Жена художника

1. Детство в селе Поемичье Костромской области

Я, Нина Филиппова, родилась 19 мая 1927 года и жила до 5 лет в селе Поемичье Нерехтского района Костромской области. Село расположено в 18 километрах от станции, куда добраться можно было только пешком или на лошади. Повзрослев, я часто приезжала сюда к родным.

Помнится, у въезда – небольшое озеро, от него сразу открывается вид на красивое село, расположенное на возвышенности. В селе 60 дворов, в центре главная улица, которая ведет к медпункту, магазину, школе. По середине улицы – перекресток, это вторая улица, где еще 12 домов. В центре села стояла большая, красивая церковь со звонницей, обнесенная высоким кирпичным забором. Через каждые десять метров на башенках забора были изображения святых. Строили церковь сто лет, до XIX века, на средства прихожан и меценатов. За забором церкви – кладбище, где хоронили священников, членов их семей, знатных прихожан из окружающих деревень. Все поселения, в которых была церковь, назывались селами, а к ним примыкало 10–15 деревень. Люди приходили в церковь венчаться, поминать усопших и по великим праздникам.

Рассказывают, что в селе никогда не было помещиков. Крестьяне назывались церковными, ибо платили подати церкви, то есть ее содержали – ухаживали, ремонтировали, проводили дороги, держали в порядке округу, оплачивали работу церковных служителей.

Большое озеро перед селом – это тоже история. В давние времена, когда строили церковь, не возили кирпич издалека, а делали прямо здесь. На месте озера были большие запасы глины, ее добывали, делали особую замеску, лепили кирпичи, сушили их, обжигали. Из кирпичей строили церковь и забор вокруг нее. Прочность была столь велика, что не разрушалась с годами. И только когда в селе организовали колхоз, церковь превратили в склад, а в 90-е годы стали разбирать забор на кирпичи. Исчезли школа, магазин и медпункт, жители разъехались, осталось 3 человека. И только летом приезжали дачники.

Это воспоминания моего детства и юности, ведь я любила здесь бывать. Тогда дома были ухоженные, перед каждым – палисадник с цветами, а за домом прекрасные сады, где росли рябина, вишня, яблоня и множество кустарников. Помнятся ярмарки в Нерехте после окончания уборки. Это богатая торговля, где делали запасы на зиму, проходили концерты самодеятельности, цирковых артистов, звучали музыка, смех, пение.

Здесь, в Поемичье, жили мои деды с семьями – Михаил (отец моего отца) и Иван Васильевич (отец моей матери). Они очень меня любили. Когда мы приезжали в гос-ти, я всегда у них пропадала. А на задворках, помню, жила старая бабушка Пияда. Она водила нас в сад по яблоки. А за деревней протекала речка Мелчинка, где мы купались. Воды по колено, но проточная и переходила в болотце с водяными лилиями. За селом был покос, и к концу лета сено складывали в огромные сараи, где мы любили играть.

2. Мои родители

О юности своих родителей я знаю немного, все по их рассказам. Отец мамы Лизы рано овдовел и женился на хорошей женщине с дочкой. В семье, кроме моей мамы, было трое детей: младшая сестра Катя, сводная сестра Лида и старший брат Андрей, который рано умер.

В крестьянских семьях отдавать детей в школу не спешили – мама пошла учиться в 9 лет. Проучилась один год. Однажды учитель отругал ее и отстегал линейкой. Она, зареванная, пришла домой. Отец сказал: «Думают, мы без их школы не проживем. Наплюй, дочка. Иди работать». Так и осталась моя мать малограмотной. Но любила читать и всю жизнь, до 85 лет, читала романы, исторические и любовные.

Позже, когда мама уже была замужем и началась борьба за грамотность по стране, она посещала школу по ликвидации безграмотности. По ее рассказам, с 1925 по 1930 год в селе работала изба-читальня, ставились пьесы. Это было удивительное зрелище, потому что играли сами селяне, а не артисты. И ставили Чехова, Островского, Шекспира. Даже мой папа молодым играл в этих спектаклях. Не обходилось без курьезов. Когда ставили «Грозу» Островского, зрители полезли на сцену, чтобы расправиться с Борисом и Кабанихой. Их пришлось усмирять.

По рассказам мамы, в юности жизнь крестьян была тяжелая. Работали по 12 часов, вставали рано. Но молодежь находила время для посиделок. Собирались вечерами в каком-нибудь доме, сидели при лучине, пряли, вязали. Вдруг кто-то из ребят говорил: «Линка, запевай!» И тут маме не было равных. (Почему же никто из семьи не поет, талант мамы Лизы не передался?) В такие вечера было много игр, шуток, смеха. Иногда появлялся гармонист, и начинались пляски. Часто веселье заканчивалось в 2–3 часа ночи. А утром опять на работу. Косить, жать, метать стога. И тут без смеха не обходилось.

Когда девчата работали на верху стога, ветер раздувал их длинные юбки, а мужики внизу хохотали. Было и тяжко. Ведь в те времена штанов бабы в деревне не носили. И когда у девчат шли месячные, они надевали 3–4 ситцевых юбки. Одну заталкивали между ног, потом поворачивали ее несколько раз. А затем втихаря снимали, прятали до стирки и использовали следующую.

Историю замужества мама подробно не рассказывала. Но, кажется, она любила одного, а выдали за другого, Василия Филиппова. На свадьбе сказала ему: «Кури!» – Так он и начал курить навсегда. Зубы плохие были, почти все потерял к концу жизни. А человек был очень умный, добрый, работящий. Повезло маме. А уж как детей и внуков любил! Еще отец по молодости плясал замечательно, азартно, удало, выходил в круг на сельских гулянках и давал жару!

