Жена для генерального

Глава 3 Цена ожидания

Марат

Погода для прогулок по лесу сегодня выдалась не самая удачная. В Питере, когда я вылетал три часа назад, светило солнце. Здесь же, в лесу под Воронежем, все небо было закрыто серыми тучами, и в любой момент мог начаться дождь.

Ни один уважающий себя охотник не поперся бы в глушь по такой погоде. Ни один любитель прогулок по свежему воздуху не решился бы морозить зад перед дождем.

К счастью, охотиться или стаптывать ботинки я не собирался. Все, что было нужно, – дождаться, когда, скрипя старой подвеской, на опушку выедет Опель Фронтера, и не сдохнуть от кайфа, когда с заднего сиденья мне передадут люльку с розовощекой девочкой.

Алгоритм не новый. Больше десяти раз я исполнял каждый пункт, а сердце все равно заходилось, как перед инфарктом. Хоть вози с собой набор для реанимации или катайся на эти встречи в машине скорой помощи.

Сейчас тоже накатывало.

Смотрел на приближающуюся тяжёлую машину. Пятый раз мыл руки антисептиком. И вдохнуть нормально не получалось. С каждым метром за грудиной болело все сильнее.

Совсем как год назад, когда узнал, что скоро стану папой.

Год назад. Санкт-Петербург.

В моем прошлом хватало паршивых дней, но этот уверенно метил на первое место. Гроб с телом бывшей девушки. Убитые горем родители, которые проклинали меня за то, что отправил Карину на свою кипрскую виллу. Тишина в квартире.

Тишина убивала сильнее всего.

Я готовился к ней морально. За ночь со Штерном мы просчитали все. Его хакер загрузил в Инстаграм нужные фотографии полугодовой давности. Брошкина, прокляв меня по телефону, состряпала документы на увольнение помощника генерального директора. Секретарша выучила текст, который предстояло сказать Аглае.

Вместе с Димой мы заменили всех телохранителей. Общими усилиями убедили Бадоева обеспечить Аглае врача, а потом убраться из ее квартиры. Мы даже успели продумать, как устроить незаметную охрану моей мышке на будущее.

Это была адская ночь. Я за компьютером на Лимасоле. В гостинице недалеко от морга, где лежало тело Карины. Штерн с термосом кофе у себя в охранном бюро.

Но если бы я только знал, каким «счастливым» будет следующей день и следующая ночь!

В аду нет отдельного круга для тех, кто обманывает любимых. Ад для них начинается при жизни. С пустой вешалки, где еще недавно висел женский плащ. С опустевших шкафов. С барной стойки, на которой, будто почетный караул, всегда стояло две чашки, а сейчас сиротливо поджидала одна.

Раньше я думал, что не смогу снова привыкнуть к женщине в своем доме. После смерти Насти ни одна из любовниц не оставалась здесь на ночь. Всем вызывал такси или отвозил домой на своей машине.

А с мышкой всего за месяц умудрился впасть в зависимость от нее в моей кровати, на моей кухне, на каждом сантиметре моего жилища.

Спать – только в обнимку. Есть – с рук. С закрытыми глазами брать что угодно с чужой вилки. Целовать перед сном, после сна и вообще при любом случае или без него. Спорить по рабочим вопросам, а потом еще жарче спорить о том, что дома работа не обсуждается.

Я не знал, как живут другие пары. Занимаются ли они сексом так часто, как занимались мы. Засыпают ли вместе перед телевизором, не досмотрев до конца ни одного фильма. Умеют ли целоваться настолько долго, что кофе приходится греть дважды.

Может, для кого-то это было неправильно. По-юношески, будто впервые окунулись в отношения.

Но у нас все получалось именно так. Без просьб, без бытового подкупа, без занудных разговоров о правилах и рамках, о которых из каждого утюга талдычат новомодные психологи.

Мне досталась неправильная мышка. Без стандартного женского набора привычек и напряженного графика «техобслуживания» в салонах и спа.

А ей достался я. Голодный до ее искренности. Слетающий с катушек от невинно закушенной губы или мелькнувшей в отвороте халата ножки. Любой телевизионной передаче предпочитающий смотреть, как подо мной выгибается и кончает любимая женщина.

Сложились, как пазлы.

