Железный пират (сборник)

VI

Жозеф Вильтар покинул палаццо Бурано с легким сердцем, так как он убедился теперь в том, где находится его друг.

— Гастон в доме «Духов», — сказал он себе, — прекрасное помещение, я с удовольствием бы поменялся с ним. Маркиза прелестна. Веласкес с удовольствием нарисовал бы ее головку, и весь Париж стал бы гордиться ею. Да, Гастон сумел устроиться очень хорошо, а те, которые говорят, что она жаждет крови моих соотечественников, отъявленные лгуны. Маркиза мне положительно понравилась. У нее царь в голове, глаза видят то, что надо видеть. Интересно знать, что она подумала обо мне. Мне кажется, что я не особенно понравился ей, но она решила задобрить меня, так как поняла, что я могу быть ей опасен. Гастон очутился в ее доме, чтобы спастись от убийц, подосланных этим стариком. Ужасный негодяй — этот старик, очевидно, он думает о себе, только о себе одном. Совести у него нет ни капельки; я видел, что, когда я уходил, он говорил что-то своему слуге, я нисколько не удивлюсь, если этот человек следит теперь за мной.

Гондола Вильтара в это время подплыла к площади, которую он должен был перейти, чтобы попасть к Флориану, где он рассчитывал поужинать. Кругом было темно, и жуткое чувство охватило его при виде мрачных теней, скользивших в этом темном пространстве. Он сожалел теперь о том, что оставил старого Зануккио дома, теперь бы тот пригодился ему; нечего и говорить, что Вильтар никогда не был трусом, но ему было неприятно сознавать, что голова его, вероятно, оценена, и за какие-нибудь двадцать дукатов ему придется погибнуть безвременною смертью. Ему было обидно, что он должен умереть только из-за того, что нанят какой-то убийца, что улицы худо освещены, что крик убиваемого никого не встревожит в этом городе. Вильтар сознавал, что он был неосторожен, и поэтому теперь удвоил свою осторожность и быстро подвигался вперед, скользя между колоннами, стараясь держаться середины и чутко прислушиваясь к малейшему шуму. Большинство магазинов было уже закрыто к этому времени; пешеходы направлялись или в рестораны, или в оперу, или в театр св. Луки. И много быстрых черных глазок мимоходом поглядывало на него; при свете факелов он видел нередко перед собой стройные и изящные ножки и невольно с горечью думал о том, что даже близкое появление Бонапарта не может удержать венецианцев от стремления к развлечениям. Они женились и любили, посещали театры, играли в клубах, наполняли рестораны, нисколько не заботясь о завтрашнем дне, никто не задумался над тем, что принесет ему в близком будущем безжалостная судьба. Венеция смеялась и ликовала на пути к полному разрушению, и он вряд ли бы даже стала потом сокрушаться о том, чего не могла спасти по своей бесхарактерности, — говорил себе Вильтар с глубоким презрением, и он невольно еще ускорил шаги, и мысли его снова вернулись к Гастону.

— Мой друг находится в полной безопасности; в доме «Духов» никто не тронет его; я очень рад, что обстоятельства так сложились. Я сегодня же напишу генералу Бонапарту и сообщу ему о том, что мы здесь можем ожидать всего худшего, это немного ускорит развязку. Наполеон, конечно, будет возмущен всей этой историей и поспешит явиться сюда; тогда эти трусы поплатятся наконец за ту двойную игру, которую они все время ведут с нами. Вместе с тем мне удастся таким образом заставить молчать маркизу и…

Тень, мелькнувшая на тротуаре, вывела Вильтара из сладкого раздумья; он опять вспомнил об опасности, угрожавшей ему в эту минуту, и решился приготовиться к ней. Он понял, что предположение его оправдалось на деле, и кто-то из дворца Буран идет следом за ним. Ему вспомнилось все, что он слышал о зверствах этих венецианцев, о том, как его друга Шатодена нашли пригвожденным к дверям дома; вспомнил многих других своих соотечественников, исчезнувших без следа в темных водах каналов; рука его невольно крепче сжала рукоятку кинжала, он ускорил еще шаги и даже не удивился тому, что так легко поддался на этот раз чувству безотчетного страха.

— Да, мне непременно следовало взять с собой Зануккио, — думал он, рассчитывая все шансы за и против своего спасения.

Более молодой человек, пожалуй, предпочел бы выйти на освещенное место и, пожалуй, даже решился бы громко звать к себе на помощь, но Вильтар хорошо знал итальянцев и знал, что они ненавидят французов, поэтому он рассудил очень умно.

— Хоть и сто человек теперь ужинают вот в том ресторане напротив, — сказал он себе, — но ни один из них не шевельнет и пальцем, чтобы спасти меня.