Село наше было среднего достатка, не было богатых. Лучше жили крупные семьи, где было больше работников. Мы в детстве не голодали. Когда началась коллективизация, отец принимал в ней участие: носил наган, часто не ночевал дома. Но так случилось, что в 32 году мы были вынуждены уехать. Оставаться было нельзя, чтобы не подвергать семью опасности. Помню, как переживала мама, что папу могут арестовать. За что – неизвестно. Часто у разных домов останавливался черный воронок, и людей увозили. Среди них были и наши знакомые. Теперь их называли «врагами народа».

3. Переезды семьи

В 34 году дед Иван Васильевич уехал в Ярославль. Родители отца умерли. Брат отца Александр уехал в Ленинград. В селе осталась из родни одна Нюра – Анна Михайловна. Мы с мамой и сестрой Лилей часто ездили к ней в гости. Встречались с двоюродными сестрами Ниной и Галей, которые жили в городе Комсомольске Ивановской области. Это дети папиной сестры Прасковьи Михайловны. Поселились мы в селе Палкино, в самом конце, и видели, как мимо нас проезжали подводы с людьми, слышался плач.

Мы часто переезжали. Жили в Парфеньево, Мантурово, в Нее, снова в Палкино. В Мантурово я пошла в первый класс. Нас было в классе 20 человек. Шесть – восьмилетние, остальные – старше. Помню, просила у мамы 20 копеек, чтобы купить 50 граммов конфет-подушечек. А отец, возвращаясь из командировок, привозил нам тряпичные куклы с пуговицами вместо глаз.

Я всегда любила учиться и успевала отлично. В школе на всех вечерах, утренниках читала стихи. Говорят, это у меня хорошо получалось. А вот петь совсем не умела, не было слуха. Зато у мамы был хороший голос, но как замуж вышла, петь перестала (так внукам рассказывала). В Мантурово мне запомнилась наша коммунальная квартира. В праздники все соседи собирались вместе. Но все было очень тихо, без лишних разговоров. Все боялись, а чего – не знали сами. Рядом жил одинокий мужчина, которому я очень нравилась, тогда девятилетняя девочка. Приходя домой, он часто заходил к нам, приносил мне гостинцы. Подгадывал, чтобы мама была дома, похоже, он больше ей симпатизировал. Но не признавался в этом.

У нас подрастала моя сестра Лиля, которой шел третий год. Она была доброй девочкой, со всеми делилась игрушками. Рядом в отдельной квартире жил служащий с достатком, и у него была такая же дочка, как Лиля. Девочка много кричала, капризничала, родители с ней не справлялись и часто приходили к нам и звали Лилю на помощь. Просто смех, как один ребенок усмирял другого.

В третьем классе я училась в Палкино, куда мы снова приехали и жили до 40 года. Я опять закончила третий класс лучше всех. В это время пришла разнарядка послать в Артек лучшую ученицу начальных классов. Учительница поспешила сказать, что это буду я. Каково же было мое удивление, когда путевку отдали девочке, которая училась намного хуже меня. Причину нам не объяснили. Меня это сильно огорчило, душила обида из-за несправедливости. Наверное, моя хорошая учеба никому не нужна.

У отца произошли изменения в работе. Раньше он был счетоводом, а его назначили бухгалтером, хотя он имел только начальное образование. Мама работала уборщицей. Шли трудные 35–38 годы. Многих арестовывали. Мы ни в чем не были виноваты, но ждали нехорошего. Мы были настолько напуганы, что боялись громко разговаривать, рано ложились спать. Мама просила, чтобы мы молчали, убирала все бумажки, чтобы ничего не потерялось, боялась каждого шороха, петь совсем перестала. Я спрашивала: «Почему ты не поешь?» Она отвечала: «Сейчас не до пения».

4. Дальний Восток и новая жизнь

В 39 году папу Васю послали на курсы бухгалтеров в Ленинград на 4 месяца, которые он успешно закончил. Мы получили от него письмо, где отец, предлагая нам право выбора, перечислял места своей будущей работы. В списке били: Буй, Шарья, Галич (это малые города Костромской области), Свердловская область, Ворошилов и много других мест.

Я в то время заканчивала пятый класс и была в семье самой грамотной. Взяла карту Советского Союза и начала искать все эти места, что были в письме. Выбрала Ворошилов. Но не тот, который на Дальнем Востоке (в ту сторону, так далеко я не смотрела), а тот, что на Украине – Ворошиловград. Решила, что это одно и то же. А там тепло, фрукты, овощи. Но там нет леса, о чем я не подумала. Ведь папа учился на специалиста по лесной промышленности. Мы сообщили отцу, что выбрали Ворошилов. Он не стал возражать и купил билеты на поезд себе и семье. Когда он приехал домой, сказал, что очень удивлен нашему выбору, потому что Ворошилов – на Дальнем Востоке. Мы – в рев, но было уже поздно что-то менять.

Папа уехал сразу, а мы – в июле, когда я закончила школу. Ехали в общем вагоне 12 суток, сундук сдали в багаж. В поездке голодали, ибо мама боялась выходить из вагона на станциях и мне не разрешала. Покупали из еды то, что приносили в вагон. C собой взяли немного вареной картошки, лук и яйца.

Папа нас встретил в Спасске, получив багаж, мы поехали на грузовой машине в село Успенка (Кировка сегодня), где мы прожили с 40 по 44 год. Папа работал бухгалтером в Леспромторге. А что нас ждет в далеком краю, мы не знали. Какие здесь люди, какие отношения между ними. Ведь там, где мы жили, в Ярославской области, мы мало общались с другими семьями, говорили тихо, всегда чего-то боялись.

Здесь мы заметили, что люди ведут себя свободнее, больше общаются. Нам, детям, это тоже передалось. Я пошла в шестой класс, где было 30 человек.

