Железный тигр

Глава 1 На месте катастрофы

Я обнаружил его в мутноватой зеленой воде на глубине около десяти морских саженей в двухстах ярдах от места падения. Первым, что я увидел, был парашют. Каким-то образом пилоту удалось раскрыть его, как я полагаю, чисто инстинктивно, в тот момент, когда сам уже шел ко дну. Парашют, похожий на странный белый цветок, потускневший от зеленого цвета воды, будто парил над водорослями.

Пилот лежал на шесть футов ниже, на песчаном участке дна, все еще пристегнутый ремнями к катапультирующему сиденью. Я поплыл дальше и почти тотчас увидел в водорослях лежащий на брюхе самолет; напоминающий фантастическое морское чудище, изготовившееся к прыжку. Не знаю почему, но от его вида мне стало не по себе. Оно производило впечатление одушевленного предмета.

Чтобы подплыть поближе, потребовалось все мужество, которого у меня уже почти не оставалось. Я заглянул в кабину пилота, где увидел множество рычагов управления и тускло фосфоресцирующих во мраке приборных циферблатов. Рулевая колонка слегка подрагивала в воде, словно невидимая рука приводила ее в движение. Ну хватит. Я решил возвращаться, нашел якорную цепь и в облаке воздушных пузырьков стал подниматься наверх. Неожиданно слой воды надо мной стал бутылочно-зеленого цвета, просветлевший от солнечных лучей, и я увидел над собой днище "Ласковой Джейн".

В ступенчатом подъеме не было нужды. Под водой я пробыл не так долго, но сильно замерз, так как допустил оплошность, не надев перед погружением гидрокостюма. Я всплыл рядом с лестницей. Водная поверхность была покрыта легкой серой рябью, которую восточный ветер гнал в мою сторону. От одного этого вида мне стало еще холоднее, и я, дрожа, стал взбираться на борт. Морган протянул мне руку. Его лицо выражало беспокойство — опять тот же озабоченный взгляд. На меня пахнуло свежевыпитым виски.

— Все в порядке, Джек? — спросил он.

Я устало улыбнулся и отстегнул акваланг.

— Старею, Морг, только и всего. Мне надо выпить.

Вынув из кармана старого бушлата наполовину пустую бутылку "Джеймсона", он протянул ее мне. Я сделал большой глоток. Спиртное не обожгло, поскольку у меня было достаточно времени привыкнуть к этому напитку. Я только где-то глубоко внутри почувствовал его легкое пощипывание, и тепло стало разливаться по всему телу.

— Можешь допить остальное, — сказал я, возвращая ему бутылку.

Некоторое время он нерешительно вертел ее в руках. Я кивнул ему, и он сделал быстрый глоток. Затем, немного поколебавшись, глотнул еще раз, после чего, неохотно закрутив пробку, сунул бутылку обратно в карман.

К перилам правого борта нашего катера была привязана моторная лодка, принадлежащая египтянам, на которой спиной к нам стоял Хаким. Он разговаривал с капитаном, молодым лейтенантом военно-морского флота Египта и армейским офицером. Хаким повернулся и, увидев меня, перешагнул через перила. Это был высокий, красивый мужчина с лицом оливкового оттенка, элегантный в своем ослепительно белом костюме из льна и старом галстуке колледжа в Хэрроу.

"В этом египтянине больше строгого английского стиля, чем в чертовых англичанах", — подумал я. Временами во мне довольно легко пробуждался ирландец, а может быть, просто заговорило выпитое виски.

— Ну и как, мистер Сэвидж, — произнес он. — Поиск увенчался успехом?

Я кивнул в ответ:

— Как раз то, что вы и предполагали. Израильский. "Мираж III".

— И в каком он состоянии?

— На нем ни единой царапины. Похоже, ваша противовоздушная оборона здесь ни при чем.

— Этого не может быть. На этот счет от офицера, командующего той самой батареей, я получил особое донесение. Самолет, вне сомнений, был сбит ими.

Подошел армейский офицер военной разведки в звании майора. Ему было около тридцати, с лицом, сильно испещренным шрапнелью, и темными бешеными глазами. Один из тех, кому пришлось пережить тяжелые времена на Синае и кто видел единственное решение арабо-израильского конфликта в полном уничтожении государства Израиль.

— Майор Ибрагим. Только недавно откомандирован из Каира мне в помощь, — представил его Хаким и, вынув элегантный золотой портсигар, предложил мне сигарету. — При налетах со стороны моря самолеты летят очень низко. Обычно на высоте шестьсот футов или меньше, чтобы наши радары не смогли их засечь. Летчик в этой ситуации не имеет права на ошибку. У "миражей" максимальная скорость полета 1450 миль в час, а скорость набора высоты десять тысяч футов в минуту. Стоит сделать одно неверное движение или просто кашлянуть на высоте шестисот футов, и ты пропал. Этот парень, должно быть, попытался поиграть с подлодками, прежде чем понял, что произошло.

Майор открыл было рот, чтобы возразить, но промолчал. Сигарета была турецкой, но не из тех, которые продаются в Берлингтонском пассаже, и от ее дыма сильно запершило в горле. Я закашлялся.

— Мой друг, вы устали. Слишком много для одного, — участливо произнес Хаким.

— А никого больше нет, — ответил я. — Основная команда работает сейчас на либерийском грузовом судне. Оно затонуло на мелководье неподалеку от Абу-Кир.

— А Гийон, ныряльщик, который обычно работает с вами? Что с ним?

На этот раз уже спросил майор Ибрагим. Что-то в его голосе мне совсем не понравилось. Я испытал то же неприятное чувство, что и при виде затонувшего "Миража".

— Отправился к врачу в Александрию, — сказал я. — Он вчера потянул плечо.

Ибрагим собрался было продолжить разговор, но Хаким, положив руку ему на плечо, мягко сказал:

— Вернемся к "Миражу". Вы сможете его поднять?

— На это уйдет самое большее дня два. Мне потребуется пригнать пару рабочих ботов из Александрии и столько понтонов, сколько я смогу уложить вручную. И кроме того, у меня всего один плавучий кран. Мне потребуется еще один.

— Это будет, — пообещал он. Хаким был доволен собой, и это неудивительно — не каждый день становятся обладателями бесплатного уникального сверхзвукового реактивного истребителя в комплекте с ракетами "воздух — воздух".

— Я уверен, вы увидите, как будет благодарна моя страна за ваше сотрудничество, мистер Сэвидж, — продолжил Хаким.

— За сотрудничество, на которое мы можем безусловно рассчитывать, — подчеркнул Ибрагим. — Вы здесь на привилегированном положении, Сэвидж. Мы разрешили вам остаться в Египте и заниматься весьма прибыльным делом. Немногие из европейцев могут этим похвастаться.

Он произнес свою короткую речь с легкой злобой, но меня это совсем не задело. Сошло как с гуся вода.

— Я более чем благодарен вам, майор, — ответил я. — С другой стороны, должен заметить, что я гражданин Республики Ирландия и принадлежу к самой нейтральной нации на земле. Мы это уже давно доказали, а политика мне надоела. Люди сами ее придумали.

— Кто не с нами, тот против нас, — произнес майор нараспев, цитируя 53-ю страницу армейского устава.

— Это уж без меня, приятель. У меня правило никогда не вставать на чью-либо сторону. С такой заповедью дольше проживешь.

Я поднялся и кивнул Моргану. Тот выглядел еще более озабоченным, чем когда-либо.

— Возьму другой акваланг. Этот почти пустой. Думаю, одного баллона хватит.

— Какого черта, Джек. Ты сегодня достаточно долго поработал в одиночку. На сегодня с тебя хватит.

Конечно, он был прав. Главнейшее правило любой инструкции гласило: в одиночку под воду не погружаться, но в данном случае у меня не было выбора, и, прекрасно понимая это, он сам, недовольно ворча, помог мне пристегнуть акваланг.

— Есть ли необходимость в повторном погружении, мистер Сэвидж? — спросил Хаким.

— Там внизу пилот, — ответил я.

— Да, конечно, — он понимающе кивнул.

— Да пусть он там сгниет, — отрезал майор с раздражением.

Он положил руку мне на плечо, и я почувствовал, что его буквально трясет от гнева. Бог знает, что произошло с ним на этой войне и какие душевные муки терзают его с тех пор. В его темных глазах светилась боль, даже более того — жуткая ненависть.

— Пошел к черту, — сказал я и отвернулся.

Еще перед первым погружением я заметил, как вокруг нас сновало не менее двадцати рыбацких лодок. Теперь же к ним еще добавилась бело-красная моторка, которая скользила по водной глади на расстоянии не более двенадцати ярдов от нас. Так близко, что наверняка ее пассажиры могли слышать большую часть нашего разговора.

В моторке были двое. При росте более шести футов и соответствующем весе я всегда считал себя достаточно крупным, но мужчина, сидевший за рулем, в сравнении со мной был просто гигантом. С обнаженным торсом культуриста, с косынкой, небрежно повязанной на шее, он был похож на гладиатора. На нем была фуражка яхтсмена и солнцезащитные очки, которые не позволяли детально разглядеть его лицо, но тем не менее оно мне показалось знакомым.

Но в еще большее удивление меня привела девушка, которая, положив руки на бедра, стояла на корме и в упор разглядывала меня. На ней было бикини черного цвета, едва скрывавшее то, что положено скрывать. На ее плечи спадали прямые длинные волосы. Светлые и блестящие, в лучах яркого солнца они казались почти белыми.

Ее можно было бы принять за модель, только что сошедшую с обложки самого респектабельного журнала мод летнего сезона, если бы не лицо, в котором было что-то особенное. Спокойный, пронизывающий насквозь взгляд серых глаз, высокие скулы, большой рот, в углах которого, казалось, навечно застыла легкая усмешка. Я бы даже сказал, врожденное презрение ко всему. Чувство, присущее подлинной аристократке.

Я почему-то ей кивнул.

— Вы все-таки решились? — спросила она.

Ее отточенное произношение, свойственное представителям высшего общества, пробудило во мне ирландца. Намеренно усилив свой ирландский акцент, я ответил:

— А почему бы и нет? Слава Богу, отличный для кончины день, как говаривала моя старая бабушка.

Мой ответ достиг цели. Она теперь поняла, из какого теста я замешен. На этот раз ее губы вздрогнули от смеха. Я натянул маску, сделал шаг к борту, остановился, чтобы отрегулировать подачу кислорода из баллона, и шагнул прямо в воду рядом с якорной цепью, которая при погружении и подъеме служила мне ориентиром.

Однако я допустил ошибку. Я слишком устал для такой тяжелой работы и испытывал ощущение, будто вода просачивается сквозь мою кожу. Но это еще не все. На глубине пятидесяти футов я вошел в нейтральную зону. Видимость была хорошей, но краски поблекли, так как верхние слои воды, фильтруя дневной свет, поглощали из его спектра красные и оранжевые цвета.

Неожиданно передо мной в зеленой дымке, подобно раскрывшемуся цветку, появился парашют. Зацепившись за него, я запутался в его куполе, и мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы освободиться. Меня вновь обуял животный страх. Тот же страх, который я испытал в прошлом году в тот жуткий час, когда, погрязнув в черном иле, я беспомощно лежал на дне моря у побережья Александрии в ожидании смерти. Просочившаяся в шлем ледяная вода уже была на уровне моих щек.

Освободившись от объятий парашюта, с кинжалом в руке я двинулся в направлении пилота. Проскользнув между стропами парашюта, отнесенного морским течением в сторону, я посмотрел на летчика. Его широко раскрытые глаза застыли в изумлении, а вытянутая вперед рука как бы взывала о помощи. На цепочке, обвивающей его шею, висела миниатюрная золотая Звезда Давида.

Бедный парень был такой юный. Я не мог его оставить в этой холодной пучине. То ли от увиденного, то ли от чертовской усталости, страх внезапно прошел.

Около минуты потребовалось, чтобы освободить пилота от ремней, удерживавших его в катапультирующем сиденье. Рука пилота скользнула по моей шее. Обхватив его поудобнее за талию, я начал подниматься наверх.

Боже, как это было медленно. Казалось, я уже ничего не соображал, будто какая-то стальная спираль, которой не было конца, опутывала мое тело. Всплыв на поверхность, к своему удивлению, я обнаружил, что нахожусь ближе к новоявленной моторке, чем к "Ласковой Джейн".

Едва успев заметить девушку, смотрящую на меня, я снова ушел под воду, упустив при этом пилота. Вынырнув в очередной раз, я увидел позади себя в воде ее спутника, державшего в своих руках тело погибшего пилота. Неудивительно, что я поплыл именно в сторону моторки, на которой находилась девушка, готовая прийти мне на помощь. Она крепко схватила мою руку, полная решимости скорее оказаться вместе со мной в воде, чем отпустить ее.

— Спокойно, дружище, — успокоила она. — Вы в безопасности.

Свободной рукой она перекинула через борт лестницу, и я, собрав последние силы, забрался в лодку. Мужчина тем временем тащил за собой по воде тело пилота в сторону "Ласковой Джейн".

Стягивая с лица маску, я почувствовал прикосновение рук незнакомки, которая пыталась отстегнуть висевший за моей спиной акваланг. Меня слегка тошнило. От чрезмерно яркого солнца рябило в глазах. Аромат ее духов был таким сильным, что казалось, пропитывал ноздри, сверлил мозг. Это было похоже на какой-то странный, очень приятный сон.

— Какими духами вы пользуетесь? — выпалил я.

Девушка усмехнулась и сняла с меня акваланг.

— "Интимаси", — ответила она.

— Перед ними невозможно устоять, — сказал я и открыл глаза.

Она вся светилась в лучах яркого солнца. Ее светлые золотистые волосы были похожи на облако, полыхающее белым пламенем, а от взгляда ее удивительных серых глаз все внутри у меня перевернулось.

— Интересно, как выглядят ваши волосы, разметавшиеся по подушке? — спросил я.

— Ирландец, — произнесла она и склонилась надо мной. — Можно легко догадаться. Как вас зовут?

— Сэвидж. Джек Сэвидж.

— Отлично, Джек Сэвидж. А теперь доставим вас к себе.

Она завела мотор, грамотно сделала разворот, сбросила обороты и подогнала моторку поближе к "Ласковой Джейн". Гладиатор вылез из воды и присоединился к девушке. С его мускулистого тела, которое составило бы честь любому борцу тяжелого веса, струями стекала вода.

Он протянул руку:

— Алеко. Димитри Алеко. Вы храбрый человек, мистер Сэвидж. В одиночку даже один раз спуститься довольно рискованно, а вы дважды… Таких я уважаю.

Да, он точно так и сказал. Я передал акваланг Моргану.

— Я ваш должник. Вас обоих. Сегодня вечером, если вы не против, жду вас в баре "Саундерс".

— Договорились, дружище.

Он, вероятно, грек, подумал я, но говорит как настоящий американец. Я перелез через перила на "Ласковую Джейн" и, повернувшись назад, увидел, как они на большой скорости удаляются. Девушка даже не помахала на прощание рукой. Не обращая на меня никакого внимания, она сидела на корме и пыталась зажечь сигарету.

— Ты болван, Джек, полный болван. — Голос Моргана был вялым и сердитым. — Я же говорил тебе не спускаться.

Я пропустил его замечание мимо ушей.

— Алеко — это что, пароходная компания? — спросил я Хакима.

— И не только. Его фирма недавно вложила десять миллионов долларов в строительство нефтеперерабатывающего комплекса в Александрии. Он хороший друг Египта. Сегодня утром приплыл с Крита на своей яхте "Жар-птица", как я понял, в кратковременный отпуск.

— А девушка?

— Сестра жены, леди Сара Гамильтон. Его жена погибла в прошлом году в автомобильной катастрофе в Антибе. Она англичанка, — добавил он, хотя в этом и не было особой необходимости.

— Распутница, — сказал майор Ибрагим дрожащим голосом. — Бесстыдная шлюха, демонстрирующая мужчинам свой товар.

— Так она и на вас произвела впечатление? — спросил я.

В первый момент мне показалось, что он был готов врезать мне кулаком, что было бы крайне нежелательно, так как в ответ я бы наверняка размозжил ему челюсть, а это вышло бы мне боком. Не знаю почему, но его пыл поостыл. Очевидно, решил рассчитаться со мной позже. Во всяком случае, майор развернулся и шагнул через перила на свой катер.

— Извините, — тихо произнес Хаким. — Но мой вам совет, будьте с ним поосторожнее. В его руках большая власть.

Я пожал плечами и взглянул на пилота. Двое матросов укладывали его на носилки.

— Совсем молодой парень.

— Его тело предадут земле со всеми военными почестями и с соблюдением религиозных обрядов, мистер Сэвидж, — сказал Хаким, как бы в ответ на не заданный мною вопрос. — Мы не варвары.

Мы пожали друг другу руки, и он с легкой улыбкой на губах последовал вслед за носилками на борт военного катера. Взревел мотор — и катер на большой скорости отчалил от нашего борта. Морган подал мне полотенце и снова вытащил ту же бутылку ирландского виски.

Я сделал глоток.

— Не нравится мне это, Джек, — произнес Морган.

— Что тебе не нравится?

— Да этот Ибрагим и то, как он расспрашивал о Гийоне. Он опасен.

— Не надо так сильно из-за этого беспокоиться, — сказал я и протянул ему бутылку. — На глотни еще и давай обратно в гавань.

Если бы я прислушался к словам Моргана и сделал бы из этого хоть какие-нибудь выводы, все могло бы пойти по-другому, но мысли мои были далеко. Я всецело был под впечатлением от встречи с девушкой.

Я все еще остро ощущал запах ее духов, явственно слышал ее голос и отчетливо видел перед собой ее глаза цвета утреннего тумана моей родной Ирландии.

Глава 2 Самая красивая

Только египтяне с их удивительным смешанным чувством любви и ненависти по отношению к англичанам, особенно после Суэца, могли позволить себе, чтобы такой отель, как "Саундерс", мог простоять так долго.

Само его существование уже являлось анахронизмом. Отель был как бы осколком великой эпохи викторианства и никак не хотел меняться под натиском прогресса. Кондиционеров в нем не было. В каждой комнате под потолком монотонно вращался немыслимый вентилятор, который утихал только тогда, когда бывали перебои с электричеством, что происходило довольно часто.

Отель принадлежал Янни Китросу, греку, мать которого была египтянкой, что давало ему определенные преимущества перед другими иностранцами. У него был еще один отель на острове Кирос в Эгейском море к северу от Крита через пролив Касос, и ему довольно часто приходилось туда ездить.

Китрос мог достать все: женщин, оружие, сигареты, — ну прямо делец с большой буквы. Стоило только назвать, что нужно, и ты тут же получал это. Единственное, к чему он не имел отношения, это наркотики. Причиной тому была его сестра, которая в течение нескольких лет потребляла героин и от него скончалась. Как-то в сильном подпитии в разговоре о женщинах он немного рассказал о ней и с тех пор к этой теме не возвращался. Ему было около сорока, что было легко определить, даже не заглядывая в свидетельство о рождении, носил бороду, был добродушным, имел избыточный вес и постоянно улыбался. Он был одним из самых остроумных людей, с которыми мне довелось встречаться, и при всем этом абсолютно беспринципным и бесчувственным.

Работал я в основном за пределами Александрии, но мне так нравился Бир-эль-Гафани, что я вот уже около двух лет почти безвыездно проживал в этом городе. В отеле "Саундерс" на первом этаже у меня был номер с верандой, выходящей в сад, что меня очень устраивало, а в старой гавани — постоянное место для швартовки моей "Ласковой Джейн". Морган обычно спал на ее борту, если только не дремал, истекая потом, в укромном уголке какого-нибудь бара.

Лежа в постели в чем мать родила, я никак не мог вспомнить, как я здесь оказался. В комнате был мрак. На окнах, открытых на веранду, огромными пузырями вздувались тусклые муслиновые шторы. Стоял очень тихий вечер. Прошло некоторое время, прежде чем я понял, что вентилятор в комнате не работает.

Облокотившись на кровать и пытаясь взять сигарету с плетеного столика, стоявшего рядом, я заметил в противоположной стороне комнаты мелькнувшую тень и услышал, как звякнула бутылка.

— Джек, с тобой все в порядке?

Морган поднялся с софы, стоявшей у дальнего от меня окна, вышел из тени, воровато пряча бутылку в карман потрепанного кителя.

— Отлично, Морг, — ответил я. — Что произошло?

— Ты отключился, Джек, полностью потерял сознание, как тогда. Помнишь?

Я медленно кивнул ему. Такое со мной случалось не часто, но раз произошло, значит, самое время бить тревогу. Несколько лет назад я консультировался по этому поводу у специалиста, и он сказал мне, что это результат перенапряжения, скорее эмоционального, чем физического. Похоже, у меня был необычный для нормального человека резерв жизненных сил и я был в состоянии долго работать в полную мощь на пределе возможностей, но в определенный момент мог начисто вырубиться.

— Когда это со мной произошло?

— В саду. Я оставил "лендровер" у боковых ворот. Ты держался за мое плечо, а когда добрались до фонтана, ты так тяжело рухнул, что завалил и меня.

— А как тебе удалось затащить меня в комнату?

Он ухмыльнулся, оскалив зубы:

— Девушка, Джек, девушка с той моторки. Сестра жены того парня, Алеко, или кем она ему там доводится. Она помогла тебя дотащить.

Морган вытер пот тыльной стороной ладони.

— Боже, Джек, эта женщина как раз для тебя. Стоит десятка тех, которых мне довелось видеть.

— А кто меня раздел?

— Она, Джек, кто же еще? Она как раз оказалась поблизости. Ты промок и дрожал, как ребенок. Это женское дело, они знают в этом толк, — хихикнул он. — И к тому же руки у меня были грязными.

Что за женщина в самом деле? Поднявшись с кровати, я направился в ванную комнату, включил душ, единственный атрибут современной жизни, на который решились в этом отеле. Вода была чуть теплой, но и она взбодрила меня. Я снова ожил.

Морган, облокотившись о дверной косяк, набивал табаком свою старую трубку.

— Приходил Гийон. Хотел тебя проведать.

— Как он?

— Нормально. Он говорит, что врач советует на неделю воздержаться от погружений. Я подумал, что это может быть и хорошо, — ответил Морган и, немного поколебавшись, добавил: — Возможно, я бы смог помочь.

Я вышел из-под душа, энергично растираясь полотенцем, и кивнул.

— Спасибо, Морг, за помощь, но посмотрим, как будут складываться дела.

Это была своего рода игра, позволявшая Моргану сохранять собственное достоинство. Он уже больше никогда не будет нырять. Все уже кончено, для этой работы он непригоден. Как и я, Морган прекрасно понимал это, но эта игра наравне с выпивкой доставляла ему неописуемую радость.

— Гийон пришел в восторг от этого "Миража", Джек, — продолжил он.

— За него ты можешь сорвать действительно огромный куш. Египтяне за такую малышку должны здорово заплатить. Я передал Гийону все, о чем расспрашивал нас Ибрагим.

Я надел свежую рубашку и начал застегивать пуговицы.

— И что он сказал?

— Немного, — ответил Морган, поскребывая рукой поросший щетиной подбородок. — Ты же, Джек, знаешь, какой Гийон. Его понять нелегко. Он и сейчас куда-то поспешно смылся.

Я вновь почувствовал, как похолодело у меня внутри, и во второй раз за эти сутки подавил в себе ощущение надвигающейся опасности. Причиной тому была та самая Сара Гамильтон, полностью вытеснившая все мысли из моей головы, взбудоражившая воображение, на которое был еще способен человек моего возраста. Я ничего не имел против женщин. У меня были довольно регулярные встречи с женщинами, но в разумных пределах и в подходящих для этого случаях, поэтому это никак не отражалось на более важном для меня в этой жизни.

— Ты собираешься в бар, Джек? — решительно спросил Морган.

— Ты помнишь, я должен угостить выпивкой того человека?

— И даму, — добавил Морган.

Он смахнул с лица пот, глаза его горели, Я легонько толкнул его в плечо:

— Ладно, старый пьянчужка. Можешь идти со мной.

Он, как ребенок, расплылся в улыбке и стремительно распахнул передо мной дверь. Мы прошли по коридору, в котором все еще не было света, спустились на несколько ступенек вниз по широкой мраморной лестнице и оказались в гостиничном холле.

Китрос за столом регистратора разговаривал о чем-то с клерком. Он махнул мне рукой:

— Я слышал, сегодня ты опять пытался покончить с собой.

— Ну как на это посмотреть, Янни, — ответил я. — Но я жив, здоров и продолжаю жизнь в Бир-эль-Гафани. И по этому случаю можешь угостить меня выпивкой.

— Подожди минутку, — сказал он. — Бизнес есть бизнес.

Бар отеля представлял собой большую квадратную комнату с французскими окнами вдоль стены, из которых открывался вид на гавань. Соседняя комната предназначалась для игр, за которыми клиенты допоздна не засиживались. Вдоль одной стены располагалось восьмое чудо света — барная стойка длиною в милю из красного дерева эпохи королевы Виктории. За стойкой обслуживали три бармена, самые безупречные из тех, которых я когда-либо встречал, всегда готовые и способные предложить любой напиток и даже самый что ни на есть экзотический.

Было еще рано, и в баре не было никого, кроме леди Сары Гамильтон, которая сидела за красивым старым пианино фирмы "Шайдмайер", еще одним реликтом некогда великой империи. Пианино для Янни являлось предметом особой гордости, главным образом из-за того, что внутри него поблекшими золотыми буквами было написано: "Изготовлено специально для климатических условий Индии".

Сара Гамильтон играла мелодию "Туманный день в Лондоне", и надо сказать, совсем неплохо. Музыкальные фразы звучали великолепно, а исполняемые ею аккорды эхом отдавались в душе у слушателей.

— Привет, Сэвидж, — сказала она. — Что-нибудь из любимого вами?

— Нет, вы играете как раз то, что нужно. Капли дождя, падающие сквозь листву деревьев, туман, стелющийся по реке, звуки гудка, доносящиеся с Темзы из-за Лондонского моста. Единственно, чего недостает, так это Биг Бена и, может быть, одной или двух сирен. Я просто мучаюсь от ностальгии.

— И даже для вас это что-то значит, не так ли?

— В недавние тяжелые времена две сотни тысяч ирландцев пришли на помощь Англии, — напомнил я. — Мой черед настал в июле сорок третьего в день моего шестнадцатилетия. Я прибавил себе пару лет и попал в военно-морской флот.

— Из-за любви к милой старушке Англии?

— Из-за куска хлеба, мэм. Господь спас нас, дав нам на семерых одну корову и трех коз. И тогда у нас появился обычай всегда сражаться на стороне Англии во всех войнах, которые она вела, — произнес я нарочито театрально с пафосом, на который был только способен.

Она прыснула от смеха:

— Угостите сигаретой.

Сара наклонилась ко мне, и я вновь почувствовал запах ее духов, от чего руки мои почему-то слегка задрожали. Не проронив ни слова, она сжала мою ладонь своими холодными пальцами.

— Выпить не желаете? — спросил я.

— Почему бы и нет? Большой бокал холодного безалкогольного напитка. Желательно тоник со льдом.

— Вы в этом уверены?

— По-моему, вы уже приняли за нас обоих. Не так ли?

Я пропустил ее замечание мимо ушей и направился к барной стойке. Поначалу я хотел, как обычно, начать вечер с большого стакана виски, но почему-то заколебался. Она определенно приводила меня в трепет. В конце концов я остановил свой выбор на холодном пиве.

Сара уже отошла от пианино и стояла у открытого окна, устремив взгляд на гавань. Вечер был очень тихим. В пламенеющем оранжевым цветом небе светился молодой месяц. Когда я подошел, она повернулась ко мне и застыла в неподвижной позе, слегка отставив ногу и сложив одну руку на груди, придерживая одной рукой локоть другой.

На ней было обманчиво простое маленькое летнее платье, вероятно от Бальма. Короткое даже для такой погоды, спереди на всю длину застегивающееся на пуговицы, из которых две нижние были расстегнуты то ли случайно, то ли по замыслу модельера. Как я уже понял, нельзя было быть полностью уверенным во всем, что имело к ней какое-либо отношение.

Только одного я не мог понять. Сара была чертовски хороша и волновала меня так, как никакая другая женщина за эти годы. Естественно если не считать моей дорогой жены, до того как та покинула меня.

Я протянул ей высокий, покрытый инеем стакан. Кубики льда звякнули о стекло, когда она подносила его к губам.

— Шестнадцать лет в сорок третьем году? Выходит, вам сейчас сорок два.

— И я слишком для вас стар, — сказал я. — Поэтому мне следует сбросить обороты? Ну что за проклятая жизнь.

— Да, и каждый ее день, если воспринимать ее так, как вы. В сорок третьем меня еще на свете не было, поэтому о том времени судить не могу.

Ответ был достаточно прямым и в какой-то степени жестоким, как удар ниже пояса. Сара почувствовала это и, вероятно, пожалела о том, что сказала.

— Я хочу, чтобы вы с самого начала поняли, что я не люблю, когда кто-то думает за меня. Договорились?

Она села на подоконник, скрестив свои великолепные ноги. Тут вошел Морган. Бедняга, я совсем забыл о нем. Он снял фуражку и шлепнул себя по голове.

— Добрый вечер, мисс, то есть леди Гамильтон.

Она одарила его своей лучезарной улыбкой и провела тыльной стороной ладони по его подбородку.

— Для тебя, Морган, просто Сара. Отныне и во веки веков. Нас с тобой уже многое связывает.

Он хохотнул и нервно почесал подбородок.

— Черт возьми, хочу сказать, что вы, похоже, знаете, как оказать первую помощь.

— У меня было три младших брата, — ответила она. — Я знаю, как обращаться с мужчинами.

— Что с моим помощником? — спросил я раздраженно. — У него что, крыша поехала?

Она резко повернулась ко мне:

— Я же сказала, что у меня было три брата и я не впервые столкнулась с тем, что произошло с вами.

Она задела меня за живое, и я снова завелся:

— Уверен, что не впервые, ангел. Я что, был в таком уж жутком состоянии?

Она пожала плечами:

— Не знаю, был ли сорок третий год хорошим.

Последняя ее фраза обезоружила меня, и я, повернувшись к Моргану, который держал меня за рукав, произнес:

— Ну, ладно. Спроси у Али как всегда, а потом забирайся в "лендровер" и проспись хорошенько. Потом я заберу тебя на пристань.

Он, слегка пошатываясь, быстро зашагал в сторону барной стоики.

— А что он спрашивает у Али как всегда? — заинтересовалась Сара Гамильтон.

— Большую бутылку ирландского виски, к которой он будет прикладываться каждые десять минут в течение часа. Обычно это виски "Джеймсон", если оно у них есть. Здешние бармены испытывают чувство гордости, когда им удается ублажить своих клиентов напитками, о которых тут мало кто слышал.

— Он и так уже полупьян, — заметила она, и в ее голосе прозвучал укор в мой адрес.

Я покачал головой:

— С ним иногда случается такое и без спиртного. У подводников это называется кессонной болезнью. Как вы думаете, сколько ему лет?

— Не знаю, — пожала она плечами. — Наверное, лет шестьдесят пять.

— Ему сорок девять. На семь лет старше меня. Вот что может произойти с человеком, который опускается слишком глубоко, слишком часто и неправильно проводит декомпрессию. Ходячий мертвец, — с болью в сердце сказал я.

— И в этом вы вините Джека Сэвиджа, не так ли? Но почему?

Я повернулся и посмотрел на Сару, пытаясь разглядеть выражение ее лица. Но было темно, и к тому же на веранде за ее спиной появился Алеко. Буквально в следующее мгновение загорелся свет, и снова заработали вентиляторы.

— А, вот вы где. — Он улыбнулся и протянул мне руку. — Вы обещали меня угостить. "Китайский Клиппер" отлично подошел бы для этого случая. Посмотрим, сможет ли Китрос его сделать.

Я мог бы кликнуть одного из барменов, но тут Алеко повернулся и как-то уж совсем по-интимному положил руку свояченице на плечо. Мне это решительно не понравилось, и я решил оставить их наедине.

Когда я подошел к барной стойке, из своего кабинета, прикуривая на ходу сигару, появился Китрос.

— Один "Китайский Клиппер", — с каменным выражением на лице произнес я.

Янни повернулся к Али, старшему бармену, и невозмутимо произнес:

— Тебе потребуется китайский золотистый лайм[3]. Ты их с полдюжины найдешь в кладовке в керамических кувшинах. Придай с его помощью сухому джину желтый цвет. Главное — добейся нужного цвета. — Он развернулся ко мне и вкрадчиво спросил: — Что-нибудь еще?

— Сдаюсь, — ответил я. — А мне большую порцию "Джеймсона".

Китрос щелкнул пальцами другому бармену.

— Ты сегодня отлично выглядишь, Джек. Благоухаешь "Богаром". Мне это нравится. Снова на щеках румянец, уж не виной ли тому эта молодая леди?

Это уже слишком, даже для него.

— Сделай одолжение, — сказал я. — Я достаточно стар, чтобы быть…

— Ей отцом? Ах, Джек, я вижу, общение с англичанами не прошло для тебя бесследно. А жаль.

Он бросил взгляд в зал.

— Девятнадцать лет — прекрасный возраст, но этот случай особый, — сказал он и покачал головой. — Эта девушка родилась уже достаточно взрослой.

Возможно, он был прав, но его замечание мне не понравилось. Выйдя из-за стойки с подносом в руках, Янни направился к посетителям.

— Ваш "Китайский Клиппер", сэр, — сказал он Алеко.

Алеко отпил глоток и одобрительно кивнул.

— Вы никогда еще меня не подводили, Китрос. Не составите нам компанию?

— С удовольствием.

Янни кивнул Али, и тот принес ему бокал "Бакарди". Алеко предложил мне сигарету.

— Я тут полдня понаблюдал за вами, мистер Сэвидж. За последние семь или восемь лет, как я понял, вы достаточно потаскали на себе это громоздкое снаряжение.

— Оно не очень тяжелое, — ответил я. — После Суэца в Александрии и Порт-Саиде для спасателей много работы, а я хорошо знаю местность. Стараюсь пользоваться этим преимуществом.

— Да, я слышал об этом. Вы служили старшиной в десантно-диверсионном отряде морских сил Британии и занимались подводными работами. Удивляюсь, как египтяне разрешили вам здесь остаться.

— Без проблем. Я ирландец, а не англичанин. И это для меня большой плюс. С моим паспортом я могу отправиться без визы куда угодно, даже в Китай.

— Вот туда бы я вам не посоветовал.

— Вероятно, вы правы.

В холле послышались голоса, и в бар вошел Хаким. Он быстрым взглядом окинул зал и, увидев меня, лавируя между столиками, решительно зашагал в мою сторону. Я впервые видел его таким встревоженным.

— Очень хорошо, мистер Сэвидж, что я вас нашел. Крайне важное дело.

Он замолчал. В бар в сопровождении двух военных полицейских поспешно вошел майор Ибрагим. Не обращая ни на кого внимания, в том числе и на Хакима, он уставился на меня свирепым взглядом.

— Мы разыскиваем человека по имени Рауль Гийон, которого вы, Сэвидж, наняли как водолаза. Где он?

— Не имею ни малейшего понятия, — ответил я и повернулся к Хакиму. — Что это все значит?

Хаким не успел ответить, как Ибрагим вновь обратился ко мне:

— Рауль Гийон еврей, Сэвидж, израильский агент. Конечно, вы могли и не знать об этом, не так ли?

При других обстоятельствах его слова могли бы вызвать во мне ответную реакцию, но сейчас я не мог себе этого позволить. Дело принимало опасный для меня оборот. Один неправильный поступок — и я мог накликать себе неприятности.

— Майор Ибрагим, — сказал я ровным голосом, — за какого же дурака вы меня принимаете? Мне разрешили в Александрии открыть свое дело по проведению спасательных работ. Одно только оборудование для этого стоит более двухсот тысяч фунтов. Я уже выполняю работы и зарабатываю на этом деньги.

— Все это мое правительство может конфисковать в любой момент.

— Что касается Гийона, то, когда я нанимал его, он был гражданином Франции, — возразил я и обратился к Хакиму: — И ваше министерство подтвердило его статус.

— Да, так оно и есть, — сказал Хаким и повернулся к Ибрагиму: — У мистера Сэвиджа, возможно, не было даже подозрений относительно этого человека и того, чем он занимается.

— Мы это еще проверим, а сейчас осмотрим вашу комнату, — решительно сказал Ибрагим.

Никто не проронил ни слова. Впервые на лице Китроса не было улыбки. Алеко выглядел спокойным и расслабленным, готовым ко всему. А Сара Гамильтон?

Она допила свой тоник и, небрежно повернувшись к Моргану, который, обливаясь от страха потом, съежился за своим столиком, попросила:

— Будь добр, Морган, принеси мне еще стаканчик.

Тот трясущейся рукой взял стакан, а Сара, взглянув на меня, улыбнулась:

— Возвращайтесь быстрей. Мы еще не закончили беседу.

В моей комнате, как я и предполагал, никого не было, однако это не остановило Ибрагима и его молодчиков. Они все перевернули вверх дном. Майор страстно желал лишить меня всех прав — вот в чем была причина. Хотел найти предлог забрать меня с собой и, прибегнув к более жестким мерам, посмотреть, что можно из меня выжать.

После пятнадцати минут безрезультатного обыска он немного успокоился. После этого мы вместе вернулись в бар. Я застал компанию сидящей у открытого окна в том же составе, если не считать Моргана, который уже был за общим столиком и сжимал в руке наполовину опустошенный стакан виски. Он был слишком напуган даже для того, чтобы допить его до конца. Такого за ним еще не водилось.

— Вокруг отеля необходимо будет выставить охрану, — сказал Ибрагим и, стараясь быть более вежливым, добавил, обращаясь к Алеко: — Сожалею, мистер Алеко, но уверен, что вы понимаете, каково мое положение.

— Отлично понимаю, — ответил ему Алеко.

В этот момент снова погас свет. Вертушки вентиляторов сразу же перестали вращаться, и бар погрузился в темноту. За окном тонкой оранжевой полоской чуть светился небосклон да молодой месяц тускло мерцал своим холодным светом.

Китрос кликнул барменов, и спустя буквально секунду откуда-то из-за гавани донесся раскатистый звук огромной силы взрыва. Судя по силе взрыва, сработало порядка двадцати фунтов пластикового гелигнита, разнеся "Мираж" стоимостью в несколько миллионов долларов на мелкие щепки.

Теперь я смог бы с уверенностью сказать, где находился Гийон.

Глава 3 Во вред себе

Лучи прожектора военного катера осветили картину произошедшего. На поверхности моря, насколько хватало света прожектора, плавали обломки, куски фюзеляжа. Судя по останкам самолета, на нем сдетонировали и ракеты класса "воздух — воздух".

Ибрагим схватил меня за плечи и грубо развернул к себе:

— И теперь ты скажешь, что не имеешь к этому никакого отношения?

— Я находился в отеле с трех часов дня, — без малейшего волнения в голосе ответил я. — У меня много свидетелей.

— Он прав, майор, — сказал Хаким. — Ты не того схватил. Это работа Гийона.

Но Ибрагим не сдавался. Он так был разъярен, что казалось, разорвет меня на куски.

— Откуда мы знаем, что не он подложил взрывчатку днем, когда работал под водой?

Но обвинение было настолько нелепым, что даже Хаким не выдержал.

— Ты тупица. Разве не помнишь — мы были там же и видели все, что он делал? — Он повернулся к морскому лейтенанту, который с волнением слушал, о чем шла речь. — Как можно скорее доставь нас обратно в гавань, а затем вернись и тщательно прочеши весь этот район.

— Я протестую, — начал было Ибрагим, но Хаким рубанул его ладонью по шее.

— Вижу, ты силен только на словах, а не на деле, майор. Поменьше болтовни и побольше дела. Вот что я от тебя требую. Чтобы до полуночи нашел мне Гийона. Не найдешь — придется сообщить об этом твоему начальству и потребовать замены. Ты понял меня?

Мне показалось, что в эту минуту Ибрагим был готов разрыдаться. Он развернулся и, подавленный, отошел в сторону.

Хаким протянул мне сигарету. Взяв ее, я сказал:

— А вы можете быть и крутым, когда захотите.

— Забудьте, мистер Сэвидж. — Он мягко улыбнулся. — Я был отличным преподавателем в одной из лучших общественных школ. Англичане всегда были прекрасными мастерами во всех областях искусства, но, как оказалось, больше всего они преуспели в искусстве быть подлецами.

В этом он был абсолютно прав.

Хаким оставил меня в отеле, строго наказав никуда не отлучаться без его ведома. При этом был вежлив, но настроен решительно. Да и те двое из военной полиции, стоявшие у дверей, всем своим видом показывали, что оставлены здесь явно не для мебели.

В баре уже никого не было, если не считать Моргана, который явно перебрал свою дозу. Он грузно лежал поперек стола, с широко раскрытыми остекленелыми глазами. Я поставил его на ноги и слегка пошлепал по лицу. Он моментально ожил.

— Давай иди в "лендровер" и отоспись, — сказал я.

Он с трудом произнес:

— А что с Гийоном?

— Бог его знает, такая заваруха. Я тебе позже расскажу. Давай двигай.

Я подтолкнул его в сторону холла и вернулся в бар. Из своего кабинета вышел Китрос. Масляная лампа, стоявшая на барной стойке, осветила его мрачное лицо.

— "Мираж"? — спросил он.

Я кивнул в ответ.

— Налей еще виски. Жуть как хочу выпить.

Барменов поблизости не было, и он, сам налив мне виски, подсел рядом. Для него это было совсем необычно.

— Что там с Гийоном?

— Ни слуху ни духу. Когда мы вернулись в гавань, охранники с пирса стреляли по воде, но я думаю, что впустую. От такого взрыва его, должно быть, самого, как и самолет, разнесло на куски.

Он поежился, видимо от моего предположения, и налил еще виски.

— Что с тобой? — спросил я. — Ты дрожишь?

Китрос сделал попытку улыбнуться, и я почувствовал, что он что-то скрывает, что-то очень важное. Не решаясь мне это сказать, он боялся встретиться со мной взглядом.

— Боже мой, — прошептал я, — так ты знал. Ты знал и о том, чем он занимался, не так ли?

— Не говори ерунды, дорогой Джек.

Он попытался замять разговор, но я решил не спускать его с крючка.

— Так, теперь до меня дошло. Все те твои поездки на Кирос. Ты помогал им. Они, должно быть, платят тебе огромные деньги.

В ответ он только улыбнулся:

— Скажу тебе, это одно из моих самых прибыльных дел.

Я не смог удержаться от смеха.

— Но уличить меня в этом совсем не просто, Джек, — сказал он спокойно.

— А я и не собираюсь этого делать. Я ничего не имею против израильтян, даже если бы в сорок седьмом один из их чертовых аквалангистов не подорвал меня в порту Яффа. Да будь я проклят, если приму чью-либо сторону. Что мне теперь делать?

— Подожди немного, — сказал он. — Если дела для тебя будут складываться плохо, беги отсюда на своей "Ласковой Джейн". Подожди меня на Киросе. Для тебя в Эгейском море много работы, и я помогу тебе.

— И бросить дело в двести тысяч фунтов стерлингов Ибрагиму и его дружкам? Никогда в жизни.

— Ну а что ты будешь делать, если появится Гийон и попросит о помощи? Сдашь его?

Это был вопрос, который я боялся задать сам себе, потому что ответа на него не знал.

— Я не принимаю ничьей стороны, — ответил я. — Я свое уже получил. Палестина, Малайя, Корея, Кипр. Чужие войны. К черту эти солдатские игры.

Кельтская кровь взыграла во мне. Я отвернулся, едва сдерживая себя, и тут заметил, что за ближайшим к нам столиком сидит Сара Гамильтон и внимательно нас слушает.

— И вы тоже можете сгореть в аду, — бросил я ей и выскочил через открытое окно на веранду, а затем бросился в сад.

Над дальней от отеля оградой в густой кроне кипариса запутался молодой месяц, а в другом конце сада под легким бризом мрачно качали своими ветвями пальмы. Сад был еще одним предметом особой гордости Янни. Ночь была свежа и напоена ароматом растущих в нем растений.

С опущенными плечами, сунув руки в карманы, я бесцельно бродил кругами по выложенным плиткой дорожкам сада. Из угла рта торчала незажженная сигарета — я никак не мог найти спички. Вид фонтана в саду вызывал во мне те же чувства, что и остальные атрибуты чисто викторианского стиля. Изо рта невероятно непорочной барышни, окруженной дюжиной ангелочков неопределенного пола, струились потоки воды.

Я стоял, оперевшись ногой на выступающий бортик бассейна фонтана, и всматривался в ночь. Вдруг перед моим лицом возникла протянутая рука с золотой зажигалкой. Опять этот чертов парфюм. Я прикурил и повернулся к Саре.

— Эти духи действительно называются "Интимаси", или вы пошутили?

Она присела на край бассейна и провела рукой по воде.

— Я люблю фонтаны, они так успокаивают меня. Когда я была еще маленькой, у нас в Хамбрей-Корте был такой же. Мои самые ранние воспоминания детства. Это было так давно.

— Тысячу лет назад?

— Не меньше.

Когда она подняла глаза, я увидел, как изменилось ее лицо. На мгновение она предстала предо мной той маленькой девочкой в таинственном саду на берегу залива, жизнь которой была огорожена полуторакилометровой кирпичной стеной эпохи королевы Елизаветы.

— Иногда мне кажется, что это всего лишь сон. Сказка, прочитанная мною или рассказанная кем-то. В этом есть какой-нибудь смысл?

— Вполне определенный.

Не знаю точно, что с ней произошло, но она как-то вдруг резко переменилась, вновь войдя в свою роль. Даже тон ее голоса изменился и стал более суровым.

— Ну что, купил вас Китрос?

Я бросил на нее резкий взгляд:

— Стыдно подслушивать чужие разговоры.

Она почему-то рассердилась:

— Вы надо всем шутите?

— А вы знаете лучший способ сохранить рассудок в этом жестоком мире?

— Знаю, и не один.

— Да, конечно же. Я и забыл, что вы само благочестие, — с иронией сказал я. — "Кама Сутра" в изголовье постели и пятьдесят семь различных положений с каждым третьим мужчиной, повстречавшимся вам на Кинг-роуд. Это для вас самый свежий пинок под зад за последний год, не так ли?

— О, это прозвучало просто великолепно, — ответила она, не повышая голоса. — Каждое ваше слово.

Не в силах сдержаться, я громко захохотал:

— Вы уникальны, таких больше не делают.

— На это потребовалось семьсот двадцать три года, — сказала она.

— И это чувствуется. Извините, вы просто оказались ближайшей, на ком я смог сорвать зло.

— Я это поняла. А что, ваши дела так плохи?

— Вроде этого. Может быть, они успокоятся, если поймают Гийона.

— А если не поймают?

— Восемь лет тяжелого труда полетят кошке под хвост.

Я на несколько шагов отошел в сторону и прислушался, услышав со стороны гавани звуки заведенного двигателя.

— Расскажите мне о своей жене, — сказала она сухо.

— А вам Морган что-нибудь уже рассказал?

— Нет, но уверена, он бы мне не отказал.

Как ни странно, я не испытывал ни малейшего раздражения и был готов впервые за многие годы произнести имя, само упоминание которого вызывало у меня суеверный страх.

— Рассказывать здесь особенно нечего. Мы с Грейс встретились сразу же по окончании палестинской заварухи в сорок восьмом. Был конец войны. Мне только что присвоили звание лейтенанта. Отличный послужной список, отмечен наградами, с большим будущим. Во всяком случае, на бумаге.

— И что произошло?

— Я дослужился до звания капитана, только и всего. Восемь лет спустя, уже после Малайи, Кореи, Кипра, я оставался все в том же воинском звании.

— Этому были причины?

— Я не очень-то ладил с начальством, а кроме того, у меня ирландский паспорт. Отсюда и такое ко мне отношение. Мы с Грейс виделись всего два раза в год, у нас не было детей, которые хоть как-то могли спасти брак. Она ушла от меня в пятьдесят седьмом и через год снова вышла замуж. За американца.

— Удачно?

— На сколько могу судить — да. Он получил свою долю наследства в Форт-Ноксе.

— И вы решили самоутвердиться, став спасателем-подводником номер один во всем средиземноморском бассейне?

— Что-то вроде этого, — ухмыльнулся я. — И стал им совершенно случайно, заметьте. Я уволился из армии, купил "Ласковую Джейн", на которую ушли почти все мои сбережения. У меня была заманчивая идея стать ловцом губок где-нибудь в Эгейском море и попутно искать предметы старины.

Если знать, как поставить дело, то на этом можно было бы заработать большие деньги. Если точно знать, где искать, на дне этого моря можно обнаружить любой тип корабля бронзового века. Я бы мог взять вас с собой к побережью Турции. Там на рифах около острова Додеканес недавно натолкнулись на останки одиннадцати кораблей времен Крымской войны.

— И много вы на этом заработали?

— Не очень. На натуральные губки уже не тот спрос, что раньше. Жил, но чертовски бедно. Находить останки затонувших кораблей оказалось гораздо труднее, чем я себе представлял.

— Ну а потом?

— Потом появился Янни Китрос, — ответил я. — Работал на него. Возил американские сигареты в Италию, среди всего прочего.

— А поподробнее? Спасательными работами занялись позже?

— Получилось так, как я и хотел. За годы службы на флоте накопил достаточно большой опыт. Знаете, там, под водой, совсем другой мир. Его невозможно описать.

— У меня был брат, который испытывал такие же чувства от авиации.

— Точно. Тогда, в пятьдесят девятом, когда я только начинал, со мной был один Морган и больше никого. Правда, была команда палубных матросов из египтян, но все подводные работы выполняли только мы. Как-то, подняв с глубины пятнадцати морских саженей ливанское каботажное судно, мы заработали двадцать тысяч фунтов.

— И с тех пор ничего. Скажите, а почему вы сегодня работали в одиночку? Разве это не опасно?

— Торопил Хаким. Ему хотелось предстать перед министерскими чиновниками в лучшем свете, а помощников у меня больше никого не было.

— А как же Морган?

— Я же вам говорил, — сказал я. — У него с этим покончено. Да, было время, когда он был хорош. Самым лучшим. Он раньше служил в морской пограничной службе США. Что касалось подводных работ, то ему стоило только намекнуть, как все было уже сделано. Но это было давно. Он был уже на закате даже тогда, когда появился у меня. А теперь…

— Ходячий мертвец.

Я нахмурился.

— Вы же сами его так назвали, — как бы оправдываясь, сказала, она.

— Таков его финал, — с трудом выдавил я.

— И вы вините себя за это? Почему?

Она, конечно, была права. Я испытывал чувство гнева, разочарования и безысходности, ненависти к самому себе и тот животный страх, который охватил меня при виде затонувшего "Миража".

— Хорошо, вы сами хотели это узнать. Дело в том, что раньше я постоянно нырял один, даже когда в этом не было необходимости, но теперь, а если быть точным, восемнадцать месяцев назад, перестал. Нырял, потому что каждая минута пребывания под водой доставляла мне наслаждение, подобное тому, которое ваш брат испытывал от полетов. Как-то позвонили в мой офис в Александрии. Сообщили, что на внешнем рейде порта затонула большая баржа. Основная часть моей команды в тот момент работала в другом месте, и я с Морганом отправился на место катастрофы выяснить ситуацию. Он первым ушел под воду, одетый в обычный костюм ныряльщика.

— Вы имеете в виду с воздушным шлангом и тому подобным? А я думала, что такое снаряжение появилось у ныряльщиков только недавно.

— В большинстве случаев так оно и есть. Для работы на глубине более ста футов я всегда пользовался автономным снаряжением. Конечно, на сто футов можно опускаться и с аквалангом. Но при этом может начаться, кровотечение изо рта, носа и ушей. Такое случалось со многими.

— Хорошо, — сказала она нетерпеливо. — Поняла. А что произошло с Морганом?

— Как раз на глубине триста футов он-то и обнаружил затонувшую баржу, наполовину погрязшую в иле. Поднявшись, Морган посоветовал мне дождаться прибытия всей команды.

— И вы не согласились?

— Я думал, что мне удастся подрыть ил и провести под баржей трос. И я не послушался его.

— И что произошло?

— Меня завалило илом. — При одном воспоминании о произошедшем меня передернуло, и я почувствовал приступ тошноты. — Я не мог даже шевельнуться. Просто лежал, а вода заливалась в мой костюм. Ни света, ничего, только вода, которая все больше и больше проникала в шлем и уже дошла до моих щек.

Она сжала мою руку и этим вернула меня к реальности.

— И Морган пришел вам на помощь?

— Да. Он спустился и вытащил меня оттуда. Спустился в акваланге. Костюм на мне был так сильно изодран, что ему пришлось сразу же вытащить меня на поверхность. Понимаете, я так долго пробыл на этой глубине, что мне необходимо было медленно, в течение полутора часов, снижать давление. Постепенно.

— И что потом?

— У нас на борту была портативная декомпрессионная камера швейцарского производства, рассчитанная только на одного. Палубные матросы поместили в нее меня.

— А Моргана? — прошептала она.

При одном воспоминании у меня пересохло во рту.

— Для него в камере не оставалось места, не так ли?

Я почему-то повысил голос:

— Его можно было бы снова опустить под воду и выдержать там положенное время, но в нашей команде подводников больше не было, и ему стало плохо. Когда катер причалил к берегу, было уже слишком поздно.

— И с тех пор он в таком состоянии?

Я кивнул.

— И с той поры вам больше не нравится быть под водой?

— Не совсем. Я пытался нырять, как, например, сегодня. Когда идешь вниз в лучах солнечного света, это еще ничего, а когда опускаешься глубже, краски вокруг меркнут, надвигается зловещая темнота, как в прошлом году, когда я погряз в иле.

На моем лице выступил пот. Она приложила свой палец к моим губам и улыбнулась:

— Вы слишком вините себя за это. Достаточно на сегодня. Хорошо? Сейчас мы три раза глубоко вдохнем и пойдем что-нибудь выпьем.

— Я не могу пойти в бар, — ответил я.

И это было правдой, меня трясло как осиновый лист.

— Точно? А куда предлагаете?

— Ко мне в номер. Большие окна, выходящие на веранду, приветливо распахнуты навстречу ночному ласковому ветру. Всегда есть содовая вода со льдом и хорошее ирландское виски…

— Среди всего прочего.

— Ну, это всецело зависит от гостя.

Она выпустила мою руку и засмеялась:

— Знаете, вы мне, несмотря ни на что, нравитесь, Сэвидж.

— Тогда в баре я кое-что подсыпал вам в стакан.

— Ну нет, — сказала она. — Мне просто нравится, что вы не сдаетесь.

— Не сдаваться — это девиз совершенно неприемлемой для меня ирландской политической партии, — ответил я, не понимая, что она имела в виду.

Мы поднялись по ступенькам на веранду и направились в сторону широко открытых окон, занавешенных шторами. В комнате было темно хоть глаз коли и очень-очень тихо.

— Я зажгу свет, — сказал я и направился к выключателю, забыв, что в отеле выключили электричество. Сделав шаг, я зацепился за что-то и с грохотом завалился на пол, задев при этом стоявший в комнате стул.