Задышали полной грудью. Радость от жизни почувствовали. Пока одна сволочь в моем лице сама все не разрушила. Хладнокровно. За считаные часы.

Ночью, пожалуй, было больнее, чем днем.

После аэропорта я лишь на несколько минут заехал домой. Стиснув зубы, принял душ и переоделся. А ночью сбегать на работу было поздно.

Ночью пришлось знакомиться со всеми последствиями своего поступка. Под стук дождя в окно, под хмурый взгляд Бадоева, который до глубокой ночи не желал «выписываться» из моей квартиры. Под боль где-то в районе желудка, будто меня нафаршировали ядом и сейчас он медленно разъедал изнутри.

Во всей этой какофонии паршивых ощущений спасало лишь одно. Даже на секунду, на миг я не сомневался, что поступил правильно.

Наверное, это было стандартное оправдание для палача, но я верил, что другого выхода не существовало. Потерю одного урода – меня – мышка переживет. Переболеет, как тяжелой болезнью. К проклятию от Брошкиной добавится еще одно. И жизнь продолжится.

Но, если бы я позволил ей волноваться и дальше, если бы подверг риску жизнь неродившегося ребенка… собирать по осколкам было бы некого.

Оставалось успокаиваться тем, что все исправлю. Избавлюсь от врагов. Отвоюю свою девочку назад. Костьми лягу, но заставлю забыть все, что из-за меня пережила.

Нужно было только немного потерпеть. Хотя бы пять месяцев. До родов. Чтобы избавиться от главного риска. А потом хоть в бункер вдвоем. Хоть на яхте в открытое море.

Нужно было лишь протянуть полторы сотни дней.

Не позволить себе ринуться к Аглае среди ночи. Не разбить в хлам телефон от желания написать, что все вокруг ложь. Не сдохнуть в ее гостевой комнате, на ее кровати, представляя, как охрана собирала проклятый чемодан, а моя мышка боролась. Все еще надеясь на ошибку, не хотела уезжать. Вопреки фактам, верила в меня и в нас.

Эгоистом в паре может быть только кто-то один. И я стал им на полную катушку.

Соучастница-совесть молчала. Ключи от машины и телефон так и оставались в гостиной, подальше от меня. И не было никакого шанса отмотать назад.

Только как-то выжить. Без ласковых объятий. Без «люблю». Без собственного признания, которое уже давно созрело и через неделю-другую обратилось бы в кольцо.

Тяжелая это была ночь. Даже с моим похоронным опытом – адская. И только к утру, когда желание сдохнуть сменилось желанием убивать и руки не разбирая стали громить все подряд, стерва-судьба решила побаловать своего любимца.

Вначале я не понял, на что смотрю. Черно-белая распечатка с фотографией мальчика выпала из тумбочки как-то незаметно. Вначале я даже не обратил внимания эту бумажку. В спальне не осталось ни одной целой вещи, и груды мусора лежали повсюду. Лишь обернувшись перед уходом, зацепился взглядом за идеально ровный белый прямоугольник.

А потом чуть не оглох и не ослеп от шока.

Это было мое фото. Старое, детское, но мое. Где последний раз видел его, я помнил отлично, пусть и мечтал бы забыть.

А вот номер под фото, едва заметный, составленный из букв и цифр, заставил все же без сил опуститься на кучу мусора.

Это был он – тот самый неизвестный донор из досье Штерна. Номер, который я не мог вычеркнуть из памяти, хоть и смирился, что Аглая ждет ребенка не от меня.

Моя сладкая, моя замечательная девочка умудрилась из десятков кандидатов выбрать именно меня. Еще до знакомства. Ничего не зная обо мне. И так метко, что из груди рвалось что-то дикое. Похожее на хохот и вой одновременно.

Не думал никогда, что стану отцом по-настоящему. Так, чтобы видеть своего ребенка, держать на руках и вдыхать аромат. За несколько лет после ухода Насти личная жизнь сама сменилась работой, а планы на будущее – стратегией развития компании.

Нормально было. Никакой головной боли и геморроя. Так бы и прожил до старости, если бы одна упрямая девчонка не разворошила что-то на душе, а потом раскатала меня в асфальт своей доверчивостью и подарила дочь.

– Ну, привет, красавица. – Пока нянька выгоняла на пробежку своего четырехлапого демона, я взял из люльки Сашу и прижал к груди. – Ух, как ты за три недели выросла! Уже серьезная дама. Соскучилась по папе?