Мы сняли квартиру в частном секторе – комнату 15 метров. Хозяева разрешили нам за деньги брать овощи в огороде. Отец купил по случаю ведро меда. В то лето мы впервые вдоволь наелись помидоров, кукурузы, даже арбузов. А там, где мы жили раньше, помидоры не зрели на грядках, а дозревали в валенках, на печке, на полатях. Мама сначала не ела помидоры, боялась отравиться.

В Кировке было много ничейных садов. Раньше у всех были большие участки с садами, богатыми сливами, яблоками, грушами, ягодами. По постановлению правительства в поселках каждой семье положено было 15 соток вместе с домом и хозпостройками. Землю перекроили и излишки отобрали. А поскольку отдать их было некому, они стояли бесхозными. Картина была ужасная: все село зияло этими неухоженными участками. А там продолжали плодоносить деревья, вот мы туда и лазали. Никто не гонял детей, пусть едят, не голодают. Политика была такова – пусть никому не достанется, лучше пропадет, только не тем, кто раньше обрабатывал, садил, ухаживал за землей.

Трудно было большим семьям: чтобы садить картошку и овощи, приходилось вырубать сады. Первая наша зима была очень трудной, все надо было купить, своего хозяйства не было. На следующий год нашей семье дали участок земли, где мы посадили кукурузу, картошку, помидоры. В войну, когда хлеба не хватало, мы мололи кукурузу и варили кашу, что спасало нас от голода. Скоро нам дали казенную квартиру, полдома в центре села, рядом были папина работа и моя школа. Отец тогда был главным бухгалтером, а в войну стал начальником Леспродторга. На войну отца не взяли из-за болезни глаз.

5. Школа в Кировке. Война

Моя школа была двухэтажной, с печным отоплением. Я быстро вписалась в коллектив, появились хорошие друзья: Валера Басок, Миша Лось, Павел Кращенко, Аня Оглезнева. Мы и после школы долго поддерживали отношения.

15 июня 1941 я первый раз поехала в пионерский лагерь, расположенный на берегу реки Уссури. Как же там было интересно. 20 июня на открытии лагеря подняли красный флаг, радовались. А через два дня вечером объявили – началась война. Лагерь замер, многие родители сразу забрали своих детей, особенно военные. Через несколько дней уехали все. Буквально в начале июля был сбор в школе, и нас отправили на работу в колхоз. Так мы, 14-летние дети, всю войну по 4–5 месяцев работали в колхозе. Питание было скудным, у многих началась куриная слепота. Это коснулось и меня. Видеть я начинала только при дневном свете.

Как-то мы с ребятами поехали на велосипедах в соседнее село. Когда возвращались, стемнело, и я перестала видеть. Катимся с горы, а впереди табун лошадей. Влетела в него. Чудом выжила, но от велика ничего не осталось. Ребята привели меня, слепую и покалеченную, домой, мама в плач. Но обошлось.

Школу топили дровами. Нас, старшеклассников, 4-х девочек и 6 мальчиков, отправили в лес на двух лошадях. Мы пилили поваленные деревья, грузили их на подводы. Потом садились обедать, разложив отварную картошку с солеными огурцами. Как было вкусно! Смеялись, бросались снежками. Когда дрова привозили в школу, другая бригада их пилила и колола, а третья бригада носила к печке и рано утром ее топила. Не было ни ропота, ни недовольства, все воспринималось как должное. Мы за зиму будто повзрослели.

Учились во вторую смену, темнело рано, и мы зажигали керосиновые лампы. Конечно, влюблялись, писали записки. Однажды я получила такую от одноклассника Бори: «Нина, я тебя люблю, а ты прохаживаешься с Мишкой Лосем». На самом деле с этим Мишей мы просто общались и обменивались книгами. Интересно, что через много лет он стал директором этой же школы.

Вообще, мы много читали, искали и другие формы развлечения. В 9 классе устроили представление под названием «Суд над героями пьесы “Горе от ума”». Достали парики, сшили костюмы. Получилось настоящее театрализованное действие, нам даже пришлось его повторять много раз и отдельно для родителей. В праздники мы собирались у кого-нибудь, приносили кто что мог из еды и веселились от души.

6. Уссурийск. Арест отца Василия Филиппова

После 9 класса папу перевели в Ворошилов (ныне Уссурийск), где нам дали квартиру – комната 12 метров, кухня 8, общий коридор на двух хозяев. Я записалась в школу № 6. Папа часто задерживался по работе в Кировке, там шла проверка. А потом, как снег на голову, его арестовали. Мама будто предчувствовала это и заранее у знакомых спрятала велосипед и ружье, единственное, что у нас было из ценных вещей.

Позже, после 9-летнего папиного заключения, я узнала, за что его посадили. Он был директором Леспродторга, где был большой склад с вещами для лесорубов. Начальство районное, областное повадилось на этот склад. А отец не мог постоянно им давать вещи, обделяя лесорубов. Он сопротивлялся, как мог. И однажды ему прокурор заявил: «Я тебя поймаю на чем-нибудь, и ты сядешь!» И это случилось. На одном участке померзла картошка, чем кормить лесорубов? Папа принимает решение перевезти с другого участка шесть мешков картошки, чтобы спасти голодающих людей. За это зацепились и посадили по статье «Преступление, приравненное к государственной измене», дали 10 лет с конфискацией имущества. Шесть мешков оценили по рыночной стоимости, это вылилось в большую сумму, названную хищением в больших размерах.

Мы уже жили в Уссурийске. Когда пришли к нам домой с обыском, у нас ничего не было, кроме ручной швейной машинки и отреза фланели на юбку. Они посмотрели и ничего не взяли, молча ушли.

Шел 44 год. Мама к тому времени устроилась работать в ДОСА (Дом офицеров Советской армии) уборщицей, единственное место, куда ее приняли. Работа была очень тяжелая. Утром с 6 до 11 убирала зрительный зал и сцену, приводила все в порядок перед концертом или другим представлением.