И действительно он был прав. Положение его было отчаянное, хотя недалеко он уже видел светлые огни у Флориана, и прямо перед собой увидел силуэты женщины и мужчины, шедших под руку и сопровождаемых из осторожности слугою, несшим факел, Вильтар еще ускорил шаги и постарался идти с ними рядом, но слуга, несший факел и узнавший в нем француза, грубо крикнул на него, чтобы он отошел.

Он иронически раскланялся с гнавшими его и принужден был слегка замедлить шаги, хотя он прекрасно знал, что враги уже гонятся за ним по пятам и скрываются где-то здесь, вблизи, под покровом темной ночи. Он задумался теперь о том, отбросить ли в сторону всякие предрассудки и броситься бежать изо всех сил, или же идти навстречу судьбе и перейти самому в нападение. Последнее было ему больше по вкусу. Он рассудил совершенно правильно, что темнота, скрывавшая их, в свою очередь может служить и ему защитой и тоже скроет от них все его движения; он решил произвести в этом направлении опыт, остановился и вплотную прижался к стене. Он стоял неподвижно и слышал, как мимо него осторожно прошли чьи-то шаги и раздался тихий шепот; преследователи его, очевидно, действительно потеряли его из виду и прошли дальше ярдов тридцать или сорок и, пожалуй, удалились бы еще дальше, если бы в конце улицы не стоял, очевидно, их сообщник, который и остановил их тихим, чуть слышным свистом. Хотя Вильтар и был вполне храбрый человек, но сердце его болезненно сжалось, когда он понял, что со всех сторон окружен врагами. Он слышал, как преследователи его вернулись осторожно назад, как они искали его и то удалялись, то снова приближались к нему. Один раз он уже решил выйти наконец из темноты и бегом броситься через площадь, но как раз в это время почти у самого своего уха он услышал их шепот и только вовремя успел отодвинуться немного дальше под ворота дома, где он стоял.

Прошла целая четверть часа такого напряженного ожидания. Преследователи, очевидно, устали искать его и решили, что он, вероятно, спасся как-нибудь, зайдя куда-нибудь в дом; они стали смелее, заговорили уже почти громко, и трое из них вышли на полутемную площадь, чтобы лучше обсудить дальнейший ход дела. Из разговора их он понял, что одного из них зовут Цукка, и он, по-видимому, считается предводителем этой шайки, а остальные — просто голодные, жалкие люди, которые сетовали на то, что если им не удастся исполнить возложенное на них поручение, то им придется в продолжение нескольких дней сидеть опять на пище св. Антония. Вильтар одну секунду боялся, что эти негодяи решатся наконец зажечь огонь, чтобы скорее найти его, но они, конечно, не сделали этого из боязни быть открытыми в свою очередь, так как ремесло их ни для Кого из венецианцев не могло оставаться тайною.

Слыша их нерешительные речи и сознавая, что они и не подозревают его близости, Вильтар опять было хотел рискнуть своею жизнью и броситься бежать по направлению к кафе, как вдруг, к его изумлению, дверь за ним быстро отворилась, на пороге показалось двое мужчин с фонарем, они чуть не упали, наткнувшись на него и грубо спросили, что он здесь делает.

— Я спасаю свою жизнь, — был его ответ, — вот те господа там на площади преследовали меня все время, начиная от дворца Бурано. Заклинаю вас всеми святыми, синьоры, дайте мне убежище у себя, пока мне удастся созвать своих друзей.

Один из двух мужчин, толстый, неуклюжий лавочник, который не раз сталкивался уже с французами, поднес фонарь к самому лицу Вильтара и проговорил недовольным тоном:

— Ведь вы француз?

— Я не отрицаю этого, — ответил Вильтар, — наоборот, моя национальность должна способствовать тому, чтобы вы укрыли меня у себя.

Толстый купец задумался, не зная, на что решиться; спутник его дернул его за рукав и сказал:

— Это дело полиции, Беневелли, пожалуйста, не вмешивайся не в свое дело; к тому же у этого человека такое неприятное лицо.

Купец кивнул головой и пошел дальше, крикнув Вильтару.

— Я пойду, поговорю с теми господами.

А затем, минуту спустя, Вильтар услышал его голос, кричавший ему:

— Напрасно, синьор, вы боитесь их: они вовсе не хотят вам зла, они только пошутили с вами.

Оба друга пошли дальше, но Вильтар следовал за ними по пятам, решив сделать их, по крайней мере, свидетелями нападения, если оно будет, и действительно это ему удалось. Не прошли они и двадцати шагов, как убийцы очутились уже за спиной Вильтара; он быстро обернулся и бросился с кинжалом на одного из них с горьким восклицанием:

— Вот как мы шутим в Париже синьор! Вы видите, как я нуждался в вашем гостеприимстве!

Заглушённый стон был ему ответом, кинжал его погрузился во что-то мягкое.

