Жаворонок

8

Велика сила магии, исходящая от успеха. Многотысячная толпа встречает Жанну в московском аэропорту, когда в теплый, по-настоящему солнечный, яркий день, чуть прищурясь, спускается она из самолета, прибывшего в столицу. Это совершенно обычный гражданский, ничем не выдающийся рейс. Москвичей никто не извещал специально о ее прибытии, никто не организовывал демонстрации по учреждениям и предприятиям, не было никаких сообщений по радио или в газетах. Но как от искры, выроненной средь сухостоя, идет потом на тысячи километров ревущий огонь, так, размахивая цветами и флагами, рокочет людское море при виде «Девы из Севастополя». И хотя среди множества флагов, собранных перед ней, в большинстве полощатся огненно-кумачовые, с серпом и молотом, дело, разумеется, не в раскраске быстро линяющих тканей. Дело – в порыве, с которым они сливаются в единое целое. Несть в этом порыве ни еллина, ни иудея. Плотный военный оркестр исполняет почему-то «На сопках Маньчжурии», блистают линзы фотографов, змеиными головами тянутся за ограждение микрофоны, сразу четыре неторопливых телевизионных камеры поглощают кромешным нутром подробности ликования. «Се-вас-то-поль!..» – скандирует группа юношей в кожаных куртках с елочными нашивками на рукавах. А стоит растерянной Жанне замедлить шаг и нерешительно поднять руку в приветствии, как толпа сметает хлипкие барьерчики ограждения и отбрасывает ее обратно к залу прибытия. Трещат ребра, пятятся верх по ступенькам испуганные пассажиры. Срочно вызванному наряду милиции приходится, точно буром, высверливать путь в служебные помещения. Наружу Жанну выводят через коридорчик для служащих аэропорта. К счастью, машина с двумя охранниками уже ждет ее неподалеку от здания, и всклокоченный Кармазанов уже открывает дверцу и машет рукой, и уже расчищает им выезд мешковатый патрульный.

Это уже похоже на истинное признание. Совсем иначе ступает теперь она под душноватые своды кремлевских апартаментов. Власть, липнущая здесь к стенам росписью и позолотой, больше не пугает ее. Она словно не замечает вокруг себя торжественного убранства: роскошных зеркал, лакированного паркета, темноватых картин, объемистой многосвечевой люстры. Ее это как будто вообще не касается. С поразительным равнодушием, которое даже можно счесть напускным, относится она ко вниманию тех, кого ранее знала лишь по газетам и телевидению. А вниманием Жанна в этот период не обделена. В первые же две недели после триумфального возвращения из Севастополя ее последовательно принимает сначала министр внутренних дел, якобы для ознакомления с критической ситуацией на юге России, затем – один из так называемых «молодых реформаторов», призванных к управлению, чтобы дать толчок ходу реформ, затем секретарь Совета безопасности президента, неожиданно озаботившийся судьбой соотечественников за рубежом, и наконец как итог Жанна имеет громадную, двухчасовую беседу с премьер-министром. Вот, куда она поднялась из обморока крапивного города.

Правда, все встречи эти носят характер неофициальных. Ни правительство новой России, ни президент, ни парламент, разумеется, не могут признать, что имеют пусть отдаленное отношение к событиям в Севастополе. Международное сообщество этого не поймет. Это будет рассматриваться как вмешательства во внутренние дела соседнего государства. Уже и так официозные киевские газеты пишут о «руке Москвы», которая чувствуется за кулисами инцидента, об «имперских замашках», о «диктатуре сильного над более слабым», о «давлении на границах» и о «ползучей российской агрессии» против соседей. Резких движений в такой ситуации делать нельзя. Последствия их для России могут быть весьма неприятными. И потому ничего конкретного на этих встречах не сказано. Высшие правительственные чины пока прислушиваются, присматриваются, принюхиваются, оценивают первое впечатление; выводы их неопределенны, а о перспективах сотрудничества они говорят в крайне расплывчатых формулировках. Сухого остатка нет. Обе стороны, вероятно, испытывают сильное разочарование. Жанна – потому что не видит реальной заинтересованности в себе: все-таки она принесла России крупнейшую военно-морскую базу и теперь вправе рассчитывать на нечто большее, чем казуистические отговорки. Чины же правительства, хорошо понимающие, что есть власть, в свою очередь видят лишь взбалмошную девицу, считающую себя мессией, вчерашнюю школьницу, делающую просто шизофренические заявления: например, что она, ни много ни мало, «призвана возродить Россию». Они, исподволь подготавливающие интеграцию республик бывшего СССР и добившиеся на этом пути некоторых результатов: таможенного договора, скажем, открытых границ, согласования законов о гражданстве и правах человека, сумевшие сохранить на территориях отдельных республик российские военные базы, что немаловажно, учитывая потерю ранее незыблемых рубежей, догадавшиеся привязать к себе экономику некоторых партнеров по СНГ поставками дешевых энергоносителей, теперь элементарно встревожены, слушая Жанну. Их многолетний и весьма выгодный труд может пойти прахом, рассыпаться в пыль из-за действий какой-то полоумной девицы. Тем более, что все не так просто, как может показаться при поверхностном взгляде.

Россия сейчас действительно готова к приходу мессии. Горьки звезды национального унижения и тревожен гул продвигающейся на Восток военной техники НАТО. Что бы ни говорили о репрессивной системе, созданной коммунистами, но Советский Союз был в истории человечества поистине уникальным образованием. Обществом без национальной вражды и без трагических религиозных противоречий. На колоссальном пространстве от Камчатки до Бреста, от полярной тундры до пустынь Средней Азии, каждый человек, где бы он ни родился и на каком бы языке с детства не говорил, чувствовал себя гражданином единой вселенной. Он везде был у себя дома, и везде его дом был крепок и абсолютно надежен. Перестройка должна была раздвинуть эту вселенную еще больше, демократия – вывести государство в ряд сильных и процветающих стран. А вместо этого – потери территорий, населенных миллионами человек, уродливая колючка границ, враждебность вчерашних друзей. Не вселенная, а тесная комнатка в коммунальной квартире, не свободная экономика, а нищета и криминальный грабеж, не величественная держава, а сырьевая колония, распродающая остатки нефти и газа. Почти каждый бывший гражданин советского государства растерян и оскорблен. У него под сладкие обещания отняли родину, подсунув взамен нечто иное. Никакими политически руладами не заглушить этой тоски. Потерявший свой дом будет вспоминать о нем всю свою жизнь. Мир жесток, и нет прав у того, кто слаб и растерян. Духота в стране ощущается почти физически. Кредит доверия к нынешней беспомощной власти исчерпан. В преобразования, в выход из тупика уже никто не верит. Кулак президента, сжимаемый перед мониторами, тычет по воздуху. Россия начинает примиряться с участью второразрядного государства. Апатия пронизывает все слои общества. Поражение следует за поражением. Один удар за другим. Просвета не видно, и гниловатый туман затягивает будущее и настоящее.

