Неформальные софизмы релевантности (опущение)

Argumentum ad ignorantiam (аргумент к невежеству)

Оракул посчитал Сократа мудрейшим из людей, поскольку тот, единственный из всех, знал, насколько он несведущ. Хотя знание о собственном неведении, возможно, сыграло благую роль в смысле пробуждения в Сократе скромности, оно является плохим основанием для умозаключений. Софизм, называемый argumentum ad ignorantiam, заключается в том, что мы пользуемся отсутствием у нас знания о чем-либо, чтобы доказать верность противоположного утверждения.

Привидения еще как существуют! Сколько исследований проводится вот уже много лет, сколько миллионов фунтов потрачено на то, чтобы доказать, что их нет, и все без толку.

(То же самое, вероятно, можно было бы сказать о лампе Аладдина или о перспективах установления мира во всем мире.)

Доказательство ad ignorantiam в его положительном аспекте утверждает, что все, что не было опровергнуто, является истинным. Однако его можно повернуть и отрицательной стороной — тогда оно будет выглядеть как «то, что не было доказано, является ложным».

Все эти разговоры о внеземной жизни — полная чепуха. Можно с уверенностью утверждать, что ее не существует, поскольку все до единой попытки установить ее существование закончились полным провалом.

(То же верно относительно йети, бигфута, лохнесского чудовища и честности издателей.)

В обоих вариантах софизма говорящий апеллирует к неведению. Предполагается, что оно должно обеспечить поддержку какого-либо положения, даже несмотря на то, что в норме наше знание или незнание не может оказывать влияния на истинность или ложность утверждения. Ошибка состоит в том, что не относящиеся к делу данные, а именно наше неведение, привносятся в рассуждение, касающееся совершенно других вещей. Общеизвестно, что очень трудно доказать существование чего-либо, особенно если это робкая зверюшка, стыдливо скрывающаяся на дне шотландского озера, в отрогах диких гор или среди туманов третьей планеты звезды 61 Сигни. Фактически для этого необходимо с ней повстречаться, но даже тогда, чтобы убедить остальных, потребуется уйма заверенных свидетельств.

Установить несуществование чего-либо еще более сложно. Для этого придется единомоментно оглядеть всю вселенную, чтобы убедиться, что жертва не прячется где-нибудь в укромном уголке. Неудивительно, что такие попытки редко увенчиваются успехом, а значит, у нас имеются безграничные пространства, густо населенные софизмами ad ignorantiam и прочими продуктами нашего воображения.

Парень, я пролетел из одного конца галактики в другой, я видел кучу всяких странных штук, но ни разу мне не попадалось ничего, что заставило бы меня поверить в существование единой всемогущей силы, управляющей всем.

Разумеется, бывают случаи, когда отсутствие у нас знания может повлиять на наше суждение, это происходит, если в случае истинности чего-либо такое знание должно было возникнуть. Вполне допустимо отвергнуть сообщение о том, что склизкое чудовище проглотило целиком Кэмден Таун Холл, если об этом не написано в газетах, нет рассказов свидетелей по телевизору, народных гуляний и любых других свидетельств, которых можно было бы ожидать в связи с подобным событием.

Софизм ad ignorantiam образует нечто наподобие плаща, защищающего ничем другим не прикрытые представления людей, предрасположенных верить в необычайные явления. В его уютном тепле процветают разнообразнейшие популярные верования: в телепатию, полтергейст, одержимость бесами, магические пирамиды, Бермудские треугольники и безвредность табака. («В показе насилия по телевизору нет никакого вреда. Ни одно из предпринятых исследований не сумело доказать, что он вреден».)

Argumentum ad ignorantiam пригодится, если ваши взгляды не совпадают с общепринятым мнением. Постарайтесь убедить окружающих разделить ваши необычные представления, ссылаясь на отсутствие доказательств противоположного. Единственная маленькая трудность может быть вызвана, как это часто бывает, изобилием свидетельств не в вашу пользу: в таком случае вы попросту отвергаете эти свидетельства и продолжаете настаивать на своем ad ignorantiam, доказывая, что еще никому не удалось привести надежные аргументы в пользу того, что вы неправы. Таким образом, вы будете в состоянии сохранить свои предубеждения перед лицом любого здравого смысла и опытных данных. Когда вы станете специалистом в этом вопросе, то сможете добавлять сокращение ad ign. после аббревиатуры, означающей вашу степень по социологии. В конце концов едва ли кто-нибудь способен доказать, что вы не имеете права этого делать.

Argumentum ad lapidem (аргумент к камню)

Епископ Беркли высказывал идею, что материя не существует отдельно от ее восприятия. Когда Босуэлл сообщил доктору Джонсону, что такую идею невозможно опровергнуть, тот в ответ с силой пнул ногой камень. «Вот мое опровержение!» — заявил добрый доктор. На самом деле он не столько опроверг, сколько проигнорировал идею Беркли, поскольку все свидетельства существования камня, включая его внешний вид, звук и ощущение от удара по нему, воспринимаются чувствами.

Подход доктора Джонсона получил название argumentum ad lapidem, то есть «апелляция к камню». Он состоит в полном игнорировании каких бы то ни было доказательств, отказе обсуждать основное утверждение.

Он мой друг, и я не хочу слышать ни слова против него.

(Высший балл за преданность и ноль за знания.)

Обоснованный довод или свидетельство не могут быть отвергнуты только потому, что они не соответствуют существующему мнению. Как бы нам ни хотелось отбросить данные, оскорбляющие наш привычный вагляд на вещи, будет ошибкой предполагать, что мы можем это сделать невозбранно. Отказываясь от данных, которые могут быть существенны для выведения обоснованного заключения, мы упорствуем в собственном неведении. Неведение же скорее может быть источником счастья, нежели точного знания.

Название доказательству ad lapidem дано вполне уместно в связи с его использованием доктором Джонсоном в качестве одного из излюбленных приемов. Так, его обоснованный и рациональный взгляд на свободу ноли формулировался следующим образом:

Мы знаем, что наша воля свободна, так что нечего об этом и говорить.

(Действительно, любые споры на этом прекращаются, на что и был расчет.)

Иеремия Бентам называл все разговоры о естественных правах чепухой, а разговоры о неотъемлемых естественных правах — чепухой на ходулях. Вот вам и вся американская Декларация независимости.

В полях предостаточно камней, которые можно попинать, если не на что поставить ногу в смысле доказательств. Когда вера недоказуема, ее адепты всегда могут прибегнуть к доводам ad lapidem.

Рассудок не может служить проводником. Откройте ваши сердца и вы будете знать.

(Не бог весть как полезно для непосвященных, ищущих правду о чем-либо, хотя и весьма утешительно для тех, кто уже знает.)

В университетском окружении такая ошибка возникает гораздо чаще, чем можно было бы подумать. В околоакадемических кругах нередко вполне серьезно обсуждается, что те или иные книги не должны допускаться на территории кампуса, потому что они распространяют заблуждения. Бывает, что публика перекрикивает выступающего, не давая ему закончить, так как слушатели знают, что он неправ, и не нуждаются в выслушивании аргументов. Некоторые студенческие организации дошли до того, что сделали довод ad lapidem своей политикой, отказываясь допускать на территории кампуса распространения той или иной политической платформы, поскольку заранее знают, что она ошибочна, и это может касаться даже членов избранного большинством правительства страны.

Очаровательная версия этого софизма вышла из-под пера Герберта Маркузе. В его ныне забытой — хотя он и был первосвященником радикального студенчества 1960-х — книге «Критика чистой толерантности» высказывалась интересная точка зрения, что толерантность может быть репрессивной, поскольку она допускает распространение заблуждений. Как же мы распознаем заблуждения, чтобы остановить их распространение? Очень легко. Угадайте, кто нам расскажет, где их искать.

Применяя довод ad lapidem намеренно, вы должны делать это с абсолютной уверенностью, подразумевающей, что человек, выдвинувший неприятный вам факт или аргумент, сам находится абсолютно вне рассмотрения. Подобно судье, однажды осудившему присяжных за «противоречие очевидным свидетельствам», вы не должны оставить никаких сомнений в том, что он противоречит здравому смыслу. Ваш оппонент, выходя за рамки всех полученных мнений и законов приличия, сам сделал свое мнение совершенно недостойным обсуждения.

Свобода высказываний — одно дело, но это уже вседозволенность!

(Вседозволенность здесь означает ту свободу, которую вы не одобряете.)

В случаях, когда вы достаточно хорошо контролируете ситуацию, можно себе позволить и не быть настолько щепетильным: «Мне все равно, сколько сейчас времени, марш в кровать немедленно!»

Argumentum ad nauseam (аргумент к тошноте)

Простое повторение собственной точки зрения не поможет ничем в смысле предоставления дополнительных доказательств или доводов в ее поддержку, зато такой подход может уничтожить способность к критическому мышлению. Существует абсолютно ошибочное представление, что та или иная вещь с большей вероятностью окажется правдой, если о ней часто говорят. Доказательство ad nauseam заключается в назойливом повторении своего мнения, часто перед лицом многочисленных свидетельств в пользу противного, чтобы обеспечить ему большую вероятность быть принятым.

Вom где водится Снарк! Знайте истина в том, что повторено трижды подряд![5]

(Наряду с тем фактом, что, когда некто повторяет три раза одно и то же, но говорит только о том, что ему больше нечего сказать.)

Суть в том, что повторение ничего не прибавляет в смысле логики. К нему прибегают в попытке убедить аудиторию, или взять ее измором, или внушить ей ложное предположение, что вы каким-то образом справились с возражениями. Поскольку повторные варианты не привносят ничего нового, они не являются существенными для рассмотрения и ошибочно апеллируют к психологическим факторам, а не к разуму.

Пожалуйста, сэр, я ни в чем не виноват!

Нo это ведь ваша рогатка, Смит-младший.

Пожалуйста, сэр, я ни в чем не виноват!

И свидетели подтверждают, что видели, как вы брали камеиь.

Пожалуйста, сэр, я ни в чем не виноват!

(Так может повторяться до бесконечности, если не вмешается тяжелая рука ad baculum. Любой заметит, что Смит-младшиq гораздо более убедительно защитил бы свою позицию, если бы был способен найти хоть какой-нибудь дополнительный довод. Однако заметили бы мы это с такой же легкостью, если бы он повторял, например: «Социализм означает власть рабочих»?)

