бабушке поесть!» – ласково сказала она сыну, призывая его к порядку и вставая на защиту свекрови.

Обе старухи с удовольствием слушали воркование младшего внука, с их лиц не сходили ласковые улыбки, а голос внука был для них песней соловья.

После требования матери мальчик, которому не хотелось отходить от бабушки, перешел к другой бабушке – матери Дуньи. Обнимая его, женщина, обращаясь к дочери и ее невестке, встала на сторону правнука:

– Не трогайте моего малыша!

А малышу только того и надо, он снова радостно заверещал:

– А когда дедушка приедет?

– Приедет между тремя и четырьмя часами, – ответила ему Дунья, которая делала вид, что ест, на самом деле была сыта, поэтому лишь макала кусочки хлеба в тарелку и нехотя отправляла их в рот.

Свекрови показалось, что Дунья чем-то обеспокоена, что в ней появилась едва различимая холодность. В этот раз она говорила как-то иначе, речь ее была не той, что прежде. Размышляя над причинами таких перемен, она связала это с тем, что они, уже имея внуков, до сих пор ведут себя как влюбленные голубки. Знала мать и об их недавней размолвке. «Пусть все кончится добром!» – мысленно пожелала она. Сейчас ей не хотелось искать других причин непонятного настроения невестки, кроме обычных ссор, которые время от времени случаются между мужем и женой в любой семье.

Никто не заметил ухода непоседливого малыша, который вообще не мог усидеть на месте, и лишь когда он вышел из соседней комнаты, все обратили на него свои ласковые взоры. На этот раз у него в руках были часы в виде избушки. Он показал часы Дунье: «Бабушка, посмотри, уже три-четыре часа, время приезда дедушки настало?» Его вопрос развеселил всех, кто находился в комнате, вызвал на лицах улыбки.

Неожиданно зазвучала приятная мелодия – это на мобильник Дуньи поступило сообщение. Но все насторожились. Дунья пододвинула к себе лежащую неподалеку сумку, достала из нее мобильный телефон и, едва заметно нахмурившись, поднесла его к уху.

– Слушаю!

– Срочно позвоните начальнику!

– А где он?

– В офисе, на своем месте сидит!

Увидев, как разговаривает невестка по невиданному телефону, мать Хасара удивилась, ей стало не по себе, словно она коснулась рукой чего-то неприятного. В Туркменистане такие телефоны были большой редкостью, их могли позволить себе только известные люди, руководители государства, ну и те, кто разбогател в последние годы. Для обычных людей ни сами трубки, ни плата за них были не по карману.

Дунья отодвинула миску, давая понять, что сыта, взяла половину лежащей перед ней лепешки, завернула ее в сероватого цвета тканый из верблюжьей шерсти сачак. Затем взяла трубку и отправилась в соседнюю комнату, чтобы спокойно, без посторонних ушей, поговорить по телефону.

Теперь до сватьи из-за закрытой двери доносился приглушенный голос женщины.

Свекрови было известно, что Дунья, до того никогда в жизни нигде не работавшая, совсем недавно устроилась на работу. Поначалу она думала: «Зачем ей работа, сидела бы дома с внуками!», но потом, вспомнив, какое время на дворе, когда за достатком надо гоняться, связала ее поступление на работу именно с необходимостью поддержать семью материально. «Наверно, так было надо!»,– подумала она.

Вернувшись из соседней комнаты, Дунья сообщила матери и свекрови, что ее ищут на работе, на ходу попрощалась с ними и быстро ушла.

Свекровь, привыкшая видеть свою невестку домохозяйкой, ее новый образ жизни не одобрила. Она внимательно наблюдала за тем, как Дунья собирает сумку, кладет в нее мобильник, и теперь с беспокойством смотрела вслед удаляющейся невестке.

Мать Хасара, проведя два дня с внуками и вдоволь насладившись общением с ними, пригласила всех к себе в гости в связи с приближающимся купальным сезоном. Брату уже стало легче, она видела это, поэтому засобиралась в обратную дорогу.

Хасар сам отвез мать на вокзал. Пока они ждали прибытия поезда, Хасар видел, что матери хочется что-то сказать ему. Но мать так и не решилась озвучить свои мысли. Хасар же по своему расценил печальный взгляд матери, подумал, что мать беспокоится за своего больного брата и хочет просить сына, чтобы он был внимателен к нему.

