Жена на время

Глава 3

Верный своему обещанию, лорд Роулинг явился на следующее утро на Аппер-Гросвенор-стрит как раз вовремя, чтобы сопровождать жениха в церковь. Маркиз Стаунтон, к вящему изумлению друга, появился спокойным и одетым, как будто собрался на утреннюю прогулку по Бонд-стрит.

– Ты не передумал? – спросил друга лорд Роулинг, когда они собрались выйти из дома. – Я могу как-нибудь убедить тебя, Тони, отказаться от этого опасного шага?

– Боже милостивый, конечно, нет, – сказал маркиз, небрежно надевая шляпу.

Церковь была не самой фешенебельной в Лондоне. Лорду Роулингу она показалась довольно мрачной, так же как и улица, на которой она стояла. Жених, казалось, не испытывал ни уныния, ни особой радости. Он кивнул своему адвокату и без дальнейших церемоний направился в церковь. Обменявшись взглядами, свидетели последовали за ним.

В церкви, сидя в слабо освещенном заднем ряду, их уже ждала невеста. Жених сразу заметил, что она была одета так же, как и накануне. Не сделала даже попытки украсить себя всяческой мишурой, как это обычно делают невесты. Маркиз пожалел, что вчера не догадался дать ей денег на покупку нового платья для сегодняшнего дня и на свадебные наряды, которые она могла взять в свое более богатое будущее. А ведь они должны сразу после бракосочетания отправиться в имение. Теперь времени для покупок уже не будет. Ну ладно. Не важно. Будет даже лучше, если она поедет так, как есть.

– Мисс Дункан? – Маркиз слегка поклонился и предложил девушке руку. – Да, сэр. – Она встала и, быстро взглянув на него, опустила глаза. Казалось, она не знает, как ей поступить: положить свою руку сверху или взять его под руку. Маркиз взял ее руку и положил на свое запястье. Он не стал знакомить свою невесту с лордом Роулингом, чтобы не терять времени. Он спешил.

– Священник уже ждет нас, – нетерпеливо сказал маркиз Стаунтон.

– Да, сэр. – Чарити посмотрела в сторону алтаря.

Энтони Эрхарт, к своему удивлению, почувствовал, что рот у него пересох, а сердце бьется неровно. Эта совершенно незнакомая женщина сейчас станет его женой. На всю жизнь.

«Как бы мне не пришлось потом горько пожалеть о своем поступке», – подумал маркиз, но тут же прогнал эту мысль. Она уже посещала его сегодня на рассвете, а потом за завтраком. Он презирал себя за эти минутные слабости. Маркиз Стаунтон решительно повел свою невесту к алтарю.

Энтони нашел свадебную церемонию очень короткой и ничем не примечательной. Что-то сказал священник, что-то сказал он, что-то сказала она. Роулинг вручил маркизу кольцо, которое тот надел невесте на палец. Теперь было поздно гадать, пожалеет ли он когда-нибудь об этом дне. Больше не было мисс Чарити Дункан. Она стала его женой. Энтони почувствовал облегчение. Он наклонил голову и сжатыми губами слегка коснулся уголка ее холодных губ.

Потом священник поздравлял их с добродушным юмором, адвокат постарался придать себе торжественный вид, а Роулинг улыбался и был очарователен. Оставалось еще расписаться в книге регистрации браков.

– Примите мои наилучшие пожелания, леди Стаунтон, – тепло улыбнувшись, сказал Роулинг, беря руку Чарити в свои.

– Ч-что? – спросила она.

– Вы еще не привыкли к своему новому имени, – сказал лорд Роулинг, поднося ее руку к губам. – Желаю вам счастья, мэм.

– Вы теперь Чарити Эрхарт, – объяснил ей маркиз. – Маркиза Стаунтон.

– О, вы в самом деле маркиз? – удивилась Чарити, взглянув на него широко открытыми глазами. И на этот раз он отступил назад под ее взглядом.

– Стаунтон, к вашим услугам, сударыня, – сказал он. Ему действительно вчера нужно было уделить больше внимания этим глазам. Но теперь уже поздно. – Позвольте представить вам лорда Роулинга.

Шел дождь, когда они вышли из церкви. Холодный мелкий дождь моросил с серого тоскливого неба.

– Добрый знак, – засмеялся Роулинг. – Самые счастливые браки всегда начинаются в дождливые дни, как говорила моя бабушка. Думаю, она вышла за моего деда в проливной дождь, и они счастливо прожили вместе сорок лет.

Но кажется, никто не был готов разделить его искренний оптимизм. Маркиз Стаунтон торопливо вел свою молчаливую невесту к экипажу. Им нужно было еще позавтракать со своими свидетелями, забрать сундуки жены из ее квартиры и отправиться в имение. Он написал отцу, чтобы его ждали завтра, но не упомянул, что привезет жену.