И потому, будто молния, ошеломляет страну известие, что какая-то девушка из крохотного провинциального городка, не рассчитывая ни на президента, ни на правительство, ни на парламент, не спрашивая ни у кого разрешения и пренебрегая сотней опасностей, практически в одиночку отправилась в уже забытый политиками Севастополь и, как некогда другая Дева, двинувшаяся на Орлеан, совершила чудо и освободила его для России.

Это и в самом деле похоже на чудо. После десяти лет развала, упадка, экономических катастроф, политических потрясений, путчей, феодальной раздробленности, после идиотской беспомощности и удручающей нищеты Россия, списанная уже со счетов мировыми державами, вдруг наносит удар, которого от нее никто не ждал. Одним движением меняет она расстановку сил на территории СНГ: почти везде есть многочисленное русское население, ущемленное, как правило, в гражданских правах после раздела СССР, и почти каждой республике грозит теперь участь Киева. Впечатление это производит ошеломляющее. Призрак «агрессии изнутри» встает перед президентами ближних стран. Колеблется под ногами почва, и плывут границы, не раз перекраивавшиеся в советские времена. Горделивый национальный суверенитет тает, как снег под солнцем.

Последствия изменившейся ситуации сказываются немедленно. Президент Казахстана, только что перенесший столицу республики из Алма-Аты в новую Астану, именно для того, чтобы утвердиться в Северных населенных в основном русским этносом регионах, кстати, как и Крым, когда-то переданных Казахстану одним росчерком авторучки на заседании Политбюро, первый официально заявляет, что в обновленном демократическом Казахстане русские – это не просто гости, что, согласно восточным традициям, уже достаточно почитаемый статус, но – хозяева, местные жители и полностью равноправные граждане. Не случайно русский язык объявлен в республике вторым государственным, это сознательная политика, и она будет продолжена. После чего встречается с лидерами русскоязычных общин, выслушивает их пожелания и образует Русский совет, глава которого имеет право прямого обращения к президенту. К этому жесту мгновенно присоединяются лидеры Киргизии и Узбекистана. «Русские здесь – у себя дома», торжественно объявляют они на заседаниях кабинетов министров. А в подтверждение этих слов закладывается памятник Вечной дружбы в Ташкенте. Туркмен-баши объявляет о льготах для русских специалистов в Туркмении, Баку неожиданно вспоминает о вкладе русских переселенцев в науку и промышленность Азербайджана, президент Грузии вдруг благосклонно отзывается о Георгиевском трактате, а Молдавия, только что называвшая отколовшихся приднестровцев мятежниками, внезапно оказывается согласной почти на все их требования, президент республики срочно вылетает в Тирасполь, и под звон бокалов там начинаются переговоры, долженствующие положить конец братоубийственному противостоянию.

Любопытна реакция стран Прибалтики. С самого начала относившиеся к России с демонстративной враждебностью, отвернувшиеся от нее и подчеркивавшие по каждому случаю свою «европейскость», ныне они как будто стараются опередить друг друга. И если Литва, где русскоязычное население составляет очевидное меньшинство, потому, вероятно, и получившее одинаковые права с коренными литовцами, ограничивается ликующим указанием на этот факт своей национальной политики, то президент Эстонии, где русские поставлены в положение граждан второго сорта, буквально сквозь скрежет зубовный признает на спешно собранном совещании в Таллине, что в законах о натурализации имеется ряд положений, противоречащих международным нормам, что в самом процессе натурализации содержатся неоправданные ограничения для «неграждан», что крен в сторону радикального национализма недопустим и необходимы срочные меры, чтобы выправить положение. А министр образования Латвийской республики, запретивший недавно открытие в Риге филиала Московского университета под предлогом того, что в Латвии «не предусмотрено образование университетского типа на русском языке», теперь нервно и с несвойственной прибалтам поспешностью объясняет, что его неправильно поняли; речь, оказывается, идет об элементарной координации: зачем открывать филиал, если уже планируется создание государственного Русского университета. Министерство образования Латвии эту идею всемерно поддерживает. Паника звучит в голосе тщательно одетого европейца, «вспомнившего» вдруг русский язык и к негодованию патриотов заговорившего на нем перед телекамерами.

Причем, пробуждение «русского» самосознания – явно не самое страшное для национальных правительственных элит. Гораздо хуже, что вновь обретают достоинство и коренные народы. На петиции об образовании Русского университета стоят многочисленные подписи латышей, в Ташкенте заявила о себе Группа Союза, организованная в большинстве из представителей узбекской интеллигенции, вопрос о решительной интеграции поднят в молдавском парламенте (тогда и не нужно будет мучаться из-за Приднестровья), а в Армении, традиционно испытывающей симпатию к русским, разворачивается кампания за присоединение к объединительной декларации Белоруссии и России. Словно заново пробуждаются те народы, что когда-то с гордостью именовали себя советскими. Семьдесят пять лет интернациональной общности не прошли бесследно. На всех лежит отблеск свершающегося. Тяга к утраченному единству тревожным гулом отзывается во многих республиках.

Это серьезное предупреждение всему западному истеблишменту. Нельзя бесконечно испытывать терпение нации и государства. Нельзя требовать одних только уступок, ничего не давая взамен. Даже кошка, если загнать ее в угол, превращается в опасного зверя. Нечто подобное, по-видимому, и происходит с Россиейоссией.Россиейроорорпро. Мощный голос народа заставляет прислушиваться к себе и, как ледяная вода, приводит в чувство. Европа вздрагивает. Русская тема вновь становится популярной на Западе. Вовсе не случайно указывает на Россию Бертран Милле в своей ставшей бестселлером книге «Войны грядущего». Суть его серьезно аргументированной концепции заключается в том, что военные столкновение близящегося XXI века будут, скорее всего, вызываться не столько политикой или идеологией, сколько разницей мировых культур, уже оформившихся организационно. Существующие сейчас «экономические разломы» могут стать фронтовыми, а глобальное противоречие будет проходить по линии «Запад – не Запад». Причем, собственно «Запад», окажется, вероятно, в крайне невыгодной ситуации. Он предстанет, скорее всего, лишь защищающейся стороной, неуклонно откатывающейся под ударами «драконов» и «тигров». Уже сейчас в лидеры мировой экономики вышли Япония и Китай. А в ближайшее время к ним, видимо, добавится Индия. Запад постепенно утрачивает традиционные сферы влияния. Его значительное военное превосходство, увы, не вечно. Оно подорвано созданием в ряде восточных стран новейших систем оружия. А если в борьбу за будущее мировое господство включится арабский мир, где антизападная ориентация давно стала частью сознания, то «классический Запад» довольно быстро превратится в анклав, индустриально отсталый и замкнутый национальными территориями. В новом мире он может предстать «культурой без будущего», некой «музейной цивилизацией», имеющей смысл лишь как феномен истории. И здесь роль России может оказаться принципиальной. Именно Россия способна склонить куда-либо чашу весов…