Отодвинув водительское сиденье максимально назад, поцеловал малышку в обе щеки и носом потерся о маленький носик.

Ответом мне стала широкая радостная улыбка. Счастливая настолько, что слезы навернулись. Никогда до рождения дочки не плакал. Без единой слезинки перехоронил всех самых близких. Как последний сухарь выгнал из дома любимую женщину. Вбитый в голову с детства запрет на сырость ничто не могло сломить. А эта глазастая крошка будто слезные каналы вылечила.

Невозможно было на нее смотреть без слез. С первого дня, как взял на руки в воронежском роддоме, до сих пор. Один звук, одна улыбка, и все мое спокойствие летело псу под хвост. Хотелось часами рассказывать ей, какая она хорошенькая, целовать каждый маленький пальчик и шизеть от непривычного кайфа.

Сладкая девочка. Иногда капризная, с упрямым характером, совсем как ее умница-мама. Иногда ласковая, как котенок.

Моя.

Никакие тесты не были нужны. Обошелся без очередного взлома электронного банка доноров. Как увидел ее, так и пропал. Почувствовал каким-то звериным чутьем свою кровь. Окосел от того, как она доверчиво затихла у меня на руках после родов и, зевнув, уснула.

Ради того момента однозначно стоило проходить цирк со сменой машин, переодеванием и платить дурные деньги акушерке.

Я пропустил много важных событий в жизни моей мышки. Меня не было рядом, когда в животе начала толкаться дочь, когда, круглая как шарик, моя Аглая покупала кроватку и одежду нашей малышке. Но хотя бы в момент появления на свет моей дочки никто не смог нас разлучить.

– Ну что, папаша, крышу сносит, как обычно?

Дождь уже начался, и нянька из двух машин привычно выбрала мой джип. Сбросила куртку. Без подсказки достала из хитрого термоса бутылочку с молоком и протянула мне.

– Как думаешь, я когда-нибудь к этому привыкну?

Кормить дочку было особым удовольствием. Я чувствовал запах грудного молока, представлял рядом Аглаю и хоть ненадолго забывал обо всем том дурдоме, в котором варился каждый день.

– Ты, батенька, клинический случай! – Зоя цокнула языком, а после и вообще махнула на меня рукой. – Может, к третьему или четвертому ребенку полегчает.

– Осталось уговорить нашу маму на третьего и четвертого, – шепотом сказал я малышке.

– Ага. Мелочь.

Нянька усмехнулась и наконец отвернулась от нас.

– Как Аглая?

Слышать ответ на этот вопрос каждый раз было больно, но не спросить я не мог.

– Крутится как белка в колесе. Тетка раскусила, какое сокровище ей досталось, и теперь эксплуатирует без зазрения совести.

– Лотерейный выигрыш брать все еще не желает?

– У них в роду, наверное, козы были. Я давно живу, но таких упрямых не встречала. Твердит, что ей на все хватает, а помогать тетке в радость.

– Козы точно были. – Улыбаясь как ненормальный, я поцеловал в лоб малышку. Сразу вспомнилась наша с Аглаей первая встреча. Ее желание плеснуть в меня кофе. Мое желание свернуть ей шею.

С заднего сиденья послышался вздох.

– Димка зря искал победителя и перекупал билет. Деньги на воздух.

– Мы должны были хотя бы попробовать.

– Конечно…

– А так она как? Доктор все еще не отстал?

На несколько мгновений в салоне повисла тишина. Я слышал только, как Саша кушает молочко, как дождь стучит по крыше и как бухает в груди мое сердце.

– Блаженный он мужик. Будто переклинило на нашей Аглаше. Каждую неделю приходит. Вроде и жалко его: видный, молодой. А от унылого выражения лица… – Нянька откашлялась. – Тошно становится.

– Значит, не отстал… – Вкус у ревности был горький. Но за последние месяцы я привык и к этой горечи.

– Как наша девочка терпит, не знаю, но сама подумываю слабительным его накормить. На стыд в глазах мужика смотреть приятнее, чем на тоску.

Мысленно я дал добро, но ответить пришлось другое:

– Не нужно. Я сильно виноват перед Аглаей. Она имеет теперь полное право смотреть на других мужчин.

