Женщинам не понять

I

Никто не знал меня в Бактоне. Клем потому и выбрал этот городок. Впрочем, если бы даже я и сдрейфил, у меня не было бензина, чтобы двинуться дальше к северу. Оставалось литров пять, не больше. Плюс один доллар да письмо Клема — вот и все, что я имел. О чемодане лучше не говорить. Особенно о его содержимом. Да, забыл: в багажник я сунул небольшой револьвер Малыша, дешевенький револьвер калибра 6,35; он все еще лежал у него в кармане, когда шериф пришел сказать нам, что мы можем забрать и похоронить тело. Говоря по правде, больше всего я рассчитывал на письмо Клема. Мне должно повезти, мне обязательно должно повезти. Я рассматривал свои руин, лежавшие на руле, пальцы, ногти… И правда, тут все в порядке. Придраться не к чему. Может быть, мне и удастся вывернуться…

Мой брат Том знал Клема по университету. Клем держался с ним не так, как остальные студенты. Он охотно болтал с ним, они выпивали вместе, катались на кадиллаке Клема. Тома и терпели там только из-за Клема. И когда он уехал, чтобы стать во главе фабрики после смерти отца, Тому пришлось тоже сматывать удочки. Он вернулся к нам. Том успел-таки многому выучиться, и ему удалось получить место учителя в новой школе. А потом эта история с Малышом. Па его месте я бы помалкивал, но Малыш был не такой. Он не видел в этом ничего плохого. И тогда отец и брат этой девчонки решили с ним разобраться.

Бот почему мой брат написал Клему. Я не мог больше оставаться в этих краях, и он просил Клема подыскать что-нибудь для меня. Не слишком далеко, чтобы мы могли видеться время от времени, но и не слишком близко, чтобы нас никто там не знал. Он думал, что с моей внешностью и характером мы абсолютно ничем не рискуем. Возможно, он был и прав, но я все время помнил о Малыше.

Заведующий книжной лавчонкой в Бактоне — вот в чем состояла моя новая служба. Я должен был познакомиться с прежним заведующим и за три дня войти в курс дела. Его переводили ступенью выше, и напоследок ему, должно быть, хотелось пустить пыль в глаза.

Светило солнце. Теперь улица называлась Пирл-Харбор Стрит. Возможно, Клем этого не знал. На табличках еще можно было прочесть и старое название. Под номером 270 я увидел магазин и остановил мой старенький нэш перед дверью. Заведующий, сидя за кассой, сверял какие-то цифры по ведомости. Это был человек средних лет с жестким взглядом голубых глаз и бледно-желтыми волосами. Я поздоровался.

— Добрый день. Желаете что-нибудь купить?

— У меня к вам письмо.

— А! Так это вам я должен передать дела. Дайте-ка я взгляну на письмо.

Он взял его, прочел, затем сложил и вернул мне.

— Это не сложно, — сказал он. — Вот товар (он сделал жест рукой). Счета я подобью к вечеру. Что касается сбыта, рекламы и прочего — следуйте указаниям финансовых инспекторов главной конторы и бумагам, которые будете получать.

— Это филиал?

— Да, филиал.

— Хорошо, — кивнул я. — Что идет лучше всего?

— О! Романы. Скверные романы, но что нам за дело до этого? Религиозная литература тоже идет неплохо. Учебники. Детские книжки — не очень, серьезные книги — еще меньше. Я никогда не пытался развивать это направление.

— Религиозная литература — это для вас несерьезно?

Он облизал губы языком.

— Этого я не говорил.

Я от души рассмеялся.

— Не смущайтесь, я тоже не слишком верующий.

— Что ж, тогда я дам вам един совет. Держите наше мнение при себе и каждое воскресенье ходите слушать пастора, иначе вас живо отсюда выставят.

— Отлично, — сказал я, — буду по воскресеньям слушать пастора.

— Держите, — сказал он, протягивая мне листок. — Проверьте. Это счета за последний месяц. Все очень просто. Книги мы получаем из центрального магазина. Надо только вести учет поступлений и продажи в трех экземплярах. За деньгами приезжают каждые дне недели. Вам будут платить в чеках, с небольшим процентом.

— Давайте это сюда, — сказал я.

Я взял листок и уселся за низкий прилавок, заваленный книгами, снятыми с полок покупателями. Наверное, у него но было времени поставить их обратно.

— Что еще интересного в этих краях? — спросил я снова.

— Ничего. Есть девочки в аптеке напротив и виски у Рикардо в двух кварталах отсюда.

Несмотря на свои резкие манеры, он был довольно приятным типом.

— Сколько вы уже торчите здесь?

— Пять лет, — сказал он. — Осталось еще пять.

— А потом?

— Вы слишком любопытны.

— Сами виноваты. Зачем сказали, что осталось еще пять лет? Я ведь вас об этом не спрашивал.

Он слегка улыбнулся и прищурил глаза.

— Вы правы. Так вот, еще пять лет, и я уйду с этой работы.

— И чем займетесь?

— Буду писать, — сказал он, — писать бестселлеры: романы исторические, романы про то, как негры спят с белыми и их за это не линчуют, романы про то, как молодые чистые девицы умудряются сохранить невинность в рабочих предместьях, населенных подонками…

Он ухмыльнулся.

— А потом… оригинальные и смелые романы, ведь так легко быть смелым в этой стране: говори то, что и так любому ясно.

— А вы сможете?

— Конечно смогу. Шесть романов у меня уже готово.

— Вы не пробовали их пристроить?

— У меня нет в издательствах ни друзей, ни подруг, а для издания за свой счет я еще не накопил денег.

— Ну, а когда накопите, что тогда?

— Вот как раз через пять лет и накоплю.

— Из вас наверняка получится хороший писатель, — заключил я.

В следующие два дня у меня было много дел. Хоть работа и впрямь оказалась нетрудной, все же надо было в ней как следует разобраться; кроме того, Хансен — так звали заведующего — дал мне некоторую информацию о постоянных клиентах, заходивших поболтать о литературе. Впрочем, их знания ограничивались «Субботним обозрением» да литературными страницами местного журнальчика, имевшего, однако, тираж 60 тысяч. На данный момент я довольствовался тем, что слушал их беседы с Хансеном и пытался запомнить, как кого зовут и кто как выглядит. В книжных магазинах, как известно, больше чем где-либо принято узнавать клиента, едва он соблаговолит переступить через порог.

Кроме того, мне удалось переснять те две комнатушки, в которых Хансен жил все это время — в доме напротив, том самом, где помещалась аптека. К тому же он выдал мне немного денег авансом, чтобы хватило расплатиться за три дня в гостинице, и два дня из этих трех кормил меня обедом, не позволив причислить эти расходы к моему долгу. Одним словом, показал себя свойским парнем. Но эта затея с бестселлерами мне не понравилась: бестселлеры так не пишут. Остается надеяться, что у Хансена талант.

На третий день он повел меня к Рикардо пропустить по рюмке перед завтраком. Было десять часов, он уезжал после обеда.

В последний раз мы завтракали вместе. Он сейчас у уедет, и я останусь один на один с этим городом, с этими клиентами. И то, какая удача, что я встретил Хансена, без него мне бы пришлось туго с моей долларовой купюрой. Но теперь дела шли как надо.

У Рикардо было прилично, обычно и противно. Пахло жареным луком и пончиками. За стойкой невыразительный тип лениво листал журнал.

— Что прикажете? — спросил он.

— Два виски, — заказал Хансен, посмотрев на меня.

Я кивнул.

Официант принес два больших стакана. В них плавал лед и торчали соломинки.

— Мне нравится так, — пояснил Хансен, — не подумайте, что я нас принуждаю.

— Ничего, — сказал я.

Если нам приходилось пить виски со льдом через соломинку, то вы знаете, что это за штука: в нёбо будто бы ударяет струя огня, впрочем, огня приятного.

— Знатно, — похвалил я.

Тут я увидел себя в зеркале напротив. Вид у меня был обескураженный. Я давно не пил. Хансен рассмеялся.

— Не расстраивайтесь, — сказал он, — скоро привыкнете. А мне вот придется теперь других официантов учить своим маленьким прихотям — там, где я стану напиваться.

— Жаль, что вы уезжаете.

Он засмеялся.

— Если бы я остался, пришлось бы уехать вам… Нет, — продолжал он, — хорошо, что я уезжаю. Больше пяти лет… Боже мой!

Он допил залпом и заказал еще.

— Вы быстро приспособитесь, — он окинул меня взглядом. — Вы недурны собой, но в вас есть что-то для меня непонятное. Ваш голос.

Я молча улыбнулся. Чертов тип.

— У вас слишком густой голос. Вы не поете?

— Пою иногда, чтобы поразвлечься.

Теперь я уже больше не пел. До истории с Малышом — да, я пел, подыгрывая на гитаре. Пел блюзы Хэнди, пел старинные песни Нового Орлеана, пел кое-что свое, импровизируя на гитаре. Но теперь никакого желания петь у меня не было. Теперь, кроме денег, меня ничего не интересовало. Мне нужно было много денег, чтобы сделать то, что я задумал.

— С таким голосом все женщины будут ваши, — сказал Хансен.

Я пожал плечами.

— Вас это не интересует?

Он хлопнул меня но спине.

— Загляните-ка в аптеку напротив. Может, удастся кое-кого подцепить. У них там в безалкогольном баре нечто вроде клуба. Малолеточки. Те самые, что носят красные носочки и пишут письма Фрэнку Синатре. Так вот, эта аптека — их генеральный штаб. Вы уже должны были это заметить. Нет? Ах да, вы же все эти дни не выходили из магазина.

Я заказал еще виски. Оно уже чувствовалось во всем теле.

Там у нас такого не было. Мне этого захотелось. Малолетки лет пятнадцати-шестнадцати с острыми сосочками, выпирающими из-под облегающих футболок, что доставляет этим мерзавкам особенное удовольствие. И носочки. Ярко-желтые или ярко-зеленые; туфельки без каблуков; пышные юбки; круглые коленки; садятся на траву, скрестив ноги так, что выглядывают белые трусики. Да, мне очень этого захотелось, этих девчонок в носочках.

Хансен смотрел на меня.

— Все они не прочь, — сказал он, — вы ничем не рискуете. Они знают кучу мест, куда могут вас затащить.

— Вы меня принимаете за свинью?

— О нет, я имел в виду потанцевать.

Он улыбнулся. Без сомнения, у меня был заинтересованный вид.

— Они забавные, — сказал он, — будут заходить к нам в магазин.

— Что им там делать?

— Они обычно покупают фотографии актеров и, как будто между прочим, книжонки но психоанализу, то есть я имею в виду, по медицине. Они все просто влюблены в медицину.

— Ладно, — пробурчал я, — посмотрим.

Должно быть, на этот раз мне удалось сделать равнодушный вид, и Хансен перевел разговор на другую тему. Мы закончили завтрак, и около двух он уехал. Я остался один на один с моим магазином.

II

Думается, прошло дней пятнадцать, прежде чем я начал скучать. Все это время я не выходил из магазина. Торговля шла хорошо; книги расходились быстро; реклама была налажена как надо. Каждую неделю вместе с новыми поступлениями книг фирма присылала иллюстрированные рекламные буклеты, которые я выставлял вместе с соответствующей книгой, так, чтобы они бросались в глаза. Как правило, мне было достаточно прочесть коммерческую рецензию и проглядеть пять-шесть страниц, чтобы уяснить, о чем в ней шла речь. Во всяком случае, этого было достаточно для ответа на вопросы тех несчастных, что клевали на яркую обложку и фото автора на буклете. Книги достаточно дороги, а это кое-что значит; люди вообще мало заботятся о том, чтобы купить хорошую книгу, им нужно то, о чем говорят, что популярно в клубе, который они посещают; что же касается содержимого, то на него им наплевать.

Некоторые книжки я получал кипами с рекомендацией выставлять их в витрине. Я складывал их штабелями у кассы и всовывал в руки каждому вместе с рекламным буклетом на глянцевой бумаге. Обычно никто не отказывался: несколько фраз внутри буклета вполне соответствовали городской клиентуре. Эта система обеспечивала фирме распродажу скандальных книжонок за полдня.

Честно говоря, я не то чтобы заскучал, но, усвоив всю рутинную сторону коммерции, получил свободное время, чтобы подумать о главном. Пока все шло слишком хорошо. Это меня и беспокоило.

Кончалось лето. В тени под деревьями, у реки, уже становилось прохладно. С самого приезда я никуда не выбирался и совсем не знал окрестностей. Я испытывал потребность в свежем воздухе. Но, пожалуй, другая потребность беспокоила меня еще больше. Мне нужна была женщина.

Как-то вечером, опустив, как обычно, в пять часов на витрину железную штору, я не остался в магазине, чтобы еще поработать при свете лампы, а надел шляпу, прихватил пиджак и направился прямиком в аптеку. В аптеке сидело трое: юнец лет пятнадцати и две девицы примерно того же возраста. Они смерили меня отсутствующим взглядом и опять уткнулись в свои стаканы с молочным коктейлем. От одного вида этого продукта меня чуть не стошнило; к счастью, в кармане пиджака лежала фляга с «противоядием».

Я сел за стойку рядом с одной из девиц. Официантка, довольно невзрачная брюнетка, увидев меня, лениво повернулась.

— У вас есть что-нибудь без молока? — спросил я.

— Лимонный, — предложила она, — грейпфрутовый, томатный, кока-кола.

— Грейпфрут, — сказал я. — Доверху не наливайте.

Я сунул руку в карман пиджака и достал флягу.

— Здесь нельзя распивать спиртное, — вяло запротестовала официантка.

— Да, да, конечно, — усмехнулся я, — это всего лишь лекарство. Насчет своей лицензии можете не волноваться.

Я протянул ей доллар. Сегодня утром я как раз получил жалованье. Девяносто долларов за неделю. До, Клем знал людей. Официантка дала мне сдачу, я довольно много оставил ей на чай.

Писки с грейпфрутом, конечно, не самый лучший вариант, но, во всяком случае, это лучше, чем виски без ничего Выпив, я почувствовал себя лучше. Теперь я был вполне и своей тарелке. Эти трое меня разглядывали. Для таких сопляков двадцатишестилетний — почти старик; я улыбнулся своей соседке; это была маленькая блондиночка в тонком шерстяном джемпере небесн-голубого цвета в белую полоску, с рукавами, за катанными до локтя, в белых носочках и туфельках на толстой каучуковой подошве. Она была миловидна, хорошо развита; если прикоснуться, то, наверное, упруга, как спелая слива. На ней не было лифчика, и соски вырисовывались сквозь материю вполне отчетливо. Она мне тоже улыбнулась.

— Жарко? — начал я.

— Смертельно, — сказала она, потянувшись и показав два влажных пятнышка под мышками.

Это на меня подействовало. Я поднялся и бросил пять центов в автоматический проигрыватель, который стоял в углу.

— У тебя хватит духу потанцевать? — сказал я, подойдя.

— Ну, ты хочешь меня убить! — сказала она и приклеилась ко мне так плотно, что у меня перехватило дыхание.

От нее пахло, как от ухоженного младенца. Она была такой тоненькой, что я смог достать правой рукой ее правое плечо. Я поднял руку повыше и скользнул пальцами по груди. Глядя на нас, те двое тоже начали танцевать. На пластинке Дина Шор пела спой «Летающий пирог». Девица подмурлыкивала. Официантка подняла нос от журнала, глянула на нас и снова углубилась в чтиво.

У нее ничего не было под кофточкой; это сразу чувствовалось. Я с нетерпением ждал, когда же кончится пластинка. Еще две минуты, и это стало бы уже неприлично. Наконец девица отлипла, вернулась на место и взглянула на меня.

— Для взрослого ты танцуешь ничего.

— Меня научил мой дедушка, — ответил я.

— Это видно, — пошутила она, — стиль немного староват.

— В джайве ты меня, может, и обставишь, но зато я могу тебя подучить кое-чему другому.

Она слегка прикрыла глаза.

— Чему-нибудь взрослому?

— Если тебе захочется.

— Так вот куда ты гнешь…

— Ты не знаешь, куда я гну. У кого-нибудь из вас есть гитара?

— А вы играете на гитаре? — спросил юнец. Похоже было, что тут он проснулся.

— Чуть-чуть, — сказал я.

— В таком случае и поете? — спросила вторая девица.

— Немного.

— У него голос, как у Кэба Кэллоуэя, — пошутила первая.

Ей явно не понравилось, что те двое со мной заговорили. Надо было ковать железо, пока горячо.

— Найдите мне местечко, где была бы гитара, — сказал я, глядя на нее, — и я покажу, на что способен. Я, конечно, не В. С. Хэнди, но блюзы играть умею.

Она выдержала мой взгляд.

— Ладно, пошли к Би-Джи.

— У него есть гитара?

— У нее есть гитара — у Бетти Джейн.

— Это мог быть и Барух Джуниор, — пошутил я.

— Именно здесь он и живет. Пошли.

— Прямо сейчас? — спросил юнец.

— Почему бы и нет, — ответил я, — если ей загорелось.

— О'кей, — сказал он, — меня зовут Дик. Это Джики.

Он указал на ту девицу, с которой я танцевал.

— А я — Джуди, — сказала вторая.

— Ну а я — Ли Андерсон, — сказал я, — у меня тут напротив книжная лавка.

— Уже две недели, как это всем известно.

— Тебя это так заинтересовало?

— Конечно, — вставила Джуди, — тут мало мужчин.

Несмотря на явное неудовольствие Дика, мы все вчетвером вышли на улицу. У девиц вид был довольно возбужденный. Я прихватил с собой достаточно виски, чтобы возбудить их еще больше, когда понадобится.

— Следую за вами, — сказал я, когда мы оказались снаружи.

Машина Дика, крайслер устаревшей модели, стояла у дверей. Он посадил девиц вперед, а я устроился на заднем сиденье.

— Чем занимаемся, молодые люди? — спросил я.

Машина рывком тронулась, и Джики забралась коленками на сиденье и повернулась, чтобы мне ответить.

— Трудимся, — сказала она.

— Учеба? — предположил я.

— В том числе…

— Перебирайся сюда, — сказал я, повысив голос из-за шума ветра, — удобней будет говорить.

— Как бы не так, — пробормотала она и опять слегка прикрыла глаза. Должно быть, она подцепила этот приемчик из какого-нибудь фильма.

— Не хочешь себя компрометировать?

— Ладно уж, — сказала она.

Я подхватил ее за плечи, и она стала перелезать через спинку сиденья.

— Эй вы, — сказала Джуди, — странненькая у вас манера разговаривать.

Я решил посадить Джики слева от себя, а по пути — прихватить ее за хорошие места. Получилось неплохо. Было заметно, что шутка пришлась ей по душе. Я усадил ее на сиденье и обхватил рукой.

— Теперь спокойно, — сказал я, — а то нашлепаю.

— Что это у тебя во фляжке? — спросила она и полезла под пиджак, который лежал у меня на коленях. Не знаю, нарочно ли это было сделано, но если да, то она ловко попала в цель.

— Не нервничай, — сказал я, убирая ее руку, — я тебя обслужу.

Я открутил никелированную пробку и подал ей фляжку. Она сделала большой глоток.

— Не всё, — вдруг завопил Дик; он следил за нами через зеркало, — Ли, оставь мне, старый крокодил!

— Не бойся, у меня есть еще.

Он перехватил руль одной рукой, а другую протянул назад, к нам.