Я училась в 10-м классе, ходила в школу как во сне, ничего не видела вокруг, но все равно была отличницей. Если сначала в классе думали, что если я из деревни, то ничего не знаю, то потом убедились, что знания у меня есть, и с этим надо считаться.

Папа сидел в лагере в Арсеньеве, очень страдал и просил маму приехать к нему. Поездка к папе была рискованной, тяжелой – пришлось осенью переходить реку Даубихе с ледяной водой, она простудилась. Папу-то увидела, но он ей ничего не смог сказать, что с ним, за что его посадили. Суда еще не было, но чувствовалось, что кто-то хочет его непременно посадить, чтобы обелить себя.

Мама после поездки к папе так заболела, что всю зиму пролежала в постели, мы с Лилей за ней ухаживали, но лечить было нечем. Приходила врач, но ничем не могла помочь, кроме уколов анальгина. А мы грели песок, кирпич, и все это прикладывали к пояснице. К весне маму отпустило, начала вставать и пошла на работу. Как мы жили это время, как питались, не помню. Спасала картошка, и что-то покупали в магазине на карточки.

7. Школьные годы

Когда я училась в 10 классе, Лиля, моя единственная сестра, – во 2-м. Она была рослая, сильная, всегда меня поддерживала, выручала, когда надо было что-то поднести тяжелое. У меня было мало сил. Наверное, сказалось, что с 12 лет я тяжело работала в колхозе: вязала снопы, копала картошку. Мой рост задержался и был всего 1 метр 57 сантиметров.

Мы часто вспоминали Кировку, как родное село, ведь мы туда приехали в 1940 году, перед войной. Село, в отличие от Ярославской области, было очень чистое, домики ухоженные, побеленные. Здесь было много переселенцев из Украины, они всегда свои дома белили. Селяне тогда жили лучше. В магазине что-то было – мне купили для школы платье кашемировое и Лиле тоже. Я долго его носила, все расшивала, удлиняла.

А в 41 году все в магазине исчезло. Мы весной посадили в огороде картошку, кукурузу, огурцы, помидоры. Всходы были хорошие. Шла война. Мы очень боялись китайцев и японцев, что они нападут на нас. Но этого не случилось.

И началась другая жизнь во время войны, трудная, страшная, но мы жили очень дружно. Я до сих пор помню детдомовских ребят, с которыми мы дружили. В селе был большой детдом, и все дети учились в нашей школе. В свободные дни мы забирали своих одноклассников из детдома и уходили за село, разводили костер, жарили картошку и кусочки хлеба. С удовольствием уплетали эту пищу. Остатки заворачивали в листья лопухов и передавали маленьким детям в детдом.

В 1944 году многих наших друзей из детдома взяли в ФЗО – фабрично-заводскую школу (они были старше нас), ибо у них не было возможности после школы идти в институт.

Это время, несмотря на скудность питания и одежды, вспоминается как светлое и радостное. Было огромное желание учиться, познавать. Мы много читали, ведь других развлечений не было. Нам доступны были Толстой, Чехов, Достоевский, Гоголь, интересовались иностранной литературой – Мопассаном, Гюго, Джеком Лондоном.

Мне нравилась больше всего математика, а вот английский не любила, как ни старалась, результат был средний. «Хорошо» получала за усидчивость. В Уссурийске училась по всем предметам на отлично, учителя меня хвалили. К середине года я резко выделилась среди учащихся, только несколько человек были лучше меня по ряду предметов. Личных симпатий у меня не было в школе, я всех считала друзьями.

Зима 44–45 годов была для семьи очень трудной: мама болела, не было огорода, и плохо было с питанием. А у меня экзамены в 10 классе, только ввели аттестат зрелости. Наши учителя не все имели высшее образование, поэтому могли только учить, а не экзаменовать. Принимать экзамены приехали учителя из края, обязательно с высшим образованием.

Помню, из 60 учеников к экзаменам допустили 44 человека. Аттестат получили 15. Я была в числе лучших – вторая по списку, а первая получила золотую медаль. (Я тоже шла на золотую медаль, но кто же даст ее дочери врага народа? Папа еще сидел.) Остальные ребята из класса пошли кто в вечернюю школу, кто в техникум, кто замуж выскочил, кто в армию служить.

Как же плохо мы одевались в то время! Позже нас стали выручать китайские платья, мы шили из них юбки, перелицовывали, латали. От бедности купили Лиле у соседей старое коричневое платье, и она 3 года носила его, латала, зашивала, удлиняла. Говорит, что на нем она научилась штопать, следить за вещами.

Мама работала в ДОСА уборщицей. На время ее перевели в вечернюю смену, с 4 до 12 ночи. Ей доверяли убирать большой зал, где готовились принимать гостей. Знали, что она ничего не возьмет. В эти годы Лиля, моя младшая сестра, пользовалась маминой работой, чтобы попасть с подругами на танцы и на концерты.

А мама наша была очень красивая, с тихим характером. В нее влюбился один полковник и хотел увезти ее с собой. Просто проходу не давал. Мама мне это по секрету рассказала.

8. Из Уссурийска в Ярославль

Получив аттестат, я задумала ехать в Ярославль учиться в пединститут. Он славился как сильный. Но главное, в этом городе у нас жила мамина сестра тетя Катя, ее сын Павлин с женой Тамарой и ребенком. Еще там жили дед с бабой, с которыми у меня были хорошие отношения.

Мы с мамой продали папино ружье, и на эти деньги я поехала поездом в Ярославль. Ехала в простом вагоне с припасами, что дала в дорогу мама. Она заказала мне сапоги, сами сшили штаны. Чулок-то не было. Надела я штаны темно-зеленого цвета и сапоги. Сама перелицевала мамино осеннее пальто, сшила два ситцевых платья и полушубок из папиного пальто. Вот так одевшись, я поехала через всю страну учиться. В институт поступила сразу, и мне дали общежитие. Тетя Катя меня приютила на первых порах, но ни она, ни дед с бабой материально мне помочь не могли, пришлось рассчитывать на себя.