Совершенно дискредитировавшие себя политические программы, чьи сторонники цепляются за них но причинам, далеким от интеллектуальных, пользуются поддержкой доводов ad nauseam. Если экономическая система обеспечивает обществу процветание и дает обычным людям доступ к таким вещам, которые прежде были прерогативой богачей, довольно трудно доказать, что она построена на эксплуатации. К счастью, доказывать ничего не требуется. Эффект, производимый argumentum ad nauseam, таков, что достаточно просто повторять обвинение снова и снова, без каких-либо доводов или доказательств. В конце концов некоторая часть слушателей не выдержит и сдастся.

Работники рекламы издавна являются пожизненными членами клуба поклонников argumeпtum ad nauseam. Они знают, что любое подозрительное утверждение приобретает правдоподобие и силу, если его повторять какое-то время. Они знают, что гораздо важнее культивировать в людях не рациональную убежденность, а ассоциативную привычку.

С таким порошком удобно стирать — да, удобно стирать — ах, удобно стирать!

(Знайте: истина в том, что повторено трижды подряд!)

Многие поговорки, которые мы слышали в детстве, настолько крепко вбиты нам в головы, что мы приходим к предположению, будто в них должна заключаться хоть какая-то правда. Эта идея зачастую способна пережить все доказательства обратного, которые предлагает жизнь, а в некоторых случаях справляется и с одновременной верой в другое изречение с противоположным смыслом. Все знают, что без труда не выловишь и рыбку из пруда, но утешаются тем, что работа не волк и в лес не убежит. Будучи уверенными в том, что смелость города берет, люди при этом не лезут в воду, не зная броду, и довольствуются синицей в руке, не гонясь за журавлем в небе. Все это показывает, насколько большой силой обладает простой довод ad nauseam.

Использовать argumentum ad nauseam достаточно легко: все, что от вас требуется, — это повторять одно и то же. Сложнее распознать ситуации, где это имеет шансы на успех. Общее правило гласит, что постоянное повторение на протяжении долгого периода времени более эффективно, чем короткие вспышки. Вы должны быть абсолютно невосприимчивы к аргументам против вас, вновь и вновь озвучивая свою позицию. Это не только до слез измотает ваших оппонентов, но также вселит в них мысль о тщетности попыток вам противостоять. Когда же они свалятся от переутомления и наконец сдадутся, со стороны это будет выглядеть так, словно у них больше нет возражений на ваши утверждения.

Чиновник, консультирующий министра, показывает нам наглядный пример применения довода ad nauseam:

Но, господин министр, как я обьясняю вам уже два года, мы никаким образом не можем урезать административные расходы на этот департамент. Каждое рабочее место здесь жизненно необходимо для эффективной работы. Вот, к примеру, человек, которого мы нанимаем убираться в здании, — он подбирает использованные скрепки…

(Можно поручиться, что, прежде чем министр справится с проблемой, ad nauseam справится с ним самим.)

Однако если вы стремитесь к высшему мастерству, внимательно изучите вариант, представленный самим министром в его речи с кафедры в парламенте:

Я уже отвечал на предъявляемые министерству обвинения в пренебрежении служебными обязанностями девятого ноября; и тогда я сказал, что мне нечего добавить к моему заявлению от четвертого июня. С вашего позволения в этот раз я не стану распространяться на эту тему.

(Пожалуйста, сэр, я ни в чем не виноват!)

Исключение, подтверждающее правило

Очевидно, что исключение может подтвердить только ложность правила. Несмотря на это, многие люди, когда им предъявляют свидетельства, опровергающие их позицию, отклоняют их как «исключения, подтверждающие правило». Это софизм, поскольку при этом спорящий отказывается от обоснованных возражений против предмета спора.

Едва ли найдется песня, посвященная какому-либо другому английскому городу, кроме Лондона.

А как же «Ярмарка в Скарборо»?

Ну, это исключение, которое только подтверждает правило.

(Это если не вспоминать о Ливерпуле и Дареме.)

Корень этого софизма лежит в изменении словоупотребления. Слово prove, значение которого в настоящее время обычно понимается как «доказать, установить некое положение вне всяких сомнений», раньше использовалось в значении «апробировать, подвергать испытанию». Нечто должно пройти испытание для установления его качества, и именно этот смысл передается нам в данном изречении. Исключение заставляет правило пройти апробацию, проверку. Если исключение оказывается настоящим, обоснованным, то оно опровергает правило, а вовсе не подтверждает его, согласно современному значению данного слова.

Ни один вымышленный персонаж не привлекает к себе такого внимания поклонников в отдаленных странах, как звезды эстрады. Ну, конечно, Шерлок Холмс пользуется неувядаемой популярностью, но это только исключение, подтверждающее правило.

(Элементарный софизм, дорогой Ватсон!)

Лишь в одном, весьма относительном смысле исключение может указывать на общепризнанную в других отношениях истину. Если мы согласны, что рассматриваемый случай представляет собой исключение, и определяем его как таковое, это говорит о том, что мы согласны считать правило, которому оно противоречит, применимым в обычных обстоятельствах. В этом смысле единственный случай, который мы опознаем как неординарный, действительно указывает на общепринятую в других отношениях истину:

Развитие медицины происходит путем кропотливейших исследований, а не благодаря случайностям. Да, мне uзвестиа история с пенициллином, но все знают, что это был один случай на миллион.

(Верно это или нет, такой способ ведения спора законен, поскольку заявляемое правило не претендует на всеобщность. Если все признают уникальность исключения, то это лишь указывает на правило, утверждающее противоположное с этим единственным исключением.)

Даже в этом особом случае исключение подтверждает ошибочность общего правила. Беда обобщающих утверждений в том, что для их опровержения действительно достаточно одного исключения. В средневековом мире подобные общие утверждения кишмя кишели — людей уверяли, что солнце обязательно должно восходить и заходить каждый день и что на свете не бывает таких существ, как черные лебеди. Посещение северных стран положило конец первому из этих представлений, а обнаружение черных лебедей в Австралии разделалось со вторым.

Многим было бы приятно жить в мире незыблемых вещей окруженными сплошными общепризнанными истинами. Однако исключения преследуют этот уютный мирок, словно волки, с рычанием окружившие лагерный костер. Они приносят в него сомнение и тревогу, и возникает искушение поскорее прибегнуть к описанному приему, чтобы избавиться от них и продолжать жить по-прежнему.

«Исключение, подтверждающее правило» — софизм, к которому часто прибегают люди, склонные к категорическим суждениям. Они аккуратно поделили весь мир на ячейки и не собираются допускать, чтобы назойливые песчинки исключений вторгались в тщательно смазанный механизм их взглядов на жизнь. В их мире, работающем точно, как часы, все поп-звезды имеют пристрастие к наркотикам, все феминистки — лесбиянки, а молодежь всегда ведет себя экстравагантно. Любое достойное рассмотрения исключение из этих категорий все с той же четкостью отвергается как «исключение, подтверждающее правило». Замечательным свойством этого конкретного софизма является то, что он делает вашу точку зрения неуязвимой для любой проверки фактами. Самые впечатляющие доказательства того, что вы попросту неправы, гуртом подводятся под категорию «исключений, подтверждающих правило», и для этого требуется не более чем небольшая заминка посреди вашей торжественной речи.

Одолжи пятерку, я ведь всегда возвращал тебе долги.

— Ха, а как же те деньги, что я ссудил тебе на прошлой неделе?

— Ну, это просто исключение, подтверждающее правило. Ты же знаешь, что рано или поздно получишь их обратно.

(Запаситесь терпением — вам предстоит долгое ожидание.)

Исключительный случай

Этот софизм заключается в применении двойных стандартов. Он предполагает, что, хотя в других случаях используются обычные правила предоставления свидетельств и доказательств, некоторые случаи являются исключениями и с ними необходимо поступать по-другому. Обычно это происходит, когда говорящий требует менее строгого обращения с предметом, в пользу которого он выступает, нежели с теми, которые рассматриваются в других случаях.

Мы пытались поговорить, но у нас ничего не вышло из-за того, что все вокруг болтали без остановки.

(А вы-то чем лучше?)

Исключительные случаи являются источником ошибок. Если к определенным событиям действительно необходимо применять особые стандарты, то, чтобы оправдать это, требуются гораздо более убедительные доказательства, нежели просто факт, что нам бы понравилось, если бы с нами обращались лучше, чем с другими. Те же самые стандарты, на основании которых отвергается какое-либо другое утверждение, отвергают и наше собственное. Если к нам будет применяться особое отношение, каким образом мы оправдаем то, что другие его лишены? Все дискуссии ведутся согласно общим правилам, и любые исключения должны иметь объяснение.

Разумеется, в обычной ситуации недопустимо вторгаться в чужую личную жизнь, но нам, как журналистам, это позволительно, поскольку мы служим общественным нуждам.

(Даже несмотря на то, что деньги мы получаем вполне себе личные.)

Для исключительных случаев иногда применяют термин «право духовенства» в память о праве, установленном средневековой церковью для преступников из духовного сословия: их дела рассматривались церковными судами, даже если Преступление было гражданским. Право духовенства по сути представляло собой именно то, чего добиваются люди, желающие, чтобы их случай считали исключительным, право быть судимыми другим судом.

При капитализме всегда остаются регионы, где царят нужда и лишения и нерационально используются ресурсы. Если же говорить о социализме, то ведь социалистическая доктрина так и не была воплощена надлежащим образом.

(Вы заметили, что здесь присутствует тот же софизм? Нам предлагается сравнивать капитализм практический, воплощенный с теоретическим социализмом его иногда называют «настоящим» социализмом, чтобы скрыть тот факт, что в нем нет ничего настоящего. Разумеется, если мы рассматриваем капиталистические страны как образчик капитализма, то за образчиком социализма мы должны обратиться к странам социалистическим. Давайте уж сравнивать теорию с теорией, а практику с практикой.)

К исключительным случаям, как правило, прибегают те, чье дело не имеет надежды на благоприятный исход в обычном суде. Ученый, если видит разрыв между своими идеями и опытными свидетельствами, меняет идеи. Приверженцы же исключительных случаев, например социологи и все, кто занимается общественными науками, предпочитают изменять свидетельства, доказывая, что в их конкретном случае обычное суждение неприменимо. Очень часто, чтобы оправдать особые стандарты, апеллируют к исключительной важности данного случая.