Но Хасар ошибался, переживания матери вовсе не были связаны с ее больным братом. Она хорошо знала и была уверена, что Хасар в любом случае ничего для дяди не пожалеет и сделает для него все возможное. Неприятное чувство, похожее на тревогу, было связано не с братом, а со снохой, с Дуньёй. Ей почему-то не понравилось, как та важничает, носит в сумке мобильный телефон, не понравилась напряженность, которая ощущалась в ее поведении. Это была не прежняя Дунья, которую она любила как собственную дочь. Неожиданные перемены в невестке заставили старую женщину задуматься. «Господи, что же с ней такое творится?! Она отводит взгляд, не может прямо посмотреть в глаза, и вид у нее какой-то виноватый, глаза прячет…» расстроенно думала она.

* * *

Прозрачная вода округлого бассейна, выстроенного рядом с шикарным домом, при свете фонарей отливала золотом. Этот небольшой двухэтажный особняк был выстроен одной из турецких компаний, работающих на территории Туркменистана, специально для Гарабашова – заместителя Председателя Кабинета Министров, человека, приближенного к руководству страны. Бизнесмены уподобили его загородным резиденциям, в которых любят отдыхать состоятельные люди из Стамбула, Анкары, и в благодарность за оказываемое им содействие построили его подальше от людских глаз, за городом.

Документы на владение домом были оформлены на любимую женщину влиятельного государственного чиновника Гарабашова – Гулендам. Этот дом стал излюбленным местом его отдыха. Сюда он приезжал время от времени, чтобы быть подальше от шума и суеты города и вместе со своей возлюбленной насладиться тишиной и природой.

Потягиваясь и стряхивая с себя капли воды, из бассейна одна за другой вышли три женщины, они завернулись в белоснежные банные полотенца и разместились на лежаках, расставленных вокруг бассейна. Сейчас они были похожи на русалок, вынырнувших из белой морской пены. Испытывая блаженство от только что принятой водной процедуры, женщины некоторое время молчали, прикрыв глаза и ощущая, как впитываются в кожу, разглаживая ее, прозрачные капельки воды.

Оживились женщины лишь после того, как Гулендам, хозяйка дома, прикатила стоявшую неподалеку тележку, уставленную бутылками воды, пива и другими напитками, и поставила перед ними. Сразу же нашлись и темы для общего разговора.

Жажду утолили пивом, после чего беседа женщин и вовсе оживилась. Сейчас они, как три подруги на берегу моря, переживали счастливые минуты своей жизни.

Изначально Дунья и Гулендам встретились по делам службы, но вскоре их отношения приобрели дружеский характер.

Гулендам сразу же прониклась симпатией к Дунье, которая, несмотря на солидный возраст, следила за собой и хорошо одевалась, умела подать себя. Считала ее своей опытной советчицей. Недавно по совету Дуньи она сшила себе платье нового кроя, на которое даже Гарабашов обратил внимание: «Это платье очень идет тебе!» – отметил он. Все эти мелочи еще больше привязали ее к Дунье, сблизили их и укрепили дружеские отношения. Они постоянно перезванивались, теперь Гулендам предпочитала ходить в гости вместе с Дуньей.

Когда возникла необходимость встречи с Гарабашовым, это место Дунье по-дружески предложила сама Гулендам. До сего дня Гарабашов ни с кем и никогда не устраивал здесь деловых встреч.

Женщины прибыли сюда пораньше, чтобы в спокойной обстановке обсудить предстоящую вечером встречу, а заодно, наслаждаясь тишиной, отдохнуть и набраться сил в прекрасном особняке Гули ханум.

Стороны наконец-то завершили затянувшиеся на долгое время работы, связанные с подготовкой расчетов и документов по приватизации «Рудника».

К подготовке бумаг, необходимых для получения разрешения от Кабинета Министров, были привлечены натасканные в этом деле юристы. Так что все было сделано безупречно, придраться не к чему. Но чтобы провести их через Кабинет, этого было недостаточно. Для успеха предприятия надо было заручиться поддержкой сильных мира сего, как это делали многие иностранные компании. Предусмотрительные турецкие бизнесмены заверили, что таковы порядки в мире, где правит капитал, что часть стоимости предстоящих работ отдается должностным лицам, помогающим добиться результатов.

И с тех пор это стало неписаным правилом, по которому все чаще жила страна.

Многие из высокопоставленных чиновников, пойдя по этому пути, стали обладателями несметных богатств.

Руководители компаний, получивших поддержку, в благодарность за содействие покупали виллы и многоэтажные особняки на лазурных берегах Турции, Италии и преподносили их в дар тем чиновникам, чем добивались успеха своего предприятия. Обычно в таких делах бывал посредник, который сводил стороны. Вот таким посредником и доверенным лицом в нашем случае была Гулендам ханум.