В 45 году, когда я поступила в Ярославский пединститут, выдался свободный месяц, и я поехала в Поемичье, в гости к тетке Анне Михайловне. Хотелось вернуться в красивое село моего детства. Меня встретил пятилетний двоюродный брат Валера Шляхов. Он очень рад был моему приезду, показывал мне сад, огород, залез на рябину и кричал: «Нина, смотри, какая она красивая!» Сам смешной – худенький, а голова большая. Мы ходили купаться на речку, в лес за грибами, часто пропадали в саду за домом. Через месяц настала пора возвращаться. Анна положила мне в корзинку десяток яиц, два килограмма муки и стакан масла. Проводили меня далеко за деревню. А идти надо было 18 километров пешком. Одной было страшно, казалось, что у каждого дерева кто-то стоит. Обессиленная, едва добралась до Нерехты, села на скамейку. Из дома вышла какая-то бабушка, принесла мне горячего морковного чая и говорит: «Успокойся, доченька, все позади».

Сразу напишу несколько слов про судьбу двоюродного брата Валеры. Он рано осиротел. И мои родители решили забрать племянника к себе – надо помочь парню. И позвали его приехать жить к ним в Приморье. Списались. Как раз мой муж Володя ехал из Москвы поездом домой в Уссурийск. И вот, как вспоминает Валера, 19 сентября 1959 года они встретились на Ярославском вокзале с Владимиром Медведским и Кимом Ковалём (наш друг, художник из Уссурийска). Валера приехал туда из Иваново, где выучился на формовщика-литейщика 4 разряда. В Уссурийск прибыли через 7 дней, две недели жил в моей семье, потом уехал в деревню Сысоевку к деду с бабой (так мы все звали маму с папой). Там и остался жить, учиться, работать. Красивый парень, улыбчивый. В Сысоевке и женился. С женой Ольгой родили троих детей. Много ездили по Приморью и пустили корни во Владивостоке.

9. Студентка

Но вернемся в Ярославль 1945 года. После поступления в институт поселили меня в комнату на 13 человек, где раньше был красный уголок. И началась моя учеба. Здание института находилось в центре Ярославля, недалеко – Волковский театр, Казанский монастырь, музеи. Это все история. У этого монастыря собирали свои ополчения Минин и Пожарский.

А жизнь шла своим чередом. Я училась, занималась спортивной гимнастикой, по выходным ездила к тете Кате, где меня хорошо принимали. Однажды бегу поздним вечером в общежитие. Вдруг окружают три парня. Я им с ходу говорю: «Вы что, стипендию хотите отобрать? А я ее не получила!» Они рассмеялись и не тронули меня, а даже проводили. А после меня через 15 минут входят девчонки и плачут, говорят, что у них отобрали стипендию.

Мама мне однажды прислала посылку с рисом и мукой. Мы с подругой покупали пол-литра молока, которое нам приносили в общежитие (16 рублей литр), делили пополам и с кусочком хлеба завтракали. Я весила тогда 44 килограмма, худющая была. Обед в столовой по карточкам: 500 граммов хлеба, который мы делили на весь день.

Но веселые были, участвовали в самодеятельности. Я здорово читала стихи. Первую сессию сдала на отлично, получила повышенную стипендию, но ее все равно не хватало на жизнь. Это видели все, кто жил в общаге. Они-то ездили домой, привозили картошку, еще что-то, а мне неоткуда было ждать помощи. Девчонки добились, чтобы мне выдали в профсоюзе валенки. И я их получила. Пошли на базар и продали. Как же я им была благодарна! На эти деньги я купила туфли к лету, да и на жизнь что-то осталось.

Интересно вспоминать об учебе в Ярославском пединституте, где преподаватели были высшего класса. Для курсовой работы по истории, помню, выбрала я тему «Свадебные обряды, традиции западных и восточных славян». Мы не только готовили доклад, но группа изображала в лицах, как проходили эти обряды. Доходило и до смеха.

10. Ярославль через много лет

Вспоминается случай, когда в 1969 году мы с дочками путешествовали по стране. Мне хотелось показать им мою родину – Ярославль и Нерехту. Поселились у тети Кати, где в старом доме возле русской печки стоял первый телевизор с крошечным экраном и большой линзой. Дочкам на удивление. Катались по Волге на катере, ходили в Волковский театр, в музеи, ездили в Нерехту к двоюродной сестре Лиде. Помню, что смотрели гастролировавший театр Комиссаржевской из Ленинграда, спектакль «Сирано де Бержерак» с красавицей Татьяной Пилецкой в главной роли.

Удивили местные нравы. Тетя Катя 40 лет живет с соседями, но в гости на чай друг к другу не ходят. Она говорит, что никто у них не угощает просто так, а только на именинах, когда приходишь с подарком. А невестка Тамара, которая тоже живет за стенкой с мужем Павлином (Катин сын), – совершенно другой человек – у них часто гости, живут по-современному. Их сын Коля, бывший военный, живет в Москве. К сожалению, связь с ним потеряна.

Позже я еще раз приезжала к Кате, когда ей было 68 лет. Надо сказать, что Катя у нас была очень красивой – вьющиеся светлые волосы, голубые глаза, сложена ладненько, моложавая. Они с подругой по выходным ходили в церковь. А я ей всегда привозила красивые платки. Она в них и стояла в церкви. Однажды, как она рассказывала, один музыкант засмотрелся на нее. И после службы он подошел к ней и начал целовать. Она взяла и пригласила его домой. Он ходил к ней целую осень. А сам-то женат, 37 лет, есть ребенок четырех лет. Однажды он пришел с другом, а тот сумел найти и посмотреть ее паспорт, чтобы узнать возраст женщины. Больше он не приходил, хотя Катя искала его. Рассказывала она эту историю с удовольствием и юмором, что в конце жизни ей так повезло. А я удивлялась: она необразованная, книг не читает, готовить не умеет, но красивая, за что ее муж и любил до смерти. Он был гармонистом, заиграет, она в пляс пустится, да с частушками!