Вот какой луч политических интересов высветил Жанну в лето от Рождества Христова на исходе тысячелетия. И хотя вряд ли кто-нибудь из встречающих ее на московском аэродроме в тот момент помышляет о кризисе несовместимых культур, о разломах цивилизаций и будущем военном противостоянии, однако свет Божий, вспыхнувший над Россией, чувствуют почти все. Популярность Жанны в эти знойные московские месяцы невероятна. Она всем нужна, и все хотят ее видеть. Лидеры политических партий оспаривают друг у друга возможность встретиться с ней, бесчисленные газеты и еженедельники обращаются с просьбами дать хотя бы крошечное интервью, телевидение одолевает ее предложениями выступить в каком-нибудь политическом шоу, поступают бесчисленные приглашения – на презентации, встречи, открытия, конференции. «Союз бывших граждан СССР» избирает ее в почетный президиум, «Общество помощи вынужденным переселенцам» умоляет спасти беженцев из республик, некое «Православное братство» тискает ее портреты в своих брошюрках; писатели посылают ей книги, журналисты – статьи, два модных эстрадных певца уже исполняют шлягеры, посвященные Жанне, и даже внеочередной Конгресс фантастов России, в лице его председателя, Николая Ютанова, вручает ей премию – «За осуществление самой фантастической идеи нашего времени». Именно так сказано в решение жюри Конгресса.

Формально Жанна занимает свою прежнюю должность, но разумеется, теперь никто не требует от нее бегать с бессмысленными бумажками. Напротив, ей выделяют крохотный кабинетик в конце коридора, и посетитель видит сперва одного из братьев Степано, который окидывает каждого волчьим взглядом, затем проходит в маленькую приемную, где ждет, сколько нужно, и лишь потом через предбанничек проникает в собственно кабинет: стол, два стула и туша мрачноватого сейфа. Плотные шторы, свет круглой лампы обескураживают посетителя. А когда тот, перебарывая смущение, начинает различать что-то во мраке, он замечает синее, почти черное платье, из которого устремлена беззащитная шея, бледное выстиранное лицо, подрагивающие от напряжения глазные яблоки, и такие светлые бесплотные губы, кои могут, как думает каждый, лишь возносить к небу молитвы. Призраками вздымаются за спиной Жанны Севастопольские бастионы, и волшебный блеск южных морей, кажется, одевает ее зыбким сиянием.

Впрочем, это уже из легенд, созданных задним числом. Однако Жанна действительно стала теперь совсем другим человеком. Нет больше девочки, плачущей под дождем в промозглой осенней Москве, есть – Иоанна, Дева, исполненная таинственного предназначения. Будто невидимая энергия пронизывает посетителя: чуден летящий голос и внятен до последнего вздоха смысл сказанного, странный небесный звон появляется в сердце, и любой, кто приходит, уверен, что внемлет чему-то особенному. В руках Жанны сила, и эта сила – вера в нее рядовых россиян. Это грозная сила, с которой можно преодолеть любые препятствия. Правда, она уже понимает, насколько эта сила недолговечна. Ничего нет обманчивее, чем самое восторженное преклонение. Потому что при первой же неудаче оно испарится, как сладковатый эфир. Ни следа не останется от прежде бурных восторгов. Любовь обернется разочарованием, разочарование – ненавистью. И вчерашний кумир будет беспощадно отринут. Жанна, насколько можно судить, об этом догадывается. Но пока и удача, и счастье полностью на ее стороне, солнце светит именно там, где она осторожно ступает, призрачные небесные колокола звучат именно для нее, и когда она все в том же простом синем платье появляется на официальном приеме и, как равная среди равных, беседует с маршалами и министрами, это уже никому не кажется удивительным, это воспринимается всеми как должное, как закон, как знамение, как знак того, чему в скорости быть.

Но если Жанна только еще догадывается о непрочности своего положения, об изменчивости признания и зыбкости славы, которая есть просто дым, то Д. Н. Кармазанов, в отличие от нее, точно знает, что все нынешние их успехи – не более, чем иллюзия. Слишком давно он занимается политическим менеджментом и слишком много видел людей, ушедших в политическое небытие. Он знает, что самое сложное тут – это овеществить миражи, овладеть обманчивой силой, которая, как пар, движет поршни. Причем он знает также, что решающим здесь является фактор времени: чем дольше ждешь, тем ниже температура рабочей среды, и если пропустить момент, когда давление в ситуации максимально, может случиться так, что энергии просто не хватит для последующего движения. Это – жестокий закон, Кармазанов уже сталкивался с ним на практике.

Кстати, положение самого Кармазанова тоже весьма двусмысленное. Феерическая победа Жанны – одновременно и его достижение. Именно он открыл эту девушку и пристроил ее к тараканьим бегам, именно он научил ее тупости власти и мудрости подчинения и, конечно, именно Кармазанов, этот сумасшедший кузнечик, отстоял ее в самые трудные дни «Севастопольской обороны». Это – его заслуга, его личный вклад в дело победы. Менеджерский авторитет Кармазанова укрепился, фамилия прозвучала там, где должна была прозвучать. Он еще не получил собственно административного подтверждения нынешнего своего статуса, но по тем контактам, которые у него теперь есть, по головокружительной близости к власти и сотне других верных примет, и ему и всем остальным вполне очевидно, что конкретное должностное назначение не за горами. Людей, подобных ему, не так уж и много. Главное – не продешевить, отдав рубль за копейку. То есть, в этом отношении все складывается превосходно. Но с другой стороны, он точно идет по жердочке над бездонным провалом, потому что новая политическая фигура никому не нужна. Требуется не просто мессия, но – мессия, предсказуемый и управляемый. Требуется мессия, делающий лишь то, что надо в данный момент. Собственно мессианство слишком опасно для конкретных политиков, и от Кармазанова при сложившихся обстоятельствах ждут одного – чтобы он придал этой новой силе нужную конфигураци, чтобы он направил ее и контролировал, какие бы трудности не возникали, и чтобы именно он взял поводья, если лошади понесут. Вот что ждут от него сейчас прежде всего. Никому и голову не приходит, что Жанна может иметь какие-то свои интересы. Она – инструмент, она – лишь орудие в крепких и надежных руках. Это общая точка зрения, и, кстати, это точка зрения самого Кармазанова.