О ее щедрости ходили легенды. О ней говорили: что Она никогда не мелочится, даже за прическу может дать парикмахеру тысячу долларов чаевых. Людям, прожившим семьдесят лет при советской власти, поверить в такое было невозможно. В ту пору позволить себе такое расточительство не могли не только жены власть имущих руководителей района, области, но даже жены богатых министров. Потому что существовало всевидящее око Кремля, а также его крепкий кулак, которые не только все видели, но и всему вели счет, а в случае необходимости могли принять меры.

Около девяти часов в надежде на скорое появление Гарабашова прибыли Аннов и Сорар Йюлюк.

Женщины увидели, что вместе с ними прибыл и Хемра Календар, имя которого среди приглашенных в этот дом не значилось.

Когда есть волшебные напитки, ждет готовая парная, из которой можно прямиком нырнуть в прохладную воду бассейна, кто же устоит перед этим.

Мужчины решили до приезда Гарабашова немного развлечься. Посетили парную, потом плавали в бассейне. Ждали Гарабашова.

Наконец перед домом остановилась долгожданная машина Гарабашова. Все вскочили с мест и толпой направились к воротам.

Увидев толпу встречающих, закутанных в банные полотенца, Гарабашов сделал удивленный вид, но потом, окинув орлиным взглядом присутствующих, все понял. Ему пришлась по душе такая торжественная встреча, он показал это видом своим, улыбнулся и сострил:

– Надеюсь, запись в клуб полураздетых не окончена?

– Нет, ты вовремя прибыл, у нас как раз одно местечко осталось вакантным, – в тон ему ответила Гулендам.

Гарабашов одарил ласковым взглядом Гулендам, кокетливо смотревшую на него и готовую в любую минуту прыгнуть ему в объятья, а затем по-хозяйски положил ее руку в свою ладонь.

Несмотря на то, что Гарабашов был знаком с большинством из присутствующих, Гулендам ханум одного за другим представила ему гостей. Отвечая им приветливым взглядом, Гарабашов с каждым из них поздоровался за руку. И лишь здороваясь с нежданным гостем Хемра Календаром, он слегка нахмурился, и на его лицо опустилась невидимая темная пелена. Правда, никто, кроме Хемрой, этого не заметил. Во взгляде Гарабашова он прочитал: «А ты что тут делаешь?» Но Хемра не стал сильно расстраиваться, потому что знал причины холодности Гарабашова по отношению к нему. …При помощи Гарабашова он первым получил разрешение на разработку и владение туркменскими месторождениями горных руд и положил начало плеяде новых богатых туркмен. Конечно, получить в собственность государственное имущество было не так-то просто. Но когда за Хемрой Календара слово замолвил человек, которому Гарабашов отказать не мог, дело было сделано. Этот человек был мужем его двоюродной сестры…

Гарабашов жил в одном из отдаленных сел и был очень беден. Собираясь в Ашхабад, он взял напрокат у одного земляка рубашку, у другого обувь, а приехав в столицу, остановился в доме этого дальнего родственника. И когда он не сумел поступить в институт, именно муж двоюродной сестры пристроил его в техникум, чтобы он хоть какое-то образование получил. И именно этот родственник внушал ему: «Если ты будешь ворочать нос от их водки и женщин, русским это не понравится, а если не понравишься русским, не будешь расти, а ты юноша, который должен расти, так что на, выпей!» – и научил его пить водку.

Гарабашов не был человеком неблагодарным. Поднимаясь по ступеням служебной лестницы, он никогда не оставлял без внимания семью двоюродной сестры, жившую на одну зарплату.

Родня роднёй, но в таких больших делах без взятки не обходится, тем более в делах, сулящих немалую выгоду. Хемра это знал как никто другой. Его последняя жена, восемнадцатилетняя девушка, была дочерью того самого родственника Гарабашова. Вступая с ней в брак, Хемра руководствовался исключительно меркантильными интересами. Однако благодарности за ту немалую услугу не последовало, вернее, не совсем так. Добившись при помощи тестя от Гарабашова своего, Хемра собирался при его же помощи отблагодарить своего благодетеля. Но о том, что немалую сумму денег, предназначавшихся для Гарабашова, любитель выпивки тесть не передал последнему, Хемра узнал случайно, когда тот в пьяном угаре кричал: «Кем бы ни был Гарабашов, денег от меня не получит, это я вывел его в люди…» Он тогда сильно расстроился. Надо было как-то исправлять положение. Потому что знал, что если эти люди не получат свою мзду, не пощадят не только зятя, а маму родную не пожалеют… Теперь он опасался этого человека, боялся, что тот рано или поздно отомстит ему. Узнав, что тесть не передал деньги Гарабашову, он потерял покой и сон, решил: во что бы то ни стало встретиться с Гарабашовым. Но все его старания были напрасными, он все никак не мог увидеться с этим человеком. Прослышав о том, что турок и Аннов собираются втайне встретиться с Гарабашовым, понял, что его час настал. Хитрый, как ворон, разве мог Хемра Календар упустить такой удобный случай?! Когда он, Аннов и турок отправились на встречу с Гарабашовым, он прихватил дипломат с предназначенными тому деньгами и увязался за ними в качестве сопровождающего.