Как правило, я не позволяю себе пренебрегать данными исследований, но угроза глобального потепления настолько ужасна…

(Ужасны также фторирование воды, воскресная торговля и отсутствие одежды у собак. Все зависит от того, насколько трепетно вы относитесь к вопросу.)

Если перейти на индивидуальный уровень, то все мы склонны более снисходительно относиться к себе, нежели к другим. Поведение, за которое мы зачастую осуждаем остальных, обретает неожиданные оправдания, когда мы замечаем его в собственной персоне. Мы можем лезть куда-либо без очереди, оправдываясь тем, что торопимся, но не простим, если это сделает кто-то другой. Наши импульсивные покупки делаются по необходимости, другие попросту зря тратят деньги. Те стандарты, которые служат оправданием нам самим, оправдывают также нашу команду, нашу группу, наш город и нашу страну.

Используя этот софизм для усиления защищаемой вами позиции, не забывайте о том, что у вас всегда должно быть подготовлено какое-то объяснение, оправдывающее исключение из общего правила. Причина совсем не в том, что это сторона, которую поддерживаете вы; всегда имеются некие особые обстоятельства, обусловленные общественными интересами.

Если бы речь шла о любом другом ученике, я бы первый сказал, что поджигать школу нехорошо, но ведь Майкл ачень нервный мальчик, как это часто случается с талантливыми людьми…

(Талантливым людям, очевидно, поджог позволителен, равно как и убийство.)

Мелочные придирки

Ошибочность мелочных придирок состоит в том, что они практически не затрагивают основной предмет дискуссии. Нельзя оспаривать предложение на основании незначительных и второстепенных доводов вместо того, чтобы отвечать на главный вопрос, в котором, собственно, и состоит дело.

Я абсолютно против строительства новой дороги вокруг города. Ведь тогда все городские карты окажутся устаревшими, и их придется печатать заново!

(Нечасто увидишь, чтобы судьба новой дороги решалась на основании того, как это отразится на картах. При всем при том, однако, нельзя не заметить, судя по картам, что городские власти порой принимают весьма странные решения по этим вопросам.)

Данный софизм сродни тому, что назван в нашей книге «соломенным чучелом»: вместо того, чтобы выступать против главного противника, спорящий опровергает лишь некоторые его отдельные черты. Мелочные придирки могут быть вполне справедливыми, но суть в том, что они незначительны и не соответствуют задаче по опровержению представляемого на суд предложения. Их ошибочность не в том, что они неверны сами по себе, а в том, что они не пригодны для намеченного дела.

Мы не можем одобрить вовлечение нашей страны в сухопутную войну в Европе. Только подумайте, как это может отразиться на поставках пастеризованного молока с континента!

(Честь, слава и достоинство могут порой казаться совершенными мелочами, но пастеризованное молоко…)

Впрочем, статус кандидата в члены Европейского союза (тогда он еще был известен под названием Европейское экономическое сообщество) был отвергнут британским премьер-министром, который счел, что это «ниже нашего достоинства».

Мелочные придирки обычно возникают, когда трудно подобрать какие-либо возражения к основному предмету спора. Весьма часто они принимают обличье практических трудностей, препятствующих воплощению популярного предложения.

Несмотря на то что закрытие автомобильного движения по Хай-стрит серьезно ударит и по моему собственному магазину, я, тем не менее, присоединяюсь в этом вопросе к большинству, за исключением одного момента: у нас в округе нет мастерской, где могли бы сделать необходимые дорожные знаки.

Часто бывает сложно противостоять демократическим процессам так, чтобы не выглядеть при этом недемократичным. Данный софизм предлагает удобнейшую комбинацию: готовность идти навстречу новым идеям, совмещенную с неприятием любых практических предложений. Можно возражать против проведения выборов на основании того, что такое мероприятие включает в себя уйму канцелярской работы. Референдумы — дело в принципе полезное, но они требуют вложения крупных денежных сумм.

Конечно же, мы, учителя, полностью за то, чтобы окончательное слово по этому вопросу принадлежало родителям, но наш актовый зал слишком мал для проведения в нем общего родительского собрания.

(В то время как всех учителей, поддерживающих внесенное предложение, с легкостью можно было бы собрать и в кладовке.)

Если проблему не решить лобовой атакой и вы ищете мелочные придирки, чтобы с ней справиться, всегда можно черпать возражения из совершенно невероятных гипотетических ситуаций.

Понимаете, викарий, я бы и рад ходить в церковь почаще, но только представьте себе, что будет, если как-нибудь воскресным утром мой дом загорится, пока меня нет дома?

(Что же, в таком случае газетные заголовки будут выглядеть не менее абсурдно, чем это оправдание.)

Если вы станете выдвигать возражения методично, перечисляя пункты один за другим и в каждом случае доказывая справедливость сказанного, ваша публика, впечатленная весом доказательств, едва ли обратит внимание на их несущественность.

Мне тоже нравится идея дать пассажирам возможность выбора, установив в поездах торговые автоматы, но против этого имеются восемь возражений. Во-первых, им придется постоянно разменивать крупные купюры, чтобы иметь при себе мелочь. Во-вторых…

(О да, мелочь это очень важно! Не можете же вы упомянуть о главном возражении, которое состоит в том, что торговые автоматы позволят людям не зависеть от плохого обслуживания, существующего в настоящий момент. Держитесь мелочей, с ними безопаснее!)

Наполовину скрытая оговорка

В случае наполовину скрытой оговорки слова формально выражают ограниченное утверждение, но акценты и построение фразы таковы, что оговорка оказывается спрятанной под другими словами. Хотя ограничения и заявлены, слушатели их почти не замечают, спеша обсудить более общее утверждение.

Практически все до единого случаи увеличения денежной массы сопровождаются в течение 16 месяцев общим ростом цен в той же пропорции.

(Вот классическое заявление садо-монетаризма. Отметьте первое слово в предложении — никто другой его не заметит.)

В приведенном примере оговорка «практически» наполовину скрыта ударением, сделанным на последующем «все до единого». Если внезапно подвернется неудачный случай, не подпадающий под общее правило, вы всегда сможете вернуться к своему определению и указать, что ваше утверждение и не претендовало на то, чтобы относиться ко всем ситуациям.

Ситуация, когда делается ограниченное утверждение, которое в последующем обсуждении трактуется как общее, будет неизбежно содержать в себе софизм. Здесь упускается важная информация, а именно: утверждение не относится ко всем случаям. То, что ограничение формально выражено, софизма не устраняет, ведь именно факт скрытой наполовину оговорки приводит к тому, что она остается незамеченной, и исключает из рассмотрения релевантные данные.

Связь между явлениями полтергейста и психологическими проблемами в настоящее время четко установлена. Почти в каждом случае необъяснимых поломок и движущихся предметов в доме находился эмоционально неустойчивый подросток.

(Поскольку слова «почти» никто не заметил, остальные случаи можно не обсуждать.)

Наполовину скрытая оговорка широко применяется, чтобы поддержать половину утверждения. Когда существует пробел в доказательствах, оправдывающих какое-либо звено в рассуждении, этот софизм помогает замаскировать трещину. Наука, в том числе философия, не допускает необъясненных исключений. Ньютон не ушел бы далеко, если бы заявил, что объекты, как правило, притягиваются друг к другу силой, которая изменяется обратно пропорционально квадрату расстояния между ними. В повседневной жизни, однако, мы относимся к таким вещам менее строго и этот софизм находит себе место, благодаря чему частное утверждение может выглядеть как законченное.

Пальмы обычно не растут в Англии, так что это, наверное, какое-то другое растение.

(Обычно это так, но бывают и исключения.)

Меры социальной инженерии часто предлагаются на основе неполных утверждений относительно того, как люди ведут себя в большинстве случаев.

Большинство преступлений совершается подростками, и почти все малолетние правонарушители происходят из распавшихся семей. Это значит, что ответ на рост преступности лежит не в усилении полицейских подразделений, а в увеличении количества консультационных центров по семейным вопросам.

(Возможно, это и так. Будем надеяться, что в личных делах персонала этих центров найдется меньше оговорок, чем в приведенном аргументе.)

Одна распространенная черта характера поможет вам безнаказанно применять этот софизм. Она выражается в готовности вспоминать в первую очередь случаи, которые подходят к утверждению, а не те, которые ему не соответствуют. Когда звучит ограниченное утверждение, например «большинство начальников флиртуют со своими секретаршами», множество людей сразу же начнут думать об известных им случаях, подтверждающих сказанное. Лишь немногие обнаружат, что их мысли устремились в первую очередь к тем начальникам, которые так не делают. Вы можете пользоваться этой склонностью, чтобы подталкивать людей видеть в ваших утверждениях больше, нежели заявляется в действительности.

Едва ли не каждый выпускник Кембриджа, работавший в Министерстве иностранных дел или службе госбезопасности в конце 1940-х годов, оказался шпионом и предателем. Почему бы нам не покончить с этим, уволив и остальных, и больше никогда не нанимать их на такие должности?

(«Едва ли не каждый» в данном случае, скорее всего, означает горстку — возможно, всего лишь двух-трех человек — но все, кто это услышит, тут же подумают про тех, о чьем разоблачении они читали в газетах, и вряд ли им в головы закрадется мысль о том, что есть и другие.)

Недостижимое совершенство

При оценке доводов «за» и «против» какого-либо образа действий важно помнить, что выбор следует делать из имеющихся в наличии альтернатив. Любая из них может подвергнуться критике ввиду ее несовершенства, равно как и существующее положение. Однако несовершенство альтернативных вариантов не является достаточным основанием для отказа от них, разве что среди них вдруг найдется идеальный. Стремление к недостижимому совершенству — это ошибка, совершаемая, когда недостаточное совершенство предлагаемого варианта представляется как повод для его отвержения, даже если ни один из альтернативных также не идеален.

Мы должны запретить производство атомной энергии, потому что оно никогда не будет совершенно безопасным.

(То же можно сказать об угле, нефти и гидроэлектроэнергии — при производстве и потреблении каждого из этих ресурсов ежегодно погибают люди. Вопрос должен стоять иначе: насколько атомная энергия лучше или хуже, чем они?)