— С вами все в порядке? — спросила она.

Я вытянул перед собой руку и коснулся ее лица.

— Ни звука, — сказал я. — Мне кажется, нас ждет неприятный сюрприз.

Чиркнув спичкой, я увидел, что дорогой персидский ковер на полу был весь залит кровью, а посередине лежал Рауль Гийон.

Глава 4 Единственно правильное решение

Охранник на пирсе, наугад стрелявший в воду, после нашего возвращения в отель и не подозревал, что достиг своего. Об этом более чем убедительно свидетельствовали три рваных отверстия на спине неопренового гидрокостюма, надетого на Гийоне. Без костюма, который я с него стянул, вид бедняги стал не лучше.

Две раны от пуль над левой лопаткой были серьезными, но вряд ли смертельными. Они могли бы сделать его на всю жизнь частично калекой. Во всяком случае, так мне показалось.

Третье ранение наводило уже на другие мысли. Пуля вошла на шесть дюймов ниже левой лопатки, и когда я перевернул его на спину, то увидел, что выходного отверстия на груди Гийона не было. Значит, она там застряла!

Сара Гамильтон стояла за моей спиной согнувшись и держала зажженную мной масляную лампу. Ее не смутил даже вид крови, когда я снимал костюм с Гийона.

— Как он? — прошептала она.

— Неважно. Похоже, пуля застряла у него в левом легком.

По характеру своей работы я всегда нуждался в медикаментах. Я сказал Саре, где их можно найти, и та с лампой в руке направилась к шкафу, стоящему рядом с дверью ванной комнаты.

Согнувшись над Гийоном, в темноте я слышал ее бормотание. Меня беспокоило дыхание раненого, которое едва улавливалось. Пуля в легких — препакостная вещь. Никогда точно не скажешь, каково истинное состояние потерпевшего. Сейчас жив, а через минуту помер. Я сталкивался с этим раньше.

Сара вернулась с выкрашенным в серый цвет большим металлическим чемоданчиком с эмблемой военно-морского министерства Британии на крышке. Это был комплект лекарств и медицинских инструментов, атрибут большинства военных судов с немногочисленной командой, которым по ранжиру не полагалось иметь на борту собственного врача. У меня было несколько таких комплектов, приобретенных по левым армейским каналам.

Лицо Гийона было покрыто потом. Я услышал, как он дважды простонал. Тщательнейшим образом промыв раны от крови, я посыпал на них порошок сульфаниламида, а затем быстро наложил бинты.

Поставив на пол лампу, Сара помогала мне удерживать его торс в вертикальном положении. Нам удалось надеть на него мой старый купальный халат. Он тут же открыл глаза, посмотрел на девушку, затем на меня. В его глазах застыла боль, но я понял, что он меня узнал. Гийон попытался коснуться меня рукой, произнес несколько слов и потерял сознание.

— Что он сказал? — прошептала Сара. — Я не разобрала.

— Это на иврите. Он сказал, что очень сожалеет.

В комнате вдруг воцарилась пронзительная тишина. Я одобрительно положил руку Саре на шею.

— Мы могли бы использовать вас в десантно-диверсионном отряде. Вы отлично поработали.

— В какой-то мере. Что мы теперь будем делать? Его необходимо отправить в больницу.

— Не думаю, что у него есть шанс выжить в больнице. Уверен, майор Ибрагим займется им раньше, чем хирург, и тогда вряд ли можно надеяться на благоприятный исход. Нет, пусть об этом думает Янни Китрос. У него тоже земля горит под ногами.

Я подошел к двери, открыл ее и выглянул наружу. В темном коридоре было тихо, только в конце его брезжил слабый свет, проникавший из холла. Сара стояла рядом, и так близко, что не обнять ее за талию было просто неестественно.

— Все в порядке? — спросила она.

Не знаю почему, но я вдруг почувствовал себя так, как никогда за многие годы, — полным жизненных сил, способным противостоять, справиться со всеми невзгодами, которые уготовила мне жизнь. Моя рука скользнула вверх и прижалась к ее левой груди. Она посмотрела на меня широко раскрытыми от удивления глазами, и я поцеловал ее в губы.

— Мы действительно нескучно проводим время, не так ли?

— Нет, выбросьте это из головы, — с улыбкой сказала она, но так; что я буквально вылетел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Осторожно ступая, я дошел до конца коридора и, крадучись, из-за угла посмотрел вниз, на опустевший холл. На регистрационной стойке стояли две масляные лампы, но дежурного клерка в холле не было. Вдруг позади меня открылась дверь, и с лампой в руке появился Янни Китрос, облаченный в халат, который он обычно надевал перед тем, как лечь в постель.

— Джек? — нахмурив брови, произнес он. — Что это все значит? — Янни подошел поближе. — О Боже, на тебе кровь!

Я схватил его за лацканы халата и резко притянул к себе.

— Срочно придумай что-нибудь, иначе тебе будет несладко. В моем номере лежит распластанный Гийон с тремя серьезными пулевыми ранениями. Уверен, что Ибрагиму не составит большого труда вытянуть из него все, что тот о тебе знает. И тогда из тебя всю душу вытрясут. Ты хочешь этого?

Не на шутку перепугавшись, Китрос широко раскрыл глаза.

— Совсем не хочу. В каком состоянии Гийон?

— Я залатал его, как мог, но одна пуля застряла в легком. Ему срочно нужна хирургическая операция.

— В Александрии есть врач, австриец по фамилии Шиллер, который заведует наркологической клиникой неподалеку от главного порта на улице Канаис-стрит. Он примет его. Скажи, что от меня.

— Черт побери, как, ты думаешь, я смогу его туда доставить? У них же на всех дорогах патрули стоят.

Разговор остался незаконченным, так как к отелю с визгом подкатило несколько автомашин. В следующее мгновение в дверях появился майор Ибрагим и в сопровождении четырех военных полицейских решительно направился к регистрационной стойке. Он позвонил, и вскоре из кабинета появился зевающий клерк.

— Где Китрос? — потребовал он.

— Не знаю, майор.

У клерка был испуганный вид, и я прекрасно понимал его состояние.

— А где этот Сэвидж? Ты видел его?

— Думаю, он в своем номере, майор.

Ибрагим развернулся, а я зашептал Янни на ухо:

— Хочешь быть живым, задержи его. Хотя бы на три минуты — или нам конец.

Я подтолкнул его вниз, а сам помчался назад по коридору.

— О, майор, я хотел бы переговорить с вами! — услышал я голос Янни и, открыв дверь в свой номер, стремительно влетел в спальню.

Каким-то образом Саре удалось затащить Гийона на постель, и теперь она сидела подле него. Я рывком сдернул с себя запачканный кровью пиджак, швырнул его на пол рядом с костюмом Гийона, а потом все закатал в персидский ковер.

— Вам бы лучше поскорее отсюда исчезнуть, — сказал я ей. — Здесь вот-вот появится Ибрагим.

Я подбежал к стенному шкафу, затем, поддав ногой крышку, открыл свой старый дорожный чемодан и затолкал туда ковер с одеждой. Повернувшись назад, я увидел, что Сара все еще стоит у постели.

— Ради Бога, будьте благоразумны, — сказал я ей. — Как вы думаете, как долго такая девушка, как вы, сможет протянуть у них в тюрьме? Они же в очередь выстроятся за вашим телом.

— Вы же считаете, что мне это должно понравиться, не так ли?

Я приподнял Гийона обеими руками.

— Мы определенно выбрали самое подходящее время для споров. Лучше молите Бога, чтобы не дали электричество.

Мы перешагнули через подоконник и погрузились в темноту сада. С этого момента она стала для меня тяжелой обузой. Едва мы скрылись в кустах, как дверь в мою комнату с размаху резко распахнулась и ударилась о стенку. Я услышал беспорядочные звуки топающих по полу сапог, возбужденные голоса и грохот опрокинутого стула.

В сопровождении Янни Китроса и полицейского, держащего в руках фонарь, на веранде появился Ибрагим. Он весь буквально кипел от ярости.

— Но мне сказали, что Сэвидж должен быть здесь, — громко, с возмущением в голосе произнес он.

Изобразив на лице недоумение, Янни развел руками:

— Возможно, в баре. По ночам он обычно там.

Застыв на мгновение, Ибрагим уставился на Янни. Видимо, для него это предположение не было лишено смысла. Он приказал полицейскому оставаться на веранде, а сам в сопровождении Китроса вернулся в комнату.

— Давайте поскорее уберемся отсюда, — прошептал я, и мы, крадучись, стали отходить подальше от окон моего номера.

Пара минут ушла на то, чтобы преодолеть стену, огораживающую сад. Я перевел дух — тело Гийона было тяжелым. Неподалеку от нас находилась калитка, через которую можно было попасть на дорожку, тянувшуюся вдоль сада, где я обычно припарковывал свой "лендровер", главным образом из-за того, что оттуда был кратчайший путь до пристани. Если бы мне удалось доставить его на борт "Ласковой Джейн", у меня бы появился шанс на спасение. Добраться до Александрии по дороге было нереально, но вот морем…

Я кратко изложил Саре свой план, но она, положив руку на лоб Гийона, покачала головой:

— Не думаю, что он сможет это выдержать. А потом, я уверена, что они уже выставили патруль у вашего катера.

— Возможно, но мне было предписано не покидать отеля, если помните. В любом случае убедиться в этом можно, только взглянув на катер. Вы можете открыть для меня калитку и потом исчезнуть отсюда. Не надо вам влезать в это опасное дело.

Она проигнорировала мои слова, распрямилась и пошла открывать калитку. Подошла к ней и широко распахнула дверцы. Я немного подождал, а затем потащил Гийона в сторону автомашины. Захлопнув за собой заднюю дверь, Сара раньше меня оказалась в "лендровере".

— Вы что, самоубийца? — спросил я ее резко.

— Да заткнитесь, Сэвидж. Вы же напрасно теряете время.

Внутри машины послышался шум, и из нее показался Морган.

— Черт подери, что тут происходит?

— Это я, Морган, — ответил я. — У нас огромные неприятности. Помоги положить Гийона рядом с собой. Накрой его одеялом и молись Богу.

От моих слов он сразу протрезвел.

— Ну что ж, если хотите пропасть вместе с нами, пусть будет по-вашему, — сказал я Саре. — Садитесь за руль и, когда дам знать, снимите машину с ручного тормоза. Дорога все время идет под уклон, так что мы, не поднимая шума, доберемся до самой пристани.

Она с готовностью кивнула и перелезла на другое сиденье. Я подождал, пока она усядется на водительское место, а затем, подперев машину плечом, подтолкнул ее вперед. "Лендровер" сначала медленно, а потом все быстрее начал катиться вниз. Я пробежал вдоль машины и на ходу вскочил в нее. Как только машина набрала скорость, словно по мановению волшебной палочки, ночной мрак прорезал яркий свет от загоревшегося огнями отеля. Теперь уже слишком поздно.

Иронически улыбнувшись, как обычно, Сара, не глядя на меня, сказала:

— Вы знаете, иногда я действительно готова поверить в Бога.

Военный катер всегда швартовался во внутренней части гавани, которую местные называли новой, хотя ею начали пользоваться с начала этого столетия. Гавань была заполнена огромным количеством дорогих яхт и быстроходных катеров, в основном принадлежащих приехавшим на выходные дни из Александрии.

Я держал свою "Ласковую Джейн" в конце адмиралтейского пирса, в старой части гавани. Там было свободнее, и пользовались ею в основном местные рыболовы. В этот час в гавани стояла могильная тишина. На машине без тормозов, при выключенном двигателе нам удалось доехать почти до середины пирса.

— Нормально, — сказал я, и Сара потянула рукоятку ручного тормоза на себя. — Сейчас я его вытащу.

Я обошел машину сзади и увидел Моргана, смотрящего на меня сквозь стекло. Несмотря на прохладу, его лицо блестело от пота.

— Как он? — спросил я.

— Даже не шевельнулся, — ответил он и вылез из машины. — Что теперь?

— Затащим его на борт и рванем в Александрию, — сказал я. — Ты идешь вперед и готовишь все к отплытию. Воспользуемся глушителем.

В свое время я довольно много заплатил за это техническое новшество, и, когда я работал на Янни Китроса, такой глушитель мне был просто необходим. При удачном стечении обстоятельств с его помощью мы могли бы незаметно покинуть гавань. Это было для нас основной задачей.

Морган скрылся в темноте, а я, бережно вытащив Гийона из машины, двинулся за ним. Тело Гийона было чертовски тяжелым, но теплым, что вселяло определенные надежды.

Сара, как тень в ночи, шагала за мной. Я ощущал крепко-соленый запах моря. Легкий бриз гнал по воде прямые длинные волны, которые колыхали стоящие в гавани рыбацкие лодки и наполняли ночь тревожными звуками несмолкаемого рокота.

Я посоветовал Саре проявлять осторожность и по каменным ступенькам спустился вниз. Там нас ждал Морган, чтобы помочь забраться на борт катера. В самом конце пирса ярко светил фонарь.

В салоне катера горел зажженный Морганом свет, шторы на окнах были плотно задернуты. Я осторожно положил Гийона на койку и сел рядом. Его мраморное лицо было холодным, но было заметно, что он еще дышит.

— Вид у него неважный, — сказала Сара поникшим голосом. Я кивнул. Единственное, что я мог сделать, это, не теряя надежды, отвезти его как можно скорее в Александрию. Всего один час езды. У него еще был шанс.

Я поднялся, Сара подошла ко мне ближе:

— А потом? Что вы скажете, когда Хаким и Ибрагим вас найдут?

— Придумаю что-нибудь. Как только я его сбагрю, они уже ничего не смогут доказать. А вы с Алеко уезжайте как можно скорее обратно в Александрию. Никто не должен знать, что вы замешаны в этом деле.

— И это все, что вы хотите?

— Будьте благоразумной. Хоть раз в жизни будьте благоразумной.

Она внимательно посмотрела на меня, затем повернулась и направилась к выходу. Я поднимался за ней по лесенке, ведущей из салона, когда услышал слабый рокот включенного мотора.

Дойдя до перил, она остановилась, затем повернулась ко мне. В темноте ее лицо казалось совсем белым.

— У вас ничего не выйдет, Сэвидж, и вы это знаете. Правда?

— А вы ожидали от меня, что я оставлю его здесь гнить.

— Нет, вы никогда бы этого не сделали, — после продолжительной паузы медленно произнесла она.

Я удивленно засмеялся:

— Забавно, но иногда жизнь превращается в сущий ад. Ну а теперь трогаемся.

Сара перешагнула через перила. Когда она ступила на нижнюю ступеньку каменной лестницы, я с нежностью "в голосе произнес ей вослед:

— Было очень приятно встретиться с вами, Сара Гамильтон. Вы просто золото. И не позволяйте никому говорить о вас иначе.

Послышались сдавленные рыдания. Удивило меня это или нет? На размышления у меня уже не оставалось времени, так как в этот самый момент яркие лучи прожекторов прорезали ночную тьму, скользнули по воде и высветили "лендровер", мчавшийся по пирсу в нашу сторону.

Морган уже отдавал швартовы, но, как всегда, немного опаздывал. Сара Гамильтон, прежде чем я успел ей помешать, перелезла обратно через перила и оказалась снова на катере. Это было чревато для меня дополнительными осложнениями.

Я шагнул в рулевую рубку, сунул руку под навигационную карту, лежавшую на столе, и нажал на маленькую, не вызывающую подозрение кнопку. Дверца стола открылась. В столе хранились "узи", автомат израильского производства с двадцатью пятью патронами в магазине, и автоматический пистолет "вальтер", который больше подходил для этого случая. Я вынул "вальтер", захлопнул дверцу, чтобы спрятать "узи" от постороннего взгляда, и включил палубное освещение. Прижимая "вальтер" к правому бедру, я вышел на палубу.

Хаким, майор Ибрагим и военный полицейский стояли на пирсе и смотрели в нашу сторону. Ибрагим был похож на сатану, только что вырвавшегося из своей исламской преисподней.

— Привет, — бодро крикнул я.

— Ни с места, Сэвидж, — в ответ заорал Ибрагим. — Мы спускаемся на борт.

Он шел впереди, держа в руке револьвер. Я тихо шепнул Саре Гамильтон на ухо:

— Постараюсь, чтобы вы смогли выйти сухой из воды. Делайте все, что я вам скажу.

За спиной у полицейского висел автомат советского производства, поэтому единственное, чего я мог опасаться, так это револьвера в руке Ибрагима. Выждав момент, когда Ибрагим начнет перелезать через перила, я вышиб у него револьвер. Тот плюхнулся в воду. Приставив свой "вальтер" к спине Сары, я заставил ее повернуться, чтобы всем было видно, что я делаю.

— Если придется, то я выстрелю, Хаким. Мне уже терять нечего, а вот Алеко это не очень понравится. Подумайте об инвестициях, которых вы можете лишиться.

— Он не посмеет выстрелить, — вскрикнул Ибрагим и приказал полицейскому: — Стреляй же в него, черт тебя побери!

Полицейский, стоявший на пирсе, выглядел перепуганным, а его автомат все еще болтался у него за спиной. Напряженную обстановку разрядил Хаким, за которым, как всегда, оставалось последнее слово.

— Мистер Сэвидж, похоже, что я был о вас неправильного мнения. Что вы собираетесь делать?

— Мы намерены совершить небольшую прогулку по морю. Если вы будете хорошо себя вести, я высажу вас на берегу Канаиса. Там всегда много рыбацких лодок. С вами ничего не случится.

— Полковник Хаким, мы что, должны?..

Я впервые услышал, как Ибрагим, обращаясь к Хакиму, упомянул его воинское звание. Жестом руки Хаким прервал Ибрагима.

— А леди Гамильтон?

— Она будет с вами. Сожалею, но и она влипла в это дело. Так уж случилось, но она не в совсем удачное время оказалась на моей веранде, только и всего.

Хаким угрюмо покачал головой:

— Я принимаю ваши условия. Даю обещание, что мы не окажем вам сопротивления. — Он повернулся к Саре. — Вам доставили огромные неприятности. Пожалуйста, примите мои извинения.

— За что? — впервые с момента появления на катере сказала она и обратилась ко мне: — Вы не против, если я спущусь вниз и присмотрю за вашим другом?

Я кивнул, и она спустилась по лесенке, ведущей в кубрик. Я подался вперед и снял автомат с плеча полицейского. Ибрагим не проронил ни слова. На корме катера был грузовой трюм, и я, подойдя к нему, приподнял крышку.

— Господа, прошу сюда. Немного тесновато, но это не надолго.

Первым в трюм спустился полицейский, затем Хаким. Последним был Ибрагим. Спускаясь вниз, он ухватил меня за лодыжку. Тогда я наступил ему на руку, и он вслед за остальными быстро исчез в темном трюме.

Морган на корме уже отдавал швартовы. Он со знанием дела проворно перемещался по палубе. Его лицо в свете палубных фонарей было желтым и постаревшим. Бедный Морган, плывущий по жизни без руля и ветрил, снова зависел от меня. И на этот раз уже в большей степени.

Я зашел в рубку, немного прибавил обороты и медленно, почти бесшумно, вывел катер за линию пирса в открытое море.

Дверь в рубку распахнулась, и на пороге появился Морган. Он раскрыл рундук и извлек из него бутылку. Когда он ее откупорил, я почувствовал запах рома. Теперь он уже не спрашивал у меня разрешения, он просто пил ром большими глотками.

Поперхнувшись, он наклонился над столом и спросил:

— Ну зачем все это, Джек? Зачем?

— Разве это имеет значение? Сделано так сделано. Сходи вниз, посмотри, как там.

Он вышел, а я, взяв бутылку, сделал большой глоток, хотя ром и не был из числа предпочитаемых мною напитков. Бог ты мой, что теперь будет? В Александрии мне места нет, это уж точно.

Мы вышли уже далеко в открытое море, и я, сняв глушитель, включил мотор на полную мощность. В свое время я переделал бензиновый двигатель "Пента", что позволяло мне в случае необходимости набирать тридцать узлов в час, поэтому возможность погони не особенно тревожила меня. Моя "Ласковая Джейн" летела по морю как птица.

Дверь в рубку тихо отворилась, затем, слегка скрипнув, закрылась. Не оборачиваясь, я спросил:

— Как Гийон?

— Он умер минут пять назад, — тихо произнесла Сара.

Я взял из рундука длинную цепь, вынес из салона тело Гийона и положил его на кусок старого брезента. Обмотав лодыжки цепью, я завернул тело в брезент. Морган прошил брезентовую ткань прочной ниткой. Он отлично научился орудовать парусной иглой, когда еще до войны был юнгой на финских парусниках, перевозивших зерно.

На лице Гийона застыло выражение глубокого покоя, казалось, он всего лишь спит. Он выглядел лет на семнадцать, не больше. Ни одной морщинки, ни тени тревоги на лице.

— Каким он был? — спросила Сара.

— Он был хорошим подводником. Вот и все, что я могу о нем сказать. Не очень коммуникабельным. Теперь-то я понимаю почему. Он всегда считал, что погибнет на море.

— Что в конце концов и произошло. Так ведь?

— Лучше смерти не пожелаешь. Да, о таком конце можно только мечтать.

Я зажег сигарету и направился к бортику.

Катер мчался на полной скорости, плавно перекатываясь через волны. Где-то далеко в ночи поблескивал огнями пароход.

— Что вы теперь намерены делать? — перегнувшись рядом со мной через перила, спросила она.

— Человеку с таким хорошим катером, как у меня, можно много чем заняться.

— И никаких сомнений?

— Нет.

— Не жалеете о случившемся?

— У меня пока еще есть катер, не так ли? Все могло кончиться гораздо хуже.

— Ну уж ненамного.

Я от души рассмеялся:

— Вот в этом-то и разница между нами, ангел мой. Я и до этого был бедняком.

Оставив ее одну, я подошел к трюму, открыл люк и попросил Хакима подняться наверх. Он осторожно поднялся по лесенке. На его легком льняном костюме виднелись масляные пятна.

— Не стоит беспокоиться, — сказал я ему. — Я только хочу, чтобы вы это видели сами.

Морган сшивал брезент у шеи Гийона и собирался навеки закрыть ему лицо. Хаким бросил печальный взгляд на мертвого израильтянина и вздохнул.

— И в конце концов все ваши усилия оказались напрасными, мистер Сэвидж. — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Я все до мельчайших подробностей знаю о вас. Возможно, даже лучше, чем вы о себе. Вы не агент Израиля, мой друг. Если бы вы им были, то собственное дело вас бы так не волновало. — А затем что-то особенное появилось в его голосе. — Не пойму, во имя чего? Вы все потеряли. Лишились всего, и зачем?

Я рассмеялся ему в лицо:

— Последний из самых больших мотов — это я. Теперь давайте опустим его за борт.

Я знал, что у иудеев существуют особые молитвы, которые они читают по умершим. Лучшее, что я мог для него сделать напоследок, так это прочитать "Аве Мария" и "Отче наш", но и в этих молитвах я не очень-то был силен. Мы с Хакимом бережно опустили тело Гийона, так бережно, что оно упало в воду без всплеска и тут же пошло ко дну.

Канаис представлял собой крохотный островок в трех милях от побережья Египта, почти полностью опоясанный длинной полосой белых пляжей. На островке имелись источники вкусной пресной воды, о которой на материке можно было только мечтать, и рыбаки ежедневно туда наведывались, чтобы пополнить свои питьевые запасы.

С южной стороны островка был удобный проход в изогнутый полумесяцем залив с плоским песчаным берегом. Туда я и направил "Ласковую Джейн", которая, подойдя к самому берегу, ткнулась в него носом. Я, не мешкая, открыл крышку трюма и выпустил на свежий воздух полицейского и Ибрагима.

— Прыгайте за борт, — сказал я им, — И не пытайтесь что-либо предпринять.

Они и не пытались. Стоя на палубе, они жадно глотали свежий воздух. Ибрагим, потеряв равновесие, перевалился через перила и упал в воду, глубина которой в этом месте достигала порядка трех футов.

Хаким повернулся ко мне:

— А как леди Гамильтон?

— Я о ней позабочусь. Давайте за борт.

— Вы глупец, мистер Сэвидж. Бесстрашный, но глупец. Надеюсь, что никогда больше с вами не встречусь. Для вашего же блага, конечно.

На прощанье он протянул мне руку, и я пожал ее. Не сделать этого было бы невежливо с моей стороны.

Я повернулся к Саре Гамильтон:

— Ну что ж, прощайте.

Она нахмурилась:

— А что вы сделаете, если я откажусь покинуть катер?

— У вас нет выбора, если хотите выйти сухой из этой передряги. Прикрой-ка меня этой штуковиной, — обратился я к Моргану, который стоял у входа в рубку и сжимал в руках автомат, отобранный мною у полицейского. — Я скоро вернусь.

Я перемахнул через борт и, оказавшись по пояс в воде, развернулся и протянул Саре руки.

— Отлично, теперь займемся вами.

Она посмотрела на меня долгим взглядом, затем, наклонившись, подалась вперед. Нижние пуговицы на платье с треском расстегнулись, обнажив интимные участки ее тела. Увернувшись от моих рук, она прыгнула с катера прямо в воду.

Оступившись, Сара с головой ушла под воду. Я помог ей подняться на ноги. Намокшая ткань плотно прилипла к ее телу, рельефно обозначив на ее полной груди тугие соски. Скорее всего, она ничего не надела под платье.

— Уберите от меня свои руки, — тихо сказала она, раздраженно оттолкнув меня сильной рукой, и откинула с лица намокшие волосы.

— Мне сорок два, — сказал я. — В этом ли году, в следующем ли, но не позже, меня постигнет та же участь, что и Гийона. За борт с перетянутыми цепью щиколотками.

Она стояла молча, приложив руку к лицу. Вода струйками стекала вниз по ее бедрам. И вдруг, слава Богу, ее лицо озарила улыбка.

Я повернулся, перемахнул через палубные перила; войдя в рубку, завел двигатель и отогнал "Ласковую Джейн" от песчаного берега. Затем, описав огромную дугу, я направил катер в открытое море.

Руки мои дрожали, тело тряслось. Такова была моя реакция на все, что произошло со мной. Так, по крайне мере, я пытался объяснить себе свое состояние.

Я включил автолоцман, взял из рук Моргана бутылку рома и вышел на палубу, чтобы не видеть его встревоженных глаз. На дне бутылки оставался грязный осадок, и я вышвырнул ее в море.

Двести тысяч фунтов. Это все, что мне удалось скопить за эти долгие восемь лет изнурительной работы, — все пошло прахом, и ради чего? Теперь я остался ни с чем.

Я пытался сдержать себя и не оборачиваться, но это не помогло. Если честно сказать, то многое могло бы выйти иначе. В конце концов я подошел к перилам и посмотрел назад, на берег.

Трое мужчин уже выбрались на сушу, а Сара с лунным серпом над головой все еще стояла по пояс в искрящейся серебром воде. Мне казалось, стоило протянуть руки, и я бы коснулся ее. Так неподвижно стоял я на палубе и все смотрел до тех пор, пока она не скрылась во мраке.

Глава 5 Пальцы мертвеца

Я очнулся от глубокого тягучего сна, когда мы были уже к северу от острова Кирос, повернулся на спину и уставился глазами в потолочную переборку, пытаясь разобраться в себе. Это было плохой приметой. Затем все стало на свои места и я, зевнув, скинул ноги на пол.

В кубрике было жарко, несмотря на работающий во всю мощь кондиционер. Поднявшись на палубу, я буквально замер от обрушившегося на меня горячего воздуха. Наконец, глубоко вздохнув, я окончательно пришел в себя.

Слава Господу, день был прекрасным, на голубом чистом небе ни облачка. Вдали, к северу от нас, дрожали в жарком мареве острова Киклады, а еще дальше с юго-запада над морем нависал громадой остров Крит. Наш катер дрейфовал на спокойной глади бирюзового цвета моря, и каждая его деталь отражалась в воде, словно в зеркале.

Морган, подняв парус и развалившись в его тени, спал на палубе, заливаясь равномерным храпом. Я легонько поддел его ногу, а затем, взяв ведро, зачерпнул морской воды, вылил на себя и задумался на тем, что делать дальше.

Мы уже выловили несколько дюжен губок, которые теперь сушились на палубе. Они мне не очень нравились. Ловец губок — умирающая профессия, и не только потому, что теперь на каждом углу можно было купить синтетические губки. Молодые просто не хотели этим заниматься. Они достаточно повидали тех, кто в результате такого промысла согнулся в дугу, состарившись раньше времени. Но для некоторых это все еще было смыслом жизни, и притом единственным. Поэтому в Эгейском море и у юго-западного побережья Турции довольно часто встречались лодки, принадлежавшие ловцам губок.

На этом можно было жить, если только иметь достаточно опыта. Вот уже три недели, как я занимался ловлей губок неподалеку от Кироса, и этого мне хватало, только чтобы продержаться на плаву, но не больше. Расходы на питание, горючее для катера — и в результате денег оставалось совсем немного.

Морган пристрастился к дешевому местному вину по паре шиллингов за литр, а старая дама, владелица таверны, куда он захаживал, наливала ему немного больше обычного, от чего он был безмерно счастлив.

Теперешняя наша с Морганом жизнь казалась мне какой-то странной. Нечто вроде полосы забвения между старым ее концом и новым началом. У нас был катер, достаточно еды, и солнце нас пока еще грело. Никаких известий от Янни Китроса, что меня удивляло. Но мы, думал я, как-нибудь прорвемся.

На Киросе в примыкающей к морю части города у Янни была старая таверна, которую он так и назвал "У Янни". Будто появившись из старых фильмов Богара, выглядела она очень живописно, чем привлекала много туристов. Захаживали сюда рыбаки и ловцы губок. Небритые, с финками за поясами, они приводили гостей в легкий трепет. Это было не больше чем игрой, приманкой для туристов. Китрос поощрял рыбаков, продавая им вино со скидкой. Как правило, местные вели себя благопристойно, но даже если и случались небольшие стычки, Янни не возражал, лишь бы они не заходили слишком далеко.

Управлял заведением приятный толстяк, уроженец Афин по имени Алексиас Папас, которому нравилась тихая, спокойная жизнь, и он делал все, чтобы она такой для него и оставалась. Для этого управляющий предоставлял сержанту местной полиции бесплатную кормежку и комнату для временного пользования, а также, насколько я смог заметить, напитки для утоления его непомерной жажды.

Как я уже сказал, никаких известий от Китроса не было, а может, просто Алексиас, желая от меня отделаться, ничего не говорил. Поэтому я прекратил расспросы и задумался, как нам протянуть до лучших времен.

Утром с губками нам не повезло, и я по совету случайно встретившегося мне сгорбленного турка, которого накануне вечером в таверне Китроса угостил парой стаканчиков вина, решил попытать счастья у северного берега крохотного островка под названием Хиос.

Когда я пристегивал акваланг, Морган, зевая и почесывая свое давно не бритое лицо, поднялся на ноги.

— Надеюсь, на этот раз повезет больше, чем утром, Джек. Та партия губок, которую выложили для просушки, не стоила того, чтобы ее вылавливать.

— Ты слишком переживаешь, — заметил я и перелез через перила.

То, что он сказал, было сущей правдой, но пользы от его слов не было никакой. Странные эти губки. Плохие и хорошие — они выглядят совершенно одинаково: все они красивые, черные, блестящие. Требуется большое мастерство, чтобы выбрать нужные, и надо сказать, в этом я не очень-то преуспел.

Отрегулировав подачу воздуха, я оттолкнулся от борта и, описав дугу, вошел в воду. Вода была кристально чистой и так далеко и хорошо просматривалась, что возникало ощущение, будто смотришь на окружающие тебя предметы с противоположного конца подзорной трубы.

Я немного поплавал, чтобы сориентироваться, а заодно и продлить чувство удовольствия от пребывания у поверхности. Со всех сторон меня обступило бесчисленное количество толстолобиков и черных лещей. Непосредственно подо мной плавали стаи серебристых рыб с отливающими золотом головами. От моего резкого рывка на глубину их разметало в разные стороны, и я оказался в самом центре огромного косяка крохотных рыбешек, переливавшихся всеми цветами радуги, который тут же распался, словно взорвавшись, оставив меня одного.

На несколько мгновений я ощутил себя частью этого подводного мира, который, в свою очередь, стал частью меня самого. Мы были едины. Я испытывал ощущение свободного полета — древнейшей мечты человека, и ничего невозможного для меня теперь не существовало. Ко мне вновь вернулось чувство неимоверного изумления, которое я однажды ощутил во время первого погружения в автономном подводном снаряжении.

С той поры прошло много времени. Слишком много. Я попытался удержать в себе это чувство и сохранить его как можно дольше. Но оно, видимо, ускользнуло от меня, и я снова насторожился. Смутная тревога вновь овладела мной.

На глубине восьми фатомов я достиг дна. Все вокруг как-то сразу потемнело. Единственной причиной тому были многочисленные камни, покрытые пышным ковром колыхавшихся морских водорослей, рядом с которыми видимость была значительно хуже.

За большим камнем я нашел первые губки, но они были настолько плохи, что никуда не годились. Отвратительные на вид, вздувшиеся, в основном черного, с легким оттенком зеленого, цвета, они производили впечатление чего-то гниющего. Какого-то разлагающегося живого организма. Неудивительно, что турки прозвали их Пальцами мертвецов.

Я находился под водой около десяти минут и исследовал дно вокруг западной оконечности острова. Обогнув огромный выступ каменной гряды, я впервые в жизни испытал такое сильное потрясение от увиденного. Прямо подо мной разверзлась огромная, глубокая расселина, уходящая в бесконечность. На большом песчаном плато, расположенном поперек залива, я заметил ловца, вокруг которого на дне было столько губок, сколько я еще не видел за всю свою жизнь. Ловец губок был одет в обычный костюм ныряльщика. Воздушный шланг и спасательная веревка, похожие на пуповину, змейками тянулись от него к поверхности воды. Заметив меня, он прервал работу.

Я догадался, кто это мог быть, и быстро поплыл через расселину в его сторону. Подплыв достаточно близко, я глянул сквозь лицевое стекло шлема ныряльщика. Это был Киазим Дивальни, турок из городка Килас, расположенного в заливе Керма.

Вооруженный конфликт на Кипре стал достоянием прошлого, и лодки турецких ловцов губок можно было снова увидеть в Эгейском море. Неделю назад или немного раньше в районе гавани я встретил Киазима и двух его сыновей, чинивших вышедший из строя компрессор. Весьма важное занятие, так как без него невозможно работать под водой. Поломка компрессора была пустяковой для знающего человека, конечно, а у Моргана к этому были особые способности.

Когда Морган закончил работу, потратив день на переборку старого дизельного двигателя на их катере под названием "Сейтан", они осыпали нас словами благодарности, на которые способны только турки, и наше реноме поднялось еще выше, что приятно пощекотало самолюбие моего помощника.

Киазим медленно подплыл ко мне, потрогал пустую сетку, висевшую у меня на поясе, затем показал рукой на разбросанные по плато губки, приглашая меня заняться их сбором. Вторично просить не пришлось. Мне никогда еще не попадались такие отличные губки и в таком огромном количестве, поэтому я очень быстро наполнил ими сетку.

Киазим также закончил работу, показал мне рукой наверх и, как полагается, четырежды дернул за спасательную веревку, что на языке подводников означало: "Подъем".

Наверх я поднялся гораздо раньше него. Мне не нужна была декомпрессия, так как на глубине я пробыл недолго. А вот у Киазима, видимо, дела обстояли иначе. Я совсем не был уверен в том, что он правильно проводил декомпрессию, даже в тех случаях, когда она была необходима. К современным правилам и инструкциям по декомпрессии большинство ловцов губок относились с тем же чувством юмора, что и к ловцам, работавшим под водой в снаряжении с автономными средствами жизнеобеспечения. От кессонной болезни и всех физических недугов они предпочитали пользоваться собственными средствами — зарывали пострадавшего по самую шею в рыхлый песок и давали ему выкурить пару сигарет. Они полагали, что никотин, попавший в кровь, сразу вызывает у человека положительный эффект, что легко объясняет тот факт, почему все турецкие ловцы, с кем мне доводилось встречаться, были отъявленными курильщиками.

Я всплыл рядом с "Сейтаном", лодкой странной конструкции, совершенно не изменившейся со стародавних времен. На лодке были установлены выгоревший парус цвета охры и дизельный двигатель, который после ремонта, сделанного Морганом, мог развивать скорость в четыре узла.

Яасси, старший сын Киазима, высокий и красивый парень девятнадцати лет, внимательно следил за положением катера. Это было необходимо не только для борьбы с приливом и морским течением, но и для того, чтобы перемещаться вслед за ловцом, работающим на дне. Важно было всегда держать лодку в таком положении, чтобы выхлопные газы от двигателя не попали в воздушный компрессор. Не один ныряльщик погиб от отравления угарным газом из-за несоблюдения этого требования.

На лодке ревел компрессор, а Абу, второй сын Киазима, смышленый четырнадцатилетний проказник, выполнял работу помощника ныряльщика, очень важную на судне. Я знал таких помощников, которые были настолько опытны, что могли по спасательной веревке определять, что происходит внизу. А там могло произойти худшее — гибель ныряльщика. Неудивительно, что Абу обладал этим чувством с рождения.

Яасси перегнулся через борт и подал мне руку. Поднявшись на лодку, я стянул с себя маску и отвязал раздувшуюся от губок сетку. Поскольку только их отец говорил по-английски, а мой турецкий оставлял желать лучшего, я общался с ними на греческом. Яасси бросил взгляд на губки, взял пару и разочарованно покачал годовой. Они казались вполне нормальными, но он вышвырнул их за борт.

— Как ты их различаешь? — спросил я.

— Это легко, — пробормотал он в ответ. — По размеру пор.

Когда из воды появился отец, Абу назвал глубину его погружения в кулаксах, турецкой мере, равной примерно пяти футам. Я отстегнул акваланг и глотнул воды из огромного керамического кувшина, привязанного веревкой к мачте. Это был сосуд работы греческих или римских мастеров двухтысячелетней давности. На большинстве таких лодок были подобные кувшины. В этих местах, где на дне моря часто встречались остовы затонувших кораблей, можно было без труда найти что-нибудь подобное.

Вскоре сыновья подняли Киазима из воды, и я подошел к ним, чтобы помочь. Ловец в обычном для подводных работ снаряжении, только что вышедший из воды, представляет собой неуклюжее существо. На ногах ботинки весом семнадцать с половиной фунтов каждый, а на талии — пояс из свинца весом восемьдесят фунтов.

Я открутил лицевой щиток, и Киазим оскалил зубы.

— Джек, мой дорогой друг, как ты?

Ему было около сорока пяти. Темнокожий, мужественного вида, с широкими черными усами вразлет, хорошо сохранившийся, он мог бы выглядеть гораздо старше своих лет, если учесть специфику его работы.

— Сколько же ты времени пробыл под водой, идиот? — спросил я.

Абу снял с отца шлем, и тот снова расплылся в улыбке.

— Ты опять про свои инструкции. Дай мне лучше закурить. Умру, когда положено.

Я подал ему сигарету из маленькой коробочки сандалового дерева, которую протянул мне Яасси. Киазим сделал глубокую затяжку.

— Прекрасно. А где твой катер, Джек? Почему не подогнал сюда и не составил нам компанию? Мы вернемся на берег и поедим на пляже. Я давно хочу поговорить с тобой. Надо обсудить один деловой вопрос.

— Отлично, займусь губками позже, — сказал я и потянулся за аквалангом.

Яасси и Абу помогли мне вновь надеть акваланг, и я снова прыгнул за борт. Они прекрасно ко мне относились, потому что я для них был "далгук" — такой же ловец губок, как и их отец. Киазим в свое время служил в турецкой пехоте и в 1950 году в контингенте вооруженных сил под эгидой Организации Объединенных Наций был направлен в Корею.

В то же время там был и я, и это связывало нас обоих. Надо было видеть турецких солдат, когда они только прибыли на фронт. Странные, со свирепыми лицами, в шинелях по щиколотку, вооруженные винтовками устаревшего образца с приткнутыми штыками, они своим видом воскрешали картины Первой мировой войны, но сражались, надо сказать… Все, что я слышал ранее о турецком солдате, было чистой правдой.

Он почти два года пробыл в китайском плену, проходил процедуру промывки мозгов, которой подвергались все военнопленные армии союзников. Но с турками у китайцев это не очень-то выходило. Разочаровавшись, они отказались от своей затеи и в конце концов поместили всех пленных турок в одном лагере.

Турки крепки, как прибрежные камни, тщетно перекатываемые морскими волнами. Стойкие, неукротимо смелые люди. Самые лучшие друзья и самые страшные враги в мире.

Яасси и его младший брат развели на песчаном берегу костер и занялись готовкой, а Морган, чей греческий был так плох, что хуже не бывает, с кружкой вина, зажатой в коленях, взгромоздился на скалу и стал за ними наблюдать.

Мы с Киазимом отошли в сторонку и устроились у самой воды с бутылкой араки и коробкой халвы, уникальной турецкой сладостью, которая готовится из меда и орехов, на что Киазим был большой мастак.

Стало еще жарче. Перед нами открывался красивый вид на море. Там у самого горизонта неподвижно застыла конгоа, лодка, специально приспособленная для ловли губок с помощью трала.

— Ты только посмотри, что они делают, — сердито произнес Киазим. — Шкрябают морское дно и все живое на нем.

— С появлением такого оборудования и синтетики на островах скоро станет жить совсем невозможно, — ответил я.

Я набрал полный рот араки и поболтал жидкость во рту. Вкус турецкой водки воскрешал мои воспоминания о детстве, когда я сосал анисовые пастилки. Было мне тогда лет восемь.

— Я не совсем уверен в этом, Джек, — осторожно заметил Киазим. — У опытного подводника здесь много способов заработать на жизнь.

Итак, мы подошли к главному.

— Ну, например?

— Возьмем хотя бы затонувшие корабли. Любые, начиная с античных времен и кончая подбитыми во время последней войны.

Я покачал головой:

— Что касается античных времен, то это пустая трата времени. Большую часть этих кораблей уже не найти. Обычно они покрыты толстым слоем песка, и нужен большой опыт, чтобы их обнаружить. А если и найдешь, то столкнешься с проблемой, как их поднять со дна. Это требует и навыков, и специальной техники. Нужны будут специалисты, большие деньги и время. А последнее слово будет за правительством Греции или Турции, которое будет решать судьбу любого предмета, поднятого со дна моря.

— Нет, я имел в виду нечто другое. Дело в том, Джек, что на прошлой неделе я нашел корабль неподалеку от острова Синос в Центральном проливе.

— Синос? — удивился я. — Я и не знал, что там разрешают работать.

С этим островом были связаны воспоминания о событиях, происходивших там во время Второй мировой войны. Всего около двух миль в длину и полмили в ширину, Синос находился у входа в пролив Касос и имел чрезвычайно важное стратегическое значение. Немцы, укрепив старые турецкие фортификационные сооружения, превратили остров в неприступный бастион.

— Ты знаешь, какая сейчас ситуация? — оскалился Киазим. — Греция и Турция снова сотрудничают друг с другом, по крайней мере на официальном уровне. Все вдруг стали дружелюбными. Когда мы были у острова, подплыл катер военно-морских сил Греции и нам было сказано, что находиться здесь запрещено, но, когда я упомянул об обнаруженном мною корабле, они стали весьма любезны. Посоветовали мне обратиться в полицейский участок на Киросе за разрешением на продолжение работ.

— И ты обратился?

— Вечером того же дня я повидался с сержантом Ставру. Он заполнил за меня бланк и отослал его в Афины. Он считает, что у меня хорошие шансы получить оттуда добро.

— Во сколько же тебе это обошлось? — спросил я хмуро.

— Всего лишь раз угостил его выпивкой в таверне "У Янни". Тем холодным немецким пивом, которое ему больше всего нравится. Он был по-хорошему настроен. — Киазим покачал головой и вздохнул. — Джек, что же с тобой произошло? Ты должен начать опять верить людям.

— Я думаю, такой день наступит. Расскажи мне подробнее об этом корабле.

— Каботажное судно водоизмещением в три тысячи тонн, которое немцы использовали для перевозки различных грузов на острова. В сорок пятом году, в самом конце войны затонуло под бомбежкой. Обежав бары на Киросе, я навел справки и вышел на человека, служившего на судне. Старик назвался Константиносом. На юге острова у него собственная ферма. Немцы эвакуировались с Синоса, судно уже плыло к материку. У них на борту находился сам руководитель этой операции, какой-то генерал СС или вроде этого. Подумай об этом, Джек. — Он ткнул меня в грудь большим пальцем — признак того, что арака начала действовать. — Представь себе, какая будет добыча. Ты знаешь, какие были нацисты. Там может оказаться все что угодно.

— Или ничего. И на какой он глубине?

— Двадцать шесть кулаксов. Я точно вымерил. Это сто тридцать футов.

Я покачал головой:

— Киазим, для этого потребуется хорошее снаряжение и для начала по меньшей мере два водолаза.

— Так я себе и представлял.

Он оскалился в улыбке и перешел на американизированный английский, которому научился в лагере для военнопленных.

— Тебе и мне, беби, улыбнется счастье.

Но я не был так уверен. В случае удачи на этом деле можно было бы заработать намного больше, чем на ловле губок. Прошло то время, когда я, прежде чем вовлечься в подобную авантюру, не утруждал себя взвешиванием всех "за" и "против", но теперь для работы под водой я уже был не так хорош. Как я мог объяснить это человеку с железной психикой?

— Сегодня во второй половине дня, Джек, я возьму тебя с собой. Пойдем под воду вместе. Все увидишь сам.

Он поднес бутылку к губам и сделал большой глоток, арака потекла по его лицу.

— Теперь пойдем поедим.

Он помог мне подняться, и мы пошли по песчаному берегу в направлении костра. На первое была корба, вероятно самый изысканный рыбный суп на свете. Затем запеченные целиком на раскаленных добела камнях омары и куски рыбы. Лучше бы приготовить не смогли даже в афинском "Хилтоне". Но почему мне не хотелось есть?

Взглянув в бинокль, я увидел отвесные скалы Синоса высотой от двухсот до трехсот футов. Были видны огромные бетонные дзоты — мрачное свидетельство немецкой оккупации. Из них хорошо просматривалась любая точка стратегически важного морского пространства. Голые скалы, трава — и ничего больше.

— Богом проклятое место, — сказался.

Киазим передернул плечами.

— Политика — дело для ненормальных, Джек. Я о ней не хочу даже слышать.

Он совершенно точно выразил мои мысли. В полумиле от берега мы поставили "Сейтана" на якорь, а "Ласковая Джейн" встала с ним борт в борт, как раз над тем самым местом, где, по словам Киазима, находился затонувший корабль, хотя никакого опознавательного буя здесь не было.

Я прислонился к мачте и стал наблюдать за Яасси и Абу, помогавшим отцу надеть подводное снаряжение.

Его водолазный костюм из плотного твида с прокладкой из натурального каучука производил хорошее впечатление, а вот техническое снаряжение Киазима оставляло желать лучшего.

Там, в морской пучине, можно не обращать внимание на мурен, осьминогов, электрических скатов и прочих чудовищ подводного мира. Плавание под водой во многом схоже с полетами в небе, здесь опасность исходит из самого факта бесцеремонного вторжения человека в природу.

При погружении в воду на каждые тридцать семь футов давление возрастает на пятнадцать тонн. При работе на глубине давление подаваемого воздуха должно быть где-то на пятьдесят фунтов выше давления воды. Стоит подаче воздуха отключиться, и подводник будет раздавлен водой. Бывалые водолазы рассказывали мне, что видели даже, как из воздушных шлангов на поверхность выдавливалось человеческое мясо вперемешку с кровью. Такой смерти не захочешь…

Единственным приличным элементом подводного снаряжения Киазима был шлем из меди и бронзы, в котором, как и у большинства шлемов современной конструкции, имелся стопорный клапан, автоматически закрывающийся при отключении подачи воздуха. Выпускной клапан при этом также перекрывался, поэтому воздух в костюме оставался. В этом случае водолазу следовало как можно быстрее выбираться на поверхность.

Надо быть безумцем, чтобы с таким снаряжением работать под водой; Киазим — хороший водолаз, но не больше, и одного его мужества недостаточно. Вряд ли кто-либо другой мог решиться на подобное.

— До встречи внизу, Джек, — сказал он и надел шлем.

Сыновья потуже затянули гайки на его нагрудном щитке. Я кивнул Киазиму и перелез на борт "Ласковой Джейн", где Морган был занят проверкой акваланга. Пока я снимал с себя свитер и брюки, Морган с тревогой смотрел на меня. Вниз я надел неопреновый непромокаемый костюм черного цвета. Подумав о холоде там внизу, я непроизвольно поежился.

— Как себя чувствуешь, Джек? — спросил Морган низким голосом в тот момент, когда я просовывал руки в лямки акваланга.

— Чертовски плохо, — ответил я ему и тут же пожалел о сказанном.

У него отвисли щеки, и я, желая успокоить, положил ему руку на плечо.

— Это не имеет никакого отношения к погружению. Ничто меня не тревожит. Мне просто не очень нравится эта идея Киазима. Для этих работ у нас нет подходящего снаряжения. Такой старый морской волк, как ты, должен понимать это лучше, чем кто-либо.

Но он не поверил мне ни на йоту.

Выждав три-четыре минуты после погружения Киазима, я прыгнул в кристально прозрачную воду и последовал за ним, ориентируясь на его воздушный шланг. Поначалу со мной все было нормально, но, когда на глубине пятидесяти футов я достиг нейтральной зоны, где краски сразу потускнели, мне показалось, что окружающие предметы ожили и начали надвигаться на меня. Видимость была хорошей, и я мог заметить, что вокруг меня почти не было рыб. В целом это выглядело весьма угрожающе.

Я проверил глубиномер и двинулся дальше. Ни рифов, ни подводных чудовищ — ничего вокруг. Таинственный зеленый путь вел в никуда, и я головой вперед плыл в эту бесконечность.

Вдруг неожиданно из мрака передо мной выросла корма затонувшего корабля. Я вытянулся, завис в воде, словно парящая в небе птица, и отрегулировал подачу воздуха. Судно, совершенно неповрежденное, лежало на дне, слегка завалившись на один бок. На носовой части палубы стояли на изготовку зенитки с поднятыми вверх стволами. Рядом с ними я увидел Киазима. Он махнул мне рукой, и я подплыл ближе.

Перила и вентиляторные решетки были покрыты черными мидиями, а в некоторых местах поверхность судна была словно искусана свирепыми собаками. Повсюду виднелись моллюски с острыми, как лезвие бритвы, раковинами, способными не только располосовать кожу, но и своим ядом приковать на неделю к больничной койке.

Проникнув в рубку, я увидел компас и штурвал, сплошь усеянные мелкими ракушками. Ракушки росли и на подъемном механизме. Затем я спустился в открытый люк трюма. Часть трюма в том месте, где я находился, напоминала неф собора — сверху сквозь неровные щели палубы в помещение проникал слабый дневной свет. На полу лежали гильзы снарядов для зенитных установок. Не вызывало сомнений, что судно было атаковано с воздуха, после чего и затонуло.

Пытаясь найти дорогу в грузовой отсек трюма, я сделал рывок в темноту и сразу же попал в неприятную ситуацию. Я оказался в месте прямого попадания авиационной бомбы, которая и отправила на дно немецкое судно. Рядом лежали горы искореженных балочных перекрытий вперемешку с разбитыми палубными досками, на которых росли диковинные водоросли.

Я подплыл ближе и, чтобы удержаться, ухватился рукой за металлическую перекладину. И, о Боже, она сдвинулась с места. И не только она — все вокруг меня, как мне показалось, зарокотав, вдруг пришло в движение, и гулкое эхо раскатилось по воде.

Я почувствовал, как все мои внутренности сжались от страха. Тотчас вынырнув из трюма, я стремглав рванул вверх, оставив Киазима решать его собственные проблемы. В декомпрессии нужды не было, так как мое пребывание на глубине было недолгим, и спустя несколько секунд я был уже в ослепительных лучах дневного света. Я ухватился за лестницу, и Яасси подал мне руку. Сняв маску, я выплюнул резиновый мундштук.

— А что с отцом? — спросил он встревоженно.

— Еще там, но, думаю, скоро поднимется.

Морган стоял рядом с сыновьями Киазима. Я никогда еще не видел его лицо таким серым. Не сказав ему ни слова, я перешагнул через перила "Ласковой Джейн" и спустился в кубрик. Я уже допивал второй стакан "Джеймсона", бутылку которого извлек из тайника под своей койкой, когда услышал шаги Моргана.

Войдя в кубрик, он остановился и принялся меня разглядывать. Я пододвинул ему бутылку виски.

— Все нормально. Сижу и жду тебя. Давай хлебни.

— Было ужасно, Джек?

— Как Рождество и Новый год в один день.

Не обращая внимания на полные тревоги глаза Моргана, я снял с себя костюм, вытерся полотенцем, натянул брюки и свитер и, снова налив себе виски в стакан, поднялся на палубу. Киазим уже стоял на "Сейтане" без шлема и прикуривал от зажженной спички, протянутой ему Яасси.

Он помахал мне рукой:

— Эй, Джек, иди сюда. Надо переговорить.

Я бодро улыбнулся ему и тихо пробормотал, обращаясь к Моргану, который поднялся на палубу вслед за мной:

— Готовься к отплытию. Я этим уже сыт по горло.

Я перешагнул через перила на бор "Сейтана" и облокотился о мачту.

— Ты видел, Джек? — спросил Киазим. — Ты понимаешь, что я имею в виду? Составишь мне компанию?

Я покачал головой:

— На твоем месте я бы еще раз подумал. Мне показалось, что вся эта чертовщина накроет меня с потрохами.

— А я ничего там опасного не заметил, — сказал он, нахмурив брови.

Его слова не понравились мне, так как в них я уловил скрытый смысл, и, глубоко вздохнув, изложил ему более вескую причину моего отказа:

— Ты был прав только в одном. Глубина действительно сто тридцать футов. Это значит, что за каждые сорок пять минут пребывания на дне в костюме со шлемом тебе придется выдерживаться на глубине тридцати пяти футов четыре минуты, на двадцати футах — еще двадцать шесть минут, и на десяти — еще двадцать шесть. Значит, после каждых сорока пяти минут работы под водой на декомпрессию в целом будет уходить пятьдесят шесть минут: Ты сможешь опускаться на дно всего два раз в день.

Теперь он уже сердито посмотрел на меня:

— Почему ты всегда должен рассуждать, как женщина, которая пугается собственной тени? Все эти инструкции по декомпрессии полная чушь. Как и все твои рекомендации.

— Киазим, ты себя погубишь, и это ясно как день, — сказал я. — Тебе нужна целая бригада для работы под водой, не меньше полудюжины, чтобы добыть что-нибудь стоящее. А может оказаться, что все это будет пустой тратой времени.

Теперь он уже разозлился, и в его глазах засверкали огоньки.

— Одни лишь разговоры, мой друг, долгие разговоры и умные слова, но, когда дошло до дела, ты, мне кажется, просто испугался. Да ты боишься снова туда спуститься.

Он сам не верил в то, что говорил, но я тоже завелся и своим ответом сразил его наповал.