– Так что, и отпустишь? – Зоя аж через сиденье перегнулась. Даже ревматичную старуху изобразить забыла.

– Нет, конечно.

– Фух, а то я уже испугалась. – Она быстро перекрестилась. – Мы с Берримором не вечные, чтобы охранять Аглаю годами, пока ты в благородного оленя играешь. И так, если бы не наш общий еврейский друг, ни за что не согласилась бы на такое задание.

– Хочешь зарплату выше? Только скажи.

– Да при чём тут деньги?! Ещё один баран на мою голову! Можно от жалости помереть, наблюдая за вами троими. А мы с Берти на том свете уже побывали, назад туда не торопимся.

– Я и сам долго не выдержу.

Отдав пустую бутылочку Зое, я устроил свою малышку поудобнее и уткнулся носом в смешную розовую шапочку.

– Я уже слышала пять месяцев назад это твоё «не выдержу». – Сашина нянька невесело усмехнулась. – Еще одну пулю себе накаркать решил?

Словно она не вопрос произнесла, а ударила по больному месту – чуть выше бедра, по телу от живота до колена прокатилась болезненная волна.

– Ты вообще как выжил тогда? – В нашей няньке проснулся подполковник с кучей медалей за успешные операции. – Я всю баллистику пересчитала. От скуки как-то даже следственный эксперимент провела. Берти три раза падал, изображая труп. А ты вон, – она кивнула на меня, – потрепанный, но живее всех живых.

– Если бы у твоего демона была такая же мотивация, как у меня, тоже выжил бы.

Вдаваться в подробности того случая не хотелось. Не было в нем ничего интересного и веселого. Вместо того чтобы забрать Аглаю и дочь, я больше месяца провалялся в больнице. Пережил пять операций. И потом ещё месяц учился заново есть, ходить и подтирать собственный зад.

Тяжёлое было время. Штерн землю носом рыл. Всех акционеров компроматами прижали к ногтю. Герасимова выкинули из совета директоров. В один из дней, когда у меня на четвёртой операции случилась остановка сердца, Дима чуть не грохнул старого козла.

Но все выжили, затаились и начали копать друг под друга с утроенной силой. Чтобы теперь уже достать наверняка – я его или он меня.

– Значит, не расскажешь? – Зоя снова удобно устроилась на сиденье и отвернулась к окну.

– Скажу, что не жалею совсем о той пуле. Стрелка Штерн взял через один день после покушения. И благодаря ему мы смогли нарыть на Герасимова столько, сколько годами искали бы сами.

– Только что-то повестку в суд он до сих пор не получил.

В профессионализме нашей няни сомневаться не приходилось, но вот проблемы с оптимизмом у нее были всегда.

– Это вопрос нескольких недель.

– Ой, сглазишь! – она закивала головой.

– Не смогу я больше без них.

Не было у меня никаких новых аргументов. Пять месяцев и без того затянулись на целый год. Все это время ни отдыха, ни секса, ничего не хотел. Только забрать своих девочек. И начать вымаливать грехи.

– Ладно, – новой паузы не выдержала уже Зоя. – Отдавай мне принцессу и вали на свою стройку. Там, небось, все ревизора заждались.

Она толкнула дверь машины, всем своим видом демонстрируя, что время истекло.

– Через две недели сдача объекта. – Отдавать дочку было тяжело. Словно часть себя живьём отдирал. Хотел бы, но не мог пообещать, когда встретимся вновь, а разочарование на детском личике разрывало сердце.

– У-у… И больше никаких поводов? – У боевой няньки даже плечи опустились. Резала меня сочувствием, как ножом. – Ничего под Воронежем нового строить не надумал?

– Нет. Презентацию переживу и смотаю удочки.

Зоя вскинула на плечо сумку с термосом, забрала малышку и бросила на прощание:

– Ты только не додумайся у нашей тетки цветы на презентацию заказывать. От Ларисы Аркадьевны тебя даже Димка со всей своей кодлой не защитит. За племянницу горло перегрызет любому. А ты у нее в списке потенциальных смертников впереди всех бывших мужей стоишь.

Я последний раз глянул на дочку. Мысленно загадал, чтобы мы в следующий раз встретились у меня дома. А вслух совершенно искренне ответил: «Конечно».