Если ни один из вариантов (включая тот, при котором никаких изменений не происходит) не идеален, то в таком случае несовершенство других не может служить основанием для выбора. В данной ситуации это попросту не является существенным. Если на таком основании критикуется только один вариант, это означает пристрастный подбор доказательств против данного конкретного варианта, поскольку то же самое может быть применимо и ко всем остальным.

Я против поездки в Грецию, потому что нет гарантии, что нам там будет хорошо.

(Когда вы найдете такое место, где это гарантировано, дайте мне знать, ладно?)

Этот софизм очень часто используют, чтобы противостоять изменениям в существующем положении вещей, даже если само это положение далеко от совершенства.

Мы должны запретить новое сердечное лекарство, поскольку его время от времени ошибочно назначают при нервных расстройствах.

(Выглядит вполне невинно. Однако что если в настоящее время от сердечной недостаточности ежегодно умирают 15 тысяч пациентов, которых новое лекарство могло бы спасти? Существующее положение также далеко от совершенства.)

Телевизионные хроники и передачи на социальные темы представляют собой превосходный источник примеров стремления к недостижимому совершенству. Можно поручиться, что любое новое предложение, выдвинутое правительством — любым правительством, — тотчас подвергнется скрупулезному анализу на предмет его несовершенств. Несчастные вдовы и сражающиеся за выживание матери поведают камерам о трудностях, которые их ожидают в связи с нововведением, после чего у аудитории останется беспокойное ощущение, что правительство в чем-то поторопилось, в то время как абсолютно то же самое можно было бы проделать и с существующей ситуацией.

Этот софизм — извечный житель лакированных залов для совещаний разнообразных комитетов. В любой комиссии найдется кто-то, как правило, пожилой и заслуженный, чьей миссией в этой жизни является сдерживать напор анархии и разрушения, воплощением которых являются любые перемены. Поэтому он встречает в штыки каждое новое предложение, указывая на его несовершенства.

Я не считаю, что запрет автомобильного движения на Парк-стрит снизит травматизм среди людей пожилого возраста. Там все равно останутся подростки на роликах, велосипедисты, тележки для покупок, детские коляски и все такое прочее.

(Вопрос стоит не о том, совершенен ли новый проект. Главное — это сможет ли он сократить численность несчастных случаев настолько, насколько существующее положение сокращет численность пожилых людей.)

Помимо основной версии данного софизма, которой вы можете пользоваться, чтобы опровергать любые предложения, не встретившие вашего одобрения, время и усилия также не будут потрачены вами впустую, если вы выучите еще две специфические и очень хитроумные его вариации. Первая из них призывает отказаться от того или иного предложения ввиду того, что у него недостаточно дальний прицел. Вы показываете его недостатки и высказываете мнение, что эдесь необходимо нечто более радикальное. (Предложенная идея, соответственно, должна быть отвергнута.)

В принципе, я одобряю предложение, чтобы пособия распределялись посредством жеребьевки, а не по моему личному решению, однако при этом по-прежнему останутся незатронутыми многие области нашей финансовой поддержки и влияния. Я бы сказал, что здесь требуется нечто гораздо более обширное, необходим масштабный взгляд на вещи. Поэтому я предлагаю отложить это предложение для дальнейшего рассмотрения…

(Готово, больше мы его никогда не увидим.)

Второй вариант, который вы можете использовать, состоит в том, чтобы призывать к чему-либо, находящемуся абсолютно вне возможностей людей, принимающих решение. Таким образом, вы предлагаете им нечто, чего они не смогут сделать, в противовес тому, что вполне в их силах.

Вы можете сколько угодно требовать ужесточения наказания за списывание, господин директор, но это не поможет нам устранить корень проблемы. То, что нам на самом деле необходимо, завоевать сердца этих мальчишек и девчонок, добиться настоящей перемены в их умах и душах…

(Первоначальное предложение удаляется, сопровождаемое скрипичным крещендо.)

Неприятие энтимем

Энтимема — это довод, в котором одна из частей не заявляется, поскольку считается, что она понятна и без слов. Такие доводы вполне допустимы до тех пор, пока обе стороны согласны с подразумеваемым утверждением. Если же невысказанный элемент не принимается одной из сторон, мы вступаем на территорию названного софизма.

Билл, должно быть, полный тупица. Только тупица может завалить экрамен по вождению.

(Обычный слушатель на этом месте понимающе кивнет головой. Однако впоследствии он может быть несколько сбит с толку, обнаружив, что Билл вовсе не заваливал экзамен по вождению. Довод работает только в том случае, если подразумеваемое действительно имело место.)

В данной ситуации ошибка состоит в том, что пропущен значительный элемент дискуссии. Если обе стороны согласны с предполагаемым утверждением, то оно остается в наличии, хотя и не высказано вслух. Если же допущение делается только со стороны слушающего, он может вообразить, будто высказываемые доводы имеют более солидное основание, чем это есть на самом деле. Мы часто упускаем существенные моменты, поскольку считаем их общеизвестными, но при этом необходимо иметь в виду, что относительно того, что мы считаем понятным без слов, могут возникнуть разногласия.

Я надеюсь, мистер Смит, что вскоре смогу вернуть кредит вашему банку. Моя недавно почившая тетушка всегда говорила, что оставит большое наследство тому, кто будет за ней ухаживать.

(Через какое-то время банковский служащий, удивленный тем, что долг все еще не выплачен, еще более удивляется, обнаружив, что у вас и в мыслях не было ухаживать за своей тетушкой.)

Возможность для возникновения этого софизма обусловлена тем, что мы постоянно пользуемся энтимемами во избежание трудоемкого перечисления всех подробностей. Набожный посетитель, желающий поговорить с вами о Библии, будет удовлетворен, если вы откажетесь, ответив ему: «Я буддист», поскольку обе стороны в данном случае согласны с подразумеваемым положением, что буддисты не обсуждают Библию. Если вы вместо этого скажете: «Буддисты не обсуждают Библию», ваш гость, возможно, также будет удовлетворен, сделав очевидное предположение, что вы буддист. (Однако позаботьтесь о том, чтобы у вас был наготове хороший ответ на случай, если вам доведется встретиться с ним в церкви в следующее воскресенье.)

Этот софизм предоставляет готовые костыли для наших хромающих оправданий. Слушатель великодушно подбирает необходимые для завершения доказательства, вместо того чтобы оставить стыдливо краснеть от осознания собственной наготы.

Дорогая, мне так жаль! Деловым людям часто случается забывать о таких вещах, как годовщина свадьбы.

(Это будет прекрасным оправданием до тех пор, пока ваши коллеги случайно не обмолвятся ей о том, что итогом вашей работы за последние два месяца была лишь куча разгаданных кроссвордов в «Дейли телеграф».)

Такой прием легок в использовании, он способен помочь вам соскочить с крючка в самых разнообразных ситуациях. Сделать это проще простого: имея частный случай, приводите в качестве довода общее утверждение. Ваша аудитория автоматически достроит недостающую предпосылку, что этот общий случай применим и в вашей конкретной ситуации. Ведь то, как люди обычно поступают в тех или иных обстоятельствах, может иметь отношение к обвинениям против ва лишь в том случае, если предполагается, что эти обстоятельства относятся и к вам тоже. Непринятая энтимема употребляется ими столь же легко, как и марочный портвейн.

Простите, я сильно опоздал. В наше время совершенно невозможно полагаться на автобусы и поезда!

(Все это так, но вам-то нужно было всего лишь пройти пешком от соседнего дома.)

С тем же успехом вы можете высказывать общие утверждения во время беседы о каком-либо конкретном лице. Любовь ваших слушателей к сплетням и готовность поверить в любую пакость о ком угодно поможет вашей непринятой энтимеме незаметно проскользнуть вместе с приглашенными гостями.

Меня не особенно радует то, что выбор пал на Смита. Вообще, люди, готовые поживиться за счет богатой вдовы, не вызывают теплых чувств.

(Так же, как и ничем не оправданные намеки.)

Односторонняя оценка

У многих решений, которые нужно взвесить, имеются одновременно и достоинства, и недостатки. Если во внимание принимается только одна сторона дела, это называется софизмом односторонней оценки. Как правило, принятие решения требует, чтобы были рассмотрены все за и против, а предпочтение после этого отдано той стороне, в пользу которой имеется больше доводов. Смотреть только на одну чашу весов — значит уклоняться от здравого суждения относительно общего равновесия.

Нет, я не собираюсь жениться. Это же такая громадная отввтственность, не говоря о потере свободы. Только подумать, сколько это будет стоить — вырастить детей, отправить их в колледж… К тому же и страховые взносы будут выше…

(Если бы все ограничивалось только этим, люди бы вообще не женились и не заводили детей.)

Не менее вероятен вариант, когда люди смотрят только на положительную сторону:

Эта энциклопедия — о, вы будете гордиться тем, что она у вас есть! Ваши друзья будут от нее в восхищении. А какая польза для ваших детей! Да вы и сами сможете многое из нее узнать. К тому же она будет прекрасно смотреться на вашей книжной полке!

(С другой стороны, она будет стоить вам очень много денег.)

В обоих случаях совершается ошибка односторонней оценки. Глядя только на возражения или только на преимущества, мы упускаем данные, которые могут повлиять на решение и которые следует принять во внимание. Исключение из рассмотрения этих релевантных данных и есть то, что делает одностороннюю оценку ошибочной.

Односторонняя оценка может и не быть софизмом, в том случае если оставляется возможность для представления таким же образом и другой стороны. В англо-американской культуре существует состязательная традиция, когда каждая из сторон выдвигает наиболее сильные доводы в свою пользу, а беспристрастный наблюдатель на их основе выводит справедливое суждение. Поэтому мы изначально ожидаем, что адвокат будет приводить свидетельства только в пользу оправдания, а представитель тред-юниона — говорить только о повышении зарплаты, так как знаем, что будет и еще некто, защищающий позицию противоположной стороны. Однако если тот, кто выносит суждение, рассматривает только одну сторону, это будет несомненной ошибкой.

Давай не поедем на Ибицу. Только подумай, какая там жара, да еще эти москиты и толпы народа!

(С другой стороны, можно ведь вспомнить и замечательное солнце, отличное вино, вкусную еду и низкие цены.)