Удивили меня и двоюродные сестры Нина и Галя, эти образованные, педагоги, живут рядом, но в гости тоже не ходят. Только с подарками по праздникам. Я захотела попробовать у них вишневое варенье, когда Галя показала мне ряды банок. Но она сказала: «Открывать не буду, все сразу не съедим, оно может закиснуть». Это мне запомнилось.

11. Ярославский пединститут и педагоги

Всю жизнь с благодарностью вспоминаю своих педагогов из Ярославского пединститута (сейчас это Демидовский университет). Мощные были преподаватели. Историю СССР вел профессор Андреев (имена все забыла), так живо, образно рассказывал, что мы представляли все события истории отчетливо, как будто были их очевидцами.

А уж профессор Пикус из Москвы так читал древнюю историю, что сам нам вначале показался страшным, похожим на древнего человека. Он сам с юмором говорил об этом: «Вы не пугайтесь, что я такой страшный, когда привыкните, найдете меня красивым». Действительно, его лекции покорили нас с самого начала, они были так эмоциональны, глубоки, красочны, что мы забывали обо всем на свете, когда слушали их. Оказывается, он ездил в Египет по следам Генриха Шлимана, научился читать египетские иероглифы, и так образно об этом рассказывал, завораживая студентов.

Древнюю Грецию нам читал профессор Бахрушин, по его учебникам мы потом учились. Он участник раскопок в Греции, в Риме, много нам дал научной информации по этим исследованиям.

А на занятия по русскому языку мы ходили на другой курс, где было очень интересно, и мы, человек пять, бегали туда нелегально.

Этот год учебы вспоминаю как чудо – так много получить редких знаний было невероятно. Оценила это позже, когда училась во Владивостоке. Любовь к Востоку, Греции и Риму сохранила на всю жизнь, с удовольствием сама, как историк, вела эти темы, используя те знания.

На первом курсе в Ярославле я влюбилась в Юру Шамраева (это один из двух мальчиков на нашем курсе, оба были фронтовики). Он тоже ко мне был неравнодушен, но что-то нам помешало, и мы расстались.

Первый курс я окончила на отлично и сразу пошла за документами. Ректор не хотел меня отпускать, ему нужны были хорошие студенты, но я настояла на своем и двинулась за своей мечтой в Ленинград.

12. Ленинградская история

Я мечтала учиться в Ленинграде и чувствовала, что смогу, так легко мне давались науки, память отличная, блестяще всегда отвечала. А в Ленинграде жил дядя Саша, брат отца. У него я планировала пожить первое время.

Стояло лето 1946 года, в стране разруха, карточная система, трудно, голодно, бедно. Я приехала и сразу пошла в университет. Меня взяли на второй курс, но не дали общежития. Нужно было подождать один год, а пока снимать квартиру. Нашли вариант за 90 рублей в одной комнате с хозяйкой. На питание, одежду и прочее оставалось 60 рублей. Я поняла, что не потяну, не выживу. Решила ехать домой в Приморье. Написала маме, что возвращаюсь, попросила продать велосипед и выслать мне деньги на обратную дорогу.

Оставалось немного времени, и я стала знакомиться с городом моей мечты. Ходила в театры, на концерты. Удивлялась, что город такой чистый, ухоженный. От зданий, разрушенных во время бомбежки, не было следа. На их месте появились клумбы с цветами. А на окраине города (например, Пулковские высоты) стояли дома, зиявшие пустыми окнами, полуразрушенные – страшно смотреть. Ездила в Петергоф, попала на открытие шахматного фонтана. Было торжественно, даже присутствовала финская принцесса. Основной фонтан еще не работал, а от Петродворца осталось очень мало, он нуждался в восстановлении. Монплезир, любимый загородный дворец Петра I (в переводе с французского – «мое удовольствие»), тоже не работал, ведь там немцы устроили конюшни, для реставрации требовались усилия, мастера и большие деньги. В трудное послевоенное время было не до этого.

13. На поезде в Приморье

Так незаметно пролетел месяц, я получила деньги от мамы и стала собираться домой. Но сначала нужно было заехать к тете Кате в Ярославль, проститься, поблагодарить за прием, повидаться с дедом и бабой. Их было очень жаль, но помочь я старикам ничем не могла. Только обнять. Сделала подарочки и дала немного денег, что от билета остались. Билет купила в простой вагон, который отцепили в Красноярске, с пересадкой поехала до Владивостока.

И вот я в вагоне. Мой деревянный чемоданчик с пожитками погружен на третью полку. Нас в вагоне как сельдей в бочке, сидим по три человека на полке. Каждый взял с собой что-то поесть, или покупали на остановках, на вокзалах. Был август, и местные жители несли все, что могли, с огорода на местный базар – картошку вареную, соленые огурцы, помидоры, иногда молоко, ягоды, яблоки.

Рядом со мной ехали три демобилизованных солдата, мы подружились – вместе питались, играли в карты, спали, сидя на кончике скамейки, а головы клали на сложенные в проходе чемоданы. Утром кто-то со второй полки уступал на пару часов место, и я отдыхала. Несмотря на трудное время, в людях было много человечности.

Так дни пролетели незаметно до Красноярска, а там вагон отцепили. Что делать, я не знала, куда идти, как ехать дальше, да и денег осталось всего пять рублей. Вышла на перрон, люди все мечутся, куда-то бегут, а я растерялась, не знаю, что делать. Мои знакомые ребята бросили возле меня вещи и куда-то исчезли.