— Испугался? — дико засмеялся я. — Я боюсь погибнуть. У меня кишки выворачивает от страха, когда я там, внизу. Ну, посмейся над этим.

Его глаза округлились, стали спокойными и очень мрачными. Будто его мгновенно осенило и он все понял. Он действительно все понял.

— Джек. — Киазим быстро подошел ко мне. — Прости меня, я действительно сожалею.

Я быстро перемахнул через перила. Морган уже отдавал швартовы. Вбежав в рубку, я нажал на стартер. Мощный двигатель мгновенно взревел, и, резко повернув штурвал, я направил "Ласковую Джейн" на разворот.

Пару миль я гнал катер на высокой скорости, а затем сбросил обороты. Глянув через плечо, я увидел Моргана, стоящего в дверном проеме.

— Чувствуешь себя лучше?

— Немного, — сказал я.

— Не очень-то радуйся. Ты оставил на "Сейтане" свои губки. Те, хорошие.

Мы прибыли на Кирос под вечер. Живописный маленький островок, шесть или семь миль в длину и три в ширину. В середине острова в небо упиралась двуглавая горная вершина высотой три тысячи футов.

Одномачтовое суденышко, раздув парус, проскользнуло через узкий проход в залив и взяло курс на Крит. Оно прошло от нас так близко, что я сумел рассмотреть глаза, нарисованные по обе стороны носовой части парусника. Человек, стоявший у румпеля, приветливо помахал нам рукой. Я ему ответил тем же и повел "Ласковую Джейн" в гавань.

За время нашего отсутствия сюда прибыло всего одно новое судно. Это была ослепительно белая с ярко красной полосой по борту яхта длиной в девяносто футов, оснащенная дизельным двигателем. Кому-то она обошлась в пятьдесят тысяч фунтов, не меньше. Она стояла под греческим флагом в сотне ярдов от основного причала.

Я аккуратно обогнул ее и направился к старому каменному пирсу, месту нашей обычной стоянки, за которую не нужно было платить портовые сборы. Выкрашенные в яркие цвета рыбацкие лодки стояли у берега, уткнувшись в белую дугу песчаного пляжа. Рядом сидели рыбаки и латали свои сети, на мелководье резвились дети, их голоса летели над гаванью.

Я вырубил двигатель. Когда приблизились к пирсу, Морган выпрыгнул и привязал к нему наш катер. Я перешагнул через борт и подошел к Моргану.

— Ты куда-то собрался, Джек? — спросил он.

— Куплю несколько банок чего-нибудь, а может быть, и другого, — ответил я. — Да и просто хотелось бы размять ноги.

Он не стал мне возражать, и я быстро зашагал прочь, чтобы мой напарник не успел передумать. Тому была, конечно, и другая причина. Совсем другая. Мне нужно было кое о чем подумать. То, что я испытал во чреве затонувшего корабля, действительно повергло меня в смятение. Я понял, что обречен.

В моем теперешнем состоянии ловля морских губок могла привести меня только к одному. К скорой и жуткой смерти.

Я пришел к такому заключению после третьего стакана рецины в таверне, расположенной на другом краю гавани. Решено, больше никогда опускаться на дно не буду. Но что взамен? Ответа на этот вопрос у меня не было. Единственное, на что я был теперь способен, это крепко напиться.

В тяжелых раздумьях я шел вдоль берега моря. Ситуация у меня аховая, это уж вне всяких сомнений. Я свернул на пирс и добрался до катера. Не увидев на нем Моргана, я перешагнул на борт и почувствовал запах кофе.

Мне почему-то сразу стало легче, и я быстро спустился вниз по лесенке.

— Морг, это как раз то, что нужно, — воскликнул я, войдя в кубрик, и поставил на стол свою чашку.

Неожиданно из камбуза с кофейником в одной руке и банкой сливок в другой появилась Сара Гамильтон. На ней были светло-голубые брюки из льна, белая рубашка, завязанная узлом на талии, выглядела она так, как любая женщина могла только мечтать.

А ее лицо? Боже, это милое, дорогое мне лицо с легкой; надменной усмешкой, застывшей на полных губах. И спокойный взгляд серых глаз.

— Привет, Сэвидж, — бодро произнесла она. — Рады меня видеть?

Она улыбнулась, и ее улыбка, словно вспыхнувший огонек, осветила каждый уголок моей измученной души.

Глава 6 Улыбка тигра

Многое могло бы произойти в этот счастливый миг, если бы за ее спиной вдруг не появился вышедший из камбуза Алеко. Не понимаю, что он за человек. Одет он был в старые хлопчатобумажные брюки, спортивную рубашку, на шее небрежно повязанная косынка, на голове потрепанная, в пятнах соли фуражка. Ну прямо настоящий морской волк с финского фрегата. Идеал любого подростка, да и только.

Он, как мне показалось, был рад встрече со мной и на бостонский манер очень крепко пожал мне руку, что никак не увязывалось с его греческим происхождением.

— Рад вас видеть, мистер Сэвидж. С момента нашей последней встречи вы всех привели в такое смятение.

Он легким движением руки обнял Сару Гамильтон за плечи. Это помогло мне несколько охладить чрезмерно восторженные чувства, нахлынувшие на меня.

— Было на что посмотреть, не правда ли, Сара?

Она, как мне показалось, не обратила никакого внимания на его слова, и все свое внимание сосредоточила на мне. Налив кофе и добавив сливок. Сара протянула мне чашку, вложив в этот жест такие нежные чувства, что я долго потом никак не мог успокоить дребезжащую на блюдце чашку.

— Вам от полковника Хакима конверт, — сказала она. — Он оставил его нам, на случай если мы вдруг встретимся с вами где-нибудь на островах. То, что вы сделали, сказал он, было жестом редкого благородства, и он надеется, что вы никогда не пожалеете об этом.

— Он, должно быть, необычный человек, — произнес Алеко. — Хаким передал вам двести тридцать семь тысяч фунтов. Это солидная сумма. Для любого это огромные деньги.

Я выразил удивление точностью названной им суммы, а он, снисходительно улыбнувшись, продолжил:

— Я думаю, вы не будете возражать, но в Александрии я навел кое-какие справки, в этом нет ничего предосудительного. Думаю, что у вас больше ничего не осталось. На вашем месте в Объединенной Арабской Республике я бы больше не появился. Если они вас поймают, то непременно повесят.

— Тогда надо постараться, чтобы они меня не поймали, — ответил я.

Сара Гамильтон сидела молча, пила кофе и курила сигарету. В нашем разговоре вдруг возникла напряженная пауза. Первым не выдержал Алеко. Почувствовав себя лишним в нашей компании, он наигранно улыбнулся и сказал:

— У вас отличный катер. Я потрясен.

Я был вынужден ему хоть что-нибудь ответить:

— Да, здесь он лучший из судов его класса. Построен на "Акербуне" шесть лет назад. Стальная обшивка, два гребных винта.

Наш разговор некоторое время проходил в рамках обсуждения технических достоинств моего катера. Я показал гостю двигатели, затем мы поднялись в рубку и он осмотрел рычаги управления.

Сара следовала за нами, потом села на палубные перила, устремив взор на гавань. На ее голове был повязан шарф, на глазах — солнцезащитные очки, наверняка такие же, как в последнем номере журнала мод. Все это вместе закрывало большую часть ее лица, что делало его удивительно чужим.

Но не только это. Здесь было еще нечто другое. Выражение ее лица было таким, будто она, добровольно попав в сложную ситуацию, пыталась оценить ее со стороны. Казалось, она пребывала в ожидании чего-то, хотя одному только Богу известно, что и по каким причинам должно произойти. Несмотря на сильную жару, я слегка, будто от холода, поежился.

Алеко протянул, ей сигарету. Когда она потянулась за ней, он тихо спросил, все ли с ней в порядке. Я не расслышал, что именно она ответила, но в ее голосе прозвучали Нотки явного недовольства.

Он повернулся ко мне, расплывшись в широкой напряженной улыбке:

— Как я понимаю, вы теперь зарабатываете на жизнь ловлей морских губок?

Интересно, кто он такой, чтобы меня расспрашивать? Но я ему все же ответил:

— Да, в некотором роде. Но теперь не те времена, что раньше.

— Охотно верю. У человека с такими способностями, как у вас, могло бы быть более выгодное занятие.

Я решил ему подыграть.

— Ну, например?

На его лице появилась совсем другая улыбка. Улыбка тигра перед убийством своей жертвы. Но ответа от него так и не последовало.

Вместо этого он сказал:

— Были бы рады сегодня вечером отужинать с вами на нашей "Жар-птице", мистер Сэвидж. В семь тридцать не слишком рано для вас?

Я ответил, что подойдет, и он, пообещав прислать за мной лодку, взял Сару за локоть и помог ей подняться.

— Тогда до вечера.

Она даже не кивнула мне, и они, переступив через перила, вместе зашагали по пирсу. Я смотрел им вслед, пока они не дошли до его конца. Я наблюдал за движением ее бедер, за ее опущенными плечами, за слегка склоненной набок головой.

Я почувствовал, как у меня заныло внутри, но это не было чувство голода. Это было что-то другое, в чем я нуждался и чего страстно желал. То, о чем я успел давно позабыть.

Я спустился вниз. Взяв бутылку из тайника, нашел стакан, положил в него куски льда и налил большую порцию виски. Из окна ближайшего ко мне иллюминатора открывался вид на берег. Там, рядом с вытащенными на сушу рыбацкими лодками играли в салки дети и рыбаки все еще продолжали трудиться над ремонтом своих сетей.

Тут я увидел Алеко и Сару Гамильтон, шедших вдоль самой кромки берега. Он все так же держал ее под локоть. Неожиданно она высвободила руку, и они, остановившись, начали оживленно разговаривать, а если сказать точнее, спорить. Да, они определенно спорили. Затем Сара прервала разговор и быстро пошла обратно. Он даже не попытался ее остановить, а просто развернулся и зашагал в противоположную сторону.

Я присел за стол и угрюмо уставился в дно стакана. Было очень-очень тихо, и только детские голоса, доносившиеся издалека, звучали словно эхо из других миров.

— Что вы видите? — спросила она, появившись в дверях кубрика. — Прошлое, настоящее или будущее?

— Настоящее, — ответил я. — Больше там ничего нет.

— А будущее?

— Не для меня. Я не доживу до старости, как говаривала моя бабушка. А где Морг?

— Димитри дал ему пару сотен драхм на выпивку.

— Этого ему хватит, чтобы напиться на неделю. Очень великодушный поступок вашего мистера Алеко. Что между вами происходит?

— Вы имеете в виду, сколько времени мы проводим вместе в постели? Да, Сэвидж? Это вас волнует?

Она все еще стояла в дверном проеме, облокотившись одной рукой о косяк, а другую уперев в бедро. Затем она сделала шаг вперед, и я резко поднялся из-за стола.

— Не надо, ангел мой, оставайтесь, где стоите. Стоит вам войти, и все может произойти, я вас предупреждаю.

Я осушил свой стакан и направился к выходу. Когда я поравнялся с ней в дверях, она повторила вопрос.

— Я вас спросила, что вас волнует, — сказала она. — Отношения между Димитри и мной?

Я схватил ее обеими руками чуть повыше локтей и встряхнул.

— Хорошо, если это доставит вам хоть какое-то удовольствие. Меня волнует то, что разрывает меня на части. Признание, унизительное для человека моего более чем зрелого возраста. Признание, которое я сделал себе в тот самый момент, когда увидел вас впервые. Пренебрег всеми условностями.

Я выпустил ее из рук. Сара, постояв некоторое время, сняла очки и самодовольно взглянула на меня.

— Хорошо, — произнесла она. — Могу ли я выпить?

— Коль вы переступили черту, то я вас раздену.

Она подняла брови и, наклонив голову, сказала:

— Это действительно звучит заманчиво.

Мне оставалось сделать только одно. Я скользнул рукой по ровной глади живота и схватил ее между бедрами. Она даже не пыталась вырваться.

— Вот это манеры, — спокойно сказала она. — Ну прямо как у портовых грузчиков. Та же изысканность.

Ее слова подействовали на меня почти как короткий удар справа Генри Купера из фильмов периода его расцвета. Она похлопала меня по лицу, а затем поцеловала в губы.

— Но тем не менее мне понравилось, Сэвидж. Мне действительно это понравилось. Все же сорок третий год не плохой.

Она поднялась по лесенке и была уже довольно далеко, прежде чем я осознал случившееся. Выскочив на палубу, я увидел, что она уже прошла половину пирса. При сходе с него Сара остановилась и помахала мне рукой. Я ответил ей тем же, и она двинулась дальше.

Я принял душ, побрился, а потом заглянул в свой шкаф. Смотреть в нем особенно было не на что. Это и неудивительно, если вспомнить, в какой спешке мы бежали из Египта. Мне удалось все же найти белую чистую рубашку и довольно экзотически выглядевший турецкий шелковый шарф вместо галстука. Довершали описание моего костюма льняные брюки синего цвета и старый, но все еще сохранивший свой прежний вид двубортный блейзер с пуговицами в виде эмблемы королевского морского флота, который в свое время произвел на меня такое впечатление, что я выложил за него пятьдесят фунтов.

В зеркале я выглядел, как и положено мужчине моего возраста. Ничего не поделаешь, дело движется к закату, подумал я с горечью. Я поднялся на палубу в ожидании лодки, которую обещали прислать за мной.

Наверху, что было и неудивительно, Моргана все еще не было. Вина, выпитого на двести драхм, хватило бы, чтобы оно начало хлестать из ушей. А почему бы и нет? Что ему еще оставалось делать? Вечер начался с философских рассуждений.

Моторная лодка, присланная за мной, подъехала к нашему катеру в полном своем великолепии. Один член экипажа лодки был за штурвалом, второй держал наготове багор. Оба были одеты одинаково, в белые форменное брюки и синие свитера с надписью "Жар-птица" на груди. Все было выдержано в стиле моряков военного флота Ее Величества, которому Алеко, по всей видимости, отдавал предпочтение. Наверняка экипаж лодки перед отплытием получил от него соответствующий инструктаж. Я нахмурился. Что-то, особенно эти двое, выглядело настораживающим. Они не были простыми палубными матросами, в этом я был совершенно уверен.

Двое сильных, суровых мужчин. По внешнему виду их можно было принять за выходцев из южных горных районов Греции. С желтоватым оттенком лица и кудрявыми иссиня-черными волосами, они были достаточно похожими друг на друга, чтобы сойти за братьев. В их облике и движениях чувствовался высокий профессионализм. Казалось, им все было по плечу. Но профессионализм в каких делах?

Когда мы подплыли к "Жар-птице", один из них с багром в руках перегнулся передо мной через борт. Его свитер задрался вверх, обнажив на пояснице кобуру со "смит-и-вессоном" двухдюймового калибра.

Это уже было интересно. С одной стороны, Алеко был богатым человеком и нуждался в охране. С другой — шаткая политическая ситуация в стране. В это время в Греции всякое могло произойти, да и происходило довольно часто.

Мы подошли к лестнице, и я увидел капитана яхты, шедшего мне навстречу. Он был одет в форменный костюм, в котором было бы нестыдно появиться на мосту Кунардер.

После приветствия на хорошем английском он обратился ко мне:

— Мистер Сэвидж, мое имя Мелос. Прошу, пожалуйста, сюда.

Все вокруг меня блистало великолепием. Палуба была выдраена, перила блестели, а лестница в кают-компанию и коридоры внизу во всю ширину были выстланы коврами. Мы вошли в большую кают-компанию с барной стойкой, расположенной в противоположном конце. За ней никого не было. Мелос попросил меня немного подождать, отсалютовал и вышел.

Я зажег сигарету и огляделся вокруг. Все картины на стенах были репродукциями. Я достаточно хорошо в этом разбирался, а вот одна или две бронзовые статуэтки, как мне показалось, являлись подлинниками. Одна из них была особенно хороша. Маска человеческого лица с глазницами, устремленными в бесконечность.

— Нравится? — появившись в дверях, спросил Алеко.

Он был одет в белый смокинг, в котором выглядел необычайно красиво.

Я кивнул:

— Остров Родос, первый век, если я не ошибаюсь.

Он выразил свое удивление:

— Вы знаете, о чем говорите.

Я определенно его поразил.

— Ну, не всегда, — сказал я. — Несколько лет назад я занимался подводными археологическими поисками и многое видел из того, что было поднято с затонувших римских и греческих кораблей у побережья Турции, в частности.

Некоторое время мы вели интересный разговор о разных аспектах этой темы, в которой он прекрасно разбирался, но потом ему это наскучило.

Я с нетерпением ждал, когда появится Сара Гамильтон, чтобы вновь испытать волнующее меня чувство. Мне опять захотелось узнать о ней как можно больше. Как только Алеко замолк, я повернулся и увидел ее сидящей на высоком стуле у барной стойки.

На ней было простое, без излишеств, маленькое платье, характерное для ее гардероба. На этот раз из черного шелка, скроенное в стиле греческой туники классического периода, без рукавов, с прямым вырезом у шеи, в мягких складках, укороченное по последней моде. Тонкие в "паутинку" черные чулки и золотые сандалии на ногах завершали ее наряд.

Она и сама понимала, что в этом туалете со светло-золотистыми волосами, свободно падающими ей на плечи, выглядит просто неотразимо. Единственным предметом, наглядно свидетельствующим о роскоши, был кулон на серебряной цепочке. Сапфир был такого огромного размера, что его происхождение не вызывало никаких сомнений. Какое-то храмовое божество из индийской глубинки лишилось своего глаза, подумал я.

— Кто-нибудь собирается мне налить? — спросила она удивительно строго.

Алеко поднес ее руку к своим губам.

— Ты, как всегда, выглядишь потрясающе, — сказал он по-гречески и встал за барную стойку.

Она извлекла сигарету, и я протянул ей зажженную спичку. Сара крепко зажала мою руку, хотя та и не дрожала. На мгновение я почувствовал близость с ней — настоящую близость, совсем не поверхностную. Мы ощутили друг друга. Она откинула упавшие со лба волосы и посмотрела на меня. В ее глазах я увидел то, чего я никак не ожидал, — легкую печаль.

Я бы мог ее обнять и успокоить. Она явно нуждалась в этом, но Алеко с бледным и напряженным лицом, стоя за стойкой, в зеркало бара внимательно следил за нами. Он все прекрасно понимал, как выяснилось позже, и поэтому продолжал чинить мне препятствия.

Я перехватил его взгляд. Он улыбнулся и, пододвинув Саре высокий стакан, извлек из-под барной стойки бутылку "Джеймсона".

— Вы ведь это предпочитаете, мистер Сэвидж?

— Вы за мной следите, — беззаботно заметил я. — Почему?

— Джон Генри Сэвидж, — произнес он. — Родился на ферме неподалеку от Слайго в одна тысяча девятьсот двадцать седьмом году. Гражданин Ирландии. В сорок третьем, скрыв свой возраст, поступил на службу в британский десантно-диверсионный отряд. В пятьдесят восьмом демобилизовался в звании капитана из-за невозможности, в связи с его ирландским гражданством, дальнейшего продвижения по службе. Все правильно?

Он сделал паузу, держа в одной руке бутылку виски, а в другой мой стакан.

— Я мог бы выбрать время и сам рассказать вам все это, — ответил я.

— Уверен, что рассказали бы. Но наверняка это был бы не объективный рассказ, вы могли умышленно утаить некоторые факты из своей биографии, которые пожелали бы скрыть. Скажем так, — добавил он, довольный собой.

Когда мой стакан наполнился наполовину, я поднял палец, дав понять Алеко, что мне достаточно, и взглянул на Сару Гамильтон, мрачно наблюдавшую за нами. Я понял, она прекрасно знает, как события будут развиваться дальше.

— Хорошо. Я согласен.

Алеко расплылся в довольной улыбке. Он отставил бутылку в сторону.

— Хотите знать, что написано в личном деле капитана Джона Генри Сэвиджа? Что там конкретно сказано?

— Ну, это узнать очень сложно, — сказал я. — Насколько я знаю, служащие военно-морского ведомства скрупулезно следуют актам официального закона о неразглашении государственной тайны.

— В сорок пятом на неделю раньше других вы переправились через Рейн. Под водой, естественно. Тогда вы были сержантом и за этот маленький подвиг были удостоены звания старшего лейтенанта и медали "За отвагу".

— Выпьем за то время. — Я поднял стакан и залпом наполовину опустошил содержимое. Я чувствовал в этом необходимость.

— Палестина, сорок седьмой год. Евреи создали очень эффективный отряд для проведения подводных диверсий.

— Об этом не надо. С некоторыми из них я вместе служил во время войны.

— В донесениях содержится упоминание о том, что в порту Яффа вы в самый последний момент сняли пару магнитных мин с киля эскадренного миноносца. Во всяком случае, так там говорится.

Неужели я это сделал? Сколько же мне тогда было? Двадцать один? Нет, тогда это был совсем другой Джек Сэвидж. Молодой честолюбивый юноша в сапогах, от которых еще не успела отвалиться ирландская грязь, страстно жаждущий поразить мир своими подвигами. Слава Богу, что его информация была неполной. Он упустил один важный факт моей биографии.

— Еще отлично показали себя в Корее, когда находились в службе безопасности. Отбыли срок в Омане.

— В тот год там взбунтовались племена.

Сара кашлянула, поперхнувшись напитком, Алеко снисходительно при этом улыбнулся.

— И, наконец, Кипр. Орден "За безупречную службу" в пятьдесят седьмом году. В то время уже появилось много диверсионных отрядов, включая Е.О.К.А. — Он снова взялся за бутылку и подлил мне виски. — А в пятьдесят восьмом вы уволились из армии и занялись подводными поисками.

Я повернулся к Саре:

— Ну вот, теперь вы все знаете. Информация обо мне до вас дошла. Я был героем.

— Я никогда в этом не сомневалась.

— Один из самых перспективных офицеров с уникальными организаторскими способностями, — вставил Алеко. — Это простое цитирование официальных записей в вашем послужном списке. А все же, почему человек с такой высокой репутацией решился уйти из армии?

Я вдруг почувствовал, что устал от этой игры, и решил дать ему это понять:

— Почему об этом спрашиваете, если сами все прекрасно знаете?

Он вскинул руку, как бы защищаясь:

— Хорошо, мистер Сэвидж. На коктейле в Никозии вы назвали некоего британского генерала "синезадым бабуином", недостойным называться ирландцем. Тот был родом, как я понимаю, из ваших мест, которые вы считаете спорной территорией. Вы также, насколько мне известно, добавили еще, что более чем симпатизируете Е.О.К.А. Я достаточно точно описал, что произошло тогда с вами?

— Вы опустили один маленький фрагмент той истории. Это то, что я врезал его личному адъютанту в челюсть.

Я повернулся к Саре:

— Вам на это стоило посмотреть. Субботний вечер в баре "Коханз Селект", где вино лилось рекой.

— Но ваш поступок стоил этого? — спросила она угрюмо.

— В то время я считал, что да. Они, конечно, не хотели поднимать шумиху. Мне было предложено тихо покинуть армию. Слишком часто срывался, бедняга. Совсем спятил, — сказал я, подернув плечами. — Но тем не менее получил выходное пособие. Странные вы, англичане, люди. Всегда поступаете благородно.

— Благородство у нас в крови. Это дает нам возможность чувствовать свое превосходство. — Я поднялся со стула. — Вы не возражаете, если я пойду?

Разговор получился занятным, только непонятно для кого.

— Да, но мы еще не вспомнили о ваших подвигах в Греции, мистер Сэвидж.

Так, ему и это известно. Но чтобы узнать подробности об этом периоде моей жизни, ему придется сразу взять быка за рога.

— В моем послужном списке ничего не говорится о моей службе на территории Греции в период войны, — заметил я осторожно. — Это я уж знаю точно.

— Я говорю о послевоенном периоде. Май сорок шестого года, если быть точным — время гражданской войны в Греции. Тогда коммунисты захватили старый турецкий форт на острове Пелос в заливе Термаи. Конечно, греческий военный флот мог бы разнести его на куски, но возникли определенные осложнения. Дело в том, что коммунисты в качестве заложника захватили генерала Таракоса. Они угрожали подвесить его на стене форта для всеобщего обозрения, в случае если заметят, что правительственные войска что-то против них затевают. Несколько в духе средневековых обычаев.

— Гримасы войны, — сказал я, вспоминая те события. — В те дни такое случалось.

— Но у Таракоса были связи в правительстве на самом высоком уровне, да и в моральном плане было бы нехорошо дать коммунистам возможность улизнуть с острова. Никто не хотел этого, даже британское правительство. — Он мягко улыбнулся. — В те дни люди хорошо знали, на чьей оно стороне.

— Хорошо, — сказал я. — Итак, греческое правительство обратилось к британскому, а то, в качестве помощи, направило меня и еще четверых из военно-диверсионного отряда на остров. Мы высадились на Пелос и вызволили Таракоса.

— Изумительно проведенная операция. Как мне известно, достойная ордена "Крест королевы Виктории", случись это в войну, в которой участвовала Британия. А кроме того, информация об этом эпизоде была под грифом "совершенно секретно". Не думаю, чтобы это понравилось русским.

— Да, так, — заметил я. — Но давайте не будем преувеличивать. Это не была крупная операция. Один из налетов, которых у диверсионного отряда за войну было немало. Ничего особенного.

Ничего особенного. Неужели об этом я не смог забыть даже спустя много лет? Я сидел, погрузившись в воспоминания, уйдя с головой в прошлое.

Глава 7 Вооруженная операция — май 1946

Хотя на старом катере, предоставленном нам греками, был дизельный двигатель. Демос, лейтенант греческих военно-морских сил, вел его под парусом. Во время Второй мировой войны он работал на британцев в Эгейском море, так что в ночных высадках во вражеский тыл знал толк.

В маленькой кабине было жарко и душно. Я проспал недолго, а когда проснулся, почувствовал в затылке тупую ноющую боль, которая никак не проходила. Воздух в кабине был насыщен отвратительной смесью запахов дизельного масла, рыбы и мочи скота, от которых меня чуть было не вырвало.

Мне не нравилось мое настроение, совсем неподходящее для дела, на которое мы шли. Было время, когда подобные ночные операции воспринимались вполне естественно. Но тогда шла война, а она, по крайней мере в Европе, уже почти год как закончилась. Срок достаточный, чтобы отвыкнуть от мысли, будешь ли ты завтра жив или убит.

Я опустил ноги на пол и сел, обхватив голову руками. Раздался стук в дверь, и в кабину заглянул сержант Джонсон. Он наверняка не успел забежать на интендантский склад в Помпеях. На нем была старая линялая хлопчатобумажная фуражка, грязный костюм и стоптанные ботинки. Такое уважающий себя ирландский лудильщик постыдился бы надеть. Лицо его было покрыто недельной щетиной.

— Двадцать минут, сэр. Вы просили вас разбудить.

Несмотря на то, что еще до Греции мы с ним, будучи оба в звании сержанта, вместе служили, он строго соблюдал субординацию. Джонсон знал меня как никто другой.

Он заботливо спросил:

— С вами все в порядке?

— Как на это посмотреть. Я уже начинаю думать, разумно ли было с моей стороны ввязываться во внутренние дела греков. Если бы я не согласился, другой бы занял мое место. А ты что думаешь?

Джонсон пожал плечами:

— Они мне за это платят.

Он был прав, это также относилось и ко мне. Непонятно почему, но мне от его слов стало легче. Я поднялся с койки и потянулся.

— Как остальные?

— Готовы. Вы ведь знаете, какой О'Брайен. Задирист, он готов драться каждый вечер, а по воскресеньям дважды. А молодой Даусон вовсе не может поверить, что ему так повезло.

— Помню, когда и я был таким, — сказал я. — Но это было давно.

Остальные участники операции сидели в ожидании, расположившись в просторном помещении, где обычно размещался экипаж. Они, как и мы с Джонсоном, были в выгоревшей, потрепанной одежде, на ногах — старые ботинки. Другими словами, выглядели крестьянами из бедных районов северной части Греции.

О'Брайен, который всегда брился дважды в день, отпустил бородку, а Форбс вообще был похож на матерого преступника. Лицо юного Даусона было гладким и чистым, как звон хрустального бокала, главным образом потому, что пользоваться бритвенным станком ему было еще рано. Так что с умыванием у него проблем не было.

Он был единственным слабым звеном нашей операции. Когда закончилась война, Даусон был еще курсантом и поэтому считал, что опоздал стать участником самых захватывающих в жизни приключений. Война воспринималась им как некая азартная игра. В иной ситуации я бы на него даже не взглянул, но мне позарез нужен был радист, и он оказался лучшим из тех, кого смогли найти в тот момент.

Увидев меня, они дружно встали. Махнув рукой, я позволил им сесть.

— У нас осталось около пятнадцати минут, поэтому буду краток. Повторяю. Первый этап операции — на шлюпке входим в залив Трассос, где будет ждать проводник. Он отведет нас к фермеру по имени Микали. Второй этап — прибываем на ферму и вместе с Микали оцениваем обстановку. Третий этап — вызволяем Таракоса из форта и вместе с ним тем же путем уходим.

Все детали операции им были хорошо известны, но повторный инструктаж никогда не лишний.

— Какие варианты на случай осложнения ситуации? — спросил Даусон.

Только за этот единственный вопрос я готов был оставить его на катере, чтобы он занялся теоретической разборкой операции, чему в диверсионной школе уделялось основное внимание.

— Альтернативные варианты будем принимать на месте, — ответил я.

Это не совсем верно, подумал я, но для него такой ответ подойдет.

Джонсон проверил снаряжение. Каждый из нас был вооружен автоматом, автоматическим пистолетом и четырьмя гранатами. У Даусона, помимо всего прочего, в старом немецком ранцевом мешке был радиопередатчик, таким во время войны пользовались греческие партизаны. Кроме того, каждый имел сухой паек.

Оставив их заниматься своими делами, я вышел на палубу. Лучшей погоды для высадки быть не могло. Стояла темная безлунная ночь, небо все было устлано облаками, сквозь которые изредка поблескивали звезды. На палубе двое греческих военных моряков надували лодку, а Демос, высунувшись из окна рубки, что-то им тихо говорил.

— Ну как дела? — спросил я его.

— А, это вы, — сказал он и покачал головой. — Плохо, совсем плохо. Здесь в направлении залива очень сильное подводное течение. Это то, что нам нужно, но возникли неожиданные проблемы. Изменилось направление ветра, он сейчас восточный, а это значит, что дует он прямо в залив.

— Берег оказывается с подветренной стороны? Под парусом туда идти не годится. Можно разбиться о скалы.

— Совершенно правильно, а если включим двигатель, нас засекут.

— Что же теперь делать?

— Можно попробовать в другой раз.

Я покачал головой:

— Нет, не годится. Военное командование ждать не будет. Центральному правительству в Афинах стоило огромных сил удержать военных от бомбардировки форта. Так что или сегодня ночью, или уже никогда.

Он понимающе кивнул.

— Хорошо, если вы хотите попробовать, я к вашим услугам. Попробую войти в залив с юго-восточной стороны, но как только мы в него войдем, вы высаживаетесь, а я сразу же поворачиваю обратно. Вам придется остальную часть пути проплыть на надувной лодке.

— Ничего, мы справимся, — сказал я.

Он мрачно улыбнулся:

— Будем надеяться, что все умеют плавать.

Что ж, веселенькое напутствие, подумал я и пошел к своим, чтобы подготовить их.

Каик, на котором мы плыли, был из категории низкопалубных, так что особых проблем с пересадкой из него быть не должно, но тем не менее это требовало определенной ловкости. Мы достаточно спокойно вошли в залив, хотя состояние моря в этом месте было хуже, чем я себе представлял.

Вся наша команда выбралась на палубу, двое палубных матросов уже спускали надувную лодку за борт. Каждый из нас был при полной амуниции и спасательном жилете. Момент пересадки в лодку наступил, когда Демос начал разворачивать каик в сторону открытого моря и скорость буквально за одну-две минуты резко упала.

Выйдя на разворот, Демос резким свистом подал нам сигнал. Завалившееся на бок судно трясло, его огромный парус неистово трепало на ветру.

Приказа Джонсону не потребовалось. Он перелез через борт, за ним стремительно последовали Форбс и О'Брайен. Даусон зацепился мешком с рацией за перила и повис, проклинаемый Джонсоном.

Каик начал набирать скорость, и мы чуть не упустили момент. Я грубо отцепил Даусона, толкнул его в темноту и сам последовал за ним. Через мгновение каик бесшумно, словно привидение, растворился в ночи.

Как только я почувствовал под собой днище лодки, ее сразу же захлестнуло водой. Я допустил ошибку и в попытке удержаться на ногах схватился руками за весло, но высокие пенистые волны, вздымаемые порывистым ветром, тут же заполнили лодку водой.

Оказавшись в считанные секунды по пояс в воде, мы продолжали оставаться на плаву. Для нас это было самое главное. Я приказал ребятам грести изо всех сил. В противном случае мы бы просто затонули. По прошествии многих лет мои слова могут показаться излишне драматизированными, но дело обстояло именно так.

Мы очень быстро передвигались в сторону берега, и это меня ничуть не удивляло. Демос заранее предупредил, что скорость течения в заливе достигает пяти-шести узлов. Впереди достаточно хорошо был виден берег, отчасти из-за того, что к этому времени на небе расступились низкие облака, но, главным образом, из-за бешеной скорости, с которой белоголовые буруны несли нашу шлюпку к берегу.

Теперь мы поплыли еще быстрее. У самого берега участок воды от белых гребешков на ее поверхности был похож на ковер из цветущего вереска, буйно распустившегося после теплого проливного дождя. Течение стало таким сильным, что нам не оставалось ничего, кроме как держаться на плаву.

Ночь была наполнена рокотом морских волн. Волны, вал за валом, набегали на скалистый берег, вороша прибрежную гальку, и, недовольно урча, откатывались обратно. Нашу лодку так сильно крутило в разные стороны, что мы уже не могли ею управлять.

Вдруг перед нами из темноты вздыбилась огромная шестифутовая волна с белым пенистым гребнем на вершине, мечта любого спортсмена, занимающегося серфингом. Этого нам только недоставало. Лодку страшно тряхнуло, и Форбса отбросило на корму. О'Брайен инстинктивно бросился за ним и ухватил Форбса за верхнюю часть спасательного жилета. Лучше бы он этого не делал, так как в следующую секунду лодку швырнуло в другую сторону, и они оба вывалились за борт.

Затем течение подхватило лодку и с угрожающей скоростью понесло к острову. Огромная волна, подхватившая нас в пятидесяти ярдах от берега, распласталась под нами, оставив после себя белые облака пены и струящиеся потоки воды. На гребне следующей волны мы стремительно преодолели половину расстояния до желанной суши. Только я успел подумать, что все позади, как почувствовал, будто гигантская рука переворачивает нашу лодку.

Я сразу же нащупал ногами дно, поскольку глубина в этом месте не превышала пяти-шести футов. Позади себя я увидел болтавшуюся на воде перевернутую лодку и схватился за висевшую вдоль ее борта веревку. Ни Джонсона, ни Даусона рядом не было, и мне ничего не оставалось, как выбираться на берег в одиночку.

Казалось, весь мир перевернулся. Вокруг только темнота да брызги волн. У меня не было четкого представления, в какую сторону двигаться. И тут я заметил, как в кромешной тьме трижды мигнул огонек. Поначалу я решил, что у меня начались галлюцинации, но он замигал снова. Я отчаянно пытался рывками выбраться, из воды, доходившей мне почти до пояса.

Вновь накатила огромная волна, будто решив всерьез затащить меня обратно в море. Я, как мог, старался удержаться на месте, вцепившись правой рукой в большой камень, лежавший почти у самого берега. Когда волна откатила в море, кто-то, одхватив меня под мышки, поставил на ноги и повел в темноту. Наконец мои ноги начали утопать в, мягком сухом песке, и я упал на четвереньки. Меня рвало так, будто я выпил половину Эгейского моря.

Море было везде: в моей голове, в сердце, в мозгах. Его рев заглушал все ночные звуки. Я сделал глубокий вдох и замер. Перед моими глазами забрезжил слабый свет. Моргнув пару раз, я увидел очертания женского лица, неожиданно возникшего из темноты. Большие плоские скулы, слегка раскосые глаза, чувственные ноздри и слишком большой рот. Она была очень похожа на татарку. Типичная крестьянка. Самая красивая из всех некрасивых женщин, которых я когда-либо видел.

— Вам теперь лучше? — спросила она низким, грубым голосом, каким говорят горские жители севера.

— Да, — ответил я. — А вы кто? Я ожидал, что меня встретит Микали, Джон Микали.

— Его вчера убили в форте. Один из охранников застрелил его по ошибке. А я Анна, дочь Джона Микали.

— А вы знаете, зачем я здесь? Вы поможете нам?

— Знаю, — сказала она. — И я это сделаю. Чтобы отомстить за отца, я сделаю это.

Я присел, пытаясь осмыслить изменившуюся ситуацию. Я чувствовал исходящий от нее кислый запах давно не мытого тела, особо остро проявляющийся на фоне свежего солоноватого морского воздуха. И тут со стороны моря появились, поддерживая друг друга, сержант Джонсон и Даусон. Сделав пару шагов, они рухнули у моих ног.

Все, что было у них с собой, осталось на дне. Радиопередатчик, автоматы и даже сухие пайки. Единственное, что осталось, это финки по одной на брата и автоматические пистолеты "смит-и-вессон" тридцать восьмого калибра, свисавшие с плеч.

У меня оставался автомат и рюкзак, который болтался на шее. Я дал им по паре гранат, и мы разбились на две группы. Получасовой поиск Форбса и О'Брайена результатов не дал. В такой кромешной тьме дальше искать было бесполезно. К тому же шторм на море усиливался все больше и больше.

Итак, перед нами тремя встали новые проблемы, которые надо было решать. Анна указала на небольшое углубление в скале, где можно было спрятать лодку. На случай поспешного отхода мы не стали выпускать из нее воздух. Ведомые моей спасительницей, мы пересекли песчаный берег и почти в полнейшей темноте по узкой извилистой тропинке начали подниматься вверх.

Как только мы выбрались из скал, окружающих залив, все вокруг нас вдруг изменилось. Низкие тучи рассеялись, и на ночном небе ярко засверкали звезды. Девушка, не проявляя признаков беспокойства, решительно зашагала по ровному скошенному полю.

Неожиданно перед нами зашевелились кусты. Резким движением я вскинул автомат на изготовку. В кустах раздался глухой звук самодельного ботала, которое крестьяне подвешивают на шею домашнему скоту. Из зарослей вышла коза. Пахнув животным запахом, она прошмыгнула мимо меня.

— Все нормально, — тихо сказала Анна. — Они здесь свободно бродят.

— А патрули?

— Сейчас в форте, — ответила она. — Побаиваются здесь показываться по ночам. Это место пользуется дурной славой. Здесь в античные времена был город. Говорят, что скалы, на которых он стоял, разверзлись и море за одну ночь поглотило его, не оставив даже следа. Такое страшно даже представить.

Сорок или пятьдесят хорошо вооруженных солдат вместе со мной могли бы разнести этот проклятый остров на куски. Но греческой военной разведке такого количества бравых ребят не сыскать.

— Теперь уже немного осталось, — произнесла она. — Не более полумили.

Она продолжала идти по ровному полю, а мы, крадучись, следовали за ней, прижимаясь к холмам, тянувшимся грядой по его краю. В течение четверти часа никто из нас не проронил ни слова, и вдруг, неожиданно перевалив через вершину холма, мы увидели у его подножия в окружении оливковых деревьев крестьянский дом.

Издалека до нас донесся глухой лай собаки.

— Дальше я пойду одна, — сказала девушка. — Надо проверить, все ли спокойно. Иногда ко мне наведываются гости. Те, из форта.

— Могут быть? — спросил я. — И часто они заходят?

— Когда захотят, — ответила она, нахмурив брови. — Я ведь единственная женщина на этом острове.

Ее слова прозвучали для меня достаточно убедительно, но, когда она отошла от нас на приличное расстояние, я шепнул Джонсону:

— Я пойду за ней. Если что не так, смываемся.

Он не стал спорить, и я двинулся вниз по склону холма. Домик был небольшой и явно очень старый, двор между задней стеной дома и сараем для домашнего скота был вымощен булыжником. В воздухе стоял крепкий запах навоза. Я поправил рюкзак и приготовился ждать.

Неожиданно скрипнула дверь сарая, и кто-то спокойным голосом на греческом скомандовал мне:

— Оружие на землю, быстро!

Я аккуратно положил свой автомат на землю и поднялся. Дуло винтовки уперлось мне в спину. Я резко подался влево и, увернувшись от направленного на меня ствола, ногой ударил незнакома в коленную чашечку. Тот рухнул лицом в грязь.

Дверь дома открылась, и нас осветило ярким светом. Тут я разглядел своего противника. Это был совсем молодой парень, лет семнадцати — восемнадцати с густой шапкой вьющихся волос. Он с трудом приподнял голову и посмотрел через плечо.

— Анна! — крикнул он в отчаянии. — Это я, Спиро!

Анна коснулась моего плеча:

— Все в порядке. Отпустите его.

— Кто он?

— Один из них, — ответила Анна. — Из красных, но меня любит и все сделает, о чем бы я ни попросила. — Она презрительно усмехнулась. — Мужики. Все одинаковы, как малые дети, сколько сладостей ни давай — всегда не хватает.

В греческой военной разведке мне дали план острова пятидесятилетней давности, единственный, который они смогли раздобыть, поэтому Спиро оказался здесь как нельзя кстати. Я уточнил у него недостающие подробности.

— Почти все стены форта разрушены, — сообщил он. — В особенности со стороны суши. Единственный проход — через ворота под аркой.

— А часовые?

— Всегда кто-нибудь стоит у ворот. Обычно один. Большая часть помещений непригодна для жилья. Таракоса держат на втором этаже центральной башни.

— Ты его когда последний раз видел?

— Я его вижу каждый день. Его выводят на крепостной вал, чтобы показать, что он еще жив. На тот случай, если кто-то наблюдает за островом со стороны моря. Видите ли, меня близко к нему не подпускают, так что от меня помощь небольшая. Сопровождают его только офицеры.

— А что насчет часовых в башне?

— У его дверей обычно кто-нибудь дежурит. Старую комнату на первом этаже, ближнюю к входу, приспособили под караульное помещение.

— Почему ты сказал "обычно"? Что, бывает, когда у дверей Таракоса никого нет?

— Всякое бывает, — пожал он плечами. — Таракос заперт в комнате, где всего одно узкое, как щель, оконце. Куда он может деться? Мы не регулярная армия. Иногда часовые хотят развлечься. Остаются в караулке, играют в карты и тому подобное.

Я снова бросил взгляд на план острова и задумался.

— Похоже, особых проблем не предвидится, сэр, — бросил Джонсон.

— Мы то же самое думали и о высадке на берег.

На, дискуссию времени не оставалось, так как снаружи из темноты раздался тарахтящий звук мотора. Джонсон моментально бросился к окну и поверх задернутой занавески выглянул во двор.

— Какой-то грузовик, — сообщил он. — Сюда едет грузовик. — Повернувшись к Анне, он добавил: — Похоже, у вас сегодня будут гости.

Юный Даусон выхватил пистолет. Лицо его побледнело и напряглось. Я удержал его за руку и грубо тряхнул.

— Спрячь. Если начнем стрелять из нашего укрытия, что из этого выйдет? Они скроются, а затем весь остров перевернут вверх дном.

— Залезайте на чердак, — сказала Анна. — Там вы будете в безопасности.

В углу комнаты стояла лестница, ведущая на чердак. Спиро быстро по ней поднялся и открыл люк. Джонсон, Даусон и я последовали за ним. Как только моя нога коснулась нижней ступеньки, девушка взяла меня за руку. Странно, исходящий от нее запах уже не казался мне неприятным, а ее лицо некрасивым. Простое, волевое и решительное лицо.

— Постараюсь избавиться от них как можно быстрее.

— Вдруг они захотят остаться, — возразил я.

Она покачала головой:

— Они никогда долго не задерживаются. То, за чем они приезжают, получают очень быстро.

Совсем неподходящее время для подобных разговоров, но я сочувственно спросил:

— Это вас не унижает?

— Когда-то унижало. Но теперь уже нет. Меня — нет. Понимаете? — Она печально улыбнулась. — Одному меня научила жизнь — ко всему можно привыкнуть.

Спиро слегка приоткрыл чердачный люк, подложив под него деревяшку, чтобы можно было наблюдать за происходящим внизу. Сверху была видна только часть комнаты вокруг стола.

Послышался смех, дверь распахнулась, и трое мужчин ввалились в комнату. Двое были в потрепанной крестьянской одежде, перетянутой у пояса патронташем. С их плеч свисали автоматические пистолеты. Третий был одет в линялую униформу цвета хаки. На его военной фуражке виднелась красная звездочка.

— Майор Ампулидес, — шепнул Спиро. — На этой неделе он дежурит в форте.

А затем все произошло так быстро, как обычно случается в самые жестокие моменты жизни, когда даже не успеваешь осмыслить увиденное.

Как только Анна вошла в дом, Ампулидес запросто облапил ее и поцеловал. Затем грубо повалил на стол и задрал ей подол. Он уже расположился между ее ног, прежде чем мы поняли, что происходит.

То, что он делал с ней, недостаточно назвать грубым. Это было отвратительно. Он насиловал ее, и не важно, как воспринимала это его несчастная жертва. Может быть, как само собой разумеющееся. Но со стороны это выглядело слишком по-животному. Ну совсем как на скотном дворе.

Анна лежала на столе и застывшими глазами безучастно смотрела поверх плеча насильника.

Спиро, издав гортанный звук, с шумом открыл люк чердака и спрыгнул вниз. Мне ничего не оставалось, как только последовать за ним. Я неудачно приземлился и откатился к стене. Спиро, схватив Ампулидеса за китель, потянул его назад, пытаясь оторвать от девушки. Анна, одернув подол, стала подниматься со стола.

И тут началось что-то невообразимое. Один из сопровождавших майора солдат схватился за автоматический пистолет и с бедра открыл пальбу в мою сторону. Он стрелял слишком высоко, чтобы попасть в меня, но зацепил Джонсона, который, спрыгнув вслед за мной с чердака, оказался на линии огня. Тот упал на пол. Пуля попала и девушке в грудь. Анна рухнула со стола, накрыв меня своим телом. В ее закатившихся глазах застыло изумление. Она умерла так же тихо, как и жила.

Я отодвинул ее тело в сторону и, все еще лежа на полу и держа автомат одной рукой, очередью отшвырнул нападавшего к дальней стене комнаты.

Третьему, который очень кстати замешкался со своим автоматическим пистолетом, пуля разодрала плечо. Вот так, в какие-то доли мгновения может измениться человеческая судьба. Он корчился на полу, отчаянно цепляясь за жизнь. Высунувшийся из чердачного люка Даусон выстрелом в голову добил его.

Десять, от силы двадцать секунд длилась эта кровавая бойня. Поднявшись, я увидел, как Спиро и Ампулидес катаются по полу в яростной схватке. Наконец Ампулидесу удалось подмять под себя юношу. Он сел на него верхом и, вцепившись руками в глотку, стал душить Спиро. Удар по голове мгновенно успокоил Ампулидеса.

Джонсон был еще жив, но, как я понял, ненадолго. Его левая рука была страшно изуродована, две пули попали ему в грудь. Он находился в состоянии болевого шока. Его безумные глаза ни на что не реагировали. Я сделал для него все, что мог. Наложил повязку из двух или трех бинтов и вколол морфий.

Девушка все еще лежала у стола. Я приказал Даусону взять одеяло и накрыть ее. Бедный парень, он буквально за несколько минут постарел лет на десять. Сначала Форбс и О'Брайен, а теперь и это. Интересно, сколько еще потрясений он сможет выдержать, подумал я. Самое подходящее время, чтобы человека сломить или закалить.

Спиро во время драки получил серьезную травму головы, и теперь кровь из глубокой раны над его левым виском ручьем стекала по лицу. Чувствовалось, что он пережил сильное потрясение и разум его затуманился. Он упал на колени рядом с Анной, стянул с ее лица одеяло, склонился над телом и стал вглядываться в ее лицо, как бы не веря своим глазам. Я тем временем занялся осмотром убитых. Теперь у нас появилось достаточно оружия, так как двое убитых имели при себе по одному ручному пулемету "шмайссер", доставшихся им, скорее всего, во время войны от немцев, попавших в засаду партизан.

Я положил оружие на стол. Майор Ампулидес издал нечто вроде мычания и попытался сесть. Спиро повернул голову в его сторону, и я увидел, как его лицо исказила ненависть, глаза налились дикой злобой.

— Ублюдок! Подлец!

Он выдернул из-за пояса нож и кинулся на майора, но Даусон оказался резвее и, вынув свой "смит-и-вессон", встал у Спиро на пути.

— Вот этого не надо, — сказал ему Даусон и обратился ко мне: — Я полагаю, что Ампулидес вам потребуется одним куском, сэр?

— Ты верно мыслишь.

Подойдя к Даусону, я сказал, обращаясь к Спиро:

— Сожалею, что так вышло. Знаю, что ты чувствуешь, но я должен выполнить задание. Ампулидес может оказаться полезен, поэтому я не хочу от тебя опрометчивых поступков. Понял?

Его лицо выражало мучительную боль.

— Он же убил Анну.

— Это воина ее погубила, — отрезал я. — А теперь ты поможешь нам выкрасть Таракоса или уже нет?

Он медленно провел рукой по глазам.

— Этого же хотела Анна.

Я похлопал его по плечу и протянул сигарету, затем направился к Ампулидесу, который уже сидел, прислонившись спиной к стене. Он напряженно наблюдал за нами, но страха в его глазах не было.

Подойдя к нему, я присел на корточки.

— Ты жив, а твои друзья мертвы. Ты хочешь жить?

— Что я для этого должен сделать?

— Мне нужен Таракос. Живым и в полном здравии.

— Да ты сошел с ума.

— Не вижу причины. Мы въезжаем в ворота на твоем грузовике. С твоей помощью выводим его из здания, сажаем в машину и уезжаем. На все уйдет не более пяти минут.

— А что будет со мной потом? Буду с пулей в сердце и лицом в грязь лежать в канаве?

— Это единственный для тебя шанс. Он того стоит. Даю слово, что сохраним тебе жизнь.

— Так, даешь слово.

По тону его голоса можно было понять, что он решил взвесить все за и против.

— Я всегда могу напустить на тебя Спиро, — подчеркнул я. Ампулидес повернулся и на мгновение взглянул в горящие глаза юноши, затем снова посмотрел на меня и быстро сказал:

— Хорошо, я сделаю, что от меня требуется.

Операцию нужно было провести этой ночью, поэтому в нашем распоряжении оставалось всего несколько часов. Обеспокоенная долгим отсутствием майора и его конвоя, охрана форта могла поднять тревогу. В создавшейся ситуации ковать железо следовало, пока оно было еще горячо, и я принял решение начать операцию в три часа ночи. К тому времени даже заядлые картежники должны спать крепким сном.

"Бедфорд", грузовик майора, представлял собой старую трехтонку британских вооруженных сил "Бедфорд". За руль сел Спиро, я рядом с ним, уперев дуло автомата пленнику в бок. Даусон со "шмайссером" в руках спрятался за нашими спинами.

Дорога, ведущая вверх к форту, была отвратительной. Скорее тропинка, нежели проезжая дорога, и та с годами, очевидно, становилась все хуже и хуже. Последнюю четверть пути нам предстояло преодолеть по заросшей низкой травой равнине, которая, плавно поднимаясь вверх, смыкалась с кромкой высоких скал, стоящих на самом краю острова. С точки зрения стратегического положения лучшего места для форта на острове не найти, и турки, владея этой частью Средиземноморья, воспользовались этим.

На воротах форта на крюке висел фонарь-"молния", под которым, оперевшись спиной о стену, с винтовкой на коленях спал часовой.

Подъезжая к воротам, Спиро сбавил скорость. От шума машины часовой проснулся и поднялся на ноги. Я толкнул Ампулидеса в бок, и он высунулся из машины, чтобы показаться часовому.

Этого оказалось достаточно. Часовой что-то крикнул и махнул нам рукой. Грузовик пересек темный двор, двигаясь в направлении крепостной башни, над дверью в которую также висел фонарь, развернулся к воротам передом на случай поспешного бегства и остановился рядом с дверью. Двигатель отключать не стали.

Прежде чем проникнуть в форт, я несколько раз повторил каждому его обязанности, но, как поведет себя в этой ситуации Ампулидес, никто не знал.

— Если на втором этаже часовой, смотри не выкинь номер. Это будет лучше для всех. Если что — первым пойдешь в расход. Я тебя предупреждаю, — пригрозил я.

Уверенности в том, что Ампулидес ухватится за соломинку, которая спасет ему жизнь, у меня не было. Однако и у него причин сомневаться, что в противном случае получит от меня пулю, не должно было быть. Окажись на моем месте, он сделал бы то же самое.

Втроем, я по одну сторону от Ампулидеса, а Даусон по другую, мы направились к двери. Спиро остался у грузовика. Я осторожно открыл дверь. Свет от висевшего снаружи фонаря проник в темный коридор башни.

Внутри было тихо, как в могиле. Даусон проскользнул мимо меня и прижался к стене, направив "шмайссер" на дверь караулки.

Каменная лестница оказалась шире, чем я предполагал. Чуть выше, куда доходил свет с лестничной площадки, где находилась камера генерала, лестница сворачивала вправо.

— Спокойно, — шепнул я Ампулидесу. — Пошли наверх.

Он сделал короткий нерешительный шаг вперед, затем резко развернулся и выскочил через дверь обратно во двор, предоставив Спиро, стоящему возле машины, возможность отомстить. Конечно, Ампулидес этого не желал, но в съемном магазине "шмайссера" помещается двадцать восемь патронов, и Спиро одной очередью, как я полагаю, все их всадил в майора. Ампулидеса резко отбросило обратно к двери.

Тут же раздались крики и из распахнутой двери караульного помещения с грохотом вылетел стул.

— Займись ими, — крикнул я Даусону. — А я займусь Таракисом.

Я побежал по лестнице вверх, и, как только повернул вправо, на моем пути вырос здоровенный охранник. Он яростно бросился ко мне. Бряцнул старый "ли-энфилд", висевший на его плече, но я со своим "томпсоном" оказался проворнее и выстрелом в живот утихомирил его.

Тем временем каждый из выбегавших из караулки попадал под смертельный огонь "шмайссера" Даусона. Перемахнув через несколько ступенек, я оказался на маленькой площадке.

Прямо напротив я увидел старую массивную дубовую дверь, окованную железными полосами. При свете фонаря, висевшего на вбитом в стену крюке, я разглядел два огромных железных болта, на которых держалась дверь. Мне не составило большого труда их открутить и открыть вход в камеру.

Шум ожесточенной перестрелки внизу сюда не доходил. В камере стояла тишина. Я не уловил в камере ни малейшего шороха. Сняв со стены фонарь, я сделал шаг вперед.

— Генерал Таракос? — позвал я. — Я пришел освободить вас.

С отчаянием в глазах он появился из мрака бесшумно, словно белое привидение. Насколько я знал, ему было сорок девять лет, но выглядел он на все семьдесят. Генерал с трудом ступил мне навстречу и схватил меня за лацканы.