— Эй, не дури! — сказала Джуди. — А то куда-нибудь вмажемся.

— Какая рассудительность, — сыронизировал я. — Ты никогда не теряешь хладнокровия?

— Никогда, — ответила Джуди и, на лету перехватив флягу, вернула ее мне уже пустой.

— Ну, — одобрительно сказал я, — теперь лучше?

— Превосходно.

Я увидел у нее на глазах слезы, но ей удалось не показать виду, хотя голос ее звучал несколько приглушенно.

— Ну вот, — сказала Джики, — а мне?

— Сейчас еще достанем, — пообещал я, — возьмем гитару и вернемся к Рикардо.

— Везет тебе, — сказал Дик, — нам никто ничего не продаст.

— Вот что значит выглядеть так молодо, — сказал я со смешком.

— При чем здесь «молодо», — проворчала Джики.

Она начала ерзать и в конце концов уселась так, что мне ничего не оставалось, как немного поразвлечь свои пальцы. Машина резко затормозила, и моя рука небрежно свесилась с ее плеча.

— Сейчас вернусь, — объявил Дик.

Он выбрался из машины и побежал к дому, мало чем отличающемуся от соседних. Очевидно, их строил один и тот же подрядчик. Вскоре Дик вновь показался на крыльце. У него в руках была гитара в лакированном футляре. Он хлопнул дверью и в три прыжки очутился у машины.

— Би-Джи нету дома, — сообщил он, — что будем делать?

— Гитару потом завезем, — сказал я, — садись, поезжай мимо Рикардо, я у него подзаправлюсь.

— Хорошенькая у тебя будет репутация, — сказала Джики.

— Вот уж фиг, уверил я ее, — любому дураку будет ясно, что что вы заманили меня на свою грязную оргию.

Мы ехали обратно той же дорогой, но гитара несколько стесняла мои движения. У бара Дик остановился, и я пополнил свой запас еще одной бутылкой. Когда я вернулся к компании, Дик и Джуди, стоявшая на коленях на сиденье, о чем-то яростно спорили с Джике.

— Как ты думаешь, Ли, — сказал Дик, — не поехать ли нам купаться?

— Поехали, — сказал я, — если ты одолжишь мне плавки.

— Все будет о’кей.

Он завел мотор, и мы поехали. За городом наш крайслер свернул на довольно разбитую проселочную дорогу.

— Тут есть отличное местечко для купанья, — доложил Дик, — ни души.

— Река, и в ней форель, — съязвил я.

— Нет, галька и белый песок. Там, кроме нас, никто не бывает.

— Посмотрим, — сказал я, придерживая рукой челюсть, готовую отвалиться на каждом ухабе. — Здесь лучше было бы прокатиться на бульдозере.

— Это входит в программу, — сказал он, — зато сюда никто не сунет свой грязный нос.

Дик прибавил скорость, и я вверил свои члены судьбе. Вскоре дорога повернула и метров через двести уперлась в какие-то заросли. Дик и Джуди спрыгнули на землю, затем вылез я, прихватив Джики. Дик взял гитару и пошел вперед по узкой тропинке. Неожиданно показалась река, прозрачная, как стакан джина. Солнце висело уже низко, но жара не спадала. Вода поблескивала на солнце и подрагивала в тени, берег зарос густой травой.

— Ничего уголок, — оценил я, — сами его раскопали?

— А ты думал, мы такие растяпы, — сказала Джики, и я получил по шее комком земли.

— Будешь шалить, кое-чего не получишь.

И я похлопал для вескости сказанного себя по карману.

— Ладно, ты, старый блюзмен, не сердись, — сказала она, — лучше покажи, на что ты способен.

— А плавки? — спросил я Дика.

— На кой они тебе? Тут же никого нет.

Я обернулся. Джуди уже стащила с себя футболку, под которой, естественно, ничего не было. Потом она выскользнула из юбки, после чего в воздух полетели ботинки и носки, и девица совершенно нагишом завалилась на траву.

У меня был довольно глупый вид, судя по тому, как она расхохоталась Я чуть было не смутился. Дик и Джики в том же наряде развалились рядом. Между прочим, я обратил внимание на то, что парнишка щупловат: из-под кожи выпирали косточки.

— О’кей, — сказал я. — Не будем изображать приличные манеры.

Я нарочно не торопился раздеться, так как знал себе цену в голом виде, и дал им время это прочувствовать. Раздевшись наконец, я потянулся и похлопал себя по бокам. После тисканья в машине с Джики я был все еще возбужден и вовсе не собирался этого скрывать, хотя они, конечно, ждали, что я спасую.

Я взял гитару в руки. Это был прекрасный «Эдифон», но играть, сидя на траве, было неудобно, и я сказал Дику:

— Слушай, я возьму подушку из автомобиля?

— Я тебе помогу, — сказала Джики и, как угорь, скользнула между веток. Ее физиономия начинающей звезды на совсем еще девчоночьем тельце выглядела среди зарослей весьма живописно. Джики убежала далеко вперед, и когда я подошел наконец к машине, она уже тащила на себе тяжелое кожаное сиденье.

— Давай мне, — предложил я.

— Обойдусь сама, — прокричала Джики.

И тут я, невзирая на вопли, как зверь, овладел ею сзади. Она уронила подушку и перестала сопротивляться. В тот момент меня устроила бы даже обезьяна. Джики, видимо, это почувствовала и снова стала отбиваться. Я расхохотался. Это пришлось мне по душе. Джики вырвалась и скользнула в траву, я за ней. Трава там оказалась высокой и мягкой, как надувной матрац. Мы катались по ней, как дикари. Она была загорелой до кончиков сосков, без этих дурацких белых полос от лифчика, которые так портят голых девиц. Гладкая, как абрикос, и голая, как младенец, Джики, когда мне удалось ею снова овладеть, показала, что знает несколько больше младенца. Недурной образчик техники.

Пальцами я ощущал, какая у нее гладкая изогнутая спина и крепкая, как арбуз, задница. Но все это продолжалось едва ли десять минут, после чего Джики сделала вид, что засыпает, но когда я от нее оторвался, она оттолкнула меня, обмякшего, как тюфяк, и побежала к реке.

Я последовал за ней. У самого берега она разбежалась и классно нырнула.

— О, вы уже купаетесь?

Это был голос Джуди. Она жевала травинку, лежа на спине и положив руки под голову. Дик, развалясь рядом, гладил ей ляжки. Тут же валялась пустая бутылка.

— Вторую мы не трогали, — засмеялась она, перехватив мой взгляд.

Я убедился в правоте ее слов и, прихватив бутылку, нырнул. Вода была теплая, я чувствовал себя в прекрасной форме. Набрав адскую скорость, я догнал Джики на середине реки. Глубина была небольшой, и течение почти не чувствовалось.

— Ну что, хочешь выпить? — спросил я, работая одной рукой, чтобы держаться на поверхности.

— Что у тебя за прихваты, как у победителя родео.

— Ладно, ложись на спину.

Она перевернулась, и я, подплыв под нее, обнял ее сверху рукой, протянув второй рукой виски. Джики перехватила бутылку, а я медленно развел ей ноги и вторично взял ее, теперь уже в воде. Она забралась на меня, и мы долго лежали так, лишь слегка шевелясь, чтобы не уйти на дно.

III

Так продолжалось до сентября. В компанию этих подростков входило еще пять-шесть парней и девиц: Би-Джи, у которой мы брали тогда гитару, плохо сложенная, но приятно пахнущая. Сюзи-Энн — блондинка покрупнее, чем Джики, еще одна шатенка, невзрачная девица, танцевавшая с утра до вечера. Парни были такими дураками, что лучшего не приходилось и желать. Подобной глупости, как совместные выезды из города, я больше не допускал — иначе вскорости мне пришлось бы отсюда убраться. Мы встречались у реки, а источник виски и джина был надежной гарантией тайны.

Я имел всех этих, впрочем, достаточно однообразных девиц по очереди, и это начало мне надоедать. Они занимались этим просто для здоровья, как чистят зубы. Стая обезьян — развязных, прожорливых, шумных и похотливых. Ну да ладно, пока это меня еще устраивало.

Иногда я играл на гитаре, и этого было достаточно, даже если бы я не мог одной левой положить всех этих сопляков разом на лопатки. Они же, в свою очередь, обучили меня джиттер-багу и джайву, и танцевать я тоже научился лучше, чем они: мне это ничего но стоило.

Но вскоре меня снова одолели воспоминания о Малыше, и я стал плохо спать. За это время я дважды виделся с Томом. Он держался молодцом, о той истории мы разговор не заводили, коллеги в школе оставили его в покое, а со мной им сталкиваться не приходилось. Отец отправил Энн Моран в университет нашего округа, брат же ее остался с отцом. Том расспрашивал меня о работе, и я похвастался, что мой счет в банке вырос до 120 долларов. Действительно, во всем, кроме алкоголя, я себе отказывал, а торговля шла неплохо, к тому же я рассчитывал на прибавку к жалованью в конце лета. Том советовал мне не пренебрегать религиозными обязанностями. Он верил в Бога. Я же давным-давно от этого избавился, хотя и вел себя так, чтобы это не бросалось в глаза. Во всяком случае, каждое воскресенье я ходил на службу, как советовал мне в свое время Хансен, хотя и был абсолютно уверен, что веря в Бога, невозможно сохранить рассудок трезвым, а трезвый рассудок был мне нужен, как никогда.

После службы я опять шел на реку. Там мы, как обычно, передавали по кругу девиц, испытывая при этом не больше стыдливости, чем стая вонючих обезьян в пору весенней случки.

Но вот лето кончилось, и начались дожди. Я стал чаще заглядывать к Рикардо. Иногда я утюжил паркет в аптеке с местными кисами и в конце концов научился говорить на их жаргоне лучше, чем они сами.

И Бактон после летнего отдыха стала возвращаться состоятельная публика. Ехали из Флориды, Санта-Моники, из прочих фешенебельных мест. Возвращались загорелыми, впрочем, не более загорелыми, чем мы после лета, проведенного у реки. Они появлялись в моем магазине, постепенно превращая его в клуб встреч.

Никто из них не был со мной знаком, впрочем, времени у меня хватало, и я не торопился.

IV

Вот тогда-то и появился Декстер. Еще до его приезда мне все уши прожужжали рассказами о нем. Декстер занимал один из самых шикарных особняков в лучшем районе города. Его родители жили в Нью-Йорке, а он здесь — по причине слабых легких. Они были уроженцами Бактона, а местный университет не уступал любому другому. Из рассказов я уже знал, какая у Декстера машина (он ездил на паккарде), в каком он состоит гольф-клубе, в какой ходит бар, в какое кабаре — словно я провел с этим человеком полжизни вместе.

Когда Декстер вошел в магазин, я сразу понял, что это он. Это был отвратительный маленький уродец, как я того и ожидал, — тощий и смуглый, словно индеец. У него были черные бегающие глазки, слегка вьющиеся волосы и тонкие губы под большим кривым носом. Но ужаснее всего выглядели его руки, огромные лапищи с очень коротко остриженными ногтями, растущими в ширину, а не в длину, словно он страдал какой-то болезнью.

Все увивались вокруг Декстера, как собаки вокруг куска жареной печенки. Я потерял часть своей популярности и как поставщик спиртного. Но у меня оставалась гитара, и еще я припас для них чечетку, о чем пока никто не имел понятия. Впрочем, торопиться было некуда. Я ждал куска пожирнее и рассчитывал урвать его в компании этого самого Декстера. Малыш не давал мне спокойно спать.

Кажется, Декстеру я понравился. По идее, он должен был бы меня возненавидеть — и за мои мускулы, и за мой рост, и за то, что я играю на гитаре. Но получилось наоборот. Это его привлекло: я владел тем, чего ему недоставало. У него же водились деньги. Мы были созданы друг для друга.

И потом, кажется, он с самого начала догадывался, что я из себя представляю и чего хочу (хотя нет, так далеко его скудная сообразительность, конечно, не заглядывала), но он отлично понял, что с моей помощью можно устроить парочку-другую оргий покруче. И в этом смысле он во мне не ошибся.

Городок потихоньку заполнялся. Стали уходить книги даже даже по естественным наукам: геология, физика и прочий хлам. Моя компашка присылала в магазин всех своих друзей. Девицы были просто ужасны. Уже в четырнадцать лет им обязательно нужно было, чтобы их лапали, но искать предлог для этого предоставлялось мне самому. Занятие, впрочем, — проще некуда. Девицы предлагали пощупать свои мускулы, окрепшие за время каникул, после чего разговор спускался пониже. Словом, для них не существовало никаких границ. Они заявлялись в любое время дня, распаленные словно козы — так, что из них едва не капало. Представляю, каково приходилось учителям!

Когда начались наконец занятия, стало потише. Они закатывались теперь только после обеда. Но что самое ужасное, я почувствовал, что мальчишкам нравлюсь не меньше, чем девчонкам. Кроме нескольких уже вполне возмужавших, все они любили, когда я их тискал. Ко всему прочему, привычка этих юнцов постоянно приплясывать была мне по душе. Это шло от нас.

По поводу своей внешности я особо не волновался. Не думаю, что у кого-нибудь могли возникнуть подозрения. Но однажды Декстер меня не на шутку напугал. Дело было так. Мы в очередной раз торчали на реке. Я, голый, валял дурака с одной из девиц, подкидывая ее в воздух и ловя, как куклу. Он же, растянувшись на животе позади меня, за этим наблюдал. До чего гнусно он выглядел: тщедушный уродец со пункции на спине (у него два раз был плеврит). Он посмотрел на меня исподлобья и сказал:

— У тебя, Ли, какая-то странная фигура: покатые плечи, как у черного боксера.

Я уронил девицу и насторожился, после чего принялся пританцовывать, напевая какую-то муть, якобы в негритянском стиле. Все смеялись, но Декстер не смеялся и продолжал меня разглядывать. Я был вне себя от досады.

Вечером, вернувшись домой, я принялся изучать себя в зеркале над раковиной я расхохотался: с такими светлыми волосами, с такой бело-розовой кожей я не рисковал абсолютно ничем. Конечно, Декстер ляпнул это от зависти. Да, у меня действительно покатые плечи, ну и что?

Редкую ночь я спал так хорошо, как эту. А через два дня был назначен званый ужин у Декстера. Надлежало явиться в вечернем платье, и мне пришлось брать напрокат смокинг. Тот тип, который носил его раньше, был почти моего роста. (В ателье его быстро на меня подогнали.)

Всю эту ночь я опять думал о Малыше.

V

Когда я вошел к Декстеру, я понял, зачем нужно вечернее платье: наша компания просто терялась среди «приличной» публики. Здесь были доктор, пастор и тому подобные особы. Черный лакей подошел взять мою шляпу, и я заметил еще двух слуг. Тут Декстер схватил меня за руку и потащил представлять своим родителям. Как я понял, это был его день рождения. Мать, черноволосая худощавая женщина, с неприятным мутным взглядом, сильно напоминала своего отпрыска, а отец был из тех людей, которых хочется медленно придушить подушкой за высокомерие. Би-Джи, Джуди, Джики и остальные очень мило смотрелись в вечерних нарядах, но я не мог не вспомнить, как они выглядят в голом виде, наблюдая за их ужимками, когда они прихлебывали коктейль или давали согласие на танец какому-нибудь серьезному типу в очках. Время от времени мы перемигивались. Скука была смертная.

Зато выпить можно было вволю. Декстер знал, чем порадовать друзей. Я пару раз станцевал румбу с незнакомыми мне раньше девицами и понемногу прикладывался к виски — больше заняться все равно было нечем. После блюза с Джуди я совсем почувствовал себя в норме: из всей нашей компании с ней я трахался реже всего. Казалось, она меня немного обходила своим вниманием, да и я не стремился иметь ее чаще, чем любую другую. Но сегодня Джуди словно подменили, и я уж думал, что не выйду живым из ее ляжек. Черт побери, ну и темперамент! Она хотела затащить меня в комнату Декстера, но я боялся, как бы нас там не застукали, и в качестве компенсации повел ее выпить. И тут, увидев только что вошедшую компанию, я остолбенел, словно получил хороший удар кулаком между глаз.

Там было три женщины — две из них молодые, еще одна лет сорока и мужчина, но не о них речь. Я понял — вот то, что я ищу. Эти две красотки — и Малыш перевернется от радости в гробу. Я стиснул руку Джуди, и та, подумав, должно быть, что это от желания, крепче прижалась ко мне. Но я бы трахнул их сейчас всех вместе взятых только для того, чтобы иметь возможность встретиться с этими девицами. Я выпустил Джуди и, скользнув рукой вниз, слегка погладил ее по заду.

— Кто эти две куколки, Джуди?

— А они тебя интересуют, старый торгаш каталогами?

— Ты еще спрашиваешь? Откуда Декстер выкопал таких красоток?

— Они из приличного общества. Не то, что девочки из предместий. Эти купаться с тобой не пойдут.

— Чертовски жаль! В крайнем случае я готов трахнуть и третью, только чтобы поиметь этих двух.

— Зря так волнуешься, старик. Они все равно не из наших краев.

— А откуда?

— Из Приксвилла. Сто миль отсюда. Старые друзья папаши Декстера.

— Обе?

— Не корчи из себя идиота, дорогой Джо Луис. Они же сестры, а это их отец и мать. Лу Эсквит и Джин Эсквит. Та блондинка — Джин, старшая. Лу младше ее на пять лет.

— Так ей шестнадцать? — настаивал я.

— Пятнадцать. Ли Андерсон, уж не собираетесь ли вы распрощаться с нашей бандой и приударить за дочурками папаши Эсквит?

— Ты идиотка, Джуди. Неужели эти девицы тебя не соблазняют?

— Предпочитаю мужчин. Давай-ка лучше потанцуем, Ли.

— Ты меня познакомишь?

— Это уже по части Декстера.

— О’кей, — сказал я.

Я потанцевал с Джуда, пока не кончилась пластинка, и пошел искать Декстера. Тот любезничал в холле с какой-то цыпочкой. Я окликнул его:

— Декстер!

— Да.

Он обернулся. Казалось, он слегка посмеивался, глядя на меня, но мне было на это наплевать.

— Послушай, тут эти девицы… Эсквит… Познакомь меня.

— Ну конечно, старина. Идем.

Вблизи зрелище оказалось еще лучше, чем я ожидал. Они были просто сногсшибательны. Я промямлил какую-то чушь и пригласил брюнетку — ее звали Лу — на медленный танец, который только что выловили из груды пластинок. Черт меня побери! Я благословлял небо и того типа, который подогнал смокинг по моей фигуре! Я танцевал, держась к ней ближе, чем это принято, но все же не решался прилипнуть вплотную, как мы привыкли делать в нашей банде. Она надушилась какой-то непонятной и, конечно, очень дорогой штукой — вероятно, французскими духами. Ее темные волосы были зачесаны на одну сторону, и желтые, как у дикой кошки, глаза сверкали на беленьком личике, а тело… Лучше и не говорить! Платье держалось словно само по себе, неизвестно на чем никаких бретелек, плечиков или лямочек. Разве что на груди. А такие твердые и остренькие груди могли бы удержать, доложу я вам, не одно, а целую дюжину платьев. Я вел ее справа от себя, так, чтобы в разрезе смокинга, сквозь шелковую рубашку, чувствовать у себя на груди ее сосок. У других сквозь ткань платья обычно проступает резинка от трусов, но у этой все было устроено как-то иначе, и от подмышек до лодыжек платье оставалось гладким, как льющееся молоко. У меня перехватило дыхание от восторга, но тем ни менее, я попытался завязать разговор, едва пришел немного в себя.