Маркиз сел в экипаже рядом с супругой. Двое других мужчин расположились напротив них. Ему было немного жалко девушку – странно, если учесть, что он обеспечил ей будущее, на которое ни одна гувернантка не могла бы рассчитывать. Кроме того, ему было непривычно испытывать сочувствие к кому-либо. И впервые его поразило, что никто не сопровождал ее на бракосочетание. Неужели у нее совершенно нет друзей или родственников?

На внутренней стороне большого пальца кожаная перчатка совсем износилась, скоро там появится дырка.

Он – женатый человек. Незнакомка, чья рука в тонкой перчатке легко касается его запястья, – его жена, маркиза. На мгновение все показалось ему странным и нереальным. И очень реальным тоже.

Она – замужняя дама. Она пришла к этой пустой мрачной церкви сегодня утром, вошла в нее как Чарити Дункан, а полчаса спустя вышла из нее другим человеком. Человеком с другим именем. Все изменилось в ее жизни. Ничто уже не будет прежним. Она – Чарити Эрхарт…

Чарити повернула голову, чтобы взглянуть на неразговорчивого мужчину, сидевшего рядом с ней в экипаже. Он не произнес ни слова с тех пор, как его лакей вынес маленький сундучок из квартиры Филипа. Экипаж, казалось, заполнил всю улицу и привлек всеобщее внимание. Он удивленно спросил ее, не будет ли еще чего-нибудь.

– Нет, сэр, – сказала она, подумав, не должна ли она называть его сударем.

Она была… Она чувствовала себя очень глупо. Он, должно быть, ощутил ее взгляд, повернул голову, и взглянул на нее. Какие темные глаза, подумала Чарити. Почти черные. И непроницаемые. Казалось, будто его глаза закрыты тяжелым занавесом или стальной дверью так, чтобы никто не смог заглянуть ему в душу.

– Я – кто? – спросила Чарити. Ни за что на свете она не могла бы вспомнить свое новое имя и титул. – Вы – маркиз, как дальше?

– Стаунтон, – сказал он. У него был орлиный нос и довольно тонкие губы. Темный локон упал на правую бровь и завивался там, как вопросительный знак. – Старший сын герцога Уитингсби. Его наследник, сударыня. Мы едем в Инфилд-Парк, имение отца в Уилтшире, чтобы представить вас ему.

Он действительно маркиз. Лорд Роулинг не шутил. Значит, ее муж не просто мистер Эрхарт. Ну, конечно, ведь слуги обращались к нему милорд, а ее называли миледи. Он сын и наследник герцога. Герцога Уитингсби. В один прекрасный день он и сам станет герцогом. А она станет… Нет, она не станет. Не на самом деле.

– Почему вы женились, не сообщив об этом отцу? – спросила Чарити. – И почему на мне? Я дочь благородного человека, но любой ожидал бы, что будущий герцог будет искать себе жену более высокого происхождения, чем у меня.

«Зубы у него очень белые, но улыбка довольно неприятная, – подумала Чарити, – глаза в ней не участвуют».

– Возможно, сударыня, в этом все дело, – сказал он.

Он женился на мне, чтобы кому-то насолить? Своему отцу?

– Вы с отцом поссорились? – спросила Чарити. Маркиз продолжал улыбаться – только губами.

– Скажем так, – сказал он. – Чем меньше будет доволен отец, тем больше удовольствия это доставит мне.

Чарити сразу все поняла. Было бы глупо не понять.

– Значит, я только пешка в вашей игре, – грустно заметила она.

Улыбка исчезла с лица маркиза.

– Очень хорошо оплаченная пешка, сударыня, – сухо сказал он. – Такая, которая будет носить мой титул до конца жизни.

Хорошо, подумала Чарити, что им придется провести вместе всего несколько недель – ровно столько, чтобы она успела внушить отвращение герцогу Уитингсби. Вряд ли ее «муж» сможет когда-нибудь понравиться ей. Кто женится на незнакомке только для того, чтобы досадить своему отцу?

Конечно, у нее нет морального права осуждать его. Она ведь приняла его предложение вчера – Господи, неужели это было лишь вчера? – не требуя от этого человека ничего, кроме подтверждения, что он может сдержать данное обещание. Она вышла за него замуж именно из-за этих обещаний. Она – женщина того орта, которая может выйти замуж за незнакомца ради денег. Такое признание было неприятно делать даже себе. Именно себе.

Маркиз, наверное, всегда будет для нее незнакомом, подумала Чарити Эрхарт. Даже если она и проведет в его обществе несколько недель. Эти глаза! В них невозможно заглянуть. Это говорит о том, что человек предпочитает скрывать свои чувства и ему нет дела до чувств других людей. Глаза почти пугали ее.

