— Согласитесь, комиссар, что нам с вами пора поговорить серьезно…
Мэр произнес эти слова с ледяной вежливостью. Инспектор Леруа знал комиссара Мегрэ совсем недавно и не мог судить о его мыслях и чувствах по тому, как он курит трубку.
Он заметил только, что комиссар выпустил тонкую струйку дыма и прикрыл глаза в знак согласия. Затем вытащил из кармана записную книжку и оглядел стоящих вокруг — аптекаря, врача и любопытных.
— Я к вашим услугам, господин мэр… Так вот…
— Может быть, мы поедем ко мне и побеседуем за чашкой чая? — поторопился мэр прервать его. — Машина стоит у дверей, и я охотно подожду, пока вы сделаете все необходимые распоряжения…
— Какие распоряжения?
— Ну… относительно этого бродяги… убийцы… И официантки, разумеется…
— Да-да, конечно… Если жандармерии нечего делать, пусть она установит наблюдение на всех близлежащих вокзалах.
Все это комиссар произнес с самым наивным видом.
— А вы, Леруа, телеграфируйте в Париж, пусть они доставят сюда господина Гойяра, и отправляйтесь спать.
Мегрэ сел в машину мэра. За рулем был шофер в черной ливрее. Подъезжая к Белым пескам, они увидели виллу, стоявшую на прибрежной скале, что придавало ей сходство со средневековым замком. Окна виллы были освещены. В пути комиссар и мэр не обменялись и двумя фразами.
— Разрешите показать вам дорогу.
Мэр сбросил меховое пальто на руки метрдотеля.
— Мадам уже спит?
— Мадам ожидает господина мэра в библиотеке…
Жена мэра действительно была там. Ей было около сорока лет, но рядом с мужем, которому было шестьдесят пять, она казалась совсем юной. Она кивнула комиссару и спросила:
— Что там у вас произошло?
— Не волнуйтесь, дорогая, — мэр, как истинно светский человек, поцеловал жене руку и продолжал, не выпуская ее руки из своей: — Ранен таможенный надзиратель, вот и все… Надеюсь, что после разговора, который состоится сейчас у меня с комиссаром Мегрэ, этот невероятный кошмар рассеется.
Жена мэра вышла, шурша шелками. Синяя бархатная портьера опустилась за ней. Стены просторной библиотеки были обшиты красивыми панелями. Потолок, как в английских замках, поддерживали некрашеные балки.
На полках виднелись переплеты довольно богатых изданий, но наиболее ценные книги, по-видимому, стояли в шкафу, занимавшем всю стену.
Библиотека была поистине роскошной, очень комфортабельной и обставлена с большим вкусом. И хотя в ней было паровое отопление, в громадном камине пылали толстые поленья.
Вся обстановка библиотеки резко контрастировала с дешевым шиком виллы доктора Мишу. Мэр перебрал несколько сигарных ящиков, выбрал один из них и протянул его Мегрэ.
— Благодарю вас… Если позволите, я закурю свою трубку…
— Садитесь, господин комиссар, прошу вас… Будете пить виски?
Мэр нажал кнопку звонка и принялся раскуривать сигару Вновь появился метрдотель. Быть может, нарочно Мегрэ принял нелепый вид мелкого буржуа, случайно попавшего в аристократическую гостиную. Черты его лица стали как будто тяжелее, взгляд — тупым.
Мэр дождался, пока вышел лакей, и начал:
— Вы сами понимаете, комиссар, что эта цепь преступлений должна быть прервана… Давайте подсчитаем… Вот уже пять дней как вы в нашем городе, и каждый день…
Мегрэ неторопливо вытащил из кармана свою клеенчатую, как у прачки, записную книжку.
— Разрешите, господин мэр… Вы сказали «цепь преступлений». Позвольте заметить, что все жертвы здоровы, за исключением мосье Ле-Поммерэ… Стало быть, смертельный случай пока всего один!.. Что касается таможенника, то сами понимаете: если бы кто-нибудь покушался на его жизнь, он вряд ли стал бы стрелять в ногу… Место, откуда стреляли, вам известно: увидеть стреляющего нельзя, у него вполне хватило бы времени прицелиться… Хотя, может быть, он никогда раньше не держал в руках револьвера?