— Почему вас здесь никогда не видно?

— Вот же я. Разве меня не видно?

Она слегка откинулась назад, чтобы посмотреть на меня. Я был выше ее ни целую голову.

— Я имею в виду в городе…

— Вы можетн увидеть меня, если приедете в Приксвилл.

— Так значит, в Приксвилле я могу рассчитывать на что-нибудь серьезное?

Я не сразу решился на такой выпад. Не хотелось слишком спешить, но с этими девицами никогда не знаешь, как они отреагируют. Приходится идти на риск. Ничуть не смутившись, она слегка улыбнулась, но глаза ее остались холодными.

— Одного только вашего желания здесь недостаточно.

— Да, я думаю, что на вас там немало любителей…

Я наседал уже совсем беспардонно. Когда в глазах лед, так не одеваются.

— О! — сказала она. — В Приксвилле не так уж много интересных людей.

— Отлично. Тогда у меня есть шанс.

— Не знаю, насколько вы интересны.

Срезала. В конце концов сам нарвался. Но я не из тех, кого можно так просто остановить.

— А какие люди вас интересуют?

— Вы производите неплохое впечатление, но я могу ошибаться. Я вас совсем не знаю.

— Я друг Декстера, Дика Пейджа и других.

— Да, Дика я знаю, а Декстер… Он такой странный…

— У него слишком много денег, чтобы быть действительно странным.

— В таком случае, я думаю, и моя семья вам будет не по вкусу. У нас тоже много денег.

— Это чувствуется… — сказал я, прикасаясь щекой к ее волосам.

Она снова улыбнулась.

— Вам нравятся мои духи?

— Они восхитительны.

— Странно, я была уверена, что вам больше по душе запах конюшни или казармы.

— Не вешайте на меня ярлык. Я ведь не виноват, что вымахал таким здоровым и что физиономия у меня не ангельская.

— О! Я терпеть не могу ангелочков, но еще больше не выношу любителей конюшни.

— Этих типов я тоже не люблю. Так когда же я смогу опять вас увидеть?

— Я пока что никуда не ухожу. У вас впереди целый вечер.

— Но этого так мало…

— Все зависит от вас.

Тут музыка кончилась, и она от меня отошла. Я смотрел ей вслед. Линии ее тела напоминали мраморы на здании конгресса. Она проскользнула между парами, обернулась и засмеялась. Впрочем, смех этот был, скорее, ободряющим.

Я вернулся в бар. Там торчали Дик и Джики, они потягивали мартини. По их лицам было видно, что им здесь надоело до чертиков.

— Дик, — сказал я, — ты слишком много смеешься: это может испортить твою физиономию.

— Ну что, лопух, теперь делать будешь? — сказала Джики. — Подцепишь какую-нибудь негритянку или продолжишь охоту за цыпочками пошикарнее?

— Для лопуха, — парировал я, — я неплохо знаю, что такое свинг. Давайте только смоемся отсюда, да прихватим с собой кого-нибудь посимпатичнее, и вы увидите, на что я способен.

— Кого-нибудь с кошачьими глазками и в платье без плечиков, да?

— Джики, радость моя, — сказал я, подойдя к ней и и взяв ее за локотки, — ты ведь не упрекнешь меня и том, что мне не нравятся красивые девочки.

Я немножко прижал ее и посмотрел в глаза. Она рассмеялась по весь рот.

— Соскучился, Ли, да? Надоела тебе наша банда? Ты ни думай, я тоже неплохая партия. Мой отец двадцать тысяч в год имеет.

— Ну, перестань. Скажи еще, что тебе здесь весело. Лучше возьмем побольше бутылок да смоемся отсюда, а то здесь так прилично, что просто сдохнуть можно.

— Ты думаешь, Декстеру это будет по душе?

— Декстеру и без нас сейчас не скучно.

— А как же твои красотки? Думаешь, они смогут составить нам компанию?

— Вообще-то Дик с ними знаком… — сказал я, искоса посмотрев на Дика.

Дик, выглядевший сегодня чуть менее глупо, чем обычно, хлопнул себя по ляжкам:

— Ну, Ли, ты молодчина. Зря времени не теряешь.

— А кто говорил, что я лопух?

— Да, пожалуй, ты не такое безобидное растение.

— Давай, ищи эти нежные создания и тащи их сюда. А лучше попробуй-ка заманить их в мой драндулет или, если хочешь, в свой.

— Под каким предлогом?

— Дик, неужели ты не найдешь каких-нибудь детских воспоминаний, чтобы посюсюкать с этими фифочками?

Несколько приуныв, но хихикая, он пошел на задание. Джики слушала и посмеивалась надо мной. Я поманил ее, она подошла.

— Слушай, вылови Джуди и Билла, да прихватите семь-восемь пузырей.

— Куда двинемся?

— А куда можно двинуться?

— У меня сегодня нет родителей, — сказала Джики, — только младший брат. Он уже спит. Поехал ко мне.

— Ты, Джики, в нашем деле ас. Слово индейца.

Она понизила голос.

— А мы с тобой позанимаемся?

— Чем?

— Ну… этим вот, Ли?

— Еще как, — сказал я.

Хоть я и привык уже к Джики, но сейчас готов был трахнуть ее прямо на месте, — так аппетитно она выглядела в своем вечернем платье, с блестящими волосами, зачесанными на левую сторону, немного косящими глазами и выражением совершенной невинности на губах. Дыхание ее участилось, щеки порозовели.

— Знаешь, Ли… Это, наверное, глупо. Я понимаю, что ничего нового в этом нет… Но мне так это нравится…

— Не переживай, Джики, — сказал я, потрепав ее по плечу, — еще успеешь до старости не раз.

Она крепко сжала мне руку и убежала, прежде чем я успел ее остановить. Мне вдруг захотелось сказать ей прямо сейчас, кто я такой на самом деле, чтобы увидеть выражение ее лица. Но Джики была для меня слишком мелкой жертвой. Я чувствовал себя таким же сильным, как Джон Генри, и разбить мое сердце было не под силу никому.

Я вернулся в бар и потребовал у типа, который стоял за стойкой, двойной мартини, выдул его одним махом и поспешил на помощь Дику.

Навстречу мнн попалась старшая Эсквит, она болтала с Декстером. Сейчас его черные прилизанные патлы покачались мне еще противнее, чем обычно. Впрочем, смокинг на нем сидел превосходно, и его уродливая фигура выглядела почти нормально. Да и смуглая рожа на фона белого воротничка. В общем: «Проводите отпуск в отеле „Сплендид“, Майами».

Я решительно подошел к нему:

— Декс, — сказал я, — ты меня не убьешь, если я приглашу мисс Эсквит на этот танец?

— Ну, Ли, ты такой здоровяк… Ни за что с тобой при драться не буду.

Не знаю, было ему действительно наплевать или нет, — по тону этого типа ни за что не определишь, что он думает на самом деле. Но Джин Эсквит уже попалась ко мне в руки.

Думаю, что ее сестра Лу понравилась мне больше. Никогда бы не дал им пять лет разницы. Джин была почти моего роста, значит, по крайней мере на четыре пальца выше Лу. На ней было платье из черной прозрачной материи, пущенной на юбку в несколько рядов, а чрезмерно разукрашенный лиф имел, однако, письма умеренный объем. Ее кожа золотилась от веснушек на плечах и на щеках, а коротко подстриженные и завитые волосы еще более округляли ее лицо, и так довольно круглое.

— Вы находите, что здесь весело? — спросил я.

— Все вечеринки похожи одна на другую, и эта не исключение.

— А я, говоря по правде, предпочел бы сейчас что-нибудь исключительное.

Да, эта девица умела танцевать. Мне не приходилось слишком напрягаться. Особо не церемонясь, я прижал ее сильнее, чем сестру, так как она была выше ростом и могла со мной разговаривать, не глядя на меня снизу вверх. Ее щека касалась моей, и, слегка скосив глаза, я имел возможность любоваться панорамой из недурно выточенного уха, забавно коротких волос и округлого плеча. От нее пахло дикими травами.

— Какие у вас восхитительные духи, — продолжал я, потому что на предыдущую реплику она не ответила.

— Я никогда не пользуюсь духами, — сказала она.

Я не стал продолжать этот бессмысленный разговор и сразу перешел к делу.

— Как вы смотрите на то, чтобы удрать отсюда и как следует поразвлечься?

— То есть?

Она говорила равнодушным голосом, не поднимая головы, словно с кем-то, стоящим у меня за спиной.

— То есть, как следует выпить, как следует покурить и как следует потанцевать.

— Да, было бы, пожалуй, неплохо сменить обстановку, — сказала она, — а то все это скорее напоминает ритуальные танцы дикарей.

И в самом деле, уже несколько минут мы не могли двинуться ни взад ни вперед, а только перетаптывались на одном месте. Я немного ослабил свои объятия и, не переставая держать ее за талию, стал тихонько продвигаться к выходу.

— Тогда идемте, я познакомлю вас со своими друзьями.

— Отлично, — сказала она.

Когда она говорила, я повернулся в ее сторону и почувствовал на себе ее дыхание. Да простит меня Бог, если она не выпила в этот вечер с полбутылки джина.

— А кто они, ваши друзья?

— О, милейшие люди, — заверил я.

Мы благополучно пересекли вестибюль. Шляпу свою я, конечно, искать не стал. На улице было тепло и вовсю пахло жасмином.

— В сущности, — сказала Джин Эсквит уже в дверях, — я ведь совсем вас не знаю.

— Ну, как же, — сказал я, подталкивая ее к выходу, — ведь я тот самый Ли Андерсон…

Она расхохоталась и немного отступила назад.

— Ах да, Ли Андерсон… Так идемте, Ли, нас ведь ждут!

Теперь уже я с трудом поспевал за ней. Она одним прыжком скатилась с крыльца, и я нагнал ее только метров через десять.

— Не так быстро, — сказал я и облапил ее своими ручищами. — А вот и карета!

Джуди и Билл уже сидели в моей машине.

— С выпивкой все о’кей, — шепнула Джуди. — Дик с остальными впереди.

— А Лу Эсквит? — спросил я шепотом.

— Там, там. Давяй, Дон Жуан, поехали!

Джин откинула голову на спинку сиденья и протянула назад Биллу свою руку.

— Привет! Как дела? На улице что, дождь?

— Ничуть не бывало, — сказал Билл. — Барометр, правда, упал на восемнадцать пунктов, но последствия будут только завтра.

— Ох, — простонала Джин, — никогда не залезала в такую высоченную машину.

— Не говорите дурно о моем роскошном лимузине, запротестовал я. — Вам не холодно?

И я полез искать несуществующее одеяло. По пути, как бы случайно зацепившись пуговицей рубашки, я задрал ей платье выше колен. Бог ты мой, какие это были ножки!

— О, нет, я умираю от жары, — растерянным голосом пробормотала она.

Я завел мотор и последовал за машиной Дика, которая только что тронулась с места. Перед домом Декстера выстроились тачки всех сортов, и я охотно махнул бы мой старенький нэш на одну из них. Впрочем, обойдусь как-нибудь и без новой машины.

Джики жила не очень далеко, в небольшом особнячке в викторианском стиле. Он выделялся среди других только садом с высокой живой изгородью. Я заметил, как остановились и погасли красные огоньки отражателей машины Дика, а затем зажглись стояночные фонари. Я в свою очередь остановился и услышал, как хлопнули дверцы крайслера. Из него выгрузились четверо — Дик, Джики, Лу и еще какой-то тип. Когда они поднимались по лестнице, я узнал малышку Николаса. Он и Дик держали по бутылке в каждой руке. У Джуди с Биллом было столько же. Джин Эсквит пока не изъявляла желания выбраться из автомобиля. Я обошел его и открыл дверцу. Затем, просунув одну руку под коленками, а другой обняв ее вокруг шеи, вытащил Джин на свежий воздух. Она была мертвецки пьяна. Джуди стояла у меня за спиной.

— Твоя нежная возлюбленная бездыханна, — сказала она. — Ли, это ты ее нокаутировал?

— Не знаю, я или выпитый джин, — проворчал я, — только это не похоже на сон невинности.

— Этим стоит воспользоваться, мой милый. Смелее!

— Отвяжись! С перебравшей особой это было бы слишком просто.

— Эй, вы там, — послышался нежный голосок Джин. Она проснулась. — Да перестаньте, наконец, меня раскачивать!

Я понял, что ее вот-вот вытошнит, и втащил ее в сад. Джуди закрыла за нами калитку, а я придерживал голову этой девицы, пока она прочищала желудок. Похоже, у нее там был только джин. Ну и гадость! Да еще держи эту лошадь! Она навалилась мне на руку всем своим весом.

— Заверни мне рукав, — шепнул я Джуди.

Она собрала в гармошку рукав моего смокинга, и я сменил руку.

— Все в порядке, — сказала Джуди, когда операция была завершена, — я вас покараулю. Можешь не беспокоиться.

Билл с бутылками давно уже успел уйти.

— Здесь есть где-нибудь вода? — спросил я Джуди.

— В доме. Идем. Можно войти с черного хода.

Я последовал за ней в сад, волоча за собой Джин, которая все время спотыкалась на посыпанной гравием дорожке. Боже, какая она тяжелая! Зато есть за что подержаться. Джуди впереди меня поднималась по лестнице на второй этаж. Остальные уже устроили в гостиной страшный галдеж; к счастью, закрытая дверь приглушала их вопли. Я поднимался на ощупь, и полной темноте, ориентируясь только по светлому платью Джуди. Наверху ей удалось найти выключатель, и я прошел в ванную комнату. На полу лежал пористый резиновый коврик.

— Положи ее сюда, — сказала Джуди.

— Довольно шуток, — сказал я. — Сними-ка с нее юбку.

Она расстегнула молнию и одним движением сдернула легкую ткань, затем скатала вдоль лодыжек чулки. В самом деле, я просто не знал, что такое хорошо сложенная девочка, пока не увидел Джин Эсквит голой на резиновом коврике. Не девочка, а мечта! Глаза ее были закрыты, изо рта выступили тонкой струйкой слюни. Я вытер ей рот салфеткой. Не для нее, понятно, а для себя. Джуди порылась в аптечке.

— Я нашла то, что нужно. Дай-ка ей хлебнуть этого.

— Она ничего не сможет сейчас выпить. Она спит. У нее совсем пустой желудок.

— Тогда действуй, Ли. Не стесняйся. Может быть, она не захочет, когда проснется.

— Полегче на поворотах, Джуди!

— Тебя смущает, что я одета?

Она подошла к двери и повернула ключ в замке. Затем скинула платье и лифчик. Она осталась в одних чулках.

— Дело за тобой, Ли.

Она села на край ванны, раздвинув ноги, и посмотрела на меня. Я не мог больше ждать и быстро сорвал с себя все барахло.

— Ну, ложись же на нее, Ли. Скорее!..

— Джуди, — сказал я ей, — ты просто омерзительна.

— Почему? Если мне нравится видеть тебя на этой девице? Ну, давай же, Ли, давай..

Я повалился на девицу, но от этой чертовой Джуди у меня перехватило дыхание. Машинка застопорилась. Я стоял на коленях, а она лежала у меня между ног. Джуди подошла поближе. Я почувствовал на себе ее руку, и она ввела меня, куда нужно. Она не убрала руку. Я хрипел, так это меня возбуждало. Джин Эсквит оставалась неподвижной. Я скользнул взглядом по ее лицу, она снова пустила слюни. Затем чуть приоткрыла глаза, снова их закрыла, и я почувствовал, как она начала слегка двигать задом; Джуди все это время продолжала, а другой рукой ласкала меня ниже спины.

Потом Джуди приподнялась, подошла к стене, и свет погас. Все-таки она не на все отваживалась при свете. Когда Джуди вернулась, я подумал, что она опять возьмется за свое, но она наклонилась надо мной и ощупала. Я все еще был на месте, и она легла животом мне на спину, но в противоположном направлении, и, вместо руки, теперь я ощутил ее губы.

VI

Где-то через час до меня все-таки дошло, что остальным наше отсутствие может показаться странным, и мне удалось наконец высвободиться от этих девиц. Я не очень четко представлял, в каком углу комнаты мы находимся. У меня свело шею, болела спина. Бедра мои были безбожно исполосованы ноготками Джин Эсквит. Я добрался до стены, сориентировался и нащупал выключатель. В это время Джуди тоже зашевелилась. Я включил свет и увидел, что она протирает себе глаза, сидя на полу. Джин Эсквит ничком лежала на резиновом коврике, положив голову на руки. Казалось, она спала. Боже, вот это задница! Я быстренько натянул рубашку и брюки. Джуди наводила красоту перед умывальником. Я взял полотенце и смочил его, потом приподнял голову Джин Эсквит, чтобы ее разбудить, но оказалось, что глаза у нее открыты, и, честное слово, она смеялась. Я обхватил ее поперек туловища и усадил на край ванны.

— Хороший душ вам не помешает.

— Я так устала, — сказала она. — Кажется, я немного выпила.

— Мне тоже так кажется, — сказала Джуди.

— Ну, не так уж и много, — успокаивал я. — Тем более что вам совсем мало надо.

Тут она встала и повисла у меня на шее, а целоваться она тоже умела. Я мягко высвободился и впихнул ее в ванну.

— Закройте глаза и поднимите голову…

Я повернул краны смесителя, из душа брызнула вода. Под теплой струей тело Джин напряглось, и я видел, как ее соски потемнели и стали более выпуклыми.

— Как приятно…

Джуди натягивала чулки.

— Эй, вы оба, пошевеливайтесь. Если сейчас же спуститься, может быть, еще найдется что-нибудь выпить.

Я держал наготове халат и, когда Джин выключила края, завернул ее в мягкую ткань. Ей это понравилось.

— Где мы? — спросила она. — У Декстера?

— У хороших знакомых, — сказал я. — Мне показалось, что у Декстера стало тоскливо.

— Вы хорошо сделали, что увезли меня, — сказала она, — здесь гораздо веселей.

Она уже совсем обсохла, и я протянул ей ее костюм.

— Оденьтесь, приведите себя в порядок и приходите.

Я направился к двери и распахнул ее перед Джуди, которая вихрем скатилась по лестнице.

— Подождите меня, Ли…

Джин отвернулась, чтобы я застегнул ей лифчик, и я легонько куснул ее за загривок. Она повернулась ко мне лицом.

— Вы будете спать со мной и дальше?

— Весьма охотно, когда пожелаете, — сказал я.

— Прямо сейчас?..

— Ваша сестра будет интересоваться, куда вы пропали.

— Разве Лу здесь?

— Конечно.

— О! Отлично, — сказала Джин, — я смогу за ней присмотреть.

— Кажется, только вашего присмотра ей и не хватало.

— Как вы находите нашу Лу?

— Я охотно переспал бы с ней тоже, — сказал я.

Она снова рассмеялась.

— Я нахожу, что она просто великолепна. Я ей завидую. Если бы вы видели ее раздетой…

— О большем я и не мечтаю, — вставил я.

— Послушайте, да вы совершенный хам!

— Извините, у меня не было времени научиться хорошим манерам.

— Мне очень нравятся ваши манеры, — сказала она, нежно глядя мне в глаза.

Я обнял ее рукой за талию и повлек к дверям.