— С вами все в порядке? — спросил я его. — Вы можете передвигаться?

В ответ он жутко замычал, отпустив меня, открыл рот и показал на него пальцем. Эти сволочи отрезали ему язык.

Как только мы достигли лестничного поворота, прогремел сильный взрыв, подняв в воздух облака пыли. Мне показалось, что башня от основания до верха заходила ходуном. Это Даусон, как я понял позже, бросив пару гранат в раскрытую дверь караулки, решил поставить последнюю точку в этом инциденте.

Увидев меня с Таракосом, спускающимися по лестнице, он кинулся на помощь, подхватил генерала одной рукой, и мы втроем направились к выходу.

Спиро стоял у заднего борта грузовика, держа "шмайссер" на изготовку.

— Жми на все педали. Рвем отсюда, — крикнул я ему.

Мы с Даусоном быстро погрузили генерала в кузов машины. Даусон запрыгнул туда же. Спиро, перекинув автомат через плечо, кинулся в кабину "Бедфорда". Я был не более чем в двух ярдах от кабины, когда Спиро уже усаживался за руль. Но ему этого сделать не удалось. Смертельный выстрел пришелся ему прямо в голову.

Я выпустил ответную автоматную очередь в сторону, откуда стреляли, и, вытащив тело Спиро из кабины, занял место водителя.

Как только грузовик тронулся, стрельба усилилась. Во мраке ночи, как на адском балу смерти, повсюду фейерверком вспыхивали и гасли огни. Пули глухо барабанили по кузову "Бедфорда", дырявя его брезентовый полог. Для атакующих он представлял собой отличную мишень, огромную, как двери авгиевых конюшен.

Из темноты проступили очертания ворот форта, и я увидел под ними посреди дороги мертвого часового с винтовкой на груди. Я опустил руку и прибавил газу. Неожиданно лопнуло переднее ветровое стекло, осыпав меня мелкой крошкой. Нас резко качнуло, кто-то отчаянно вскрикнул, и мы наконец вырвались из форта. Теперь темнота стала нашим союзником.

Всего в четверти мили от дома Микали двигатель грузовика, словно астматик, затрясся в кашле и навечно замолк. Я вылез из кабины и, подойдя к заднему борту, почувствовал запах бензина.

Даусон, отдернув брезентовый верх кузова, выглянул наружу.

— Похоже, пробило бензобак, — сказал он. — Что теперь будем делать?

— Будем добираться пешком, — ответил я. — Если сможем, бегом. Попадемся к ним в руки — зажарят живьем.

— После того что произошло, всему охотно поверю. Вот только бы генерал смог прошагать самостоятельно хотя бы ярдов сто, сэр. Не знаю, что они там с ним делали, но думаю, что-то ужасное.

— Для начала они отрезали ему язык, — сказал я. — Уверен, это развеет все твои сомнения относительно их способностей.

Мое замечание возымело действие, что и доказал Даусон в течение последующего часа. Относительно состояния генерала он был совершенно прав. Тот едва переставлял ноги и, пройдя несколько ярдов, свалился. Нам пришлось подхватить его с обеих сторон и тащить за собой. Затем, попеременно взваливая его на спину, мы несли Таракоса на себе. Это позволяло нам достаточно быстро продвигаться вперед.

Я никогда еще не испытывал такой благодарности инструкторам военно-диверсионной школы, где физической подготовке курсантов уделялось так много времени. Тем не менее, войдя во двор дома с потерявшим сознание Таракосом на плечах, я чуть было не упал от изнеможения.

Не слишком бережно положив его на землю, я сказал Даусону:

— Тележка. Нам нужна какая-нибудь ручная тележка. Поищи, она здесь обязательно должна быть, а я посмотрю Джонсона.

Когда я зажег лампу, то увидел, что в комнате ничего не изменилось. Повсюду были пятна крови, в воздухе витал запах смерти, костлявой руки которой не избежал и Джонсон. Я присел рядом и склонился над его телом. Ощупав его холодное лицо, я понял, что умер он не менее часа назад.

Дверь в комнату распахнулась, и на пороге появился Даусон.

— Тележку я нашел, но сюда кто-то идет. Слышны голоса оттуда, где мы оставили грузовик.

— Клади Таракоса на тележку и — вперед, — приказал я. — Я вас догоню.

Он заколебался.

— А сержанта Джонсона, сэр, оставим здесь?

— Сержантом Джонсоном займусь я. А теперь пошел к черту.

В дальней комнате я нашел бидон на пять галлонов с керосином для лампы и вылил его на пол и тела убитых. В эту минуту я думал о Джонсоне. Мы с ним долгое время прослужили солдатами, и теперь я должен был отдать ему последний долг, долг военного моряка такому же моряку. Я не мог взять его с собой, но проклял бы себя, если бы оставил его этим стервятникам, наступавшим нам с Даусоном буквально на пятки.

Когда, стоя в дверном проеме, я бросил горящую керосиновую лампу в дом, она взорвалась словно бомба. Быстро повернувшись, я кинулся через двор догонять Даусона. Я бежал по узкой тропе и через несколько ярдов настиг его. Я взялся за одну ручку тележки, и мы с Даусоном, уже на пару, начали толкать ее вперед.

Дойдя до вершины горы, мы оглянулись назад. Ферма, объятая пламенем, словно огромный факел, светила в ночи. Интересно, что думали те, кто стоял на палубах кораблей, находившихся недалеко от острова. На ярком фоне пожарища хорошо были видны силуэты людей. Их было не менее десятка, но никто из них нас не видел, никто не палил в нашу сторону.

— Похороны викингов, — тихо произнес Даусон.

— Да, очень похоже. Трогаем дальше.

Основные наши трудности остались позади. Мы дотолкали тележку до края скальной гряды, нависавшей над заливом Трассос, подхватили Таракоса под мышки и потащили вниз. Это был адский труд, генерал так и не приходил в сознание. Море уже не было таким бурным, что облегчало нашу задачу. Без особых проблем мы погрузились в лодку и отчалили от берега. Грести пришлось ладонями да плоской деревяшкой, которую Даусон подобрал на берегу. Весла мы потеряли во время шторма, когда перевернулись.

Морской военный катер подобрал нас, когда уже совсем рассвело. Тотчас на эсминец, флагман морских сил стратегического назначения, была отправлена радиограмма о нашем возвращении. Было также сообщено о состоянии здоровья генерала Таракоса.

Я вышел на палубу и увидел Даусона, стоящего у перил в чужой шерстяной шинели.

— Как состояние? — спросил я.

— Как после аврала, сэр.

Другого ответа я от него и не ожидал. Он сделал попытку улыбнуться, но вместо этого вдруг безутешно разрыдался. Я положил руку ему на плечо.

Тут мы увидели, как к острову приближается эскадра военных кораблей. Мы поняли, что сейчас произойдет. Выстроившись в линию, корабли открыли по нему ураганный огонь. Били тяжелые орудия, и спустя несколько минут остров был разрушен до основания.

Глава 8 Нож в сердце

Дики Даусон. Старший сержант Ричард Эммет Даусон, награжденный медалью "За выдающиеся заслуги", во время посещения с супругой магазина был убит выстрелом в спину членом Е.О.К.А. в г. Никозия в январе 1956 года.

Озарение памяти, так называется у психиатров то, что со мной произошло. Это когда подробности какого-то случая, произошедшего с человеком когда-то, вдруг всплывают в его перегруженной информацией памяти. Я с трудом заставил себя вернуться к действительности и снова оказался на борту роскошной яхты. Рядом со мной вновь были Сара Гамильтон и Алеко.

— Ну хорошо. Сдаюсь. А что все это значит? — спросил я, повернувшись к Саре.

— Он хочет, чтобы вы еще раз отважились на подобную операцию. На этот раз за деньги.

— Двадцать пять тысяч долларов, капитан Сэвидж, — тихо добавил Алеко. — Переводом всей суммы на ваш счет в женевском банке.

До меня постепенно начала доходить важность задуманной операции. Он вынул бутылку "Джеймсона", налил в мой стакан и, слегка подняв бровь, подтолкнул его мне.

— Спасибо, мне уже лучше, — сказал я.

— Позвольте мне, капитан Сэвидж, начать с вопроса. Как вы относитесь к существующему режиму в Греции?

Так, теперь я у него капитан. Тем временем мы перешли из кают-компании в соседнюю каюту, которая, судя по рабочему столу времен королевы Анны, шкафчику для деловых бумаг и телефонному аппарату, была его кабинетом.

— Никак, — ответил я. — Политика меня не интересует. Этим я сыт по горло. Разве не заметили? Вы получили в качестве правительства военную хунту, а ей, оказывается, не нравятся мини-юбки. Поверьте, за свою жизнь я побывал в более худших местах, чем Греция.

— Тысячи политических заключенных, система образования, которой пользуются в качестве инструмента для оболванивания детей, практически полное уничтожение левого движения. Что скажете, капитан Сэвидж? Разве это похоже на родину демократии?

— Ничего проще быть не может, — сказал я. — Я был здесь во время Гражданской войны, если помните. Но самое страшное, что несет война, я видел в Македонии, куда ездил с нашей военной миссией. Там целые деревни были буквально стерты с лица земли коммунистами. Было уничтожено все — женщины, дети и даже домашний скот. Такое не забывается.

— Так вы по убеждениям фашист?

Его вопрос был настолько глуп, что и не стоило на него отвечать, но я все же не промолчал.

— Я Джон Генри Сэвидж и больше никто, — отпарировал я. — И не намерен разделять чьих-либо убеждений.

Алеко, как всегда, был непредсказуем. Он расплылся в довольной улыбке:

— Превосходно, капитан Сэвидж, первоклассный наемник, знающий себе цену, в любой день недели стоит десятка идеалистов.

Сара в небрежной позе, вытянув перед собой ноги, откинув назад голову и закрыв глаза, сидела в большом кожаном кресле в углу кабинета и курила. Она напоминала огромную черную кошку, вальяжно лежащую на подушке и внимательно прислушивающуюся к разговору. На какое-то мгновение из-под ее темных ресниц блеснул огонек. Повернув голову, я заметил, что Алеко со странным, застывшим выражением на лице наблюдает за мной.

— Не могу сказать, что мне когда-либо доводилось встречаться с революционно настроенным миллионером, — заметил я. — На кого вы работаете? На движение "Защита демократии"?

— У этого движения успехи более чем скромные, — сказал он. — Да и "Патриотическому фронту" особенно нечем похвастаться. Нет, я представляю более мощную организацию. В нее входит много членов вроде меня. Промышленники, пароходные магнаты, видные политики, художники. Ведущие люди в разных сферах жизни. И всех нас объединяет общее дело. Борьба за демократию в моей несчастной стране.

Слова, пустые слова на устах фанатиков по обе стороны баррикад, а посередине простые, страдающие от этой борьбы люди.

— Интересный перечень, — сказал я. — Греческая военная разведка многое бы отдала за такой список, если бы он существовал.

Он вытянулся, его лицо вдруг сильно побелело.

— Такой список существует, капитан Сэвидж, что, как говорится, и является предметом нашего разговора.

Теперь уже становится интересно. На стене за ним висела большая карта восточной части Средиземноморья. Алеко поднялся из кресла и развернулся в ее сторону.

— Около четырех недель назад в деревушке неподалеку от Пилоса на полуострове Пелопоннес состоялась встреча с участием заинтересованных сторон. В результате был составлен список из более чем двухсот имен видных людей, враждебно настроенных к правящему режиму. Для выработки плана свержения диктатуры военных исполнительному комитету, который с острова Крит руководит работой нашего движения, требовался такой список. Список вручили специальному курьеру, человеку по имени Апостолидис, который поместил бумаги в дипломат и пристегнул его цепочкой к своему запястью. Ночью он поднялся в воздух с частной взлетной площадки неподалеку от Пилоса. Самолетом "Пайпер Ацтек", на котором он вылетел, управлял молодой пилот Андреас Павло.

— Не думаю, что дипломат в данном случае самое надежное средство для перевозки таких документов, — заметил я. — Они могли бы придумать что-нибудь более подходящее.

— Взрывное устройство в замке дипломата гарантировало полное уничтожение находящихся в нем документов, в случае если кто-нибудь непосвященный попытается его открыть.

— Вместе с Апостолидисом?

— Он был одним из самых преданных революционеров.

— Понимаю. И что, он справился с задачей?

— К несчастью, во время сильной грозы, случившейся неподалеку от побережья Крита, двигатель "Ацтека" вышел из строя. Похоже, что во время крушения самолета Апостолидис либо сразу погиб, либо потерял сознание. Во всяком случае, самолет мгновенно затонул, а он так и остался в его кабине. Только тяжело раненному Павло удалось выбраться из самолета.

— И что потом?

— Пару дней он, едва живой, проплавал в надувной лодке, что усугубило его состояние. В конце концов его подобрала рыбацкая лодка, и рыбаки сразу же отправили Павло на ближайший остров. Он все время был в бреду и, похоже, умирал.

— И в дело вмешалась полиция?

— На беду, в Греции не было полицейского участка, где бы ни висела его фотография. Они уже в течение года, если не больше, охотились за ним.

— И из Афин спешно прибыли бравые молодцы? Где же он теперь?

— Они отправили его в тюрьму для политзаключенных на острове Синос. Там есть небольшой госпиталь.

— А они знают, какое задание он выполнял? Про Апостолидиса, затонувшего вместе самолетом где-то возле Крита с дипломатом, прикрепленным к его руке?

— Пока нет, — ответил Алеко, покачав головой. — Про это они могут узнать позже, когда станут его пытать. Как я понимаю, он на волосок от смерти. Да он и так почти при смерти. Сломана рука, переломаны ребра, проникающее ранение легких.

Я вяло кивнул, погрузившись в свои мысли.

— Одного не могу понять. Как вам удалось узнать в таких подробностях, что произошло после авиакатастрофы?

Он слегка улыбнулся:

— От рыбака с лодки, подобравшей Павло в море. Павло в бреду наговорил много лишнего, что его спаситель предпочел сохранить в тайне.

— Почему?

— Отчасти из-за страха, я думаю. Как и большинство простых людей, он не хотел иметь с такими делами ничего общего.

— И вы убедили его изменить решение?

— За соответствующее вознаграждение.

— Теперь вы хотите, чтобы я вызволил Павло?

Он решительно закивал головой:

— У меня есть с кем связаться на Синосе. Естественно, я не могу раскрыть их имен даже вам, но могу получить оттуда любую необходимую информацию. У меня есть карты острова, планировка сооружений. Я могу показать вам точное место, где содержится Павло, сказать, кто его охраняет.

Алеко открыл дверцу письменного стола, вытащил из него карту и начал ее разворачивать.

— Не надо беспокоиться, мне это совсем не нужно, — остановил я его.

Он изумленно посмотрел на меня, как будто понял, что я хотел этим сказать, и в его американизированном английском зазвучал акцент, похожий на тот, с которым говорят греческие крестьяне.

— После Пелоса операция на Синосе вам покажется легкой прогулкой.

— Вы бизнесмен, Алеко, — ответил я. — И если я не ошибаюсь, достигли всего, что имеете, следуя одному золотому правилу: купить подешевле, продать подороже. Если вы хотите предложить мне двадцать пять тысяч за то, чтобы я отправился за Павло, тогда это дело стоит гораздо дороже, а если так, для меня эта операция будет слишком рискованным мероприятием.

Он подался вперед и, положив ладони на стол, хмуро посмотрел на меня.

— Хорошо, плачу тридцать тысяч.

— Очевидно, вы меня не поняли, — сказал я. — Меня это дело просто не интересует. Я пока не жалуюсь на свое здоровье, и у меня есть катер. То и другое вместе намного дороже смертельного риска.

Он вдруг резко засмеялся, как будто его осенило:

— Боже, я понял, Сэвидж. Вы просто струсили.

— Точно, — ответил я бодро. — Испугался до смерти.

Сара поднялась с кресла и зевнула.

— Знаешь, Димитри, вы иногда становитесь похожими на глупцов. Не пора ли нам перекусить?

— Спасибо, — сказал я. — У меня что-то пропал аппетит к утонченной пище.

— Хорошо, — сказала она. — Дайте мне пять минут переодеться, и потом встретимся на палубе. Вы сможете показать мне окрестности.

Она быстро вышла, а Алеко с побелевшим лицом уставился на меня. На его правой щеке дергался желвак. Таким я его еще не видел. В какой-то момент я даже подумал, что он готов меня ударить. Учитывая его мощную комплекцию, не трудно догадаться, что бы тогда со мной стало. Я повернулся и направился к двери, ведущей в кают-компанию. Он окликнул меня по имени и, встав в дверном проеме, загородил собой проход.

— Ты напрасно тратишь время, Сэвидж. Она не для тебя.

— Это ты так считаешь, а не она.

Я вновь сделал попытку выйти из его кабинета, но тут он сказал:

— Она ведь тихо угасает, Сэвидж. Понемногу с каждым днем.

— А все мы разве не угасаем?

Я попытался принять беззаботный вид, но у меня от его слов, хотя я и не понял, что он имел в виду, неожиданно похолодело внутри и бешено заколотилось сердце. Это касалось ее, как я мог отреагировать иначе?

— Хроническая лейкемия, — сказал Алеко, и я почувствовал в его голосе желание сделать мне больно любой ценой. — Это тебя успокоит?

Я, придя в ярость, как ребенок, готовый в отчаянии колотить по любому находящемуся рядом с ним предмету, нанес Алеко удар кулаком в правую скулу. Он отпрянул назад и уставился на меня дикими глазами, явно не собираясь нанести мне ответный удар. Я повернулся и вышел.

С наступлением темноты я ощутил нереальность окружающего мира. В небе ярко светила полная луна, а такого количества звезд я еще никогда не видел. Это была одна из тех ночей, когда особенно остро ощущаешь радость бытия.

Словно нож в сердце, меня мучила одна мысль. Я бросил на Сару короткий взгляд. На этот раз она была в юбке из льна и белом свитере. Волосы зачесаны назад и перехвачены лентой. Впервые я увидел ее девятнадцатилетней девушкой и неожиданно для себя вдруг почувствовал к ней такую невыносимо острую жалость, что у меня запершило в горле.

Я торопливо закурил сигарету. Затем, немного помедлив, предложил и ей. Она отказалась, и мы пошли от пристани вдоль белой песчаной полоски, ведущей к скалам.

— Вы мне еще не рассказали, что привлекает вас в этой истории, — сказал я. — Или вы просто пытаетесь подражать лорду Байрону?

Она покачала головой:

— Нет, просто Димитри посвятил меня в свои тайны, только и всего. Я узнала, чем он занимается. Все его занятия политикой — глупость. Он хотел узнать, что я о вас думаю, и как, по моему мнению, вы отнесетесь к его предложению.

— Вы ему сказали?

— И достаточно точно, — засмеялась она. — Я сказала, что вас это вряд ли заинтересует, и оказалась права.

— Но вы не считаете, что я просто испугался?

— Надо быть глупцом, чтобы этого не испугаться. Как вы сказали, вы пока не жалуетесь на здоровье и имеете катер, и все это вместе не стоит того, чтобы рисковать жизнью.

— Он себя погубит, — сказал я. — И вы это знаете, не так ли? Рано или поздно они схватят его.

— Знаю. Иногда мне кажется, что именно так и будет. Одному Богу известно, зачем он в это ввязался. Думаю, из-за того, что произошло с ним в юности. Он жил в горной деревушке на Пелопоннесе. Когда туда пришли солдаты, его отец, мать и две сестры погибли при перестрелке. Он не хочет об этом говорить, но он с тех пор ненавидит военных.

Она была удивительно оживлена, сняла сандалии и пошла босиком по мелководью.

— Но вы удивили меня, Джек Сэвидж. Где можно еще встретить ирландца, не интересующегося политикой?

— Моего отца убили, — произнес я. — Он жил Ирландией и молился на нее. В шестнадцать лет он принял участие в Пасхальном восстании. Три года спустя с оружием в руках воевал вместе с Майклом Коллинсом. К двадцати одному году он уже потерял счет убитым им самим — и все это ради "великого дела".

— Как он погиб?

— Он до последнего вздоха оставался республиканцем. Во время Гражданской войны, после того как ваших солдат вышибли из страны, он сражался в рядах Ирландской республиканской армии. Когда Де Валера объявил капитуляцию, отец отказался сдаться. Всю оставшуюся жизнь провел в бегах. Его в конце концов схватили, когда он появился у моей матери. У нее была ферма рядом со Слайго, которую ей оставил ее дядя. Со всеми офицерами, которые командовали захватившими его солдатами, он долгое время бок о бок сражался на фронтах войны.

— И они его убили?

— Он не мог прятаться в доме из-за матери и детей. Меня в то время еще носили на руках. Он вышел к ним, держа в каждой руке по винтовке, и крикнул: "За Ирландию!" Они хотели взять его живым. Там были молодые солдаты, для которых его имя долгое время было легендой. Но он благодаря Майклу Коллинсу отлично владел оружием и двоих уложил наповал. В ответ в него из "левиса" выпустили целую обойму.

— И это отрекло вас от политики?

— В самом раннем возрасте. Да, я воспитывался в обстановке почитания героизма. Фотография отца висела на камине в обрамлении венка из роз, рядом — всегда горящая свеча. Моя мать никогда не позволяла ее убирать. Она продолжала его любить до самой смерти. Бедняжка, она так мучилась, пытаясь простить меня за то, что отправился служить в эту проклятую британскую армию.

— И простила?

— Перед самой смертью, — ответил я и, немного помолчав, добавил: — Не могу сказать, что я ненавижу отца, или мне неприятна память о нем, или я осуждаю его за то, что он делал. Человек, я считаю, волен поступать так, как хочет. Просто он жертвовал нами во имя своего "великого дела".

Она коснулась рукой моего лица.

— Бедный Сэвидж, вы же его любите до безумия. Прошлого не вернешь, и это причиняет вам боль.

В этом она была права.

— Ну да. Что-то вроде этого, — сказал я.

— Ну все, никаких печальных песен больше. Посмотрите, какая красота вокруг. Потрясающая красота.

Мы уже почти дошли до скал, оставив лодочный причал далеко позади. Стояла теплая ночь, напоенная легким запахом морского ветра. Сара остановилась, коснувшись меня бедром, и я, не удержавшись, обнял ее за талию. Она подняла на меня глаза, и я нежно ее поцеловал.

Выскользнув из моих объятий, она начала кружиться, вытянув перед собой руки.

— О, как мне хорошо. Жизнь прекрасна! Как я счастлива! — радостно восклицала она.

Затем Сара успокоилась и, положив руки на бедра, загадочно улыбнулась:

— Ты знаешь, что мы сейчас сделаем? Мы сейчас устроим праздник жизни. Сначала мы будем плавать в море, а потом я позволю тебе то, что ты давно от меня хочешь. Пусть сегодня у нас будет долгая ночь любви.

Она принялась расстегивать сбоку молнию. Когда юбка уже была в руках, я поспешно сказал:

— Сара, думаю, тебе не следует этого делать. Дневная жара уже спала и становится чертовски холодно. Для твоего здоровья это опасно.

Лунный свет падал на Сару. Она молча стояла на песчаном берегу, так и держа в руке юбку, затем прошептала:

— Как, ты знаешь? Знаешь? От кого?

— От Алеко, — ответил я.

Тут из нее вырвался поток таких бранных слов, которые можно было услышать только в солдатских казармах или портовых пивных. Она быстро натянула юбку и застегнула молнию.

— Послушай, Сара, — сказал я и подошел к ней ближе. — Подожди минуту.

Она отстранила меня.

— Пожалуйста, никаких жалостей. Ты хочешь знать, чего я больше всего хотела? Быть твоей, и ты тоже этого хотел. Хотела тебя одного, хотела почувствовать тепло в этом холодном мраке. Тебе бы даже не пришлось любить меня. То, чего ты так явно и искренне желал, я бы восприняла спокойно, как должное. Но теперь — нет. Теперь все испорчено. Я никогда не буду уверена, что ты идешь на это не из-за жалости. Да и мне вновь решиться не позволит гордость.

Она повернулась и, освещенная ярким светом луны, кинулась бежать прочь. Я даже не попытался ее остановить.

Окажись в эту минуту Алеко поблизости, я, наверное, смог бы всадить в него нож. Когда Сара исчезла из виду, дикая ярость охватила меня. Во мне вскипела злоба на весь мир и на бессмысленную жестокость жизни. Я был зол на Алеко, будто он был виноват во всем, хотя это, что бы ни думала Сара, конечно же было полнейшим абсурдом. Я хотел знать о ней все, так было бы лучше и для меня, и для нее.

Сейчас как никогда мне захотелось выпить, и я пошел назад по берегу в сторону гавани. Из деревяшек, выброшенных из моря волнами, какие-то люди на берегу рядом с лодками развели костер. Судя по запаху, долетавшему до меня, на нем запекали омара. Послышался смех, и мимо пробежала молоденькая девчушка лет шестнадцати — семнадцати, а за ней следом — парнишка того же возраста.

В темноте они не заметили меня, и я остался стоять, устремив взор на людей, сидящих у костра. Я чувствовал себя одиноким и никому не нужным.

Думая о ней, я неожиданно понял, что теперь должна чувствовать Сара. Быть в окружении людей и оставаться в то же время одинокой, занимать высокое социальное положение и быть обреченной. Одиночество — и ничего более.

Я не рыдал с той поры, когда был мальчонкой в коротких штанишках. Помню похороны моего деда. Огромные горные скалы, словно переговариваясь друг другом под проливным дождем, выглядывали из-за высоких деревьев. Не забыл чистый спокойный голос священника, отца Фаллона, и стук о крышку гроба комков земли, которые присутствующие на похоронах по очереди бросали в дедову могилу.

Сколько лет прошло. Странно, но я почувствовал, как тот же ком размером с кулак застрял у меня в горле и так же защипало в глазах. Но в моих жилах текла кровь кельта, и я, резко развернувшись, зашагал в темноту.

Подходя к таверне "У Янни", я услышал звуки бузук, печально раздававшиеся в ночи. Дверь таверны была широко распахнута, и из нее на открытую террасу, уставленную столиками, лился яркий свет. Публика начинала собираться.

Внутри таверна на первый взгляд производила впечатление обычного портового кабака. Каменный пол, выкрашенные белой известью стены, над головами — деревянные потолочные балки. На кухне, расположенной в левой части зала, на медных сковородах, поставленных на горящие угли, на заказ готовились блюда. Однако стоило только раскрыть меню и взглянуть на цены, как сходство с другими подобными заведениями пропадало.

Таверна была заполнена наполовину, что неудивительно для начала туристического сезона. Посетителей насчитывалось человек двадцать пять, и, судя по говору, в основном это были немцы. Большую часть составляли женщины, хорошо сохранившиеся или, мягко говоря, зрелого возраста. Типичные представительницы своего класса, из категории тех, у кого было все, но они искренне считали, что лишены всего. Таких можно было встретить в большинстве стран мира.

Если они жаждали острых ощущений, то выбрали подходящее для этого место. В зале уже царило оживление. Это я мог почувствовать по громкому хохоту, доносившемуся от столика, стоявшего за небольшой танцевальной площадкой. Из местных здесь в основном были рыбаки и ловцы губок, в большинстве своем греки, поскольку массового возвращения турок-беженцев еще не началось, а те немногие, которые занимались промыслом в прибрежных водах, опасаясь нарваться на неприятности, старались обходить таверну стороной. Исключение составлял Киазим Дивальни, который рьяно чтил законы, ничего в этом мире не боялся и в самые худшие времена ничего плохого о греках не думал.

Греция — страна мужчин, что особенно легко было заметить, посетив ее островную часть, где еще строго соблюдались старомодные правила и обычаи. Мужчины никогда не брали с собой в таверну жен. Туда они приходили выпить и поговорить с друзьями, окунуться в мир мужских интересов, поэтому каждой женщине, особенно не из местных, вторжение в этот мир было равноценно игре с огнем.

С другой стороны, большинство дам, присутствовавших здесь, были богатыми, скучающими и жаждущими захватывающих впечатлений. Они отлично разбирались в правилах игры и, если задавались целью лежа на спине ощутить тяжесть мускулистого тела ловца губок, интересы обеих сторон совпадали.

Лукас, сержант полиции, сидел на деревянном стуле в самом конце барной стойки и разговаривал с Алексиасом Папасом, управляющим заведения. Они пили узо и закусывали мезесом из одной тарелки. Рядом стояли блюда с кусочками сыра фетта, снетками, крабами и другими деликатесами, явно рассчитанными на изысканный, но вовсе не на мой вкус.

Папас, заметив меня, махнул рукой:

— А, мистер Сэвидж, я надеялся, что вы зайдете. Мистер Китрос вернулся. Он хотел бы переговорить с вами.

— Я к его услугам, — сказал я.

— Хорошо.

Он выставил на стойку бутылку "Фикса", вполне сносного пива, производимого в Афинах.

— Я передам ему, что вы здесь.

Пиво было ледяное. Таким его всегда подают в Греции, даже зимой. Очень освежающий напиток, но мне было нужно что-нибудь покрепче. Когда я допил бутылку, сержант Лукас налил в чистый стакан узо и пододвинул его мне.

— Не откажете в компании, мистер Сэвидж?

Я не любил узо, но отказаться от него было равносильно оскорблению греческого флага. Лукас был невзрачным мужчиной невысокого роста, одетым в выгоревшую униформу цвета хаки. На его узком, давно не бритом лице лежала печать устойчивой меланхолии. Ничто в нем не впечатляло, даже автоматический пистолет в черной кожаной кобуре, висевший у него на поясе.

Но на этом описание сержанта Лукаса не заканчивалось. Со слов Янни, Лукас во время немецкой оккупации был региональным руководителем тогдашней Е.О.К.А. на Крите, слыл жестоким человеком, который во время войны превзошел в зверствах фашистское гестапо.

Он добродушно улыбнулся. Этот тихий, маленький человек простой полицейский на острове, должно быть, загубил несметное количество человеческих жизней.

— Как дела, мистер Сэвидж? Похоже, неважно.

— Обо мне не стоит беспокоиться, — ответил я. — Я живучий.

— Рад это слышать.

Он осушил еще один стакан узо и поднялся, даже не одернув униформу.

— На обход?

Он кивнул.

— Возможно, я загляну попозже. Мы еще выпьем вместе, а?

— Не буду возражать, — ответил я.

Снова донесся взрыв хохота, на этот раз с дальнего конца барной стойки, и звук разбившегося стакана.

— К вашему приходу они здесь все спалят.

Он вежливо улыбнулся, как бы не понимая, о чем идет речь, а затем расплылся в широкой улыбке:

— Ну конечно вы шутите. Англичане всегда шутят. Я помню это еще с времен войны.

— Я ирландец, — уточнил я.

— Это одно и то же. Разве не так?

Он попрощался и, к счастью, скрылся в дверях. Это уже слишком, возмутился я. В другом месте только за одну эту фразу ему оторвали бы и руки и ноги.

Я налил себе еще узо. Удивительно, но его вкус показался мне лучше. Тут появился Папас и позвал меня в конец зала.

Янни Китрос встретил меня у дверей своего кабинета. Он обнял меня, как брата, после долгой разлуки.

— Рад тебя видеть, Джек. Рад тебя видеть.

Это означало, что он от меня чего-то хочет.

— Твоя радость тебе может дорого стоить, — сказал я ему.

В углу его кабинета был небольшой бар. Он направился к нему, достал непочатую бутылку "Джеймсона" и почти до краев наполнил стакан.

— Вот тебе, Джек, слеза Пэдди[4]. Не так ли ты его сам называешь?

— Теперь я точно знаю, что ты от меня чего-то хочешь.

На его лице появилась удивительно мерзкая улыбка. Он достал турецкую сигарету и закурил.

— Я только сегодня приехал во второй половине дня, но уже узнал, что дела у тебя идут неважно. С другой стороны, можно ли было ожидать другого? Кому сейчас нужны натуральные губки? Пустое это дело.

— А что лучшее ты можешь мне предложить?

— Ром, — ответил он. — Сейчас на черном рынке в Турции за него дают огромные деньги.

— И тюремную камеру нарушителям закона, — вставил я. — Они не только дают им достаточно долгие сроки, но и в качестве поощрения отправляют на каторжные работы.

— Я не прошу тебя подплывать к берегам Турции. Ты будешь встречаться с турецкими рыбацкими лодками в пяти милях по другую сторону Нисироса. Там у тебя забирают груз, и ты уходишь. Проще быть не может.

— И сколько за это?

— Тысяча долларов плюс расходы.

Это было больше, чем я смог бы заработать за месяц, и он это знал.

— Хорошо. Когда я должен приступить?

— Завтра ночью, — ответил он. — С подробностями ознакомлю позже.

Он оскалил зубы и похлопал меня по плечу.

— Ничего страшного, Джек. Не опаснее, чем на лесоповале.

— Тогда почему сам не берешься за это дело? Сэкономил бы.

Он от души рассмеялся и пододвинул бутылку "Джеймсона" ко мне поближе.

— Ты меня уморишь, Джек. Вот, возьми ее с собой и наслаждайся. Увидимся завтра. Надо будет еще кое-что обсудить.

Вернувшись в зал, я увидел, что там стало еще оживленнее. Бузуки играли в полную силу, а на свободной от столиков площадке в самом центре зала появилось шесть пар танцующих. Я взял с барной стойки чистый стакан и нашел свободный столик. Уходить я не собирался. Я еще не настолько набрался, чтобы не мыслить трезво или вообще не соображать.

В зал, подобно порыву ветра, ворвался Киазим и остановился. Окинув взглядом публику, он увидел меня. С широкой улыбкой на лице Киазим, вежливо отодвигая танцующие пары в сторону, напрямую пробрался к моему столику.

Вытащив из кармана конверт и помахав им перед моими глазами, он присел рядом.

— Моя лицензия, Джек. Моя лицензия на право заниматься затонувшими кораблями. Все сработало как надо. По дороге сюда я встретил Лукаса.

— Я рад за тебя, — сказал я и пододвинул ему бутылку. — Наливай.

Он потянулся к соседнему столику, взял стакан, вылил из него остатки прямо на пол, налил виски и залпом выпил. Он в блаженстве закрыл глаза, и, когда снова их открыл, его лицо озарилось счастливой улыбкой.

— Может быть, теперь ты изменишь свое решение, Джек?

Я отрицательно покачал головой:

— Никаких шансов. Я тебе не нужен. Тебе от меня не будет никакой пользы.

Его лицо помрачнело, в глазах отразилось сочувствие, неподдельное сочувствие.

— Так это правда, что ты тогда сказал. Совсем плохо, да?

— Боюсь, что так.

Я снова налил себе в стакан и пододвинул бутылку Киазиму.

— За тебя, Киазим. Удачи тебе, и чтобы никаких глупостей.

Я поднес стакан к губам и замер. В дверях, одетый в ослепительно белый костюм, стоял Алеко. Пораженные его мощной фигурой и шикарной одеждой, посетители таверны замерли в глубоком изумлении. Он выглядел готовым в одиночку разнести все вокруг.

Вошла Сара и встала рядом с ним. Она стояла, не обращая ни малейшего внимания на уставившихся на неё людей. Ее взгляд, не останавливаясь, скользнул по мне. Взяв под локоть, Алеко повел ее к столику рядом с танцевальной площадкой. Папас сам бросился их обслуживать.

— Силы небесные, кто она? — выпалил Киазим.

— Думаю, это и так видно, — сказал я. — Самая красивая женщина на свете.

Бредни пьяного? Нет, это было правдой. Самым важным моим признанием. Она стала неотъемлемой частью моей жизни. Я ощущал ее всеми фибрами своей души и с горечью осознавал, что потерял ее.

Киазим, поняв, может быть и не до конца, мое состояние, тактично сменил тему.

— Джек, ко мне снова фортуна поворачивается лицом, — произнес он. — Сейчас поедим. Хорошая закуска, хорошее вино, все за мой счет.

И мы действительно поели. Бурфето, его любимое фирменное блюдо с Корфу, которое готовится из рыбы с огромным количеством репчатого лука и в избытке посыпается красным перцем, наверное свезенным со всего света. Все это было запито парой бутылок "Деместика", а завершил Киазим трапезу пахлавой, сладким блюдом из слоеного теста, начиненного орехами и пропитанного медом.

Я никогда не видел его пьяным, но сейчас он был на полпути к этому.

— Теперь я снова чувствую себя мужчиной, — сообщил он мне. — И единственное, чего мне теперь не хватает, это женщины. Хотелось бы вон ту.

Он указал на пышущую здоровьем немецкую даму лет сорока, коротко стриженную блондинку с пышным бюстом. Она сидела в компании еще двух туристок и не подозревала, что Киазим положил на нее глаз.

— Это мой тип женщины, Джек. Какое тело, какая задница! Просто потрясающие. Есть за что подержаться мужчине.

— Будь осторожен, — сказал я. — Похоже, она переживает вторую молодость.

Он так басовито, захохотал, что люди за соседними столиками обернулись. Киазим хлопнул ладонью по столу.

— Джек, я тебя люблю. Люблю, как родного брата. Сейчас я пойду и приглашу ее на танец. Пощекочу ей немного животик, и увидишь, что произойдет.

Этот самый потрясающий плут, из тех, кто когда-либо встречался мне в жизни, поднялся с места, слегка качнулся и решительным шагом двинулся через зал. Немка, прежде чем понять, что происходит, оказалась в его объятиях.

Страдания мои улетучились. Бутылка "Джеймсона" была почти пустой. Даже с учетом чрезмерной жажды Киазима это было для меня многовато. Я машинально вылил остатки виски себе в стакан и посмотрел в зал. Сара с серьезным выражением лица глядела на меня. Более того, она выглядела крайне озабоченной. Было видно, что в ней заговорил материнский инстинкт, сильно развитый у большинства женщин.

Подняв стакан, я бросил на нее мрачный взгляд и опрокинул виски в рот. Больше половины виски пролилось мне на рубашку. Она отвела взгляд в сторону. Алеко нахмурился и что-то ей сказал. В ответ она кивнула, и они пошли танцевать.

Я испытывал жалость к самому себе. Несмотря на свою комплекцию, Алеко двигался удивительно легко, и Сара, не видя никого, порхала в танце словно ангел. В уголке ее рта вновь играла легкая улыбка уверенного в себе человека. Я закрыл глаза, вдыхая ее парфюм. Когда же я снова их открыл, то увидел, что в зале назревала ситуация, которая могла иметь плохую развязку.

Глава 9 Афродита

Здоровенный верзила, правда по комплекции уступавший Алеко, рвался сквозь толпу танцующих, пробивая себе путь локтями. Он был сильно пьян, как и группа из шести его товарищей, которых он оставил за стойкой бара. Его звали Эндрю или что-то вроде этого. Во всяком случае, дружки величали его Большой Эндрю. Он был капитаном катера, отсидел срок на материке за поножовщину.

Похоже, он был полон решимости потанцевать с Сарой, но Алеко, отодвинув его плечом в сторону, продолжил танец. Эндрю не успокоился и так грубо схватил Алеко за плечи, что порвал на нем рубашку. В мгновенно воцарившейся тишине все приготовились к тому, что Алеко ударит его. Вместо этого тот, взяв Сару под руку, повел ее обратно к столику.

Тогда Эндрю ударил Алеко сзади в спину, да так, что тот, зашатавшись, подался вперед и упал плашмя на столик. Музыка смолкла, все застыли в ожидании начала настоящего побоища. Когда Алеко попытался подняться на ноги, Эндрю снова бросился на него. Что произошло потом, удивило не только меня. Я не ожидал, что Алеко не окажет ни малейшего сопротивления. Более того, когда Эндрю оказался рядом, Алеко, закрывшись руками, испуганно закричал.

Мне стало понятно, почему такой здоровый, как Алеко, мужчина повел себя как хиляк. Накачанное тело и тщательно подобранная одежда не только создавали имидж этакого крутого морского волка с парусника, но и служили ему средством защиты. Я понял, что он до смерти боялся грубой физической силы.

Эндрю стоял подбоченясь и смотрел на Алеко. Затем он засмеялся и, вернувшись к своим друзьям, отпустил в адрес Алеко презрительное замечание. А после сделал нечто в высшей степени оскорбительное: словно ребенка, потрепал Алеко по щеке и сказал, чтобы тот не боялся, — он его больше не тронет. Сара Гамильтон не сдержалась и плеснула содержи мое своего стакана Эндрю прямо в лицо.

Островные жители Греции схожи с сицилийцами в одном, для них очень важном. Получить публичное оскорбление от женщины было крайне унизительно. Это расценивалось как самое смертельное оскорбление из всех возможных. И Эндрю отреагировал, как и полагалось. Он ударил Сару по лицу с такой силой, что та, потеряв равновесие, упала спиной на стол.

Вся ярость, которую до сих пор мне с трудом удавалось сдерживать, с неукротимой мощью прорвалась наружу. Двумя прыжками я преодолел танцевальную площадку и резко ударил Эндрю по почкам.

От боли он так взревел, что крик, должно быть, услышали на другом конце острова. Он дернулся и, повернувшись, получил от меня второй удар, правым кулаком прямо в зубы. Затем последовал третий, завершающий удар коленом ниже пояса, и Эндрю как подкошенный рухнул на пол.

В застывшей тишине раздался женский визг. Я посмотрел на Алеко и увидел его застывшее словно мрамор лицо. Ко мне торопливо подошла Сара и, рукой откинув со лба волосы, гневно посмотрела на меня. Глаза ее пылали гневом.

— Зачем ты это сделал? Ты что, хочешь смерти?

— Я просто люблю тебя, — ответил я. — И хочу, чтобы ты об этом знала. Что бы ни случилось, ты моя. Сейчас, в эту минуту, в этот вечер. Что будет завтра, меня не волнует.

Она побледнела, а затем неожиданно ее лицо озарила улыбка, но тут же сбежала с губ, когда Сара посмотрела через мое плечо.

Оглянувшись, я увидел, что пятеро приятелей Эндрю, образовав полукруг, надвигаются на меня. Им явно не понравилось, как я обошелся с их другом. От таких крутых моряков, да еще под градусом, можно было ожидать чего угодно. Я оказался в незавидном положении, тем более что один из них держал в руке бутылку, предварительно отколов от нее о барную стойку дно.

Посетители таверны, в панике тесня друг друга, бросились к дверям. Для меня благоразумнее всего было бы оказаться среди них, но я был слишком пьян, чтобы принимать правильные решения. Что бы мне ни угрожало, я не мог отступать. Тем более в присутствии Сары.

Я схватил Алеко за плечи и помог ему подняться.

— Уходи. Уходи и уведи ее с собой.

Мне показалось, что он пребывал в оцепенении и ничего не соображал. Сара, оттолкнув его в сторону, с решимостью в голосе сказала:

— Без тебя, Сэвидж, мы не уйдем.

Но пути отхода для меня уже не было, потому что в двери образовалась людская пробка.

— Отступать поздно, мой ангел, — ответил я и развернулся навстречу нападавшим. — Ну, давайте, ублюдки, кто кого.

Выпитое виски горячило мне кровь и кружило голову. Я чувствовал себя трехметровым гигантом, способным победить любого. Тот, который держал в руке разбитую бутылку, двинулся на меня первым. Когда он оказался достаточно близко, я приложил его стулом, и, падая, он получил от меня еще удар ногой в лицо. Компания набросилась на меня, и в этот момент один из нападавших непонятно дернулся и отлетел в толпу.

Раздался раскатистый хохот Киазима. Второго рыбака он своим увесистым кулаком уложил на пол, а третьего завалил на барную стойку.

Для Киазима дела принимали опасный оборот, так как он был турком, а рыбаки — греками, и ни один грек не потерпит, чтобы его сородичей избивал какой-то турок. В зале послышались возмущенные возгласы. От толпы отделилось человек шесть, и они, выкрикивая угрозы, двинулись на Киазима.

— Плохи наши дела, — успел сказать я Киазиму, когда мы с ним отступили в кухонный отсек.

Он все еще продолжал хохотать и, казалось, не мог остановиться.

— Какая ночь, Джек, я давно не получал такого удовольствия. А что касается моей хозяйки, — он чмокнул губами пальцы, — то ее животик жжет меня даже сквозь платье. Я с ней сегодня проведу всю ночь. Всю ночь, обещаю тебе. Кто ж уснет?

Он подхватил стул, разбил его об стол и помахал обломком, словно бейсбольной битой.

— Ну, давайте, подходите, греческие свиньи! — выкрикнул он.

Это было слишком рискованно с его стороны. Толпа негодующе взревела, словно море во время грозового шторма, и добрая половина ее уже была готова ополчиться против нас. Но тут появился Янни Китрос. Его вид поразил меня.

Раздался оглушительный выстрел, и пуля Китроса вошла в потолок. Все замерли, а Янни вышел из-за стойки, клацая затвором автоматической винтовки "винчестер". Он бы выглядел как всегда потрясающе, если бы не огромные темные круги под глазами. Повторного выстрела толпе не потребовалось, и она стала быстро расходиться. Одни вернулись за свои столики, другие поспешно покинули таверну.

Янни сунул винтовку под мышку, повернулся ко мне и глубоко вздохнул:

— Искусство получать удовольствие, мой дорогой Джек, отчасти заключается в том, чтобы знать, когда остановиться. Пожалуйста, запомни это на будущее.

Ну что ж, пусть его слово будет последним, решил я.

Ни Сары, ни Алеко к этому времени в зале уже на было. Хозяйка Киазима, как он ее не совсем ласково назвал, суетилась у дверей, пытаясь выбраться наружу. Киазим, обхватив ее за широкую талию, помог ей прорваться сквозь толпу. Вскоре я остался один в зале.

Официанты и работники кухни уже успели убрать с пола осколки стекла и обломки стульев. Музыканты как ни в чем не бывало продолжали играть на бузуках, и никто, казалось, не обращал на меня внимания. Все ждали, когда я уйду.

Я покинул таверну и пошел вдоль берега в сторону пирса. Хмель из головы постепенно стал выветриваться, и я уже мог трезво оценивать происходящее. Из раны на щеке под правым глазом сочилась кровь. Несмотря ни на что, все закончилось отлично. Просто отлично. Наберись терпения, Сара Гамильтон. У нас все еще впереди.

Я взобрался на палубу "Ласковой Джейн" и спустился в кубрик. Моргана нигде не было. Спит, наверное, в углу какой-нибудь таверны. Может быть, и меня ждет такой же конец. Во всяком случае, сегодняшнее событие в таверне "У Янни" показало, что такое вполне возможно.

Сев на край койки, я обхватил обеими руками голову, и тут на лестнице, ведущей в кубрик, послышались шаги. Я сразу понял, кому они принадлежат, у меня перехватило дыхание и пересохло во рту.

— Сэвидж? — шепотом позвала Сара. — Ты здесь?

Ее рука потянулась к выключателю, кубрик осветился, и, щурясь от яркого света, я увидел ее испуганное лицо. Она опустилась передо мной на колени и коснулась рукой моей щеки.

— Ах, свиньи. Посмотри, что они с тобой сделали. А что с твоим другом?

— Киазимом? — Я криво улыбнулся. — Да он сейчас очень занят на пляже своей немкой.

— Он проявил себя достойно в этой драке.

— Даже очень.

Я нежно взял ее за руку:

— Рад, что ты пришла.

— Знаю. А что касается нашего разговора на пляже…

— Не надо. Забудем об этом. Где Алеко?

— С ним теперь все в порядке. Вернулся на "Жар-птицу". — Она замялась, потом, как бы оправдываясь, продолжила: — Понимаешь, он по-особому воспринимает физическое насилие над ним. Это у него связано с психикой. Я знаю, он уже обращался к услугам психиатра, но ничего не изменилось. Никак не может с этим справиться. Однако, в общепринятом смысле этого слова, он не трус. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Думаю, что да. Подобный страх я теперь и сам испытываю, когда погружаюсь под воду. Расскажи мне о ваших отношениях с ним. То, что ты сама считаешь нужным.

— Он мне ни в чем не отказывает, — ответила Сара. — С тех пор как погибла моя сестра, он всю любовь, которую испытывал к ней, буквально обрушил на меня. Но не в сексуальном плане. Могу тебе честно сказать, что здесь с его стороны не было даже намеков. Думаю, что я ему просто нужна. Только и всего.

— А ты? Он тебе нужен?

— Мне никто не нужен, — ответила она, а потом добавила: — Во всяком случае, я так думала раньше.

Она поднялась и присела рядом со мной.

— Я очень состоятельная женщина, Сэвидж. В моем распоряжении почти все богатство. Мне его оставил мой любимый дядюшка, имевший мудрость жениться на очень богатой американке, страстно желавшей стать графиней. Но дело в том, что я не могу распоряжаться этим богатством, пока мне не исполнится двадцать один год. Остался всего один год, и Димитри пока мой опекун. Дядюшка всегда поступал не так, как отец.

Теперь многое прояснилось. Я сделал попытку подняться и почувствовал, как меня пронзила сильная боль. Она встревожилась:

— Что-то не в порядке?

— Старею, только и всего. Мне нужно поплавать. А ты как, не против?

— Если ты нормально для этого себя чувствуешь, тогда конечно.

Она стояла, держа руку на моем бедре, на ее губах вновь появилась та же самая полунасмешливая улыбка. Я понял, что под словом "этого" она имела в виду не купание в море. Мы оба думали об одном и том же.

— Надо попытать счастья, не так ли? — сказал я. — Иди на палубу. Когда дам знать, отдай швартовы, и мы отправимся в поисках тихого, уютного уголка.

Я решил отвезти ее на остров Хиос, на котором мы с Киазимом обедали днем. Я выбрал этот остров, потому что он был необитаем, а мне так хотелось побыть подальше от людей. Как можно дальше.

Прогулка на катере прекрасна в любое время суток, но особенно хороша она была этой ночью, когда ярко светила полная луна и была отличная видимость. Я стоял, положив руки на штурвал "Ласковой Джейн", а Сара, облокотившись о дверь кубрика, внимательно наблюдала за мной.

— Ты просто обожаешь свой катер, — сказала она спустя некоторое время. — Ты выглядишь на нем совсем другим человеком.

— Да, я чувствую себя совсем другим человеком, когда плыву по морю. Море все-таки ни с чем не сравнимая вещь.

— А "Ласковая Джейн"? — спросила Сара. — Это что, твоя бывшая подружка?

Я засмеялся:

— Название я купил вместе с катером. Прежний его владелец был родом из северной части графства Корнуолл. Поверишь или нет, но там есть маленькая деревушка с названием Ласковая Джейн.

Сара немного поуправляла катером, а затем я отобрал у нее штурвал. Мы уже в течение получаса на огромной скорости катили по морю, вдали стали проступать очертания Хиоса. Отключив двигатели, я бросил якорь в том же маленьком заливчике. Прихватив с собой одеяла, кофе, кофейник и немного консервированного молока, мы отправились на лодке к берегу. На нем валялось много высушенных на солнце деревяшек, и я, положив их на кучку хвороста, чиркнул спичкой. Языки пламени мгновенно взметнулись вверх, залив часть пляжа ярким светом.

— Это наш с тобой остров, — произнесла она. — Мне здесь нравится.

— Хочешь сейчас поплавать?

— Нет, попозже, если ты не возражаешь. Давай лучше поговорим.

— О чем?

— О чем угодно. О капусте и королях, о любви, войне, смерти. Тебе решать.

Она сидела совсем близко от меня. Теперь можно было спокойно выяснить то, что меня мучило. Но вместо этого я произнес:

— Ты говорила, что тебя не интересуют политические дела твоего зятя в Греции. Ты именно это хотела сказать?

Она, казалось, была удивлена:

— Я думала, что достаточно ясно ответила тогда. Меня не волнует политика. Поражает то неимоверное упрямство, с которым творят ее люди. Меня же волнует только то, что касается непосредственно меня. Хочу прожить столько, сколько смогу.

Может быть, непроизвольно, но она сама помогла задать самый главный для меня вопрос.

— А сколько сможешь?

— У меня хроническая лейкемия, но существуют более худшие формы этой болезни. В моем случае по крайней мере лет пять. А если повезет, то десять, но такое случается крайне редко.

Снова в нашем разговоре возникла напряженная пауза.

— Ну, что ты теперь на это скажешь? — тихо спросила она.

— А что ты хочешь услышать? — Одному Богу известно, как мне удалось ответить ей спокойным голосом. — Думаешь, я начну жалеть тебя? При моем образе жизни, ангел мой, я могу умереть и завтра. Но я всегда стараюсь держаться на плаву. Слезы — пустая трата времени. В этой жизни надо радоваться каждой минуте. Вот что самое важное.

В отблеске пламени костра ее глаза сияли. Хотя мои чувства были готовы прорваться наружу, я все же не решился прикоснуться к ней. Вместо этого, быстро сняв с себя джинсы и рубашку, ни слова не сказав, бросился к воде.

Море было холодным, а соленая вода, попав мне на ссадины, полученные во время драки, обожгла тело. Я бешено заработал руками. Обогнув "Ласковую Джейн", я поплыл обратно к берегу. Выйдя из моря, я не увидел на пляже Сары. На одеяле маленькой стопкой лежала ее одежда. Где-то за катером раздался всплеск, но разглядеть в воде Сару было невозможно. Большое черное облако закрывало луну, и вокруг стояла кромешная темнота.

Наш костер уже затухал, постепенно превращаясь в груду пышущего жаром угля, похожего на куски янтаря. Подняв с земли лежащую неподалеку палку, я пошевелил ею угли и услышал за своей спиной звуки шагов. Я оглянулся и увидел Сару, идущую на свет костра.

Она была обнажена. С ее упругой груди, поблескивая огоньками угасающего костра, стекала вода. Полуосвещенное тело с затененными участками самых интимных мест, казалось мне таким таинственно-загадочным. Красивее я еще ничего не видел.

Казалось, целую вечность я любовался ее прекрасным, словно античная статуя, телом. Она была похожа на Афродиту, только что вышедшую из морской пены. Взглянув на меня, она очаровательно улыбнулась и опустилась рядом со мной на колени. Я потянул одеяло, на котором мы сидели, и укрыл нас. Все, что произошло потом, показалось нам самым естественным и самым необходимым на свете.

Глава 10 Рывок в вечность

Я проснулся около семи утра, кубрик был полон солнечных лучей, проникавших через окна иллюминаторов.

Сара безмятежно спала в койке напротив, раскидав светло-пшеничные волосы по подушке, с выражением полного покоя на лице. Насмешливой улыбки на ее губах уже не было.

Ночью одеяло сползло с ее плеч и обнажило левую грудь, придав необычайное очарование всему ее облику, такому соблазнительному в этот ранний час.

Пару минут я любовался тем, что никакая плоть и кровь долго выдержать не в силах. Поднявшись на цыпочки и прихватив одежду, я вышел на палубу. День обещал быть жарким. Постояв некоторое время у перил под ласковыми лучами утреннего солнца, я почувствовал сильный голод. Решение могло быть только одним.

Я проверил акваланги. Первый был совершенно пуст, да и во втором почти не оставалось кислорода. Это уже слишком, подумал я и тут вспомнил, что накануне мы разобрали наш переносной компрессор, а у Моргана не было или времени, или возможности собрать его заново. Все, что от меня требовалось, — всего лишь поймать одну крупную рыбину, и на это не должно было уйти много времени, тем более в том месте, где стоял наш катер. Подводные охотники еще не успели распугать здесь рыб.