Мэр удивленно посмотрел на Мегрэ и взял стакан с виски.
— Стало быть, вы полагаете…
— Что таможенника хотели ранить в ногу. Во всяком случае, любую другую гипотезу вам придется доказывать…
— Быть может, мосье Мостагэна тоже хотели ранить в ногу?
Мэр не скрывал иронии. Его ноздри вздрагивали. Он хотел быть вежливым и приветливым, как это подобает хозяину, но голос его стал скрипучим.
Мегрэ продолжал с видом исправного служаки, отчитывающегося перед начальством:
— Вполне возможно… Не угодно ли вам, господин мэр, прослушать мои записи по порядку? Я начал их с пятницы седьмого ноября… Из почтового ящика нежилого дома произведен пистолетный выстрел в мосье Мостагэна.
Заметьте, что решительно никто, даже сам потерпевший, не мог предвидеть, что ему придет в голову подняться на крыльцо, чтобы укрыться от ветра и закурить сигару… Не будь в тот вечер сильного ветра — преступление не состоялось бы!.. И тем не менее за дверью находился человек с пистолетом в руках… Одно из двух — или это был сумасшедший, или поджидали не мосье Мостагэна, а кого-то другого, кто должен был прийти… Обратите внимание на время! Стреляли в одиннадцать часов, то есть когда в городе Конкарно все уже спят. Все, кроме завсегдатаев кафе «Адмирал»…
Не будем торопиться с выводами. Рассмотрим возможных убийц. Приходится сразу исключить господ Ле-Поммерэ, Жана Сервьера и Эмму, поскольку они были в кафе.
Остаются доктор Мишу, который вышел из кафе за четверть часа до выстрела, бродяга с огромными ступнями и один еще не установленный персонаж, которого мы условимся называть Иксом. Согласны?
Отметим в скобках, что Мостагэн не умер; через две недели он будет на ногах. Переходим ко второй трагедии.
На следующий день, в субботу, я и инспектор Леруа находимся в кафе, собираемся пить аперитив с господами Мишу, Ле-Поммерэ и Жаном Сервьером. Доктор смотрит в свой стакан, и у него зарождаются подозрения… Анализ показывает, что перно в бутылке отравлено.
Возможные виновники — господа Мишу, Ле-Поммерэ, Сервьер, официантка Эмма, большеногий бродяга — он мог незаметно проникнуть в кафе днем и отравить перно — и снова наш незнакомец, которого мы условно назвали Иксом. Продолжаем.
В воскресенье утром исчезает Жан Сервьер. Неподалеку от его дома обнаруживают испачканную в крови машину. Еще до этого газета «Фар де Брест» получила подробное описание этих событий, явно рассчитанное на то, чтобы усилить панику в Конкарно. Однако Сервьера потом видели в Бресте, а позже в Париже, он не пытался скрыться и, очевидно, находился там по доброй воле.
Здесь может быть только один виновный — сам Жан Сервьер.
В то же самое воскресенье мосье Ле-Поммерэ пьет аперитив с доктором Мишу, возвращается домой обедать и умирает, отравленный стрихнином.
Возможные виновники, если Ле-Поммерэ отравлен в кафе: Эмма, доктор Мишу и наш Икс. Бродягу здесь приходится исключить — кафе не пустовало ни минуты. Кроме того, на этот раз была отравлена не вся бутылка, а лишь один стакан. Если его отравили дома, то виновными могут быть домовладелица, бродяга и все тот же неизменный Икс… Еще немного терпения, господин мэр, мы подходим к концу.
Сегодня вечером таможенник, проходя по безлюдной улице, был ранен в ногу… Доктор находится в тюрьме, под бдительным присмотром… Ле-Поммерэ мертв… Сервьер в Париже, в руках Сюрте Женераль… Эмма и бродяга в этот час на моих глазах сначала обнимались, потом ели курицу…
Остается один возможный виновник — таинственный Икс.
Имеется, стало быть, еще одно лицо, с которым мы пока не столкнулись в процессе следствия. Оно могло совершить лишь последнее преступление, а могло совершить и все…
Но мы не знаем его. Мы не знаем даже, как он выглядит. У нас есть одна-единственная примета — этому человеку нужно было, чтобы сегодня ночью разыгралась новая драма… Ему это было крайне необходимо!.. Мне ясно, что выстрел в таможенника не был случайным.