А тут началось настоящее столпотворение – посадка в поезд. Подбегает ко мне самый маленький солдат и, схватив вещи, ведет меня к середине вагона. Он открывает окно, поднимает меня на руки и сует в форточку. Я цепляюсь за раму и залажу внутрь. Потом и его ребята затолкали в окно, побросали нам все вещи, а сами побежали штурмовать двери. И вот уже движется поезд, а мы не знаем об их судьбе. Внутри вагона давка – не пробраться. Вдруг слышим голос: «Мы здесь, не волнуйтесь». Скоро все разместились. Нам достались 2 и 3 полки, где мы спали по очереди. Днем вновь устраивали общие обеды, ребята на станциях что-то покупали. В пути много общались, рассказывали каждый о себе, весело играли в карты. Один парень вышел в Благовещенске, двое – в Хабаровске.

Жаль, я не помню их лица, сейчас бы, наверное, не узнала. Но вечно буду им благодарна за помощь, участие, поддержку в таком трудном по тем временам деле, как поездка в поезде, похожая на выживание. Благодаря им я, молоденькая девчонка, проехала через всю страну и благополучно добралась до Уссурийска.

Когда пришел поезд, была ночь, я чудом втиснулась в последний автобус и поехала в центр, где была наша квартира. Когда я вышла из автобуса, то ничего не поняла – кругом была вода по колено. Кое-как дошла до дома, стучу, мне открывает Лиля в резиновых сапогах. В доме тоже вода по щиколотку. Все вещи подняты наверх, мама сидит с ногами на кровати. Я прошла по воде к кровати, села, обняла маму и заплакала. Так мы и просидели до утра. Я им рассказывала про Ярославль, Ленинград, а они о себе. Радовались, что мы теперь вместе. Вода постепенно стала уходить, утром только грязь осталась, которую мы с сестрой долго убирали. А мама не могла встать, у нее началось обострение радикулита.

14. Институт во Владивостоке

А через день я поехала во Владивосток, поступать в институт, который открылся в 44 году. Меня приняли и определили в общежитие. Дома шли сборы. Мама купила несколько китайских халатов, из которых я сшила три платья и юбку. Заказали мне сапоги. Сшили брюки, поскольку чулок еще не было и брюки служили чулками для ног. Набрала я с собой два ведра картошки, бутылку масла, два стакана риса – и в путь. Ведь домой я часто ездить не могла – дорого. А денег, кроме стипендии, не было. Вначале я жила на Колхозной, 3, где во дворе был спортзал – наше единственное развлечение. Мы вечерами ходили смотреть состязания по боксу.

Институт оказался с очень слабым преподавательским составом. Преподавали бывшие учителя школ, некоторые приехали из других городов. Лекции читались посредственные, никакого сравнения с Ярославлем. Вообще, лучшие знания, которые я получила, были там, в Ярославле. Это я вспоминала и повторяла всю жизнь.

Во Владивостоке у меня появилось много подруг в общежитии. Это сестры Наташа и Оля Бережные, Лида Барабанова, Нина Кайгородцева, Дуся Баляба, Ляля Коцуржинская, Нина Немчинова и другие.

Владивосток – прекрасный город у моря. Мы часто ходили на набережную, ибо наше общежитие было рядом. Потом переехали на Менжинскую, там тоже до моря рукой подать. Я по-прежнему училась с удовольствием, часто сидела ночами, учила, читала. Экзамены сдавала только на 4 и 5.

15. Дружба и первая любовь

Мы с подругами придумали вести в комнате вахтенный журнал, хранила его Наташа Бережная. Дежурили по очереди, и каждый записывал все интересное, что происходило каждый день. Мы (не знаю, где взяли адрес) стали переписываться с солдатами одной воинской части. Получали письма, сочиняли ответы. Правда, ребятам хотелось индивидуальной переписки, но мы писали только вместе. Поэтому переписка скоро оборвалась. У Лиды Барабановой начался роман с Колей, их часто видели в коридоре, где они обнимались. Скоро объявили, что решили пожениться.

Появился и у меня поклонник. На третьем курсе за мной стал ухаживать Василий – высокий, интересный парень, брат Никифора, который жил в соседней с нами комнате. Всю зиму Вася водил меня то в кино, то к своим друзьям, а поцеловать не смел. А когда осмелился, то сразу сделал предложение.

Я уехала домой на каникулы, и вдруг он приезжает в Уссурийск и делает мне предложение в присутствии мамы и Лили. Я согласилась и обещала приехать во Владивосток, когда он позовет. И вот 6 августа получила телеграмму от Василия. Надо ехать. Но случилось несчастье: утром 7 августа просыпаюсь, а голова чешется – полная вшей! Мы в ужасе. Мама два дня меня лечила. Когда все прошло, я поехала во Владивосток. Но опоздала. Василий ушел в рейс на 3 года. Меня встретил его брат. За это время я получила несколько телеграмм. Он был во фрахте где-то во Вьетнаме или Корее.

Конечно, я поняла со временем, что не любила его. Надеялась, что стерпится – слюбится. Но однажды пришли его друзья и стали убеждать, что он мне не пара, он красавец, а я вроде не очень. Они будто накаркали, так и получилось – мы расстались.

А жить в общаге было весело. В нашей комнате № 2 «Планеты Земля» мы часто сами устраивали себе праздники. Жила с нами дочь полковника, летчика, Ляля, очень интересная девочка, но неудачница. Влюбилась в какого-то пацана, а он ее не любил. И все кончилось трагически: она бросила институт, уехала к родителям. Но там быстро вышла замуж за летчика.

Или сестры Бережные, интересные девчата. Наташа – математик, отлично училась. На ее горб никто не обращал внимания. Когда она закончила институт, попала на работу в лучший интернат к Дубинину. Работала хорошо, творчески, и скоро стала заслуженным учителем, к ней со всего края ездили перенимать опыт. И ученики ее любили. Она поддерживала связь с коллегами из всех республик, с молодежными газетами. Потом вышла замуж за учителя физики, удочерила его ребенка. Но муж скоро погиб на испытаниях в Новосибирске. И Наташи уже нет в живых.