— Нам пора спускаться.

— И голос ваш мне тоже очень нравится.

— Идем.

— Вы женитесь на мне?

— Не говорите глупостей.

Мы начали спускаться по лестнице.

— Я не говорю глупостей. Теперь вы должны жениться на мне.

У нее был абсолютно спокойный вид уверенного в своих словах человека.

— Я не могу на вас жениться.

— Почему?

— Кажется, мне больше нравится ваша сестра.

Она опять засмеялась.

— Ли, я вас обожаю!

— Премного благодарен, — сказал я.

Все наши сидели в гостиной, устроив там небольшой бедлам. Я толкнул дверь и пропустил Джин вперед. Наш приход был встречен нестройным хрюканьем. Они открыли несколько банок с консервированными цыплятами и чавкали, как свиньи. Билл, Дик и Николас были без пиджаков и изрядно заляпаны соусом. По платью Лу расползлось огромное пятно от майонеза. Что касается Джуди и Джики, то они вовсю наворачивали с самым безмятежным видом. Я заметил, что пять бутылок уже опустошены. Из радиоприемника глухо доносилась танцевальная музыка.

Увидев цыпленка, Джин Эсквит издала воинственный клич, голыми руками овладела внушительным куском и без промедления впилась в него зубами. Я тоже уселся и наполнил свою тарелку.

И самом деле, все шло превосходно.

VII

Джин неуклонно шла к тому, чтобы напиться во второй раз еще лучше, чем в первый, и я этим воспользовался, предоставив возиться с ней Николасу. Я не отходил от ее сестры и, насколько мог, старался ее подпоить; но эта держалась стойко, и мне пришлось приложить массу выдумки. В три часа ночи позвонил Декстер. Он предупредил нас, что предки Эсквит начали беспокоиться, не видя так долго своих дочерей. Я спросил, как он отыскал место нашего сборища. Он только рассмеялся в ответ. Я растолковал ему, почему мы смылись.

— Все понятно, Ли, — сказал он. — Я отлично знаю, что у меня нельзя было поразвлечься, — слишком много серьезной публики.

— Присоединяйтесь к нам, Декс, — предложил я.

— У вас что, больше нечего выпить?

— Нет, — сказал я. — Дело не в этом, просто у вас проветрятся мозги.

Этот тип всегда язвил и притом всегда самым невинным тоном.

— Я не могу уйти, — сказал он, — а то бы приехал. Что мне сказать родителям?

— Скажите им, что их девочек доставят домой.

— Я не знаю, понравится ли им это. Видите ли…

— Они уже достаточно взрослые, чтобы выпутываться самим.

— Согласен, Ли, но родителям известно, что они сейчас не одни.

— Уладьте это как-нибудь, старина, я полагаюсь на вас.

— О’кей, Ли. Я все улажу. Пока.

— Пока.

Он повесил трубку, я сделал то же самое и вернулся к своим обязанностям. Джики с Биллом начали выделывать кое-какие штучки не для молоденьких девушек из приличной семьи, и я с любопытством наблюдал за реакцией Лу. Все же было заметно, что она выпила, ее, казалось, не так уж и поразило, когда Билл полез к Джики под платье.

— Что вам налить?

— Виски.

— Выпейте-ка это побыстрее и идем танцевать.

Я крепко взял ее за руку и попытался затащить в другую комнату.

— Что мы будем там делать?

— Просто здесь слишком шумно.

Она молча последовала за мной. Без возражений она позволила усадить себя на диван, но когда я принялся ее тискать, то получил одну из тех затрещин, что в жизни мужчины можно пересчитать на пальцах одной руки. Я был разъярен, но мне удалось сохранить на лице улыбку.

— Уберите лапы, — сказала Лу.

— Вы не могли бы полегче, — сказал я..

— Не я первая начала.

— А вы что думали? Что здесь воскресная школа? Или общество игроков в бинго?

— Я не хочу стоять на кону в ваших играх.

— Хотите вы или нет, но это так.

— Вы мечтаете о монетах моего папаши?

— Совсем нет, — сказал я, — вот об этом.

Я повалил ее на диван и спустил ей спереди платье. Она отбивалась, как дьявол. Под светлым шелком подрагивали ее груди.

— Пусти меня, животное.

— Ну нет, я просто мужчина.

— Вы мне отвратительны, — сказала она, пытаясь высвободиться. — Что вы делали с Джин целый час там, наверху?

— Ничего я с ней не делал. Вы же знаете, что с нами была Джуди.

— Я, кажется, начинаю понимать, что такое ваша банда, Ли Андерсон, и с какими субъектами вы проводите время.

— Лу, клянусь вам, я прикасался к вашей сестре, только чтобы помочь ей прийти в норму.

— Вы лжете. Я видела ее лицо, когда она спустилась.

— Честное слово, — сказал я, — можно поклясться, что вы ревнуете!

Она остолбенело уставилась на меня.

— Но… кто вы такой?.. Не много ли вы на себя берете?

— Вы думаете, если бы я… трогал вашу сестру, у меня было бы еще желание заниматься вами?

— Она ничем не лучше меня!

Все это время я удерживал ее на диване. Она перестала сопротивляться. Ее грудь часто вздымалась. Я склонился над ней и начал целовать ее груди, медленно, одну за другой, лаская соски языком. Потом я приподнялся.

— Нет, Лу, — сказал я, — она ничем не лучше вас.

Я выпустил ее и поспешно отодвинулся, так как ожидал бурной реакции. Она же повернулась лицом к стене и заплакала.

VIII

После той ночи я вернулся к своей повседневной работе. Затравка сделана, и теперь надо было выждать время, предоставив все естественному ходу вещей. И в самом деле, я был уверен, что снова увижу их. Я не думал, что Джин сможет скоро обо мне забыть, после того как она смотрела на меня такими глазами, а Лу… тут я рассчитывал немного на ее возраст и на то, что я сказал ей и сделал у Джики.

На следующей неделе я получил целый контейнер новых брошюрок, что предвещало скорый конец осени и приближение зимы; дела мои шли по-прежнему неплохо, и было с чего отложить монету на черный день. Мне удалось припасти уже недурную сумму, мизер, конечно, но мне пока хватало. Приходилось ведь все же и тратиться, например, обновить костюм да еще починить машину. Несколько раз я играл за гитариста в единственном сносном оркестре городка, обосновавшемся в Сторк Клубе, каковой, я думаю, не имел ничего общего с тем, что в Нью-Йорке, но его охотно посещали молодые очкарики в компании дочерей страховых агентов или местных торговцев сельскохозяйственной техникой. Это приносило мне небольшой доход сверх обычного, кроме того, я сбывал книги клиентам, которых мог там подцепить. Приятели из нашей банды иногда тоже туда заскакивали. Я продолжал с ними часто видеться и постоянно спал с Джуди и Джики. Я никак не мог отвязаться от Джики, но, в общем и целом, было весьма кстати иметь этих двух девочек, так как я был в потрясающей форме. Кроме всего прочего, я подзанялся атлетизмом и накачал себе мускулы, как у боксера.

Потом, как-то вечером, спустя неделю после вечерники у Декса, я получил от Тома письмо. Он просил меня приехать как можно скорее. Я воспользовался ближайшей субботой, чтобы удрать из городка. Я знал, что просто так Том писать не станет, и не ожидал ничего хорошего.

По приказу сенатора Бальбо, самого распоследнего мерзавца в штате, эти типы устроили перед выборами провокацию. Бальбо не прекращал своих поисков с тех пор, как черные получили право голоса, и так все подстроил, что за два дня до выборов его люди, разгоняя собрание черных, двоих прикончили на месте.

Мой брат, будучи учителем в школе для черных, выступил с публичным заявлением и отправил письмо протеста, за что его жестоко избили на следующий же день. Он писал мне, чтобы я приехал за ним на машине и увез куда-нибудь из этих мест.

Он ждал меня в доме, одиноко сидя в темной комнате на стуле. Мне стало так больно, когда я увидел его широкую, но совсем сгорбившуюся спину и спрятанное в ладони лицо. Я почувствовал прилив ярости, моя добрая черная кровь бушевала у меня в венах и гудела в ушах. Он поднялся и обнял меня за плечи. Губы его распухли, и говорил он с трудом. Когда я хотел похлопать его по спине, чтобы как-то утешить, он остановил мою руку.

— Они высекли меня, — сказал он.

— Кто это сделал?

— Люди Бальбо и сыновья Морана.

— Снова эти…

Мои кулаки сжались помимо моей воли. Холодная ярость постепенно овладевала мной.

— Хочешь, мы с ними разделаемся, Том?

— Нет, Ли. Мы не можем этого сделать. Вся твоя жизнь пошла бы насмарку. А у тебя еще есть шанс, ты не меченый.

— Ты стоишь большего, чем я, Том.

— Взгляни на мои руки, Ли, на мои ногти, волосы. Взгляни на мои губы, Я черный, Ли. Мне от этого никогда не избавиться, а ты…

Он замолчал и посмотрел на меня. Старик действительно меня любил.

— Ли, ты должен из этого выбраться. Бог поможет тебе выбраться. Он поможет тебе, Ли.

— Бог плевать на это хотел, — сказал я.

Том улыбнулся. Он знал о моих неважных отношениях с Богом.

— Ли, ты уехал из этого города слишком молодым и потерял свою веру, но Бог простит тебя, когда придет время. Бежать нужно от людей, а к Нему ты должен идти, широко распахнув руки и сердце.

— Куда ты отправишься, Том? Может, тебе нужны деньги?

— У меня есть деньги, Ли. Я хотел покинуть дом вместе с тобой. Я хочу…

Он остановился. Его изуродованные губы с трудом выговаривали слова.

— Я хочу сжечь дом, Ли. Наш отец построил его. Мы обязаны ему всем, что у нас есть. Он ведь был почти белый по цвету кожи, Ли. Но, ты помнишь, он никогда не думал отказываться от своей расы. Наш брат мертв, и никому больше не должен принадлежать дом, который построил отец своими собственными руками, руками черного.

Мне нечего было на это сказать. Я помог Тому увязать его пожитки, и мы взгромоздили их на мой драндулет. Дом находился на окраине города и к тому же в стороне от других. Я оставил Тома заканчивать и вышел, чтобы как следует закрепить все эти тюки.

Через несколько минут он присоёдинился ко мне.

— Едем, — сказал он, — едем отсюда, потому что еще не скоро придет время, когда на этой земле будет царить справедливость и для людей с черной кожей.

Красный огонек замерцал на кухне, потом неожиданно разросся. Послышался глухой взрыв бутыли с горючим, и отблески достигли окна соседней комнаты. Затем сквозь деревянную стену прорвался длинный язык пламени, и ветер стал раздувать пожар. Блики огня заплясали повсюду, лицо Тома в красном пламени блестело от пота. Две большие слезы скатились по его щекам. Наконец он положил руку мне на плечо, и мы повернули прочь от дома.

Я думаю, что Том мог продать дом; с деньгами можно было причинить немало беспокойства Моранам, к то и прикончить хотя бы одного из трех, но я не хотел мешать ему делать свой выбор. Я сделал свой. У него в голове оставалось слишком много всяких предрассудков о доброте, набожности и т. п. Том был слишком честным малым, вот что его губило. Он полагал, что творящему добро воздастся добром, хотя если такое и бывает, то это просто счастливый случай. Есть только одно стоящее дело — месть, но если мстить, то мстить на полную катушку. Я вспомнил Малыша, который был еще белее меня, если только такое возможно. Когда отец Энн Моран узнал, что тот обхаживает его дочку и они встречаются, то это продолжалось недолго. Правда, Малыш никогда не уезжал из города; а я уже более десяти лет жил вдали от него, среди людей, ничего не знавших о моем происхождении; и мне удалось избавиться от этого гнусного смирения, навязанного нам, как условный рефлекс, этого проклятого смирения, которое разбитыми губами Тома проповедовало о жалости, от этого врожденного ужаса, который заставлял наших братьев прятаться, заслышав шаги белого человека. Но я прекрасно знал, что, взяв у белого его кожу, мы получаем над ним власть, ибо он болтлив и легко отдает себя в руки тех, кого считает себе подобными. С Биллом, Диком и Джуди я уже отыграл несколько очков. Но сказать им, что их только что поимел черный… Это нисколько не приблизило бы меня к цели. При помощи Лу и Джин Эсквит я возьму реванш над Моранами и над всеми этими… Двое за одного, и им не удастся пристрелить меня, как они пристрелили моего брата.

Том что-то бормотал в бреду, задремав в машине. Я прибавил скорость. Мне надо было отвезти его до прямой ветки, где он сядет на северный экспресс. Он решил отправиться в Нью-Йорк. Он отличный парень, старина Том, отличный парень. Но слишком сентиментальный и слишком смиренный.

IX

Я вернулся в город только на другой день утром и отправился прямо на работу. Да я и не хотел спать. Я ждал. И дождался: около одиннадцати зазвони телефон. Джин Эсквит приглашала меня с Дексом и еще какими-то приятелями к себе на уик-энд. Я принял, естественно, приглашение, но не слишком поспешно.

— Если я смогу освободиться…

— Постарайтесь прийти, — выдохнула она в трубку.

— Не думаю, что вам не хватает кавалеров, — подсмеивался я, — или вы и вправду живете в дыре?

— Здешние мужчины не умеют развлечь девушку, которая выпила больше, чем нужно.

Я остался холоден, и она почувствовала это, так как я услышал ее принужденный смех.

— В самом деле, приезжайте, мне хочется вас видеть, Ли Андерсон. И Лу тоже будет довольна..

— Поцелуйте ее за меня, — сказал я, — а она пусть поцелует вас от моего имени.

Ободренный, я вернулся к работе. Вечером я нашел всю компанию в аптеке и увез Джуди и Джики на своем драндулете. Не слишком удобно заниматься этим в машине, зато можно найти неожиданные ракурсы. В эту ночь я спал как убитый.

На другой день, чтобы пополнить свой гардероб, я купил что-то вроде несессера с туалетными принадлежностями, небольшой чемодан, новую пижаму и всякие мелочи, которых мне не хватало. В гостях у этих субъектов я не хотел походить на бродягу, и я примерно знал, что нужно, чтобы таковым не показаться.

На той же неделе, в четверг вечером, когда я заканчивал уже подсчитывать дневную выручку и заполнять свои бумаги, около половины шестого у дверей лавки остановилась машина Декстера. Я пошел открыть ему, так как уже запер лавку. Он вошел.

— Привет, Ли, — сказал он мне. — Как дела?

— Неплохо, Декс. А как учеба?

— Ммм… Ползет потихоньку. Вы же знаете, я не настолько увлекаюсь бейсболом или хоккеем, чтобы быть очень заметным студентом.

— Ты ко мне но делу?

— Я заехал за тобой, чтобы пообедать где-нибудь вместе, а потом разделить с тобой одно из моих любимых маленьких развлечений.

— Идет, Декс. Только дай мне еще минут пять.

— Я подожду тебя в машине.

Я засунул бумаги и выручку обратно в кассу, опустил штору и, взяв куртку, вышел через заднюю дверь. Стояла отвратительная, хоть и теплая погода, запоздалая для этого времени года. Воздух был влажным и клейким, все словно прилипало к рукам.

— Захватить гитару? — спросил я Декса.

— Не стоит. Сегодня о развлечениях забочусь я.

— Валяй.

Я уселся рядом с ним на переднем сидении. Его паккард был не чета моему драндулету, но этот парень не умел как следует с ним обращаться. Чтобы заставить такой мотор стучать при переключении скоростей, надо сильно постараться.

— Куда ты меня везешь, Декс?

— Заедем сначала пообедать в Сторк, а потом я завезу тебя еще в одно местечко.

— Ты, я полагаю, едешь в субботу к Эсквитам?

— Да. Если хочешь, подвезу и тебя.

Это избавляло меня от необходимости приезжать на моей развалине, да и появиться в доме вместе с Декстером кое-чего стоило.

— Спасибо. Согласен.

— Ты играешь в гольф, Ли?

— Один раз в жизни пробовал.

— У тебя есть форма и клюшки?

— Никогда и не было! Ты что, принимаешь меня за принца?

— У Эсквитов играют в гольф. Советую сказать, что врач запретил тебе играть в него.

— А ты подумал, как это будет воспринято? — проворчал я.

— А как насчет бриджа?

— С этим неплохо.

— Неплохо или хорошо?

— Неплохо.

— Тогда я советую также заявить, что партия в бридж будет для тебя роковой.

— Но я же все-таки могу играть…

— Ты можешь позволить себе проиграть пятьсот долларов не моргнув глазом?

— Пожалуй, это бы меня затруднило.

— Тогда последуй и этому совету.

— Ты сегодня просто сама любезность, Декс, — сказал я. — Если ты пригласил меня, чтобы дать мне понять, что для этих людишек я не более, чем нищий, так сразу и скажи — и до свидания.

— Нет чтобы сказать спасибо. Эти «людишки», как ты говоришь, могут нанести тебе прямой в челюсть, а я даю совет, как уклониться.

— Мне не совсем понятно, в чем тут твой интерес.

— У меня есть свой интерес.

Он замолчал на мгновение и резко затормозил, чтобы переждать красный свет. Паккард мягко качнулся вперед на рессорах и вернулся в прежнее положение.

— Я не вижу, в чем он.

— Мне хотелось бы знать, чего ты добиваешься от этих девиц.

— Все хорошенькие девушки стоят того, чтобы ими заняться.

— У тебя под руками дюжина не менее хорошеньких и гораздо более доступных.

— Я не думаю, что первая половина твоей фразы верна на сто процентов, да и вторая тоже.

Он посмотрел на меня с какой-то задней мыслью. Я предпочел бы, чтобы он внимательнее смотрел на Дорогу.

— Ты меня удивляешь, Ли.

— Если начистоту, — сказал я, — просто эти девочки в моем вкусе.

— Да, я знаю, что ты любишь это дело.

Он сказал явно не то, что держал на уме.

— Держу пари, что переспать с ними не труднее, чем с Джуди или с Джики, — заверил я.

— Ты только этого добиваешься, Ли?

— Только этого.

— Тогда будь поосторожнее. Я не знаю, что ты сделал с Джин, но она умудрилась за пять минут телефонного разговора со мной четыре раза произнести твое имя.

— Я счастлив, что произвел на нее такое впечатление.

— Они не из тех девиц, с кем можно переспать, не давая никакой надежды на брак. По крайней мере, мне так кажется. Ты же знаешь, Ли, я знаком с ними ужо больше десяти лет.

— Что ж, тогда мне повезло, — согласился я. — Ведь я не надеюсь жениться на обеих сразу, а вот переспать рассчитываю с обеими.

Декстер ничего не ответил и снова посмотрел на меня. Рассказала ему Джуди о нашем сеансе у Джики, или он об этом еще не знает? Он был из тех типов, что и без всяких рассказов, зная лишь четверть правды, могут догадаться про остальные три четверти.

— Вылезай, приехали, — сказал он.

Тут я увидел, что машина уже стоит перед клубом, и вылез.

Я вошел впереди Декстера, ему пришлось давать на чай брюнетке из гардероба. Официант в ливрее, которого я хорошо знал, проводил нас к забронированному столику. В этом бистро пытались подделаться под шикарный стиль, что производило уморительный эффект. Проходя, я пожал клешню Блэкки, руководителю оркестра. Был час коктейля, и они играли танцевальные мелодии. Я знал в лицо большинство посетителей. Но обычно я видел их с эстрады, и было забавно вдруг очутиться в противоположном стане, со стороны публики.

