Жена самурая

25

Монахини вернулись с милостыней из города в храм Кодай. Начались вечерние обряды. Когда по всему Мияко зазвонили колокола и вечернее солнце заливало монастырь призрачным светом, монахини обнажились и опустились на колени; расположенные в три ряда молодые крепкие тела соседствовали с пожилыми дряблыми. Лица обратились к настоятельнице, сидевшей на помосте.

— Дышите глубоко, — нараспев произнесла настоятельница и втянула воздух. — Вдох. Выдох. Поглощайте энергию.

Кодзэри была в среднем ряду. Она чувствовала мускусный запах, исходивший от соседок, их дыхание эхом повторяло ее собственное. Пятнадцать лет она проделывала это упражнение, восстанавливая душевные силы и стремясь к просветлению. Обычно она без труда впадала в транс, но сегодня ей не удавалось сосредоточиться. Сёсакан сёгуна нарушил внутреннюю гармонию. Сцены из прошлого заполнили темноту под опущенными веками. Она видела сад в семейной усадьбе, свой Эдем. Она снова со смехом бежала под струями весеннего дождя, по летним травам, по осенним листьям и по зимнему снегу с кузеном, ровесником и другом детства господином Риодзэном. Прошли годы, девочка Кодзэри стала очаровательной девушкой, Риодзэн — красивым юношей; дружба переросла в любовь. Родные одобрили их союз, который должен был закрепить отношения между двумя благородными кланами. В пятнадцать лет Кодзэри и Риодзэн, стоя на коленях перед синтоистским священником, выпили согласно свадебному ритуалу по три чашки сакэ.

Днем счастливая Кодзэри хлопотала по хозяйству, а Риодзэн служил секретарем у Левого министра Коноэ. Вечером молодые слушали, читали и сочиняли стихи, ночью занимались любовью. Кодзэри забеременела. Непоправимое произошло спустя пять месяцев. Кодзэри — это было в полдень — отдыхала в комнате. Пришла мать и печально сказала: «Дорогая, я принесла ужасную новость. Кто-то зарезал Риодзэна». Кодзэри недоверчиво покачала головой: «Нет. Должно быть, произошла какая-то ошибка». Мать горестно вздохнула. «Нет!» — повторила Кодзэри, шатаясь выбежала из дома и увидела носилки, покрытые одеялом. Она сорвала одеяло и зарыдала. Острая боль пронзила живот. Кодзэри вскрикнула и упала. Новый приступ боли почти лишил ее сознания. «У нее схватки! Скорее за доктором!» — крикнула мать.

Через несколько долгих заполненных страданиями часов Кодзэри родила мертвого мальчика. Она потеряла много крови; за преждевременными родами последовала лихорадка. Только через десять месяцев Кодзэри поднялась с постели. Жизнь ей опротивела.

Однажды, когда она сидела в саду, горюя о Риодзэне, подошел отец. «Пора подумать о будущем, — сказал он. — Левый министр Коноэ попросил твоей руки, и я дал согласие».

Звучный голос настоятельницы вернул Кодзэри к действительности.

— Ощутите, как энергия растекается по всему телу. Закрепите ее.

Настоятельница, а вслед за ней и монахини, взяла с пола длинную матерчатую полоску и туго обвязала живот; лицо излучало безмятежность, которой Кодзэри позавидовала.

— Наклонитесь вперед, коснитесь носом пупка. Расслабьтесь. Дышите медленно. Раз, два...

Ощущая давление повязки на мышцы, Кодзэри делала вдохи и выдохи, мысленно считая до четырехсот.

Она не хотела повторно выходить замуж, но долг велел ей повиноваться отцу, мечтавшему о возвышении клана через выгодный брак дочери. Так она стала женой Левого министра Коноэ. Он был ей чужим по духу; его ранг и богатство страшили ее. Во время брачной церемонии она даже не осмелилась взглянуть на него, а в первую ночь...

Коноэ нежно раздел ее. «Не бойся, я буду осторожен», — услышала Кодзэри. Но как он ни старался, у него ничего не получилось. Мышцы Кодзэри непроизвольно сократились и не пустили его. Она понимала, что должна быть благодарна министру за то, что он спас ее от вдовьей участи, и тем не менее доставить ему удовольствие не сумела. По щекам потекли слезы. Коноэ разочарованно улыбнулся: «Был напряженный день. Давай спать, завтра попробуем снова». Но и следующая ночь не принесла ожидаемого результата. Все свободное время он проводил с Кодзэри, тратил большие деньги на подарки и развлечения. Придворные дамы завидовали Кодзэри, а она до такой степени робела перед мужем, что не способна была слова произнести в его присутствии. Дальнейшие попытки сделать брак полноценным провалились. Коноэ стал выражать досаду пугающими способами.