Коллизия возникает сразу же после возвращения из Севастополя. Ситуация требует, чтоб Жанна сделала несколько политических заявлений, показалась бы на телеэкране со вполне определенными персонажами, ясно и по возможности резко отмежевалась от «патриотической» оппозиции. Это плата за помощь, которую им оказали во время «Севастопольской обороны». И одновременно – аванс, демонстрирующий ее лояльность и готовность к сотрудничеству. Ничего особенного, обычная закулисная практика. Кармазанов не видит в намечаемой акции никаких затруднений. Подумаешь – выступить, отбарабанить в эфир заранее написанный текст. Ерунда, с этим справится даже семилетний ребенок. Однако тут Жанна преподносит сюрприз, которого он не ждал. С ледяным высокомерным спокойствием заявляет она ему, что ни в какие союзы с людьми, развалившими великое государство, вступать не намерена; существуют в жизни понятия, которыми не торгуют, потому что тогда жизнь утрачивает всякую ценность и смысл. Если же эти люди действительно ощущают свою вину за содеянное, если они раскаиваются и припадок политического безумия миновал, они могут открыто сказать об этом в средствах массовой информации. Признание личной вины – путь ее искупления. Замазывание ошибок опасно, оно приводит к новым ошибкам.

Кармазанова эти ее интонации попросту ошарашивают. У него и мысли не возникало, что здесь, где он – царь и бог, возможны какие-то возражения. В первый момент он, видимо, даже не понимает, о чем идет речь. Можно представить себе, как он хлопает ртом, будто рыба, вытащенная на сушу. У него не хватает слов, и скрюченные костистые пальцы царапают воздух. Закружилась голова у вчерашней десятиклассницы? Возомнила себя политиком, а не тряпичной марионеткой?

Его желчное раздражение тем сильней, что как раз незадолго до этого Жанна фактически сорвала некие важные переговоры. Миссия отца Варсонофия, по-видимому, не пропала втуне. Выводы из его доклада в конце концов были сделаны. Мы почти ничего не знаем об этой мелькнувшей за кадром таинственной встрече, церковь охраняет свои секреты не хуже некоторых спецслужб, и однако по многим косвенным данным, в частности, приведенным в книге К. Магноса «Война с Иисусом», можно предполагать, что здесь осторожно затрагивалась тема сотрудничества. Ничего удивительного в этом, конечно, нет. Кризис русского православия стал в последние годы вполне очевиден. Огосударствляющаяся церковь России утрачивает пассионарность, и ее теснят протестантские миссионеры, хлынувшие сюда со всего мира. Нечего противопоставить их профессиональной энергии. Церкви необходима личность, способная всколыхнуть сердца. Необходимо чудо, которое коснулось бы каждого россиянина. Требуется сиянии благодати – распределяемой, разумеется, только с санкции РПЦ. Ситуация даже для непросвещенного взгляда критическая. И обеспокоенные иерархи уже на этих предварительных переговорах дают понять, что, конечно, и речи не может быть ни о каком официальном благословении Жанны, здесь даже намеки опасны и вызовут опровержение религиозных верхов, но вот благожелательное отношение к подвижничеству вполне возможно. Позитивный нейтралитет; естественно, при соблюдении определенных условий. А для понимающего человека это кое-что значит.

Для Кармазанова это действительно кое-что значит. Поддержка церкви в данный момент им очень желательна. Она превращает их в силу, обладающую определенной доктринальной природой. Стихия организуется, возникает прочный и надежный фундамент. От Жанны в такой ситуации требуется совсем немного: только помалкивать и умно кивать, когда к ней обращаются. Более от нее никому ничего не нужно. Кармазанов искренне убежден, что так именно и произойдет. Ведь до сих пор Жанна не проявляла политической самостоятельности. И вдруг с изумлением, близким к панике, слышит он, как Жанна ответствует, что обязательства, изложенные иерархами, слишком неопределенны: давайте от слов к делу, что именно вы предлагаете? А дальше, практически без перехода: что для нее лично нет разницы между конфессиями. Бог един, и безразлично, откуда восходит к нему молитва: из православного храма, из синагоги, из пагоды, из мечети. Вряд ли Он обращает внимание на подобные мелочи. Кармазанов просто не успевает вмешаться в ее самоуверенный монолог. А когда он приходит в себя и прерывает его резким взмахом руки, момент упущен, исправлять что-либо уже поздно. Слово сказано, слово было у Бога, и оно было – Бог. Иерархи, как можно понять, не опускаются до подобных дискуссий. Строгие лица их утрачивают человеческие черты, монашеские одеяния выглядят непробиваемыми доспехами, а тяжелое серебро на крестах – ярким и недоступным. Оно будто защищает их от прорезавшегося соблазна. Скрипучими вежливыми голосами сказаны еще несколько фраз, и переговоры заканчиваются, так фактически и не начавшись.

Вот почему ярость Кармазанова беспредельна. С гневом он заявляет, что Жанна обязана выполнять все его указания. В конце концов, должна же быть элементарная благодарность! Он ее породил, и он же, если потребуется, вышвырнет ее, как котенка. Никакой самодеятельности он более не потерпит! Что она вообще стала воображать о себе? Если не нравится, ради бога, выкатывайся отсюда! Он таких девок он найдет восемь штук на любом вокзале! Иди, иди, я тебя упрашивать не намерен!..

Это колоссальный неуправляемый выброс эмоций. Кармазанов не сдерживается и не считает нужным выбирать выражение. Много чести, знаете ли, для этой пигалицы. Страшным сухопарым кузнечиком мечется он по тесному кабинету, опрокидывает оба стула, отбрасывает их ударом ноги, раздирает тюль штор, смахивает со стола бумаги. Более всего это напоминает приступ безумия. Еще никто никогда не разговаривал с Жанной подобным образом. И тем не менее, она выбирает лучшую тактику из всех возможных: равнодушно молчит, словно оскорбления Кармазанова ее не касаются, отстраняется, если он наклоняется слишком близко, отворачивается, глядит куда-то в пространство. И дождавшись, пока припадок начнет несколько выдыхаться, так же молча встает и выходит из кабинета. А когда Кармазанов, еще жестикулируя, пытается рвануться ей вслед, путь ему преграждает один из братьев Степано.