Мы сели, и Декс заказал по тройному мартини.

— Ли, — сказал он, — мне не хочется больше говорить об этом, но будь поосторожнее с этими девицами.

— Я всегда осторожен, — сказал я, — хоть я и не знаю, какой смысл ты в это вкладываешь. Но обычно я отдаю себе отчет в том, что делаю.

Он не ответил мне, а две минуты спустя заговорил о другом. Он мог порассказать кучу занятных вещиц, когда оставлял эту свою дурацкую манеру говорить полунамеками.

X

Мы оба неплохо нагрузились, когда наконец вышли, и я сел за руль, несмотря на протесты Декстера.

— Я не хочу, чтобы мне к субботе испортили фотокарточку. Ты вечно смотришь в сторону, когда ведешь, и я каждый раз просто помираю со страху.

— Но ты же не знаешь, куда ехать…

— Только и всего?! — сказал я. — Ты мне сейчас объяснишь.

— Это сложно, ты там никогда не бывал.

— Ты меня утомил, Декс! Какая улица?

— Ну, хорошо. Тогда езжай к дому номер 300 по Стивенс стрит.

— Туда? — спросил я, неопределенно махнув рукой в западном направлении.

— Да. Ты знаешь эту улицу?

— Я все знаю, — заверил я. — Держись! Отчаливаем!

У этого паккарда оказался прямо-таки бархатный ход. По сравнению с моим нэшем — просто сказка; Декс, правда, предпочитал родительский кадиллак.

— То, куда мы едем, находится на Стивенс стрит?

— Поблизости, — ответил Декс.

Хотя в его кишках болталось порядочное количество виски, держался он молодцом, словно не выпил ни грамма.

На паккарде мы мигом домчали до бедных кварталов. Стивенс стрит начиналась вполне прилично, но где-то в районе двухсотого номера шли уже дома подешевле, а затем и вовсе одноэтажные лачуги, все более и более убогие. У номера 300 она выглядела еще сносно. У домов кое-где стояли машины времен чуть ли не первых моделей Форда. Я остановил колымагу Декса в указанном месте.

— Выходи, Ли, — сказал он, — теперь немного пройдемся.

Он запер машину, и мы отправились. Свернув на поперечную улицу, прошли по ней сотню метров. За полуразвалившимися оградами росли деревья. Декс остановился у двухэтажного домика с деревянным верхом. Как ни странно, решетка вокруг этих куч с отбросами, составлявших «сад», была почти в приличном состоянии. Он нашел не позвонив. Уже наступила ночь, и по углам шевелились причудливые тени.

— Входи, Ли, сказал он. — Это здесь.

Единственный розовый куст перед домом все же заглушал своим запахом вонь нечистот, пропитавшую, казалось, все вокруг. Декс взошел на невысокое крыльцо, находившееся с боковой стороны дома. На его звонок вышла толстая негритянка. Не говоря ни слова, она повернулась к нам спиной, и Декстер последовал за ней. Я прикрыл за собой дверь.

На площадке второго этажа она посторонилась, пропуская нас вперед. В комнатушке, где стоял диван, бутылка и два стакана, сидели две крошки одиннадцати-двенадцати лет: пухленькая рыжая малышка, усыпанная веснушками, и негритяночка, казавшаяся на вид чуть постарше первой.

Одетые в блузки и коротенькие юбочки, обе они чинно восседали на диване.

— Вот эти господа принесли вам денежек, — сказала негритянка. — Будьте умницами.

Она закрыла дверь, оставив нас с ними наедине. Я посмотрел на Декстера.

— Раздевайся, Ли, — сказал он. — Здесь очень жарко.

Он повернулся к рыженькой.

— Помоги-ка мне, Джо.

— Меня зовут Полли, — сказала малышка. — Вы дадите мне доллары сейчас?

— Ну конечно, — сказал Декс.

Он достал из кармана смятую десятидолларовую бумажку и протянул ее ребенку.

— Помоги мне расстегнуть брюки.

Я все еще не двигался с места и смотрел, как рыженькая встала. Ей было, должно быть, чуть больше двенадцати. Под ее коротковатой юбкой вырисовывалась уже довольно круглая попка. Я знал, что Декс продолжает смотреть на меня.

— Я беру рыжую, — сказал он.

— Ты знаешь, что за такие штуки можно загреметь за решетку?

— Тебя смущает цвет ее кожи? — бросил он грубо.

Так вот что он для меня припас. Он продолжал выжидающе смотреть на меня. Он ждал. Надеюсь, что я все же не изменился в лице. Обе малышки, слегка напуганные, не шевелились…

— Подойди сюда, Полли, — сказал Декс. — Ты хочешь выпить стаканчик?

— Лучше не надо, — сказала она, — я могу вам помочь и так.

Через минуту он был раздет и усадил этого ребенка к себе на колени, подняв ей юбку. Его лицо помрачнело, и он стал тяжело дышать.

— Вы не сделаете мне больно? — сказала она.

— Не мешай мне, — ответил Декс, — а то не получишь денег.

Он запустил руку ей между ног, и она заплакала.

— Замолчи! — сказал он. — Или я прикажу Анне тебя выпороть.

Он обернулся ко мне. Я все еще не двигался с места.

— Так тебя смущает цвет ее кожи? — повторил он. — Хочешь другую?

— И так хорошо, — сказал я.

Я посмотрел на вторую малышку. Она почесывала у себя в голове, совершенно равнодушная к тому, что происходило. Она уже почти совсем сформировалась.

— Иди сюда, — сказал я ей.

— Можешь действовать смело, Ли, — подбадривал Декс, — они чистенькие. Ты когда-нибудь замолчишь?

Полли перестала плакать и громко всхлипнула.

— Мне больно!.. — захныкала она. — Вы слишком грубый…

— Замолчи, — сказал Декс. — Я дам тебе еще пять долларов.

Он дышал, как животное. А потом он схватил ее на ляжки и задвигался на стуле.

Слезы Полли текли теперь беззвучно. Негритяночка смотрела на меня.

— Раздевайся, — сказал я ей, — и ложись на диван.

Я снял куртку и расстегнул ремень. Она слабо вскрикнула, когда я вошел в нее. И она обожгла меня, как пламя преисподней.

XI

До субботнего вечера Декстера я больше не видел… Я решил взять свою колымагу и заехать к нему. Если он собирается ехать, оставлю ее у него в гараже, ну а если нет, то сразу поеду дальше.

Когда позавчера вечером я расстался с ним, он был и полубесчувственном состоянии. Должно быть, надрался гораздо сильнее, чем я думал, и принялся выкидывать фокусы. У маленькой Полли, верно, осталась отметина на левой груди, так как этот болван вдруг стал кусать ее, как ненормальный. Он полагал, что его доллары ее успокоят, но тут же примчалась эта негритянка Анна и стала грозить, что никогда больше не пустит его на порог. Наверняка, он пришел в это заведение не в первый раз. Он не хотел отпускать от себя рыжую Полли, аромат которой, видно, пришелся ему по вкусу. Анна дала ему снотворного и поставила какой-то компресс, но ей пришлось оставить девчонку с Дексом, который вылизывал ее с ног до головы захлебываясь от хрипа.

Я отлично понимал, что он должен испытывать, потому что тоже никак не мог оторваться от моей чернокожей малышки, и тем не менее я старался не сделать ей больно. Она ни разу не пожаловалась! Только закрывала глаза.

Вот почему я не знал, будет ли Декс сегодня в приемлемой форме для уик-энда у Эсквитов. Я и сам накануне встал чуть тепленький. Рикардо мог бы это подтвердить: уже в девять утра он налил мне тройном зомби — я не знаю ничего лучше, чтобы привести человека в чувство. Я ведь, в сущности, совсем не пил, пока не приехал в Бактон, и теперь понимал, как был неправ. Я не знаю случая, чтобы это не прочистился мозги, конечно, если принять достаточную дозу. Сегодня утром все было в порядке, и я затормозил перед домом Декса, чувствуя, что я в прекрасной форме.

Против моих ожиданий, он уже ждал меня, свежевыбритый, в габардиновом костюме и в модной серо-розовой рубашке.

— Ты, Ли, уже позавтракал? Я терпеть не могу останавливаться по дороге, а потому хочу принять свои меры.

Сегодня Декстер был ясен, прост и чист, как младенец. Младенец, однако, немного постарел, особенно глаза.

— Я съел бы, пожалуй, ветчины и булки с джемом, — ответил я.

Его лакей накормил меня на совесть. Но я не могу без омерзения представить, чтобы кто-то запускал лапы в мою тарелку, хотя это и казалось вполне нормальным Декстеру.

Сразу после этого мы поехали. Я перенес свои вещи в паккард, Декстер сел справа.

— Веди ты, Ли. У тебя лучше получается.

Он бросил на меня быстрый взгляд исподлобья. Это был единственный намек на позавчерашний вечер. Весь остальной путь он пребывал в обворожительном настроении и рассказал мне тьму любопытного о стариках Эсквит, двух порядочных мерзавцах, вступивших в жизнь с изрядным капитальцем, что само по себе не плохо, но еще и с привычкой помыкать людьми, единственным недостатком которых был иной цвет кожи, чем у них. Они владели плантациями сахарного тростника где-то на Ямайке или на Гаити, и Декс утверждал, что в их доме пьют «адский» ром.

— Это будет покрепче, чем «зомби» Рикардо, Ли, а тебе ведь известно, что это за штука.

— Еще бы, — кивнул я и нажал как следует на газ.

Мы сделали добрую сотню миль всего за час с небольшим; когда мы въехали в Приксвилл, Декстер пил показывать мне дорогу. Этот городишко был еще меньше Бактона, но дома выглядели шикарнее, а сады пинались побольше. Бывают уголки вроде этого, где у псих, кажется, полно монет.

Ворота Эсквитов были открыты, и я с ходу въехал на площадку перед гаражом, у меня мотор работал без перебоев. Я припарковал наш клиппер позади двух других машин.

— Кто-то приехал раньше, — сказал я.

— Нет, — заметил Декстер, — это хозяйские. Думаю, что мы одни. Кроме нас, будет еще несколько здешних типов. Они тут все приглашают друг друга но очереди, потому что у себя дома лезут на стенку со скуки. Да и такие развлечения, надо сказать, у них бывают не часто.

— В общем, — сказал я, — этой публике, как я погляжу, не позавидуешь.

Он рассмеялся и вылез. Мы взяли свои чемоданы и нос к носу столкнулись с Джин Эсквит. В руках она держала теннисную ракетку. На ней были белые шорты и великолепно облегавший ее формы пуловер стального цвета, вероятно, только что натянутый после игры.

— А! Вот и вы! — сказала она.

Казалось, она была счастлива увидеть нас.

— Ступайте, приведите себя в порядок.

Мы с Дексом переглянулись и одновременно кивнули в знак согласия.

— А где Лу? — спросил Декс.

— Она уже поднялась наверх, — сказал Джин, — наверное, переодевается.

— О! — сказал я недоверчиво. — Здесь переодеваются к бриджу.

Джин расхохоталась.

— Да нет, разве что шорты меняют. Идите, надень те что-нибудь поудобнее и возвращайтесь. Вас проведут сейчас в ваши комнаты.

— Надеюсь, — подхватил я, — вы тоже поменяет шорты. Ведь уже прошло не меньше часа, как вы надели эти.

— А я не потею, — заявила Джин. — Как младенец!

— И вы проиграли, конечно?

— О, да!..

Она снова засмеялась. Она знала, что смех ей очень идет.

— Тогда я могу рискнуть вызвать вас на один сет? — сказал Декс. — Не сейчас, само собой. Завтра утром.

— Ну, разумеется, — сказала Джин.

Может, я ошибаюсь, но, кажется, она предпочла бы, чтобы это был я.

— Хорошо, — сказал я. — Если есть второй корт, я вызову Лу, и проигравшие будут играть между собой. Постарайтесь проиграть, Джин, и у нас будет шанс сыграть вместе.

— О’кей, — сказала Джин.

— Ну, — подвел итог Декс, — если все так плутуют, то проигравшим буду я.

Мы все засмеялись, хотя не сказали ничего смешного. Но надо было разрядить обстановку. Затем мы с Дексом пошли следом за Джин к дому, и она сдала нас на руки чернокожей прислуге, — худенькой женщине в белом накрахмаленном передничке.

XII

Я переоделся в своей комнате и спустился вниз к остальным. Кроме Декса там были еще двое парней и две девицы, фифти-фифти; Джин с одной из дезиц и двумя парнями играла в бридж. Лу тоже сидела там. Предоставив Дексу развлекать вторую девицу, я повернул ручку приемника, чтобы поймать что-нибудь танцевальное. Я наткнулся на Стена Кентона и оставил. Это было лучше, чем ничего. От Лу пахло новыми духами, они понравились мне больше, чем предыдущие. Но мне хотелось подразнить ее.

— Вы сменили духи, Лу.

— Да. Разве эти вам не нравятся?

— Нет, отчего же, они неплохи, но ведь это не принято.

— Что?

— В порядочном обществе не принято менять духи. Настоящая леди верна одному запаху.

— Откуда вы это выкопали?

— Это всем известно. Старое французское правило.

— Мы не во Франции.

— Тогда почему вы пользуетесь французскими духами?

— Они самые лучшие.

— Бесспорно, но если вы следуете одному правилу, надо следовать и всем остальным.

— Скажите на милость, Ли Андерсон, где вы этого набрались?

— Плоды просвещения, — усмехнулся я.

— Какой колледж вы закончили?

— Ни один из тех, что вы знаете.

— То есть?

— Перед тем как вернуться в США, я учился в Англии и в Ирландии.

— Почему вы работаете на такой работе? Вы могли бы зарабатывать больше.

— Я зарабатываю достаточно, чтобы делать то, что хочу, — сказал я.

— Расскажите о вашей семье.

— У меня было два брата…

— И?

— Младший умер. Несчастный случай.

— А другой?

— Другой жив. Сейчас он в Нью-Йорке.

— Мне хотелось бы с ним познакомиться, — сказала она.

— Я предпочел бы, чтобы вы его не знали, — сказал я.

Казалось, она оставила свою резкость, выказанную у Декстера и у Джики, и забыла, что я с ней тогда делал.

Я представил себе это.

Но я ошибся, полагая, что она все забыла.

— Забавные у вас друзья, — сказала она, без всякой связи переходя к другой теме.

Мы продолжали танцевать. Мелодии следовали почти без перерыва, и это помогло мне избежать ответа.

— Что вы сделали с Джин в тот раз? — сказала она. — Ее словно подменили.

— Ничего я с ней не делал. Только помог ей протрезветь. Есть известный способ.

— Похоже, вы рассказываете мне сказки. С вами хорошему не научишься.

— Я чист, как младенец, — заверил я.

Была ее очередь не отвечать, и на несколько минут она полностью погрузилась в танец. Она затихла в моих руках и, казалось, ни о чем не думала.

— Хотела бы я быть там с вами, — заключила она вдруг.

— Я тоже сожалею об этом, — сказал я. — Вы были бы теперь спокойны.

От одной этой мысли кровь бросилась мне в затылок. Взять их обеих и покончить с ними разом, после того как я им скажу… Нет, это невозможно…

— Мне кажется, что вы говорите не то, что думаете.

— Я не знаю, что мне еще сказать, чтобы вы поверили, что именно это я и думаю.

Она энергично запротестовала, назвала меня педантом и обвинила в том, что я говорю, как австрийский психиатр. Все это было несколько утомительно.

— Я хочу понять, — пояснил я, — в какие моменты вам кажется, что я говорю правду?

— Мне больше нравится, когда вы ничего не говорите.

— И когда я не делаю ничего тоже?

Я прижал ее немного сильнее. Она поняла, конечно, на что я намекаю, и опустила глаза. Но я не собирался отстать от нее так просто. Впрочем, она сказала:

— Смотря по тому, что вы делаете.

— Вы не одобряете все, что я делаю?

— Нет ничего интересного, если вы делаете это со всеми подряд.

Я почувствовал, что потихоньку продвигаюсь. Она почти созрела. Еще несколько усилий. Мне хотелось знать, насколько она действительно готова.

— Вы говорите загадками, — сказал я. — О чем это вы?

На этот раз она опустила голову, а не только глаза. Она была намного ниже меня. К волосам у нее была приколота большая белая гвоздика. Она все же ответила:

— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. О том, что вы делали со мной в тот день, на диване.

— И что дальше?

— Вы делаете это со всеми женщинами, с которыми встречаетесь?

Я расхохотался, и она сжала мои руки.

— Не смейтесь надо мной, я вовсе не идиотка.

— Конечно, нет.

— Отвечайте на мой вопрос.

— Нет, — сказал я. — Я делаю это не со всеми женщинами. Если откровенно, то очень мало найдется женщин, с которыми мне захотелось бы это сделать.

— Опять вы мне рассказываете сказки. Я же видела, что вытворяли ваши друзья.

— Это не друзья, а приятели.

— Не придирайтесь к словам, — сказала она. — Значит, вы делаете это с вашими приятельницами?

— Вы думаете, что может возникнуть желание заниматься этим с подобными девицами?

— Я думаю, — прошептала она, — бывают минуты, когда можно пойти на многое — и с разными людьми.

Я решил воспользоваться этой фразой, чтобы покрепче обнять ее. Одновременно я попытался погладить ее грудь. Я взялся за это слишком рано. Она высвободилась мягко, но решительно.

— Вы же знаете, в тот день я была пьяна, — сказала она.

— Я не заметил, — ответил я.

— О!.. Неужели вы полагаете, что я позволила бы сделать это со мной, если бы не была пьяна?

— Конечно.

Она снова опустила голову, затем подняла, чтобы сказать:

— Вы ведь не думаете, что я стала бы танцевать с первым встречным?

— Я и есть первый встречный.

— Вы отлично знаете, что это не так.

Редко мне доводилось поддерживать такой изнурительный разговор. Эта девчонка, как угорь, выскальзывала между пальцев. Она то, казалось, готова была идти до конца, то артачилась при малейшем прикосновении. Тем не менее я продолжал.

— Что же во мне особенного?

— Я не знаю. Вы привлекательны физически, но тут что-то другое. Вот ваш голос, например.

— Ну-ну?

— Это не совсем обычный голос.

Я снова от души рассмеялся.

— Да-да, — настаивала она. — Ваш голос более глубокий… и более… Я не знаю, как сказать… более сбалансированный…

— Это просто от привычки играть и петь под гитару.

— Нет, — сказала она. — Я не слышала, чтобы певцы и гитаристы пели, как вы. Нет, постойте. Я слышала голоса, которые напоминают ваш, да… это там… на Гаити. Черные.

— Вы делаете мне комплимент, — сказал я. — Это лучшие музыканты, каких только можно найти.

— Не говорите ерунду!

— Вся американская музыка вышла оттуда, — не отступался я.

— Я вам не верю. Во всех лучших танцевальных оркестрах играют белые.

— Еще бы, белые имеют гораздо больше возможностей, чтобы извлечь выгоду из открытий, сделанных черными.

— Не думаю, чтоб вы были правы. Все великие композиторы — белые.

— Дюк Эллингтон, например.

— Нет, Гершвин, Керн и тому подобные.