И поэтому, когда Гарабашов начал здороваться с гостями и пристально посмотрел на него, Хемра Календар приготовился услышать в свой адрес нелицеприятное:

"А ты что тут делаешь?"

Радуясь приходу Гарабашова, Гулендам мотыльком порхала вокруг него. Ласково спросила:

– Если ты проголодался, можем сразу же приступить к еде. А то, может, вначале попаришься да освежишься, а уже потом сядем за стол?

Гарабашов еще раз понимающе окинул собравшихся многозначительным взглядом и решил поддержать их хорошее настроение.

– Да, нет, я не очень голоден, пару часов назад перекусил. И потом, должен я поравняться с ними! – он снова улыбнулся и окинул взглядом окружающих.

Стоявшие подобострастно закивали головами, радуясь, что человек такого высокого ранга ставит себя на одну ногу с ними. Гулендам проводила его в раздевалку, раздела почти догола и, как и всем остальным, накинула ему на плечи пушистое банное полотенце. Как только Гарабашов зашел в баню, Гулендам, прихватив с собой заранее заготовленную пиалу меда, последовала за ним, чтобы, как и всегда в таких случаях, натереть любимому медом грудь и спину, а также лицо. Остальные мужчины вначале хотели идти в баню вместе с Гарабашовым, но после того, как туда вошла Гулендам, изменили свои намерения, поняв, что там они будут лишними. Сели с краюшку обеденного стола и в ожидании хозяина баловались пивком.

Войдя в сауну, Гарабашов сразу же задохнулся от жары, но постепенно привык к высокой температуре. Гулендам мазала медом, а потом гладила и потихоньку массировала его тело, а он в ответ поглаживал ее бедра и подшучивал над ней, но потом, наслаждаясь паром, забыл обо всем на свете и начал сильно потеть. Дышать здесь было трудновато, но Гарабашову было приятно ощущать, как тело становится легким, а мысли четкими и сконцентрированными. Он даже задремал.

Когда Гарабашов наконец вышел из парной и прыгнул в прохладную воду бассейна, уставшие ждать его люди облегченно вздохнули: «Ну, наконец-то!» им казалось, что ожидание затянулось и продлилось дольше положенного.

Как только Гарабашов, всем своим видом показывая полученное удовольствие, вылез из бассейна, Гулендам накинула ему на плечи заранее приготовленное полотенце. Сорар Йюлюк взял со стола один из наполненных бокалов и услужливо протянул его главному в их компании человеку, помня, что сегодня от него зависит успех предпринятого ими дела. Стукнувшись бокалами с остальными, Гарабашов залпом выпил его содержимое. Затем все вместе сели за стол. Гулендам и Гарабашов заняли одну сторону стола – так они делали при проведении важных переговоров, а по другую сторону стола разместились все гости. Вскоре на стол стали носить тарелки с аппетитно пахнущим угощением. Во время еды Гарабашов сидел вполоборота к Гулендам. Женщина мастерски орудовала ножом и вилкой: отрезала от мяса маленький кусочек, цепляла его вилкой и аккуратно отправляла в рот. Другой рукой она отламывала кусочек лепешки и тоже отправляла в рот вместе с кусочком мяса. Ела она неспешно, с достоинством, запивая еду глотком жидкости. Все ее действия очень шли к ее красивому и гордому облику. Гарабашов, словно забыв, для чего они тут собрались, очень долго не заговаривал о проекте. И даже когда разговор зашел о документах на «Рудник», он почему-то не стал распространяться на эту тему. Только сказал: «Я ознакомился с конспектом проекта. Вы, конечно, тщательно его подготовили, все учли, если и дальше так пойдет, посмотрим. Я даже обговорил этот вопрос с нашим высокочтимым высшим руководством страны. Он сказал: «Если есть такие ребята, которые будут работать по-настоящему, надо им помочь, но, прежде чем узда будет выпущена из рук, сами все внимательно изучите, чтобы потом никаких не было недоразумений». Этими словами он и собственную цену обозначил, но для собравшихся сейчас главным было то, что Руководитель страны знает об их проекте и даже одобрил его, поэтому они были счастливы.

Турецкий бизнесмен Сорар Йюлюк, привыкший в такие минуты выказывать свою искренность и особую преданность, взял в руки бокал и встал с места:

– Предлагаю поднять этот бокал за здоровье нашего руководителя страны!