С подводным ружьем в руке я перешагнул через перила, отрегулировал подачу кислорода и прыгнул за борт. Минут через десять мне попалось то, что искал, — огромный, под пять фунтов, морской окунь. Если говорить точнее, не я его, а он меня нашел, выплыв передо мной, как навстречу давнему Другу.

Когда я появился на поверхности воды рядом с катером, то сразу почувствовал запах дыма и, развернувшись, поплыл в сторону берега, где полыхал костер, а в нескольких ярдах от него Сара собирала выброшенные волнами деревянные обломки.

Увидев меня, она бросила их рядом с костром и пошла мне навстречу. Хлопчатобумажной юбки на ней на этот раз не было. Она была одета в белый свитер и черные нейлоновые колготки.

— Самые длинные ноги из всех, что я видел, — не удержался я.

— Лучше их прикрыть?

— Только от свинячьих глаз.

Я обхватил ее рукой и страстно поцеловал.

— Такая рань, а в тебе уже пробудились страсти, — заметила она и, ткнув пальцем в окуня, спросила: — А что мы с ним будем делать?

— Будем есть, — ответил я. — На завтрак. Или ты предпочитаешь лимонный чай и жареный кукиш?

Второе из предложенных блюд она отвергла. Я едва успевал снимать со сковородки обжаренные кусочки рыбы, как они тут же исчезали в ее прекрасном ротике. Постелив одеяло, Сара села на него, скрестив ноги, и с огромным удовольствием принялась облизывать кончики пальцев.

— Знаешь, Сэвидж, ты нечто необыкновенное. Ты так же хорошо и готовишь.

— Так же хорошо, как и что?

Я едва успел пригнуть голову, чтобы увернуться от брошенной ею тарелки. То же самое она хотела проделать и с кофейником, но я ее опередил и налил полную чашку кофе.

— Жизнь на случайные заработки о многом говорит, — заметила она.

В знак подтверждения ее слов я кивнул и сказал:

— Кому до этого дело?

Она легла на спину, закинув руки за голову и приподняв колено. Весьма волнующая эротическая картина, подумал я. На меня нахлынула необъяснимая печаль и неотвратимое желание вернуть ее к действительности.

— Все хорошо бывает только в грезах, — сказал я. — А наяву все по-другому. У меня в акваланге осталось кислорода минут на пять работы, а топлива в баке в лучшем случае на сорок или пятьдесят миль пробега. Да, я нуждаюсь в людях. В людях, у которых есть деньги и которые могут оказать мне только ту помощь, на которую я могу согласиться.

Сара повернула ко мне голову и холодно произнесла:

— Зачем нести чепуху? Джек Сэвидж — беспринципный авантюрист и корыстный торгаш. Любое предложение рассматривает только с учетом его цены.

— Отличный рекламный проспект. Я бы себе взял таких парочку. Исполненных готическим шрифтом и в черной окантовке.

Но она даже не улыбнулась.

— Если тебе действительно нужны деньги, то ты вчера вечером мог бы получить тридцать тысяч долларов. Но ты их отверг.

— Это из разряда голливудских приключенческих фильмов, — заметил я. — Я с этим завязал, но такие предложения поступают слишком часто. А я хочу жить.

Сказав ей это, я понял, что поступил чертовски глупо. Сара вздрогнула и с горечью в голосе спросила:

— А все остальные? Разве не хотят?

Я впервые получил от нее намек на то, что она так глубоко в себе прятала. Воцарилась неловкая тишина, и я ничего не мог придумать, чтобы как-то ее утешить.

Я налил себе еще кофе и спокойным голосом сказал:

— Ты ничего еще не рассказала о своей семье. При первом нашем разговоре ты обмолвилась, что у тебя есть братья.

— Да, Фил и Родерик. Они сейчас в Итоне.

Ну, слава Богу, подумал я.

— А твои родители?

— Мама умерла. А отец пару лет назад женился во второй раз. Он добрый, хороший человек, его новая жена прекрасная женщина, но две женщины в одном доме… Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Полагаю, у вас возникли споры по поводу уборки своих пятидесяти или шестидесяти комнат, — пошутил я. — Прошлой ночью ты сказала, что твой любимый дядюшка оставил тебе полный кувшин золота. Но он не любил твоего отца. Какова же причина?

— Все очень просто, — сказала Сара. — Они были близнецами, но папа появился на свет всего на одиннадцать с половиной минут раньше своего брата и по закону стал наследником нашего родового поместья. Бедный дядюшка Гавин не смог ему этого простить.

Поместье Хэмбрей. Жемчужина графства Хэмбрей. Генерал-майор из жемчужины Хэмбрей, вспомнил я.

— Я служил под его командованием во Франции. Под командованием твоего отца. Он конечно же меня не помнит. Тогда я был всего лишь сержантом.

— Не надо, Джек. К лешему твою крестьянскую гордость.

Она придвинулась ближе и нежно прижалась ко мне.

— Он бы тебе понравился, Сэвидж, и ты бы ему тоже. Это уж точно. Вне всяких сомнений.

— Ну и когда же эта счастливая встреча состоится?

— Когда отправишься просить у него моей руки.

Самодовольная улыбка появилась на ее лице.

— Это старинная семейная традиция.

— Я знаю, ты мне говорила. Ей уже семь столетий.

— Хочу, чтобы все было надлежащим образом, — игриво сказала она.

— Не каждая ли девушка хочет этого, когда собирается выйти замуж?

Сердце мое забилось так, что готово было выскочить из груди. Я проглотил комок, застрявший у меня в горле, и, едва сдерживая нахлынувшие на меня чувства, сказал:

— Не знаю, ангел мой, но я все сделаю так, как ты хочешь.

Я заключил ее в свои объятия и нежно, словно ребенка, прижал к своей груди. Прохладный ветерок рябил морскую гладь. Мой отсутствующий взгляд был устремлен за горизонт.

Около полудня, держа путь на Кирос, мы вошли в Центральный пролив. Я доверил Саре управление катером и оставил ее одну у штурвала.

Утро было чудесным. Мы за это время успели побродить по острову, искупаться и поговорить так, как мне не доводилось ни с кем за многие годы.

Но всему приходит конец, и нам все-таки нужно было появиться на Киросе. Там нас ждал Алеко, а кроме того, мне было необходимо подготовиться к отъезду в Англию. Этого хотела от меня Сара. На меня вновь легла ответственность, и прежде всего за Сару. Это было ясно как день. Моя любимая фраза, лишенная какого-либо смысла. Если меня чему-то и учила жизнь, то понапрасну, и это было видно невооруженным глазом.

Как только я закончил возиться с чайником на камбузе, меня позвала Сара.

— Поднимись наверх, — сказала она спокойным голосом. — Кто-то подает нам сигналы, но я ничего не могу понять.

Интересно, кто бы это мог быть, подумал я и, не суетясь, поставил на поднос чайник, банку молока, две чашки и поднялся с ними наверх.

Мы были посреди Центрального пролива, на полмили южнее Синоса. В трехстах ярдах от нас виднелся катер Киазима. Я поставил поднос и поднял к глазам бинокль. На "Сейтане" я увидел Яасси, который прыгал по палубе и яростно размахивал красной тряпкой. Абу стоял у компрессора, и по кислородному шлангу и спасательной веревке, опущенным в воду, было ясно, что Киазим находится в этот момент на глубине.

Произошло что-то серьезное, чисто интуитивно сразу понял я. Или я уже был готов к этому? Отстранив Сару от штурвала, я взял управление катером на себя.

— Мы идем к ним. Это катер Киазима Дивальни, того самого здорового турка, который вчера вечером в таверне помог мне.

— Что он там делает? Ловит губки?

— На этот раз нет. Копается в корабле, затонувшем во время войны, на глубине ста тридцати футов. Слишком большая глубина и чертовски рискованная затея для такого подводного снаряжения, в котором он работает. Я предупреждал его, но он и слушать меня не захотел.

— Твоя вина в этом есть? — озабоченно спросила она. — Я не очень-то во всем этом разбираюсь, но, похоже, это серьезно.

Подплыв к "Сейтану" на достаточно близкое расстояние, я дал задний ход и отключил двигатели. "Ласковая Джейн" прижалась бортом к старым изношенным автомобильным покрышкам, которые свисали с борта катера Киазима. Яасси поймал брошенный ему Сарой канат. Он был сильно перепуган. Абу, стоявший рядом у компрессора, повернулся в нашу сторону, и я увидел, что по его щекам текут слезы.

— Пожалуйста. Пожалуйста, мистер Сэвидж, — воскликнул он на ужасном греческом. — Помогите отцу. С ним случилось плохое.

Я обратился к Яасси:

— Давно он там?

— Полчаса, может, минут сорок пять. Все было нормально, а потом что-то произошло. Буквально перед тем, как вам подплыть, он трижды подал сигнал бедствия.

Четыре коротких рывка за сигнальный трос, повторенные трижды, на языке подводников означают: "Быстрый подъем наверх". Обычно его дают, когда ситуация — хуже не придумаешь.

— А что потом?

— Мы попытались поднять его наверх, но трос даже не двинулся с места. И с тех пор от него никаких сигналов.

Абу ухватил меня за рукав:

— Спуститесь к нему, мистер Сэвидж. Поднимите его.

Все было бы нормально, но в баллоне моего акваланга почти не было кислорода.

— Ты поняла, что случилось? — спросил я Сару.

Она кивнула.

— Что ты намерен делать?

— У меня нет выбора. Я спускаюсь за ним.

Она сдвинула брови:

— Но ты сам сказал, что акваланг почти пуст.

Я даже не возразил ей и, перебравшись к себе на борт, подхватил подводное снаряжение. На одевание костюма уже не оставалось времени. Когда я, пристегнув акваланг, повернулся, то увидел, как Сара что-то быстро говорила Яасси по-гречески. Я уже перелез через перила, когда тот подбежал ко мне и, упершись рукой мне в грудь, закричал:

— Нет, мистер Сэвидж, только не так. Отец никогда не позволил бы вам этого.

Я отстранил его рукой и прыгнул в воду. Находясь уже под водой, я отрегулировал подачу кислорода и, следуя сигнальному тросу Киазима, головой вниз, рассекая зеленую толщу воды, быстро стал спускаться.

Неожиданно подо мной возникла мачта затонувшего корабля, и мне пришлось податься немного в сторону, чтобы на нее не напороться. Я сразу понял — случилось что-то непредвиденное, и догадался, что именно. На носовой части корабля не было зенитного орудия.

Спустившись ниже, я обнаружил орудие, привалившее вместе с пятидесятитонной кучей других стальных обломков спасательную веревку Киазима и его воздушный шланг. Пользуясь ими как ориентиром, я миновал груду стального хлама и наконец увидел своего друга лежащим на спине и прижатым к песчаному дну. Совершенно беспомощный, он напоминал муху, приколотую булавкой к картонке.

К счастью, воздушный шланг чудом не повредило, но долго в таком положении Киазим находиться не мог. Пара длинных массивных железных балок, угрожающе покачиваясь, нависала над ним. Я прижался маской к лицевой пластине его шлема и увидел, что он улыбается, наверное решив, что конница подоспела вовремя. Но он не знал, что кислород в моем баллоне уже на исходе.

У меня неожиданно пересохло в горле и отчаянно заколотилось сердце. В глазах Киазима появилось волнение. Я уже слишком долго находился под водой, и мне было пора как можно быстрее выбираться на поверхность. Едва успев вынырнуть из воды, я оказался рядом с лестницей, свисавшей с борта "Сейтана". Выплюнув изо рта резиновый мундштук, я судорожно глотнул свежего морского воздуха.

Яасси и Абу помогли мне взобраться на катер, и я, переступив через его борт, начал было снимать акваланг, но не удержался на ногах и рухнул на палубу. Сара опустилась на колени рядом со мной.

— Ты ужасно выглядишь. Что там произошло?

— Похоже, последние пятьдесят футов я прошел при пустом баллоне, — ответил я и, повернувшись к Яасси, сказал: — Он еще жив, но Долго не протянет. Обломки корабля завалились на его воздушный шланг.

Глубоко верующие мусульмане в подобных ситуациях уповают на волю Аллаха, но, когда к их отцу дюйм за дюймом все ближе подкрадывается смерть, никто не сможет сравниться с ними в мужестве.

Абу упал на колени и, сложив руки словно в молитве, истерично закричал мне что-то по-турецки. Не надо было знать турецкого языка, чтобы понять, что он кричит.

— Может, позвать кого-нибудь на помощь? — спросила Сара.

— Поблизости никого с соответствующим снаряжением нет, да и он в любом случае долго там не протянет. Когда я покидал его, обломки все еще продолжали сыпаться. Раз это началось, то в любой момент эта махина может на него рухнуть, и тогда все будет кончено. Я уже с этим сталкивался.

Я специально сказал это на греческом, чтобы Яасси мог понять, потому что на английском он ничего бы не понял. Яасси выпрямился и спокойным голосом сказал:

— Ничего не поделаешь. Я был бы благодарен вам, мистер Сэвидж, если бы вы смогли перерезать ножом его шланг.

Мгновенно до меня дошло, что это был единственный шанс спасти Киазима.

Я поднялся на ноги.

— Шлем у твоего отца хороший. Лучше, чем все остальное его снаряжение. И в нем есть запорный клапан. Не так ли?

— Да, так, мистер Сэвидж.

Я повернулся к Саре и сказал ей снова по-гречески, чтобы понял Яасси:

— В шлеме Киазима предохранительный обратный клапан.

Он автоматически закрывается, когда прекращается подача воздуха, а выпускной клапан срабатывает так же. Это означает, что в водолазном костюме будет оставаться воздух.

— И надолго его хватит?

Я задумался, сдвинув брови, пытаясь вспомнить цифры из таблиц инструкций для подводников.

— На небольших глубинах порядка восьми минут, но с увеличением глубины продолжительность резко сокращается. Там глубина сто тридцать футов. Это значит, что в его распоряжении будет две минуты.

Тут я оживился:

— Две минуты ему будет достаточно.

— На что? — переспросила Сара, не поняв, что я имею в виду.

— На то, чтобы выбраться на поверхность, — спокойно пояснил я. — Единственное, что ему понадобится, когда я перережу воздушный шланг, это новый спасательный трос. Обратный клапан автоматически срабатывает, как я уже говорил, а Яасси и Абу что есть силы тянут его наверх.

Теперь уже нахмурился Яасси:

— Но как вы до него доберетесь, мистер Сэвидж? Я не понимаю.

— Своим ходом, — ответил я. — На аналогичной глубине я подобные трюки проделывал неоднократно.

Придется повторить то же самое, подумал я, но ничего не сказал Яасси, в глазах которого вспыхнули искорки надежды. Но Сара, думаю, знала меня лучше, чем я сам себя.

Она развернула меня лицом к себе:

— Сэвидж, ты вчера перепил. Разве не так?

— Разговоры ни к чему. Я должен попытаться, — возразил я.

Но она была права. Мне повезет, если на одном вдохе удастся покрыть хотя бы половину расстояния до Киазима, — а что потом? Я повернулся и пнул ногой большой пятидесятифунтовый гладкий валун с круглым отверстием, просверленным у самой его верхушки. Продев веревку в отверстие, рыбаки частенько использовали такие камни в качестве якоря. Это все, что мне требовалось.

— Я воспользуюсь этим валуном, как ныряльщики в древние времена. Так я быстрее спущусь на дно, — сказал я Яасси. — Продень в него веревку и дай мне вторую, за которую потом вытащите меня наверх.

Когда-то давно ныряльщики, чтобы сразу опуститься на дно, пользовались тяжелыми камнями, экономя при этом время и силы. Прием стар как мир, но тем не менее к нему все еще прибегают искатели жемчуга в Японии и на островах Полинезии. Я слышал, что некоторые ныряльщики-арабы в Красном море делают то же самое, регулярно опускаясь на глубину до ста футов, хотя сам этого пока не видел.

— Ты, должно быть, сошел с ума, — воскликнула Сара, схватив меня за руку. — Здесь же не Александрия. Это не твоя работа.

В ее словах была доля правды. Предупреждал же я Киазима, а он и слушать меня не захотел. Но не в этом дело.

— Он мой друг, дорогая, — ответил я. — Из всех, с кем мне удалось встретиться в этой жизни, самый дорогой друг. Если я ничего не сделаю и оставлю его там на погибель, я конченый человек. Я не успокоюсь, пока не перережу себе глотку.

Ее глаза вдруг сделались очень большими и круглыми. Она тупо посмотрела на меня и глубоко вздохнула. Ее вздох был похож на легкий вечерний ветерок, коснувшийся листьев деревьев.

— Да, это я могла бы и сама понять.

— Ну и отлично. Теперь послушай меня. Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала. Это очень важно.

Я подозвал Яасси, и мы втроем, перебравшись на "Ласковую Джейн", вошли в рубку, где лежало подводное снаряжение. Я включил генераторы, подсоединенные к переносной декомпрессионной камере, к этому швейцарскому чуду технической мысли, и выдвинул ее немного вперед.

— Как только Киазим всплывет, сразу же снимите с него водолазный костюм и быстро уложите его в камеру. — Я повернулся к Яасси: — Обещай мне это сделать. Иначе он умрет.

— Клянусь, что сделаю, мистер Сэвидж. И сколько его там держать?

Я нашел блокнот и карандаш и быстро сделал расчеты. При глубине погружения в сто тридцать футов время декомпрессии составляло не менее шестидесяти шести минут. К тому же следовало учесть, что Киазим уже провел под водой больше часа, и добавить время на подъем. При резком подъеме его кровь закипит, как вода в чайнике.

— Три часа, — ответил я Яасси. — И не забудь постепенно снижать давление в камере, как я здесь указал. Это крайне важно.

Лицо Сары стало совершенно белым.

— А как же ты? Что будет с тобой?

— Я пробуду под водой недолго, так что обо мне беспокоиться не надо. Если, конечно же, поднимусь.

Вот черт, слетело с языка. Она глубоко вздохнула и тихо спросила:

— Сколько ты там пробудешь?

— С таким грузилом я достигну дна через несколько секунд. Минуту пробуду на дне, и все. Больше, если хочу благополучно выбраться наверх, не могу себе позволить.

Яснее выразиться было просто невозможно, но она по-своему поняла то, что я сказал:

— Надеюсь, ты найдешь время взглянуть на часы?

— Если не найду. То ты сама поможешь мне в этом.

Мы вошли в рубку, и я нажал на кнопку в столе. Дверца моего тайника раскрылась, и я, вытащив из него автоматический "Вальтер", протянул его Саре.

— Точно начинай отсчитывать минуты, как только я скроюсь, а потом, когда выйдет время, сделай два выстрела в воду.

— Для чего?

— Это старый прием, которым пользовался Кусто. Выстрел в воде хорошо слышится даже на большом расстоянии, я тебя уверяю, — сказал я, а потом, шутя, добавил: — И не забудь перед этим снять предохранительную защелку.

На что она ответила в свойственной ей манере:

— Чертов Сэвидж, никогда тебе не прощу, если умрешь у меня на руках.

Я не нашел, что ей возразить, перелез на борт "Сейтана", надел ласты и приладил носовой зажим. Помимо маски, я надел еще и очки, так как не был уверен, что при быстром погружении она не повредится. Абу уже держал в руках новую смотанную в бурт спасательную веревку. На ее конце был пружинный зажим, который я прицепил к своему ремню. Яасси принес валун, продел сквозь его отверстие четырехфутовую веревку из манильской пеньки, сделал петлю и крепко затянул узел.

Пока я поднимал обеими руками валун, Сара стояла рядом, сжимая в одной руке часы, а в другой "вальтер". Вступив на лестницу, я сделал три глубоких вдоха, чтобы набрать в легкие как можно больше воздуха, и, подавшись вперед, рухнул вместе с валуном в воду.

С каждыми тридцатью семью футами давление на подводника при погружении возрастает на пятнадцать тонн. На мое удивление, обрывки информации всплывали в моей памяти, сменяя друг друга, с той же скоростью, с которой я, рассекая зеленую мглу, погружался на дно.

Держа в руках валун, который, словно живое существо, с огромной силой тянул меня вниз, я прошел сквозь огромный косяк серебристых рыбешек, разметав его в разные стороны. Еще в далеком детстве я прочитал рассказ о Беовульфе, известном саксонском герое, который нырял в темную морскую пучину, чтобы попасть в логово Гренделя. Меня всегда удивляло, как ему при этом хватало воздуха, так как он находился в воде намного дольше, чем предстояло мне.

Рядом со мной из зеленого мрака неожиданно вынырнула мачта затонувшего корабля, словно изготовившаяся проткнуть меня насквозь. Я выпустил из рук валун, который мгновенно исчез в черном чреве корабля, и проверил рукой металлический зажим спасательной веревки, прикрепленный к моему ремню.

Чтобы удержаться на месте, я схватился за перила палубы, а затем, оттолкнувшись от них, поплыл через огромную массу искореженного металла, свисавшего с одного бока судна. Вода с огромной силой давила со всех сторон, и меня чуть было не охватило отчаяние. Вдруг, к счастью, прямо подо мной, появился силуэт Киазима. Сделав рывок вниз, я вцепился руками в его костюм.

Он был еще жив. Увидев меня, он пошевелился и протянул ко мне руки. Меня охватила странная дрожь, словно сквозь меня прошел электрический разряд. Почти сразу же я вновь испытал то же самое ощущение. Сара пальнула в воду из "Вальтера".

Это означало, что исчерпан лимит времени. Мой, но не Киазима. Я привязал к нему новую спасательную веревку, вытащил нож и перерезал старую. Он прекрасно понимал, что будет дальше, и выставил вперед сжатый кулак с поднятым вверх большим пальцем. Дернув четыре раза за его веревку, я полоснул ножом по воздушному шлангу. Огромное облако серебристых пузырьков мгновенно обволокло тело Киазима и, оторвавшись от песчаного дна, устремилось вверх.

Все происходило ужасно медленно, словно в каком-то странном тягучем сне. Я поднимался вслед за Киазимом, ритмично работая ногами, хоть и знал, что никакого прока от этого не было.

В моей голове вдруг эхом отдались слова Сары: "Чертов Сэвидж, никогда тебе не прощу, если умрешь у меня на руках". Я давно уже никому не был так нужен. Действительно нужен.

Эта мысль упорно не отпускала меня, ее маленькая кукольная фигурка все стояла перед глазами. Я бешено работал руками и ногами, пытаясь как можно скорее вырваться на поверхность. Тень Киазима все дальше и дальше уходила от меня, и я уже видел его словно сквозь оптическое стекло противоположного конца подзорной трубы. Затем вдруг все исчезло и я потерял сознание.

Глава 11 Контрабандист рома

Мое тело медленно всплыло на поверхность воды, залитую яркими лучами солнца. Я очнулся от запаха ее духов и начал, словно рыба, судорожно заглатывать ртом воздух.

Лежа на спине без подушки под головой на своей койке в кубрике, я пытался вспомнить, кто я и что со мной произошло. Я уже узнавал окружающие меня предметы, но никак не мог понять, где я, в прошлом или настоящем. Время, казалось, тянулось бесконечно. Не было ни начала, ни конца.

И только запах духов, этот удивительный запах. Я вяло повернул голову и увидел прямо над собой склонившуюся голову Сары. Ее золотистые волосы касались моего лица. Она была одета в синее платье из хлопка с квадратным вырезом у шеи. При наклоне на вырезе образовалась отстающая от шеи большая складка, и я, не удержавшись, сунул в нее руку.

Я коснулся ее груди и слабо пролепетал:

— Непреодолимый соблазн для любого мужчины.

Чужой, незнакомый голос эхом отдался у меня в голове.

— Ох, паршивец! Ты еще будешь меня так пугать?

Она поднялась и быстро вышла, а я, оставшись один, принялся рассматривать солнечные лучи, слабо проникающие в мой кубрик сквозь стекло иллюминаторов. Я был жив и особенного удивления от этой мысли не испытывал. Вскоре открылась дверь, и в кубрик вошел местный врач. Это был Каракос, приятный невысокий мужчина с козлиной бородкой и круглыми очками в металлической оправе. Мы уже с ним встречались пару недель назад, когда я сильно порезал ногу о кораллы и ему пришлось тогда наложить на нее пять швов.

Доктор поставил сумку и проверил мой пульс.

— Хорошо, — кивнув, произнес он. — Очень хорошо.

— Сколько я наверху?

— Уже более четырех часов.

— Я и не думал, что когда-нибудь проснусь. В какой-то момент я даже почувствовал, что мне приходит конец.

— Это бы так и случилось, если бы не леди Гамильтон. Когда вы появились на поверхности, вы уже не дышали. После того, как турки вытащили вас из воды, она сделала искусственное дыхание способом рот в рот.

Так я был фактически мертв, а она вернула меня к жизни? С ума сойти!

— А что с Киазимом Дивальни?

— С этим турком? — презрительно произнес он. Это была отрыжка многовековой вражды двух народов, так глубоко в них засевшей, что, кажется, ничто уже не могло ее искоренить.

— Я вытащил его из декомпрессионной камеры через три часа, как это просила леди Гамильтон. И теперь он, похоже, вновь находится в полном своем животном здравии.

Я проигнорировал его последнее замечание.

— А как быть со мной?

Он извлек из сумки пузырек с таблетками и поставил его на край стола.

— Думаю, вы еще в течение двух дней будете чувствовать себя дискомфортно. Сильные головные боли, приступы тошноты. Ваш организм подвергся слишком большим перегрузкам, чрезмерным для человека вашего возраста.

За эти слова я был готов его расцеловать.

— Эти таблетки снимут боль. Сутки-двое продолжайте лежать на спине, и ни капли алкоголя.

— Сколько я вам должен?

— Ничего. Я пришел по вызову мистера Алеко. Счет на оплату будет направлен непосредственно ему. Он на этом очень настаивал.

Врач вышел, не прикрыв за собой дверь, а я опустил тяжелые веки. Когда я вновь их открыл, увидел Сару, стоящую около моей койки. Я широко улыбнулся:

— Ты меня своим поцелуем вернула к жизни. Так, кажется сказал доктор.

Она пожала плечами:

— Ты всплыл бездыханным. Это был кошмар, страшный кошмар. Поначалу ты не подавал признаков жизни…

Сару затрясло, я взял ее за руку и крепко сжал.

— Все теперь хорошо, все страшное позади. И не надо больше об этом. Как Киазим?

— Отлично. Мы поместили его в камеру, как ты сказал. Через час он уже попытался из нее вырваться. Мне пришлось проявить твердость.

— А как вы добрались обратно?

— На Кирос? — улыбнулась она. — Тебя доставила я, а Яасси и Абу приплыли на "Сейтане". Боюсь, что я повредила покраску на борту "Ласковой Джейн", когда причаливала к пирсу.

— Ангел, ты можешь портить покраску, когда захочешь, — ответил я.

Счастливые от нахлынувших на нас чувств, мы некоторое время сжимали друг друга в объятиях. Затем, освободившись от моих рук, она сказала:

— На пирсе ждет Димитри. Он видел, как мы с доктором спускались к тебе. Это он за десять минут доставил его сюда.

— Вот что значит быть мультимиллионером.

Она нахмурилась, а затем потрепала меня по волосам.

— Постарайся полюбить его, Сэвидж. Ну, ради меня. Все тогда будет намного легче.

— Кому?

Возникла тягостная пауза, и я увидел, как в ее глазах вспыхнул злой огонек, предвещавший мне неприятности. Меня спас Морган, внезапно появившийся в дверном проеме. Он застыл в нерешительности и принялся теребить в руках фуражку. По его лицу уже давно соскучилась бритва, глаза приобрели желтоватый оттенок. От него исходил отвратительный запах дешевого вина вперемешку с острым тошнотворным запахом пота. Он стоял и смущенно ждал, словно собака, жаждущая от своего хозяина ласкового слова.

И я решил хоть немного приободрить его:

— Как дела, Морг?

Он шагнул вперед:

— Черт побери, Джек, ну и заставил же ты нас поволноваться. Я уже думал, что ты отдал концы.

— Нет, только не я, Морг. Мне ничего не делается. Как и тебе.

Я ткнул его кулаком в плечо, и он даже взвился от удовольствия.

— Здесь был Янни Китрос, Джек. Хотел выяснить насчет вчерашнего дельца. А я об этом ничего не знал.

— Ты и не мог ничего знать. Морг. Я сам узнал о нем только прошлой ночью. Что он сказал?

— Он понял, что ты не в форме, и сказал, что поищет кого-нибудь другого.

Я сел на койке, свесив ноги на пол.

— Черт возьми, он ведь и вправду кого-нибудь найдет. Пойди поищи его. Морг. Пусть приносит свои коробки и грузит. Все-таки тысяча долларов — это тысяча долларов.

Он быстро вышел, кивнув Саре, которая никак не отреагировала на его прощание.

— Что ты собираешься делать? — решительно спросила она.

Я уже чувствовал себя намного лучше, открыл дверцу шкафа и нашел чистые брюки и рубашку.

— Да так. Небольшое дельце для Китроса. Совсем пустячное. Перевезти молоко.

— Могу себе представить, что это за молоко.

Сара подошла ближе и принялась застегивать пуговицы на моей рубашке.

— Могу ли я, если вы, конечно, позволите, напомнить, что на ближайшие два дня доктор предписал вам постельный режим?

— Даже и не вздумай, — ответил я и, заключив в объятия и крепко прижав ее к себе, почувствовал каждую линию, каждый изгиб ее прекрасного тела.

— Понимаешь, я думал, что знаю женщин, и Бог не даст соврать, их на моем веку было предостаточно, но сейчас я понял, что всю прожитую жизнь был лишен самого дорогого.

Она страстно поцеловала меня. Тут я, бросив взгляд через ее плечо, увидел в дверях Алеко. Он мрачно посмотрел на нас, ничем не выдав своего недовольства, и, когда мы с Сарой немного отошли друг от друга, шагнул вперед.

Он протянул мне руку и сказал:

— Есть одна вещь, которой я восторгаюсь больше всего, и название этому — мужество, капитан Сэвидж. Вы его, вне всяких сомнений, проявили.

Он замолчал, а затем, повернувшись к Саре, сказал:

— Нам надо идти, дорогая. Если помнишь, к нам сегодня на ужин придут гости.

Выдержав паузу, Алеко обратился ко мне:

— Может быть, и вы составите нам компанию? Это, мне кажется, было бы как нельзя кстати. Сара посвятила меня в свои планы. Как я понимаю, вы собираетесь спешно отправиться вместе в Англию.

Его слова прозвучали так официально, так педантично, что я был готов громко расхохотаться, но не над ним и не с ним. Поэтому я сдержался.

— Это весьма любезно с вашей стороны, — подчеркнуто официально ответил я. — Сожалею, но у меня на вечер уже назначена встреча.

— Жаль. Тогда как-нибудь в другой раз.

Он, не проронив ни слова, поднялся по лестнице, ведущей на палубу.

— В котором часу ты отплываешь? — спросила Сара.

— Еще точно не знаю. Где-то после наступления темноты, но не слишком поздно. Это езды на три-четыре часа.

Она задумчиво кивнула, а затем ласково похлопала меня по щеке:

— Будь осторожен.

Поднимаясь вслед за Алеко, она вдруг остановилась, повернулась ко мне и сказала:

— Для мужчины, неуверенного в своем мужестве, ты проявил себя сегодня слишком хорошо. Я очень горжусь тобой.

Она ушла, а я так и остался стоять, пытаясь разобраться в том, что она сказала и что за этим скрывается. Я был готов разразиться страшным криком от избытка сил и энергии, пробудившихся во мне. Ничего подобного я еще не испытывал с момента окончания работ в Александрии.

Может, то, что я сделал сегодня, где-то на уровне моего подсознания явилось искуплением моей вины перед бедным старым Моргом? Совершенно точного ответа на этот вопрос дать было нельзя. Самым важным для меня стало то, что я уже ничего не боялся. Во всяким случае, не так, как раньше.

Я поднялся на палубу. На залив безмолвно опускался теплый ласковый вечер. Странно, жизнь продолжалась, я снова был полон сил и энергии.

Со стороны берега до меня донесся голос Киазима. Я повернулся и увидел "Сейтана", уткнувшегося носом в песок, а у самого берега босоногого Киазима. Взобравшись на пирс, я сделал несколько шагов и был уже готов спуститься по каменной лестнице, чтобы подойти к Киазиму, как тот уже подбежал ко мне. Он обнял меня, крепко расцеловал в обе щеки, а затем протянул мне руки:

— Хочешь мою руку? Какую? Правую?

Это было старое турецкое присловье, и у них оно очень многое означало.

— Может быть, ты в следующий раз меня послушаешь. Я же говорил, что этот корабль опасная штука.

— Мне не повезло, только и всего. Такого дважды не случается.

— Ты что, собираешься снова испытать судьбу?

— А почему бы и нет?

Я понял, что спорить с ним — бессмысленная трата времени, и взял предложенную им дешевую турецкую сигарету. Закурив, мы присели на невысокий каменный бордюр.

— Тебе теперь как, лучше? — спросил он. — То, что сделал ты, человек, страшащийся глубины, сделать не может.

— Давай дальше не будем в этом копаться.

Он не стал возражать и вместо этого произнес:

— Эта девушка, английская миледи, она тебя так любит, Джек. Как никакая другая женщина на свете.

От его слов мне почему-то стало неловко.

— Да я не знаю. Она молода. Ты же знаешь, какие они. Сегодня одно, а на следующей неделе ей понравится кто-нибудь другой.

— Эта крошка не такая.

Опять этот его американизм. Тем не менее, именно это я хотел от него услышать. Тогда почему мне так тревожно, почему я не уверен в себе?

Неожиданно мысли мои были прерваны. Я увидел, как на пирс въехал старый трехтонный грузовик и направился в нашу сторону. Когда, поравнявшись с нами, грузовик остановился, из него вылез Китрос в белом льняном костюме. Он подошел ко мне и расплылся в широкой улыбке.

— Джек, я смотрю, покойник ожил?

Позади него шестеро рабочих, выпрыгнув из кузова, начали поспешно выгружать коробки.

Перед тем как отправиться в путь, я подошел к Янни получить, как было оговорено, тысячу долларов. Топливные баки на нашем катере, как и положено, были залиты за счет Китроса. Когда я прощался с Янни, двигатели, уже запущенные в целях экономии времени Морганом, тарахтели на холостом ходу.

Стало совсем темно, и на фоне желтого света фонаря, стоявшего в самом конце пирса, было видно, что начинал моросить мелкий дождик. Каждый раз, когда двери таверны "У Янни" открывались, я слышал слабые звуки музыки, которые так же неожиданно и замирали. Тогда воцарялась такая тишина, что казалось, будто во всем мире, кроме меня и Моргана, никого не существует. В желтом свете фонаря Морган был похож на ходячий труп. Старый, потрепанный, прошедший через все мыслимые и немыслимые испытания.

Он, похоже, нервничал, и это меня беспокоило. Он, может быть, на самом деле уже дошел до предела. Имел ли я тогда право брать его с собой на такое дело, которое для него в случае неудачи могло обернуться настоящей катастрофой?

Первые два часа мы неслись на большой скорости в юго-восточном направлении в сторону Додеканеса навстречу свежему восточному ветру, который в конце концов принес с собой настоящий дождь. Капли дождя словно картечь забарабанили по окнам рубки.

Теперь я успокоился и почувствовал себя гораздо уверенней. Я вновь находился в замкнутом, изолированном мире, который был мне так дорог. Эта рубка, словно царство теней, где единственным источником света были приборная доска и компас. Здесь обострялись все мои чувства, многое прояснялось, жизненные проблемы, даже самые серьезные, уже не казались неразрешимыми. Может быть, на меня так действовало море?

Я сидел, откинувшись на спинку кресла, и сжимал в руках штурвал. Я мог бы включить автоуправление, но умышленно не делал этого, потому что от ручного управления катером я получал неописуемое удовольствие. В такую погоду он, летящий словно птица, оживает и начинает трепетать, как женщина в руках умелого мужчины. И в эти минуты, когда ощущаешь себя частью другого, начинаешь испытывать ни с чем не сравнимое чувство.

Морган пошел вниз готовить чай, а я все думал о Саре. С момента нашей встречи я почти постоянно думал о ней. Я слышал, как открылась дверь в рубку, но не повернул голову, пока не ощутил в соленом морском воздухе знакомый запах духов. Ошибиться было просто невозможно.

— Два куска сахара или один? — спросила она и поставила на стол поднос.

На ней был старый бушлат Моргана, волосы зачесаны назад и стянуты лентой. Теперь мне стало понятно, почему перед отплытием Морган так нервничал.

— За такие проделки я сниму скальп с этого старого пьянчужки, — строго сказал я.

— Не надо. Я говорила тебе, что он для меня сделает все. Он, правда, перепугался до смерти, но все же отказать мне не смог. Он как ребенок.

Включив автоуправление, я принял от Сары чашку с чаем.

— Отлично. Тогда я все спишу на тебя.

— Это уже становится намного интереснее.

Она пододвинула к себе стоявшее у стенки кресло и села.

— Сначала я возьму сигарету, а потом ты мне расскажешь, на какое дело идешь.

Когда я изложил ей суть порученного мне задания, она сказала:

— Итак, ты теперь контрабандист и занимаешься нелегальным ввозом рома?

— У турок действует запрет на торговлю спиртным, — заметил я. — Как в двадцатые годы.

— Что тебе грозит, если поймают?

— Семь или восемь лет каторжных работ.

— И за такое дело тебе заплатили всего тысячу долларов?

Я засмеялся:

— Ну что ж, моя богачка, одни работают больше, другие меньше.

— Хорошо еще, что ты можешь над этим шутить.

— Как сказал Янни, эта работа не труднее рубки деревьев. Мы только туда и сразу же обратно. Никаких проблем. Ну совсем никаких.

— Поэтому, я полагаю, ты и держишь вот это при себе?

Она сунула руку под стол и нажала на кнопку. Дверца стола распахнулась, и весь мой военный арсенал вывалился наружу.

— Так, что мы имеем? — продолжила она. — Ручной пулемет, автоматический пистолет и револьвер. Все, что может обеспечить спокойную жизнь. Ни один уважающий себя владелец моторной яхты не может обойтись без такого набора.

Носком ботинка я задвинул оружие обратно в тумбу стола.

— Ты что, собираешься каждое утро за завтраком угощать меня своей трескотней?

Мои слова возымели действие, и она, рассмеявшись, ткнула рукой мне в плечо:

— Хорошо, но я просто боюсь тебя потерять. У меня уже была такая возможность, или ты забыл?

Теперь уже наступила моя очередь задавать ей вопросы.

— А что я должен делать, чтобы заработать? Или прикажешь жить за твой счет?

— А почему бы и нет? Или это заденет твое крестьянское самолюбие?

Мы продолжали осыпать друг друга колкостями. Конечно же она была права. Как утверждают экономисты, деньги — это всего лишь средство обмена. Но чьи, ее или мои? Какая разница? Мы оказались в совершенно иных условиях. Время было ограничено не только для нее, а для нас обоих.

В нашем разговоре возникла натянутая пауза. Впервые между нами возникли достаточно серьезные разногласия, за которыми скрывалось что-то для нас обоих важное. В ситуации, когда задеты гордость одного и другого, лучший способ ее разрешения — броситься сразу в кровать. Но для этого не было ни времени, ни места. Она немного помедлила и тихо вышла из рубки, оставив меня одного.

В пяти милях от побережья Нисироса в кривой излучине Додеканеса мы сбросили скорость и легли в дрейф. Я подал условный сигнал, пять ярких вспышек света с интервалом в секунду, и тотчас получил в ответ три вспышки красного цвета, повторенные дважды.

"Ласковую Джейн" изрядно покачивало на волнах. Вскоре из темноты показалось судно с зажженными огнями на борту.

Его размеры были больше, чем я ожидал. Длиною около пятидесяти футов, оно, судя по шуму, было оснащено дизельными двигателями. На палубе стояли пятеро, все турки, шестой выглядывал из окна высокой рубки весьма старой конструкции. Рыболовный трал лежал на корме, всюду по палубе словно гирлянды висели сети. Либо они действительно были рыбаками, что вполне вероятно, либо это служило для них обычной маскировкой.

Они довольно легко причалили к нашему борту, что удивительно для такого крупного судна и в такую скверную погоду. Из кубрика вышел один из них и перелез к нам на катер, а остальные остались на палубе, вероятно ожидая конца исполнения обычных для такого дела формальностей.

Перебравшийся к нам крупный, плотный турок был одет в черный промасленный бушлат, блестевший каплями дождя. Мне он не понравился, но не потому, что у него были засаленные усы и свиная рожа. Меня сразу насторожили его беспокойные, хитрые, постоянно бегающие глаза.

— Я Амер, капитан Раси Амер, — на хорошем английском произнес он и протянул руку.

Его рукопожатие было мне неприятно. Рука была слишком мягкой и теплой. Я взглянул на его лицо в тот момент, когда из темноты неожиданно появилась Сара. При виде ее он провел языком по своим губам и похотливо улыбнулся.

— Коробки готовы?

— Они в трюме, — ответил я. — Забирайте их как можно скорее. Мне пора возвращаться назад.

— Но к чему спешить, друг мой? Я имею в виду коробки, — как бы уточнив, сказал он.

— Мне пора возвращаться, — повторил я, уже начиная злиться.

— Ваш катер? — Он похлопал рукой по перилам. — Отличный катер. И девушка тоже, — самодовольно ухмыльнулся турок. — Я бы и для девушки нашел работу.

Он поднял руку и небрежно щелкнул пальцами. Тут же двое, стоявших на корме рядом с рубкой, отбросили рыболовные сети в сторону, и я увидел скрывавшийся под ними легкий пулемет на лафете-треноге. Один из них со знанием дела припал к нему.

Трое других, перебравшись на "Ласковую Джейн", перегородили нам с Морганом отступление в рубку. Морган едва держался на ногах. Сара продолжала стоять рядом с рубкой, глубоко запустив руки в карманы бушлата. Ее лицо оставалось спокойным даже тогда, когда капитан Амер приблизился к ней.

Он взял ее за подбородок.

— Прекрасна, — произнес он. — Какая утонченная красота.

Другой рукой он сделал попытку ее облапить, но Сара, презрительно скривив рот, бросилась в темную рубку. Амер весь передернулся и кинулся за ней.

Вскоре из рубки раздался жуткий крик, и из нее, медленно пятясь назад, появился Амер. Сара держала в руке "вальтер", уперев его дуло в скулу турка. Лицо ее выражало решимость использовать оружие по назначению.

Было заметно, что турки, стоявшие у пулемета, не знали, что делать. Я подскочил к Саре, взял из ее рук оружие и, грубо схватив Амера за сальные волосы и повернув его к себе, засунул на полдюйма дуло "вальтера" турку в рот.

— Прикажи своим парням выбросить пулемет за борт, и побыстрее, не то в щепки разнесу твою башку.

На мое счастье, он не повел себя как герой. В противном случае нам пришлось бы туго, так как их было все-таки шестеро. Пулемет с всплеском упал в воду, а я скомандовал Моргану включить двигатели и уходить.

Затем я поставил Амера и трех других членов его команды вдоль перил в один ряд. Катер набирал обороты, расстояние между нашим катером и турецким судном все больше увеличивалось. Когда мы отплыли ярдов на двадцать, я приказал туркам прыгать за борт.

Последним прыгал Амер. Он дрожал как осиновый лист, по его лицу струился пот. Я думаю, он до самого конца верил, что получит пулю в затылок, потому что, будь он на моем месте, так бы сделал.

Чтобы припугнуть его напоследок, я приставил к его шее "вальтер" и сказал прямо в ухо:

— Надеюсь, ты умеешь плавать, ублюдок.

Пинком ноги в спину я вытолкнул его за борт. Морган наблюдал за нами из окна рубки. Он уже довел двигатели до полной мощности, и наш катер все дальше и дальше уходил от турок.

Сара было направилась ко мне, как в этот миг один из турок на траулере, припав на колено, подхватил с палубы лежавшую под рыбацкими сетями автоматическую винтовку и выстрелил.

Повалив Сару на пол, я трижды выстрелил в его сторону, чтобы хотя бы на минуту заставить его пригнуть голову. Ничего другого с помощью "вальтера" я сделать не мог. Турок успел сделать еще десять — двенадцать выстрелов по катеру, один из которых продырявил оконное стекло рубки, а несколько других попали в деревянные конструкции. К этому времени "Ласковая Джейн" уже мчалась по воде со скоростью двадцать узлов в час.

— Теперь-то я могу подняться? — спросила Сара, которая все еще лежала подо мной.

— Мы в отличной позе, но если ты настаиваешь…

Она встала и, тяжело дыша, облокотилась на перила.

— Только туда и сразу обратно. Так, кажется, сказал Китрос. Так же легко, как срубить дерево?

— Видишь эту маленькую штучку? — Я ткнул ногтем в бок "вальтера". — Это называется предохранительная защелка. И если ты намерена выстрелить кому-то в скулу, сначала необходимо отвести ее в сторону.

Я стоял за штурвалом, когда Сара уже второй раз за эту ночь принесла мне чай. Время работало на нас. Море было тихим и спокойным, и только брызги воды, поднятые легким встречным ветром, перелетали к нам на палубу.

— Как Морг? — спросил я.

— Неплохо. Он уже трижды приложился к спиртному. Я ему обещала. Ну, что теперь будем делать?

— С ромом? Пусть об этом голова болит у Янни. Деньги я уже получил.

— Это справедливо.

Она присела и стала отхлебывать горячий чай, держа чашку обеими руками.

— Знаешь, — сказал я. — Ты иногда похожа на маленькую девочку. У тебя в руках огнестрельное оружие, и ты не знаешь, есть ли у него предохранитель.

— Я все время держала на нем большой палец, — сообщила она. — Отец начал учить меня пользоваться дробовиком, как только я смогла его держать.

— Охотиться на куропаток в йоркширском заповеднике — это одно, а то, с чем нам сегодня пришлось столкнуться, это уже совсем другое. У тебя еще не было таких шансов быть изнасилованной, как сегодня. Скажу даже больше. Капитан Амер, наш дорогой друг, вероятнее всего, забрал бы тебя с собой.

— При первой нашей встрече ты отпустил пару скабрезностей по поводу той жизни, которую я, по твоему мнению, вела. И ты был не далек от истины. В шестнадцатилетнем возрасте я выскочила из самой элитарной школы для молодых леди, находящейся недалеко от Женевы, и так бездумно окунулась в сумасшедшую лондонскую жизнь, что голова пошла кругом. Однажды утром, сразу же после моего восемнадцатилетия, я проснулась в постели с мужчиной, которого я никак не могла вспомнить. И тут неожиданно для себя задумалась, что же со мной творится.

— И ответ нашла?

— Как обычно, я кинулась в другую крайность. Это была работа на общественных началах в благотворительной организации в Ист-Энде. Отбросы общества, наркоманы, люди, отравившиеся метиловым спиртом, мочились в постель по пять раз за ночь. Но самое ужасное, меня это никак не трогало. Ни чуточки. Просто я считала это мерзостью, которой везде полно.

— И это помогло тебе?

— Я знала, что ты можешь спросить это. У моей мачехи есть двоюродный брат, епископ англиканской церкви. Да благослови его Боже. Он готовил группу добровольцев к отправке в Биафру для оказания помощи пострадавшему населению. Он собрал людей, готовых выполнить любую работу.

— И ты туда поехала? — спросил я с недоверием в голосе.

— Я пробыла там девять месяцев. И вернулась только потому, что появились первые симптомы моей болезни. Поверь мне, этот бедняга Амер со своими потными руками и мерзким запахом изо рта по сравнению с тем, с чем мне пришлось там столкнуться, выглядит просто маленьким медвежонком.

Она вышла из рубки, плотно затворив за собой дверь, а я остался наедине со своими мыслями. От легкого ветра карты и таблицы на моем столе вздулись парусом, а затем снова легли на место. А я все сидел и размышлял о жизни, думая о том, с какими превратностями судьбы мне придется еще столкнуться.

Мы прибыли на Кирос перед самым рассветом, и первое, что я решил сделать, это, несмотря на протесты Сары, доставить ее на "Жар-птицу". Я объяснил, что ей нужно принять душ и хорошенько выспаться. Она выглядела очень уставшей. По правде говоря, я хотел, чтобы она не присутствовала при нашем, возможно неприятном, разговоре с Янни.

С кроваво-красными глазами я добрался до дома, где он жил, и двумя короткими ударами в дверь поднял его с постели. На мое удивление, все обошлось более-менее спокойно. Узнав, что с нами произошло, Янни пришел в ужас. Он выразил сожаление, что там, в море, он был не состоянии повлиять на действия своих турецких партнеров, и считает, что капитан Амер получил по заслугам.

Он настоял, чтобы я позавтракал вместе с ним. Тем временем Папас собрал группу из нескольких парней, и я, забравшись в старый грузовик, отправился с ними на пристань. Мы подъехали по пирсу к "Ласковой Джейн". Я вылез из машины и стал наблюдать за работой грузчиков. Вскоре трюм моего катера освободился от коробок со злополучным ромом.

Когда машина с контрабандным товаром уехала, я почувствовал огромное облегчение. При дневном свете в деревянной конструкции катера я обнаружил еще пару следов от пуль. Ну что ж, подумал я, все-таки тысяча долларов осталась у меня в кармане. Все могло кончиться гораздо хуже.

Спускаясь в кубрик, я испытывал чувство удовлетворения. Здесь внизу на одной из коек уже похрапывал Морган. Я уже начал снимать с себя бушлат, как услышал шаги по палубе.

— Мистер Сэвидж, вы здесь?

Поднявшись наверх, я увидел сержанта Лукаса, стоящего рядом с рубкой.

— Могу быть чем-нибудь полезен? — спросил я.

— Да, мистер Сэвидж, — ответил он, посмотрев на меня как всегда хмуро. — Боюсь, что вам придется пройти со мной в полицейский участок. Вы арестованы.

Глава 12 Сила обстоятельств

Меня поместили в одиночную камеру с побеленными известью стенами, каменным полом и железной кушеткой, на которой валялся соломенный тюфяк. Войдя в камеру, я сразу же бросился к ведру с водой, чтобы хоть немного освежиться.

В дубовой двери имелось небольшое зарешеченное окошко, через которое открывался вид в коридор. Через час я услышал шаги по коридору, приглушенные голоса, а затем клацанье ключа, вставляемого в замочную скважину.

Я подошел к двери, глянул в окошко и увидел двух полицейских, стоявших рядом с другой камерой, расположенной в дальнем конце коридора. Когда дверь открыли, из нее появился перепуганный Морган. Они повели его по коридору. Когда Морган проходил мимо, я окликнул его.

Он повернул голову и испуганно посмотрел в мою сторону слезящимися широко раскрытыми глазами. По его голосу было заметно, что перепуган он был сильно.

— Что они хотят, Джек? Что мне им говорить?

Давать ему совет было бы с моей стороны пустой тратой времени. Он выглядел словно старый проржавевший амбарный замок, готовый сломаться при первом же к нему прикосновении.

— Что сам найдешь нужным, Морг. Скажи им то, что они сами захотят от тебя услышать. Обо мне не беспокойся.

Полицейские зажали между собой Моргана, а один из них взмахнул своей дубинкой, чтобы ударить по моим пальцам, торчавшим из дверного окошка. Я быстро убрал руку, и они повели Моргана дальше по коридору.

У меня забрали все. Не только тысячу долларов в сотенных купюрах, которые дал мне Китрос, но и мелочь, сигареты и спички. Я сел на койку, прислонившись спиной к стене, и задумался. Даже если бы Лукас арестовал меня тогда, когда коробки со спиртным были на катере, вряд ли он смог мне что-либо инкриминировать. "Сухой закон" действовал в Турции, и греческого полицейского не могла волновать контрабанда спиртным на чужой территории. Нет, за действиями Лукаса скрывалось что-то другое.

"Живопись" на противоположной от меня стене камеры имела явно политическую окраску. Помимо похабных надписей и жалких попыток крупномасштабно изобразить половые органы, на ней было великое множество антиправительственных надписей. Если им верить, то представители военной хунты и премьер-министр страдали огромным количеством человеческих недугов.

Самая безобидная надпись на стене гласила: "Здесь был Спадакис. Держи оружие наготове. Оно скоро пригодится. Да здравствует Патриотический Фронт!"

Интересно, что стало со Спадакисом? Похоже, что он был довольно крепким орешком, подумал я. Тут дверь моей камеры открылась, и мне было приказано выйти.

Меня препроводили на первый этаж, где размещался кабинет Лукаса. Рядом с его дверью на скамейке сидел трясущийся от страха Морган, нервно теребящий в руках старую фуражку. Полицейские провели меня сразу в кабинет, не дав возможности с ним переговорить.

Как и весь полицейский участок, кабинет Лукаса был выкрашен белой известью как по причине экономии средств, так и для создания в помещении в период жаркого лета более прохладного воздуха. Кабинет Лукаса не отличался особым убранством. Пара металлических тумб для деловых бумаг, шкаф и старый письменный стол, за которым сидел он сам.

Когда я вошел, он что-то сосредоточенно писал. Затем, показав рукой на стул, пригласил меня сесть, а моим конвоирам приказал выйти. Он продолжал писать, а я, взяв из пачки, лежащей на его столе, сигарету, закурил и, откинувшись на спинку стула, стал ждать.

Наконец он поднял на меня глаза:

— Я заканчиваю рапорт. Вы знаете, что на вашем катере обнаружено двенадцать пулевых пробоин? Можно смело предположить, что выстрелов было еще больше. Еще три пулевых отверстия в оконном стекле вашей рубки.

— Это какой-то сумасшедший рыбак обстрелял нас вблизи турецких территориальных вод, — ответил я. — Вы же знаете, как они реагируют на рыболовный промысел греков в их водах? Такое происходит постоянно.

Он решительно замотал головой:

— Не несите чепухи и не пытайтесь запудрить мне мозги, мистер Сэвидж. Я знаю, чем вы занимались в территориальных водах Турции. Очень многие занимаются тем же, и я могу закрыть на это глаза, что я и сделаю, если вы хорошо усвоите, чем для вас подобные дела могут закончиться.

— А, собственно, какие неприятности я доставил вам?

— Вы понимаете, это маленький тихий остров и туризм для него играет очень важную роль. Мы не можем позволить, чтобы судна в таком состоянии, как ваш катер, швартовались в нашей гавани. Среди дам-туристок начнется паника. Это плохо скажется на репутации нашего острова.

Я все еще никак не мог сообразить, куда он клонит.

— Так я совершил преступление или нет? — спросил я.

— Проступок, — уточнил он и похлопал рукой по толстой папке в кожаном переплете, лежащей перед ним на столе. — Согласно двум раздельным статьям я имею право утверждать, что вы, будучи в здравом уме и по собственной воле, совершили действия, могущие привести к созданию общественной напряженности и паники среди населения.

— Достаточно справедливо, — ответил я. — Вам нужны мои объяснения в письменном виде?

— Нет. Боюсь, что этого будет недостаточно.

Он озабоченно посмотрел на меня и откинулся на спинку стула.