Суждения, к которым мы приходим в жизни, часто требуют компромиссов. Те, кто уже подвел свой баланс и принял решение в пользу чего-либо, зачастую пытаются склонить к тому же и других, преувеличивая положительные стороны вопроса. Однако неосторожным следует помнить, что, если они примут во внимание все факторы, их собственная шкала ценностей может привести к совершенно другому суждению.

Все доводы говорят в пользу строительства новой дороги. Дорога означает прогресс, она означает процветание, она означает, что у нашего города есть будущее!

(Очень, очень жаль, что для ее строительства придется снести дом, в котором вы живете.)

Существует хитроумная вариация этого софизма, которую вы можете использовать, чтобы убедить других согласиться с вашим суждением. Она заключается в чисто символическом согласии с противоположным мнением посредством упоминания наиболее слабых доводов другой стороны, после чего следует всесокрушающее перечисление аргументов в пользу защищаемой вами позиции. Это придает ей окончательный блеск, покрывая сияющей пленкой мнимой объективности.

Да, конечно, если мы купим большую машину, нам придется поменять чехлы на сиденьях. Но только подумай, как это удобно! Все покупки будут помещаться сзади; мы станем выезжать на ней в выходные; ты сможешь без проблем возить детей в школу и обратно; к тому же она гораздо быстрее, а значит, мы будем экономить время в поездках.

(Продано господину, предложившему софизм!)

Опровержение примеров

В поддержку представляемых доказательств часто приводят примеры. Когда спорящий фокусирует внимание оппонента на том, что приведенный им пример не годится, оставляя основное положение без обсуждения, такой софизм называется опровержением примеров.

Ну и подростки нынче пошли — никакого воспитания. Тот парень из соседней квартиры вчера на улице едва не сбил меня с ног, и хоть бы остановился, чтобы извиниться!

Ну, здесь вы ошибаетесь — Саймон уже далеко не подросток.

(Изначальное утверждение по-прежнему стоит крепко, сбит с ног лишь один пример.)

Хотя приведенный пример может проиллюстрировать и укрепить доказательство, его опровержение не наносит доказательству никакого вреда. Кроме него может существовать множество других случаев, поддерживающих основное положение и при этом устойчивых к любой критике.

Есть некоторое различие между вполне оправданным желанием поставить под сомнение доказательства оппонента и сосредоточением критики на приведенном примере вместо того положения, которое он поддерживает. Если основное утверждение отвергается только на основании того, что в его поддержку был приведен неудачный пример, значит, названная ошибка имела место.

В заявлениях о том, что охотиться на животных будто бы жестоко, нет ни капли правды. Вот, например, нам описывали охоту в Беркшире, но ни слова не сказали о том, что по результатам посмертного вскрытия эта лиса умерла от естественных причин. Вот вам и вся так называемая «жестокость».

(Понятно, что это доказательство еще менее жизнеспособно, чем та лиса.)

Можно привести случай употребления данного приема на всеобщих выборах: одна из партий разработала плакат с фотографией счастливого семейства в качестве иллюстрации лозунга о том, что с ней жизнь становится лучше. Их противники посвятили невероятное количество времени и труда тому, чтобы разузнать подробности жизни изображенных на фотографии людей и довести до сведения избирателей, что на самом деле этот брак не был счастливым. Очевидно, они не жалели усилий, поскольку считали, что после опровержения примера публика будет меньше расположена верить и самому утверждению.

Этот софизм почему-то особенно часто встречается в разговорах о спорте. В поддержку общего утверждения, скажем, «в Испании самые лучшие нападающие», приводится пример. Это, как правило, служит сигналом к началу долгого и нудного обсуждения всех достоинств и недостатков конкретного нападающего. Судя по всему, спорящие искренне полагают, что дело за или против изначального общего утверждения будет выиграно или проиграно в зависимости от принятия или опровержения приведенного примера.

Вы можете сами создавать ситуации для использования этого софизма, подталкивая оппонентов приводить конкретные примеры. Ваш непрошибаемый скептицизм, с которым вы станете отвечать на их утверждения репликой «А именно?», побудит их описать частный случай в защиту своей позиции. Как только они это сделают, вы наброситесь на приведенный пример, показывая, что он никак не может соответствовать истине. Если вам приводят в пример семью, чтобы показать, что у водителей автобусов низкая зарплата, вы можете неплохо развлечься, расспрашивая противника, есть ли у семьи цветной телевизор и сколько глава семейства тратит на пиво. Даже если вы не в силах подкопаться под приведенный пример, якобы опровергая поддерживаемую им позицию, возможно, вам удастся расширить дискуссию до более общего положения о том, что вообще представляет собой бедность, и поставить под сомнение осмысленность изначального утверждения в принципе. Это называется лингвистическим анализом.

Отсечение расширительных толкований

Мы виновны в отсечении расширительных толкований, если употребляем слова в их общепринятом значении, но, встретив возражения, уходим к строго буквальному определению. Этот софизм становится возможным из-за того, что существует два способа понимать значение слов. Мы можем описывать свойства того, что имеем в виду, или же приводить примеры. Первый способ называется определением, второй — расширительным толкованием слова. Так, мы можем передать значение слова «кинозвезда», либо описав роль ведущих актеров и актрис в фильмах, либо перечислив имена широко известных звезд экрана.

Слова несут в себе множество оттенков значения, передаваемых путем ассоциации. Крошечные ростки мысли окружают каждое из них, пробуждая в слушателе всевозможные идеи, основанные на прошлом опыте. Эти оттенки являются частью значения слова при условии, что и говорящий, и слушающий понимают их одинаково. Софизм отсечения расширительных толкований имеет место, когда говорящий впоследствии отказывается от этих значений, настаивая на исключительно буквальном, определительном описании.

Говоря, что согласен на расследование, я никоим образом не подразумевал, что оно будет независимым, что оно будет открытым или что его результаты будут опубликованы.

(Возможно, он и прав в ограниченном, техническом значении этого слова. Однако это не то, что большинство людей понимают под расследованием, исходя из своих предыдущих встреч с этим термином.)

Ошибка заключается в том, что говорится одно, а людям дозволяется понять другое. Предмет дискуссии должен быть одинаковым для говорящего ислушающего, иначе никакого обоснованного доказательства не получится. Существуют два способа применения этого софизма: можно намеренно вводить слушателя в заблуждение с самого начала, а можно прибегать к ограничению определения уже впоследствии в целях нивелирования слабостей собственной позиции.

Мы обещали всего лишь, что установим распределительный щит. Никто не говорил, что он будет работать.

(Верно, работой там и не пахло.)

В рекламе часто прибегают к такому секатору, чтобы подрезать неумеренные обещания, сделанные вначале:

Через год мы обменяем ваш автомобиль на новый, приняв его по той же цене, которую вы за него заплатили!

(Строго говоря, выплачиваете-то вы две суммы: одна — плата за машину, а вторая — налог. Налог вам никто не предлагает вернуть, что бы вы ни думали, когда делали покупку.)

Друзья, которые так любят давать советы, зачастую задним числом меняют значение сказанного, после того как начинают проявляться последствия.

Слушай, я, конечно, говорил, что ты будешь чувствовать себя миллионером. Ну так и что, я знаю кучу миллионеров, которые чувствуют себя препаршивейше. Так что нечего жаловаться.

(Возможно, если вы его побьете, то будете чувствовать себя свиньей, но, с другой стороны, наверняка есть множество свиней, которым это понравилось бы.)

Прибегающий к этому софизму всегда объявляет о своей деятельности. Характерные выражения, словно волна перед носом плывущего корабля, предваряют его последующие движения. Неизбежные «все, что я хотел сказать, это…» и «если вы вспомните мои слова в точности…» выдают в нем профессионала высокой квалификации. Вы сразу понимаете, что это человек, никогда не говорящий того, что кажется всем окружающим его людям. Тот самый мелкий шрифт, который всегда ищут внизу документов, в данном случае находится в словаре.

Вы можете смело включать этот софизм в свой репертуар, когда овладеете искусством высказывать ограниченные утверждения так, чтобы их принимали за более широкие. Соберите коллекцию фраз, значение которых все понимают — «расширительно», несмотря на то что само словесное выражение довольно строго.

Я схазал, что если окажусь неправ, то куплю тебе выпить, — пожалуйста, вот тебе стакан воды, выпей.

Я говорил, что бросил курить, и я действительно бросил, на целых полдня.

(Говорите осторожно и всегда носите с собой толстый словарь.)

Перекладывание бремени доказательств

Перекладывание на других бремени доказательств это специфическая форма argumentum ad ignorantiam. Оно состоит в том, что вы выдвигаете утверждение без всяких обоснований с тем расчетом, что если оно должно быть отвергнуто, то ваша аудитория сама подберет возражения.

Обычно предполагается, что любая новая точка зрения будет сопровождаться некими свидетельствами в ее поддержку, предоставляемыми тем человеком, который ее выдвигает. Когда вместо этого от нас требуют самим представить опровержение позиции, мы говорим, что перед нами софизм, называемый перекладыванием бремени доказательств.

При наборе учителей в первую очередь должно учитываться мнение школьников.

— С какой стати?

Приведите мне хотя бы одну разумную причину, почему это не так.

(Подобные доводы всегда выглядят более здравыми, чем есть на самом деле. С тем же успехом можно потребовать, чтобы учитывалось мнение дворника, раздатчицы в школьной столовой или местного букмекера. Впрочем, если на то пошло, возможно, их мнение будет более разумным.)

Обосновывать следует само утверждение, а не опровергающие его умозаключения. Источником этого софизма является слепое убеждение, что любое положение может быть принято, если не доказано, что оно ложно. В действительности же бремя предоставления доказательств лежит на том, кто желает изменить статус-кво. Это он должен объяснить, почему существующая практика и наши убеждения по той или иной причине неадекватны и почему его предложение предпочтительно.

Я считаю, что секретное сообщество иллюминатов тайно управляет всеми событиями на Земле на протяжении уже нескольких сотен лет. Докажите мне, что это не так!

(Мы совершенно не обязаны это делать, так же как не должны доказывать, что Землей не правят невидимые эльфы или шпионы с Андромеды, живущие в пирамидах на дне океана в районе Бермудского треугольника.)