После еды Гарабашов решил еще немного поплавать в бассейне. Он снял с себя полотенце, в которое был завернут целиком, и накинул его на плечи вставшей вместе с ним из-за стола Гулендам, готовой в любую минуту услужить ему.

Выпитые бокалы горячительного сделали свое дело: у Гарабашова пробудился интерес к окружающему миру. Затуманенным взором разглядывал он здешних женщин. И даже пару раз бросил озорные взгляды на Дунью, закутанную в белое полотенце и оттого похожую на прелестную куклу. Да и Дунья в этот момент подумала о том, что она, несмотря на возраст, все еще хороша собой и привлекательна для мужчин. Но после Гарабашов уже не смотрел в ее сторону, отчего она с грустью и некоторой обидой в душе подумала: о своем возрасте.

Потом Дунья увидела, как Гарабашов прохаживается с турчанкой Гульовсер и о чем-то оживленно с ней беседует.

– Эта баба, как увидит смазливого мужика, сразу же приклеивается к нему, как банный лист!

Дунья вспомнила, как вела себя эта женщина при встрече с Хасаром, и сейчас при виде этих двоих испытала чувство ревности. Она представила, как эта бесстыдница турчанка дразнит Гарабашова своей полной красивой грудью и притягивает его к себе, и расстроилась, потому что Гарабашов нравился ей, и она хотела бы сейчас быть на месте этой проныры-турчанки и слышать его сладкие речи и обращенные к ней самой комплименты.

Когда Гарабашов снова отправился в бассейн, чтобы еще немного поплавать, Аннов и Сорар Йюлюк отошли в сторонку покурить, а заодно еще раз обсудить все вопросы, связанные с их общим делом. Хемра Календар понял, что наконец-то настал момент истины, он не должен упустить свой шанс, а потому вслед за Гарабашовым прыгнул в бассейн. Вначале они плавали каждый сам по себе, но спустя какое-то время отплыли в сторонку и, прислонясь к стенке бассейна, начали о чем-то оживленно беседовать, поддакивая и кивая друг другу головами, улыбаясь друг другу, отчего можно было догадаться, что они нашли общий язык.

Когда после перерыва снова собрались за столом, Гарабашов попросил Хемра, чтобы тот пересел поближе к нему.

С вечеринки Дунья вернулась домой под утро. Когда она вышла из машины возле своего подъезда, город находился во власти глубокого сна. Неожиданно задул утренний прохладный ветерок, он словно из-под земли вырос. Ветерок ласково погладил лицо Дунья, спутал ее волосы. Ей очень хотелось спать, у нее слипались глаза. Выходя из машины, она повернулась к Аннову:

– Сегодня меня не жди, я словно избитая, сил нет! Хоть высплюсь!

– Выспись! – зевая и потягиваясь, коротко ответил Аннов.

Дунья почувствовала в его тоне нотки благодарности и услышала его непроизнесенные слова: «Дело сделано, теперь можно и передохнуть немного!»

Чтобы не разбудить Хасара, Дунья открыла дверь своим ключом и тихонько вошла в дом, но, увидев свет в гостиной, удивилась. Подумала, что к ним кто-то приехал в гости. Распахнув дверь комнаты, она увидела Хасара за чтением какой-то книги.

– Тебя что, в госпиталь вызвали, что ты так рано встал? – притворно удивленным голосом спросила Дунья.

Хасар не торопился отвечать, закрыл книгу, положил ее рядом с собой и только после этого полуобернулся в сторону Дуньи и пристально посмотрел на нее. Дунья увидела, что лицо мужа потемнело и выглядело очень усталым. С ним и раньше случалось быть таким уставшим. Во время службы в Германии он уходил на учения, длившиеся по нескольку дней, и оттуда возвращался вот с таким же изможденным лицом. Дунья, забыв обо всем на свете и весело проведя время в компании коллег, не догадывалась, что Хасар провел без сна всю ночь, размышляя о сложившейся в семье обстановке. Тяжелые думы не дали ему уснуть. Хасару казалось, что с тех пор, как Дунья начала работать, она сильно изменилась и стала другим человеком. Растущее между ними отчуждение пугало его ожиданием какой– то непредсказуемой беды.

Хасар встал с места, подошел к Дунье вплотную и внимательно посмотрел на нее, всем своим видом демонстрируя недовольство.

– Что, Дунья, ты теперь всегда так будешь вести себя?

Дунья, едва державшаяся на ногах, понимала, о чем идет речь, но притворилась, что ничего не понимает, ладонями прогладила щеки. Ее насторожило поведение Хасара, никогда прежде она не замечала за ним агрессии.