Во всяком случае, господин мэр, больше не требуйте от меня арестов. Поймите, что любой житель Конкарно, а также все те, кто знает лиц, замешанных в этой истории, в частности любой из завсегдатаев кафе, могут быть взяты на подозрение… Даже вы сами, господин мэр!..
Последние слова Мегрэ произнес легким, шутливым тоном. Он развалился в кресле и протянул ноги к огню. Мэр едва заметно вздрогнул:
— Надеюсь это лишь маленькая месть с вашей стороны…
Мегрэ внезапно поднялся, выколотил трубку в камин и принялся шагать по библиотеке.
— Отнюдь!.. Хотите выводы?.. Пожалуйста! Я просто хотел показать вам, что такое дело, как это, не является примитивной полицейской операцией. Его нельзя вести, сидя в кресле и раздавая приказания по телефону… И поэтому, господин мэр, при всем своем уважении к вам, я должен сказать следующее: когда я берусь за дело, я, черт возьми, прежде всего требую, чтобы мне не мешали вести его так, как я считаю нужным!
Это накапливалось уже давно и прорвалось совершенно неожиданно. Чтобы успокоиться, Мегрэ отхлебнул из стакана виски и посмотрел на дверь с видом человека, который сказал все, что собирался сказать, и теперь ждет лишь разрешения уйти.
Собеседник его довольно долго рассматривал белый пепел на кончике своей сигары. Затем стряхнул его в пепельницу синего фаянса и медленно поднялся, стараясь поймать взгляд комиссара.
— Послушайте, комиссар. — Видимо, слова эти дались мэру нелегко. Он говорил запинаясь. — Возможно, что по отношению к вам я был неправ, проявляя нетерпение.
Признание было неожиданным. Особенно в этой обстановке, где мэр со своими белоснежными волосами, в пиджаке, обшитом шелковой тесьмой, и серых панталонах с негнущимися складками казался еще более породистым, чем обычно.
— Только теперь, комиссар, я начинаю ценить вас по достоинству. В несколько минут вы перечислили простые факты, и дали мне возможность коснуться жуткой тайны, лежащей в основе этого дела… Все оказалось гораздо сложнее, чем я думал. Признаюсь, ваше равнодушие к поимке бродяги вселило в меня недоверие к вам…
Мэр подошел к комиссару и коснулся его плеча.
— Я прошу вас не сердиться на меня больше… Ведь и на мне лежит бремя ответственности…
Трудно было определить, что испытывает комиссар Мегрэ. Его массивные пальцы развязали потертый кисет и набили трубку. Его взгляд был устремлен через бухту к бескрайнему морю.
— Что там за свет? — спросил он.
— Это маяк…
— Нет… Я говорю о маленьком огоньке справа…
— Это дом доктора Мишу.
— Значит, служанка вернулась?
— Нет. Вернулась мадам Мишу, мать доктора. Она приехала сегодня днем.
— Вы ее видели?
Мегрэ показалось, что хозяин немного смутился.
— Она удивилась, не найдя сына дома… И пришла ко мне узнать, в чем дело. Я объяснил ей, что доктор арестован в целях его же полной безопасности… Ведь это и в самом деле так, не правда ли?.. Она попросила у меня разрешения на свидание с сыном… В гостинице никто не знал, куда вы исчезли, я решил взять ответственность на себя и дал ей разрешение. Перед самым обедом она пришла ко мне вторично — узнать, нет ли новостей… Ее встретила моя жена и пригласила пообедать с нами.
— Дамы дружны между собой?
— Как вам сказать… Пожалуй, точнее будет назвать их отношения добрососедскими. Зимой в Конкарно так мало людей…
Мегрэ возобновил свою прогулку по библиотеке.
— Значит, вы обедали втроем?
— Да… Это и раньше случалось довольно часто… Я, как мог, успокаивал мадам Мишу… Путешествие в жандармерию сильно ее разволновало. Она потратила немало сил на воспитание сына, а здоровье его далеко не блестяще…
— Вы не говорили с ней о Ле-Поммерэ или Жане Сервьере?