Максима, выдвинутая Уильямом Оккамом и обычно сокращаемая до фразы «не следует умножать сущности сверх необходимого», требует от нас не привносить в объяснение ничего сверх того, что необходимо для достижения цели. Уже существует несколько вариантов объяснений мировых событий — божественный промысел, эволюционный прогресс или же попросту бессмысленное хаотическое движение. От нас не требуется добавлять в эту мешанину еще и иллюминатов, и тот, кто все же собирается это сделать, должен показать, какие факты свидетельствуют, что их присутствие необходимо для объяснения.

Перекладывание бремени доказательств является весьма распространенным и общеупотребительным софизмом. Принято считать, что тот, кто говорит «докажите, что это так», и тот, кто говорит «докажите, что это не так», находятся в равных условиях. Данное представление неверно. Тот, кто требует доказательств, просто заявляет о намерении не принимать ничего сверх того, что предполагается благодаря имеющимся сведениям; второй же заявляет о намерении принять нечто большее.

Этот конкретный софизм является той хрупкой опорой, на которой покоится вся масса неопознанных летающих объектов, экстрасенсорного восприятия, монстров, демонов и самосгибающихся ложек. Приверженцы всех этих и множества других нематериальных явлений пытаются переложить на нас бремя установления их несуществования. Однажды взваленное на плечи, это бремя окажется бесконечным — ведь не только невероятно трудно доказать, что что-либо не существует, но также имеется бесконечное количество вариантов, каждый из которых придется доказывать отдельно.

Перекладывание бремени доказательств неизбежно, если вы планируете вторжение в мир метафизических сущностей. Поэтому вместо того, чтобы ограничиваться простым «докажите, что это не так», вы должны научиться прятать софизм под более уклончивыми формулировками:

Можете ли вы найти мне хотя бы один убедительный пример, который доказывал бы, что это не так?

(Этим вы подталкиваете свою аудиторию перейти к частным случаям, тем самым дав вам возможность прибегнуть к опровержению примеров вместо того, чтобы приводить какие-либо доказательства в пользу вашей собственной точки зрения.)

Общепринятое ошибочное представление о том, на ком должно лежать бремя доказательств, позволяет выдвигать утверждения, для которых нет ни малейших оснований. Вы можете преспокойно защищать существование грифонов, способность людей к самосовершенствованию или мирные наклонности религиозных фундаменталистов.

Перемена позиции

Можно прибегать к уклончивым формулировкам, делая спорным предмет обсуждения, или же к пересмотру определений, заявляя, что наши слова означали нечто совершенно другое. В третьем варианте такого типа защитных действий мы полностью меняем поддерживаемую нами позицию, одновременно продолжая претендовать на ее целостность. Софизм, при котором в ходе рассуждения изменяется сама суть сказанного, называется переменой позиции.

Я говорил, что мне симпатичен этот проект и что я считаю его перспективным. Вместе с тем я разделяю возражения, которые вы все здесь приводили, и должен сказать, что они только подкрепили мое давнишнее убеждение относительно того, что для проекта недостаточно быть симпатичным и перспективным.

(Прыжок с одного берега на противоположный с грацией танцовщика, помноженной на отчаяние человека, оказавшегося в безвыходном положении.)

Этот софизм основан на хитрости: говорящий уклоняется от возражений против своей первоначальной позиции, перемещаясь к другой. Поскольку предыдущая дискуссия велась относительно тех положений, что подразумевались вначале, она не имеет значения для новых, заявленных впоследствии. Соответственно, и критика вынуждена начинать все с нуля уже относительно новой позиции, так как то, что высказывалось до этого, было направлено не на нее.

Да, я говорил, что после этих выборов мы станем сильнее. Все мы прекрасно знаем, что сделать партию сильнее может множество вещей. Я всегда считал, что, если партия может отвечать на критику, это является источником ее силы. Так что теперь, когда наша позиция в списке упала до 9 %, я думаю, что…

(Такое можно наблюдать на каждых выборах у любой партии, за исключением победившей. Это примерно то же самое; что сказать: — «Я не считаю, что счет пять к одному в пользу противника следует рассматривать как поражение шотландской сборной. Скорее это можно считать вызовом, который…»)

Блуждающие огни политической фортуны зачастую меняют свое местоположение вместе с софизмом, который я описал. Виной тому откровенно абсурдное правило, что ни один политик якобы никогда не должен менять своей точки зрения относительно чего бы то ни было. Поступить так — значит признать, что прежде он был неправ и по аналогии может оказаться неправ и теперь. Следовательно, ему необходимо поддерживать имидж непогрешимости. Перемена позиции, сколь бы ненадежной она ни казалась нам, дает прочное основание для политической целостности.

Существует определенный класс религиозных аргументов, в которых всё, чье существование было санкционировано, может быть названо божественным. При этом предмет дискуссии без всякого стеснения скользит, как на салазках:, через несколько континентов. Так, то, что начиналось как разговор о дедушке с белой бородой, сидящем на облаке, заканчивается рассмотрением некоего абстрактного вселенского принципа.

Софизм перемены позиций существует для защитных нужд. Нельзя с его помощью убедить кого-либо в новом взгляде на вещи, но вы можете использовать его, чтобы другие не узнали, что вы были неправы. Победоносная армия после упорной борьбы вступает на ваши земли — и с изумлением обнаруживает, что вы маршируете впереди, возглавляя вторжение. Они-то полагали — очевидно, ошибочно, что вы руководите обороной.

Ознакомившись с точкой зрения мистера Смита, я понял, что его поправка, которая заключается в том, чтобы вставить в начале моею предложения частицу «не», выражает самую суть тою, что я пытался донести. Поэтому я считаю, что с его поправкой мое предложение будет значительно улучшено.

Существуют специальные упражнения для лицевых мускулов, которые следует практиковать каждый день перед зеркалом, они помогут вам приобрести надлежащую кривизну мозговых извилин, чтобы можно было менять позицию в мгновение ока.

Да, господин таможенный офицер, я перешел границу и я могу обьяснить, откуда взялась эта лишняя бутылка виски.

(Кто-нибудь заметил, как подрагивают мускулы на его ногах, готовых броситься к новому местоположению?)

Пересмотр определений

Пересмотр определений происходит, когда некто изменяет значение слов, чтобы иметь возможность ответить на возражение, выдвинутое против первоначальной формулировки. Изменяя значение слов, спорящий тем самым превращает высказывание в совершенно другое утверждение.

Он ни разу не был за границей.

Вообще-то он ездил в Булонь.

Ну, посещение Булони едва ли можно назвать поездкой за границу.

(Как же еще это можно назвать? Может быть, назовем это сидением в шезлонге на берегу в Блэкпуле?)

Слова употребляются в общепринятых значениях. Если мы будем считать позволительным отвечать на критику наших высказываний эаявлением, что наши слова значили нечто совершенно непривычное, то любое рациональное рассуждение рассыплется на куски.

Ошибочность этого софизма заключается в незаметной подмене одного понятия другим под личиной объяснения истинного значения высказывания. Обоснование, предложенное для одной позиции, может не годиться для ее заменителя. («Понимаете, офицер, когда я говорил, что не пил, я имел в виду, что выпил не больше, чем мог бы выпить, если бы просто зашел в гости к знакомым».)

Пересмотр определений позволяет человеку, потерпевшему поражение в споре, сохранить лицо, заявив, что на самом деле он высказывал совершенно другое утверждение. Этот софизм также разрешает сделать поправку на возможные исключения благодаря введению более ограниченной интерпретации.

— У вас нет опыта в противостоянии терроризму.

— Почему же? Я выступал в должности консультанта по борьбе с терроризмом при правительствах Малайзии и Сингапура, а также четыре года обучался в академии спецназа в США.

Я имел в виду, что у вас нет опыта противостояния террористам в Англии.

(Нужно было назвать конкретно Сканторп, так было бы еще надежнее.)

Когда я говорил, что нами правят тираны, я, разумеется, имел в виду сборщиков налогов и чиновников, а никоим образом не Ваше Величество.

Пересмотр определений — излюбленное прибежище философов. Предлагаемые ими определения «добродетели», «блага» и даже самого понятия «значения» составлены наподобие крикетных воротец, куда их коллеги забрасывают мячи. Когда удачно закрученный мяч раскидывает столбики воротец, такой философ, вместо того чтобы с достоинством удалиться в раздевалку, скорее всего, начнет заново устанавливать столбики чуть в стороне от изначальной позиции и доказывать, что, если бы они стояли там, мяч бы в них не попал.

Иллюстрацией к сказанному служит пассаж из произведения Льюиса Кэрролла:

…Вот тебе и слава!

Я не понимаю, при чем здесь «слава»?спросила Алиса.

Шалтай Болтай презрительно улыбнулся.

И не поймешь, пока я тебе не обьясню,ответил он. — Я хотел сказать: «Разьяснил, как по полкам разложил!»

Но «слава» совсем не значит: «разьяснил, как по полкам разложил!» — возразила Алиса.

Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше,сказал Шалтай презрительно.[6]

Британские министры финансов не менее искусно пользуются этим софизмом. При них имеется большой штат чиновников казначейства, единственная задача которых заключается в том, чтобы переопределять такие понятия, как «рост», «вложение», «трата» и «экономический цикл».

Когда вы выстраиваете доводы в новом порядке для своевременного пересмотра определений, рекомендуется приписывать словам такие значения, которые будут звучать хоть сколько-нибудь правдоподобно. Их употребление в новом значении должно быть чем-то оправдано. Очень неплохим приемом является переход к технической терминологии после того, как вы начали с обычной разговорной речи:

Разумеется, я использовал здесь слово «ожидание» в статистическом смысле — как произведение вероятности возвращений на их величину. Я совершенно не хотел сказать, будто бы мы действительно ожидаем, что что-то должно случиться.

(Кроме разве того, что рыбка, хитро извернувшись, соскочит с крючка.)

Еще один хороший способ обеспечить огневую поддержку для вашего отступления — это предположение, что новое значение было очевидно для всех с самого начала и только ваш критик оказался настолько мелочен, чтобы его игнорировать:

Все знают: когда речь идет о том, что поезда приходят вовремя, имеется в виду точность, принятая на железных дорогах, то есть в пределах десяти минут от времени, указанного в расписании.

(В любом случае, теперь это действительно все знают.)

Порицание альтернатив

В случае если имеется ограниченный и известный набор альтернативных вариантов, вполне законно устанавливать приоритет одного из них, показывая, что остальные менее важны. Однако в ситуациях, когда альтернативы не ограничены или не известны и необходимы не столько сравнения, сколько утверждения, будет ошибкой предполагать, что речь идет об установлении приоритета одного варианта в противовес остальным. Этот софизм называется порицанием альтернатив.