Каждый вечер он спрашивал: «Что ты делала сегодня? С кем виделась?» Он запрещал ей ходить куда-либо без него. Он внезапно появлялся у нее среди дня, словно надеясь поймать ее на чем-то предосудительном. Он запрещал ей принимать гостей. Кроме Коноэ и слуг, единственными, кого видела Кодзэри, были ее пожилые учителя музыки, каллиграфии и рисования.

В душе у нее начало зреть негодование. Муж почувствовал антипатию, досада переросла в гнев. Однажды в порыве ярости он изорвал все ее кимоно. «Неблагодарное ничтожество! — крикнул он и вытолкнул ее голой в заснеженный сад. — Мерзни, пока не найдешь хоть крупицу любви к законному супругу!» На следующий день, рассыпавшись в извинениях, он купил Кодзэри новую одежду.

Коноэ словно существовал в двух лицах: нормальный человек на людях и монстр наедине с ней. Страх окончательно сковал Кодзэри. Разъяренный Коноэ, забыв о нежности и терпении, пичкал ее возбуждающими снадобьями, обильно смазывал ей промежность, торил дорогу специальными деревянными инструментами. Крики боли усугубляли его ярость, ставя на грань помешательства. Как-то ночью после очередной неудачи он сказал: «Все бесполезно. Ты не хочешь меня. Ты не любишь меня. И никогда не полюбишь. — Поднявшись, он накинул кимоно, злобно посмотрел на Кодзэри и добавил: — Из-за любви к тебе я совершил ужасный поступок. Я поставил под угрозу свое положение и честь, пожертвовал спокойствием и свободой. И все впустую!» Он вышел из комнаты, а Кодзэри открылась истина. Ей вспомнилась фраза, как-то брошенная Риодзэном: «Левому министру нравится слушать мои рассказы о том, как мы с тобой проводим вечера». Кодзэри тогда порадовалась, она считала, что внимание Левого министра к их личной жизни очень полезно для карьеры Риодзэна. Еще ей припомнились частые визиты Левого министра к ним домой, церемонии, во время которых он провожал их задумчивым взглядом. Кодзэри поняла, что не муж, а она всегда интересовала Коноэ.

Полиция так и не нашла убийцу: формально ни у кого не было ни малейшего повода желать смерти Риодзэна. Даже у Левого министра Коноэ, потому что он мог просто приказать секретарю развестись. Он не сделал этого, зная, насколько Кодзэри любит мужа. Он предпочел «совершить ужасный поступок» и навсегда избавиться от счастливого соперника.

Левый министр Коноэ убил Риодзэна.

Упражнение из четырехсот вдохов и выдохов завершилось.

— Наму амида буцу. Наму амида буцу, — запела настоятельница.

— Наму амида буцу, — принялась повторять Кодзэри вместе с монахинями. Но в отличие от их голосов ее звучал глухо.

Самое плохое заключалось в том, что ей не с кем было поделиться своим открытием. Семья, лебезящая перед Коноэ, и слушать бы не стала; двор запретил бы выносить сор из избы; полиция не поверила бы, что наставник императора способен на убийство. Пришлось зажать сердце в кулак и жить с Левым министром как ни в чем не бывало.

В попытках преодолеть ее фригидность Коноэ все более ожесточался. Незадолго до первой годовщины их свадьбы умер учитель Кодзэри, тот, что преподавал ей игру на самисэне. Новым учителем стал придворный двадцати с небольшим лет по прозвищу Сару[7]. Кличку он получил за кривую улыбку, выпученные глаза и потрясающее умение передразнивать людей и животных. Он был добрым человеком. Чувствуя, что Кодзэри несчастна, Сару всеми силами старался ее развеселить. Благодаря ему Кодзэри впервые после смерти Риодзэна ощутила прелесть жизни. У нее появился друг.