— Все эмигрировавшие европейцы, — заверил я. — Как раз они-то и есть самые способные эксплуататоры. Я не думаю, что можно найти у Гершвина оригинальный пассаж, который бы он не списал, не воспроизвел или не стащил откуда-нибудь. Попробуйте-ка найти хоть один в «Голубой рапсодии».

— Вы странный человек, — сказала она. — Я ненавижу негров.

Вот это было прекрасно. Я вспомнил про Тома. Я был почти готов возблагодарить Господа. Но слишком уж я желал эту девочку, чтобы ярость могла овладеть мной в тот момент. И я не испытывал необходимости в Господе, чтобы сделать свое доброе дело.

— Вы такая же, как все, — сказал я. — Вы очень любите кичиться разными вещами, которые мог придумать кто угодно, только не вы.

— Не понимаю, что вы хотите сказать.

— Вам надо попутешествовать, — уверял я. — Видите ли, не одни только белые американцы изобретали кинематограф или автомобиль, нейлоновые чулки или скачки. Или джазовую музыку.

— Поговорим о чем-нибудь другом, — сказала Лу. — Вы прочитали слишком много книг, вот в чем дело.

Там, за столиком, они все продолжали играть в свой бридж. И правда, я могу, пожалуй, ничего не добиться, если не заставлю эту девочку выпить. Надо было что-то предпринимать.

— Декс рассказывал мне о вашем роме, — продолжил я. — Это что — миф? Или он доступен и простым смертным?

На другом конце комнаты, за столом для бриджа громко загалдели.

— Эй! Лу!.. Приготовьте на всех!..

— Ладно, — сказала она, — только за стаканами вы сами придете.

Она выглядела очень аппетитно, когда наклонилась вперед. На ней было надето облегающее джерси с круглым вырезом, слегка приоткрывавшим грудь. Как и в тот день, когда я ее увидел, она так же зачесала волосы на одну сторону, но теперь на левую. А накрашена она была гораздо скромнее — в общем, пальчики оближешь.

— Вы и в самом деле хорошенькая девочка, — сказал я.

Она обернулась, держа в руке бутылку рома.

— Не начинайте снова…

— Я не начинаю, я продолжаю.

— Тогда не продолжайте. С вами дело движется слишком быстро. Все удовольствие пропадает.

— Зачем тянуть слишком долго?

— С приятными вещами не надо слишком спешить.

— Разве вы знаете, что такое «приятная вещь»?

— Да. Разговаривать с вами, например.

— Все удовольствие только вам. Это эгоизм.

— Ну, вы невежа! Скажите еще, что вам надоело разговаривать со мной!..

— Я не могу смотреть на вас, не думая о том, что вы созданы для более интересных вещей, чем разговоры, а говорить с вами и не смотреть на вас мне трудно. Но я все-таки хочу разговаривать с вами. К тому же, это спасает меня от бриджа.

— Вам не нравится бридж?

Она как раз наполнила стакан и протянула его мне. Я взял его и отпил половину.

— Мне нравится вот это.

Я показал на стакан.

— И еще мне нравится, что это приготовили вы.

Она слегка покраснела.

— Как приятно, когда вы такой.

— Уверяю вас, что я могу доставить удовольствие кучей других способов.

— Вы позер. Вы неплохо сложены и воображаете, что все женщины мечтают об этом.

— О чем?

— О физической стороне.

— Те, которые не мечтают, — заявил я, — просто никогда не пробовали.

— Это неправда.

— А вы пробовали?

Она не ответила, только стиснула себе пальцы. Затем решилась.

— То, что вы делали со мной… в прошлый раз…

— Ну-ну?

— Это не было приятно. Это… Это было ужасно!

— Но… не неприятно.

— Нет… — сказала она совсем тихо.

Я не настаивал на продолжении и допил свой стакан. Я вновь обрел почву под ногами. Черт побери! Намучаюсь я еще с этой девчонкой; это все равно что держать в руках живую форель.

Джин встала из-за стола и подошла взять стаканы.

— Вы еще не соскучились с Лу?

— Ты невероятно любезна!.. — вставила ее сестра.

— Лу очаровательна, — сказал я. — Мне она очень нравится. Могу я попросить у вас ее руку?

— Никогда в жизни!.. — сказала Джин. — У меня приоритет.

— А я что же? — сказала Лу. — Бросовый товар?

— Ты молода, — сказала Джин. — У тебя есть время. А я..

Я засмеялся, так как на самом деле Джин выглядела старше своей сестры не больше, чем на пару лет.

— Что вы смеетесь, как идиот?! — сказала Лу. — Разве вы не видите, что она уже заметно поблекла?

Мне решительно нравились обе эти девчонки. И они к тому же, как видно, отлично ладили.

— Если вы, состарившись, не станете хуже, — сказал я Лу, — то я охотно женюсь на вас обеих.

— Вы чудовище! — сказала Джин — Я возвращаюсь к своему бриджу. Потом вы будете танцевать со мной. Целый час.

— А! Вот еще! — сказала Лу. — На этот раз приоритет у меня. Иди играй в свои грязные карты.

Мы снова принялись танцевать, но тут сменилась программа, и я предложил Лу прогуляться вокруг дома, чтобы размять ноги.

— Я не знаю, какой мне интерес оставаться с вами наедине? — сказала она.

— Вы ничем не рискуете. В конце концов, вам стоит только закричать…

— Еще чего, — возразила она. — Чтобы выглядеть полной идиоткой!..

— Ладно, — сказал я. — Тогда, если вы не против, я хотел бы немного выпить.

Я направился к бару и составил себе недурную укрепляющую смесь. Лу оставалась на том же месте.

— А вы хотите?

Она отрицательно покачала головой, прикрыв свои желтые глаза.

Перестав возиться с нею, я пересек комнату и подошел посмотреть на игру Джин.

— Я пришел, чтобы принести вам удачу, — сказал я.

— Самое время!

Она, сияя улыбкой, полуобернулась ко мне.

— Я проигрываю сто тридцать долларов. Вы находите это забавным?

— Все зависит от того, какой процент от вашего состояния это составляет, — отреагировал я.

— А не прекратить ли нам игру? — предложила она тогда.

Трое остальных, которым, казалось, было безразлично, играть или делать что-либо другое, разом поднялись из-за стола. Что касается Декстера, то некоторое время назад он увел четвертую девицу в сад.

— Неужели нет ничего, кроме этого? — сказала Джин, презрительным жестом указывая на приемник.

— Сейчас я отыщу вам что-нибудь повеселее.

Она поколдовала над кнопками и действительно наткнулась на что-то танцевальное. Один из типов пригласил Лу, двое других стали танцевать вместе, а я повел Джин для начала чего-нибудь выпить. Теперь ведь я уже знал, что ей нужно.

XIII

После нашего долгого разговора я почти не говорил с Лу до тех пор, пока мы, то есть Декс и я, не поднялись к себе. Наши комнаты находились на втором этаже с той же стороны, что и комнаты девушек.

Родители занимали другое крыло. Остальные разошлись по домам. Я сказал, что родители занимали другое крыло, но в то время они как раз находились в отъезде: в Нью-Йорке, или на Гаити, или еще где-то. Первой по коридору располагалась моя комната, затем шли по порядку комнаты Декстера, Джин и, наконец, комната Лу. Не слишком удобное размещение для набегов.

Я разделся, принял душ и хорошенько растерся перчаткой из конского волоса. Я смутно слышал сквозь стену, как Декстер передвигался по своей комнате. Потом он вышел, вернулся минут через пять, и я различил булькающий звук наполняемого стакана. Он только что совершил небольшую фуражирскую экспедицию, и я подумал, что это весьма неплохая идея. Я легонько постучал в дверь, соединявшую его комнату с ванной, которая находилась между нами. Он сразу же подошел.

— Эй! Декс, — сказал я через дверь. — Мне приснилось, или я действительно слышал звон бутылок?

— Сейчас я поделюсь с тобой одной из них, — сказал Декс. — Я запасся двумя.

Это был ром. Нет ничего лучше, чтобы поскорей уснуть или, наоборот, приятно пободрствовать, смотря по тому, как вы собираетесь провести время. Лично я не собирался засыпать слишком скоро, но немного погодя услышал, как Декс лег. Он сделал иной выбор.

Я выждал с полчаса и тихонько вышел из комнаты. На мне были только трусы и верхняя половина пижамы. Я не выношу пижамных брюк, это абсолютно невозможная штуковина.

В коридоре было темно, но я знал, куда идти. Я продвигался вперед без особых предосторожностей, так как ковер вполне мог заглушить даже шум бейсбольного матча. Я тихонько постучал в дверь Лу.

Я услышал, как она подошла; вернее, почувствовал ее приближение, и ключ повернулся в замочной скважине. Я проскользнул в спальню и быстро запер за собой лакированную створку.

На Лу был надет восхитительный белый пеньюар, который она, должно быть, слизала с какой-нибудь Варгас Гёл. Под ним ничего не было, кроме кружевного бюстгальтера и маленьких трусиков ему в пару.

— Я пришел взглянуть, сердитесь ли вы все еще на меня, — сказал я.

— Не оставайтесь, пожалуйста, здесь, — взмолилась она.

— Зачем же тогда вы мне открыли? Кто, по-вашему, еще это мог быть?

— Я… я не знаю! Может быть, Сюзи..

— Сюзи давно спит, и остальная прислуга тоже. Вы это прекрасно знаете.

— Зачем вы пришли?

— Вот за этим.

Я схватил ее одним рывком и, как безумный, стал осыпать поцелуями. В этот момент моя левая рука не знала, что делает правая. Но Лу отбивалась яростно, и тут я схлопотал одну из самых увесистых оплеух, какие до сих пор мне только доводилось получать в этой жизни. Я выпустил ее.

— Вы дикарь! — сказала она.

Ее волосы, с пробором посередине, были причесаны как обычно и волнами ниспадали на плечи. Это был действительно лакомый кусочек. Но я оставался спокоен. В этом мне помог ром.

— Вы слишком шумите, — ответил я. — Джин, несомненно, услышит вас.

— Между нашими спальнями ванная комната.

— Прекрасно.

Я снова приступил к делу, и мне удалось расстегнуть ее пеньюар. Я успел сорвать с нее трусы, прежде чем она снова смогла ударить меня. Тут я перехватил ее запястье и завел ей руки за спину. Обе они вполне сносно поместились в моей правой ладони. Она боролась бесшумно, но ожесточенно и пыталась нанести мне удар коленом, но я просунул свою левую руку между ее ног и крепко прижал ее тело к себе. Она старалась укусить меня сквозь пижаму. Но мне самому все еще никак не удавалось освободиться от этих чертовых трусов. Я резко выпустил ее и оттолкнул к кровати.

— В конце концов, — сказал я, — вы, кажется, до сих пор неплохо жили и без меня. Зачем мне затруднять себя подобной ерундой.

Она едва не плакала, но глаза ее сверкали от гнева. Она даже не попыталась одеться, и я пожирал ее глазами. Тугое черное руно у нее на лобке лоснилось и блестело, как каракуль.

Я повернулся кругом и направился к двери.

— Спите спокойно, — сказал я. — Простите, что привел в беспорядок ваше белье. Не решаюсь предложить вам восстановить все это на прежнем месте, но надеюсь, вы вышлете мне счет.

Трудно было выказать себя большим хамом, однако это входило в мои планы. Она ничего не ответила, но я увидел, как судорожно сжались ее кулаки. Она кусала себе губы. Вдруг она резко повернулась ко мне спиной, и я застыл еще на мгновение, чтобы полюбоваться на нее и с этой стороны тоже. И правда, было очень жаль. Я вышел, чувствуя себя несколько нелепо.

Не церемонясь, я открыл следующую дверь, дверь Джин. Она не была закрыта на ключ. Я не спеша направился к ванной и повернул никелированную задвижку.

Затем я снял с себя куртку пижамы и скинул трусы. Спальня была освещена нежным рассеянным светом, а розовые обои еще больше смягчали обстановку. Джин, совершенно голая, делала маникюр, лежа животом вниз на своей невысокой кровати. Увидев, что я вошел, она повернула голову и провожала меня глазами, пока я запирал двери.

— А вы нахал, — сказала она.

— Да, — ответил я. — А вы только меня и ждали.

Она засмеялась и перевернулась на своей постели.

Я сел рядом с ней и стал ласкать ее ляжки. Она совсем не знала стыда, как малышка десяти лет. Она села и пощупала мои бицепсы.

— Ты силач!

— Нет-нет, я совсем слабенький. Как только что родившийся ягненок, — сказал я.

Она потерлась об меня и поцеловала, но вдруг отпрянула и вытерла губы.

— Вы пришли от Лу. От вас пахнет ее духами.

Я совсем не подумал об этой чертовой штуковине. Голос Джин дрожал, и она избегала смотреть мне в глаза. Я крепко взял ее за плечи.

— Не дури.

— От вас пахнет ее духами.

— Видишь ли… Я должен извиниться, — сказал я. — Я ее только что обидел.

Я подумал, что Лу может быть еще стоит полуголая в своей спальне, и это меня еще больше возбудило. Джин заметила это и покраснела.

— Это тебя смущает? — спросил я.

— Нет, — прошептала она. — Я могу тебя потрогать?

Я вытянулся перед ней на постели и уложил ее рядом с собой. Ее руки робко перебегали по моему телу.

— Какой ты сильный, — сказала она совсем тихо.

Теперь мы лежали на боку лицом друг против друга. Я тихонько подтолкнул ее и перевернул на другой бок, затем придвинулся к ней. Она слегка раздвинула ноги, чтобы освободить мне проход.

— Сейчас ты сделаешь мне больно.

— О! Конечно нет, — сказал я.

Я не делал ничего особенного, только ласкал пальцами ее груди, поднимаясь от их основания к кончикам, и чувствовал, как вся она дрожит. Ее круглые и теплые ягодицы расположились вплотную ко мне чуть выше моих ляжек, и она часто дышала.

— Хочешь, погашу свет? — прошептал я.

— Нет, — сказала Джин. — Мне больше нравится так.

Я высвободил из-под нее левую руку и откинул ей волосы за правое ухо. Многие не знают, что можно сделать с женщиной, целуя и покусывая ей ушко. Это замечательный фокус. Джин извивалась, как угорь.

— Ах! Не делай со мной этого.

Но стоило мне остановиться, как она вцепилась мне в запястье и сжала его с неожиданной силой.

— Сделай еще!

Я приступил к делу более обстоятельно и почувствовал, как вся она вдруг напряглась, потом обмякла, и голова ее упала на подушку. Моя рука скользнула вниз вдоль живота, и я понял, что она кое-что испытала. Едва касаясь, я пробегал по ее шее быстрыми поцелуями и видел, как натягивалась кожа, когда я приближался к горлу. Затем, нежно-нежно, я взял свой член и вошел в нее — так легко, что не знал даже, почувствовала ли она это, пока я не стал двигаться. Ну да, все дело в подготовке. Но она высвободилась легким движением своих круглых ягодиц.

— Я тебе не наскучил? — спросил я.

— О! Ласкай меня еще. Ласкай меня всю ночь.

— Как раз это я и собираюсь делать, — сказал я.

Я снова овладел ею, на этот раз грубо. Но я вышел из нее раньше, чем она достигла пика удовольствия.

— Ты сведешь меня с ума… — прошептала она.

И она перевернулась на живот, зарывшись головой в подушку и положив ладони на затылок. Я поцеловал ее в поясницу, потом в ягодицы и затем приподнялся над ней на коленях.

— Раздвинь ноги, — сказал я.

Она ничего не ответила и мягко раздвинула ноги. Я скользнул рукой ей между ляжек и снова ввел член, но на этот раз я ошибся дорогой. Она не уступала, но я настаивал.

— Я не хочу, — прошептала она.

— Привстань на колени, — сказал я.

— Я не хочу.

Затем она выгнула поясницу, и колени ее подогнулись. Она продолжала закрывать голову руками, упираясь локтями в постель, а я медленно продвигался к своей цели. Она ничего не говорила, но я ощутил, как, сокращаясь от верха к низу, стал сжиматься ее живот и участилось дыхание. Не выходя из нее, я упал на бок, увлекая Джин за собой, и, когда я попытался заглянуть ей в лицо, из ее закрытых глаз текли слезы, но она сказала, чтобы я остался.

XIV

Я вернулся в свою комнату в пять часов утра. Джин не шевелилась, когда я ее оставил. Она действительно дошла до предела. У меня немного тряслись поджилки, но мне все же удалось покинуть постель в десять часов. Думаю, что ром Декса помог мне в этом. Я встал под холодный душ и попросил его прийти меня поколошматить. Он колотил меня, как оглашенный, и это привело меня в равновесие. Интересно, в каком же состоянии Джин, подумалось мне. Декс же явно переусердствовал со своим ромом, от него разило на два метра. Я посоветовал ему выпить литра три молока и сыграть партию в гольф. Он рассчитывал найти Джин на теннисном корте, но она, естественно, еще не вставала. Я спустился к завтраку. Лу сидела за столом совсем одна. На ней была плиссированная юбочка выше колена, а под замшевой курткой — блузка из светлого шелка. Мне действительно хотелось эту девочку. Но сегодня утром я чувствовал себя спокойнее. Я поздоровался с ней.

— Добрый день.

Тон ее был холоден. Нет, скорее грустен.

— Вы сердитесь на меня? Приношу вам свои извинения за вчерашний вечер.

— Думаю, что вы иначе не можете, — сказала она. — Таким уж вы уродились.

— Нет. Таким я стал.

— Меня не интересуют ваши похождения.

— Вы еще не в том возрасте, когда мои похождения могли бы вас заинтересовать…

— Ну, Ли, я заставлю вас еще пожалеть о том, что вы мне только что сказали.

— Хотел бы я посмотреть, каким образом.

— Ладно, не будем больше об этом. Хотите сыграть один сингл со мной?

— Охотно, — ответил я. — Мне нужна разрядка.

Она не могла удержать улыбку и, как только закончился завтрак, я вышел за ней во двор. Эта девчонка не могла злиться долго.

Мы играли в теннис где-то до полудня. Я уже не чуял под собой ног, и у меня потемнело в глазах, когда с одной стороны подошла Джин, а с другой явился Декс. Они были в таком же плачевном состоянии, как и я.

— Привет! — сказал я Джин. — Кажется, вы в прекрасной форме.

— Посмотрели бы лучше на себя, — огрызнулась она.

— В этом виновата Лу, — утверждал я.

— Я так же виновата в этом, как и в том, что старина Декс словно лимон проглотил! — возразила Лу. — Все вы сильно перебрали, вот и все. Ох, Декс! От вас несет ромом на пять метров.

— Ли сказал мне — на два метра, — бодро отозвался Декс.

— Неужели это я сказал вам такое?

— Лу, — сказал Декс. — Идите играть со мной.

— Это нечестно, — сказала Лу. — С вами должна играть Джин.

— Увы! Это невозможно! — сказала Джин. — Ли, прокатите меня разок вокруг дома до завтрака.

— Но в котором часу здесь завтракают? — возмутился Декс.

— У нас нет определенного часа, — сказала Джин, Она взяла меня под руку и потянула в сторону гаража.

— Возьмем машину Декса? — сказал я. — Это удобнее, она стоит первой.

Она не ответила, а крепко вцепилась мне в руку и намертво прилепилась ко мне. Я изо всех сил старался болтать обо всякой ерунде, но она по-прежнему ничего мне не отвечала. Джин выпустила мою руку, только чтобы сесть в машину, но едва я устроился за рулем, как она снова приклеилась вплотную, но так, чтобы не очень мешать мне вести. Я дал задний ход, развернулся и одним рывком проскочил въездную аллею. Решетка была открыта, и я повернул направо. Я не знал, куда ведет эта дорога.