Теория Хокинса, несомненно, дает верный ответ, все остальные оказались безнадежно ошибочными.

(Его теория, возможно, уже завтра окажется также ошибочной.)

Даже когда альтернатив только две, мы не можем доказать, что одна из них верна, утверждая, что неверна вторая, обе могут оказаться одинаково негодными. То же самое относится и к более распространенным группам.

«Челси» — поистине великая команда! Посмотрите хотя бы на «Ливерпуль» или „Манчестер юнайтед» — они обе совершенно безнадежны.

(Прежде всего, могут быть приняты в расчет и другие команды, о которых не упомянули. Однако даже без них, если «Ливерпуль» и «Манчестер юнайтед» действительно плохи, это еще не доказательство того, что хороша «Челси». Возможно, вообще все футбольные команды никуда не годятся.)

Такое рассуждение ошибочно, потому что, отказываясь от рассмотрения других альтернатив, мы исключаем данные, которые могут быть релевантны для нашего решения. Кроме того, допуская к рассмотрению данные, служащие для опорочивания иных альтернатив, когда достаточно было бы простой оценки, мы привносим в рассуждение нерелевантный материал.

Порицание альтернатив — софизм фанатиков. В стремлении возвысить собственную деревню, нацию, команду, церковь, профессию, расу или класс они считают, что достигнут желаемого, если будут уничижать других. Руперт Брук в знаменитом стихотворении «Грантчестер»[7] вспользовался этим софизмом для достижения юмористического эффекта. Среди восхвалений самого Грантчестера вкраплены враждебные ремарки относительно других деревень в округе:

Ведь неулыбчив Кембридж. Тут

Свой коренастый хитрый люд;

А Ройстон, коль пойдешь на юг,

Таит угрозу и испуг…

В Овере брань — хороший тон,

Чуть лучше в этом Трумпингтон…[8]

В британском предвыборном процессе считается дурным тоном, если кандидат продвигает собственную позицию, критикуя оппонентов, — эта работа обычно поручается его доверенным лицам. Однако в подобные соображения никого не смущают:

Выбор в ваших руках: один из кандидатов был осужден за изнасилование, другой ведет распущенный образ жизни, третий — активный извращенец, четвертый — расхититель государственного имущества, а пятый — стоит перед вами.

(В ClllA кандидаты, как правило, более экзотичны. Возможно, дело в этом.)

С данным софизмом вы сможете провести не один час в невинных забавах (и еще больше в забавах далеко не невинных), втаптывая в грязь альтернативы тому, что предлагаете вы сами. Нужно сказать, что люди обладают чем-то вроде двойного зрения, не дающего им увидеть достоинства но по-ястребиному зоркого к недостаткам. Для вас это своиство может оказаться на руку: когда вы, выбрав пару альтернатив, начнете раскрывать их несовершенства, снабженные подобным дефектом глаза ваших слушателей отвернутся от того, что предлагаете вы. Люди решат что едва ли вы стали бы громить остальные варианты, называя их никчемными, дурацкими, ошибочными и порочными, если бы ваши собственные идеи были ничуть не лучше, — и окажутся неправы.

Я знаю, дизайн нового здания никогда не получает всеобщего одобрения, однако посмотрите, какой у вас выбор: либо это будет коробка со стеклянным фасадом, либо не пойми что с трубопроводом снаружи здания, либо панельное бетонное чудовище.

(В то время как у того варианта, который защищаете вы, течет крыша, отделочная плитка сыплется на прохожих и его содержание требует огромных денег. Однако люди этого не увидят, если вы будете постоянно держать их внимание на очерняемых вами альтернативах.)

Скрытая квантификация

Когда делаются утверждения касательно какого-либо класса, иногда они относятся ко всем его членам, в других случаях только к некоторым, а временами бывает неясно, к чему именно относится сказанное. Софизм, называемый скрытой квантификацией, возникает, когда неоднозначность выражения позволяет неверно судить о количестве членов группы, о которых идет речь.

Автомеханики — жулики.

(Что, прямо все? Об этом ничего не говорится, однако данный момент важен. Если сказанное относится ко всем автомеханикам, то, разговаривая с одним из них, мы можем заранее знать, что говорим с жуликом. Тем не менее, хотя владельцы машин и могут судить по-своему, лишь немногие из автомехаников имеют судимость.)

Очень часто квантификация, то есть количественное определение, оказывается скрытой, так как утверждение звучит слишком неопределенно, чтобы делать смелые предположения, что речь идет лишь о части класса. Когда добавляется слово «все» — это уже гораздо лучше, но, скорее всего, неверно. Говорящий, не желая ограничивать себя такими формальными деталями, зачастую опускает количественную сторону в надежде, что если он, скажет «все», это будет понято правильно. Допустим, некто выражает сочувствие расстроенному родителю, говоря: «С подростками всегда проблемы». Это можно понять как «с некоторыми из них» или даже «со многими», но ведь есть и такой вариант понимания, при котором достаточно только найти подростка и источник проблем у вас в кармане. Говоривший, возможно, ничего подобного не имел в виду, как бы убедительно это ни звучало. Софизм порождается неоднозначностью сказанного: говорящий подразумевает одно значение, а слушающий воспринимает его как другое. Разумеется, из разных значений можно вывести различные заключения.

Всем известно, что участники Движения за ядерное разоружение — коммунисты.

(Это действительно так, но относится далеко не ко всем участникам, как здесь, очевидно, подразумевается. Даже если некоторые из них и являются коммунистами, остается еще достаточно места для других, движимых искренностью или глупостью.)

Этот софизм широко используется для очернения целых групп на основе некоторых из их членов.

Экстремисты преподают в Открытом университете!

(Это может значить, что они там есть, но вряд ли это следует понимать так, что все экстремисты являются преподавателями Открытого университета или что кроме них там никто не преподает. Однако в зависимости от того, какой из этих вариантов правильный, степень подготовки выпускников будет различаться кардинальным образом, равно как и собственно содержание курса.)

Скрытая квантификация также может быть прелюдией к навешиванию на индивида характеристик группы, к которой он принадлежит, при замалчивании того факта, что они касаются лишь некоторых представителей этой группы.

Вы когда-нибудь замечали, какие епископы жирные? Подозреваю, что Джонсон теперь, кода ему дали епархию, тоже поднаберет килограммов.

(Взвесь — и увидишь.)

Скрытую квантификацию следует применять, чтобы придать неубедительному доказательству более приемлемый вид. Если вы пытаетесь посеять сомнения относительно какого-либо человека, попробуйте использовать его принадлежность к той или иной группе и очернить всю группу в целом. Также, чтобы заклеймить его, вы можете делать кажущиеся убедительными заявления, в которых будет крупица истины, позволяя вашей аудитории по желанию вставлять «все» или «только».

Я не думаю, что нам следует брать на работу Томсона: он заядлый рыболов, а ведь рыболовы лентяи… Как мне кажется, это плохой признак.

(Аудитория клюет на наживку, понимая фразу как «только лентяи», — и Томсон также у вас на крючке.)

Соломенное чучело

На самом деле соломенное чучело никого не пугает. Ни одна уважающая себя ворона даже пером не шелохнет при виде его. Его слишком легко повалить на землю… Вот именно. Соломенное чучело специально сделано так, чтобы его было невероятно просто повалить на землю: когда вы будете не в состоянии опровергнуть доводы ваших оппонентов, вы можете вместо этого наброситься на него. Иными словами, соломенное чучело представляет собой неверную интерпретацию точки зрения противника, которую вы создаете специально, чтобы ее разгромить.

Мы должны либерализовать законы относительно марихуаны.

Ни в коем случае! Если общество получит неограниченный доступ к наркотикам, это будет означать упадок рабочей этики; все будут искать лишь немедленного удовлетворения своих пристрастий.

(Бац! Противник лежит. Предложение касалось всего лишь либерализации законов относительно марихуаны, но «неограниченный доступ к наркотикам» представляет собой гораздо менее стойкую мишень.)

Традиционно соломенное чучело строится как намеренное преувеличение доводов противника. Зачастую бывает проще выступать против какой-либо позиции, когда она доведена до крайности. Если ваш оппонент не хочет сам казаться экстремистом, вы можете оказать ему эту услугу с помощью соломенного чучела. В качестве такового подойдет любая интерпретация, против которой легко выдвинуть возражение.

Соломенное чучело является софизмом, поскольку ничего не говорит собственно о предмете дискуссии. Как и весь класс igпorati eleпchi, к которому он принадлежит, этот довод абсолютно не относится к делу. Его функцией является пробудить в аудитории благодаря легкости, с которой он опровергается, пренебрежительное отношение, которое может быть направлено на настоящую позицию, им представляемую.

Приверженцы этого софизма адресуют свои самые громкие аплодисменты тем, чьи соломенные конструкции оказываются скрытыми под слоем плоти. Дело в том, что соломенное чучело вовсе не обязательно создавать специально. Произвольно выбирая наиболее слабых или смешных сторонников противоположной стороны и опровергая их вместо того, чтобы бороться с главным противником, вы угождаете вкусам самых тонких ценителей этого полемического приема.

Даже в наши дни можно сорвать овации, опровергая теорию эволюции, если у вас хватит здравого смысла опровергать только Дарвина. Современная эволюционная теория продвинулась гораздо дальше, в ее арсенале имеются знания из таких областей, как генетика. Однако вы вполне можете выставить перед собой соломенное чучело Дарвина и плясать на нем сколько угодно, создавая впечатление, что вы «опровергаете» теорию эволюции.

На любых выборах стандартная практика найти самого глупого и невежественного представителя противной стороны и разобраться с ним. Одновременно можно фабриковать экстремистов, чтобы затем опрокидывать их одним презрительным щелчком.

Как мы можем поддерживать демократов, если один из их собственных профсоюзных лидеров публично оправдывает существование такого «государства рабочих», каким была Советская Россия?

(Бам! Хрясь! Еще одно соломенное чучело валяется в пыли. Как профсоюзные деятели, с одной стороны, так и крупные бизнесмены с другой, могут быть наивными карасями в политике, благодаря чему представляют собой гораздо более удобные мишени, нежели скользкие угри, непосредственно возглавляющие партии.)