А потом, как-то вечером, в спальню ворвался Коноэ, багровый от гнева. Он стащил Кодзэри с матраса и швырнул о стену. «Потаскуха! — закричал он и ударил ее по лицу. — Грязная шлюха!» «О чем вы, супруг?» — пролепетала Кодзэри. «Не прикидывайся, что не понимаешь! — завопил Коноэ. — Каждый день вы с ним перешептываетесь и хихикаете. Я знаю, я подслушивал под дверью. Он твой любовник. Не отрицай очевидного!» Он имел в виду Сару! Кодзэри была потрясена. Она не испытывала никаких романтических чувств к учителю музыки. Кроме того, Сару был счастливо женат. «Нет!» — твердо сказала она. «Ты лжешь!» — воскликнул Коноэ и ударил ее ногой в живот. Она упала. А когда начала подниматься, он ударил ее ногой по голове и заявил: «Я слышал, как вы передразниваете меня. Я выбросил его с семьей из дворца. Они сдохнут на городской свалке от голода». «Простите! — заплакала Кодзэри. — Прошу вас!» Под градом кулаков у нее из носа потекла кровь. Коноэ вцепился ей в волосы, она закричача от боли. Изрыгая проклятия, он схватил самисэн и принялся бить ее инструментом. Наконец он успокоился, лицо горело триумфом ненависти. «Уверен, что ты усвоила урок», — изрек он. Отчаяние заставило ее спросить: «Почему вы просто не убьете меня, как Риодзэна?»

Коноэ застыл. В бешеных глазах она увидела подтверждение догадки и приготовилась к последней вспышке насилия. Однако Коноэ покачал головой и вышел из спальни. Кодзэри зарыдала. Когда слезы высохли, она ясно поняла: Коноэ будет мучить ее до тех пор, пока окончательно не утратит над собой контроль. Она подумала о самоубийстве, чтобы прекратить страдания и ускорить воссоединение с Риодзэном, но сердце ее воспротивилось смерти. Сплошь покрытая синяками, окровавленная, зареванная, Кодзэри увязала все свои кимоно и бежала в храм Кодай, где некогда ее семья спасалась от пожара во дворце. Ее приняли в монастырь, взяв богатые одежды в качестве вступительного взноса. Кодзэри вообразила, что навсегда освободилась от Левого министра.

Месяц спустя Коноэ ворвался в монастырь. «Я всюду тебя искал! — завизжал он. — Ты поедешь со мной!» И так бы оно и случилось, если бы дюжие послушники не вытолкали его из храма.

Он появлялся снова и снова, приставал к ней, когда она с монахинями отправлялась в город за милостыней. В промежутках он забрасывал ее письмами, в которых то извинялся за грубость, то грозил убить ее при первой возможности. Иногда Кодзэри не слышала о нем месяцами, и ей приходило на ум, что Коноэ отступился.

Да, она страстно желала его смерти. И вот ее желание сбылось. Но теперь ей грозила куда большая опасность, чем побои. Звали эту опасность Сано. Сёсакан, не ведая о том, разрушил бастион, который Кодзэри возвела с помощью молитв и медитаций. Он пробудил в ней чувственность, тщательно усыпляемую долгие годы.

Кодзэри убежала в монастырь не только от Левого министра, но и от всех мужчин. Стремление к покою подавило все прочие желания. Многие годы она довольствовалась тем, что есть пища, кров, вера и общество близких по духу людей. Встретившись с Сано, Кодзэри как будто очнулась, вышла из забытья. Ее потянуло к мужской ласке. Но хотя она и мечтала продолжить любовную игру, которую они с Сано начали сегодня у реки, будущее ее пугало.

— Теперь встаньте, — сказала настоятельница, медленно поднимаясь. — Рот закрыт, подбородок прижат к груди, спина выпрямлена. Продолжайте глубоко дышать, смотрите прямо перед собой. Ясное видение равнозначно ясному сознанию.

Монахини встали. Их сознание представилось Кодзэри прозрачной водой, свое — пыльной бурей. Она располагала сведениями, которые могли помочь Сано раскрыть дело, но, кроме того, у нее были и секреты, которые требовалось сохранить. Правдивый рассказ угрожал ее жизни. Навык, интересующий Сано, служил ей средством самообороны. Если Сано узнает происхождение этого оружия, то немедленно обвинит ее в убийстве. Кодзэри, не зная, что получится из их знакомства, не сомневалась: его долг и их взаимное влечение предопределяют результат.

Сано вернется.

В домашнем кимоно, с влажными после мытья и гладко зачесанными волосами, Рэйко вышла из ванной комнаты и увидела Сано. Сидя на полу, он перебирал бумаги из кабинета Левого министра Коноэ, их только что доставил посыльный канцлера Янагисавы. Сано коротким кивком поприветствовал жену и продолжил просматривать документы.

— Я начала беспокоиться о тебе, — сказала Рэйко, опускаясь на колени рядом с ним. Уже наступила ночь; обитатели Особняка Нидзё спали. — Заказать обед?