– Разве не жестоко жениться на мне лишь для того, чтобы свести с кем-то счеты? – спросила Чарити. – Разве ваша ссора не утихла бы через некоторое время, как бывает со всеми ссорами?

Ей это было очень хорошо известно: она выросла в многодетной семье.

– Вы хотите сказать, что мы с отцом могли бы расцеловаться и помириться? – насмешливо сказал маркиз. – Поберегите эти пустые разговоры для ваших учеников, сударыня. Хотя у вас их больше не будет, правда?

Чарити обиделась. Пустые разговоры? Как старшая в семье, она давно научилась понимать других, принимать их точку зрения, быть посредником, миротворцем. «Какой же все-таки неприятный человек, – подумала девушка. – Так пренебрежительно разговаривать с леди!» И снова ее потрясла мысль, что он – ее муж. Она дала ему обет послушания на всю оставшуюся жизнь, хотя всего через несколько недель снова будет дома, с детьми. Однако свободной по-настоящему она уже никогда не будет. В любое время, когда ему заблагорассудится, маркиз сможет потребовать от нее выполнения его желаний. Нет, напрасно она мучает себя такими глупыми мыслями. Маркиз Стаунтон, как и она сама, будет только счастлив порвать связывающие их узы.

– Мне кажется, – сказала Чарити, помолчав, – что мужчине, который в один прекрасный день может стать герцогом, захочется иметь собственных наследников.

Едва она произнесла эти слова, как уже пожалела, что вовремя не остановилась и не прикусила язык. Щеки ее вспыхнули. Она пыталась разобраться в мотивах, по которым маркиз женился именно на ней, и, к сожалению, произнесла свои мысли вслух.

– В самом деле, сударыня? – удивился он. – Вы добровольно предлагаете мне свои услуги?

«Непринужденный тон совершенно не соответствует мрачному и холодному выражению его лица», – подумала Чарити.

Она углубилась в размышления о том, сам ли он завязал шейный платок таким сложным узлом или это сделал его камердинер. Прошлой ночью, лежа без сна, она вдруг подумала: «А что, если…»

Но сейчас он, казалось, дал понять, будто в ближайшие недели не собирается вменить ей в обязанности это.

– Вы – моя жена, – раздался спокойный, холодный голос маркиза.

– Да, сэр, – согласилась Чарити, думая о своем.

Без сомнения, камердинер помогает ему надеть пальто, которое сидит на нем как влитое и подчеркивает его широкие плечи. Интересно, кто его портной – может быть, знаменитый и очень дорогой Уэстон?

– Нам придется остановиться на ночь раньше, – сказал маркиз Стаунтон, глянув в окно, и недовольно поморщился. – Черт возьми, дождь опять усилился.

Чарити была рада сменить тему. Ее мучил один важный вопрос, хотя она должна была задать вчера сотню вопросов, прежде чем принимать предложение и подписывать какие-либо бумаги. Но на самом деле она подумала об этом гораздо позже, уже сидя дома за штопкой носков Филипа. Не могла же она тогда прямо спросить мистера Эрхарта: «Вы собираетесь спать со мной, сэр?» От одной мысли об этом ее бросало в жар и холод.

Внешне он очень хорош собой и даже опасно привлекателен. Но как человек довольно неприятен. Вряд ли он может быть хорошим мужем или… э-э-э… любовником.

Если это случится, конечно. К счастью, совершенно не похоже, что это может произойти. Значит, она проживет всю свою жизнь, так и не став женой по-настоящему. У нее никогда не будет собственных детей. На это она давно уже не надеялась – с тех пор, как умер отец и она осознала, насколько бедна их семья. Теперь, когда не оставалось ни малейшей надежды, эта мысль угнетала ее. Ей бы хотелось узнать… Она догадывалась о том, что происходит между супругами, но одно дело – знать, и совсем другое – испытать это самой. Ход собственных мыслей огорчал Чарити. Не пристало настоящей леди думать об этом.

Дождь постепенно усиливался и, наконец, полил как из ведра. Дорога превратилась в море бурой грязи, из окна экипажа было видно не больше, чем на несколько метров. Экипаж медленно двигался вперед, иногда его опасно заносило. Минут через пятнадцать кучер свернул на булыжный двор придорожной гостиницы. Как поняла Чарити по выражению лица маркиза Стаунтона, заведение было отнюдь не того сорта, в каких привык останавливаться будущий герцог.

Ей. вспомнились слова лорда Роулинга о браках, заключенных в дождливый день. Если он прав, то их брак должен стать самым благословенным за всю историю человечества, грустно улыбнулась Чарити.