— Она терпеть не могла Ле-Поммерэ… Ей казалось, что из-за него доктор много пьет. Но дело в том, что…
— А Жан Сервьер?
— Его она почти не знала… Это был человек другого круга, маленький газетчик… Так, ресторанное знакомство… Он был очень забавным парнем… Но невозможно было принимать у себя в доме его жену… У этой женщины небезупречное прошлое… А городок у нас маленький, комиссар! Ничего не поделаешь, приходится мириться со многими условностями… Быть может, в какой-то мере ими и объясняется моя раздражительность. Вы не представляете, что значит управлять рыбаками и все время стараться не обидеть хозяев. И, наконец, я ведь соприкасаюсь и с буржуазией…
— В котором часу ушла от вас мадам Мишу?
— Около десяти… Моя жена отвезла ее на машине.
— Однако этот свет свидетельствует о том, что мадам Мишу все еще бодрствует…
— Она никогда не ложится рано… Впрочем, как и я. В нашем возрасте начинаешь страдать бессонницей… Я часто читаю напролет всю ночь или просматриваю бумаги…
— Дела семейства Мишу идут неплохо?
Опять еле заметная неловкость.
— Пока не блестяще… Но цена на Белые пески неуклонно повышается… У мадам Мишу в Париже большие связи, так что препятствий не будет… Многие участки уже запроданы, весной начнется строительство дач… Мадам Мишу за время своего пребывания в Париже уговорила одного крупного финансиста… извините, что я не называю его имени… построить виллу на вершине горы…
— Еще один вопрос, господин мэр… Кому принадлежали эти земли, прежде чем их стало арендовать семейство Мишу?
Мэр ответил без колебаний.
— Мне! Они были собственностью нашей семьи, как и этот дом. Но на этой пустоши росли только дрок и вереск, и вот мосье Мишу пришло в голову…
В эту минуту огонек на вилле Мишу погас.
— Еще стаканчик виски, комиссар? Не беспокойтесь, мой шофер отвезет вас в гостиницу!
— Вы очень любезны, господин мэр. Я обожаю ходить пешком, особенно когда мне нужно подумать…
— Как вам угодно… А что вы думаете о желтом псе?.. Должен признаться, его появление полностью сбивает меня с толку… И потом еще отравленное перно… Так как в конце концов…
Мегрэ тщетно разыскивал свою шляпу и пальто. Мэру оставалось только позвонить лакею.
— Подайте комиссару его вещи, Дельфэн!
Наступило молчание. Стало слышно, как бьются волны прибоя у каменного подножия виллы.
— Так значит, комиссар, машина вам не нужна?.. Решительно?..
— Решительно, господин мэр!
Казалось, в воздухе клубится облачко неловкости, как клубятся вокруг лампы облачка табачного дыма.
— Хотел бы я знать, как будут настроены горожане утром… Если установится хорошая погода, в городе по крайней мере не будет рыбаков. Они воспользуются штилем и уйдут в море ставить сети…
Мегрэ взял у лакея пальто и протянул мэру свою большую руку. Тому явно хотелось задать еще несколько вопросов, но присутствие лакея связывало его.
— Как вы полагаете, комиссар, сколько времени еще понадобится…
Городские часы показывали час ночи.
— Надеюсь, господин мэр, что сегодня к вечеру все будет кончено.
— Так скоро?.. Несмотря на то что вы мне говорили?.. Значит, вы рассчитываете на показания Гойяра? Или, может быть…
Было уже очень поздно. Мегрэ вышел на лестницу. Мэр искал прощальную фразу и не находил ничего, что могло бы выразить его чувства.
— Мне просто совестно отпускать вас пешком по этим дорогам…
Дверь захлопнулась. Мегрэ вышел на дорогу. Низко над головой висело бледное небо. Темные облака скользили по нему, обгоняя луну.
Было холодно. Свежий ветер дул с моря, неся с собой запах водорослей, которые огромными кучами чернели на песке побережья. Комиссар шел медленно, глубоко засунув руки в карманы, крепко сжимая трубку зубами. Отойдя подальше, он обернулся. Огонь в библиотеке погас, за ним погасли огни во втором этаже, в других окнах свет был приглушен плотными занавесями.