— Нет, спасибо. — Сано хмуро воззрился на какое-то письмо. — Я поел у лоточника на улице.

— Что ж, хорошо, что ты вернулся, — обронила Рэйко, озадаченная поведением мужа. — Между прочим, есть новость о монете с папоротником. — Она рассказала о разбойничьем клане Дазай.

— Неплохая ниточка, — отозвался Сано.

Рэйко обиженно надула губы. Она рассчитывала на большую благодарность.

— Однако Левый министр Коноэ мог следить за Дазай по причине, не связанной с заговором.

— Верно, — согласилась Рэйко, покоробленная его скептицизмом. — А что тебе удалось узнать?

— Я только что из замка Нидзё. Канцлер Янагисава совершил налет на дом Ибэ, но ни преступников, ни оружия не обнаружил. Зато разыскал ёрики Хосину и избил его до полусмерти. Я распорядился, чтобы Хосину переправили в другое место. Боюсь, Янагисава найдет его и там. Днем я говорил с Правым министром Исидзё, императором Томохито и принцем Момодзоно. — Сано поведал, как проходили беседы. — Не исключено, что Исидзё и Томохито владеют техникой киаи и участвуют в заговоре. У обоих есть алиби, которое меня совершенно не убеждает. К сожалению, опровергнуть свидетельства их невиновности очень непросто.

— А что госпожа Дзёкио?

Сано устремил взгляд на свитки:

— У меня не хватило времени повидать ее.

— Почему? — Рэйко особенно интересовала встреча с женой отрекшегося императора, потому что ее глодало сомнение, не совершила ли она ошибку, доверившись этой женщине.

— Я ездил к Кодзэри. — Сано углубился в бумаги.

— Опять? Зачем?

— Мне нужны было узнать, о чем Коноэ говорил с ней в последний раз. — Он не отрывал взгляда от документов.

— Узнал?

— Да. Судя по всему, он раскрыл заговор и намеревался доложить о нем бакуфу. Он рассчитывал на солидное вознаграждение.

Рэйко доводы мужа показались неубедительными, и она возразила:

— Да, это указывает на то, что Коноэ знал о заговоре. Но ведь Кодзэри не является подозреваемой: во время убийства Коноэ во дворце не было посторонних. И про твой ночной вызов во дворец она не знала, стало быть, не имела возможности тебя убить. Зачем же было навещать ее?

— Рассказ Кодзэри подтвердил мою версию относительно мотива убийства Коноэ, что очень важно для раскрытия дела. С госпожой Дзёкио я поговорю завтра. — В голосе Сано зазвучало раздражение. — Почему ты всегда споришь?

«Таким же взвинченным он был и позапрошлой ночью», — вспомнила Рэйко.

— Ты сердишься на меня из-за того, что я без твоего разрешения занялась монетами?

— Я не сержусь, — бросил Сано.

— Тогда в чем проблема? — Тут Рэйко сообразила, что недавно он ездил в храм Кодай. — Может, Кодзэри чем-то тебя расстроила?

— Конечно, нет, — запротестовал Сано, — что ты выдумываешь! Я рассказал тебе, как прошла встреча. Все было нормально. Если я и расстроен, то только потому, что ты ставишь под сомнение каждое мое слово.

Рэйко уловила нотки оправдания в сумбурной речи и ощутила укол ревности. «Неужели Сано, как другие мужья, завел любовницу? И кого? Монахиню? Ерунда!»

Устыдившись подозрения, Рэйко сказала:

— Прости. Я не хотела расстраивать тебя.

Сано кивнул, принимая извинения. Он сравнивал клочок, найденный в жаровне, с письмом из личного досье Коноэ.

— Почерк совпадает. Значит, все-таки Коноэ — автор записки, которую ты нашла. А вот еще любопытный документ, слушай: «Я, ткач Наканэ, согласен продать мой дом в Нисидзине досточтимому Левому министру Бокудэну Коноэ». Здесь нарисован план дома, в который тебя водила госпожа Дзёкио. Значит, и дом принадлежит Коноэ. — Сано одарил Рэйко быстрой, вымученной улыбкой и вновь обратился к бумагам. — Возможно, Дзёкио не убийца и мы можем доверять ей.

— Хвала богам, — откликнулась Рэйко, испытывая неудобство от того, что вынуждена утаивать от мужа любовную связь Дзёкио с Левым министром. «А вдруг и Сано что-то от меня скрывает?»