Маркиз и маркиза Стаунтон подождали, пока лакей открыл для них дверцу экипажа и опустил ступеньки. Под большим черным зонтом, который держал над ее головой маркиз, Чарити поспешила в темную комнату с низким потолком, которая в гостинице служила пивным баром. Она стояла, отряхивая капли дождя с подола платья и пальто, пока маркиз Стаунтон беседовал с хозяином, человеком необъятных размеров. Тот, казалось, был больше раздосадован, нежели обрадован тем, что дождь загнал в его гостиницу нежданных гостей.

– Идемте, – наконец сказал ее муж, указывая на деревянную лестницу, по которой уже поднимался хозяин гостиницы. – Кажется, плохая погода сделала эту гостиницу очень популярной. Нам повезло, мы приехали вовремя, одна комната еще свободна.

Комната была не слишком большая. От середины ее скошенный потолок уступами спускался вниз. Единственное крошечное оконце выходило во внутренний двор. В комнате стоял умывальник, маленький стол и кресло. Другой мебели не было, потому что все остальное пространство занимала огромная кровать.

– Можете оставить нас. – Маркиз кивнул хозяину, который молча покинул их. – Ну, сударыня, вот это должно будет заменить нам комнаты, которые я заказал для нас в почтовой гостинице в двадцати милях отсюда. Нам придется ужинать в общем зале, и остается только надеяться, что еда будет сносной.

Кровать похожа на живое существо, чье молчаливое присутствие бросается в глаза и раздражает, отметила про себя Чарити.

– Уверена, так и будет, сэр, – сказала она, бросая шляпку и перчатки на кровать непринужденным, как ей хотелось надеяться, жестом.

– Вы, наверное, захотите привести себя в порядок и, может быть, отдохнуть немного до ужина, – предположил маркиз. – Я оставлю вас, сударыня, и буду иметь честь вернуться за вами, чтобы сопровождать в обеденный зал.

Чарити попыталась представить себе, куда маркиз может пойти в этой жалкой гостинице.

Наверное, в бар, чтобы выпить скверного эля. Вряд ли он придется ему по вкусу. Но сейчас это мало ее заботило. Она испытывала чувство огромного облегчения, оставшись одна, – пусть и в этой ужасной комнате. Никогда прежде Чарити не воспринимала кровать как одушевленное существо. Кровать всегда была для нее лишь мебелью, на которой спят. Однако раньше она никогда не была в спальне с мужчиной. Кроме отца или братьев. Не говоря уж о том, чтобы провести ночь в одной спальне и в одной постели с джентльменом.

«Но я – жена этого джентльмена», – напомнила себе Чарити, лежа на постели, чистой, но очень жесткой и довольно неровной. Она сняла обувь и вытащила заколки из волос.

Филип, наверное, думал о ней сегодня. Воображал себе, как она знакомится с мистером и миссис Эрхарт, их тремя детьми. Наверняка он желал, чтобы они были добры к ней, а дети не слишком действовали на нервы во время поездки. Он смотрел в окно на дождь и волновался за нее. Брат с нетерпением будет ждать ее первое письмо.

«Что бы сказал Филип, – гадала Чарити, – если бы узнал о моем замужестве? О том, что теперь я – Чарити Эрхарт, маркиза Стаунтон, а в один прекрасный день стану герцогиней Уитингсби? Что в течение ближайших недель мне предстоит играть роль пешки в глупой ссоре между маркизом и герцогом, его отцом? Что после этого я стану состоятельной леди с годовым доходом в шесть тысяч, и к тому же обладательницей дома со слугами и собственного экипажа?»

Отец никогда не имел собственного экипажа. Единственной служанкой у них была Полли, которая оставалась с ними все последние десять лет, потому что считала себя членом семьи, да ей и некуда было больше идти.

«О, Фил, – думала Чарити, закрывая глаза. – У тебя будет возможность жить в собственном доме, пожениться с Агнес, завести детей. Жить без груза долгов, оставшихся после отца, без необходимости содержать всех нас. Ты сможешь жить, как подобает сельскому джентльмену».

Ей вспомнились дом и дети. Как Пенни там справляется одна? Ей только двадцать лет, она хорошенькая, добрая девушка. Наверное, мечтает о поклоннике и о замужестве. Здоровы ли дети? Не голодают ли? Есть ли у них приличная одежда? Скучают ли они по ней так же, как она по ним?

«Скоро, – мысленно пообещала себе Чарити, – я снова буду с вами. Все будет так, как мы мечтали, когда еще был жив отец и мы не знали о своей нищете. Никогда больше мы не будем бедными, беззащитными – и никогда больше не разлучимся».