«Надо защищать свое лицо», — мелькнуло в его голове, и он быстро вытащил свою рапиру, и стал размахивать ею во все стороны, таким образом ему удалось добраться до стены какого-то дома, к которой он и прислонился спиной, благодаря чему враги его не могли уже напасть на него сзади. Стоны, раздававшиеся неподалеку от него, ясно говорили о том, что один из негодяев опасно ранен. Предположение это подтвердилось еще тем, что остальные нападавшие крикнули ему, чтобы он полежал пока, они потом поднимут его, когда справятся со своей жертвой. Вильтар, насколько ему позволял тусклый свет, различил, что перед ним еще четверо убийц, и решил дорого продать свою жизнь, недаром же он славился как лучший фехтовальщик в своем отечестве. К сожалению, однако, рапира немного помогала ему в данном случае, так как негодяи были настороже и не подходили близко к нему: они, очевидно, решили взять его хитростью, не рискуя своей жизнью. Вильтар понял, что расчет их совершенно верен, нервы его со временем не выдержат, рука устанет, и когда он будет совершенно бессилен, тогда они нападут на него. Смертельный ужас охватил его при этой мысли, погибнуть такой ужасной смертью казалось ему выше его сил, он уже стал думать, не покончить ли лучше с собой, но в эту минуту негодяи, очевидно, сговорившись, пустились на следующую хитрость. Один из них бросился на землю и стал подползать к нему снизу, а в то время, как он невольно взглянул на него и приготовился отразить его нападение, остальные бросились на него, и минуту спустя он уже лежал на земле, стараясь вырваться от насевших на него врагов, которые наносили ему удар за ударом куда ни попало. Вильтар, забыв все на свете, стал громко звать на помощь, и вдруг совершенно неожиданно дверь дома, у которой они все лежали, отворилась, и на пороге появился старик с факелом в руке. Увидя происходившую перед ним свалку, он, недолго думая, ринулся на сражавшихся и стал бить их своим горящим факелом. Убийцы вскочили с криками ярости и хотели ринуться на него, но вдруг увидели, что имеют дело не с кем иным, как с секретарем сената. Появление этого важного должностного лица произвело на них самое неожиданное действие: они моментально рассыпались в разные стороны, оставив лежать на земле одного Вильтара, который слышал, как они побежали по направлению к площади, и слышал, как один из них крикнул другим:

— Этого нечего брать с собой, он уже умер!

Известие о смерти одного из врагов заставило его улыбнуться злорадной улыбкой.

Встав на ноги, Вильтар обратился к секретарю со словами:

— Вы поспели как раз вовремя, синьор, и выбрали себе прекрасное оружие… Могу я узнать, кому я обязан удовольствием продолжать свое земное существование еще некоторое время?

Секретарь, поправляя свой факел, взглянул на француза и сказал угрюмо:

— Я не нуждаюсь в вашей благодарности. Разве можно спать, когда у самых дверей происходят подобные скандалы? Впрочем, вы, я вижу, француз; очень сожалею, что продлил ваше существование, как вы говорите: будь я на месте сенаторов, я перевешал бы всех французов в Венеции.

Вильтар, ощупывая свои члены, чтобы убедиться, что все они целы, и потирая свои плечи, отвечал ему:

— Я люблю откровенных людей, синьор, и не намерен ссориться с вами. Совершенно согласен с вами, что многие из моих соотечественников стоят того, чтобы их повесили, так же, как и большинство ваших, конечно. Но, во всяком случае, позвольте поблагодарить вас, ваш факел оказался прекрасным оружием, хотя он и причинил мне порядочные ожоги на руках.

— Удивляюсь, что вы еще живы, я никогда не видел, чтобы кого-нибудь отделали так, как вас. Но вы, французы, народ живучий: у вас воловья шкура вместо кожи.

— Скорее стальная, чем воловья, — любезно поправил его Вильтар. — Видите ли, синьор, я хорошо знаю обычаи вашей страны, и поэтому на теле у меня всегда надета железная кольчуга.

— Ах, вот в чем дело, ну, теперь мне все ясно. А жаль, что с вами не покончили; чем меньше вас, французов, тем лучше!

И с этими словами он вошел в дом и бесцеремонно захлопнул за собою дверь. Вильтар, все еще улыбаясь, направился к Флориану и плотно поужинал там каплуном и бутылкой бургундского. Только беспорядок в одежде и глубокий шрам на левой руке свидетельствовали о только что пережитой драме, но все же в душе Вильтар решил никогда впредь не ходить одному без провожатого по этим темным улицам, наполненным убийцами и трусами.

Все еще улыбаясь, он приказал подать себе перо и бумагу и начал писать Бонапарту письмо, в котором уведомлял его о смерти Гастона, графа де Жоаеза, которого он любил как брата. Занятие это очень забавляло Вильтара, и он сожалел только о том, что не мог лично присутствовать при том, как Бонапарт прочтет это послание.