Вероятно, худшего оскорбления Кармазанову нанести было нельзя. С ужасом понимает он вдруг жестокую и очевидную истину: что пока он крутился, как бешеный, обеспечивая им стратегические тылы: уговаривал, врал, обещал, заключал временные союзы, вся подобранная им команда, которую он считал только своей, очень тихо, но безоговорочно перешла на сторону Жанны. И веснушчатый Зайчик, отмалчивающийся ныне не хуже Девы, и медлительный Гоша, свистящей астмой в качестве неодобрения, и солидный, опытный, вроде бы, дядя Паша, отвечающий, что девочка нуждается в надежной защите. Как хотите, а я не могу сейчас ее бросить. То есть, против него уже практически все; Кармазанов – один, и вынужден признать поражение. Причем самое горькое, что выпадает ему в такой ситуации, это – глаза чиновников, считывающих детали. По их мнению, именно Кармазанов направляет действия Девы, полностью отвечает за них и выводит на определенные результаты. Чтобы не потерять имидж, он вынужден делать вид, что все в порядке.

Трудно хронологически указать, когда Кармазанов в конце концов решается на предательство. В середине июля его назначают советником президента по особым вопросам. Однако это, скорее, следствие Севастопольского успеха, чем вульгарная плата за переход с одной позиции на другую. В строго моральном смысле это вообще не предательство. С точки зрения Кармазанова, у него перед Жанной не было никаких обязательств. Напротив, опять-таки с его точки зрения, нечто вроде предательства совершила именно эта пигалица – проявив дурацкую самостоятельность и поставив под удар их общее дело. Не он ее предал, чтобы выторговать себе какие-то привилегии, а она его вероломно бросила на съедение паукам. Вероятно, таков, по его мнению, смысл событий. И дело здесь, видимо, не только в предательстве или вероломстве. Кармазанов, вне всяких сомнений, человек сильных страстей. При других обстоятельствах он стал бы новым Робеспьером или Савонаролой. Эмоции сотрясают его, бросая из крайности в крайность. Зависть мучает, как отрава, при виде успехов, которых достигают другие. Нервная лихорадка, как пламя, сжигает мозг. Можно, разумеется, вслед за Авериным, называть его «черным ангелом Жанны», ее «демоном», «искусителем», «нечистой совестью современной политики», – это все справедливо, как справедливо, однако, почти любое высказывание, – но нельзя также сбрасывать со счетов отчаяние этого человека, видящего, как из-за капризов (с его точки зрения), из-за упрямства, из-за чрезмерныхамбиций рушится то, во что уже вложено столько веры и сил, может быть, сама жизнь, просачивающаяся сейчас сквозь пальцы. Блистательная победа оборачивается поражением; дорога к небу становится дорогой, ведущей в ад; будто призрак, ускользает единственный шанс вырваться из сословия капельдинеров в настоящую режиссуру. Отчаяние его, видимо, подлинное, и не менее подлинно отчуждение, которое Жанна начинает чувствовать вокруг себя.

Что-то не то ощущается в искусственной атмосфере Кремля. Прошел всего месяц после триумфального возвращения Девы из Севастополя, еще грохочут аплодисменты, которыми встречается каждое ее публичное появление, еще восторженны лица людей, обращенные к ней, еще часты приглашения – главным образом, правда, второстепенных организаций, но уже какая-то назойливая духота присутствует в воздухе. Словно кислорода в нем поубавилось, и требуется глубже дышать. Жизнь выцветает и как бы утрачивает привлекательность. Неожиданно выясняется, что победа в «Севастопольской обороне» – вовсе не окончательная. Все не так однозначно, когда касаешься реальной геополитики. Оказывается, например, что никто даже не собирается уступать Севастополь, и уж, точно, не может быть речи об отделении Крыма от Украины. В сущности, с точки зрения Киева, по-видимому, согласованной и с Россией, ни в Крыму, ни в Севастополе ничего принципиально не изменилось. Крымский парламент и раньше провозглашал какие-то сумасбродные резолюции. Ну и что? Как все было до этого, так все и осталось. Киев в этом вопросе занял самую непробиваемую позицию: никого не трогать, не обращать внимания ни на какие так называемые «референдумы», игнорировать, делать вид, что ничего особенного в республике на происходит, вести себя с Крымом так, будто отношения – максимально дружеские; просто ждать; кризис во взбунтовавшейся автономии выдохнется сам собой. Тем более, что уже некому вдохновлять своим примером крымчан: Жанна в Москве, и на Украину ее теперь вряд ли допустят. Ситуация в Севастополе ухудшается буквально с каждыми сутками: то один, то другой депутат начинает держаться в горсовете уклончиво, рассуждать об ответственности и экстремизме, которого следует избегать, Комитет спасения день за днем теряет сторонников, власть его сократилась практически до пределов здания, его указы и постановления растворяются в пустоте, севастопольцы словно забыли о героическом энтузиазме майских недель, ходят слухи о каком-то сверхтайном соглашении между Москвой и Киевом; когда оно будет подписано, Россия официально осудит действия «крымских сепаратистов». Причем, Жанна, как и другие, никак не может понять, насколько реальны эти обжигающие сознание слухи. Кармазанов в ответ лишь раздраженно пожимает плечами, разговаривать с ней и даже видеть ее он явно не хочет. Когда же она обращается за разъяснениями к правительственным чиновникам, ей с предупредительными улыбками отвечают, что все в порядке: идет сложный дипломатический переговорный процесс, делается все возможное, подключены лучшие специалисты; не волнуйтесь, Россия не отступится от своих жизненных интересов. Жанна, как муха, вязнет в сладком сиропе.