Исторически роль соломенных чучел состояла в том, чтобы демонстрировать опасность перемен. Горстка реформаторов или радикалов, выступающих за увеличение свобод и распространение терпимости, была затоптана насмерть легионами таких соломенных чучел, идущих сомкнутым строем, призывая к анархии, вседозволенности, разрушению общества и убийству невинных.

Применять этот прием на практике очень весело. Любому хочется одержать пару-тройку побед для повышения самооценки. Если настоящей победы не дождаться, то всегда можно отколошматить подвернувшееся под руку соломенное чучело и почувствовать себя бодрее. В дополнение к высказанным советам можно порекомендовать, если возможно, приступать к сооружению и разрушению соломенного чучела уже после того, как оппонент сказал свое последнее слово касательно предмета. Соломенное чучело выглядит очень глупо, когда оно валяется на земле, а ваш противник стоит рядом, готовый отказаться от него. С другой стороны, если ваш оппонент отсутствует или уже закончил речь, то никто не сможет отрицать, что эта раздавленная фигура, лежащая у ваших ног, действительно ваш враг, против которого вы выступаете а не набитая сухой травой кукла, которую вы наспех соорудили, чтобь повергнуть наземь вместо него.

Уклончивые формулировки

Уклончивые формулировки расставляются вокруг доказательств, как изгороди вокруг засеянных полей, которые нужно уберечь от вытаптывания. В дискуссии такая изгородь означает укрытие, за которым можно отсидеться в тени уклончивых заявлений, чтобы впоследствии изменить смысл сказанного. («да, я говорил, что нам совершенно не нужна тотальная война на Ближнем Востоке, и я продолжаю на этом стоять. То, что мы предприняли, — это локальная война…»)

Уклончивые формулировки являются подготовительным этапом перед пересмотром определений. Слова и фразы осторожно выбираются так, чтобы сохранялась возможность впоследствии перевернуть определения с ног на голову. Доводы и примеры, устремляющиеся навстречу спорящему, чтобы сокрушить его, внезапно обнаруживают изгородь, преграждающую им путь, в то время как их жертва преспокойно пасется на соседнем поле. («Я всего лишь сказал, что приду домой не слишком поздно. Полагаю, что три часа ночи — это не слишком поздно в свете того, чем мне пришлось заниматься».)

С точки зрения логики это софизм, поскольку здесь под маской одного выдвигаются два или несколько различных утверждений. Альтернативные варианты толкования протаскиваются контрабандой, словно спутники Одиссея под брюхом у овец, которыми они кажутся с виду. Расчет здесь строится на том, что противник, подобно ослепленному Циклопу, не сможет распознать разницу. Действие этого софизма заключается в том, что информация, которую несет высказывание, оказывается бесполезной.

Предсказателям жилось бы гораздо тяжелее, если бы у них не было уклончивых формулировок, дающих им новые шансы. Как при игре на скачках вы страхуете свои ставки тем, что ставите не на одну лошадь, а на несколько, так же и предсказывая что-либо, следует ставить сразу на несколько возможных вариантов исхода.

Будь дерзок, смел, кровав. Не знай препон.

Никто из тех, кто женщиной рожден,

Не повредит Макбету.[9]

(Уклончивость здесь в том, что ведьмы не предупредили Макбета, что это описание не относится к тем, кто, как Макдуф, появился на свет посредством кесарева сечения. Он выяснил это сам, после того как увидел длинную изгородь, тянущуюся от Бирнамского леса до Дунсинанского холма.)

Большинство оракулов и страховых агентов известны тем, как они пользуются подобными загородками, доводя их порой до немыслимой длины. Центурии Нострадамуса настолько туманно написаны и могут быть истолкованы в столь многих смыслах, что с их помощью можно предсказать буквально что угодно. Кое-кто заявляет, что нашел в них изумительно подробное и точное предсказание будущего. Не только Наполеон и Гитлер, но даже недавние папы и политические деятели являются на их страницах. Однако, как всегда бывает с такими огороженными предсказаниями, здесь имеются некоторые характерные признаки. В писаниях Нострадамуса не составляет труда найти указания на то, что уже произошло; с гораздо меньшим успехом его читатели пытаются обнаружить точное описание того, что должно произойти в будущем. Кроме того, следует отметить завидное постоянство, с которым каждая эпоха находит в этих пророчествах значение, пригодное именно для своего времени.

Важной составляющей данного софизма является нечестная игра. Неоднозначные формулировки привносятся в утверждения намеренно в целях обмана, а именно чтобы обеспечить говорящему правоту вне зависимости от того, каков будет исход событий. Безобидный ярмарочный предсказатель прячется за оградой таких формулировок, когда говорит, что вам предстоит поездка (ведь речь может идти и о поездке домой на автобусе № 36). Гораздо менее безвредный экономист скрывает за этой оградой тот факт, что положение ухудшается, отрицая глобальные изменения в мировой экономике (зато когда оно наконец улучшится, это произойдет именно благодаря таким изменениям).

Уклончивые формулировки требуют планирования. Лишь немногие могут бросать двусмысленные фразы на ходу, не раздумывая. Скорее их можно встретить в заранее подготовленных заявлениях, которые выпускаются в печатном виде, а не в замечаниях, брошенных мимоходом. Следует накопить запас таких фраз, которые издалека будут выглядеть достаточно простыми, но окажутся полны скрытых закоулков, когда подойдешь к ним поближе.

Платеж по вашему чеку будет направлен непосредственно на ваш банковский счет.

(Это замечательно, а когда?)

Фиктивная дилемма

Понятие «дилемма», помимо общепринятого употребления для обозначения трудного выбора, также означает нечто совершенно иное, а именно вид сложного рассуждения. В дилемме нам сообщают о последствиях различных действий и предупреждают, что если мы выберем одно из них, то должны быть готовы принять соответствующие последствия. Мать-гречанка предупреждала сына, который собирался заняться политикой:

Не делай этого. Если ты будешь говорить правду, тебя возненавидят люди; если будешь лгать, тебя возненавидят боги. Поскольку ты можешь только либо говорить правду, либо лгать, ты окажешься ненавидим или людьми, или богами.

Дилемма является допустимой формой рассуждения. Если описываемые последствия верны и если выбор действительно имеется строго из представленных возможностей, то один или другой из предполагаемых вариантов обязан воспоследовать. Однако очень часто оказывается, что информация некорректна или выбор не настолько жестко ограничен, как это изображалось. В таких случаях дилемма становится фиктивной. Фиктивная дилемма — это софизм, состоящий в ошибочном или умышленном представлении дилеммы, когда никакой дилеммы не существует.

В приведенном выше примере у сына есть несколько вариантов ответа. Он может заявить о фиктивности дилеммы, отрицая, что описанные последствия произойдут, — это называется «схватить дилемму за рога». Он может попросту отрицать, что люди станут ненавидеть его за доносимую правду; напротив, он может заявить, что они станут уважать его за это. Альтернативные утверждения относительно последствий называются конъюнктами, и достаточно показать, что одно или оба утверждения дилеммы ложны, чтобы обозначить ее как фиктивную. Другая возможность состоит в том, чтобы показать, что ложен предлагаемый выбор. Это называется «пройти между рогов», и тогда мы должны показать, что возможны и другие варианты выбора. Наш грек не обязан ограничивать себя правдой и ложью, он может временами бьпь правдивым, а в других случаях обманывать. Он может высказывать утверждения, которые одновременно содержат элементы правды и лжи. Дилемма оказывается фиктивной, если показано, что варианты выбора, называемые дизъюнктами, не являются исчерпывающими. Третий способ справиться с дилеммой — опровергнуть ее с помощью контрдоводов. Это изящная методика, требующая, чтобы из элементов нашего рогатого животного было собрано другое, не менее свирепое, но рвущееся в противоположном направлении и желающее столкнуться с первым лоб в лоб. В приведенном выше примере юноша в таком случае ответил бы:

Нет, мама, я все же стану политиком. Ибо если я буду лгать, то люди полюбят меня за это, а если я стану говорить правду, меня полюбят боги. Поскольку я могу только либо говорить правду, либо лгать, я буду любим или людьми, или богами.

(Это выглядит настолько красиво, что когда нечто подобное проделывается во время дебатов, бывает трудно подавить желание кинуть деньги на ринг.)

Протагор, который помимо всего прочего обучал молодежь законам, принял одного бедного ученика, согласившись не брать с него платы до тех пор, пока тот не выиграет свое первое разбирательство. Однако, время шло, и, не видя никаких признаков того, что юноша собирается, приниматься за дело, Протагор предъявил ему иск. Обвинение звучало просто:

Если суд решит в мою пользу, это будет значить, что ученик должен заплатить. Если решение будет в пользу ученика, это будет значить, что он выиграл свое первое разбирательство и, следовательно, должен заплатить. Поскольку решение может быть только либо в мою, либо в его пользу, я в любом случае получу свои деньги.

Юноша, однако, оказался способным учеником и представил следующее возражение:

Совсем наоборот. Если суд вынесет решение в мою пользу, это будет значить, — что я не должен платить. Если решение будет в пользу Протагора, это будвт значить, — что я так и не выиграл ни одного разбирательства, а следовательно, не должен платить. Поскольку решение может быть только либо в мою пользу, либо в пользу Протагора, в любом случае я платить не должен.

(Судья испытал нервный припадок, после чего отложил рассмотрение дела на неопределенный срок. Таким образом, юноша доказал ложность дизъюнктов и проскочил между рогов обеих дилемм.)

Ошибочность фиктивной дилеммы состоит в том, что представляются либо ложные последствия, либо ложный выбор. Подобное рассуждение может быть чрезвычайно полезным в ситуациях, когда рассматриваются неприятные для вас решения. В таких случаях вы быстро вмешиваетесь, указывая, что возможен или один, или другой вариант развития событий, и в любом из них последствия будут негативными:

Если мы допустим, чтобы в нашем округе был построен эторт приют для трудных подростков, возможны два варианта: либо он будет стоять пустой, либо будет действовать. Если он будет пустовать, значит мы потратим свои деньги зря; если же в нем будут жить, то в округе появится столько нарушителей спокойствия, что настанет полный хаос. Поэтому, как ни печально…

(Скрестите пальцы и молитесь, чтобы в комиссии не оказалось учеников Протагора.)

Загрузка...