Вечеринка получилась такой интересной, такой увлекательной, что за весь вечер Дунья ни разу не вспомнила ни о муже, ни о доме. С головой уйдя в игру слов и взглядов и получая от этого удовольствие, она забыла обо всем на свете. Мобильники были отключены, чтобы они не звонили в неурочный час и не отвлекали от веселья. Видно, хорошо они там погуляли, потому что вся одежда некурящей Дунья и пропиталась запахами табачного дыма и алкоголя, и даже казалось, этот горький запах исходит от ее тела. Короче, Дунья источала запахи, которые особенно остро ощущаются там, где не курят и не пьют.

Не зная, что ответить Хасару, она сделала вид, что не понимает, о чем речь, склонила голову набок и слегка пожала плечами.

Хасар не стал больше ждать ее ответа, оделся, взял сумку, с которой всегда ходил на работу, и вышел из дома.

Дунья еще немного постояла в прихожей, прикрыв сонные глаза, потом широко зевнула и отправилась в спальню. Только теперь она увидела, что постель, которую она заправляла вчера утром, осталась нетронутой.

Поняла, что Хасар так и не ложился и всю ночь прождал ее.

* * *

В последние пять-шесть месяцев на Хасара навалились неожиданные заботы и переживания. Больше всего его беспокоило то, что обстановка накалялась, что все, за что он брался, валилось у него из рук и выходило наоборот. В эти дни он испытывал непонятные чувства, словно человек, заблудившийся и не знающий обратной дороги, попавший в незнакомые места. Ему не нравилась работа Дуньи, он видел, как она меняется на глазах, и очень из-за этого переживал. Пусть эти перемены в жене не такие страшные, пусть они маленькие, но он-то все видит, все замечает! Его ненаглядная жена, его любимая женщина на его собственных глазах втягивалась в непонятную историю, называя ее бизнесом, голову потеряла и постепенно превращалась в другого человека. Еще одной причиной его переживаний были натянутые отношения с начальником госпиталя. Хасар чувствовал, что начальник госпиталя ищет повод, чтобы избавиться от него, и не упускает ни малейшей возможности, чтобы не задеть его, не уколоть больнее. Но тогда Хасар еще толком не догадывался, что начальник госпиталя, развернув собственный бизнес на больных солдатах и поняв, какую выгоду можно из него извлекать, ни за что не захочет понять его, а тем более найти с ним общий язык.

Эти холодные отношения с начальством не дали Хасару возможности порадоваться и насладиться результатами удачно проведенной дяде-фронтовику операции.

Поначалу он очень боялся, что операция может пройти неудачно, что он не сможет помочь своему дяде и облегчить его страдания. И тогда получится, что он собственными руками добил человека, которого не смогла убить вражеская пуля, и тогда он всю оставшуюся жизнь будет винить себя в этом, не говоря уже о том, как ему после этого смотреть в глаза родным.

Эти переживания оказались напрасными, Хасар

блестяще провел операцию и был счастлив, что ему удалось вырвать дядю из цепких лап смерти и с вернуть к жизни.

Хасар не того боялся, что ему придется доставать пулю из груди дяди, он боялся, что пуля могла заплесневеть в теле дяди, и эта плесень, проникнув в кровь, могла вызвать другую опасность, во время операций подобного рода и такое случалось. Но на счастье во время операции удалось избежать всех этих побочных явлений, и теперь рана заживала и постепенно затягивалась. Конечно, он знал, что в этом вопросе ему здорово помог настрой самого дяди, который не поддавался унынию и верил в успех операции.

… На следующий день после операции, придя в себя, дядя увидел сидящую возле его кровати жену и сделал ей знак, чтобы она подставила ему ухо. Жена подумала, что он хочет попросить воды или еще чего-то, и склонилась над дедом. Старик, едва шевеля губами, прошептал:

– Жена, племянник долго рылся внутри меня, пока искал моего «немца», так что, похоже, он много чего лишнего оттуда убрал. Ты, давай, пощупай меня, проверь, твое-то хоть осталось на месте?

Женщина, не ожидавшая от мужа, находившегося на грани смерти, такой шутки, возмутилась:

– Восемьдесят лет прожил, а ума не нажил, боюсь, что теперь и не наживешь! – ругалась она, но в душе радовалась, что ее дед даже в таком тяжелом состоянии не падает духом.

И хотя старик сказал эти слова шепотом, их услышал больной с соседней койки, а затем узнали и остальные больные.

Когда лежишь в палате, пропахшей лекарствами, среди этих надоевших больничных стен, такие шутки дорогого стоят.

Теперь и медсестра, по нескольку раз в день заходившая в палату, чтобы сделать уколы и перевязки, справиться о состоянии больных, при виде старика, пряча улыбку, опускала голову, давая понять, что она тоже слышала об этой шутке.