Последний год мы с Лидой Барабановой ее часто навещали и виделись буквально за несколько дней до смерти. Светлая память нашей Наташе. Святой человек. Мы до сих пор дружим с ее дочерью Мариной, которая стала гинекологом и часто помогала мне. Сестра Наташи вышла замуж за парня из ДВПИ, он ее увез на Сахалин.

Нина Кайгородцева после окончания института вышла замуж за Немчинова (признаюсь, что он был в меня влюблен, объяснялся, а я не обратила на него внимания), который стал начальником пароходства в Находке, а потом замминистра в Москве. А Дуся Баляба вышла замуж позже, уже работая в Уссурийске. После института наши дороги разошлись, разъехались мы кто куда. Я – в Артём, Лида – в Романовку, Дуся – в Уссурийск.

Помню, как в 1949 году мы играли свадьбу Лиды Барабановой у нас в комнате. Жених Коля был участником войны. Мать подруги сшила Лиде платье из парашютного шелка, испекла нам пирог. Остальное мы все сами организовали – программу вечера, поздравления, игры. Лида с Колей жили счастливо, родили двух дочек. И дружили мы всю жизнь.

Нас в комнате было 13 человек, все учились на разных факультетах – литература, математика, история. Жили весело, несмотря на трудности. Продукты привозили из дома: кто картошку, кто кусок сала, кто бутылку масла. Питались отдельно, пока были продукты. А когда кончались, то мы объединялись в коммуну. Остатки продуктов делили на всех – так и выживали. Главным у нас была учеба.

Когда мы с семьей уже во взрослом возрасте переехали во Владивосток, наша дружба возобновилась. Здесь жили и Немчиновы, и Наташа, и Броварцы, и Барабановы. Сколько было воспоминаний, юмора во время встреч. Общались семьями, и дети наши подружились.

16. Начало работы в Артёме

Во время учебы мне повезло с практикой в Уссурийске, в школе № 10 у прекрасного педагога Бушуевой. А после 4 курса я попала к Рыбиной, директору школы. Ее методы мне очень пригодились позже в работе. После института меня направили в город Артём, в школу № 3. Я в то время была ростом 157 сантиметров, а весом – 42 килограмма. Дюймовочка с кудрявыми волосами, тонкой талией и бюстом 3 размера. Видимо, мой вид не внушал доверия завучу Ивану Николаевичу, он настороженно относился ко мне. Ну и учитель! Мне дали 6–9 классы – 9 часов истории. Потом добавили географию в 5 классе – 12 часов. И еще в вечерней школе 8–9 классы. Чтобы как-то зарплату увеличить.

Со мной из группы института работали Сигизмунд и Ткаченко. Первого скоро назначили в методический кабинет заведующим. А Сергею дали часы тоже в дневной и вечерней школе. И мы начали готовиться к урокам. Поскольку я не внушала доверия, завуч не поставил мне уроки 1 сентября, а попросил сходить на уроки к опытным специалистам. Я пошла, ничего не заподозрив. А на следующий день у меня 3 урока в 6-х классах. Я очень волновалась, и не напрасно. Шел 1949 год. И ученики были очень взрослые.

Вспоминаю Дюжева, третьегодника 16-ти лет с видом огромного дяди. Еще немало великовозрастных детей, и тут же 12-летние маленькие, худенькие ребята. Я первые дни боялась спрашивать индивидуально, все отвечали со своих мест. Больше рассказывала сама. Не знаю, чем я их завоевала, но уже на 3-м уроке начала смело их спрашивать, спокойно рассказывала, закрепляла материал и давала задание. Если кто-то пытался заговорить, слышала окрик Дюжева: «Молчать, она хорошо рассказывает, слушайте!»

Через месяц завуч решил пойти ко мне на урок и был удивлен дисциплине, моему поведению, моей методике, и даже просил учителей сходить ко мне на уроки – есть чему поучиться. В 3-й четверти к нам приехала из районо Дермидонтова (имя отчество не помню). Пришла ко мне на урок, задержалась и стала изучать мой опыт. Потом в журнале появилась ее статья о моей работе, интересном опыте. А я продолжала работать в вечерней школе, где взрослые ученики целым классом ходили меня провожать.

Вспоминается один случай. Вела я историю в 10-м классе, стоя на высоком постаменте у стола. Так увлеклась рассказом, что шагнула вперед и упала с постамента между рядами парт. Ребята вскочили поднимать меня. На перемене вошла в учительскую и молчу. А ученики потом географу, стоявшему на том же постаменте, говорят: «Осторожнее, а то, как Нина Васильевна, упадете!» – И он, придя в учительскую после урока, спрашивает, что со мной там приключилось? Пришлось все рассказать коллегам.

17. Новая любовь

Признаюсь, я увлеклась одним учеником – Мацевичем Виктором. Участник войны, который бежал из плена и теперь каждый месяц ездил из Артёма во Владивосток отмечаться. Это я узнала от завуча. Виктору я тоже понравилась, и он с ребятами меня провожал вечерами. Через несколько дней после уроков встречает меня Мацевич: «Я вас провожу?» Мы прогуляли с ним до 2 ночи. Так было хорошо, так понимали друг друга. А через несколько дней начались экзамены. Он снова меня ждет. Завуч увидел, издевается: «Как там ваш жених?» Я не посмела подойти к нему, вижу, завуч смеется.

Тем временем Василий, мой несостоявшийся жених, прислал мне деньги из рейса. Я их отправила матери. А на следующие присланные деньги приоделась. Купила валеночки белые, очень хорошие, сшила несколько платьев, кофту, юбку, костюм. Нашлась и портниха прямо в доме, где я жила.