Да, она поступила правильно. Как она могла отказаться от такого совершенно неожиданного и заманчивого предложения? Это было как дар небес. А как же? Она гнала от себя мысль о том, что это предложение может оказаться вовсе не даром небес. Особенно если учесть демоническую внешность и непроницаемые глаза маркиза Стаунтона.

Конечно, она поступила правильно. Поздно сожалеть, сделанного не вернешь.

Да, она поступила совершенно правильно.

К полуночи дождь прекратился. Маркиз Стаунтон стоял в дверях гостиничного бара, опершись плечом о косяк двери, и глядел на вымощенный булыжником двор. Ему было холодно. Конечно, теперь уже слишком поздно двигаться в путь, да и дорогу развезло.

Он был последним из посетителей бара и постояльцев гостиницы, который еще не отправился на покой. За его спиной хозяин намеренно шумно наводил порядок. Он ясно давал понять, что постояльцу пора отправиться в постель.

– Завтра утром будет солнце, милорд, – сказал хозяин.

– М-да, – согласился маркиз.

В Инфилд– Парк они приедут в солнечную погоду. Как чудесно! Губы его сжались в тонкую линию. Нужно было проигнорировать приглашение отца, с запоздалым сожалением подумал Энтони Эрхарт. Ему не нужно было отвечать на него. Было бы лучше написать коротко и учтиво в том смысле, что он слишком занят делами и не сможет воспользоваться любезным приглашением его милости. Какое ему дело до болезни герцога? Разве отец думал о нем, когда он сломал себе ногу и едва не сломал шею шесть лет назад, когда мчался в двухколесном экипаже в Брайтон? Нисколько.

Восемь лет назад все связи между ним и отцом были прерваны. Даже в финансовом отношении ничто не связывало его с Уитингсби. Он был совершенно независим материально и мог не обращать внимания на письмо отца. Его удивляло, почему же он все-таки чувствовал себя некоторым образом обязанным принять приглашение. Прошлое все еще держало его, оно еще не было похоронено окончательно.

Ему нужно было проигнорировать это письмо. Он нашел бы способ отречься от своих прав по рождению. Пусть Уильям станет герцогом после смерти отца, а Клодия – герцогиней. При этой мысли маркиз Стаунтон насмешливо скривил губы. Какая в этом была бы ирония: Клодия – герцогиня Уитингсби.

Клодия…

Хозяин гостиницы покашлял, пытаясь обратить на себя внимание маркиза.

– Подать вам что-нибудь еще, милорд? – спросил он.

– Нет, спасибо, – поблагодарил его маркиз, выпрямился, вошел в дом и закрыл дверь. – Я иду спать. Спокойной ночи, – сказал он и направился вверх по лестнице.

В его планы не входило осуществление своих супружеских прав. Да и какое удовольствие можно было получить, переспав с серой мышкой? Зачем ему девственница с ее страхом, болью и слезами? И кровью. Кроме того, он женился не ради удовольствия. Маркиз Стаунтон и сейчас не собирался воспользоваться своими правами мужа. Но условия для ночлега в этом жалком подобии гостиницы действовали ему на нервы. Во-первых, он спал очень беспокойно и ему не нравилось делить постель с кем-нибудь. Делить постель с кем-нибудь он мог только для любовных утех, а не для сна. Во-вторых, ему была неприятна даже мысль о присутствии другого человека в такой интимный момент, как сон.

Сегодня маркизу больше, чем когда бы то ни было, хотелось уединения. Вместо этого он был обречен провести остаток ночи не только в одной комнате со своей женой, но еще и в одной постели.

В комнату попадало достаточно света от фонаря, висевшего над дверью конюшни во внутреннем дворе гостиницы, чтобы он смог раздеться, не зажигая свечи, и скользнуть под одеяло с краю широкой постели, ближе к двери. Жена спокойно спала на другом краю кровати.

Его жена! Вдруг маркизу стало интересно, есть ли у нее семья. Никто не только не проводил ее в церковь, но никто не вышел из квартиры, когда экипаж остановился, чтобы забрать ее сундук. Неужели у нее совсем никого нет? Семьи? Друзей? Ну, друзей у нее скоро будет сколько угодно, цинично подумал маркиз Стаунтон. Очень просто найти друзей, когда у тебя шесть тысяч фунтов в год. Неужели в этом маленьком сундучке уместилось все ее имущество? Где же остальные вещи? Можно ли жить, имея так мало?

Но она сама его не интересовала. Ему не хотелось знать о ней ничего, кроме того, что он уже знал. И конечно, он не хотел жалеть ее. Она и не нуждается в жалости: ее будущее обеспечивает контракт, подписанный ими обоими вчера, и сегодняшнее бракосочетание. Лишнее любопытство ни к чему. Она послужит его цели, и будет за это хорошо вознаграждена. Он всегда хорошо платил женщинам, которые были ему полезны. Эта, конечно, оказывала ему не совсем обычные услуги, но, тем не менее, ее время будет хорошо оплачено. Он не должен беспокоиться за нее.