И из соседних палат приползали больные, чтобы увидеть этого старого шутника, бросали на него таинственные взгляды.

И лишь начальник госпиталя, прослышав об этой шутке старого солдата, сделал из нее совсем другой вывод. В один из дней, во время обхода больных, он, даже не поинтересовавшись состоянием деда, как это делал обычно, с холодным лицом коротко бросил на ходу: «Если он в состоянии шутить, значит, старик чувствует себя хорошо, в ближайшие дни готовьте его к выписке!»

Старик, не знавший об отношениях своего племянника с начальником, был поражен тем, как этот человек при виде его начинал кривить рот и совершать неприличные действия, не подобающие его чину. Он бросил эту фразу в надежде на то, что находившийся вместе с ним во время обхода Хасар придет к нему на поклон и попросит: о продлении срока лечения.

В тот день Хасар навестил дядю еще раз, чтобы справиться о его состоянии, и тогда старик выказал ему свое недовольство: «Племянник, я не понял, что означают слова твоего начальника, сказанные сегодня утром?» Осматривая рану больного, Хасар ответил:

– Дядя, сколько времени потребуется для вашего лечения, столько и будем мы вас тут лечить. Мы лучше знаем, что надо больному. Пусть кто угодно и что угодно говорит, мы всегда поступали по-своему и так будет и впредь. Так что можете быть абсолютно спокойны! – Хасар дал понять дяде, что он сумеет его защитить и никому не даст в обиду.

* * *

В день выписки дяди из госпиталя Хасар вылетел утренним рейсом в Мары. Оттуда пришло сообщение, что в Иолотани в десантной части молодой командир совершил неудачный прыжок и получил серьезную травму, что он нетранспортабелен, поэтому его невозможно везти ни в Мары, ни в Ашхабад, поэтому обратились за помощью в военный госпиталь, где работали опытные хирурги.

В аэропорту его поджидала машина, на которой он срочно выехал в Иолотанскую больницу.

Выйдя из машины возле больницы, Хасар увидел статного мужчину – командира полка в чине подполковника, лет 50, который нервно прохаживался по двору и курил одну сигарету за другой. Он был одним из тех, кто с нетерпением ожидал прибытия столичного врача. Как только Хасар вышел из машины, устремившийся ему навстречу офицер увидел перед собой старшего по чину офицера и по-военному отдал честь, поднеся руку к виску. Затем подал руку.

– Как долетели? – для приличия спросил он, но всем своим видом молил врача о помощи. Вместо ответа Хасар молча кивнул головой, он видел, как волнуется командир, но в тот момент о причинах его беспокойства не догадывался. Узнал о них лишь после рассказа его адъютанта, услужливо распахнувшего перед ним дверь в отделение.

– Товарищ полковник, парень, которому вы приехали помогать, сын встретившегося вам у входа подполковника, причем, его единственный сын, – подчеркнул он.

В голосе парня тоже звучала мольба: «Доктор, сделайте все, что можете, помогите нам!»

Хасар не служил в десантных войсках. Но в какой-то степени ему был знаком род их деятельности. В советское время это были малочисленные войска, и считались они элитными. В них брали только самых достойных и смелых парней.

… В 1968 году, когда встал вопрос о подавлении так называемого чешского мятежа, десантники во главе со своим легендарным командиром генералом Маргеловым такой «фокус» показали, что ни иностранные государства, ни сами чехи не поняли, что же произошло.

… Поздно вечером с военного аэродрома Калининграда один за другим в воздух поднялись девять истребителей и десантники 97-й гвардейской дивизии журавлиным клином выстроились за самолетом, летевшим из Парижа в Прагу, обманули воздушные службы чешских военных, вынырнули совершенно в неожиданном месте и вызвали у противника растерянность и смятение.

Не успел сесть парижский самолет, а десантники белыми пятнами рассыпались в воздухе, и пошли вниз, накрыв небо над Прагой своими белыми парашютами.

Растерявшийся при виде атаки десантников руководитель Чехословакии Дубчек уже через два часа летел на специальном самолете в Москву на поклон к Брежневу…

Когда лейтенант Сексенбаев со своими десантниками захватил здание правительства, Дубчек в своем кабинете проводил совещание со своим окружением…

В ту пору Хасар был одним из военных врачей, прибывших в Прагу на пятнадцатый день после взятия города для оказания помощи пострадавшим. Проезжая на машине по городским улицам Праги, он видел вывешенные на многих домах плакаты: «Прочь, разбойники генерала Маргелова!»

По тому, как важничали эти самодовольные десантники, знал он и о том, что они стараются соответствовать тем представлениям о себе, какие выведены в их песне:

Туда, куда не смогут танки пробраться,

Туда, куда не сможет пуля долететь,

Туда, где другие в бою не смогут победить,

Десантника запустите – любого одолеет он врага!