Примерно так же обстоит дело и с идеей объединения. Жанна теперь вращается среди исключительно серьезных людей, занятых только серьезными, исключительно государственными проблемами. Например, где взять денег на очередные платежи по зарплатам? И потому детским лепетом кажутся ее рассуждения о воле граждан бывшего СССР, о «народной дипломатии», которая заставит правительства стран СНГ отказаться от административных амбиций, о необходимости поступиться личными интересами ради всеобщих. Ее слушают и вместе с тем как бы не слышат. Правительственные чиновники даже не понимают о чем, собственно, речь: Вы-то лично что будете иметь с этого?.. Ситуация вполне в духе той, что уже давно стала для России привычной. Интеграцией занимаются люди, для которых это – просто работа. Существует так называемая Ассамблея стран СНГ, раза два-три в год собирающаяся на сессии в Санкт-Петербурге: разрабатываются какие-то документы, принимаются какие-то рекомендательные обращения. Море зыбких бумаг вращается во дворце князя Потемкина. Это уже давно и, видимо, прочно превратилось в рутину. Никакими политическими полномочиями Ассамблея не обладает. Ни одна из рекомендаций ее для стран СНГ не является обязательной. Да и зачем брать на себя какие-то обязательства? Главное, выделяются деньги; никто не собирается подпускать к ним еще одного человека.

Дорога к ее главной цели закрыта. Что-то изменилось на самом верху после коллизии с Кармазановым. Ее точно раз и навсегда списывают в убытки. Знаменитая «Дева из Севастополя» вдруг становится фигурой «нон грата». Президент упорно избегает общения с ней, никуда ни на какие беседы ее больше не вызывают, искренняя готовность помочь встречается с недоумением, не находят времени для нее ни премьер, ни многочисленные его заместители. А чиновники, «византийцы», как в раздражении называет их Кармазанов, тихая и одновременно суетящаяся толпа всех мастей, вероятно, почувствовав, откуда потянуло ледяным ветром, будто комары, брызжут от нее во все стороны. Пустота, образовавшаяся вокруг, вытягивает воздух из легких. Дышать Жанне нечем, и это вполне понятно. В политике можно простить довольно многое: явную измену, продажность, следование своим и только своим интересам. Собственно, не «простить», а снова сотрудничать, когда станет выгодно. И единственное, чего в политике не простят никогда, – это независимую и, главное, неподконтрольную популярность. Неуправляемый народный трибун слишком опасен. Любые его успехи – временны, катастрофическое падение – неминуемо. Зачем рисковать своим положением, если и так все хорошо. Лучше воспользоваться ситуацией и снять сливки, что сами плывут тебе в руки. Здесь оказывается бессильным даже «прикосновение Иисуса». Напрасно Жанна старается поговорить с каждым чиновником наедине, напрасно вслушивается она в собеседника, напрасно пытается уловить резонанс, который бы воспламенил сердце. Ответом на ее усилия служат все те же вежливые улыбки. Никакое внутреннее напряжение не помогает: либо у людей, с которыми она контактирует, сердца нет, либо Жанна сама сильно выдохлась после «Севастопольской обороны». А может быть, тут все дело в предназначении? Значит, за последние месяцы она избрала ложный путь?

А когда в середине июля пропитывает Москву жара и когда проступает из воздуха дрожание дурноты над асфальтом, вдруг становится ясным, что здесь – уже не временное отчуждение с целью откорректировать Деву, но – подспудная целенаправленная кампания, призванная дискредитировать ее в глазах россиян. Это чувствуется хотя бы по изменившемуся характеру прессы. Те же самые глянцевые журнальчики, что недавно еще захлебывались новостями о Жанне, умоляли об интервью и трепетно ловили каждое слово, вдруг не то чтобы совсем утрачивают к ней интерес, но внезапно обращаются к сторонам, которых раньше не замечали. Появляются материалы об опасности «быстрых решений» в политике: перекраивание границ может стать очередной трагедией для России; аналитики рассуждают о пользе стабильности и пагубности любых потрясений, поднимается «наболевший вопрос о действиях экстремистской направленности», – тоже, видимо, скрытая атака на Жанну, – и наконец сенсацией первого же августовского четверга становится колоссальных размеров статья в одном московском еженедельнике, где кандидат от демократических сил – да-да, тот самый, из снежного областного города – излагает перипетии, приведшие его на пост мэра. Формально статья посвящена возрождению регионов, но фактически уже со второго абзаца упоминается имя Жанны. Не имеет смысла пересказывать здесь суть этих «разоблачений», но отметим, что ни брылья щек, трясущиеся, как студень, ни припушенные височки, ни барские руки бывшего секретаря горкома КПСС не свидетельствуют о наличии у него такой отчаянной смелости. Без команды сверху подобная статья появиться бы не могла. Это явный сигнал, что за Жанну взялись серьезно.

А вторым же тревожным сигналом становится быстрое, прямо-таки фатальное исчезновение ее окружения. Разумеется, никто прямо не говорит, что Жанну необходимо лишить поддержки, все по-прежнему благожелательны и улыбаются так, будто млеют от счастья, однако дядя Паша внезапно получает командировку в одну из кавказских республик – является попрощаться, и они о чем-то беседуют, прогуливаясь по солнечным закоулкам Кремля. Зайчика, выписав ему предварительно денежное вознаграждение, переводят в парламентский сектор, занимающийся проблемами молодежи, – он растерян и несколько возмущен, но вынужден подчиниться. Что же касается Гоши, цитирующего Боэция и Сенеку, то, приписанный к информационно-справочному отделу, он теряет вдруг право свободно перемещаться по комплексу и теперь, чтобы встретиться с Жанной, вынужден заказывать пропуск. Вся их группа таким образом распадается. За решительными и быстрыми действиями угадывается рука Кармазанова. Это, вероятно, попытка лишить Жанну корней. А еще через несколько дней (после выхода той самой статьи, наделавшей много шума), к Жанне безо всякого предупреждения является следователь Генеральной прокуратуры – правда, пока лишь является, а не вызывает к себе – и не тратя время на предварительные разговоры, выкладывает перед ней «дело братьев Степановых». С оторопью листает Жанна подслеповатую распечатку. Это две толстых папки, пробитые для надежности скоросшивателем. Материалы, надо сказать, и в самом деле ужасны: вымогательство, взятки, шантаж, незаконные операции с крупными партиями товаров, похищение коммерсантов, отказавшихся платить братьям «за крышу»… И к тому же следователь утверждает, что это еще далеко не все. Есть серьезные данные об участии братьев в грабежах и убийствах. Эти дополнительные материалы скоро будут приобщены. Готовится шумный процесс, и ей, Жанне, тоже придется давать показания. Вряд ли суд согласится, что она ничего не знала о деятельности «донов Степано». В соучастии или пособничестве Жанну, конечно, не обвинят, но сотрудничество с уголовниками всегда производит неприятное впечатление. Разумеется, можно избежать скандальных разоблачений, следствие будет радо любой искренней помощи, вовсе не обязательно выступать в суде лично, ну и дальше – намеки, понятные всякому грамотному человеку.