— Видите ли, поскольку вы иностранец, вам необходимо иметь поручительство от какого-нибудь добропорядочного лица с греческим гражданством, имеющего определенное положение в обществе. Ну, к примеру, от такого, как мистер Димитри Алеко, который, я думаю, вам знаком.

Кое-что начало для меня проясняться.

— Позвольте мне задать вам прямой вопрос. Что будет со мной и моим катером, пока я не найду поручителя?

— Лично вы, мистер Сэвидж, можете быть свободны и заняться поиском подходящего поручителя. А что касается вашего катера, — вздохнул он, — то боюсь, что нам его придется у вас забрать, пока вы не предоставите документа, о котором мы с вами говорили. Я уверен, что вы меня понимаете. Я ведь должен исполнять свои обязанности.

— О, я вас прекрасно понимаю, — сказал я и поднялся со стула. Во мне кипела ярость. — Я могу теперь идти?

— Да, конечно, и можете взять с собой вашего напарника. Ваш катер, естественно, будет под охраной, пока мы с вами не закончим формальности. А пока можете вернуться на катер, но только для того, чтобы забрать одежду и необходимые вам личные вещи.

— Очень любезно с вашей стороны.

Лукас подтолкнул мне конверт, лежавший перед ним на столе.

— Я думаю, здесь вы найдете все, что у вас отобрали. Десять стодолларовых купюр, кое-какая мелочь, сигареты и кожаный бумажник.

Я сгреб конверт со стола и направился к двери. Когда я уже открыл ее, он добавил:

— У меня к вам нет никаких предубеждений, мистер Сэвидж.

Оценивая ситуацию, в которую попал, я понял, что он намеренно старался меня разозлить. Так ли это или нет, я не знаю, но ему это удалось.

— Чтоб тебя разорвало, — воскликнул я и громко хлопнул дверью.

Было около полудня, когда я добрался до таверны "У Янни". Посетителей в ней было мало. Мы с Морганом, который все это время послушно, словно собачонка, следовал за мной, подошли к барной стойке. Ссыпав ему в ладонь мелочь, которой должно было хватить на пару порций спиртного, я спросил у бармена, где хозяин. С его слов я понял, что Янни должен был быть на крыше, и я, оставив Моргана в баре, отправился его искать.

Из дворика за домом вверх на крышу, представляющую собой нечто вроде мавританского садика, вела каменная лестница. Весь сад был в пальмах и журчащих фонтанах. В дальнем конце сада за столиком из кованого железа сидел Янни и, похлебывая кофе, читал газету. На нем был довольно экзотического вида, в золотую и красную полоску балахон, подпоясанный толстым шнуром золотого цвета. Очевидно, это было одно из его египетских утренних одеяний.

— А, Джек? Не составишь ли мне компанию?

Он показал рукой на стоящий рядом со столиком стул и налил мне кофе. В его улыбке мгновенно отразилась вся гамма испытываемых им чувств. В ней не было даже намека на беспокойство. Сказать по правде, я и до этого никогда не видел на его лице никакого намека на волнение. Китрос, как никто другой, мог скрывать свои эмоции, даже в те моменты, когда его охватывала дикая злоба.

Он прекрасно понимал, зачем я пришел, и знал заранее, что я обязательно к нему приду. Я думаю, что он также знал, что мне это известно.

— Янни, сколько заплатил Алеко за то, чтобы ты сыграл со мной эту маленькую шутку? — спросил я его.

— Будь разумным, Джек, и не сердись, — сказал он.

Я заметил, как он сунул правую руку в складку лежащей на столике газеты.

— Единственное, что я хочу, это задать тебе несколько вопросов.

Китрос извлек из-под газеты 38-дюймовый револьвер "магнум", сунул его в широкий карман своего балахона, затем открыл коробку из сандалового дерева и предложил сигарету. В коробке с одной стороны лежали египетские сигареты, с другой турецкие. Итак, мы снова начинаем вести себя цивилизованно?

— Алеко очень влиятельный человек, Джек. Как в Египте, так и в Греции. У него много друзей в правительстве обеих стран. Ты сам знаешь, что он ведет с ними финансовые переговоры. У него столько денег, как будто имеет лицензию на их печатание.

— Ближе к делу, — сказал я. — Я спешу.

— Хорошо, позволь мне объяснить. Он пришел ко мне позавчера. Ему, как оказалось, было многое известно о наших с тобой прошлых делах, о моем подпольном бизнесе как в Египте, так и здесь. В разговоре со мной он был вежлив, но предельно жесток. Он пригрозил, что если я ему не помогу, меня будут ждать огромные неприятности в обеих странах. Он был настроен решительно, Джек. Невозможно босоногому деревенскому парню к тридцати семи годам стать мультимиллионером, если не использовать других людей в своих корыстных целях.

— И что ты должен был сделать?

— Лишить тебя катера, чтобы ты оказался на мели. Он сказал, что предложил тебе на него поработать, но ты отказался. А оказавшись без катера, у тебя бы не было выбора.

— А последние события явились результатом твоих импровизаций? — спросил я. — Мой катер под арестом до тех пор, пока не найду человека, который бы смог за меня поручиться?

— Но мой план рухнул. Мы не рассчитывали, что ты выберешься из этой ситуации с турками, и тем более не предполагали, что Сара Гамильтон окажется с тобой на катере.

— Как же Алеко воспринял это?

Янни передернуло.

— Я еще не видел человека в такой ярости. Он уже думает, как отомстить капитану Амеру за провал наших планов.

— Не могу сказать, чтобы это меня беспокоило. А что предполагалось в случае успеха?

— Турки должны были забрать у тебя катер, а самого высадить на берег около Татса. Там бы турок, которому предназначался товар, подобрал бы тебя, пришел бы в ужас от случившегося, призвал бы Аллаха покарать грабителей за кражу твоего катера и его рома, а затем доставил бы тебя на Кирос.

— Чтобы я, сняв фуражку, отправился к Алеко просить его доверить мне дело, от которого в свое время отказался?

— Именно так, Джек. — Теперь он заговорил спокойно. — Я полагаю, что ты должен пойти ему на уступки.

— Принять его предложение? — спросил я. — А, кстати, он объяснил тебе, в чем оно заключается?

— Нет, мы об этом не говорили. Я предпочел держаться от этого подальше.

— Ладно, если я пойду на дно, то захвачу с собой и тебя. Дело в том, что наш мультимиллионер является ярый сторонником левого крыла оппозиции. Он хочет, чтобы я вызволил из тюрьмы на Синосе политзаключенного, его соратника по движению. Как тебе это нравится?

Китрос, придя в ужас, машинально перекрестился.

— Матерь Божья, Джек, а если тебя схватят? И тогда тайная полиция…

— Будут проблемы, и не только у меня, Янни. Ты знаешь, на что способны эти парни. Они вытянут из попавших к ним в лапы все жилы. Изо всех, кого я когда-либо знал. — Я подался вперед и легонько похлопал его по щеке. — Подумай об этом. Тебе будет полезно попотеть.

Можно было бы просто ударить его ниже, и эффект был бы тем же. Лицо Китроса вытянулось и пожелтело, в глазах застыл страх. Это было то, чего я и хотел добиться. Я поднялся со стула, прошел через сад и стал спускаться вниз по каменной лестнице. Несмотря на мои, увы, не самые радужные перспективы, на моем лице играла улыбка. Мог бы дать руку на отсечение, что Янни в этот момент тоже улыбался.

Оставив Моргана в баре, я зашагал вдоль берега в направлении пирса. "Сейтан" Киазима все еще стоял на приколе в старой части гавани, уткнувшись носом в песчаный берег, а Яасси и Абу занимались ремонтом обшивки. Яасси, прикрыв от яркого солнца ладонью глаза, посмотрел на меня. Он что-то крикнул, и тут же на палубе показался Киазим.

— Эй, Джек! Ты ко мне? — крикнул он.

Киазим перемахнул через перила на песок и побежал через пляж в сторону стены, опоясывающей старую часть гавани. Взобравшись наверх по ржавой чугунной лестнице, он присел рядом со мной на лебедку.

— Что случилось? — обеспокоенно спросил он. — Я ходил к твоему катеру в надежде с тобой встретиться, но полицейские меня завернули. У тебя проблемы?

— Да, в некотором роде. Китрос попросил доставить его груз туркам прошлой ночью, а те чуть было не захватили мой катер. Я, естественно, дал им отпор. Перед тем как нам расстаться, завязалась небольшая перестрелка.

— Это я заметил по твоей рубке.

— А вот Лукас… Он будет держать под арестом катер до тех пор, пока я не перевоспитаюсь и не найду человека, который смог бы за меня поручиться.

Киазим нахмурился и прищурил глаза.

— За этим что-то скрывается. Я прав?

— Абсолютно, но сейчас дольше говорить с тобой не могу. Я должен встретиться с Димитри Алеко.

— С человеком, который за тебя должен поручиться? Поручительство от такого денежного мешка должно сработать, не так ли? — Он засмеялся и крепко взял меня за локоть. — Запомни одно, Джек. Если потребуется перерезать кому-нибудь глотку, обращайся за помощью ко мне. Понял?

Настроен он был очень решительно, и его последние слова немного меня утешили. Киазим вернулся назад к своему катеру, а я побрел вдоль берега в сторону пирса, раздумывая, что сказать Алеко и что тот скажет мне в ответ. Вначале мне предстояло решить не самую сложную проблему, как добраться до "Жар-птицы", которая должна была стоять на якоре в двухстах ярдах от берега прямо посреди залива.

Когда я спустился на пирс, то понял, что с этим у меня проблем не будет, так как рядом на приколе стояла моторная лодка с "Жар-птицы". Двое матросов, которые приплывали за мной в тот вечер, когда я был приглашен к Алеко на ужин, отдыхали в ней на мягких сиденьях.

Заметив меня, они, не проронив ни слова, вскочили. Один развернулся к штурвалу и включил двигатель, второй стал отдавать швартовы. Так, они меня специально ждали, а значит, ждет и Алеко. Я молча забрался на заднее сиденье, и мы отчалили.

На борту "Жар-птицы" меня встретил капитан Мелос и препроводил в бар, где я и был оставлен наедине со стаканом виски. Алеко разговаривал по радиотелефону, по-видимому с Афинами, и появился несколько позже. Первой в бар легкой походкой вошла Сара. Увидев меня, она резко остановилась.

— Какая неожиданность. Почему меня никто не предупредил?

На ней была белая рубашка мужского покроя, перетянутая на талии, и сильно облегающие фигуру брюки из черного бархата. Она присела за барную стойку и взяла мою руку. Я поцеловал ее пальцы.

— Я прибыл, чтобы встретиться с Мидасом, царем всех царей.

Она напряглась, в глаза появилась решительность.

— Что произошло? Скажи мне.

— Сейчас расскажу. Прошлой ночью с нами сыграли злую шутку. Все было подстроено. Я должен был лишиться катера. А без него я ничто, поэтому должен был бы прийти на поклон к Алеко и умолять его дать мне ту грязную работу, от которой в свое время отказался. Когда этот план сорвался, они сообща быстро придумали более мягкий вариант. Должен сказать, он им удался. Теперь я гражданин, вызывающий у всех самое глубокое осуждение, "и представляю опасность для общества. Во всяком случае, такова оценка, которую дала мне полиция за мои действия, и на этом основании на катер наложили арест. Они его не отдадут, пока я не найду какого-нибудь влиятельного и благопристойного гражданина Греции, который смог бы за меня поручиться. Могла бы ты теперь найти более беспомощного человека, чем я? Я же остался безо всего.

— Безо всего? — мрачно переспросила Сара. — Лишившись катера, ты лишился всего?

Удивительно, но из всего сказанного ее задела именно последняя фраза, и я понял, что обидел ее, сам того не желая. Я поспешно протянул руку и погладил Сару по волосам.

— Ты понимаешь, что я имел в виду, должна понять. Имея катер, я способен в этой жизни держаться на плаву, а без него я просто никто. Только и всего. Теперь я будто под арестом, правда без допросов и выкручивания рук. В таком положении я должен либо пойти по стопам Моргана, либо попасть в зависимость. Например, от Алеко.

— И ты на это решишься?

— Скажи мне, как он сегодня утром отреагировал, узнав, где ты пропадала этой ночью?

— Ты уходишь от моего вопроса, — заметила она. — Ну хорошо, отвечу. Интересно, что он даже не спросил меня об этом, и я, естественно, не стала ему ничего говорить. Сегодня утром, как только Морган доставил меня на яхту, я сразу же кинулась в постель. Проспала пять часов, встала и позавтракала. Я только раз видела Димитри, но он был очень занят. Он, как обычно, поцеловал меня в обе щеки, спросил, как я, и снова занялся своими делами.

— Это значит, что Янни Китрос ему уже все поведал, — сделал я вывод.

Увидев входящего Алеко, я повысил голос и произнес:

— Ты теперь все поняла? Правда?

Алеко направился в нашу сторону. На нем были элегантные брюки из льна синего цвета и кремовый замшевый пиджак, носить который мог позволить себе только миллионер. Его лицо выражало некоторое сострадание. Он положил руку Саре на плечо, та слегка вздрогнула.

— Как перед Богом, Сара. Я не думал, что ты можешь там оказаться.

Сара бросила на него взгляд, выражение ее лица стало мягче. Она положила руку на тыльную сторону его ладони и спокойно сказала:

— Я знаю, Димитри. Даже самые тщательно разработанные планы…

Ее слова окончательно вывели меня из равновесия. Это ее нелогичное отношение к случившемуся. Во мне вскипела злоба, и я вскочил на ноги:

— И надо полагать, что инцидент исчерпан? Будь ты проклят, Алеко. А ты знаешь, что они собирались с ней сделать?

Что-то от истинно мужского самолюбия, глубоко спрятанное в нем, преодолев животный страх, вырвалось наружу. Всю ярость и ненависть, которую копил этот человек, он вдруг выплеснул на меня. Неожиданная его реакция застала меня врасплох.

Правой рукой он профессионально нанес мне короткий удар в лицо. Я попытался увернуться, но не успел. Кулак попал мне в правую скулу, и я перевалился через стул у барной стойки. Звук удара поглотили великолепные ковры, устилавшие пол, но сила его была такой, что мне показалось, будто мозги в моей голове затряслись.

Я сделал глубокий вдох, быстро поднялся и схватил со стойки бутылку. Сара громко и резко вскрикнула:

— Нет, Джек! Не надо!

В этот момент в дверях в сопровождении двух подручных с ручными пулеметами наготове появился Мелос.

Для такой ситуации у этих ребят было явно больше оружия, чем требовалось. По огнестрельной мощи они не уступили бы целому батальону. Я перевел взгляд на Сару. Та все еще стояла между мной и Алеко, широко раскинув руки, явно пытаясь защитить его. Она впервые назвала меня Джеком в присутствии Алеко.

Возникла немая сцена. Все смотрели на меня и как будто чего-то ждали. Наконец я повернулся и направился за барную стойку, нашел там бутылку "Джеймсона" и налил виски в большой стакан. Глотнув немного, я сделал паузу, а затем осушил стакан до дна. Аккуратно поставив стакан на место, я взглянул на Алеко:

— Сейчас или сегодня сто тысяч долларов переводом в женевский банк, который я сам выберу. Это в качестве аванса. Плюс катер, который мне вернут, когда будет принято приемлемое для обеих сторон соглашение. Вот моя цена, Алеко.

И здесь он вновь меня удивил.

— Прекрасно, — сказал он. — Я знал, что вы в конце концов примете разумное решение. Ровно через час вы снимаете телефонную трубку, звоните в банк, который вы укажете, и получаете подтверждение о переводе на ваш счет означенной вами суммы. Это я вам гарантирую.

Он повернулся, махнул рукой Мелосу и его ребятам, чтобы те уходили, и сам вышел вместе с ними.

Я налил себе еще виски и сказал, обращаясь к Саре:

— Когда-нибудь и ты потерпишь поражение. Ты так не считаешь?

Она была зла и испугана одновременно. Ее руки плотно сжимались в кулаки.

— Ты дурак, — произнесла она. — Ты просто тупоголовый дурак. Женись на мне, и у тебя не будет проблем с деньгами, или это до тебя еще не дошло?

— Отличный выход из положения.

— Тогда зачем же ты согласился?

— Как говорят американцы, вернись — я все прощу, если, конечно, будешь вести себя пристойно.

Сара чуть было не лопнула от негодования. Я посмотрел на освободившийся дверной проем, протянул в направлении двери руку с зажатым в ней стаканом и глубоко вздохнул. Действительно, зачем я согласился? Отличный вопрос. К сожалению, я и сам не знал зачем. А может быть, все же знал?

Глава 13 Долгая жизнь, полная любви

Алеко сдержал свое слово. Не более чем через сорок минут меня позвали.

— Мои агенты в Женеве готовы немедленно перечислить деньги в любой банк, который вы укажете. Я мог бы, конечно, дать слово, что перевод поступит сегодня же, но, мне кажется, это вас не устроит.

— Вам кажется правильно.

— Поэтому сделаем следующее. Поднимите телефонную трубку, на проводе будет Женева. Назовите им банк. Я бы хотел, чтобы вы были удовлетворены на все сто процентов.

Ну что ж, разумно. Я поднял трубку и назвал банк "Штайнер и Компани", банк, который обслуживал торговый флот и к услугам которого я прибегал в лучшие для себя времена. На другом конце провода оказался Ханс, младший сын владельца банка, в свое время приезжавший в Александрию по поводу финансирования работ по подъему затонувших кораблей в Суэцком канале, в которых я принимал участие. Быстро с ним переговорив, я передал трубку Алеко. Тот в течение буквально тридцати секунд сказал банкиру, что делать, указал свой юридический адрес и обладающее магической силой имя и положил трубку.

— Еще десять минут, мистер Сэвидж, не более. А пока присядем.

Что я и сделал, выбрав для этого очень удобное клубное кресло, обтянутое кожей черного цвета. Я начал внимательно рассматривать своего "благодетеля". Теперь передо мной предстал совсем другой Алеко. Необыкновенно деловой, в чьих руках работа буквально кипит. С документами, горой лежавшими на рабочем столе, он справлялся с неимоверной скоростью.

Прошло десять минут. Он посмотрел на часы, и, как по команде, зазвонил телефон. Он кивнул мне, и я поднял трубку. На телефоне вновь был Ханс Штайнер. Он заверил меня, что все необходимые документы на перевод полагающейся мне суммы оформлены, подписаны, вложены в конверт и доставлены по назначению. Плохо это, хорошо ли, но живой или мертвый я уже был при достаточных средствах.

— Довольны? — строго спросил Алеко.

Я положил телефонную трубку:

— Вполне. Что теперь?

— Вы будете делать то, за что вам заплачено. Вы вызволяете Андреаса Павло с острова Синос.

Он немного помедлил, а потом продолжил:

— Капитан Сэвидж.

Ага, я снова капитан.

— Капитан Сэвидж, слова — это пустое дело. Я не прошу от вас каких-либо обещаний. Несмотря на то впечатление, которое вы стараетесь произвести, я считаю, что у вас самый серьезный порок, которым когда-либо страдал человек. Вы морально неподкупны.

— Упаси меня Боже!

— Я был откровенен с вами. И я, в свою очередь, требую от вас, чтобы и вы были откровенны со мной. Надеюсь, что так оно и будет. Для меня совершенно очевидно одно: единственный человек, который может спасти Павло, это вы.

— Я попытаюсь, чтобы заработать на жизнь, — ответил я. — Об этом не стоит беспокоиться.

— Вы можете жить на моей яхте. Для этого все приготовлено. Можете свободно приходить и уходить, когда желаете. Но вы должны помнить, что время для нас важнейший фактор. Хотя Павло еще на больничной койке, поправляется он достаточно быстро, и весьма вероятно, что на этой неделе его перевезут в Афины.

Так, у нас остается всего четыре дня.

— А вся та информация, которую вы мне обещали? — спросил я.

— Все у вас в каюте.

Дверь в кабинет Алеко открылась, и вошел Мелос.

— Еще один вопрос, — быстро сказал я. — Эти ваши осведомители на острове. Я могу прибегнуть к их помощи?

— Только в качестве информаторов и проводников, но личного участия в операции они принимать не будут.

Я кивнул:

— Хорошо. Я оценю общую ситуацию и вернусь к вам.

Уже вдогонку мне он произнес:

— Ваш напарник, Морган Хьюз, думаю, в таких делах уже не в силах оказать вам помощь. Полагаю, что и вы согласны со мной. Я распорядился, чтобы его разместили в таверне рядом с гаванью.

Отлично, позаботился даже о Моргане. Смешно. Я чувствовал себя загнанным в угол и не делал ни малейшей попытки выбраться из него. Больше того, я почувствовал угрызения совести, что сам не подумал о Моргане. А вот Алеко подумал. Когда я следовал за Мелосом по коридору, мне было стыдно.

Отведенная для меня каюта класса "люкс" с ванной комнатой была сплошь покрыта ковром двухдюймовой толщины. В каюте стоял большой современный письменный стол с крышкой из тикового дерева и рядом с ним вращающееся кресло. На столе, словно ожидая меня, лежали с полдюжины объемистых папок, свернутых в рулон карт и чертежей. Это была вся информация, которую собрал Алеко за все это время по Синосу.

Закурив сигарету, я сел в кресло и, приступив к работе, сразу понял, как скрупулезно потрудился Алеко. Среди папок было и подробное досье на Андреаса Павло, в котором значилась и дата его рождения, и такая, казалось бы, ненужная деталь, как описание и расположение на его животе шва от операции по поводу аппендицита, а также его университетские ученые степени в области философии и математики.

Последний документ был датирован вчерашним днем, четырьмя часами после полудня. Было ясно, что сведения Алеко получал от своих осведомителей на Синосе ежедневно. Подробности, с которыми описывалось состояние Павло, меня поразили. Перелом левой руки, трещины в трех ребрах, проникающее ранение правого легкого. К тому же он сильно пострадал от перегрева на солнце и находился в шоковом состоянии уже несколько дней. До сего времени он все еще лежал в реанимационном отделении, насколько таковое могло существовать в тюремном госпитале.

В папках содержались сведения об охране тюрьмы: график смены караула, устройство системы сигнализации и все прочее, причем описанные в таких подробностях, как будто они поступили к Алеко прямо со стола начальника тюрьмы. А если призадуматься, то оно, скорее всего, так и было.

Самыми важными для меня были данные о системе охраны. В прошлом в самом форте могло поместиться не более трехсот — четырехсот человек, но с приходом к власти военной хунты политические репрессии в стране усилились, и после постройки дополнительных бараков вне форта количество заключенных на острове увеличилось до пяти тысяч.

В связи с этим общую охрану острова в значительной мере усилили. Центральный пролив являлся основным судоходным путем на Кирос и Крит, поэтому движение в нем было весьма интенсивным. Все суда обязаны были огибать Синос с южной стороны. Система радаров фиксировала каждое суденышко, появлявшееся вблизи острова, — вот почему Киазиму потребовалось получить лицензию на проведение поисковых работ в этом районе.

Но были и другие проблемы. Побережье острова не только патрулировалось двумя военными катерами, большая часть подходов к нему и само побережье было заминировано. Проклятая война, несмотря ни на что, все еще продолжалась. Я уже входил в азарт. Предо мной стояла задача, решить которую было непросто. Да, трудно, но захватывающе. Ну совсем как в былые годы.

План предстоящей операции разбивался на четыре части. Высадиться на остров, не дав себя обнаружить. Проникнуть в форт и отыскать там Павло. Вызволить его оттуда и, наконец, вывезти с острова.

Я уже начал сортировать сведения для каждого этапа операции, как дверь в мою каюту отворилась и вошла Сара. Она закрыла за собой дверь и, склонившись над столом, хмуро посмотрела на меня:

— Могу ли я хоть как-нибудь заставить тебя отказаться от этой операции?

— Думаю, что нет. Во всяком случае, уже поздно. Я получил от него деньги. Они ждут меня в одном из самых надежных швейцарских банков в Женеве.

— Я тебя ненавижу, — с горечью в голосе сказала она. — Ненавижу всех мужчин, а тебя в особенности.

Сара подошла ко мне так близко, что я уже не мог ни о чем думать, и только, как живительный кислород, вдыхал запах ее духов. Мое волнение передалось и ей.

— Я тебя тоже люблю, — сказал я. — Но работа прежде всего. Если хочешь, помоги мне отсортировать эти бумаги. Я покажу, как надо.

Как только я объяснил ей, что нужно делать, она тут же подняла с пола какую-то сложенную схему, развернула ее и нахмурилась:

— Сразу неудача. Видишь, я не знаю, что с ней делать.

— Почему? — обеспокоенно спросил я.

— Не пойму, что здесь написано. Это на немецком.

Как только я взял из рук Сары схему, внутри у меня екнуло. Я сразу понял, какую важность для меня она представляла. Это была очень старая, сильно замасленная и порванная в некоторых местах план-схема, по которой немцы во время оккупации острова в 1942 году перестроили древний турецкий форт. Я тщательно ее изучил и сравнил с современной планировкой тюрьмы. Результат превзошел все мои ожидания.

Теперь осуществление второго этапа предстоящей операции представлялось уже не таким сложным. Я знал, как проникнуть в форт. Ну что ж, неплохое начало.

Я довольно улыбнулся, и Сара, заметив это, спросила:

— Скажи, это то, что надо?

Я не видел причины скрывать от нее свою радость по поводу обнаруженной схемы и все ей разъяснил. Как ни странно, она, как и я, пришла в восторг.

На разработку общего плана действий у меня ушло не более двух часов. Еще оставалось кое-что обдумать, и план операции будет закончен. Тут я почувствовал, что с меня пока хватит. Мне нужен был хотя бы глоток свежего воздуха.

Мы с Сарой сели в моторную лодку, обогнули на ней остров и у подножия высоких скал нашли маленькую уединенную бухту. Доступа к ней с суши не было. Как раз то, что я и искал.

Уткнув моторную лодку носом в мокрый прибрежный песок, мы с Сарой кинулись купаться. После купания мы легли в тени огромных валунов, лежавших полукругом на берегу, и предались любви.

Это было чудесно или почти чудесно. Дело в том, что в самые неподходящие моменты в моей голове вдруг с бешеной скоростью начинали крутиться мысли о Синосе, Андреасе Павло и старой немецкой схеме.

— Неплохо, — спустя некоторое время сказала она. — Но и не очень-то хорошо. Я не хочу, чтобы в один из самых прекрасных моментов в жизни ты думал совсем о другом.

— Я говорил же тебе, что я на закате.

— Уж он-то у тебя точно наступит, — улыбнулась она. — Единственное, что тебе нужно, это немного сконцентрироваться.

А перед моими глазами вновь предстала карта с изображением Центрального пролива и злополучного острова.

— Ты бы видел себя, — сказала Сара. — Давай выбрось все из головы.

— Хорошо. На этапе первом — высаживаюсь на остров. На этапе два — проникаю в форт, Я тебе уже рассказал о втором этапе и что высаживаться буду на южный берег со стороны Центрального пролива.

— Да. А какие при этом возникают проблемы?

Я кратко изложил ей их суть:

— Надо будет избежать патрульных катеров, не подорваться на подводных минах, не нарваться на береговую охрану, часовых и патрульных собак. И к тому же не засветиться перед неусыпным оком радаров.

— И всего этого можно избежать, если добраться до острова под водой. Это ты сам упомянул еще там, в каюте, когда объяснял суть второго этапа.

— Да, но под воду надо будет погрузиться с какого-нибудь плавучего средства, — спокойно пояснил я. — А любое судно, которое остановится в Центральном проливе, немедленно будет подвергнуто досмотру патрульными катерами.

— Но Киазим позавчера работал в том месте, и никто его даже не потревожил.

— У него лицензия от министерства в Афинах на подводные работы, — сказал я и замолк.

Чайка, неожиданно вынырнув из расселины горы, словно яркая белая вспышка, пролетела на фоне темно-серой скалы. Лицо Сары вновь помрачнело.

— Но имею ли я право втягивать Киазима в это дело? — медленно произнес я.

— Я бы дала возможность Киазиму решить самому.

— Нет. — Я качнул головой. — Это будет нечестно с моей стороны. Он мне многим обязан и это знает. Я поставлю его тогда в безвыходное положение.

— Послушай, ты спас ему жизнь, не так ли? — возразила она, и в ее голосе я уловил твердые нотки. — Почему бы ему не спасти твою? На мой взгляд, он здесь единственный, кто бы смог оказать тебе реальную помощь.

Теперь я понял Сару. Она хотела, насколько это возможно, максимально обезопасить мою жизнь и для этого не нашла ничего лучшего, как прибегнуть к помощи Киазима. В ней заговорил голос женщины, которая, когда затрагиваются ее интересы, становится хладнокровной и жестокой.

Я глубоко вздохнул и взял ее руку:

— Ну хорошо, я его попрошу.

— Я всегда тебя считала разумным человеком.

А был ли я таковым? Может быть. Но я уже чувствовал себя ужасно виноватым.

Мы оставили моторку у наклонной площадки старого пирса и отправились на поиски Киазима. На палубе "Сейтана" его не было. По пояс голые, все в поту, Абу и Яасси усердно трудились над обшивкой катера. Но Киазима с ними тоже не было. Его сыновья сообщили мне, что отец отправился в поселок выпить, и, застенчиво, с нескрываемой симпатией глядя на Сару, прозрачно намекнули еще на три заведения, где его можно было найти.

Мы нашли Киазима во втором из них. Он играл в домино в компании двух очень пожилых седовласых мужчин, известных когда-то ловцов губок. Когда мы с Сарой вошли, он нас не заметил, и мы тихо расположились в углу под виноградными лозами в ожидании окончания партии.

Когда закончилась игра, Киазим громко и раскатисто расхохотался. Его смех был похож на раскаты грома в горах. Победу, как я понял, одержал один из тех двоих, похожий на Киазима.

— Мне страшно не везет, — проревел Киазим и поднялся, хлопнув с размаха по столу рукой. — Выпивка за мой счет, желаю всем хорошего здоровья.

Он собрался было уходить, но тут заметил нас, и его лицо озарила улыбка:

— Эй, Джек, детка! Рад тебя видеть в благопристойной компании.

Киазим кликнул официанта, подошел к нашему столику и взял обе руки Сары в свои.

— Позвольте поцеловать ваши ручки, — попросил он, что тут же и сделал. — Вы самая красивая женщина в мире.

— Принимаю ваш комплимент, — сказала она. — И безо всяких оговорок.

Официант принес холодную как лед бутылку "Марко". Киазим сам разлил вино по стаканам и, глядя на нас с Сарой, произнес тост:

— Крепкой вам любви, дорогие друзья, и долгих лет жизни.

Это был старый турецкий тост, в данной ситуации несколько неуместный. Сара под столом крепко сжала мою руку.

— Боюсь, что такого не случится, — ответила она и отпила немного вина из стакана.

Бог мой, я сразу подумал, что она собирается рассказать ему о себе. Но Сара, поставив на стол стакан, нахмурилась и добавила:

— Джек полон решимости лишить себя жизни.

Когда я закончил свой рассказ, его лицо потемнело от негодования, а правая ладонь сжалась в огромный кулак.

— Этот Алеко! Эта греческая свинья. Почему бы вам не дать мне возможность расправиться с ним старым турецким способом?

Он вытащил из ножен, висевших под левой рукой, острый как бритва нож, лезвие которого зловеще блеснуло на солнце.

Сару охватил ужас:

— Нет, ради Бога! Только не это!

Киазим поднял руку, чтобы ее успокоить, и сунул нож обратно в ножны.

— Совсем забыл, что эта собака ваша, — вздохнул он. — А ты, Джек? Считаешь себя обязанным идти у него на поводу?

— Я уже влез в это дело, если ты это имеешь в виду.

— Тогда у меня нет выбора. Я просто обязан тебе помочь.

— Десять тысяч долларов, Киазим, за пользование твоим катером в течение нескольких часов.

Он замотал головой:

— Не торопись, дорогой. Скажи мне, кто-нибудь еще отправится с тобой на Синос? Ну, из людей Алеко?

Я отрицательно покачал головой:

— Мне приходилось делать подобное, когда служил в десантниках. На такое можно идти только, когда абсолютно уверен в помощниках.

— Так что в людях Алеко ты не заинтересован?

— Совсем нет. Рассчитываю исключительно на собственные силы. От этого будет зависеть успех.

— Не глупи, Сэвидж, — резко оборвала меня Сара.

Киазим в подтверждение ее слов кивнул:

— Она права. В одиночку ты проиграешь прежде, чем начнешь. Нет, Джек, боюсь, мне придется тебе отказать. Не нужны мне твои десять тысяч.

— Деньги не мои. Его, — сказал я.

— Ты меня не понял. Я не против пополнения своего семейного бюджета. Просто я не хочу, чтобы ты совершил самоубийство. Это нарушает наши религиозные принципы. Но есть единственный способ уломать меня.

— И какой же?

— Взять меня с собой, — ответил он. — На Синос. Я помогу тебе вызволить из тюрьмы этого бедного малого.

Я, раскрыв в удивлении рот, уставился на Киазима, а тот с легкой обидой в голосе добавил:

— Или ты думаешь, я уже ни на что не способен?

У меня не нашлось ответа. А как отреагировала на его слова Сара? Я еще никогда не видел на ее лице такого облегчения. Киазим заглотнул остатки вина и потрепал ее рукой по щеке. — Вы действительно очень, очень красивы. И очень хорошо, что Джек мой самый любимый друг. А теперь, я думаю, можно идти на встречу с этой сволочью Алеко.

Глава 14 План операции

Аквамобиль представляет собой подводный скутер вытянутой овальной формы, приводимый в движение с помощью гребных винтов и работающий на аккумуляторных батареях. Он рассчитан для работы на глубине до ста пятидесяти футов, оснащен прожектором и способен развить скорость более трех узлов в час. Для успешного выполнения операции мне требовалось два таких аквамобиля. Они и значились под первым номером в списке, который я протянул Алеко.

Перечень необходимого Алеко принял без каких-либо возражений. Он согласился и с участием в операции Киазима, как только я рассказал ему о "Сейтане" и наличии лицензии на подводные работы в районе Центрального пролива. Алеко ясно дал понять, что за операцию отвечаю я и он не будет вмешиваться в мои дела, лишь бы Андреас Павло был спасен.

— Как сведения, которые мы вам дали, — спросил он. — Оказались полезными?

— Безусловно.

Алеко довольно кивнул.

— Все подводное снаряжение, указанное в списке, уже на яхте, за исключением подводных скутеров.

— Сейчас в этой части Средиземного моря ими пользуются почти все клубы подводного плавания, — сказал я. — А в Афинах есть фирма, которая уже давно ими торгует. На обратной стороне списка я указал ее адрес. Думаю, с этим у вас проблем не будет.

— Если фирма в Афинах, их завтра же утром можно будет получить. Я попрошу, чтобы доставили по воздуху.

— В этом никаких сомнений, — по-дружески вставил я. — Деньги сделают все.

— И всегда.

На его губах заиграла легкая улыбка.

— Мне было ровно четырнадцать лет, когда дядя привез меня в Америку. В страну свободы, капитан Сэвидж. Звучит достаточно иронично. Я почти не говорил по-английски. Мы были настолько бедны, что не каждый день удавалось поесть, и никого это не волновало. Никто даже этого не замечал. Вы понимаете?

— И вы решили все это круто изменить?

— Разве мне это не удалось?

Мгновенно с него слетел бостонский налет, и он вновь превратился в грека. Он посмотрел на меня уже совсем другими глазами, потом широко раскинул руки, словно пытаясь объять весь мир или указывая на все, что ему теперь принадлежало. И эта шикарная яхта была одним из явных подтверждений его более чем благополучия.

Затем он вновь стал обычным человеком, каким бы он и остался, не улыбнись ему судьба. На его лице появилась улыбка нашкодившего ребенка.

— Естественно, я благодарен нефтяным месторождениям Техаса, где удалось заработать свой первый миллион.

— Америка, Америка, — произнес я и поднялся. — Хорошо, пора браться за работу. Завтра получаем недостающее оборудование и вечером приступаем к операции.

— Так быстро? — удивился Алеко.

— Нет смысла тянуть. Хочу с этим закончить как можно быстрее.

— У вас уже были подобные дела?

— Да. Детали операции обсудим с вами позже. А сейчас я хотел бы осмотреть подводное снаряжение, которое вы подготовили.

Я уже взялся было за ручку двери, когда он спросил:

— Еще один момент — Сара.

Меня охватило беспокойство, и я повернулся:

— А что Сара?

— Я был бы очень признателен, если бы вы теперь как можно меньше посвящали ее в свои дела.

— Не ей ли самой решать это?

Алеко некоторое время долго смотрел на меня, затем поднялся, зашел за барную стойку, извлек большой графин с бренди и поставил два стакана. Он был мрачен и преисполнен чувства собственного достоинства. Что бы он теперь ни делал, на мне это никак не отразится. Это уж точно.

Он пододвинул мне стакан и налил огромную порцию бренди.

— Я привык полагаться на реальные факты, капитан Сэвидж, потому что они многого стоят. Поэтому я и стал тем, кто есть. Я всегда оценивал обстановку такой, какой она была на самом деле, и никогда не питал иллюзий.

— Разумно, — сказал я. — Но, с другой стороны, как же тогда расценить ваш провал с Павло? Весьма странно для человека, который всегда трезво смотрит на жизнь, и что в результате этого вышло.

Алеко удивленно посмотрел на меня:

— Теперешнее правительство долго не продержится, и вы сами это прекрасно понимаете. Любой разумный человек это понимает. Прочитайте историю моей страны. Она бы явилась отличным пособием для новоявленных тиранов.

Какие прекрасные и пышные фразы, подумал я. Мне уже расхотелось продолжать с ним разговор на эту тему.

— А Сара? — спросил я. — Какое она имеет к этому отношение?

Он еще крепче стиснул в руке стакан, и, когда вновь заговорил, я почувствовал, как он напрягся.

— Жена была для меня всем в этой жизни. Из-за нее я так люблю Сару. Люблю ее нежно, как родную сестру.

Я чувствовал, как весомы для него были эти слова. Конечно, я мог ошибиться, но эти слова он произнес с явным эмоциональным надрывом.

— Хроническая лейкемия очень редкое заболевание в ее возрасте. Первые признаки проявились, когда она была с благотворительной миссией в Биафре.

— Я знаю, — сказал я и внезапно почувствовал нежелание услышать от него что-нибудь еще о Саре. Вновь услышать то, что я уже знал.

Но он, не обращая на меня внимания, продолжил. Голос его теперь зазвучал немного мягче.

— Вы ее воспринимаете так, как можно воспринять обычную, крепкую здоровьем девушку такого возраста. Но вы не видели Сару такой, какой видел ее я. Какой она была в прошлом году, в самом начале болезни. Она просто таяла на глазах.

— Но не умерла, — промолвил я и почувствовал, как у меня в горле застрял комок.

— Докторам с трудом удалось добиться у нее, как они говорят, ремиссии. Ей повезло больше других. В ее случае лекарства оказались эффективными. Анализы крови постепенно восстановились до более или менее нормального уровня. Теперь она попала в те пятнадцать процентов, которые по статистике живут еще пять лет.

Все, что он говорил, было правдой, и в этом я был абсолютно уверен.

Я вспомнил, как мне не хватало воздуха там, на дне Суэцкого канала, как я задыхался и чувствовал, будто чьи-то железные пальцы с чудовищной силой сдавливали мне горло. Сейчас я испытывал то же самое.

— И это все? — наконец выдавил я.

— Известны случаи, когда пациенты жили и десять лет. Конечно, все может случиться. Разрабатываются новые лекарства. Кто знает, что с ней будет? — Его голос зазвучал тверже, и, наклонившись ко мне ближе, он произнес: — Ей нужно то, что могу дать ей я, Сэвидж, разве вы не видите? Постоянное внимание и заботу. Все, что можно купить за деньги, у нее есть. Лучшие врачи, самые редкие лекарства. Все это я могу ей дать. А вы, Сэвидж? Что вы можете?

Его глаза стали злыми. От этого взгляда на меня повеяло могильным холодом. Сердце мое бешено заколотилось.

— Пошел к черту, — крикнул я ему, быстро повернулся и бросился в открытую дверь, как будто за мной гнались черти.

Войдя в свою каюту, я застал Сару сидящей в кресле за письменным столом и внимательно изучающей старый немецкий план реконструкции форта, от которого зависел успех всей операции. Она подняла голову и, увидев меня, улыбнулась:

— Киазим вернулся на "Сейтан". Он сказал, что сегодня к вечеру его катер будет полностью готов. Ты видел Димитри?

— Видел.

В моем голосе она уловила то, что я не силах был скрыть. На моих глазах выражение ее лица переменилось, скулы напряглись. Понять, что произошло, она могла чисто инстинктивно, а может быть, еще и потому, что слишком хорошо знала Алеко.

— Что он тебе сказал? — тихо спросила она и поднялась из-за стола. — Что он тебе такого наговорил?

— Что бы ни произошло, Сара Гамильтон, я тебя все равно люблю. Разве этого мало?

Она нахмурилась, как бы задумавшись над тем, что я сказал, а затем вдруг все поняла. Ее лицо озарила та радостная улыбка, на которую способна была только она одна. Продолжая улыбаться, Сара подошла ко мне ближе, схватила меня за волосы и принялась их трепать.

— Ты для меня — самое главное в жизни. Неужели ты об этом не знаешь?

Может, это прозвучит глупо, но в этот момент я был готов ради нее умереть. Я крепко ее обнял и тут понял, что жить ради нее гораздо лучше. Как странно устроена жизнь, подумал я. Она была такая жизнерадостная, что поверить в ее обреченность было просто невозможно.

Хотя традиционно все уважающие себя турки ловцы губок не пользовались каким-либо специальным подводным снаряжением, Киазим тем не менее имел вполне приличный опыт работы с аквалангом. Несмотря на это, мы с Сарой все же забрали его на моторке с "Сейтана", когда катер был окончательно готов к плаванию.

Я показал Киазиму кое-что из подводного снаряжения, предоставленного нам Алеко, и кратко напомнил Большому Турку технические особенности этого оборудования. Возможно, это было лишним, потому что Киазим, подобно тем великим пилотам на заре воздухоплавания, которые могли летать на самолетах, не оборудованных даже сиденьями, мог работать под водой, полагаясь только на свой природный инстинкт. На морском дне он чувствовал себя как рыба.

Киазим был самым располагающим к себе человеком из всех тех, с кем мне доводилось общаться. На обратном пути в гавань он смешил Сару, рассказывая ей одну историю за другой, включая и свои любовные приключения с немецкой "хозяйкой" на пляже позапрошлой ночью.

— Киазим Дивальни. Вы самый большой проказник в масштабах Вселенной, — смеясь, сказала ему Сара.

Тот изобразил на своем лице смущение.

— Но я предоставляю женщинам такое прекрасное обслуживание, дорогая леди.

Дорогая леди. Так он ее все время называл, его голос и манеры, когда Сара была рядом, изменялись до неузнаваемости. Я думаю, с одной стороны, он чувствовал каким-то образом, что перед ним женщина, совсем не похожая на других, а с другой, возможно, в нем говорил природный инстинкт настоящего мужчины. Одно было совершенно ясно: ни один мужчина в мире не смог бы ее обидеть, будь Киазим рядом.

— Операцию можно разбить на четыре основные части, — начал я и повернулся к карте, приколотой к доске, висевшей за моей спиной.

Мы находились в главном салоне яхты "Жар-птица". Среди присутствующих были Сара, Алеко, Киазим, капитан Мелос и двое парней с суровыми лицами, которые, казалось, никогда не отходили от Мелоса. Они оказались кузенами, а не родными братьями, как показалось мне вначале. Одного из них звали Христу, а второго — Капелари.

— Этап первый, — продолжил я, — заключается в высадке на остров. Мы погружаемся под воду с "Сейтана", который будет стоять на якоре в полумиле к югу от мыса Херос там, где над берегом возвышаются внешние стены форта.

— Плыть придется долго, — вставил Мелос.

Первая же его реплика заставила меня засомневаться в его статусе на яхте. Он, похоже, был не тем, за кого себя выдавал. Прервать мой доклад и вставить подобное замечание мог только один из руководителей тайной организации. Мелос сам понял, что допустил оплошность. Об этом я догадался по выражению его черных глаз.

— Аквамобиль развивает скорость более трех узлов в час, — обратился я к нему. — И чтобы добраться до мыса, нам потребуется не более десяти минут. Что касается подводных мин, то, если карта минного поля верна, они расставлены на достаточно большом расстоянии, и, соблюдая осторожность, между ними можно проплыть. Но только соблюдая крайнюю осторожность.

Киазим оскалил зубы:

— Я тебя обожаю, мой дорогой друг.

— А разве сам берег не заминирован? — спросил Алеко.

Я кивнул:

— Но это нас не должно волновать. Если взглянуть на официальный план форта и тюремной зоны, который был сделан в прошлом году, и сравнить его с планировкой перестройки форта, выполненной немцами в сорок втором году, можно увидеть одно очень важное для нас различие. На греческих чертежах указана современная система канализации, какая она есть. А немцы со свойственной им пунктуальностью нанесли на свой план еще и туннель, уходящий под воду. Турки его проложили семьсот лет назад и пользовались им для вылазок непосредственно из форта.

Алеко поднялся с места и подошел поближе к плану.

— Смотри, — сказал он, обращаясь к Мелосу. — Он прав.

Мелос взглянул через плечо Алеко на немецкий план.

— Значит, этот туннель тянется сюда, в маленький заливчик у самого подножия-мыса Херос, и выход из него, судя по этому чертежу, находится под водой.

— Точно, поэтому мин, разбросанных по берегу, нам опасаться не следует.

— Вам не приходило в голову, что вы можете заблуждаться? — сказал он.

— Возможно, система туннелей, проложенная турками, не указана на последнем плане, потому что она просто разрушена.

— Я так не думаю. Уверен, что немецкие чертежи точны и вполне надежны. Согласно им ширина основных туннелей порядка пяти-шести футов. Такие проходы завалить очень трудно.

— Но вы не можете быть вполне уверенным, — продолжал настаивать Мелос.

— В этой жизни, капитан Мелос, каждый из нас ежедневно пытается воспользоваться своим шансом, — ответил я. — Если не получится, вернемся обратно. На любом этапе операции, если мы обнаружим, что план срывается, поворачиваем назад.

— Без Павло?

— Естественно.

— Я вижу, в британском диверсионном отряде вас не научили творить чудеса.

— Ну почему? Иногда у меня получалось и это, — возразил я, и он заткнулся.

— А как с этапом два? — нетерпеливо спросил Алеко.

— Согласно плану в саду той части форта, где находится тюремный госпиталь, есть дренаж для дождевых стоков. Сверху он прикрыт металлической решеткой, с которой нам придется повозиться. До этого, а может быть и раньше, исходя из ситуации, сменим одежду. Как только мы вылезаем на поверхность, я становлюсь тюремным охранником, а Киазим заключенным. Так мы планируем попасть в сам госпиталь.

— Другими словами, один из вас маскируется под охранника, а другой под заключенного?

— Совершенно точно.

— А как вы доберетесь до Павло? — опять встрял Мелос.

— Его содержат под усиленной охраной в палате в дальнем конце коридора, — сказал я. — По сведениям, поступившим оттуда, на данный момент Павло может немного ходить, и это минимум того, что нам нужно. Выбравшись из помещения госпиталя в сад, мы возвращаемся обратно через дренажный туннель.

— Вы полагаете, что он будет в состоянии все это вынести? — спросил Алеко.

— Ему придется вынести гораздо больше, так как добираться до "Сейтана" придется точно так же. Под водой.

В салоне воцарилась гробовая тишина. Удивительно, но первым нарушил молчание Мелос:

— На аквамобиле даже при двойной на него нагрузке у вас на это уйдет не более пятнадцати минут, тогда от Павло не потребуется никаких физических усилий, а если и потребуется, то незначительных.

— А что после этого? — задала вопрос Сара.

— После чего? — нахмурившись, спросил ее Мелос.

— Когда обнаружится исчезновение Павло, они начнут обыскивать весь остров. Узнают, что "Сейтан" находился неподалеку, и обязательно проверят катер. Тем более если выяснится, что "Сейтан" покинул эту зону ночью.

Она нашла слабое звено нашей операции, и я прекрасно это понимал.

— "Сейтан" — катер, хорошо известный в этом районе и турецким ловцам губок, и всем остальным. Причиной возвращения на Кирос может служить какая-нибудь техническая неполадка. Вышедший из строя компрессор, протечка обшивки. Если все будет идти по плану, мы рассчитываем прибыть на Кирос к четырем часам утра. В любом случае отсутствие в госпитале Павло не обнаружат до шести часов утра. В это время в тюрьме подъем. Они, скорее всего, свяжутся с полицейским участком на Киросе и попросят допросить Киазима.

— Значит, этим займется сержант Лукас, — сказал Алеко и, посмотрев на Мелоса, широко улыбнулся.

— Об этом не стоит беспокоиться, — быстро вставил Мелос. — Отлично придумано. Очень рискованно, но не безнадежно. Кто знает, капитан Сэвидж, может быть, этот план вам и удастся.

Действительно, кто знает?

— Еще один момент, — сказал я. — Нам на "Сейтане" потребуется еще один человек, на случай если вдруг один из военных катеров вздумает заняться проверкой. Не следует забывать, что их команда состоит из трех человек. — Я повернулся к Мелосу: — Как насчет вас? По мне, так вы вылитый турок.

Киазим согнулся от смеха, схватившись руками за живот. Мелос посмотрел на него так, как богач рассматривает комок грязи, прилипший к его ботинку.

— Капитан Мелос будет рад оказать любую посильную помощь, — ответил Алеко.

Он что, снова здесь самый главный, подумал я. Многое мне тут не нравилось. Что-то за всем этим скрывалось. Какие-то странные отношения были между этими людьми.

Спустя некоторое время я уже лежал в темной каюте, испытывая тревогу, и лихорадочно курил сигарету. Вдруг скрипнула дверь, и в каюту проскользнула Сара. Она плотно закрыла за собой дверь. Послышался какой-то шорох, и я почувствовал, как ее обнаженное, дрожащее от холода тело прижалось ко мне.

— Сэвидж, согрей меня, — скомандовала она.

— Как только докурю, — ответил я и обнял ее одной рукой. — Что ты можешь рассказать про Мелоса?

— Немного. Совершенно незнакомый мне человек, как, впрочем, и остальные. Я имею в виду весь экипаж яхты. До этого круиза Димитри продержал в течение года "Жар-птицу" на ремонте. Как он сказал, нужно было потрудиться, чтобы с ней у нас не возникло проблем. А почему ты о нем спрашиваешь?

— Мне кажется, что Мелос многое о себе скрывает. Только и всего.

— Он грек, как и все остальные члены экипажа. Не так ли? А что ты еще ожидал услышать?

Я положил окурок сигареты в пепельницу, стоявшую рядом с кроватью, и Сара тут же забралась на меня. Уткнув лицо в ямку на моей шее, она крепко прижалась ко мне грудью.

— Нет, не двигайся, — почти шепотом попросила она. — Позволь мне немного вот так полежать на тебе. Только обними меня.

Вдруг она всхлипнула, и ее затрясло от рыданий. Такое с ней за все время нашего знакомства случилось впервые. Ее слова, произнесенные с таким отчаянием в голосе, ранили меня в самое сердце.

— Что будет, если я тебя потеряю? Что тогда будет?

Я не смог ничего придумать, чтобы как-то ее утешить. Думаю, в этот момент ее ничто бы не успокоило. За окном начинал накрапывать дождь. Я долго еще держал Сару в своих объятиях.

Наступило унылое, хмурое утро. По морю бежали холодные серые волны. Дул восточный ветер. Совсем как в ноябре в проливе Ла-Манш. В старой части гавани возникло некоторое оживление, главным образом среди маленьких суденышек, которые еще не привыкли к таким капризам погоды в этой части Эгейского моря.

При таких метеоусловиях ни один гидросамолет не сядет на воду, подумал я. А жаль. Ведь аквамобили нам были очень нужны. Но все, к счастью, обошлось. Фирма, поставляющая подводное снаряжение, имела свой филиал на острове Родос, откуда ночью на моторной лодке и должна была быть доставлена для нас пара аквамобилей. Ничего невозможного для Алеко с его магическим именем не существовало.

Плохая погода и та суета, которая царила в это время в гавани, играли нам на руку. Занятые своими делами люди вокруг не обращали на нас никакого внимания.

С наступлением сумерек Мелос перебрался на "Сейтан" и с тех пор находился там. Еще прошлой ночью Киазим с сыновьями перегрузили на свой борт подводное снаряжение и все дополнительное оборудование, включая герметические контейнеры с одеждой, которые нам предстояло взять с собой.

В начале одиннадцатого прибыла моторная лодка с Родоса с двумя аквамобилями. Мы с Киазимом получили этот груз на северном пирсе, уложили на ручную тележку нераспакованным и, чтобы скрыть от посторонних глаз, укрыли ящики рыболовной сетью.

Свернув на старый пирс, я увидел Моргана, сидящего на грузовой лебедке с накинутым на плечи черным дождевиком. У него был жалкий вид затравленного зверька. Было видно, что он уже порядком нализался. Увидев меня, Морган быстро поднялся с места, и на его лице появилась встревоженная улыбка.

— Черт возьми, Джек. Я уже начал беспокоиться. Что происходит?

Я сказал Киазиму, чтобы тот с тележкой ехал дальше, а сам, прячась от дождя, придвинулся с Морганом ближе к стене.

— Слушай, Морг, — сказал я. — Я сегодня очень занят. Помогаю Киазиму.

— С затонувшим кораблем? — Глаза его засияли. — Может, я смогу помочь? Еще один подводник никогда не помешает, Джек.

Таким старым и по-детски трогательным он еще никогда не был. Я положил ему руку на плечо.

— Не сегодня, Морг. В другой раз, — сказал я и вытащил из бумажника стодолларовую купюру, мельче у меня не было. — Вот, возьми и ступай к Янни Китросу. Он тебе ее разменяет по выгодному для тебя курсу. Хватит, чтобы переждать эту мерзкую погоду у него в таверне. Увидимся завтра утром.

Он хотел возразить, но от страшной жажды сухой комок застрял у него в горле. Я сразу это понял по выражению его глаз. Он взял деньги и нервно улыбнулся:

— Хорошо, Джек, как скажешь. Увидимся утром.

Я похлопал его по плечу, и он заковылял в сторону таверны Китроса. Подняв глаза, я увидел сержанта Лукаса, перегнувшегося через каменную стену с дымящейся во рту сигаретой. С его плеч свисала старая военная плащ-палатка, выражение лица было как всегда мрачным, словно на похоронах.

— Отвратительная погода, мистер Сэвидж. Совсем как в Англии. Не так ли?

— В Ирландии, — поправил я. — Вы забыли.

— Ах да, — энергично закивал он. — Мы все же не привыкли к таким дождям. Там, севернее, где-нибудь в Македонии например, это нормальное явление. В заливе Термаи, должно быть, сыро. Там на острове Пелос я как-то провел отпуск. Пустая трата денег. С таким же успехом можно было остаться и дома.

Я так и замер, ожидая, что же он скажет дальше. Лукас тяжело вздохнул, и его лицо стало еще мрачнее.