Комиссар не пошел через город, он избрал путь вдоль берега, по которому шел таможенник. Мегрэ постоял на углу, где того ранили, и внимательно осмотрелся вокруг. Все было тихо, Конкарно спал. Кое-где горели редкие уличные фонари.
Выйдя на площадь, комиссар увидел, что окна кафе еще светятся, отбрасывая ядовито-зеленый отблеск далеко в ночной мрак.
Комиссар толкнул дверь. Журналист диктовал в телефонную трубку:
— …неизвестно, кого следует подозревать. На улицах города с тревогой оглядывают друг друга. В каждом незнакомце они готовы видеть убийцу. Никогда еще пелена тайны и страха не была столь густой…
За кассой сидел мрачный хозяин. Увидев комиссара, он хотел что-то сказать. Нетрудно было догадаться о его претензиях.
Кафе было не убрано, на всех столах валялись газеты, стояли грязные стаканы. На батарее центрального отопления какой-то фотограф сушил пробные отпечатки.
К комиссару подошел инспектор Леруа.
— Вас ждет мадам Гойяр! — сказал он вполголоса, указывая на кругленькую женщину, сидевшую в углу.
Женщина поднялась, всхлипывая и вытирая заплаканные глаза.
— Неужели это правда, комиссар? Я уж и не знаю, во что мне верить… Говорят, Жан жив… Но это невозможно, он не стал бы разыгрывать эту комедию… Уже хотя бы ради меня он не стал бы этого делать! Он не заставил бы меня так волноваться… Мне кажется, я схожу с ума… Зачем вдруг Жану понадобилось ехать в Париж и оставлять меня здесь? Скажите мне правду, комиссар!..
Она плакала. Она плакала, как умеют плакать некоторые женщины: по ее щекам струились и сбегали к подбородку обильные потоки слез, а к полной груди она прижимала руку.
Она всхлипывала, искала платок. И не переставая говорила.
— Уверяю вас, что это невозможно! Я не слепая и знаю, что Жан был немножко легкомысленным… Но такого он никогда не смог бы сделать… Возвращаясь, он всегда просил у меня прощения. Вы меня понимаете, комиссар?.. А эти господа говорят…
Она показала на журналистов.
— Они говорят, что он нарочно вымазал машину кровью, чтобы заподозрили преступление… Но ведь это значит, что он решил исчезнуть из Конкарно!.. А я вам скажу, что, будь он жив, он вернулся бы непременно! Это друзья вовлекли его в кутежи и во всякие грязные истории… Мосье Ле-Поммерэ, доктор Мишу… И даже сам господин мэр!.. И все они даже не кланялись мне на улице!.. Я была для этих господ слишком ничтожной!.. Потом мне сказали, что Жан арестован… Я не верю в это, не могу поверить… Он никогда никому не делал зла… Он зарабатывал вполне достаточно, и мы ни в чем не нуждались… Мы были счастливы… Что ж из того, что он иногда любил покутить?..
Мегрэ посмотрел на нее, вздохнул и взял со стола полный стакан. Он залпом проглотил жидкость и пробормотал:
— Извините меня, мадам… Дело в том, что мне необходимо поспать…
— Неужели вы тоже думаете, что он в чем-то виновен?
— Я никогда ничего не думаю… Ложитесь спать, мадам, завтра все выяснится…
Тяжелыми шагами Мегрэ поднялся по лестнице. Журналист, сидевший у телефона, решил немедленно сообщить о заявлении комиссара.
— Последние новости. Комиссар Мегрэ обещал раскрыть тайну не позднее завтрашнего дня…
Потом он прибавил другим тоном:
— Вот и все, мадемуазель… Скажите патрону, чтобы в моей заметке не меняли ни единой буквы… Ничего, что он не поймет, не важно… Я должен быть здесь…
Он повесил трубку, засунул в карман блокнот и распорядился:
— Грогу, хозяин! Побольше рому и самую капельку теплой водички!..
Тем временем другой репортер предложил мадам Гойяр проводить ее домой. По дороге она продолжала свои излияния.
— Что из того, что он был немножко легкомысленным?.. Все мужчины таковы, вы же сами понимаете, мосье!