Теперь Жанна обложена со всех сторон. Это самый тяжелый удар, полученный ею за последнее время. Она, только что выигравшая информационную войну против Киева, уже знает о возможностях прессы в так называемом демократическом государстве, и потому представляет, какой поднимется волчий вой, если нужным образом сформированные и, главное, оплаченные материалы мощным «залповым сбросом» пройдут в газетах. Никакие оправдания ей тогда не помогут. Никакие запоздалые объяснения не будут приняты во внимание. Это будет, возможно, еще не совсем гражданская смерть, но как политический лидер она будет скомпрометирована надолго.

И тут опять происходит осечка, которой никто не ждал. Кармазанов и те, кто с ним, забывают, по-видимому, о неких важных деталях. Они упускают из виду, что имеют дело с мессией. Вся их тщательная и глубоко продуманная система атаки нацелена на обыкновенного человека. Но ведь в том-то и дело, что человек перед ними – необыкновенный, и в работе против него требуются неординарные средства. В результате их постигает прямо-таки сокрушительное поражение. Более четырех часов беседует Жанна со следователем Генеральной прокуратуры, сначала – у нее в кабинете, затем – прогуливаясь вместе с экскурсиями по Кремлю (насчет аппаратуры прослушивания дядя Паша ее уже инструктировал), разговаривает в полголоса, осторожно берет его под руку. Расстаются они, когда купола на соборах приобретают жухлый оттенок, а наутро ранее ни в чем на замеченный следователь В. П. Юрков, между прочим в звании советника юстиции первого класса, совершенно официально отказывается от «раздуваемого по политическим мотивам расследования» и по заявлению братьев Степано, поданному в тот же день, открывает новое дело – о взятках в местных органах власти. Я понял, что живу неправильно, скажет он на пресс-конференции, собранной обществом «Юристы за демократию». Человек не должен лгать хотя бы себе.

Это и в самом деле сокрушительное поражение. Несколько позже, благодаря скандальным разоблачениям одного из сотрудников президента, уволенного за использование служебного положения в личных целях и потому с особенной яростью воюющего сейчас против «коррумпированных бюрократов» в Кремле, становится широко известным, что через несколько дней после удручающего и неожиданного заявления следователя Юркова в рамках канцелярии президента, точнее его личных советников, собирается узкое совещание по вопросу о «Севастопольской Деве», абсолютно секретное, но с приглашением знатоков оккультных наук. Остается загадкой, что говорилось за стенами, сшитыми противозаписывающей аппаратурой, сведения уволенного сотрудника настолько абсурдны, что не вызывают доверия, но сам факт подобного совещания, который сомнению не подлежит, очевидно свидетельствует, что коллизия вступила в решающую фазу развития, – разногласия, сомнения, естественные колебания преодолены и отныне все силы мощного аппарата власти брошены против Жанны. Приговор ей вынесен, апеллировать не к кому, и все дело теперь лишь в сроках его исполнения.

Жизнь любит такие странные парадоксы. Внешне у Жанны все обстоит вроде бы благополучно. Она добилась того, о чем когда-то мечтала: бросила вызов судьбе, и эхо его прокатилось по всей России; она одолела каменный муравейник столицы и очутилась в сердце его – за кремлевскими стенами, она одержала блистательные победы – письма и телеграммы со всех концов СНГ свидетельствует об этом. Ее чествуют, в ней видят единственную надежду. Ее любят, как не любили, наверное, никого в последние годы. Ей доверяют и заклинают ее продолжить начатое. И вместе с тем она переживает сейчас приступы черного одиночества. Потому что победы ее расплываются, как мираж; надежда оборачивается отчаянием, любовь – жгучей ненавистью. Дрожит воздух пустыни, сквозь синеву родников проступает все тот же песок, ветер сдувает с барханов остатки разноцветного сновидения. Как зачумленная, бродит она по коридорам административного корпуса, часами просиживает в кабинете, слушает радио. При чем здесь новый налоговый кодекс? Зачем в сотый раз собираются подписи для вотума недоверия? Почему с такой яростью требуют коммунисты отставки нынешнего президента? Никто с ней не заговаривает, никто не обращается к ней ни с каким делом. Заканчивается пыльный август, времени в тесном кабинетике не существует. И все-таки ненадежен этот скарлатинозный покой. Потому что в действительности Жанна уже сделала свой выбор. Приступы одиночества – есть просто мучительное взросление. Слово сказано, и небеса отозвались на него протяжным гулом. Будущее России определяется именно здесь.

Это похоже на затишье перед грозой. Страшная духота, и –вот-вот обрушатся перекаты грома. Сгущаются облака, ход сонного времени становится невыносимым. Куранты судьбы бьют так, что закипает кровь в жилах. Разумного выхода из этой ситуации нет. Обеим противоборствующим сторонам ясно, что схватка не за горами. Точка возможного примирения осталась в прошлом. Рано или поздно напряжение будет взорвано вспышкой молнии.

И молния действительно полыхает.

На исходе светлого времени, вторника, четвертого сентября в кабинет, где Жанна превозмогает томительные часы присутствия, непривычно стремительными шагами врывается обычно уравновешенный Гоша и сквозь астматическое удушье, хрипами запечатывающее гортань, сообщает ей весть, от которой темнеет в глазах. Договор между Россией и Украиной, оказывается, готов к подписанию; Россия отказывается от Севастополя и подтверждает это специально выделенным параграфом; взамен она получает некоторое расширение арендных территорий в Крыму и, что важней, сохраняет наземную инфраструктуру Черноморского флота. Гоша сообщает также, что подписание договора назначено на 19-21 сентября, когда президент Украины прибудет в Москву с официальным визитом; извиняется, что вынужден убегать прямо сейчас: у него кончается время, отмеченное на пропуске, обещает к концу недели раскопать через свой компьютер дополнительные подробности, на прощание кашляет, машет рукой, громко, что на него непохоже, хлопает дверью, и уже вечером того же злополучного дня попадает под грузовик, когда позже обычного уходит с работы.

Вот фрагмент интервью, взятого у Жанны корреспондентом «Независимых новостей» в ночь с 4 на 5 сентября где-то в районе станции метро «Профсоюзная»:

Ж у р н а л и с т: Однако ваша деятельность в Крыму не вылилась ни во что конкретное. Севастополь и Крым все равно остались принадлежностью Украины. Декларация о вхождении их в состав России не признана Международным сообществом. Сама Россия тоже не отреагировала на этот призыв. Результатов фактически нет. Пройдет какое-то время, страсти улягутся…

Ж а н н а: Проблему Крымской республики надо решать в рамках более общей задачи.