Маркиз решительно приказал себе уснуть.

Но сон не шел к нему. Совершенно. И постепенно Энтони осознал почему: правым боком он чувствовал тепло ее тела, хотя они и не касались друг друга. Девушка лежала тихо и спокойно – слишком тихо и слишком спокойно для спящей. Наверное, ей так же трудно уснуть, как и ему.

– Вам нужно уснуть, – сказал маркиз. – Завтра будет трудный день.

Он ощутил беспричинную досаду на нее. Не спит и этим вмешивается в его личную жизнь даже больше, чем просто своим физическим присутствием.

– Я уже пересчитала всех овец в Англии, – тихо сказала Чарити.

Маркиз поджал губы.

– Я как раз принялась считать овец в Уэльсе, когда вы заговорили со мной, – укоризненно сказала девушка, – Теперь мне придется начать все сначала.

Он ждал от нее обычного кроткого «да, сэр», и ответ удивил его. Неожиданно для себя маркиз вспомнил ее глаза. За ужином она сидела напротив него, и по непонятной для него самого причине он старался избегать ее взгляда. Ее глаза, казалось, грозили опасностью, хотя вряд ли он смог бы объяснить какой. А сейчас в ее ответе ему послышался намек на юмор, Маркизу Стаунтону совсем не хотелось, чтобы его временная жена имела чувство юмора – и такие глаза. Ему хотелось, чтобы она была незаметной, бесхарактерной и безликой.

– Это самая убогая постель, на какой мне только доводилось спать, – сказала Чарити.

– Примите мои извинения, – вежливо сказал Энтони. – Другого выбора не было.

Она помолчала, но это молчание говорило само за себя. Он ощущал ее присутствие в комнате, в его постели. Это лишало его сна. Энтони повернулся на бок и оказался лицом к лицу с ней. В полумраке он смог разглядеть, что девушка не надела свой скромный ночной чепец. Волосы закрывали всю подушку. Они были длинные, слегка волнистые и выглядели очень привлекательно. И опять Энтони ощутил беспокойство. Достаточно и того, что у нее необыкновенно красивые глаза, чего он в свое время не заметил. Ведь на роль временной жены он выбрал эту девушку именно из-за невзрачной внешности.

«Что может чувствовать невинная девушка в такой ситуации?» – с любопытством подумал маркиз Стаунтон. Возможно, только этого он еще не испытал в своей жизни, столь богатой любовными приключениями. Она лежала на спине, закрыв глаза. Но, почувствовав его изучающий взгляд, повернула к нему лицо и открыла глаза. Энтони чувствовал свежий запах ее волос. Они пахли мылом. Никогда еще запах мыла не казался ему таким возбуждающим. Он таким никогда и не был. Энтони нахмурился.

– Тысяча триста шестьдесят четыре, – произнесла Чарити вслух, когда молчание стало уже слишком гнетущим. Голос ее звучал напряженно. «Шуткой девушка пытается побороть свой страх, – внезапно осенило его. – Она ведь наверняка впервые в одной постели с мужчиной. И ей страшно».

– Есть еще один способ, – внезапно сказал он и сам испугался того, что сказал. – Победить бессонницу, я хочу сказать, – поспешно уточнил он.

– Притвориться, что можешь завтра спать хоть целый день, если захочешь? – сказала она, тоже как-то слишком быстро. – Иногда это помогает. Я попробую.

Маркиз оперся на локоть, подперев щеку рукой.

– Вы – моя жена, – сказал он, понимая, что ступает по тонкому льду.

– Да, – односложно ответила Чарити. Он видел ее широко раскрытые глаза, но в темноте они не были для него так опасны, как при свете, когда можно было видеть их необыкновенно синий цвет. – Я не собираюсь воспользоваться своим законным правом насильно. Однако если овцы не помогли и кровати не удалось вас убаюкать, то готов предложить вам свои услуги, – сказал маркиз, склоняясь к ее лицу. Он сошел с ума? Но пути для отступления уже не было. Остается надеяться, что она скажет «нет». Ему хотелось, чтобы она сказала ему «нет».

– О, – только и произнесла она. Судя по тону восклицания, девушка очень хорошо его поняла.

– Если хотите попробовать… – неуверенно сказал Энтони. Он был удивлен и даже напуган тем, что плоть против его воли восстала и отвердела. А ведь девушка даже не казалась ему привлекательной. – Если же нет, то мы можем еще раз пожелать друг другу хороших снов" и, может быть, нам удастся уснуть, считая овечьи ноги.