— Как тут выехать из этого городишки? — спросил я Джин.

— Все равно как… — прошептала она.

Я взглянул на нее в зеркало. Глаза ее были закрыты.

— Ответьте же, наконец, — настаивал я. — Вы слишком много спали и слегка одурели от этого.

Она метнулась ко мне, как безумная, и схватила мню голову обеими руками, чтобы поцеловать меня. Я благоразумно затормозил, так как это значительно уменьшило видимость.

— Ну, поцелуй же меня, Ли!..

— Подожди хоть, пока мы не выедем из города.

— Ах! Мне все равно. Люди?.. Пусть все узнают об этом.

— А как же твоя репутация?

— Можешь не беспокоиться. Поцелуй меня.

Поцеловать… Это ничего, если продолжается пять минут, но я не могу делать это не переставая. Спать с ней и вертеть ее в разные стороны — согласен. Но не целовать. Я с трудом высвободился.

— Будь благоразумной.

— Ли! Ну, поцелуй меня. Пожалуйста.

Я снова прибавил скорость и свернул в первую же улицу направо, потом налево — я пытался хорошенько встряхнуть ее, чтобы она отцепилась от меня и занялась чем-нибудь другим, но с этим паккардом ничего нельзя было поделать. В нем абсолютно не трясло. Она воспользовалась заминкой, чтобы снова оплести руками мою шею.

— Можешь быть уверена, что в этом местечке о тебе будут рассказывать презабавные вещицы.

— Пусть их себе рассказывают хоть в пять раз больше. До чего они будут раздосадованы, когда…

— Что когда?

— Когда узнают, что мы скоро поженимся.

Честное слово, быстро же продвигалось дело с этой девицей! Встречаются ведь некоторые особы, на которых это действует, как валерьянка на кота или дохлая лягушка на фокстерьера. Им хочется повиснуть на вас на всю оставшуюся жизнь.

— А мы скоро поженимся?

Она наклонилась к поцеловала мою правую руку.

— Можешь быть уверен.

— Ну и когда?

— А прямо сейчас.

— Только не в воскресенье.

— Почему? — спросила она.

— Нет. Это идиотизм. Твои родители не дадут согласия.

— Мне все равно.

— Но у меня нет денег.

— Нам хватит на двоих.

— Мне едва хватает одному, — сказал я.

— Мои родители нам помогут.

— Не думаю. Твои родители совсем меня не знают. Да и ты, впрочем, знаешь меня немногим больше.

Она покраснела и спрятала голову у меня на плече.

— Нет, я знаю тебя, — прошептала она. — Я могла бы описать тебя по памяти всего, с ног до головы.

Мне захотелось проверить, как далеко это у нее зашло, и я сказал:

— Немало женщин могли бы описать меня таким манером.

Она не отреагировала.

— Мне все равно. Теперь они больше не смогут этого сделать.

— Но ты же ничего не знаешь обо мне.

— Я ничего не знала о тебе..

И она принялась напевать песенку Дюка, которая начинается этими словами.

— Ты и сейчас знаешь обо мне не больше, — уверял я.

— Ну, тогда расскажи мне, — сказала она, перестав петь.

— В конце концов, — сказал я, — не вижу, каким образом я мог бы помешать тебе выйти за меня замуж. Если только я не уеду. А у меня нет никакого желания уезжать.

Я не прибавил «пока не овладею Лу», но слова мои значили именно это. Джин приняла все за чистую минуту. Я крепко держал эту девочку в руках. Теперь надо было ускорить осаду Лу. Джин положила голову мне на колени и втиснула свое туловище на остаток сиденья.

— Так расскажи мне, Ли. Я тебя прошу.

— Хорошо, — ответил я.

Я наплел ей, что родился где-то в Калифорнии, что мой отец приехал из Швеции, и поэтому у меня белокурые волосы. У меня было трудное детство, так как родители были очень бедны, и в возрасте лет девяти, — это было во времена великой депрессии — я уже играл на гитаре, чтобы заработать себе на жизнь; а затем, лет в четырнадцать, мне посчастливилось встретить одного типа, который заинтересовался мной и взял с собой в Европу, в Великобританию и Ирландию, где я и провел с десяток лет.

Все это было сплошное вранье. Я действительно провел десять лет в Европе, но совсем не так, как рассказывал, и всем, чему я выучился, я был обязан только самому себе да еще библиотеке того парня, у которого работал лакеем. Ничего я не рассказал ей и о том, как этот тип обращался со мной, зная, что я черный; ни о том, что он делал со мной, когда его маленькие друзья не приходили его проведать; ни о том, как я расстался с ним, когда вынудил его подписать чек, чтобы оплатить мое обратное путешествие, прибегнув при этом к некоторым особым знакам внимания.

Я выдумал для нее кучу чепухи про моего брата Тома, про Малыша, про то, как он случайно погиб и как предполагали, что тут замешаны негры (эти типы всегда были ей подозрительны, это раса лакеев, и ее тошнило от одной мысли, что какой-нибудь цветной может к ней подойти).

Итак, я вернулся и увидел, что дом моих родителей продан, что мой брат Том живет в Нью-Йорке, а Малыш лежит в земле; тогда я стал искать работу и устроился в книжную лавку благодаря одному из друзей Тома — последнее было правдой.

Она слушала меня, как оракула, и я продолжал; я сказал ей, что не думаю, чтобы ее родители дали согласие на наш брак, так как ей нет еще двадцати лет. (Ей только что исполнилось двадцать, и она могла обойтись без их согласия). Но я зарабатываю мало денег. (Она предпочитала, чтобы я сам честным трудом зарабатывал деньги, а ее родителям я наверняка понравлюсь, и они подыщут мне работу поинтереснее — на Гаити, на одной из своих плантаций).

Пока она говорила, я старался сориентироваться и наконец наткнулся на дорогу, по которой мы с Дексом приехали.

На какое-то время я должен буду вернуться к моей прежней работе, а она заедет ко мне через недельку; нужно будет все уладить и хорошенько сговориться, чтобы удрать на Юг и провести несколько деньков в каком-нибудь местечке, где никто не будет нам докучать; а потом мы вернемся уже обвенчанными, и дело в шляпе.

Я спросил, собирается ли она рассказать об этом Лу. Она ответила, что да, но не о том, чем мы занимались с ней вдвоем. Заговорив об этом, она снова пришла в возбуждение. К счастью, мы уже приехали.

XV

Вторую половину дня мы провели, занимаясь неизвестно чем. Погода, правда, была не такой хорошей, как накануне. Настоящая осенняя погода. Я старательно избегал играть в бридж с приятелями Джин и Лу — я хорошо помнил советы Декса; неподходящее было время, чтобы швырять на ветер те несколько сотен долларов, что мне удалось скопить. И правда, этих типов совершенно не волновало, лежит у них в кармане на пять или шесть сотен больше или меньше. Единственное, чего они хотели, — это убить время.

Джин без всякого повода не переставая глазела на меня, и я ей посоветовал, воспользовавшись минутой, когда мы остались наедине, чтобы она была чуточку поосторожнее. Я опять танцевал с Лу, но она держалась недоверчиво, и мне никак не удавалось навести разговор на интересную тему. Я уже не чувствовал никаких последствий ночных похождений и снова начинал возбуждаться каждый раз, как только видел ее грудь. Она все же позволяла себя слегка потискать во время танца. Как и накануне, их знакомые ушли не слишком поздно, и мы снова остались вчетвером. Джин едва не валилась с ног, но хотела чего-то еще, и мне стоило неимоверного труда убедить ее, что благоразумнее будет немного переждать; к счастью, усталость сделала свое дело. Декс продолжал налегать на ром. Мы поднялись наверх около десяти, и я почти сразу опять спустился, чтобы захватить какое-нибудь чтиво. У меня не было ни малейшего желания возобновлять это дело с Джин, и мне не так хотелось спать, чтобы я мог сразу же уснуть.

Когда я вернулся в свою комнату, то обнаружил там Лу, которая сидела на моей постели. Она была в том же пеньюаре, что и накануне, и в новеньких трусиках. Я даже не прикоснулся к ней. Я закрыл на ключ входную дверь и дверь ванной комнаты и улегся в постель, как будто Лу здесь и не было. Но я слышал, как участилось ее дыхание, когда я скидывал с себя свое барахло. И лишь очутившись в кровати, я решил с ней заговорить.

— Вам не спится этой ночью, Лу? Не могу ли я чем-нибудь вам помочь?

— Так я по крайней мере буду уверена, что вы не пойдете сегодня ночью к Джин, — ответила она.

— Что вас навело на мысль, что я был вчера вечером у Джин?

— Я вас слышала, — сказала она.

— Вы меня удивляете… Насколько я помню, я совсем не шумел, — усмехнулся я.

— А почему вы закрыли обе двери?

— Я всегда закрываю двери, когда ложусь спать, — сказал я. — Мне вовсе не улыбается, проснувшись, увидеть в постели рядом с собой неизвестно кого.

Она, наверное, облилась духами с головы до ног. От нее благоухало за километр, и макияж ее был безупречен, волосы, как и вчера, разделены пробором надвое. Казалось, мне достаточно протянуть руку, чтобы сорвать ее, как срывают созревшее яблоко, но оставался еще один маленький счет, который надо было с ней уладить.

— И все-таки вы были у Джин, — настаивала она.

— В любом случае, вы выставили меня за дверь, — сказал я. — Это все, что я помню.

— Мне не нравятся ваши манеры, — сказала она.

— Как раз сегодня я особенно корректен, — сказал я. — Приношу свои извинения, что был вынужден раздеться в вашем присутствии. Впрочем, я уверен, что вы не смотрели.

— Что вы сделали с Джин? — настаивала она.

— Послушайте, — сказал я. — Сейчас я вас сильно удивлю, но не могу поступить иначе. Пусть уж лучше вы узнаете правду. Она все время бегает за мной, после того раза, как я поцеловал ее.

— Какого раза?

— Когда я помогал ей протрезвиться у Джики.

— Я так и знала.

— Она заставила меня почти силой. Вы ведь знаете, что я тогда тоже немного выпил.

— А вы целовали ее по-настоящему?..

— Как?..

— Как меня… — прошептала она.

— Нет, — сказал я просто, стараясь казаться чистосердечным, что вышло у меня вполне удовлетворительно. — Лу, ваша сестра — прилипала. Это о вас я мечтаю. Я поцеловал Джин как… как я поцеловал бы свою мать, а ее теперь ничем нельзя удержать. Я не знаю, как отвязаться от нее, и боюсь, что мне это не удастся. Она еще вам скажет, конечно, что мы вот-вот поженимся. Это нашло на нее сегодня утром в машине Декса. Она мила, но я ее не хочу. Мне кажется, что она слегка спятила.

— Ее вы поцеловали раньше, чем меня.

— Нет, это она меня поцеловала. Вы ведь знаете, конечно, что всегда чувствуешь благодарность к тому, кто возится с тобой, когда ты с похмелья…

— Вы жалеете о том, что поцеловали ее?

— Нет, — сказал я. — Я жалею только об одном. О том, что в тот вечер не вы были на ее месте.

— Ты можешь поцеловать меня теперь, — сказала она.

Она не двигалась и сидела, уставившись в одну точку. Должно быть, ей чего-нибудь да стоило сказать это.

— Я не могу тебя поцеловать, — сказал я. — С Джин это не имело значения. Но с тобой… с тобой я становлюсь сам не свой. Я не притронусь к тебе, прежде чем..

Я не докончил фразы и издал неясный отчаянный всхлип, перекатившись на другую сторону кровати.

— Прежде чем что? — спросила Лу.

Она слегка развернулась и положила руку мне на предплечье.

— Нет, это глупость! — сказал я. — Это невозможно…

— Скажи мне..

— Я хотел сказать… прежде чем мы будем женаты, Лу, ты и я. Но ты слишком молода, а я никогда не смогу избавиться от Джин, и никогда она не оставит нас в покое.

— Ты всерьез об этом думаешь?

— О чем?

— О том, чтобы жениться на мне?

— Как я могу думать всерьез о том, что невозможно, — ответил я. — Но что до моего желания, то клянусь, что желаю этого более, чем серьезно.

Она встала с кровати. Я остался лежать, отвернувшись лицом к стене. Она ничего не говорила. Я также не сказал ни слова, но почувствовал, как она вытянулась на постели.

— Ли! — позвала она через мгновенье.

Сердце мое колотилось так часто, что, казалось, слегка подрагивала кровать. Я повернулся. Она сняла пеньюар и все остальное и, закрыв глаза, лежала на спине. Я подумал, что Говард Хьюз снял бы дюжину фильмов только для того, чтобы показать грудь этой девочки. И… И я не прикоснулся к ней.

— Я не хочу делать это с тобой, — сказал я. — Эта история с Джин мне отвратительна. До того, как вы меня узнали, вы прекрасно ладили между собой. И у меня нет желания разделять вас тем или иным образом.

Кажется, у меня не было другого желания, кроме как вдуть ей, желания, от которого меня просто корчило, так что я забыл про все свои другие чувства. Но мне удалось сдержаться.

— Джин влюблена в тебя, — сказала Лу. — Это очевидно.

— И я ничего не могу с этим поделать.

Она была гладкая и изящная, как травинка, и благоухала, как парфюмерный магазин. Я сел и склонился над ее ногами, и я поцеловал ее между ляжек, в то место, где кожа у женщин такая нежная, как птичий пух. Она сжала колени, а потом почти сразу снова раздвинула их, и я передвинулся немного повыше. Ее курчавый и блестящий подшерсток на лобке ласкал мою щеку, и я принялся нежно-нежно ласкать ее легкими движениями языка. Губы ее влагалища, горячие и влажные, казалось, пружинили под моим языком, и мне захотелось укусить ее, но я выпрямился. Она одним рывком села и схватила мою голову, чтобы прижать ее к тому же месту, но я наполовину высвободился.

— Не хочу, — сказал я. — Я не хочу до тех пор, пока не закончится эта история с Джин. Я не могу жениться на вас обеих.

Я покусывал кончики ее грудей. Она все еще держала меня за голову, и глаза ее были закрыты.

— Джин хочет женить меня на себе, — продолжал я. — Почему? Я не знаю. Но если я откажусь, она наверняка все подстроит так, чтобы помешать нам видеться.

Она молчала и выгибала грудь под моими ласками. Моя правая рука скользила вверх и вниз вдоль ее ляжек, и Лу раскрывалась, как цветок, на каждое точно рассчитанное прикосновение.

— Я вижу только один выход, — сказал я. — Я могу жениться на Джин, а ты поедешь с нами. И тогда мы, конечно, найдем способ, чтобы встречаться.

— Я не хочу, — прошептала Лу.

Голое ее прозвучал неровно, и я мог чуть ли не играть на нем, как на музыкальном инструменте. Интонация менялась при каждом новом прикосновении.

— Я не хочу, чтобы ты делал с ней это…

— Никто меня не заставит делать это с ней, — сказал я.

— О! Сделай это со мной, — сказала Лу. — Сделай сейчас!

Всем своим телом она отзывалась на каждое движение моей руки. Я скользнул головой к ее коленям и, перевернув спиной к себе, раздвинул ей ноги и погрузил туда, между ляжек, свое лицо. Я взял в свои губы губы ее влагалища. Она вдруг напряглась и почти сразу же расслабилась. Я пососал ее немножко и отодвинулся. Она лежала ничком.

— Лу, — прошептал я. — Я не возьму тебя. Я не хочу делать это, пока мы не будем спокойны. Я женюсь на Джин, а потом мы от нее отделаемся. Ты мне поможешь.

Она одним движением перевернулась на спину и почти исступленно поцеловала меня, так что ее зубы клацнули об мои. Я погладил ее ниже поясницы. Потом обнял за талию и поставил на пол.

— Иди спать, — сказал я ей. — Мы наговорили много глупостей. Будь умницей и возвращайся в свою постель.

Я тоже встал и поцеловал ее в глаза. К счастью, я так и не снял свои трусы и сохранил пристойный вид.

Я помог ей надеть бюстгальтер и трусики; вытер ей между ног своей простыней и, наконец, накинул на нее прозрачный пеньюар. Она позволила все это сделать, не говоря ни слова, мягкая и теплая в моих руках.

— Додо, моя маленькая сестренка, — сказал я ей. — Я уезжаю завтра утром. Постарайся выйти к завтраку, мне очень хочется тебя увидеть.

Потом я вытолкал ее наружу и вновь закрыл дверь. Теперь уж точно обе они были у меня в руках. Я почувствовал у себя в груди такую радость, что Малыш мог бы перевернуться под своими двумя метрами земли. Ну что ж, я протянул ему свою лапу. Это что-нибудь да значит, пожать руку брату.

XVI

Несколько дней спустя я получил письмо от Тома. Он не слишком много писал о своих делах, но если я правильно понял, он нашел что-то, хоть и не слишком блестящее, в одной из школ Гарлема. Еще он цитировал для меня Писание, тут же комментируя его, так как вполне справедливо сомневался, что я хорошо разбираюсь во всей этой истории. Там был один пассаж из книги Иова, где говорилось: «Плоть мою я взял в зубы мои и душу мою держу рукой моей». Как я понял, этот тип, по мнению Тома, хотел сказать, что он пошел с последней карты или все на нее поставил; мне кажется, что говорить так сложно о такой ерунде, все равно, что хвататься правой рукой за левое ухо. Но я увидел, что в этом Том совершенно не изменился. И все же он славный малый. Я ответил, но у меня все идет хорошо и вложил пятидесятидолларовую купюру, потому что думал, что бедняга вовсе не катается как сыр в масле.

К остальном все было по-старому. Книги и снова книги. Я получал рождественские альбомы и газетные листки, последние шли не через главную контору, а от разных типов, действовавших за собственный счет, но мой контракт запрещал ввязываться в эти маленькие хитрости, и я предпочитал не рисковать. Иногда мне приходилось выставлять за дверь субъектов, работавших в порно, хотя я старался обходиться с ними помягче. Эти парни часто были черными или мулатами, и я знал, как несладко приходится таким бедолагам; обычно я брал у них одну или две безделушки и дарил кому-нибудь из нашей банды, особенно нравились такие штучки Джуди.

Они по-прежнему собирались в соковом баре напротив, заглядывали ко мне, время от времени поставляли мне девочек (обычно через день). Скорее глупых, чем порочных. Кроме Джуди, конечно.

Джин и Лу, обе они должны были заехать в Бактон еще до конца недели (два рандеву, назначенных по отдельности). От Джин я дождался только телефонного звонка, а Лу и не позвонила, и не приехала. Джин приглашала меня на ближайший уик-энд, и мне пришлось ей ответить, что я не смогу приехать. Я не собирался позволить этой девице обращаться со мной как с пешкой. Она говорила, что чувствует себя не блестяще и потому хотела, чтобы приехал я, но я ответил, что у меня просрочена работа, и тогда она обещала приехать в понедельник к пяти часам, чтобы у нас хватило времени поболтать.