Ж у р н а л и с т: Что это за задача?

Ж а н н а: Объединение России и Украины.

Ж у р н а л и с т: Как вы собираетесь это сделать? Создать партию или общественно-политическое движение? Обратиться к правительствам, подготовить соответствующие документы…

Ж а н н а: Нет, к правительству я не обращусь никогда. Там сидят люди, которые не хотят терять своих кабинетов. Они всеми силами будут противиться объединению…

Ж у р н а л и с т: Тогда где же выход?

Ж а н н а: Решать должен народ. Я намерена обратиться к гражданам Украины.

Ж у р н а л и с т: Непосредственно?

Ж а н н а: Минуя оба правительства. Повторяю: свою судьбу народ решит сам.

Ж у р н а л и с т: Вы рассчитываете на успех?

Ж а н н а: Я рассчитываю, что к моим словам отнесутся серьезно.

Ж у р н а л и с т: И когда это, по-вашему, произойдет?

Ж а н н а: Скоро. Это – уже происходит…

Итак, мосты сожжены, границы допустимого пройдены. Отступать Жанне некуда; теперь она может двигаться только вперед. Фраза насчет «более общей задачи» явно принадлежит Кармазанову. Это – его стилистика, его выспренная манера мыслить по вертикали. Интервью датируется ранним утром 5 сентября. Апокалипсис, погрузивший Кремль в хаос, наверное, уже затухает. Мы почти ничего не можем сказать о событиях этой ночи: слишком уж фантастичны они и слишком противоречивы. И все же общий ход катаклизма представить возможно.

Около десяти вечера Жанна получает известие о происшествии с Георгием Парасоловым. Гоша погиб, что квалифицируется пока как дорожно-транспортное происшествие. Звонок зафиксирован службой безопасности президента. Кто звонил и откуда такие сведения, остается неясным. Около половины одиннадцатого начинается «телефонное сумасшествие» во внутренних службах Кремля: аппараты во всех отделениях взрываются катастрофическими сигналами; они звонят непрерывно, но в трубках слышны лишь голоса недоумевающих москвичей; впечатление такое, что перепутаны все городские соединения. Продолжается это около получаса, и попытка связистов войти в магистраль ни к чему не приводит; сотовые телефоны также взбесились и забиты посторонними разговорами, армейская же мобильная связь выхватывает только отрывочные сигналы. Через двадцать минут ситуация доложена коменданту Кремля, еще через десять минут в районе кремлевского комплекса объявлено чрезвычайное положение, силы внутренней безопасности перекрывают все входы и выходы с территории, выдвинуты «ежи», поставлены наблюдатели на крышах ближайших зданий. Примерно в половине двенадцатого на срок от пяти до семи минут отключается электричество. Причем напряжения нет ни в аварийной сети, ни даже в особом блоке, предназначенном для таких ситуаций. Единственное, что в данных условиях удается сделать, – это запустить генератор от движка военного грузовика; света хватает лишь чтобы вырвать из темноты помещение комендатуры. А когда электричество без всяких внятных причин снова включается, обнаруживается, что вышло из строя все электронное оборудование: экраны компьютеров мерцают серо-пугающей пустотой, не нащупать ни базы данных, ни каталоги, ни основные программы. Кремль ослеп и оглох, что можно представить себе только теоретически. Словно чудовищный вихрь прошел по четырежды защищенным информационным системам, пронизав их насквозь и выдув электронную память в какое-то загробное измерение.

Трудно оценить масштабы той силы, что выплеснулась, как магма, за столь короткое время. Вероятно, она была гораздо объемней, чем проявилось потом в скупо изложенных воспоминаниях. Существуют косвенные свидетельства, что так называемые «локусы немоты» возникали в течение ночи по всей столице. Во всяком случае, почти на четыре часа, пока модули из резерва не развернули на электронике генерального штаба, вся страна не только пребывала в состоянии паралича (впрочем, на бытовом уровне этого не заметив), но и – полностью беззащитной в случае внезапного нападения. Это было как приход Антихриста, – по словам все того же уволенного сотрудника, заявил один из военных, работавших в Кремле в тот момент. – Мы все ждали, что вот сейчас затрубит ангел над миром, повалит из земли дым и выйдет железная саранча. Впрочем, может быть, она и вышла, – добавил он.

Около двенадцати ночи в Кремле появляется вызванный туда Кармазанов, и лишь с этой минуты конвульсии военных и ФСБ немного стихают, пена паники оседает и начинается осмысленная работа. Кармазанов сразу же сообщает, в чем источник апокалиптического возмущения; по его настойчивой рекомендации спецподразделение внутренних войск направляется к административному корпусу, точнее в его хозяйственное крыло и блокирует закуток, где находится кабинет Жанны. Одновременно другое подразделение проникает в здание со стороны крыши. В воздух поднято звено вертолетов, и можно догадываться, что соответствующий приказ им отдан. Однако все эти меры напрасны, Жанна исчезла, только горячий пепел летает по кабинету. Причем сам кабинет представляет в этот момент ужасное зрелище: хлопчатые тяжи сажи от штор, обугленный стол, вздутая краска на стенах. Квартира, которую Жанна снимает в Кортаковом переулке, тоже пуста. Поднятая по тревоге милиция напрасно обшаривает Москву район за районом. Знаменитая Дева точно провалилась сквозь землю. Никто не видел, как и в какое время она покинула Кремль. Никто не знает, где она сейчас может скрываться. Почти четверо суток нет о ней никаких известий. Интервью корреспонденту «Независимых новостей» – единственное подтверждение, что она жива. Соответственно силы всех ведомств ориентированы на поиск. Правда, хватают они пока лишь удручающую пустоту. И только к исходу четвертых суток оперативно-розыскного безумия, после запросов, встречных запросов, шифровок и уточнений, нынешнее место пребывания Жанны удается установить; однако первые же точные сведения, кстати полученные через прессу, вместо радости, что опасный фигурант в конце концов обнаружен, порождают в Кремле растерянность, переходящую в ужас, потому что из тех же сообщений некоторых газет наконец становится ясным, что именно предприняла Иоанна, и сегодняшние поступки ее выглядят настолько логично и вместе с тем столь вызывающе, что даже лучшие аналитики не могут предложить грамотного противодействия. Во всяком случае очевидно одно: жребий брошен, боевые стяги развернуты, ветер жизни и смерти ударил в разгоряченные лица, конница перешла на аллюр, и возврат к прошлому уже невозможен.