— Вы никогда не замечали, мистер Сэвидж, что все не так, как мы это себе представляем? На поверхности одно, а копнешь чуть глубже, и уже другое. — Он бросил окурок через стену и посмотрел на небо. — Похоже, что дождь кончится не скоро. Будьте осторожны, друг мой. В такую погоду в Центральном проливе очень опасно.

Он тронулся с места, а я долго смотрел ему вслед и думал, что бы все это значило. Может быть, предупреждение? Возможно. Но я чувствовал, что за его словами скрывалось что-то для меня еще более серьезное. А его ссылки на Македонию и остров Пелос? Мне было над чем призадуматься.

К пирсу подкатила моторная лодка. Первым из нее вышел Алеко и помог Саре выбраться на берег. Она взяла его под руку, и они вместе направились в мою сторону.

Подойдя ко мне ближе, он спросил:

— Все в порядке?

Я кивнул в сторону Лукаса, шедшего по самому краю берега:

— Не нравится мне он. Похоже, он что-то знает.

— Лукас? — самодовольно улыбнулся Алеко. — Ему это полагается по должности.

То, что он подкупил Лукаса в случае с моим катером, я уже воспринимал как очевидное, но здесь было нечто большее, гораздо большее.

— Это ваш человек? — спросил я.

— Всегда следует быть осмотрительным, капитан Сэвидж. В каждом отдельном случае. Это залог успеха, уверяю вас. — Затем он поднял руку и быстро произнес: — Я не должен вас выдавать своим присутствием. Как и договорились, буду ждать вас перед наступлением сумерек. Не теряю надежды, что наша встреча состоится.

Я едва не удержался, чтобы отдать ему честь и не крикнуть "спасибо, сэр". Он бросил взгляд на Сару и зашагал обратно к моторной лодке, оставив нас наедине.

Она была одета в куртку из непромокаемой ткани. Вид у нее был очень усталый. Под глубоко ввалившимися глазами, сияющими лихорадочным блеском, темнели круги.

— Вот и все, — задумчиво произнесла Сара. — Наступает долгая разлука.

— Нет. Короткое расставание, — поправил я. — Вернусь не позже четырех утра. Клянусь жизнью.

— Для этого она слишком ценная вещь, — зло промолвила она.

Мы подошли к "Сейтану". Нераспакованные коробки уже лежали на его борту. Яасси стоял в рубке у штурвала в ожидании команды от отца, который вместе с Абу на палубе готовился отдать швартовы.

— Джек, готов? — крикнул он.

Я махнул ему рукой и вновь повернулся к Саре:

— Опять жалеешь о случившемся?

— Нет. Просто как-то все и хорошо, и в то же время плохо, — ответила она. — Вдруг оказалось, что это дурной сон.

Я не поцеловал ее, а только крепко взял за Подбородок и решительным голосом сказал:

— В четыре часа утра. Живым или мертвым, Сара Гамильтон, я выйду из этого моря, но я вернусь сюда обязательно. Ты в этом сама убедишься.

Как только я вступил на борт "Сейтана", Киазим и Абу отвязали канаты, и мы направились к выходу из залива. Все это время я стоял у края борта катера и не моргая смотрел на берег.

Сзади подошел Киазим:

— В ней есть что-то особенное, Джек, что отличает ее от других женщин, а меня печалит. Ты это заметил в ней?

— Она обречена на скорую смерть, старина, — ответил я. — Она живет взаймы. Вот так-то.

Опять какая-то глупая, пустая фраза.

Я не видел лица Киазима, но почувствовал, что он затаил дыхание, а затем повернулся и отошел. А я все смотрел на берег и не видел ничего, кроме Сары, стоящей на пирсе и глядящей нам вслед.

Уже двадцать минут она стояла неподвижно на том месте, где мы расстались, и постепенно превращалась в бледно-желтую точку на фоне темнеющих скал, а затем и совсем исчезла в серых каплях дождя.

Глава 15 Ночная вылазка

Через три часа мы подплыли к бую, установленному Киазимом для обозначения местонахождения немецкого корабля, и бросили якорь. Было начало третьего. Чтобы нас случайно не заметили, мы с Мелосом не выходили на палубу. Через час рядом с нами на большой скорости пронесся военный патрульный катер. Не сбавляя скорости, он описал круг по воде. Молодой капитан, убедившись, что перед ними "Сейтан", приветливо помахал рукой. Вскоре катер исчез за горизонтом.

Киазим спустился вниз и, просунув голову в дверь кубрика, поинтересовался:

— Все в порядке?

— Они еще вернутся? — настороженно спросил Мелос.

— Скорее всего, нет. Они увидели, кто здесь находится. Им известно, что у меня лицензия. Зачем им снова сюда возвращаться?

Он выдвинул ящик стола и извлек из него колоду игральных карт.

— Может, поиграем немного в покер. А?

— Это лучше, чем совсем ничего не делать, — сказал Мелос и, присев за узкий столик, с отвращением посмотрел на Киазима: — Что за свинарник здесь. Хотя что еще можно было ожидать?

На этот выпад Киазим отреагировал как и следовало:

— А за это ты, греческая свинья, заплатишь. Все до последнего драхма. Спустишь все, рубашку, штаны. Ты у меня голым отсюда выйдешь.

Мелос вынул бумажник, вытащил из него пачку денежных банкнотов и хлопнул ею об стол.

— Заткни свою пасть, ты, животное.

Грек и турок. Семь столетий взаимной вражды, и ничего в этих отношениях так и не изменилось. Я тяжело вздохнул и занял место за столиком. У нас еще было очень много времени.

Ближе к вечеру стих ветер, прекратился дождь и спокойнее стало море. На погоду было грех жаловаться. Киазим при каждой раздаче карт все больше и больше обыгрывал Мелоса, и я ничего не мог с ним поделать. Удивительно, что они еще не подрались, так как Мелос уже проиграл огромную сумму денег и начал нервничать.

В начале шестого я решил прервать игру, объяснив, что пора готовиться к операции. Надо было распаковать аквамобили и проверить остальное снаряжение. Научиться, как пользоваться снаряжением, не представляло труда, и через пару минут Киазим уже прекрасно в нем разбирался.

К девяти часам небо стало совсем темным, звезды зависли где-то далеко у самого горизонта. Очертания поблекшей луны были размыты в легкой дымке.

Когда мы с Киазимом, облачившись в черные неопреновые гидрокостюмы, словно тени поднялись наверх, на палубе все уже было готово для погружения. Яасси и Абу помогли нам надеть акваланги. Быстро завершив окончательную проверку снаряжения, мы с Киазимом подошли к краю палубы.

В последние минуты перед погружением я не испытывал ни малейшего волнения. Я уже просто ни о чем не думал. В воду были сброшены водонепроницаемые контейнеры с одеждой, по одному для каждого из нас. Последними спустили аквамобили.

Я поставил на своих часах контрольное время, отрегулировал подачу кислорода и подал Киазиму знак. Оказавшись рядом с аквамобилем, я включил его и ушел вместе с ним под воду. На глубине десяти футов, на которой нам предстояло плыть, от лунного света была удивительно хорошая видимость. На аквамобиле имелись глубиномер, компас и спидометр, который к тому же фиксировал в километрах пройденный нами путь. Меня постоянно мучила мысль о самом главном: если нам удастся найти подводный вход в туннель, будет ли он соответствовать той схеме, на которую возлагалось столько надежд. Но нам предстояло прежде пробраться сквозь минное поле, а здесь нельзя было допустить ни малейшей оплошности.

Я посмотрел на спидометр. Мы проплыли уже четверть мили, треть всего пути. Замедлив ход, я подождал, когда Киазим подплывет ко мне поближе, подал ему условный знак и, включив скутер на полную мощность, стал погружаться глубже. Достигнув обусловленной глубины в пятьдесят футов, я остановился убедиться, что Киазим следует за мной. Вторая часть путешествия под водой была намного опаснее. Хотя я делал три узла в час, ощущение было такое, будто на ужасающей скорости несусь сквозь толстую стену серого тумана, за которой меня поджидает смерть.

Я посмотрел на спидометр, чтобы узнать, сколько мы проплыли, и тут мои часы дали контрольный сигнал. Это означало, что мы достигли минного поля. Я замедлил ход и подал знак Киазиму.

Теперь мы поплыли с ним рядом. Вдруг луч фонаря высветил в воде несколько располагавшихся в один ряд тросов. Там наверху, у самой поверхности воды, к концу каждого троса была прикреплена плавучая мина. Хотя мы находились от них достаточно далеко, зрелище было далеко не из приятных.

Согласно карте минное поле было шириной пятьдесят ярдов и тянулось от одного мыса залива до другого. Я, а вслед за мной Киазим медленно двинулись вперед. По правде говоря, страха я не испытывал. Мины располагались на достаточно большом расстоянии друг от друга, и не зацепить за их тросы большого труда нам не составило. Я даже не успел заметить, как мы выбрались из опасной зоны.

Теперь мы оказались в самом заливе. Это я понял по тому, как постепенно начало подниматься морское дно, а кроме того, было видно, как над нашими головами пенилась вода от волн, накатывавшихся на прибрежные скалы. Если я все правильно рассчитал, то с курса сбиться мы не должны. Однако дно все продолжало подниматься. Лунный свет, достигавший морского дна, освещал удивительный подводный пейзаж из хаотично разбросанных повсюду камней и бледных зарослей морских водорослей.

Я не находил того, что искал, и уже решил, что ошибся в расчетах, как вдруг в скальной породе на глубине около десяти фатомов заметил грот. Все было в полном соответствии с немецкой схемой. Из этого грота туннель должен был вести в древний форт, расположенный в самом центре острова.

Стены грота черно-зеленого цвета были сплошь покрыты обитателями подводного мира. Отличное место для сточных вод. Едва успев подумать об этом, я оказался на поверхности, стоя на четвереньках в зловонной жиже.

Мы всплыли точно там, где и предполагали. В этом не было никаких сомнений. Потрескавшиеся стены и потолок грота были выложены огромными камнями квадратной формы. Стояла мертвая тишина, и только откуда-то издалека из темноты доносились звуки капающей воды.

Вонь была ужасающей, но с этим пришлось смириться. В паре ярдов от себя мы обнаружили небольшую площадку. Сложив на нее снаряжение, мы открыли контейнеры. В контейнере Киазима был еще один подводный костюм и акваланг с кислородным баллоном для Павло. Все это мы аккуратно разложили, чтобы на обратном пути не терять времени.

Киазим усмехнулся:

— Ты действительно веришь в себя, Джек, и рассчитываешь вернуться тем же путем?

— Это называется позитивно мыслить, — сказал я ему. — В таком деле одна мысль о возможной неудаче может привести к гибели.

В другом контейнере находилась одежда, тщательно уложенная в небольшие рюкзаки. Там также были два фонарика, брезентовый мешок с небольшим набором инструментов, которыми, я надеялся, не придется воспользоваться, автомат для меня и 38-го калибра пистолет для Киазима. Я даже не забыл прихватить половину бутылки бренди.

Сделав большой глоток, я протянул бутылку Киазиму. Он, перед тем как выпить, произнес тост:

— За легкую смерть, Джек.

— Это не для меня, старина. Даже легкой смерти я не могу себе позволить.

И не смог бы. С этой мыслью я подхватил с пола рюкзак с автоматом и двинулся в глубь туннеля, утопая по колено в зловонной жиже.

Не могу припомнить, чтобы мне было когда-нибудь так противно. Отвратительный запах, казалось, проникал сквозь одежду, кожу тела. Я остановился и отхлебнул еще бренди.

Над поверхностью воды в туннеле, который начал круто подниматься вверх, клубился легкий туман. Идти было не тяжело, к тому же, на мое счастье, ход теперь стал шире и выше.

Вскоре мне показалось, что жуткий запах начал понемногу ослабевать. Скорее всего, оттого, что мы все дальше уходили вверх от того зловонного места. Стало холоднее, и в воздухе начал ощущаться запах сырой земли. Это уже было не так противно, и я, по крайней мере, смог снова дышать полной грудью.

Я аккуратно отмечал наш путь по схеме, которую держал в одной руке. В другой у меня был фонарик. Нам нужно было попасть в третий отсек, располагавшийся по левую от нас сторону. Его мы достигли через десять минут. Он был не более четырех футов высоты, но зато сухой.

— Теперь я пойду первым, Джек, — прошептал Киазим. — Ты будешь говорить мне, куда идти. Так ты сконцентрируешь свое внимание на схеме. А то один неверный поворот в этом лабиринте, и мы заблудимся.

Точнее охарактеризовать ситуацию, в которую мы попали, было невозможно. Я сказал Киазиму, что нам нужен четвертый проход справа, и он пошел дальше, отсчитывая вслух попадавшиеся на нашем пути повороты. Я каждый раз сверял наш путь со схемой.

Пока мы передвигались вперед от одного поворота к другому, я потерял счет времени. Казалось, что мы уже находимся здесь неимоверно долго.

Самым трудным оказался завершающий участок пути. Туннель в этом месте был всего около трех футов в диаметре и выходил на поверхность под большим углом. Каменная кладка по периметру была гладкой и скользкой, что сильно затрудняло наше продвижение. Киазим, стиснутый в узком проходе, прилагая огромные усилия, постепенно продвигался все выше и выше. Спустя некоторое время он, понизив голос, сообщил, что чувствует запах свежего воздуха, и попросил меня выключить фонарь.

От его слов на душе стало легче, и я с удвоенной энергией двинулся за Киазимом. Несколько секунд спустя Киазим, протянув в мою сторону руку, прижал меня к выступу в каменной кладке хода. Я ощутил сильный запах влажной травы и, протянув вперед руку, коснулся прутьев решетки.

— Решетка люка для дождевых стоков, как ты и говорил, — сказал он. — Из тебя вышел бы отличный штурман, Джек.

— Благодари не меня, а немецкого инженера, составившего эту схему, — ответил я. — Ее можно поднять?

— Она наполовину ушла в землю, но я сейчас попробую.

Уперевшись ногами в каменную стену, Киазим надавил спиной на решетку. Но она не поддалась. Я протиснул руку между Киазимом и стеной и поводил по толстым прутьям решетки. Теперь я понял, в чем была загвоздка.

— Она на висячем замке, — прошептал я. — После немцев, скорее всего, его так и не открывали.

Однако это нас не обескуражило, так как в сумке с инструментами, которую мы предусмотрительно прихватили с собой, была пара мощных ножниц фирмы "Золингер" для резки арматуры. Поначалу в темноте лязгнул металлический замок. Затем я услышал, как, собрав все силы и сжав ножницы, крякнул Киазим. Раздался щелчок, и замок был срезан.

Киазим снова уперся спиной в решетку и вновь надавил на нее своим могучим телом. На этот раз решетка, ушедшая со временем краями в землю, медленно повернулась на проржавевших петлях, издав при этом отвратительный звук.

Киазим вылез первым. Я последовал за ним на четвереньках и вскоре оказался в мокрой траве под кустом какого-то растения рядом со старой каменной стеной.

Как и предполагалось, мы оказались в саду за внутренними стенами в юго-западной части форта в тридцати — сорока ярдах от бокового входа в тюремный госпиталь. Все в точности соответствовало тому плану, которым снабдил нас Алеко. Все, за исключением фонаря, висевшего над дверью госпиталя.

Стояла чудесная ночь. После тех зловонных запахов, которыми мы надышались в канализационной системе, воздух показался мне особенно чистым и свежим, благоухающим ароматами растущих по всему саду цветов. От нас исходил такой смердящий запах, что мы были противны сами себе. Окружавшая нас первозданная чистота еще больше усиливала это чувство.

Киазим первым услышал звуки падающей воды, кинулся в ту сторону и наткнулся на фонтан с плавающими в нем рыбками. Забравшись в фонтан, мы принялись смывать с наших гидрокостюмов зловонную грязь. Однако полностью отмыться мы так и не смогли. Время бежало быстро. Было уже около половины одиннадцатого, а нам надо было еще многое успеть сделать.

Распаковав захваченную с собой одежду, мы надели ее поверх неопреновых костюмов. Киазим облачился в линялый типа пижамы костюм в широкую вертикальную полоску с номером заключенного на правом нагрудном кармане. На мне теперь была военная форма цвета хаки, на голове берет из той же ткани, на поясе кожаный ремень. В таком наряде, да еще с автоматом, которыми обычно были вооружены часовые, я бы мог пройти любую проверку.

Последнее, что я сделал, это забинтовал Киазиму голову и наложил повязку на левый глаз, придав ему неотразимый вид пациента тюремного госпиталя.

— Теперь пошли, — промолвил он. — Идем напрямик. Все время только напрямик.

У входной двери, как я и ожидал, часовых не было. Пока вся информация, которую дал мне Алеко, подтверждалась. Войдя в дверь, мы оказались перед служебной лестницей. Я настолько хорошо изучил план госпиталя, что у меня возникло ощущение, будто я здесь уже бывал.

Мы прошли в дверь в конце коридора первого этажа и, пройдя первый лестничный пролет, услышали, как выше над нами с шумом распахнулась дверь и кто-то начал быстро спускаться вниз по лестнице. Им оказался молодой мужчина, одетый в белый халат. Кто он, медбрат или врач, определить было невозможно. Самое главное, он очень спешил. Поравнявшись с нами, молодой человек что-то буркнул, явно извиняясь, и поспешил дальше.

Киазим обернулся ко мне. Сияя незабинтованным глазом и радостно улыбаясь, он сказал:

— Видишь, никаких проблем. Совсем никаких.

Он был очень доволен собой и, поднимаясь дальше по лестнице, начал легонько насвистывать.

Палата Павло находилась на третьем этаже в самом конце коридора. Поднявшись на этаж, мы остановились, глянули сквозь застекленную дверь и только потом вошли в коридор. Как я и ожидал, там было пустынно. По сведениям, переданным мне, охрана Павло находилась вместе с ним в палате.

Последняя смена часовых была в десять часов, следующая должна была произойти в шесть утра. Еще долго в форте не обнаружат исчезновения Павло, подумал я.

Всю операцию мы разработали исходя из отпущенного нам времени. Ничего сложного. Все будет сделано просто, быстро и красиво. Я постучал в дверь палаты, а Киазим, выхватив левой рукой нож, прижался к стене. Было слышно, как внутри двинули стулом, затем раздались шаги, и через мгновение створка зарешеченного смотрового окошка в двери открылась. В тот же момент я изобразил зевок и прикрыл ладонью рот. Окошко закрылось, послышался скрежет болта, и дверь распахнулась. На пороге появился молодой охранник в гимнастерке с расстегнутым воротом и без ремня.

— Что все это значит? — властно спросил он.

Через секунду он уже пятился назад в палату с приставленным к его горлу ножом Киазима. Я захлопнул за собой дверь и приготовился связать руки охраннику куском веревки, который держал наготове. Киазим убрал нож, но в этот момент парень уже открыл рот, чтобы позвать на помощь. Но турок опередил и нанес ему сильный удар в живот. Тот тяжело рухнул на пол.

Киазим взял протянутую мною веревку, присел на одно колено и, заломив руки охраннику за спину, связал их.

Андреас Павло выглядел намного моложе, чем на фотографии. Он полусидел на узкой больничной койке с подоткнутой под спину подушкой. Рука от локтя до запястья была в гипсе. У него был ужасно болезненный вид. Лицо бледное и измученное. Как у типичного туберкулезника. Было заметно, что сцена, разыгравшаяся у него на глазах, привела его в сильное возбуждение.

— Не надо волноваться, — попытался успокоить я. — Мы твои друзья. Мы заберем тебя отсюда.

— Кто вас послал? — решительно спросил он.

— Человек по имени Димитри Алеко.

— Судовладелец Алеко! Миллионер? — Он, казалось, был сбит с толку. — Я в это не верю. С какой стати он вдруг стал заботиться обо мне?

— Очевидно, он поддерживает вашу тайную организацию сумасшедших. Знаешь, свобода для Греции и всякая прочая белиберда.

Павло уставился на меня сердитым взглядом:

— Слушайте, не пойму, чего вы добиваетесь.

— Все прекрасно поймешь, когда тобой займется тайная полиция. Они тебя будут резать на куски или пытать током, пока не скажешь им то, что они захотят услышать.

— А что они захотят от меня услышать?

— Точное место, где рухнул самолет, на котором вы вылетели с Крита. Им нужен список людей, лежащий в атташе-кейсе, прикрепленном цепочкой к руке Апостолидиса.

Мои слова повергли Павло в отчаяние.

— Послушайте, я не знаю, кто вы такие, но я в ужасном состоянии. У меня плохо с легкими. Во время катастрофы я получил проникающее ранение. Если тайная полиция начнет меня пытать, я долго не протяну.

— Мы можем тебя спасти, — сказал я. — Но для тебя это будет нелегким делом. Ты хочешь попытаться?

Он с готовностью закивал:

— Это лучше, чем пытки в полиции.

Повернувшись к Киазиму, я сказал:

— Надень на него ботинки охранника и шинель. Ему, наверное, снаружи будет холодно.

Павло свесил ноги с койки, Киазим зашнуровал ему ботинки. Обувь была на размер больше, но с ног Павло не сваливалась. Он встал на пол, надел тяжелую военную шинель, и тут я понял, что с ним теперь придется туго. Его закачало, а когда он двинулся с места, стало ясно, что каждый его шаг может оказаться последним.

Парень был болен. Да, болен, и очень серьезно. При других обстоятельствах я бы никогда не решился забрать его из больничной палаты до тех пор, пока ему не стало хотя бы чуть лучше. Но у него оставался единственный шанс выжить.

— Ты твердо решил идти с нами? — спросил я Павло.

Тот неистово закивал:

— Да, теперь, пока мне еще очень страшно. Вытащите меня из этого места. Лучше мне умереть, чем попасть в лапы тайной полиции. В прошлом году они растерзали моего брата.

Он вышел из палаты, повиснув на плече Киазима. Захлопнув за собой дверь, я выскочил вслед за ними. Обогнав их обоих, я пошел по коридору первым. Как только я открыл дверь, ведущую на лестницу, то сразу увидел поднимающегося по ней другого охранника.

Все последующие события развивались с неимоверной скоростью. Тот в нерешительности замедлил шаг и, удивленно взглянув сначала на меня, а потом на Киазима, поддерживающего одетого в военную шинель Павло, сразу все понял.

Рука охранника потянулась к кобуре с пистолетом, но вытащить его он так и не успел. Я с силой ударил его ногой в подбородок. Охранник полетел вниз и упал ничком на лестничную площадку. Киазим кинулся вслед за ним и, подбежав к нему, присел на корточки. Подняв на меня глаза, Киазим тихо произнес:

— У него сломана шея. Лучше его оттащить куда-нибудь с глаз долой.

Рядом с лестничной площадкой была небольшая кладовка, где хранились веники и швабры для уборки госпиталя. Киазим затащил в нее тело охранника, запер дверь и положил ключ к себе в карман.

Мы с Киазимом, подхватив с обеих сторон Павло, ринулись вниз по лестнице. В этот момент я ожидал, что вот-вот все в госпитале придет в движение, но кругом было тихо, и мы, благополучно спустившись вниз, кинулись в спасительную темноту сада. Я первым спустился в дренажный люк, затем Павло, последним Киазим, который затворил за собой решетчатую крышку люка. Мы некоторое время просидели на корточках в люке, пока я не нашел свой фонарик.

— Джек, твоя задача найти обратный ход, а я позабочусь о нашем друге, — сказал Киазим.

Я кивнул и посмотрел на Павло:

— Теперь нам все время придется идти под уклон, и это займет полчаса. Не больше.

С белеющим во мраке лицом Павло был похож на призрак, но тем не менее настроен он был решительно.

— Только бы мне выбраться отсюда. С этого острова. Единственное, что я хочу.

Он был, безусловно, прав. Это нам еще предстояло сделать, и не было никакого смысла задерживаться и продолжать разговор. Я вытащил из нагрудного кармана немецкую схему дренажной системы и, окинув ее беглым взглядом, пошел вперед по наклонному проходу.

Без недюжинной силы Киазима мы оказались бы беспомощными, поскольку к моменту, когда мы достигли самого нижнего яруса системы туннелей, турок уже фактически нес Павло на спине.

По усиливающемуся зловонному запаху, доносившемуся снизу, я понял, что мы приближаемся к гроту. В воздухе уже начинало пахнуть соленым морем, и я ощутил такое сильное желание в него окунуться, которое давно уже не испытывал. Вероятнее всего, мне просто страшно хотелось как можно быстрее выбраться из этого проклятого места.

Наконец мы добрались до ровной каменной площадки грота. Киазим осторожно посадил на нее вконец измученного Павло, прислонив его к стене. У парня был жуткий вид. Лицо его блестело от выступившего пота. Откупорив бутылку бренди, я дал ему немного отпить.

Он с трудом улыбнулся:

— Вот теперь лучше. Что будем делать дальше?

— Мы опускаемся под воду, — ответил я. — Для тебя есть акваланг. Тебе ни о чем не надо беспокоиться. Совсем ни о чем. Мы привяжем тебя к подводному скутеру и он потащит тебя за собой. Это продлится не более пятнадцати минут. Так мы вернемся на наш катер, положим тебя в теплую постель, и ты будешь на свободе.

— Обо мне не волнуйтесь, — сказал он и на мгновение закрыл глаза. — Я лучше расскажу о самолете, если вдруг со мной что-нибудь случится. Ты знаешь Голову Турка на северо-восточном побережье Крита?

— Очень хорошо, — ответил я.

— Отлично. Там неподалеку есть островок под названием Капала. Он необитаем. Не больше скалы. Мы упали на мелководье в двухстах ярдах к северу от него. Глубина там не более пяти-шести фатомов, только и всего. Обнаружить упавший самолет не составит труда.

Возбуждение Павло становилось все сильнее.

— Хорошо, хорошо. Ты мне достаточно понятно все уже объяснил, — поспешил успокоить я. — Теперь потерпи, пока мы наденем на тебя подводный костюм.

Он в отчаянии схватил меня за руку:

— Но я еще не рассказал тебе об Апостолидисе и его чемоданчике. Это очень важно. Очень важно для всей операции.

Поскольку его уже начинало лихорадить, я дал ему возможность высказаться. Когда он закончил свой рассказ, мы принялись натягивать на него гидрокостюм. Чтобы просунуть его правую руку с наложенным на нее гипсом, Киазиму пришлось разрезать рукав. В конце концов нам все же удалось одеть Павло.

Когда мы пристегнули к нему акваланг и я, объяснив, как пользоваться регулятором подачи кислорода, сунул ему в рот резиновый мундштук, несчастный, к нашему изумлению, вроде бы воспрянул духом.

Может быть, он даже и улыбался, но мне было еще не до улыбок. Если говорить честно, то, надевая на себя акваланг, я не очень-то верил, что Павло сможет добраться живым до катера. Для человека в его состоянии он и так перенес слишком много.

Первым делом мы спустили на воду аквамобили, а затем осторожно опустили Павло. Взяв пару тканых ремней, я привязал его к ручкам моего скутера, сел на Павло сверху и включил двигатель. Киазим осторожно подтолкнул нас.

Мой аквамобиль отлично справился с двойной нагрузкой и легко потянул за собой нас обоих. Павло располагался прямо подо мной и не испытывал никаких неудобств. Самое главное для меня сейчас было как можно скорее преодолеть расстояние до "Сейтана". Когда Киазим догнал нас, я включил двигатель аквамобиля на полную мощность, и мы бесшумно поплыли прочь от зловещего острова.

Было половина первого ночи, когда мы всплыли в нескольких ярдах от борта катера Киазима. Мы досрочно справились с нашей задачей, но все еще продолжали находиться в опасной зоне. Будет замечательно, если тело охранника, запертое в кладовке на лестничной клетке, не обнаружат до утра. Вряд ли его обнаружат раньше шести часов, когда сменяются часовые в палате Павло. На Киросе мы смогли бы появиться до четырех утра, хотя ни в чем в этой жизни нельзя быть уверенным до конца.

Когда мы подплыли к борту "Сейтана", я тихо крикнул. Буквально через секунду на палубе послышался легкий шум, и у перил появился Мелос.

— Это вы, Сэвидж? Он с вами?

— С нами, — успокоил его я. — Спускайте скорее лестницу, а то как бы он не скончался на наших руках.

Как только я развязал ремни, которыми Павло был привязан к аквамобилю, из воды появился Киазим и пришел мне на помощь. Мелос перегнулся через перила, подхватил Павло под мышки и поднял его наверх. Оставив в воде Киазима, который передавал наше подводное снаряжение сыновьям, я вслед за Павло поднялся на борт катера. Войдя в кубрик, я увидел, как Мелос, положив Павло на койку, пытался раздеть его. Поспешно сняв с себя костюм, штаны и теплый свитер, я стал помогать Мелосу.

Павло лежал неподвижно, закрыв глаза. Па его лице не было ни кровинки.

— Он умирает, — произнес Мелос. — Я уже такое видел.

— Если бы я мог ему чем-нибудь помочь, — сказал я. — Чтобы вызволить его из заточения, мне сегодня ночью пришлось убить человека.

Мелос не обратил на это никакого внимания, а вероятнее всего, мои слова не были для него столь уж важными.

— Он вам что-нибудь рассказал?

Я не успел ему ответить, как вдруг на лестнице, ведущей в кубрик, раздался звук быстрых шагов, и в дверях появился Абу.

— Отец просит вас скорее подняться наверх, мистер Сэвидж, — возбужденно произнес он. — К нам кто-то приближается.

— Присмотрите за Павло, — сказал я Мелосу. — И не показывайтесь на палубе.

Первое, что я подумал, охрана, прочесав форт и не найдя пропавшего заключенного, послала на поиски военный катер. Но когда незнакомое судно подошло к нам ближе, я по звуку его работающего двигателя понял, что это не военный катер.

На самом деле это оказалась джонсоновская лодка с двумя навесными двигателями, развивающая скорость тридцать пять узлов в час. За рулем моторки сидел Морган Хьюз, а рядом на пассажирском сиденье — Янни Китрос. Третий, с виду матрос, одетый в длинный черного цвета плащ и вязаную шапку, был мне незнаком.

— Какого черта вам здесь нужно? — крикнул я, когда Морган кинул Яасси канат.

Морган, сопровождаемый Китросом и незнакомцем, поднялся по лестнице на палубу "Сейтана", и его лицо засияло улыбкой.

— Черт возьми, Джек, мистер Китрос сказал мне, что у тебя проблемы. Что он хочет тебе помочь, а я знаю, где тебя найти…

Он стоял и глупо улыбался, а незнакомец, стоявший за Китросом, вытащил автомат и профессиональным движением направил его на меня.

— Руки за голову, Джек. И никаких глупостей, — скомандовал он.

Китрос проверил, нет ли у меня оружия, а затем принялся за Киазима. Он отобрал у него автомат, который я ему дал еще на острове, и отошел в сторону.

— Раз уж вы вместе, то полагаю, что вам удалось освободить из тюрьмы Павло.

— А какое тебе до это дело? — спросил я.

— Я его у вас забираю.

Я было сделал шаг в его сторону, но незнакомец вновь направил на меня дуло автомата.

— Не надо, Джек, — поспешно сказал Киазим. — Уверен, они не шутят.

— Это что, Янни? Еще одно твое маленькое дельце? — с горечью произнес я.

Он закачал головой:

— Нет. На этот раз это совсем другое, Джек. Есть кое-что, чего нельзя купить ни за какие деньги. Уверяю тебя, со мной и моими помощниками Андреас Павло будет в большей безопасности, чем в руках Алеко. Во всяком случае, его будут окружать друзья.

Теперь многое стало мне понятно. Янни, видимо, намеревался еще что-то сказать, но не успел. Мелос, бесшумно поднявшись из кубрика с автоматом в руках, выпустил две очереди в грудь незнакомцу. Того отбросило на перила, но палец, который он держал на спусковом крючке, сжался в конвульсиях, и короткая очередь прошила палубу "Сейтана". Незнакомец выронил из рук автомат и, перевалившись через борт, упал в моторную лодку.

Янни, раненный шальной пулей, обхватил обеими руками правое бедро, из которого хлестала кровь. А Морган, бедный старина Морган, казалось, совсем лишился рассудка. От страха закричав, он обеими руками схватился за перила. Мелос выстрелил ему в голову и столкнул его тело за борт.

Я припал на одно колено, пытаясь дотянуться до автомата, лежащего на палубе, но Мелос недрогнувшей рукой направил на меня "вальтер". Он явно был профессиональным военным, а не обычным капитаном яхты. Он подобрал валявшийся автомат и выпустил очередь в моторную лодку. Та сразу же начала погружаться в воду.

— Теперь заводи свой катер и двигай вперед, если хочешь остаться в живых, — спокойным голосом произнес Мелос, обращаясь к Киазиму. — Если что, твои дети первыми пойдут в расход. Понял?

Киазим сразу понял, что Мелос ни перед чем не остановится, и, по-дружески хлопнув меня по плечу, отправился исполнять его приказание.

Когда взревел двигатель и мальчики стали поднимать якорь, я подошел к краю борта "Сейтана" и посмотрел на моторку. Она уже почти скрылась под водой, но лицо Моргана еще было видно. Странно, но мне показалось, что он что-то хотел мне сказать, но не мог. Потому что был мертв.

Вскоре моторка полностью ушла под воду, прихватив с собой тело Моргана. Бедный старый друг. Теперь он успокоился, но какой ценой. Он не заслужил такого конца. Он заслужил большего. И намного большего.

С перекошенным от боли лицом Янни сидел на палубе и продолжал сжимать обеими руками раненую ногу.

— Прости меня, Джек, — пролепетал он.

Я пропустил мимо ушей его извинения и посмотрел на Мелоса. Тот стоял рядом с рубкой, держа в руках автомат. Скорее всего, он думал, как я собираюсь, улучив момент, с ним за все расквитаться.

Глава 16 Печальный конец "Сейтана"

Мелос уселся на носовой части палубы, откуда мог наблюдать за действиями Киазима, и приказал Яасси и Абу лечь у его ног лицом вниз. Он был готов пристрелить их первыми, если кто-то вдруг решится оказать ему сопротивление. В таком положении Мелос конечно же находился в полной безопасности. Он велел мне помочь Янни спуститься в кубрик и осмотреть его рану.

— Не забудь, Сэвидж. Мне еще предстоит над ним поработать, — предупредил Мелос. — Мне он нужен живым.

— Понимаешь, Джек, — сказал Китрос, когда я мы вошли в кубрик. — У меня повсюду друзья.

Он присел на самый край койки, его лицо исказила боль, затем посмотрел на лежащего напротив Павло.

— Как он?

— Плох. Давай снимай брюки.

Янни расстегнул ремень.

— Я не верил, что такое можно сделать, Джек. Я не думал, что можно кого-нибудь освободить из этой тюрьмы. Ну просто чудеса.

— Похоже, что ты был прекрасно обо всем осведомлен? — спросил я.

Он слабо улыбнулся:

— У меня, как говорится, свои источники информации.

Я открыл аптечку Киазима. Янни уже сидел на койке с опущенными до колен брюками. Вытерев кровь с его бедра, я осмотрел рану. Ему повезло. Пуля не застряла в ноге. Она только слегка задела мягкую ткань, оставив рану длиной не более шести дюймов. Ранение болезненное, но никак не смертельное.

— А я считал, что политика для тебя скучное дело, — заметил я. — Ты как-то мне сказал, что жизнь представляет собой непрерывную череду деловых отношений.

— Я воспитывался в семье дяди, который родился и вырос в Афинах. Он держал небольшой бар рядом с площадью Оммониа. Тебе знаком этот район Афин?

— Тот район, я бы сказал, самая оживленная окраина города.

— Точно. Моя тетка вышла замуж за пекаря, у которого за углом была кондитерская лавка. Во время войны их обоих убили, а их единственного сына Майкла мои родители забрали к себе.

— Твоего двоюродного брата?

Наложив на рану Китроса марлевую салфетку, я приклеил ее пластырем и распрямился.

Надев брюки, Янни продолжил свой рассказ:

— Он был для меня родным братом. Журналист и хороший человек. Совсем не такой, как я. Таких редко встретишь. Он всегда говорил только правду. В прошлом году закрыли его газету.

— Кто? Правительство?

— Это так ты называешь шайку полковников? После этого он начал печатать и распространять листовки.

— И что было потом?

— Обычная история, — ответил Янни и загасил окурок сигареты о край старого деревянного стола. — Был застрелен при попытке оказать сопротивление при аресте. Оказал сопротивление при аресте, — повторил он и горько ухмыльнулся. — Да он был человеком, который за свою жизнь и мухи не обидел. Он в десять, пятьдесят раз больше, чем я, заслуживал того, чтобы жить. Ты понимаешь, Джек, что хочу сказать?

Этот Китрос был уже совершенно другим человеком. Человеком с совестью.

— Не уверен, — сказал я. — Он, скорее всего, с тобой бы не согласился. Во всяком случае, после сегодняшней ночи.

Янни выглядел и рассерженным и поверженным одновременно.

— Боже, что же я натворил? Мы и понятия не имели, что Мелос вместе с вами на катере.

Немного помолчав, он виноватым голосом добавил:

— Очень сожалею о Моргане. Я воспользовался им, потому что он знал, где вы находитесь. А дождаться вашего возвращения на Кирос для нас означало бы опоздать. — И, качнув головой, Янни промолвил: — Я и предположить не мог, что все так получится.

Его охватила дрожь. Я налил в чашку немного огнедышащего бренди Киазима и протянул Янни.

— Когда Мелос берется за дело, он становится крутым малым. Что он из себя представляет? Уж во всяком случае он не капитан яхты с тремя полосками на рукаве.

— Насколько я знаю, он майор тайной полиции.

— А команда "Жар-птицы"? Это его ребята?

— Все до одного.

Тут я окончательно запутался.

— Выходит, Алеко работает на правительство. Это же полная чушь.

Янни покачал головой:

— Во всех отношениях теперешнее правительство никуда не годно, но в стране есть и другие люди. Весьма могущественные, которые считают правительственный куре недостаточно жестким. Эти силы без малейшего колебания уничтожат любую оппозицию.

— А Алеко из их числа? — спросил я. — Ты это хочешь сказать? А при чем же тогда Мелос?

— Таких людей, которые симпатизируют Алеко и его друзьям, много и в армии, и в самом правительстве. Они, Джек, готовятся захватить власть в стране, поэтому им так нужны эти списки: хотят точно знать, кто их реальные политические противники. Если они смогут их уничтожить, то с оппозицией в стране будет покончено и они доберутся до власти. Дела плохи. Коль скоро Алеко и ему подобные придут к власти, то в Греции установится режим Германии образца тридцать третьего года.

— Ответь мне на один вопрос, — попросил я Янни. — Скажи мне откровенно: ты коммунист?

Он печально улыбнулся.

— Если бы это было так просто, Джек. — Янни покачал головой. — Я не коммунист. Нет, скажу точнее, я просто порядочный грек, если это тебе о чем-нибудь говорит. Я считаю, что люди должны иметь право жить мирно и открыто выражать свое мнение о том, что творится в их стране. Сейчас об этом даже и мечтать-то опасно.

— Ты бы мог меня заранее обо всем предупредить, — заметил я. — Почему же ты этого не сделал?

— Не был в тебе уверен. А кроме того, в этом деле я сам себе не хозяин. Во всяком случае, мы хотели, чтобы твоя операция закончилась успешно, а мы бы тогда перехватили у тебя Павло.

— Ты перехитрил самого себя, Янни. Ты и тот, кто отдает тебе приказы. Теперь вы остались с носом.

Послышался стон Павло. Я поспешно осмотрел его. Он все еще не приходил в сознание. Я вытер пот с его лица.

— Он будет жить? — спросил Янни.

— Если только ему повезет. Меня беспокоят его легкие. Этот пот может означать, что у него началась пневмония.

— Он тебе успел что-нибудь рассказать?

Я посмотрел на Янни, несколько застигнутый врасплох его вопросом. Думаю, что по выражению моего лица он все понял.

— Упаси тебя Бог, Джек. Если они заподозрят, что тебе что-то известно. Они большие мастера по части выколачивания нужных им сведений, и тебе тогда придется несладко.

— А почему ты думаешь, что я сам им не расскажу? — спросил я. — Янни, ты что? Разве меня не знаешь? Я Джек Сэвидж, который в Каире занимался спасательными работами на море стоимостью более двухсот тысяч фунтов стерлингов. И я никогда не вмешивался в политику.

Янни в изумлении уставился на меня:

— Джек, я тебе не верю. Ты никогда на это не пойдешь. Я тебя слишком хорошо знаю.

Тут я разозлился. Как мне надоели все эти дела и люди со своими проклятыми играми. Эти детские игры, когда в них играют взрослые, для очень многих оканчиваются плачевно. Пошли они все к черту. Какое мне до них дело?

— Если хочешь, сам спасай Грецию, — сказал я Янни. — А у меня свои, более важные для меня проблемы.

Сказав это, я поднялся на палубу.

Мелос все так же сидел на носу катера, а перед ним на палубе лежали сыновья Киазима. Он курил голландскую сигару и выглядел очень довольным.

— Как Китрос? — властно спросил он.

— Жить будет.

В окне рубки виднелась освещенная светом от компаса голова Киазима. Он так и не успел снять с себя гидрокостюм, и я решил, что ему, должно быть, холодно.

— Я его сменю. Пусть пойдет и переоденется, — сказал я.

— Нет, он останется за штурвалом, — резко оборвал меня Мелос. — Ты слишком много беспокоишься, Сэвидж. Эти турки как дикие свиньи. Они выживут там, где другие погибнут. Одним словом, быдло.

И он сплюнул. Ни один мускул не дрогнул на лице Киазима. Я спустился вниз и взял бутылку бренди и чашку. Китрос сидел рядом с Павло и вытирал пот с его лба.

— Что, проблемы? — спросил он.

Я качнул головой:

— Обычная история. Грек и турок. Присмотри за Павло. Я скоро вернусь.

Увидев, что я налил бренди в чашку, Мелос резко сказал мне:

— Ему не надо. Я сам выпью.

Я все же протянул бренди Киазиму.

— Давай, Мелос, — сказал я. — Пристрели нас обоих из-за чашки бренди.

Мелос уставился на меня и, видимо найдя ситуацию комичной, рассмеялся:

— Да, ты прав, Сэвидж. Ты нам еще нужен. Так что поживи пока.

— Хорошо. Пока не переживу тебя, — ответил я. — Только тогда и успокоюсь.

— Такое вряд ли случится, уверяю тебя, — сказал он и снова засмеялся.

Я немного успокоился и решил дождаться подходящего момента, чтобы расквитаться с Мелосом.

За две мили до Кироса Мелос приказал Киазиму изменить курс и двигаться в сторону южной части острова, огороженной скалами и недоступной со стороны суши.

Там был залив под названием Паксос, место хорошо мне знакомое в силу его необычного расположения. В залив вел узкий проход между двумя остроконечными скалами, которые местные рыбаки прозвали Старухами Паксоса. Внутри была удивительной красоты лагуна, опоясанная с берега белыми песчаными пляжами с растущими кое-где соснами.

В это утро стоял густой туман, из-за которого пройти в залив было невозможно. Для этого и в хорошую погоду требовалось значительное мастерство.

Неподалеку в прибрежной зоне мы обнаружили стоящую на якоре "Жар-птицу" и "Ласковую Джейн", привязанную к правому борту яхты. Это меня несколько удивило. Киазим выключил двигатель, а я, свесив причальный брус, встал у края катера с зажатым в руке канатом.

Когда мы приблизились к яхте, на ее борту сразу же замелькали люди. Капелари с ручным пулеметом в руках вместе с Христу встал у лестницы, затем появился и Алеко.

— Вы его заполучили? — спросил он. — Все прошло нормально?

Мелос посмотрел на него и усмехнулся:

— А ты как думал?

Не успел Алеко ответить, как, оттолкнув Капелари, у перил в плаще, накинутом на плечи, показалась Сара.

— Сэвидж?

Увидев меня, она заулыбалась, а затем перевела взгляд на лежащих ничком на палубе сыновей Киазима и самодовольно улыбающегося Мелоса, держащего в руках автомат. Ее лицо сразу же помрачнело.

— Знай, ангел мой, — крикнул ей я. — Нас захватили. Всех.

Одного я никак не мог понять, почему никто из них так и не удосужился привезти на яхту врача, хотя во время обсуждения плана операции сам Алеко говорил об этом. С самого начала было всем ясно, что состояние Павло после побега ухудшится.

Думаю, после того как они получат всю необходимую информацию от Павло, его жизнь уже не будет представлять для них никакого интереса. Не думали мы, каким пагубным для его здоровья окажется путь от тюремного госпиталя до борта яхты. Когда мы с Киазимом выносили Павло из кубрика, он уже умирал. Мы передали его Христу и одному из членов команды по имени Лазанис. Те сразу же унесли Павло вниз.

Капелари угрожающе помахал нам ручным пулеметом, и мы с Киазимом, подперев с обеих сторон Янни Китроса, перелезли на борт яхты. За нами последовали Яасси и Абу, настороженные, словно два молодых тигренка, ищущие глазами путь к спасению. Ни один из них не выказывал признаков страха, что меня не удивило. Я слишком хорошо знал турок.

Янни Китрос выглядел очень плохо. Его лицо кривилось от боли каждый раз, когда он пытался ступить на правую ногу. Но не это вызвало у меня жалость к нему. Мелос грубо толкнул Янни в спину, и тот, сильно хромая, заковылял по палубе. Затем Мелос велел Капелари увести Янни и мальчиков с палубы, оставив меня и Киазима с Сарой и Алеко.

Сара, совершенно ничего не понимая, посмотрела на своего зятя:

— Ради Бога, Димитри. Что происходит?

— Потом, — сказал он и, как бы пытаясь ее успокоить, легонько похлопал Сару по щеке. — Чуть позже я тебе все объясню.

Теперь она уже рассердилась:

— Нет, Димитри, я хочу знать сейчас.

Мелос грубо схватил ее за руку, впервые показав, кто здесь истинный хозяин.

— Ты слишком много болтаешь. Теперь будешь говорить, когда я разрешу, понятно?

Лицо Сары исказилось от боли. Я сделал шаг вперед, но Алеко опередил меня.

— Убери от нее руки, — резко сказал Алеко и схватил Мелоса за предплечье. Тот вскрикнул от боли и отступил назад.

Какая сентиментальная сцена из мелодрамы, подумал я, но Алеко был зол, чем впервые вызвал мои симпатии к нему. Мне вдруг пришло в голову, что, не страдай он этим нервным заболеванием, ему бы не было равных.

Вероятно, эта же мысль пришла и Мелосу, потому что он наставил свой автомат на Алеко и злобно произнес:

— Я стою во главе этой операции, мистер Алеко, и посоветовал бы не забывать об этом.

Неожиданное появление Лазаниса разрядило обстановку. Он доложил, что Китрос и сыновья Киазима заперты в отдельных каютах.

Тогда Мелос обратился к Алеко:

— Отведи этих в салон, и пусть они там пока остаются. Лазанис будет у дверей и пусть стреляет в любого, кто осмелится покинуть помещение до моего прихода. Это касается и твоих сыновей, — сказал он, обращаясь со злорадной улыбкой к Киазиму. — Так что веди себя хорошо.

Лицо Киазима застыло и стало похоже на бронзовую византийскую маску с дырками вместо глаз, которую можно было увидеть в базилике Святой Софии в Стамбуле. В одном я был совершенно уверен. Допусти Мелос одну, хотя бы малейшую оплошность, одно неверное движение — Киазим с ним тут же расправится.

Когда за нами захлопнулась дверь и ключ клацнул в замочной скважине, я повернулся к Алеко и бодрым голосом спросил:

— И ты с нами, а? Ты им что, уже больше не нужен?

У него был злой и обескураженный вид, словно у ослепленного болью от торчащих из шеи пик быка на корриде, который никак не мог сообразить, на кого же наброситься в первую очередь. Я зашел за стойку бара, нашел бутылку "Джеймсона" и налил два больших стакана. Киазим залпом осушил свой и потянулся за бутылкой.

Сара положила руку на мою.

— Там тяжело было?

— Могло быть еще хуже, — сказал я сурово. — Я убил всего одного, если ты это имеешь в виду. Даже двоих, считая и Павло.

Киазим сделал попытку меня успокоить.

— Не говори глупостей, Джек. Как ты думаешь, что бы с ним произошло, если бы мы не вытащили его оттуда? Эти люди, — сказал он и посмотрел на Алеко. — Эти греческие свиньи мало чем отличаются друг от друга. Греческое правительство смердит, а Алеко и его друзья хотят, чтобы оно воняло еще сильнее. Забавно.

— Заткнись, — свирепо прохрипел Алеко.

Он было двинулся в нашу сторону, но Сара преградила ему путь. Она схватила его обеими руками за пиджак и сильно встряхнула.

— Скажи, что он не прав. Скажи, если можешь. Когда ты оставил экипаж яхты на Киросе, я ведь поняла, что творится что-то неладное.

Алеко отодвинул ее в сторону и, словно пьяный, схватился обеими руками за стойку.

— Ты не понимаешь, Сэвидж. Ты не знаешь, что происходит в Греции. Красная чума проникла всюду, а правительство не принимает должных мер.

Странно, почему ему вдруг потребовалось оправдываться передо мной. Я не находил причины, но это было именно так. Он, как бы ища во мне поддержку, наклонился над барной стойкой, чтобы схватить меня за руку. Я поспешно отпрянул назад.

— Что, красные снова под вашими кроватями? — спросил я насмешливо. — Боишься, что они отберут у тебя все деньги, Алеко. Не так ли? — Я покачал головой. — Ты уже никого в этом не убедишь, дурак. В Греции не только коммунисты и фашисты. В ней еще чертовски много обычных людей, которые слишком долго страдают от вашей бесконечной борьбы за власть. От них вы все скоро получите пинок под зад. Запомни мои слова.

Глаза Сары ярко засверкали, и она сжала руки.

— Отличная речь для человека, далекого от политики.

— Да, я далек от политики, — сказал я. — Но мне дорога ты, Киазим, его дети и этот скользкий хитрец Янни Китрос. Да, и даже Янни, который в такой ситуации становится совсем беспомощным.

На лице Киазима заиграла легкая улыбка. Он налил мне виски и пододвинул стакан.

— Выпей за меня, дорогой друг.

Я снова почувствовал себя молодым, задиристым парнем, как тогда в баре "Коханз Селект", и залпом с легкостью осушил стакан. Спиртное обожгло мне внутренности, и я испытал сильное желание врезать кулаком в первую же не понравившуюся мне физиономию.

— Ты знаешь, что сделал Мелос? — спросил я Сару. — Он убил Моргана. Выстрелил ему в затылок так же хладнокровно, словно отшвырнул старую немощную собаку, лежащую на его пути.

Виски взыграло в моей голове. Сара в ужасе прижала ладонь к губам. Все плыло у меня перед глазами, и я уже не чувствовал под собой пола. Теперь я ощущал себя Вольфом Тоуном, Чальзом Стюартом, Большим Мики Коллинзом и всеми теми, кто хоть когда-либо произносил страстные слова, идущие из самой глубины души.

— Коммунисты или фашисты. Суть одна и та же. Никакой между ними разницы, когда дело доходит до закручивания гаек. Нет, будь я проклят, если приму чью-либо сторону, Алеко. Это вовсе не значит, что ты мне должен нравиться. Я тебя ненавижу, как ненавижу этого майора Мелоса, кровавого мясника из тайной полиции, и его тупорылых помощников. Черные или смуглые, гестапо или тайная полиция. В любой стране при первом же удобном случае они, словно ядовитые змеи, выползают на свет из-под холодных камней.

Я не сдержался и в дикой злобе ударил Алеко в пах. Забыв о своем животном страхе, он двинулся вперед и схватил меня за обе руки. Я никогда еще не испытывал на себе такой огромной силы. Я рухнул на барную стойку, а Киазим, попытавшийся прийти мне на помощь, отскочил от Алеко, словно резиновый мячик.

— Теперь послушай меня, Сэвидж, — процедил Алеко с пеной у рта. — Они пришли к нам в деревню. Эти красные захватили нашу деревню во время Гражданской войны.

Я попытался сопротивляться, но Алеко уже схватил меня за горло.

— Они устроили настоящую бойню, Сэвидж. Но это после, а до того они изнасиловали всех женщин в деревне. Не пощадили даже девочек. — В его широко раскрытых глазах застыл ужас. — Они изнасиловали мою мать, двух сестер. Я лежал под стогом сена во дворе нашего дома. Лежал и ничем не мог помочь женщинам. Ты понимаешь, что я испытывал? Я был так испуган, что позволил им сотворить все это с самыми близкими мне людьми.

Я явственно ощутил запах гари, услышал отчаянные крики жертв. Сколько же ему тогда было? Лет тринадцать? Совсем мальчишка, перепуганный насмерть. И с тех пор этот страх довлеет над ним. Однако он не ищет у других жалости или понимания. Не ищет избавления от этого страха. Как говорит Фауст в пьесе Марлоу? "И это ад, и я в нем пребываю".

Неожиданно Алеко выпустил меня из рук, повернулся и неуверенно зашагал прочь. Намокшая от пота рубашка прилипла к его спине. На суровом лице Киазима появилось нечто вроде сострадания. Когда Алеко, словно ища поддержки у Сары, направился в ее сторону, та отвернулась от него и вцепилась руками в край стойки. Сквозь ее сжатые веки проступали слезы.

Сильно покачиваясь, Алеко сделал несколько шагов по салону и рухнул на стул. Буквально секундой спустя щелкнул дверной замок, и на пороге появился Мелос. Со злобным лицом он подошел к бару и взял бутылку джина.

— Все оказалось напрасно, — сказал он. — Вся эта чертова затея. Что ты об этом думаешь, Сэвидж?

— Он умер?

— Даже не успев открыть глаз.

Он отпил из бутылки, вытер ладонью рот и спросил:

— Сэвидж, он тебе успел что-нибудь рассказать?

— Относительно самолета? — Я пожал плечами. — Не было времени. Мы слишком спешили убраться с острова, а ты сам видишь, в каком он был состоянии.

Мелос подозрительно нахмурился, а затем бросил взгляд на бесстрастное лицо Киазима.

— Думаю, что такое возможно. Посмотрим, что скажет Китрос, да? Он пробыл с ним наедине достаточно долго.

Мелос присвистнул, и Капелари с Христу моментально подхватили Китроса с обеих сторон. Лазанис закрыл дверь и встал рядом с автоматом на изготовку.

Китрос выглядел неважно. Он все еще не мог стоять на раненой ноге. После нанесенного ему удара кулаком его рот распух, а на рубашке виднелись капли крови. На его лице застыла виноватая улыбка, которая уже никого не могла ввести в заблуждение.

Мелос выпил еще, аккуратно поставил бутылку на место и медленно двинулся на Китроса.

— Не приходил ли Павло в сознание, пока ты был с ним наедине в кубрике? Не расспрашивал ли ты его о местонахождении упавшего "Ацтека"?

Китрос выдавил из себя нечто вроде улыбки:

— Я был бы счастлив вам помочь, майор Мелос, если бы только мог. Но из камня воду не выжмешь.

В ответ Мелос с силой ударил по все еще улыбающемуся лицу Китроса.