Узнав, что он прибыл в десантную часть, Хасар вспомнил этот куплет из песни, оставшийся в памяти с тех давних времен.

Осмотрев юношу-десантника, чей парашют при прыжке не раскрылся, Хасар сразу же понял, что как врач ничем не сможет ему помочь. Он еще не закончил осмотр, как юноша, пошевелив губами, словно желая что-то сказать, ушел из жизни. Не так давно этот юноша окончил Рязанское высшее военное десантное училище имени генерала Маргелова и пару лет назад поступил на службу в полк своего отца. Он женился всего год назад. Думая о юноше, Хасар невольно сравнивал его со своим сыном Арсланом.

Арслан с детства мечтал стать военным, как и его отец, и впоследствии стал военным летчиком.

Может, и этот юноша решил пойти по стопам отца и избрал судьбу военного человека.

Лейтенант, встречавший Хасара, направлялся вместе с ним к машине, чтобы отвезти его в Марыйский аэропорт и проводить. Вдруг он заметил бегущую в их сторону женщину в белом халате, она бурно жестикулировала и что-то выкрикивала. А бежала она со стороны двухэтажного корпуса, на котором крупными буквами выведено «Роддом». При виде ее адъютант командира лейтенант замедлил шаг, подумав, что опять случилась беда. «Неужели и с ней что-то случилось?»– беспокойно подумал он, остановился, как вкопанный, и буквально замер на месте.

В тот момент, когда молодого десантника привезли в больницу, у его беременной жены начались схватки, ее пришлось везти в роддом. Но когда юноша-десантник скончался, его мать, до того бегавшая между отделениями больницы, рыдая, упала на тело сына и осталась рядом с ним. Спешащая к ним женщина заставила лейтенанта остановиться и в ужасе думать, что с роженицей что-то случилось.

Подбежав ближе, женщина радостно улыбнулась.

– Бушлук*, скажи полковнику, что у него родился внук! Три кило девятьсот грамм весит – богатырь!

От охватившей его радости, да еще в такой момент, лейтенант неожиданно выронил из рук чемоданчик Хасара, а потом крепко обнял женщину в белом халате и, сотрясаясь всем телом, зарыдал.

– О, Аллах, неужели Ты вернул Азатджана?!.

Он торопливо попрощался с Хасаром возле машины и побежал следом за толпой, которая уносила из больницы домой тело юноши-десантника. Верил, что радостная весть станет для его командира утешением.

Из Мары Хасар вернулся без настроения. Перед его глазами все еще стоял двадцатитрехлетний юный лейтенант.

На собственном примере он хорошо знал, как вырастают вот такие военные парни.

Как и в древности, защита Родины была достойнейшим занятием, а с тех пор, как Туркменистан стал независимым государством, профессия защитника Отечества снова вернулась в жизнь туркмен.

Его сын Арслан с детства был влюблен в военную форму своего отца, завидовал ему и мечтал стать таким же, как отец, достойным уважения военнослужащим. Еще ребенком Арслан любил надевать на себя отцовскую фуражку и красоваться в ней перед зеркалом, гордо отдавать честь… Хасар все это очень хорошо помнит.

Может, поэтому он так остро воспринял смерть молодого офицера, хотя, как врач, на своем веку повидал немало смертей.

А в Ашхабаде его ждала очередная ловушка начальника госпиталя. По мнению начальника, уж на этот-то раз Хасар непременно угодит в капкан, и тогда все встанет на свои места, как он того хотел.

В тот день, когда Хасар срочно улетел в Мары, завхоз, проводивший в его кабинете учет имущества, принес в кабинет начальника белый носовой платок: «Вот это наши ребята нашли в кабинете врача Мамметханова». В уголке платка обнаружили узелок, в котором было спрятано 200 долларов. Это был тот самый платок, который Хасар видел в руках старика, пришедшего просить прооперировать внука. Тот, видно, не решился в открытую дать взятку и решил оставить платок на столе в надежде, что Хасар потом найдет его и возьмет деньги себе. Помнится, Хасар наткнулся на этот платок, подумал тогда, что расстроенный старик забыл его на столе, но не придал этому никакого значения. А потом и вовсе забыл о нем.

Начальник госпиталя тогда сам посоветовал старику поступить именно так, пообещав освободить его внука от воинской службы, если ему будет сделана операция. Заметив, что Хасар стал более внимательно относиться к юноше, начальник поверил, что это результат взятки, которую ему дал старик. С удовлетворением вспомнил деда, который любил повторять слова Сталина: «Нет людей, которые бы не брали взяток, а если не берут, то в том виновата не взятка, а ее размер».