Она взглянула ему в глаза, которые были теперь совсем близко от ее лица. Энтони догадался, что она хочет что-то сказать, но не решается. Он должен услышать от нее ответ, а не это невнятное восклицание. И теперь его тело хотело услышать от нее «да».

– Хотите попробовать? – более настойчиво повторил маркиз.

– Да, – шепнула Чарити.

Энтони Эрхарта, маркиза Стаунтона, не удивил бы ее отказ. Еще вчера она была всего лишь обнищавшей дворянкой, вынужденной служить гувернанткой и терпеть любые унижения от своих хозяев. Сегодня она стала респектабельной замужней дамой с перспективой более чем обеспеченного существования на всю жизнь. И ради этого ей нужно провести всего несколько недель в его обществе. Она могла бы без труда избежать той стороны замужней жизни, которая, как он понимал, была неприятна для каждой порядочной женщины. Маркиз и представить себе не мог, что его жена вдруг окажется чувственной женщиной. Совсем наоборот. Но вот он предоставил ей совершенно свободный выбор – интересно, многие ли мужчины предоставляли своим женам такой выбор в первую брачную ночь, – и она прошептала «да».

Ну что же. Значит, так тому и быть.

Чарити ждала, что муж поцелует ее. Его губы были так близко от ее лица. Она ощущала запах виски, которое он пил вечером. Если бы он поцеловал ее, она могла бы закрыть глаза и сосредоточиться на ощущениях, которые вызвало прикосновение его губ. Его поцелуй в церкви ошеломил ее, хотя он лишь коснулся ее губ. Если бы он поцеловал ее, она могла бы закрыть глаза и отдаться ощущениям от поцелуя, пока происходило бы… другое.

Девушка и сама не понимала, почему сказала «да». Может быть, потому, что устала от безуспешных попыток уснуть и на нее странно действовало тепло его тела рядом с ней? Или потому, что знала: это, возможно, единственный шанс в жизни познать интимную сторону отношений между мужчиной и женщиной? Или на нее так подействовал запах виски?

Он не поцеловал ее. И не отвернулся. Его глаза казались совершенно черными. Волосы разлохматились. Вот он коснулся ее плеча, и Чарити от этого прикосновения словно огнем обожгло. Его рука скользнула к груди, обхватила ее снизу, приподняла. У Чарити дыхание перехватило. Она была в полном замешательстве. Грудь у нее довольно большая – слишком большая, считала она.

И вот ее сосок в плену между большим и указательным пальцами, он сжимает его, заставляя ее чувствовать боль, не похожую ни на какую другую боль, которую ей доводилось испытать раньше. Без сомнения, это была боль, но она поднималась вверх к горлу, опускалась вниз к другой груди и дальше вниз к животу, к бедрам, так что у нее все внутри заболело от страстного желания. В комнате было слышно лишь прерывистое дыхание.

Чарити испугалась. Нужно было сказать «нет». Может быть, еще не поздно сделать это сейчас? Но ее мучило любопытство. Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее. Разве это не должно быть романтичным? Разве это не должно быть – любовью? И тут же поняла всю нелепость своих мыслей. Конечно, это не любовь. Но, во всяком случае, это возбуждало. Она и не предполагала, что это будет так восхитительно. Думала, что это будет любовь – сладкая и нежная. Каким-то образом пуговицы ее ночной рубашки оказались расстегнуты, и он занялся другой обнаженной грудью. На этот раз Чарити задохнулась от боли. Но его рука двигалась вниз по вырезу ее ночной сорочки. Еще ниже, к тому месту, где рождалась сладкая ноющая боль. Она немного раздвинула ноги и приподняла бедра, чтобы облегчить движение его руке, потом до нее дошло, где находится его рука и что она там делает: Ее поглотило чувство восторга и страстное желание. Его пальцы раздвигали, изучали, поглаживали. Она услышала хлюпающие звуки. Будь ее воля, она умерла бы сейчас от восторга.

Чарити внезапно открыла глаза. Маркиз все еще опирался на один локоть и смотрел на нее сверху вниз. Он поднял ее рубашку – до самой талии. Ну, об этом она слышала. Ей известно, чего ждать дальше. Чарити глубоко вздохнула и затаила дыхание. Она не жалела о том, что сказала «да». Он был незнакомцем, и ей не верилось, что когда-нибудь она полюбит его. Вряд ли когда-нибудь она по-настоящему даже узнает его, хотя он действительно ее муж. И очень хорош собой, этого нельзя отрицать. А в целом Чарити была рада, что в ее жизни будет такой опыт – только один-единственный раз.

– Выдохни, – посоветовал Энтони. – Ты же не можешь не дышать. Дыши нормально.