— Я так не думаю, Китрос. Я еще раз задам тот же вопрос, но прежде в подробностях опишу, что будет, если ты на него вновь не ответишь.

— Даже если мне нечего вам сказать? — спросил Китрос.

— Мы затащим тебя в ванную, разденем и окунем в ледяную воду. Затем начнем пытать. Зажмем яйца, сдавим пальцы на руках, на ногах. Будем пропускать через тебя ток. Ты увидишь, что все эти процедуры весьма болезненны, а кроме того, повлекут за собой крайне нежелательные для тебя последствия. К примеру, ты уже никогда не сможешь функционировать как мужчина. Такими пытками гестапо в свое время добивалось поразительных успехов.

— У вас от них должны быть отличные рекомендации.

Мелос наотмашь вновь ударил по лицу Китроса и разбил ему губу. Брызнула кровь.

— Спасибо, — сказал Китрос, и к всеобщему удивлению, вновь улыбнулся. — У меня все же не пропало чувство гордости за то, что я грек. Хотя мы с тобой и одной национальности.

— Убрать его, — скомандовал Мелос.

И тут в воцарившемся на мгновение молчании раздался чей-то голос:

— В четверти мили от Головы Турка у северо-восточного побережья Крита есть необитаемый остров под названием Капала. В двухстах ярдах от него на мелководье можно найти потерпевший аварию самолет.

Мелос посмотрел на меня и довольно улыбнулся:

— В тебе, как я вижу, Сэвидж, заговорили сентиментальные чувства. Поэтому ты так слаб, а я силен. Не в этом ли причина твоих неудач в жизни? Ты никогда не был способен сотворить что-либо разумное. Надо всегда держать свой рот на замке. Ты всегда влипаешь в истории, которые тебя совершенно не касаются.

— Знаю, — сказал я. — Из-за этой своей маленькой слабости, если не поостерегусь в дальнейшем, я плохо кончу.

— Очень даже может быть, — произнес Мелос. — И еще. Не мы будем искать "Ацтек" в двухстах ярдах от этого проклятого острова, а ты. Ты и этот твой турецкий бык, если поймешь, что так для тебя будет лучше.

Я прекрасно знал, что за этим последует, но решил все же задать вопрос:

— И как же это будет обставлено?

— Расскажу с удовольствием. У тебя никаких шансов. Если я тебя отпущу на все четыре стороны, то что ты тогда предпримешь? Обратишься к властям и расскажешь, что выкрал Павло из тюрьмы, убив при этом часового? Легко представить, что с тобой сделают. И не забудь при этом, что я из тайной полиции. Понял?

— Перейдем к делу. Что от меня требуется?

— На розыски самолета отправишься ты и это быдло. Такая работа для профессиональных подводников. В сопровождении Капелари и Христу, которые не будут спускать с вас глаз, вы отправляетесь туда и приносите мне чемоданчик. И не вздумайте его открыть. Не забудьте, что в его замке взрывное устройство.

— А если мы откажемся?

— Вы не сможете. У меня в заложниках сыновья турка. Не так ли? О, у этих турок крепки семейные узы. Неужели ты об этом не знал?

— А если я скажу, что их судьба меня совершенно не волнует?

— В моих руках есть кое-кто, чья судьба тебе совсем не безразлична. Не так ли, мистер Сэвидж? Та, о которой ты очень печешься.

Сара стояла рядом со стойкой бара и внимательно смотрела на Мелоса. Затем, бросив на меня взгляд, направилась в сторону Алеко, который сидел на стуле, обхватив обеими руками голову.

— Димитри, — обратилась она к Алеко. — Ты слышал это?

Он посмотрел на нее с мольбой во взгляде:

— Люди в этом списке, Сара. Для того чтобы восторжествовала свобода, необходимо знать их имена. Эта зараза должна быть уничтожена.

Алеко уже ничего не соображал. Его болезненный разум был на гране срыва. Я думаю, что Сара поняла его состояние, и с нежностью коснулась рукой его плеча.

Затем она с нескрываемой ненавистью посмотрела на Мелоса и, обращаясь ко мне, сказала:

— Слушай, Сэвидж, пошли его ко всем чертям.

Мелос вопросительно взглянул на меня:

— Ну?

Я сделал глубокий вдох и едва сумел подавить в себе желание врезать ему в пах.

— Не надо в это дело вовлекать Дивальни. Я отправлюсь один.

— Только со мной, дорогой, — сказал с улыбкой Киазим. — С такой задачей могут справиться только двое, а один никогда. Не ты ли говорил мне об этом?

Подойдя ближе, Сара сжала мне руку и с тревогой в голосе сказала:

— Только не ради меня, Джек. Я не позволю тебе этого сделать. В этих списках много хороших людей. Как я смогу после этого жить дальше?

Я повернулся и, протиснувшись между вооруженными мускулистыми охранниками, выбрался наверх. Я стоял на палубе и глубоко вдыхал в себя прохладный утренний воздух. Вокруг все еще стоял туман, и видимость была отвратительной.

За спиной я услышал голос Киазима:

— Она права, Джек.

— Не надо больше. Уже и так перебор.

Доброе ирландское виски стучало в моем мозгу. Я был зол и чувствовал себя не совсем здоровым. В затылке ныла тупая боль, которая никак не проходила.

На палубе появился Мелос, который, застыв в молчании, пытался что-то рассмотреть в тумане.

— Как здесь может быть глубоко?

— Десять или двенадцать фатомов, — ответил я. — А что?

— Отличное место, где можно спокойно избавиться от твоего катера. Слышишь, турок?

С точки зрения Мелоса, исчезновение "Сейтана" будет служить отличным отвлекающим маневром. Исчезновение судна власти наверняка увяжут с побегом Павло, и военные в безуспешных поисках начнут бороздить волны Эгейского моря.

Впервые Мелосу удалось задеть Киазима за живое, затронув самое важное, что было в жизни Киазима.

Киазим взревел, словно горный медведь, и уже был готов наброситься на Мелоса, как тот поспешно вскинул автомат:

— Я тебя сейчас всего изрешечу. Хочешь?

В этот момент из дверей кают-компании появились Капелари и Христу. Между ними едва шагал Янни. У него был жалкий вид. Из его разбитого рта на рубашку и брюки капала кровь.

Киазим немного успокоился и тяжело задышал. Мелос фыркнул.

— Ну и хорошо. Теперь веди себя благоразумно. Сначала перетащи все подводное снаряжение и все самое ценное, что есть на твоем катере, а затем отгони катер поближе к проливу и проделай в нем дырку. Ты понял меня?

— Понял, — покачав головой, ответил ему Киазим.

Мелос повернулся и, заметив Китроса, улыбнулся, как будто увидел его впервые.

— Мне пришла в голову отличная идея. Сделать жертвоприношение Посейдону, как в стародавние времена. Ты, Китрос, отправишься на дно морское вместе с катером турка.

На лице Янни появилась страдальческая улыбка, и он медленно произнес:

— Пожалуйста, Мелос. Умоляю тебя…

Мелос развернул Китроса и поддал ему ногой под зад. Янни со стоном упал плашмя, больно ударившись лицом об палубу яхты. Капелари и Христу дружно загоготали.

То, что произошло потом, для них уже было совсем не смешно. Неожиданно Янни вскочил на ноги. Раненая нога, казалось, уже не причиняла ему никакой боли. Он бросился бежать в отчаянной попытке спасти себе жизнь.

Оставаясь до мозга костей хитрецом, он до самого конца продолжал играть свою роль. Он уже успел забежать за угол надпалубной постройки, когда Христу выпустил ему вслед короткую очередь, которая вошла в деревянную конструкцию яхты.

Мелос, не тратя время на гневные выкрики, повел себя более профессионально. Он кинулся по палубе вслед за Китросом и уже почти добежал до кормы, как из-за борта до нас донесся всплеск воды. Это значило, что Янни все же сумел перемахнуть за борт.

Я сумел разглядеть в тумане плывущего Китроса. В следующий момент Мелос выпустил в его сторону очередь из автомата, которая подняла фонтан брызг на высоту шести футов. Я услышал крик Янни, который, вскинув вверх руки, быстро исчез под водой. В полной тишине мы ждали, что будет с ним дальше, но он уже больше не появился.

Мелос повернулся ко мне с решительным видом:

— Так, теперь мы отлично понимаем друг друга. А? Пора приступать к делу. Мы уже и так потеряли слишком много времени.

Нам с Киазимом самим пришлось перегрузить все вещи с "Сейтана". Мы перенесли на яхту подводное снаряжение и аквамобили. Все, что, по нашему мнению и по оценке Мелоса, могло быть более-менее стоящим. Старое снаряжение Киазима Мелос велел оставить на "Сейтане".

Закончив с этим, мы отогнали старый катер Киазима к самому входу в залив. Из-за сильного течения в этом месте нам пришлось бросить якорь. Мелос даже не послал с нами своих охранников. Впрочем, в этом не было никакой нужды.

Отключив двигатель, Киазим вышел из рубки. Он извлек из кармана жестяную коробочку с турецкими сигаретами и предложил мне закурить.

— Этот катер у меня уже столько лет, Джек. На нем плавал еще мой отец.

— Я знаю, — ответил я. — Ну Мелос и ублюдок. Но ты уж так сильно не переживай.

— Ты знаешь, Джек? Мне очень понравилось, как ты сказал там, в кают-компании.

— Это во мне виски заговорило.

— Ты всегда себя недооценивал.

Киазим прислонился к рубке.

— Я хочу, чтобы были живы мои ребята. Хочу, чтобы жива была Сара. Понимаешь? Но это чертовски грязное дело. Две сотни человек, Джек. Две сотни хороших людей будут обречены на смерть или, того хуже, только из-за того, что их имена занесены в этот проклятый список.

Он положил мне руку на плечо:

— Что бы ты ни придумал, как им помочь, можешь на меня рассчитывать. Ты понял?

— Я над этим подумаю.

— Отлично. Это то, на что я очень надеюсь, — сказал он и поднял топор. — Ну, давай. Хочу с этим побыстрее покончить.

Мы спустились в шлюпку и подплыли к носовой части катера. Киазим проделал топором огромную брешь в обшивке "Сейтана". Как только катер начал тонуть, я со всех сил налег на весла, а Киазим так и продолжал стоять в шлюпке с топором руках. Мы уже отплыли от "Сейтана" на пятьдесят — шестьдесят футов, а Киазим все так же бесстрастным взором наблюдал за уходящим под воду катером.

Старый катер, задрав вверх корму, на какое-то время замер, а затем плавно ушел под воду, оставив после себя расходящиеся во все стороны концентрические круги. Киазим размахнулся и кинул в их центр топор. Когда он сел на корму шлюпки, то я увидел, как по его щекам бежали слезы.

Глава 17 Поездка к голове турка

Капелари и Христу, этих жутких близнецов, Мелос послал вместе с нами на борту "Ласковой Джейн" к Голове Турка. В последнюю минуту по его настоянию к ним присоединился еще и Лазанис, хотя в этом не было никакой необходимости.

Мелос и так повязал нас по рукам и ногам. Куда же мы могли от него сбежать? Не сдаваться же на самом деле властям. Мы оказались у него на коротком поводке. Единственное, куда мы могли вернуться, заполучив роковой чемоданчик, так это обратно на "Жар-птицу" и обменять его на Сару и детей Киазима.

Христу занял место за штурвалом катера, так как Мелос заявил, что управлять своим катером я не в состоянии. Капелари и Лазанис, расположившись у перил на самом краю палубы, болтали с ним через открытое окно рубки.

Как они считали, особых причин для беспокойства нет. Мелос достаточно четко разработал план, и Капелари лишь изредка бросал взгляд на меня и Киазима, занятых на корме подготовкой подводного снаряжения.

— Я все думаю, каковы наши шансы, когда вернемся с чемоданчиком обратно на яхту, — промолвил Киазим.

— Ты хочешь сказать, есть ли гарантия, что Мелос сдержит слово и не прикончит нас?

— Вот именно. С другой стороны, с леди Сарой у него могут возникнуть проблемы. Вряд ли Алеко не воспротивится, если Мелос задумает пустить ей пулю в затылок.

— Я в этом не уверен. Алеко психически больной человек и уже не соображает, что творится вокруг. А Мелосу необязательно в нее стрелять. Может изобразить как несчастный случай. "Ласковую Джейн", скорее всего, постигнет участь "Сейтана".

— С одной незначительной разницей?

— Совершенно верно. Всех нас крепко свяжут и оставят в кубрике.

Киазим глубоко вздохнул:

— А почему нет? Они безжалостны и делают в своей игре огромные ставки, Джек. На карту поставлена судьба целой страны. Судьба великой нации.

— Ну вот, я заставил тебя из-за этого поволноваться. Давай обсудим наши, более мелкие проблемы, — сказал я. — Почему же Мелос послал вместе с нами Капелари и еще двух вооруженных парней? Они нам не нужны, и Мелос прекрасно знает, что мы сразу же к нему вернемся, если найдем чемоданчик. У нас же нет другого выбора.

— Ты сказал, если найдем чемоданчик?

— Если его необходимо найти, мы его отыщем, — ответил я. — Что тогда произойдет? Тогда, когда мы будем перелезать с нашего катера на борт яхты, сжимая в руке этот злополучный атташе-кейс.

Глаза Киазима сделались круглыми, и он неожиданно облегченно вздохнул:

— А, теперь я понял. Мы больше им будем не нужны. Нас продырявят и выкинут за борт. А можно что-нибудь придумать?

— Думаю, да, — успокоил я Киазима и принялся излагать ему свой план.

План был смелым и очень рискованным. Чертовски рискованным. Для этого требовалось мужество, четкость в действиях и огромное везение. Интересно, на чьей стороне сегодня удача? Что ж, время покажет.

Найти упавший в море самолет не составит большого труда, думал я. Но как в него проникнуть? По своему опыту я знал, что он может быть сильно искорежен, что доставит нам массу хлопот.

Поэтому мы решили приготовиться к любым случайностям, поджидавшим нас под водой. На палубе катера мы с Киазимом рядом с нашим подводным снаряжением аккуратно разложили весь набор инструментов и приспособлений, которые могли нам потребоваться. Не забыли мы и кислородно-водородный резак. Вся эта груда технических средств производила внушительное впечатление. Подошли Капелари и Лазанис и удивленно посмотрели на нас.

— Что, все это вам понадобится? — резко спросил Лазанис.

— При падении двери самолета могло сильно заклинить, — пояснил я. — Может быть, что его придется вскрывать, как банку с сардинами.

Он глупо хрюкнул и пнул ногой жестяную коробку из-под бисквитов.

— На твоем месте я бы на это не решился, — заметил я. — В ней двадцать фунтов пластикового гелигнита, да рядом целый ящик химических взрывателей. Может произойти нечто жуткое.

Его лицо приобрело серый оттенок. Он быстро развернулся и поспешно зашагал прочь. Впервые за этот день я облегченно вздохнул. Да, в коробке лежал гелигнит, и было достаточно просто ударить по жестянке, чтобы все взлетело на воздух.

Капелари убрался еще быстрее, чем Лазанис. Заметив это, Киазим усмехнулся.

— Он, должно быть, с испугу в штаны навалил, — сказал он и брезгливо сплюнул за борт. — Греческие свиньи.

Менее чем за три часа мы достигли острова Крит. Сначала мы обогнули мыс Сидхерос, затем, проплыв по заливу Мерабелло, приблизились к Голове Турка. Лучшее название для этого утеса придумать было невозможно. Он действительно был похож на огромную голову, на четверть мили выступавшую в сторону острова Капала.

Сам остров, который представлял собой скопление лишенных какой-либо растительности скал, был чуть больше одного, от силы двух акров. Он был совершенно непригоден для жилья, на нем не водились даже дикие козы. Наконец, где-то в начале первого, следуя указаниям Павло, в двухстах ярдах к северу от острова мы бросили якорь. За утро погода постепенно улучшилась. Солнце, окрасив небо в бронзовый цвет, ярко засветило. От его жарких лучей металлические предметы на катере так нагрелись, что дотронуться до них было невозможно.

Пока мы с Киазимом надевали гидрокостюмы, те трое внимательно за нами наблюдали. Капелари, который, как я полагаю, был назначен старшим среди них, подошел к нам ближе и произнес:

— Долго вы там, я думаю, не задержитесь. Павло достаточно точно указал место.

— Не думаю. Человек, который в темноте рухнул с самолетом на морское дно и потерял сознание от множественных ранений… — усмехнулся я. — Самолет может находиться прямо под нами, а может оказаться в любой точке по окружности на том же расстоянии от этого острова. А если Павло еще и ошибся, то вообще в нескольких сотнях ярдов от острова.

В том, что Павло точно указал место падения своего самолета, я нисколько не сомневался. Павло не тот человек, чтобы, будучи опытным пилотом, не определить точное место катастрофы. При падении у хороших летчиков это происходит чисто автоматически, что довольно часто спасает им жизнь. Но все же в любой ситуации надо было быть готовым ко всем вариантам развития событий, как простым, так и сложным.

Помогая друг другу, мы с Киазимом надели акваланги и подошли к борту. Я отрегулировал подачу кислорода, подал Киазиму сигнал, и мы одновременно прыгнули в воду.

Якорь с катера был опущен на глубину пяти фатомов, то есть на ту глубину, о которой говорил Павло, описывая место падения самолета. Однако в этом месте дно, сплошь покрытое песком и редкими водорослями, резко уходило под уклон.

Я наткнулся на груду черепков глиняной посуды, рядом с которыми лежала хорошо сохранившаяся огромная древняя амфора, покрытая какой-то морской зеленью. В древние времена в такие амфоры наливали по семь-восемь галлонов вина, а теперь они устилали дно по всему Эгейскому морю. По этим амфорам можно было определить, к каким временам относились затонувшие суда, их перевозившие. Неудивительно, что именно в этом месте я обнаружил скопление древних реликвий. Вблизи скалистого острова любой маломальский шторм мог выбросить судно на камни. В другое время я бы уделил своей находке больше внимания, но сейчас я искал другое.

Мы плыли с Киазимом параллельным курсом в тридцати — сорока футах друг от друга на глубине десяти фатомов, морское дно продолжало опускаться все ниже и ниже. Мы миновали песчаный участок, и теперь уже дно превратилось в огромный густой ковер из монотонно колыхавшихся водорослей.

Неужели из такого места Павло смог выбраться? Вдруг мое внимание привлек какой-то предмет с размытыми очертаниями. Я тут же подал сигнал Киазиму и повернул влево.

То, что я заметил, оказалось хвостом самолета. Он под острым углом торчал из густых, высоких водорослей, остальная часть самолета почти полностью была скрыта в морской зелени. Вне всяких сомнений, это был "Ацтек". Ни его крылья, ни двигатели повреждены не были. На какое-то мгновение мне представился "Мираж III", обнаруженный мною неподалеку от Бир-эль-Гафани. Это было так давно и было ли вообще? Да, с тех пор много воды утекло.

Киазим подплыл ко мне ближе, и мы вместе стали пробираться через зеленые заросли. Верхушки водорослей казались живыми существами. Они, словно щупальца осьминога, гладили мое тело, и ощущение, которое я при этом испытывал, было далеко не из приятных.

Впервые после того дня, когда я опускался к затонувшему немецкому кораблю, я неожиданно почувствовал, как меня снова начинает охватывать страх. Но ничего. Он уже меня не сломает. Во всяком случае, в этом я попытался себя убедить. И это помогло. Страх исчез так же внезапно, как и появился.

Я заработал быстрее ногами и вскоре достиг корпуса самолета. Стекла иллюминаторов были без трещин, и, заглянув внутрь самолета, я смог разглядеть приборную доску и панель управления. Ремни безопасности плавно покачивались над сиденьем пилота. Я плавно потянул на себя полуоткрытую дверь кабины. Затем, отыскав глазами Киазима, кивком подал ему знак и нырнул внутрь.

Слабый свет проникал сквозь иллюминаторы, но его было достаточно, чтобы различить находящиеся в нем предметы. Неожиданно откуда-то сверху наплыла тень, и у меня вновь похолодело внутри.

То был Апостолидис. От его тела, зависшего под самым потолком, тянулась двухфутовая цепочка с прикрепленным на ее конце элегантным атташе-кейсом. Я дотронулся до Апостолидиса. Тело перевернулось, и его левая рука чуть было не обвилась вокруг моей шеи. Выпученные глаза на распухшем лице тупо уставились на меня.

Я на мгновение зажмурился, а когда вновь открыл глаза, то увидел рядом с собой Киазима. Он держал в руке нож. Я понял, что он собирается делать, но другого выхода не было. Когда Киазим начал отрезать у запястья правую руку Апостолидиса, я отвернулся и поплыл прочь.

Через пару минут я увидел Киазима, выбирающегося из самолета с ножом в одной руке и чемоданчиком в другой. Он прицепил атташе-кейс к дверной ручке кабины самолета, поднял вверх большой палец, и мы вместе стали подниматься на поверхность.

С этого момента наши действия становились сплошной импровизацией. Нам оставалось только надеяться и уповать на удачу, которая, как известно, никогда не бывает очень большой.

Мы всплыли в двухстах ярдах от "Ласковой Джейн". Киазим остался, чтобы отметить место падения самолета, а я поплыл в сторону катера.

Христу и Лазанис помогли мне подняться на борт, а Капелари, горя от нетерпения, спросил меня:

— Ну как? Нашли?

Я кивнул:

— Да, как раз там, где нас ждет турок. Вам придется подогнать туда катер.

Я начал отстегивать акваланг. Капелари, бросив строгий взгляд на Христу и Лазаниса, прикрикнул:

— Вы слышали, что он сказал?

Они исчезли, а я, пройдя на корму, присел на корточки рядом с разложенным на ней оборудованием. Подошел Капелари и протянул мне сигарету.

— В каком состоянии самолет?

— В неважном. Сильно поврежден. Особенно кабина пилота. Но он тем не менее внутри.

— Апостолидис? Ты его видел?

— Да. Через то, что осталось от иллюминатора. Нам придется резать обшивку, чтобы до него добраться.

По блеску в его глазах я понял, что он мне поверил. Он оставил меня в покое и направился к своим друзьям, которые были заняты подъемом якоря. Через некоторое время заработали двигатели и мы двинулись в сторону Киазима, который ждал нас, подняв над водой руку.

Я тем временем занялся баллоном и кислородным шлангом, чтобы быть готовым разыграть величайший в моей жизни спектакль. От охватившего меня возбуждения мои руки слегка дрожали, как в те давние времена перед началом смертельно опасных операций. Только теперь я не мог позволить себе погибнуть. Я должен был думать о Саре.

Кислородно-водородный резак приводится в действие наверху. Газ по трубке поступает вниз к водолазу. Там, под водой, специальный аппарат подает в нужное место воздух, образующий в воде пузырьки и тем самым создающий искусственную атмосферу, в которой может гореть этот газ.

Все это я подробно объяснил Капелари, сделав особый упор на той огромной опасности для нашей жизни, в которой мы окажемся, если вдруг он неверно поймет наш сигнал снизу и не включит вовремя газовый резак.

Это, конечно, была чушь, но они заглотнули и ее. Мы с Киазимом, надев на себя акваланги, подошли к самому краю катера, чтобы уже в последний раз погрузиться на дно, одновременно шагнули за борт и пошли вниз, ориентируясь на спускавшиеся вниз канаты. Киазим в одиночку подплыл к самолету, проверил, на месте ли атташе-кейс, посмотрел в мою сторону и подал мне знак рукой.

Выждав пару Минут, я проверил время и быстро поплыл в сторону от Киазима. Затем, оказавшись на глубине шести футов от левого борта "Ласковой Джейн", я остановился и принялся отстегивать свой акваланг. Освободившись от него, я всплыл на поверхность, оказавшись почти у самой середины левого борта. От тех трех греков на палубе меня заслоняла рубка.

Я решил не спешить. Секундой позже со стороны правого борта катера послышался всплеск воды и раздался истошный крик Киазима. Я не смог расслышать, что ему крикнул Капелари, но думаю, тот хотел знать, что случилось.

Я уже перелезал через перила, когда услышал голос Киазима:

— С Сэвиджем несчастье. Стой у канатов, а я снова иду вниз.

Таким образом мы предполагали держать всех троих перегнувшимися через перила у правого борта в ожидании дальнейших событий. И нам это почти удалось. Вся проблема заключалась в том, что дверь в рубку находилась со стороны правого борта, где как раз и скопились наши охранники. Я рассчитывал, что смогу дотянуться до своего стола в рубке через окно, выходящее на мою сторону. Просунувшись через него внутрь, я нащупал заветную кнопку и нажал на нее. Дверца стола распахнулась.

Ни в чем в этой жизни нельзя быть совершенно уверенным. Я уже рванул предохранительную чеку на автомате "узи", как услышал крик изумления. Я поднял глаза и увидел Христу, стоявшего у самых перил на корме справа. В правой руке он сжимал автоматический пистолет "маузер" с деревянной кобурой в качестве ложа. Ему первым удалось дважды в меня выстрелить. Одна из его пуль, попав в правую ногу, отбросила меня от окна рубки.

Автомат "узи", этот персональный вклад израильтян в арсенал автоматического оружия, высоко ценится теми, кто знает в огнестрельном оружии толк. Автомат имеет съемный магазин с двадцатью пятью патронами, который вставляется в рукоятку справа, и стрелять из него можно только тогда, когда эта рукоятка прижата.

Пригнувшись, я разрядил половину магазина своего "узи" в Христу. Задрав вверх ноги, он повалился через борт. Меня крутануло еще раз, но не от боли в ноге, а от нервного напряжения, которое я при этом испытывал. Бывает иногда и от неожиданного удара в челюсть нервная система человека цепенеет больше, чем от поразившего его выстрела.

К моему удивлению, рана в ноге почти не причиняла мне боли, и я пополз на четвереньках по палубе. Неожиданна на носу катера появился Капелари и выпустил в меня длинную очередь из своего автомата. Я едва успел увернуться, как пули прошили палубу в тридцати сантиметрах от меня. Чтобы заставить его хотя бы пригнуть голову, я, не целясь, выстрелил в него, согнувшись, бросился за угол рубки и оказался в двух метрах от Лазаниса.

Неподдельный ужас застыл в его глазах. Он в страхе чисто рефлекторно выстрелил в мою сторону. Очередь из его автомата прошла в ярде от меня.

Все еще стоя на четвереньках, я вскинул перед собой "узи" и, нажав на рукоятку, выпустил в него оставшиеся в магазине патроны.

Затем я быстро пополз к двери рубки, где в столе был спрятан "вальтер". Я уже было просунул в дверь левую руку, как раздался одиночный выстрел и дуля продырявила мне кисть.

Я попытался подняться и увидел стоящего напротив меня Капелари. В одной руке он держал автомат, а в другой револьвер 38-го калибра, выстрелом из которого он и повредил мне руку.

— Я говорил Мелосу, что с тобой будут проблемы, — сказал он злобно. — Но он и слушать меня не захотел. А я оказался прав.

Но он не успел продолжить. За его спиной, словно черный призрак, возник Киазим. В лучах солнечного света зловеще блеснуло лезвие ножа. Через мгновение они оба свалились за борт. Вскоре на палубе вновь появился Киазим. Но уже один.

Он приподнял тело Лазаниса и, перевалив через борт, сбросил его в воду. Затем присел рядом со мной. Положив руку ему на грудь, я сказал:

— Чемоданчик, Киазим. Это важнее.

Он попытался спорить, но я, поднявшись на здоровую ногу, отстранил Киазима рукой.

— Делай, как я сказал. Я этого заслужил, не так ли?

Думаю, в тот момент я с трудом соображал. Это было неудивительно. Видимо, Киазим это понял и уже не пытался мне перечить.

— Через пять минут, Джек. Клянусь, не позже. Починю тебе ногу. Будет лучше новой.

Я прилег, опершись спиной о стену рубки, а Киазим пошел на корму за другим аквалангом. Затем я услышал всплеск воды и посмотрел на солнце. Небо было такого ярко-синего цвета, что долго смотреть на него я не смог.

Мне показалось, что я пробыл с закрытыми глазами не более секунды. Но когда я их вновь открыл, увидел склонившегося надо мной Киазима. В руке он держал атташе-кейс. Я обратил внимание на высокое качество сафьяна, из которого он был сделан, на красивую бронзовую застежку и элегантный замок и тут же вспомнил, какое дьявольское устройство запрятано в нем.

Прижав атташе-кейс к груди, я, почему-то совсем забыв о страхе, подумал, а не взорвется ли он сейчас. Через мгновение я потерял сознание, и этот вопрос уже перестал меня волновать.

Глава 18 Решающая схватка

Я очнулся лежащим на столе в кают-компании лицом вверх. Гидрокостюма на мне уже не было. Киазим сидел на стуле рядом и с озабоченным выражением на лице обрабатывал рану на моей правой ноге. Он сам нашел аптечку с набором лекарств и медицинских инструментов. Точно такой же я пользовался при оказании помощи Гийону, когда мы с Сарой обнаружили его ночью лежащим на полу в моем номере гостиницы в Бир-эль-Гафани. С той поры, казалось, прошла уже тысяча лет.

— Как наши дела? — спросил я Киазима.

— Хорошо, — улыбнулся он. — Ничего страшного. Как блошиный укус. Посмотри сам. Когда в пятьдесят первом я попал в плен к китайцам, они заставили прошагать меня пару сотен миль с раной посерьезнее твоей. И только два месяца спустя извлекли из нее пулю.

Он помог мне сесть, и я, подняв колено, взглянул на ногу. С внешней стороны бедра прямо над коленным суставом в том месте, куда вошла пуля, зияла рваная рана. На месте ее выхода было отверстие большего размера. Рана сквозная, вот почему во время перестрелки я еще был способен быстро двигаться.

— Повезло, что вторая пуля не попала, — заметил я.

— Ты сам говорил, что сегодня нам нужна удача. Вот тебе и повезло. — Это был единственный комментарий, который он отпустил по этому поводу.

Киазим наложил на рану с обеих сторон марлевые салфетки и с удивительной ловкостью перебинтовал мне бедро. Опять опыт Кореи, подумал я.

Теперь левая рука. Я мог пошевелить пальцами, но не больше того. Ладонь сильно опухла, и пользоваться этой рукой я уже не мог. К тому времени, когда Киазим окончательно обработал рану, рука нестерпимо ныла. Он достал из аптечки две ампулы с обезболивающим средством и сделал мне два укола. Один в бедро, другой в руку.

Затем он прошел на камбуз и сварил кофе так, как на это способны только турки. Когда Киазим вернулся, я сказал ему, где у меня запрятана бутылка виски. Две чашки турецкого кофе, крепко заправленного виски, и я снова почувствовал себя человеком. К этому времени начал действовать анальгетик, и я сумел, не упав, добраться до двери.

— Слишком много, слишком скоро, Джек, — запротестовал Киазим. — Теперь приляг и постарайся заснуть.

— И выгляни наружу через двадцать четыре часа? Нет уж, спасибо, — ответил я. — У меня нет времени. Если ты с пулей в ноге смог прошагать двести миль по бездорожью, то я уж до этой проклятой двери как-нибудь доберусь.

Но я все же с удовольствием присел и взял протянутую мне Киазимом сигарету.

— Что теперь? — спросил он.

— А кто знает? Надо подумать. Мы обязаны с чем-то к ним вернуться. Теперь мы имеем дело только с двумя. Алеко и Мелосом. Остальных Алеко оставил на Киросе.

— Дела наши пока еще плохи, — заметил Киазим. — Мелос из особой породы людей. Он всех убьет, если заподозрит хоть что-то неладное. Моих мальчиков, леди Сару. Для него это что пару раз плюнуть.

— Он убьет их в любом случае, старина, — печально заметил я. — Любым способом, и нас вместе с ними. Таков, по его мнению, должен быть финал всей операции.

— А Алеко?

— Он даже себе уже ничем не поможет.

— Тогда что же нам делать?

Его лицо помрачнело. Он ждал от меня ответа. От Джека Сэвиджа — чудотворца. Я уже устал от этой роли. У меня вновь разболелась голова. А еще это виски. Алкоголь и лекарство несовместимы, а может быть, я просто начинал приходить в шоковое состояние. Наверное, так оно и было.

— Я задыхаюсь, — сказал я и поднялся.

На самом же деле я просто не знал, что ответить Киазиму. На его вопрос у меня не было никакого ответа. С моей стороны это было уловкой, и Киазим прекрасно это понимал.

Я не только дошел до двери, но и даже попытался подняться на палубу. Мне это удалось главным образом потому, что моя правая нога уже ничего не чувствовала, а левая рука была словно обрублена по запястье.

Киазим оказался позади и, поддерживая меня за локоть, помог выбраться на солнечный свет. Снаружи было очень тихо, будто ничего не произошло. Было ли это на самом деле? Цепочка пулевых пробоин на левой стороне палубы от автоматной очереди, которую Капелари успел выпустить в меня, и пятна уже успевшей засохнуть под жарким солнцем крови на том месте, где свалился Лазанис, свидетельствовали о реальности кровавых событий, разыгравшихся этой ночью.

На полу в рубке лежал атташе-кейс, оставленный Киазимом, когда тот помогал мне подняться по лестнице на палубу. Я присел рядом с нашей злополучной находкой.

— Ты знаком с такими штучками? — спросил он. — Какая у них взрывная сила?

— Видел, что бывает, когда ручная граната попадает в группу пехотинцев?

— У этого взрывного устройства такая же?

— Во всяком случае, наверняка убьет сапера и изуродует тех, кто будет рядом. Радиус поражения у этого устройства вряд ли такой, как у гранаты, но все же достаточно большой.

— Взорвется в тот момент, когда его попытаются открыть?

— Да, если только нет специального ключа.

На столике в рубке лежала отвертка. Я взял ее и подцепил бронзовую пряжку атташе-кейса.

— Стоит ее немного пошевелить, и мы взлетим на воздух.

По лицу Киазима было видно, что он явно не одобряет моих действий. Я с удивлением обнаружил, что и ему знаком страх, пусть даже небольшой.

— Не слишком приятный конец, — заметил он, поежившись.

— Возможен и хуже, — сказал я. — Можно остаться в живых, оказавшись калекой без рук или потеряв зрение.

— Такого я не пожелал бы даже самому заклятому врагу.

Видимо, под воздействием последней произнесенной Киазимом фразы я вдруг понял, что нужно сделать. Я поделился своей идеей с Киазимом.

Внимательно выслушав меня, он мрачно проговорил:

— Ты обрекаешь себя на смерть. Ты хоть это понимаешь?

— Если мне повезет, то Сара и твои дети получают реальный шанс остаться живыми. Это в любом случае лучше, чем то, что уготовил им Мелос.

— А ты уверен, что Мелос клюнет на твою приманку?

— Никто не хочет умереть, — сказал я Киазиму. — Даже Мелос. Он хочет занять пост главы тайной полиции, когда он и его дружки придут к власти. Если это им конечно же удастся. У них тогда будет все. Власть, женщины, деньги. Все, что они захотят. Но только в том случае, если останутся живы.

С зажатой во рту дымящейся сигаретой Киазим присел на корточки у моих ног рядом с дверью, ведущей в рубку. Его черные глаза смотрели куда-то вдаль. Он тяжело выдохнул.

— Хорошо, старина. Не буду тебя отговаривать. Если ты окончательно решил поступить по-своему, делай так, как задумал. Но только при условии, что и я приму в этом участие.

Он поднялся и пошел на корму, на которой все еще лежало разложенное нами подводное снаряжение и оборудование. Я захромал вслед за ним. Подойдя к Киазиму, я увидел, что в руках он держит открытую жестяную коробку с пластиковым гелигнитом и внимательно разглядывает набор химических детонаторов.

— Быстро срабатывают, — произнес он. — У нас будет не больше пяти секунд. Я прав?

— Придется смываться сломя голову.

— С небольшой оговоркой, если гелигнит взорвется в нужный момент и если пяти фунтов будет достаточно.

Я не нашелся что ответить. Он слегка улыбнулся, явно довольный собой.

— Ничего, уцелеем. У нас с тобой потрясающие способности выживать в любых, даже в самых критических ситуациях.

На это у нас особый талант. А теперь спускайся в кубрик и хорошенько отоспись. Это для тебя сейчас самое главное. Когда придет время, я разбужу.

— Обещаешь? — сказал я. — И чтобы никакой самодеятельности.

— Даю слово.

Его обещания было для меня достаточно. Я знал, что Киазим человек слова. Только теперь я почувствовал, как смертельно устал. Я добрался до кубрика, завалился на койку и уставился глазами в потолок. Меня, казалось, уже ничто не волновало. Перед тем как забыться в глубоком сне, я услышал, как загремела цепь поднимаемого Киазимом якоря.

Когда мы подплыли к Киросу, наступил вечер. Солнце уже начинало опускаться за горизонт, и, когда я поднялся на палубу, легкий морской ветерок обдал меня холодом.

"Ласковая Джейн" была на автоуправлении. Киазим, стоя на корме, готовился к погружению. Надев гидрокостюм, он занимался проверкой акваланга.

Он посмотрел на меня и сказал:

— А я уже собирался тебя будить. Осталось полчаса. Как себя чувствуешь?

— Отлично, — ответил я, что было совсем не так. — Сон придал мне силы.

Киазим ничего не сказал на это, хотя было видно, что он мне не поверил.

— Мы уже прибыли, Джек. Ну что? Последний рывок?

Он открыл свой жестяной портсигар. В нем оставалась всего одна сигарета. Киазим разломил ее пополам и протянул половину мне. У нее был отвратительный вкус, но тем не менее, сделав затяжку, я почувствовал некоторое облегчение.

— Мне жаль твой катер. Я прекрасно знаю, что он для тебя значил.

— Это уже дело прошлого, дорогой. Всему рано или поздно приходит конец.

На его лице застыла печаль. Может быть, это было от усталости или забот. Но какова бы ни была причина, она все же касалась нас обоих. Возможно, это была покорность судьбе или результат фатальной неизбежности событий, которые нас ожидали. Несомненно, мой план являлся сумасшедшей авантюрой. Впрочем, как и вся эта операция, которая с самого начала была сплошным безумием.

Я не был до конца уверен в том, что применение жестоких действий может повернуть события в лучшую сторону. Я уже не мог более отличать, где добро, а где зло. И вообще, могло ли произойти что-либо хорошее после такого огромного количества смертей?

После всего, что в последнее время произошло со мной, я мог быть уверен только в надежности дружбы с этим человеком и любви обреченной на, смерть девушки. Вот вам и ирландец. Человек, под внешней суровостью которого скрывалась сентиментальность. В конце концов я оказался тем, за кого меня принимал Мелос. У меня было слишком мягкое сердце.

Киазим, коснувшись рукой плеча, прервал мои размышления. Он уже пристегивал акваланг. В брезентовом ремне, опоясывавшем его талию, находился пластиковый гелигнит.

Мы приближались к берегу. В сумерках наступившего вечера на нас надвигались мрачные скалы. У входа в залив на фоне отливающего золотом острова, словно часовые на посту, в тупом молчании застыли Старухи Паксоса. Я вошел в рубку и, поскольку мы уже были в заливе, сбросил обороты.

Киазим, одетый в черный гидрокостюм, с аквалангом за плечами степенно вышел из кубрика. А затем произошло нечто странное. Он подошел ко мне и, словно я был одним из его сыновей, нежно потрепал меня по щеке. Это был жест самой нежной любви и глубокого уважения.

— Ну, с Богом, дружище, — сказал он.

Я не сводил с него глаз, пока он не натянул на лицо маску. Затем, зажав в зубах мундштук, Киазим прыгнул в воду.

Никогда в жизни я еще не испытывал такого одиночества, как в тот момент, когда остался один на катере. Я направил "Ласковую Джейн" в узкий проход залива. Надо мной тенью, черной, словно ночь, зависли Старухи Паксоса. Несколько чаек, будто предупреждая меня о смертельной опасности, с отчаянным криком кружили низко над палубой.

Все так же медленно катер скользил по золотистой поверхности воды, окрашенной лучами угасающего солнца, как бы нехотя входя в лагуну, где должна была наступить развязка.

Странно, но в этот момент мне вдруг представился отец, о котором я не вспоминал годами. В последний час своей жизни он, должно быть, переживал то же, что и я сейчас. В последнюю секунду перед тем, как распахнуть дверь дома и шагнуть навстречу смерти.

Его гибель была напрасной? Так, по крайней мере, говорил я Саре. Но кто я такой, чтобы его осуждать? Человек должен поступать так, как считает нужным. Теперь я в этом был твердо уверен, и эта уверенность придала мне силы.

Катер по инерции вкатил в лагуну, и я увидел "Жар-птицу", стоящую на якоре ярдах в пятидесяти от того места, где она находилась в момент нашего отплытия. На яхте было абсолютно тихо, и я подал сигнал клаксоном. С веток редких сосен, растущих на берегу, взлетела птичья стая, огласив воздух криком. Тут же на палубе яхты появился Мелос, а вслед за ним и Алеко.

Солнце только начинало касаться края горизонта, и было достаточно светло, чтобы Мелос и Алеко смогли догадаться, что у нас произошло что-то серьезное. Когда я приблизился к их борту на расстояние не более двадцати футов, Мелос уже держал свой автомат наготове.

Я закричал, и паника в моем голосе была неподдельной.

— Ради Бога, Мелос, не стреляй. Я достал атташе-кейс. Дай мне перебраться к вам на борт и все объяснить.

Мелос опустил дуло автомата. А что ему еще оставалось?

— Я тебя предупреждал, Сэвидж, что может произойти, — крикнул он.

Я отключил двигатели и почувствовал, как нос "Ласковой Джейн" мягко уткнулся в прибрежный песок. Прихватив атташе-кейс, я бросился на корму и спустил за борт шлюпку. На все это у меня ушло довольно много времени, поскольку двигать я мог только правой рукой.

Итак, теперь я был готов, окончательно готов к последней, решающей схватке. Мне показалось, что рядом с яхтой в воде, отливающей золотистым цветом, мелькнула черная тень. Киазим? Он оставался для меня единственной надеждой. Кое-как я сумел спуститься в шлюпку и, держа правой рукой весло, погреб к яхте.

С палубы "Жар-птицы" донеслось шарканье ног. Подплыв ближе, я увидел у самого борта Сару с сыновьями Киазима и выглядывающего из-за их спин Мелоса.

— Ну, давай, Сэвидж. Стоит нажать на спусковой крючок, и я их всех прошью насквозь. Где остальные? Быстро отвечай.

— Погибли, — скорбно сказал я.

На какое-то мгновение от его решительности не осталось и следа. Он опустил дуло автомата.

— Как? Все? Этого не может быть.

— Знай же, ублюдок, — со злобой в голосе крикнул я. — Капелари и его дружки, как только мы подняли этот чемоданчик, попытались покончить с нами. Скажешь теперь, что это не твоя затея?

— Что же произошло? — растерянно спросил он.

— Дивальни пырнул ножом Капелари и завладел его автоматом. А когда попытался пристрелить остальных, то те двое разнесли его на куски. Но Киазиму в последний момент все же удалось выпустить в них очередь.

Абу зарыдал, и Мелос грубо его ударил.

— Заткнись. Твое положение не лучше.

— Можешь представить, в какой ситуации я оказался. Пришлось изрядно потрудиться, но атташе-кейс я все же доставил.

— Тогда тебе лучше подняться к нам, — крикнул Мелос.

Подняв раненой рукой атташе-кейс, я начал взбираться по лестнице. Абу продолжал рыдать. Подошел Яасси и обнял его за плечи. Сара ничего не видящими глазами смотрела на меня. В ее молчании чувствовалось, что она не верит в правдивость моих слов. Она было шагнула вперед, но Мелос, одной рукой подняв автомат, приставил дуло к ее затылку.

— Стой на месте, Сэвидж, — крикнул он.

Алеко, не проронив ни слова, продолжал неподвижно стоять, словно каменное изваяние. Теперь я окончательно понял, что Сару защитить он уже не сможет.

Мелос протянул вперед левую руку.

— Атташе-кейс, — потребовал он.

— Ты что? Забыл свое обещание отпустить Сару и детей?

Он саркастически рассмеялся:

— Неужели я это обещал? Ты наивная деревенщина, Сэвидж. Как, впрочем, и все ирландцы. Неудивительно, что за семьсот лет вы так и не смогли избавиться от англичан. Ну, давай его сюда.

Я придвинулся к нему ближе, прижимая левой рукой атташе-кейс.

— Ты знаешь, что такое детонатор? Это такая замечательная штучка, Мелос. С ней, как в собственном доме, чувствуешь себя в полной безопасности, пока не начнешь ковырять замок. Легкое движение — и все вокруг полетит в тартарары. Как вот сейчас, например.

В правой руке, спрятанной в рукав рубашки, я держал наготове отвертку. Вынув руку, я поддел отверткой пряжку на атташе-кейсе. Абу мгновенно перестал плакать. Вокруг воцарилась зловещая тишина.

— Ты на это не решишься, — тихо прошипел Мелос. — Мы все тогда погибнем. И ты тоже.

— Ты все равно собирался нас убить, не так ли? — ответил я и взглянул на Алеко. — Разве я не прав, Алеко?

Но он, казалось, меня не слышал. Он поднял глаза на шумно кричащих над головой чаек и, насвистывая, зашагал к носовой части яхты.

— Он потерял рассудок, — тихо произнесла Сара.

Боже, этому когда-нибудь придет конец?

— Когда эти трое окажутся на берегу в полной безопасности, только тогда, Мелос, ты сможешь получить свой чемоданчик, — сказал я.

Он понял, что оказался на крючке. В отчаянии Мелос пытался найти из ловушки выход.

— А ты? Остаешься?

— У меня нет выбора, — спокойно ответил я. — И, кстати, у тебя тоже. Как сказали бы американцы, игра закончилась вничью.

Мелос кивнул:

— Хорошо. Они свободны.

Он подтолкнул Яасси и Абу к лестнице. Сара, поначалу заколебавшись, шагнула ко мне. Она было открыла рот, но я резко оборвал ее:

— Убирайтесь отсюда быстрее!

Я не мог себе позволить спустить с Мелоса глаз, поэтому не видел выражения ее лица. Я не видел, как она, спустившись по лестнице, села вместе с сыновьями Киазима в шлюпку.

— Ну а теперь? — спросил Мелос.

— Как только они вступят на берег, и не раньше.

По тому, как стихали их голоса, я мог определить, что Сара и мальчики все дальше и дальше удаляются от борта яхты. Даже на секунду я не мог повернуть голову в их сторону.

— Безопасно, как в собственном доме, — наконец произнес Мелос и протянул руку. — Атташе-кейс.

На носу яхты стоял Алеко, уставившись взглядом в узкий проход в гавань.

Киазим, где же ты, черт возьми? Эта мысль продолжала сверлить мне голову. Я сделал над собой усилие и выдавил из себя кислую улыбку:

— А что после? Что тогда, пуля в голову? Это мне не годится, Мелос.

В этот самый момент неожиданно раздался взрыв, и нос яхты разлетелся в мелкие щепки. Алеко исчез, будто его и не существовало вовсе.

Яхта накренилась и сразу же начала плавно уходить под воду. Мелос, потеряв равновесие, выронил автомат, и тот, упав на палубу, исчез в водовороте. Мое положение оказалось не лучше, чем у Мелоса. Пытаясь ухватиться здоровой рукой за перила, я промахнулся и упал рядом с ним.

Нас ударило о пиллерс, и мы оба оказались по пояс в воде. Ему было легче, чем мне. Он вскинул руку и, попав кулаком мне в глаз, схватился за цепочку атташе-кейса.

Я почувствовал страшную боль в левой руке, так как Мелос, выхватывая чемоданчик, его ручкой задел мою рану. Я взвыл от боли, а Мелос, перебравшись через перила, уже плыл в сторону берега.

В этом месте глубина составляла всего четыре фатома, вполне достаточно, чтобы вместе с тонущей яхтой уйти на морское дно. Я отчаянно заработал руками и ногами и, едва успев немного от нее отплыть, увидел, как "Жар-птица" полностью ушла под воду.

Состояние мое было неважным. Я неожиданно ощутил страшную усталость, и тут на поверхности воды рядом со мной, словно огромный черный тюлень, появился Киазим.

Он поспешно стянул с себя маску, выплюнул мундштук и сказал:

— Разве я не говорил, что мы с тобой самые живучие, дружище? Потерпи немного, и я вытащу тебя на берег.

Впереди, в десяти — пятнадцати ярдах от нас, бешено работая обеими руками, плыл Мелос. Было видно, как в зубах он сжимал цепочку атташе-кейса. Нащупав ногами дно, он перестал грести, взял атташе-кейс в левую руку и широкими шагами двинулся к берегу.

Затем произошло нечто удивительное. В тени прибрежных сосен что-то зашевелилось, и нашему взору неожиданно предстал сержант Лукас. Расстегнув кожаную кобуру и вынув из нее автоматический пистолет, двинулся к воде. Он был еще мрачнее, чем обычно.

— Добрый вечер, капитан Мелос, — произнес он.

Мелос, стоя по колено в воде, замер, тупо уставившись на сержанта удивленными глазами. Вскоре он, похоже, пришел в себя.

— Не капитан, а майор. Майор Эндрю Мелос из тайной полиции, Лукас. Арестуйте этих людей за совершение ими государственного преступления. Всех до одного. Вы поняли?

— Так точно, — ответил Лукас и, подняв пистолет, хладнокровно выстрелил ему в переносицу.

А после того как из тени деревьев, хромая, появился Янни Китрос и, опираясь на трость, направился в нашу сторону, я уже был готов буквально ко всему. Мы с Киазимом вышли на берег и увидели Сару и мальчиков, со всех ног бегущих нам навстречу. Наконец, откашлявшись, я поднял голову и улыбнулся Янни.

— Ты, Янни, живуч как кошка.

Он засиял, явно довольный собою.

— Ты уже отпускал комплимент по поводу моих легких, Джек. Должен признаться, что сегодня мне удалось проплыть под водой дольше, чем когда-либо.

— Охотно верю, — сказал я и кивнул на Лукаса: — А это тот, чьи инструкции ты выполняешь?

— Мы делаем с ним одно дело, мистер Сэвидж, — произнес Лукас. — Как и многие другие, кто разделяет наши понятия о свободе и Греции.

— Вам явно удалось разыграть Алеко, — сказал я ему. — Он, похоже, был абсолютно уверен, что купил вас с потрохами.

Мелос, все еще сжимая в руке цепочку, лежал в воде вниз лицом ярдах в двух от берега. Рядом с ним плавал атташе-кейс.

— Теперь, пожалуйста, подайте его мне, — попросил Лукас.

Киазим освободил цепочку из зажатой в кулак руки мертвого Мелоса и, взяв чемоданчик, посмотрел на меня. Я кивнул Киазиму, и он, широкими шагами подойдя к Лукасу, протянул атташе-кейс.

— Ради Бога, аккуратней с ним, — подойдя к ним, предупредил я. — Вы помните, что ваши люди кое-что вложили в его замок?

Лукас достал из кармана длинный ключ, как мне показалось, с двумя бородками.

— Это легко делается, когда знаешь как, мистер Сэвидж.

Он вставил в замок ключ. Мы, затаив дыхание, смотрели на Лукаса. Раздался двойной щелчок, и я впервые увидел улыбку на лице Лукаса. Сара, Яасси и Абу в нерешительности стояли неподалеку от нас. Наконец, не выдержав, младший, Абу, бросился к отцу и, обхватив Киазима за шею, стоял его в объятиях.

Лукас извлек из атташе-кейса запечатанный конверт удлиненной формы и надорвал его край.

— Поразительно, — промолвил он, вытащив из него бумажные листы. — Совсем не намокли. Действительно, эти атташе-кейсы самые лучшие.

Янни, щелкнув зажигалкой, поднес ее к листкам бумаги. Лукас держал в руке горящие списки до тех пор, пока пламя полностью их не поглотило.

— Столько волнений, мистер Сэвидж, столько проблем, и все из-за того, что кучка благонамеренно настроенных идиотов доверилась листку бумаги.

— Одна из дурных привычек, присущих большинству революционеров, — заметил я.

Пламя уже начинало жечь Лукасу пальцы, и он бросил объятые пламенем бумаги на землю. Он подождал, пока роковые списки не превратятся в пепел, а затем каблуком ботинка втоптал его в песок.

— И что теперь? — спросил я.

— Что касается вас и ваших друзей? — пожав плечами, промолвил Лукас. — Это не моя забота. Прекрасная ночь, спокойное море. На вашем катере через пару часов вы можете оказаться в территориальных водах Турции.

— А как же вы?

— У нас за холмом стоит "лендровер". Час езды до порта. У Китроса катер уже наготове. О нас не беспокойтесь.

— А что потом?

На этот раз ответил Янни:

— Моральный протест человека, Джек, удивительная вещь. Понимаешь, от него никуда не деться, и он никому не даст спокойно жить. Нам с Лукасом в Греции будет чем заняться.

— Тогда единственное, что могу вам обоим пожелать, так это удачи.

Лукас с серьезным видом взглянул на Сару, отдал ей честь, развернулся и зашагал от берега. Янни поспешно пожал мне руку. Даже теперь, после всего, что случилось, он не смог обойтись без шутки:

— Самое обидное, Джек, что, попав в эту жуткую переделку, я так и не стал героем.

Сказав это, Китрос виновато улыбнулся, развернулся и заковылял вслед за Лукасом.

— Янни! — окликнул его я.

Он замедлил шаг.

— Уверен, что Майкл гордился бы тобой.

Янни в знак признательности вскинул трость, на которую опирался, и исчез в зеленой кроне деревьев. Я был рад, что успел сказать ему эти слова.

Киазим встал за штурвал и развернул катер в сторону выхода из лагуны. Были уже глубокие сумерки, когда мы, плавно скользя по воде, миновали узкий проход и вышли в открытое море. Я услышал, как запел Киазим, как громко засмеялись его дети, счастливые, что снова все вместе. Я испытывал к нему такое огромное чувство благодарности, которое никогда и ни к кому еще не испытывал. Возможно ли было чем-то отблагодарить Киазима за его дружбу?

Он высунул голову из окна рубки.

— Ты в порядке, дружище? Оставь мне все твои проблемы. На таком катере я мог бы отвезти тебя на край света. Ради него я бы смог отказаться от женщин, — сказал он и громко захохотал. — Правда, ненадолго.

А что "Ласковая Джейн", смог бы он принять ее от меня, подумал я. Лучших рук для нее не сыскать.

Я пошарил рукой в карманах, но сигарет так и не нашел. Неожиданно в сумерках вспыхнула спичка и осветила лицо стоявшей рядом со мной Сары. Она прикурила сигарету и протянула ее мне.

— Отличную же отбивную они из тебя сделали, Джек. Не так ли? — сказала она.

— Но ничего важного при этом мне не повредили.

Я обнял Сару одной рукой, и она нежно прильнула к моей груди.

— Теперь наше счастье будет долгим, Сэвидж.

— Да, — ответил я. — Мы его уже успели немного вкусить.

— И нас не покинет надежда?

Я кивнул:

— Да, конечно. Она всегда будет с нами.

Сгустившиеся над нами сумерки окрасили небо в фиолетовый цвет, а алые отблески заката, придавшие морю багровый цвет, стали совсем тусклыми. Удивительная, загадочная ночь приняла нас в свои объятия.