«Ему просто говорить», – подумала Чарити, когда он надвинулся на нее и придавил своим весом. Она почувствовала его руки под собой. Они обхватили ее ягодицы и крепко сжали. Ее бедра были прижаты к его широко раскинутым ногам. Казалось, он весь состоит из твердых, железных мускулов. Она почувствовала себя совершенно беззащитной. Но у нее ведь был выбор, и она сказала «да». И снова сказала бы это. Любопытство, страх и восторг – одуряющая смесь, решила она.

Сначала было ужасно страшно. Помимо предположения, что он там не поместится, было опасение, что он может проткнуть ее, что-нибудь разрушить, пока она лежит, раскинувшись, совершенно беспомощная. Потом была ужасающая уверенность в том, что места действительно нет и что сейчас она испытает непереносимую боль. Потом он оказался глубоко в ней и оставался там, твердый и спокойный. Тут она с удивлением обнаружила, что и место есть и что она останется в живых. Вообще ощущения, пусть незнакомые, восхитительны.

Но Чарити была права, считая, что знание и опыт – две совершенно разные вещи. Она и представить себе раньше не могла, какое чувственное удовольствие могут доставить ощущения.

А потом, пережив несколько удивительных минут, поняла, как мало ей было известно. Она и не догадывалась, что проникновение – это всего лишь начало. Он двигался внутри ее взад и вперед твердыми толчками, пока груди, сжимаемые его руками, не заболели. Но это была не просто боль: в ее словарном запасе не нашлось подходящего слова, чтобы описать это чувство. С каждым толчком оно становилось все сильнее, потом стало просто непереносимым.

– Ах! – внезапно воскликнула она, в панике и удивлении прижимая ладони к его ягодицам и пытаясь удержать его внутри. Мышцы внутри ее тела, о существовании которых она прежде и не подозревала, судорожно сжались. – Ах!

Он немедленно откликнулся на ее призыв. Твердым толчком он проник в глубину узкого прохода и замер.

– Господи, – пробормотал он ей в ухо. – Господи.

Ей показалось, что она сейчас умрет. Она погрузилась во тьму, испытывая такое прекрасное ощущение, в которое трудно было поверить. Небытие. Абсолютное благословенное небытие.

Чарити едва сознавала, что он опять начал двигаться, на этот раз быстрее и сильнее. Глубоко внутри ее вспыхнуло пламя, он вздохнул и снова застыл, придавив ее всем телом. «Теперь уже можно не бояться смерти, – подумала она как в тумане. – Смерть – это исполнение всех желаний».

Она уснула, едва слышно пробормотав что-то, когда сладкая жаркая тяжесть, прижимавшая ее к постели, уступила место более легкому одеялу.

«Да, – успела только подумать Чарити, – этот способ гораздо лучше, чем считать овец».

А любовь не всегда бывает сладкой и нежной. И любовь – не всегда любовь.

К следующему утру дорога просохла и можно было продолжить путешествие. Хозяин гостиницы, в которой они заночевали, оказался прав в своих предсказаниях. На небе, украшенном редкими пушистыми облачками, светило яркое солнце. В прозрачном утреннем воздухе радовали глаз чисто вымытые поля и зеленые изгороди.

Прекрасный день для возвращения домой. Маркиз Стаунтон пребывал в дурном настроении. Он смотрел в окно на своей стороне экипажа, не замечая проплывающий мимо пейзаж. «Будь все проклято», – злился он про себя.

Она действительно покраснела, встретившись с ним утром за завтраком. И выглядела совершенно так же, как выглядела бы любая невеста на утро после первой брачной ночи. Она казалась почти хорошенькой, хотя, конечно, маркиз не тратил свое драгоценное время на разглядывание ее лица. Он занялся своим завтраком, не чувствуя вкуса. Только еда показалась ему слишком жирной.

Какой дьявол обуял его прошлой ночью? У него не было ни искорки интереса к ней, как к женщине, с того самого первого момента, когда она сидела в полутьме салона и ожидала встречи с хозяином. До того момента, когда она заговорила об овцах, Уэльсе и жестком матрасе.

И все– таки он подтвердил их союз в самую первую брачную ночь. И занимался этим с энтузиазмом, и получил удовлетворения больше, чем обычно. Он уснул сразу же, как только все кончилось, и проспал допоздна сном младенца.

А что, если он сделал ей ребенка? Такая мысль мелькнула у него почти сразу, как только он открыл глаза. Правда, сначала он подумал, не разбудить ли ее и не заняться ли с ней любовью? Но потом отбросил эту мысль. Беременность могла бы существенно осложнить все дело. Кроме того, детей от собственной плоти и крови он желал меньше всего. От одной мысли о том, что женщина может быть беременна от него, его трясло. Обычно он выбирал себе партнерш, которые были в состоянии позаботиться о себе. Так было до этой ночи.