До понедельника все шло как обычно; в субботу вечером я снова замещал гитариста в клубе, и это принесло мне пятнадцать долларов и дармовую выпивку. В этой забегаловке неплохо платили. Оставаясь один, я читал или разучивал что-нибудь на гитаре. Я забросил чечетку, пока у меня все шло достаточно хорошо и без этого. Я смогу снова заняться ей, когда избавлюсь от обеих девиц Эсквит. Позаботился я также о патронах для маленькой пушки, доставшейся мне от Малыша, накупил в аптеке разных снадобий, которые могли бы пригодиться в моем деле, и сдал свою телегу на ремонт в гараж, где один парень взялся отладить мне кое-какие мелочи.

Все это время Декс не подавал признаков жизни. Я попытался выловить его в субботу утром, но он уехал на уик-энд, и мне не сказали куда. Думаю, что он снова стал таскаться к десятилетним малышкам старой Анны, так как остальные в нашей компании тоже не знали, где он провел всю неделю.

А в понедельник, в двадцать минут пятого, машина Джин остановилась у дверей магазина. Она словно смеялась над тем, что об этом могли здесь подумать. Она вышла из машины и зашла в мою лавчонку. У меня никого не было. Она подошла и впилась в меня умопомрачительным поцелуем. Я предложил ей сесть. Я нарочно не опустил железную штору, чтобы она видела, что я отнюдь не приветствую ее приезда раньше назначенного времени.

Несмотря на макияж и подведенные черным глаза, выглядела она неважно. Как обычно, одета она была во все самое дорогое, что только можно нацепить, а шляпка — просто полный отпад; впрочем, она ее старила.

— Хорошо доехали? — спросил я.

— Это совсем рядом, — ответила она. — Раньше мне казалось значительно дальше.

— Вы приехали раньше времени, — заметил я.

Она взглянула на свои часики, усыпанные бриллиантами.

— Не намного!.. Сейчас без двадцати пяти пять.

— Четыре часа двадцать девять минут, — возразил я. — Вы приехали чудовищно рано.

— Это вам неприятно?

И она приняла нежный вид, что окончательно вывело меня из себя.

— Конечно. У меня есть другие дела, кроме развлечений.

— Ли, — прошептала она, — будь хоть чуть-чуть полюбезнее!..

— Я очень любезен, когда моя работа закончена.

— Будьте любезнее, Ли, — повторила она. — Я… У меня будет…

Она замолчала. Я уже понял, но надо было, чтобы она сама это сказала.

— Да говорите же! — сказал я.

— У меня будет ребенок, Ли.

— А! — сказал я, грозя ей пальцем, — вы плохо вели себя с мужчиной?!

Она засмеялась, но лицо ее оставалось неподвижным и напряженным.

— Ли, нужно, чтобы ты женился на мне как можно скорее, иначе будет ужасный скандал.

— Да нет, — успокоил я. — Такое случается сплошь и рядом.

Теперь я принял игривый тон; не надо было все ж таки доводить до того, чтобы она убежала в слезах, пока все все наши дела не будут улажены. В таком состоянии женщины часто бывают излишне нервными. Я подошел к ней и погладил по плечу.

— Посиди здесь, — сказал я. — Сейчас я закрою лавку, и мы поговорим спокойно.

Конечно же, будет намного легче избавиться от нее теперь, когда она беременна. У нее появился отличный повод покончить с собой. Я направился к двери и нажал на кнопку слева, опускающую штору. Она плавно упала с негромким клацаньем шестеренок, проворачивающихся в масле. Когда я вернулся, Джин, сняв шляпу, взбивала свои волосы, чтобы вернуть им пышность; так ей больше шло. Действительно, симпатичная девочка.

— Когда же мы уедем? — спросила она вдруг. — Теперь нужно, чтобы ты увез меня как можно скорее.

— Мы сможем убраться отсюда не раньше конца недели, — ответил я. — Мои дела в порядке, но мне еще надо подыскать где-нибудь новое место.

— Я возьму с собой денег.

У меня, естественно, не было ни малейшего желания позволить содержать себя, даже девице, которую я собирался прикончить.

— Для меня это ничего не меняет, — сказал я. — Тратить твои деньги? Об этом не может быть и речи. Я хочу, чтобы это было решено между нами раз навсегда.

Она не ответила. Она сидела как на иголках, было видно, что она не решается о чем-то сказать.

— Ну, что у тебя там еще? — решил я ее подбодрить. — Выкладывай, что ты там без меня натворила.

— Я туда написала, — сказала она. — Я наткнулась на один адрес среди объявлений. Они пишут, что это пустынный уголок для любителей уединения и для влюбленных, которые хотят спокойно провести медовый месяц.

— Если все влюбленные, жаждущие покоя, назначат там рандеву, — пробурчал я, — то может получиться изрядная давка!..

Она засмеялась. Выло видно, что гора свалилась у нее с плеч. Она была не из тех девиц, которые способны долго что-нибудь скрывать.

— Они мне ответили, — сказала она. — У нас будет отдельный домик, а обедают там в отеле.

— Будет лучше, если ты уедешь первая, — сказал я, — а я присоединюсь к тебе потом. Тогда у меня будет время закончить все дела.

— Мне хотелось бы поехать туда вместе с тобой.

— Это невозможно. Возвращайся домой, чтобы не вызвать подозрений, собери чемодан в самый последний момент. Не стоит брать много вещей. И не оставляй адреса. Родителям совсем необязательно его знать.

— Когда ты приедешь?

— В следующий понедельник. Я отправлюсь в воскресенье вечером.

Вряд ли кто-нибудь заметит мой отъезд в воскресенье вечером. Но еще оставалась Лу.

— Разумеется, — прибавил я, — ты уже сказала об этом своей сестре.

— Нет еще.

— Она, вероятно, кое о чем догадывается. В любом случае, в наших интересах поставить ее в известность. Она сможет послужить нам посредником. Ты ведь с ней хорошо ладишь, не правда ли?

— Да.

— Тогда скажи ей об этом, но только в день отъезда, и оставь адрес, но так, чтобы она нашла его не раньше, чем ты уедешь.

— Как же все это сделать?

— Ты можешь вложить адрес в конверт и отправить по почте, как только будешь за две или три сотни миль от дома, можешь оставить его в ящике стола. Есть тысяча способов.

— Как мне не нравятся все эти сложности! О Ли! Разве не можем просто уехать вместе, сказав всем, что хотим немного пожить одни?

— Это невозможно, — сказал я. — Что подходит для других, то не годится мне. У меня нет денег.

— Мне это все равно.

— Посмотри в зеркало, — сказал я. — Тебе это все равно, потому что они у тебя есть.

— Я не решаюсь сказать об этом Лу. Ей ведь только пятнадцать лет.

Я рассмеялся.

— Ты принимаешь ее за младенца? Тебе пора бы знать, что если в семье две сестры, младшая узнает обо всем одновременно со старшей. Если бы у тебя была младшая сестра десяти лет, она знала бы все точно так же, как и Лу.

— Но Лу еще совсем ребенок.

— Еще бы! Достаточно взглянуть, как она одевается. Духи, которыми она пользуется, тоже свидетельствуют о ее полной невинности. Надо предупредить Лу. Повторяю, что нам нужен кто-нибудь в доме, чтобы служить посредником между нами и родителями.

— Лучше бы никто не знал об этом!

Я усмехнулся со всей злостью, на которую был способен.

— Похоже, вы не слишком гордитесь парнем, которого отыскали, а?!

Губы ее задрожали, и я подумал, что она вот-вот заплачет. Она встала.

— Зачем ты говоришь мне гадости? Тебе доставляет удовольствие делать мне больно? Я не хочу ничего говорить, потому что боюсь…

— Боишься чего?

— Боюсь, что ты бросишь меня, прежде чем мы поженимся.

Я пожал плечами.

— Ты полагаешь, что женитьба меня остановит, если я захочу тебя бросить?

— Да, если у нас будет ребенок.

— Если у нас будет ребенок, я не смогу получить развод, это понятно; но этого недостаточно, чтобы помешать мне бросить тебя, если у меня возникнет такое желание.

На этот раз она заплакала. Она снова упала на стул и опустила голову. Слезы покатились по ее пухлым щекам. Я почувствовал, что немного хватил через край, и подошел к ней. Я обнял ее за шею и погладил по голове.

— О Ли! — сказала она. — Это так непохоже на то, что я себе представляла. Я думала, что ты будешь счастлив, когда я полностью буду принадлежать тебе.

Я ответил какую-то чушь, а потом ее стало тошнить. У меня ничего не было под рукой, даже салфетки, и мне пришлось бежать за тряпкой, которой уборщица мыла в магазине пол, в чуланчик за лавкой. Вероятно, ей стало плохо из-за беременности. Когда позывы прекратились, я вытер ей лицо своим платком. Глаза ее блестели от слез, словно вымытые, и дышала она с трудом. Ее туфли были испачканы, и я обтер их кусочком бумаги. Меня мутило от запаха, но я наклонился к ней и поцеловал. Она страстно прижалась ко мне, бормоча что-то бессвязное. Мне не повезло с этой девицей; перепьет она или перетрахается — вечно ей плохо.

— Уезжай скорее, — сказал я ей. — Сейчас возвращайся домой, приведи себя в порядок. В четверг вечером собери чемодан и уезжай. В следующий понедельник я приеду к тебе. А пока займусь увольнением.

К один миг она приободрилась и улыбнулась недоверчиво.

— Ли… это правда?

— Ну, конечно.

— О! Ли, я тебя обожаю… Знаешь, мы будем очень, очень счастливы!

Она совсем не помнила зла. Обычно девушки не так легко идут на примирение. Я поднял ее со стула и стал ласкать ей груди прямо через платье. Она напряглась и повернулась ко мне спиной. Она хотела, чтобы я продолжал, а я… Я предпочел бы проветрить помещение. Но она прилипла ко мне и расстегнула меня одной рукой. Задрав юбку, я засадил ей прямо на длинном столе, на котором клиенты просматривают книги; она лежала, закрыв глаза, и казалась мертвой. Когда я почувствовал, что она расслабилась, то продолжал еще некоторое время, пока она не застонала, и выпустил все ей на платье. Затем она приподнялась, поднесла руку ко рту, и ее снова вырвало.

Потом я поставил ее на ноги, привел в божеский вид; и, пройдя через дверь в глубине лавки, чуть ли не на руках дотащил до машины и усадил за руль. Хотя она была в полуобморочном состоянии, у нее нашлись еще силы, чтобы до крови прокусить мне нижнюю губу, но я даже не дернулся, а стоял и смотрел, пока она не уехала. Надеюсь, что машина сама нашла дорогу к дому.

Потом я вернулся к себе и принял душ, чтобы избавиться от этого запаха.

XVII

До сих пор я не думал всерьез обо всех сложностях, к которым приведет меня идея прикончить этих девиц. В ту минуту у меня появилось желание бросить это дело и оставить все как есть, по-прежнему продавать свои книжки, ни во что не ввязываясь. Но я все-таки должен был сделать это ради Малыша, и потом ради Тома, и ради себя тоже. Знавал я парней, которые в обстоятельствах, сходных с моими, забыв про свою кровь, в любых ситуациях принимали сторону белых и без всяких колебаний колотили черных, когда представлялся случай. Гады! С ними бы я разделался с особенным удовольствием. Но всему свой черед. Сначала девицы Эсквит. Я уже двадцать раз мог бы прикончить кого-нибудь другого: малышек, с которыми я встречался, Джуди, Джики, Билла и Бетти, — но это не представляло никакого интереса. Слишком мелкая сошка. Эсквиты — вот мой пробный удар. Думаю, что потом, когда я выпутаюсь, мне удастся убрать какую-нибудь более важную птицу. Если не сенатора, то что-нибудь в этом роде. Мне нужно не так уж мало, чтобы с ними расквитаться. Но сначала я должен прикинуть, как выйти сухим из воды, имея двух мертвых баб на руках.

Лучше всего обставить это как автомобильную катастрофу. Если сперва и возникнет вопрос, что они собирались делать неподалеку от границы, то сразу после вскрытия, когда обнаружат, что Джин беременна, этим интересоваться перестанут. Ну а Лу просто сопровождала свою сестру. А я буду ни при чем. Только бы не потерять хладнокровия, и, когда дело будет сделано, я смогу рассказать обо всем их родителям. Они узнают, что их дочь дала себя обрюхатить негру. После этого надо будет на некоторое время сменить обстановку, а потом… потом останется только начать все сначала.

Идиотский план, но как раз самые идиотские планы лучше всего удаются. Я был уверен, что Лу явится туда через неделю после нашего приезда; она крепко сидела у меня на крючке. Небольшая прогулка с сестрой. Джин за рулем, затем неожиданная тошнота… Что может быть естественнее? Я успею выпрыгнуть. В тех краях, куда мы едем, всегда можно найти местечко, которое сгодится для этого трюка… Лу будет сидеть впереди, рядом с сестрой, я сзади. Сначала покончить с Лу, и, если Джин выпустит руль, увидев, что к чему, — дело будет в шляпе.

Но эта комбинация в автомобиле нравилась мне только наполовину. Во-первых, это не ново. Во-вторых, и что главное, все придется делать слишком быстро. А мне нужно время, чтобы растолковать им почему; надо, чтобы они поняли, что они у меня в руках, и осозиали, что их ожидает.

Да, автомобиль… но потом. Автомобиль в самом конце. Кажется, я нашел то, что нужно. Сначала отвезти их в укромный уголок, да там же и прикончить, выложив отчего и зачем. Засунуть снова в машину, и… несчастный случай. Так же просто, но удовольствия в два раза больше. Именно так? Да?

Я думал обо всем этом еще некоторое время. Я начал нервничать. Затем выбросил из головы эти мысли и сказал себе, что все произойдет совсем не так, как я задумал; тут я вспомнил про Малыша. И вспомнил еще свой последний разговор с Лу. Я ведь кое-чему уже положил начало с этой девицей, и дело теперь стало проясняться. Тут стоило рискнуть. Машина, если получится. Если нет — не беда. Граница недалеко, а в Мексике нет смертной казни. Думаю, что все это время в моей голове уже неясно брезжил, постепенно обретая форму, другой план, и я только в этот момент осознал, как осуществить его на деле.

В эти дни я глушил довольно много виски. Моим мозгам приходилось много трудиться. Кроме патронов, я позаботился и о других мелочах: купил кирку, лопату и веревок. Я не знал еще, сработает ли мой последний план. Если да, то мне так и так понадобятся патроны. Если нет, не помешает остальное. И кирка, и лопата могли пригодиться еще для одной идей, забрезжившей у меня в голове. На мой взгляд, ошибаются те парня, которые, задумывая дело, расписывают его до мелочей с начала к до конца. Мня кажется, всегда нужно оставлять место случаю; зато когда наступит подходящий момент, неплохо иметь под рукой все необходимое.

Возможно, я был и неправ, не приготовив ничего определенного, но когда я возвращался мысленно к этой истории с несчастным случаем в автомобиле, они нравилась мне все меньше и меньше. Я не принял и расчет важное обстоятельство — время; впереди у меня было довольно времени, и я старался пока но слишком зацикливаться на этой истории. Никто ни знал места, куда мы едем, и думаю, что Лу никому о нем не скажет, если наш последний разговор произвел на нее желаемый эффект. Впрочем, об этом я узнаю сразу, как только приеду.

В последний момент, за час до отъезда, на меня нашло что-то вроде ужаса, и я стал сомневаться, что Лу вообще к нам приедет. Это был самый тяжелый час за все это время. Я сидел у себя за столом и пил. Не знаю, сколько стаканов, но мозг мой был так ясен, словно виски Рикардо вдруг превратилось в самую обычную воду; и тут я так же отчетливо увидел, что нужно делать, как я видел лицо Тома, когда бутыль с горючим взорвалась на кухне; я спустился в аптеку и заперся в телефонной кабине. Я набрал номер междугородней и спросил Приксвилл. Меня соединили сразу. Прислуга мне ответила, что Лу сейчас подойдет, и через пять секунд я услышал ее.

— Алло? — сказала она.

— Говорит Ли Андерсон. Как дела?

— Что вас интересует?

— Джин уже уехала, не так ли?

— Да.

— И ты знаешь куда?

— Да.

— Это она тебе сказала?

Я услышал, как она усмехнулась.

— Она спрятала свое сообщение в газету.

У этой девицы глаза были на месте. Она, должно быть, поняла все с самого начала.

— Я заеду за тобой, — сказал я.

— Разве ты не поедешь к ней?

— Да. Но вместе с тобой.

— Я не хочу.

— Ты отлично знаешь, что поедешь.

Она ничего не ответила, и я продолжал:

— Будет много проще, если я отвезу тебя.

— Зачем же тогда ехать к ней?

— Нужно будет ей сказать…

— Сказать ей что?

Я засмеялся в свою очередь.

— Я расскажу тебе об этом по дороге. Собирай чемодан и едем.

— Где мне тебя ждать?

— Я выезжаю. Буду у вас через два часа.

— На своей машине?

— Да. Жди меня в своей комнате. Я просигналю три раза.

— Я подумаю.

— Пока.

Я повесил трубку, не дожидаясь ответа, и достал платок, чтобы вытереть лоб. Я вышел из кабины, заплатил и снова поднялся к себе. Мои пожитки были уже в машине, а деньги при мне. Я уже написал письмо в контору, где объяснял им, что должен срочно навестить больного брата — пусть Том простит мне это. Я еще твердо не знал, что мне делать со своей работой в книжной лавке; она мне не так уж сильно надоела. Мне ничего не хотелось обрывать окончательно. До сих пор я жил без особых хлопот и затруднений, и никогда не испытывал неуверенности, но эта история начинала меня нервировать; так или иначе, но я сходил с наезженной колеи, и дальше дорога обещала быть куда менее гладкой. Я даже предпочел бы поскорее оказаться на месте, чтобы покончить с этим делом и выбросить его из головы. Вообще не переношу, когда на мне висит неоконченная работа, — вот как сейчас.

Я внимательно посмотрел вокруг, чтобы убедиться, что ничего не забыл, и взял шляпу. Затем вышел, закрыл дверь на ключ и сунул его в карман. Машина ждала меня у соседнего дома. Я включил зажигание и медленно тронулся. Сразу за городом я дал полный газ и пустил машину на предельной скорости.

XVIII

На дороге была адская темень, но движение, к счастью, было не слишком оживленное. Только тяжелые грузовики время от времени попадались навстречу. Почти никто не ехал на юг. Я выжимал из машины все, что мог. Мотор гудел, как у трактора, и термометр показывал сто девяносто пять, но я тем ни менее все прибавлял газу, и моя колымага как-то это выдерживала.

Мне хотелось успокоить расходившиеся нервы. После часа всего этого грохота стало полегче, я немного сбросил скорость и снова услышал поскрипыванье кузова.

Ночь стояла влажная и холодная. Зима уже давала о себе знать, но мой плащ лежал в чемодане. Боже! Никогда еще мне не было так жарко. Я следил за дорожными знаками, но эта трасса не из сложных: лишь время от времени попадется заправочная станция в три-четыре постройки, и — снова дорога. Изредка по сторонам мелькали какие-то плантации или фруктовые сады, потом опять тянулись глухие места.

Я рассчитывал сделать сотню миль за два часа. На самом деле их было сто восемь или сто девять, да еще надо прибавить время, которое я потерял на выезде из Бактона и когда объезжал вокруг сада Эсквитов, чтобы подрулить поближе к дому. На все это мне потребовалось только полтора часа или чуть больше. Даже не ожидал, что моя старая развалина на это способна. Я подумал, что Лу должна быть наготове, и, проезжая мимо ворот, просигналил три раза.

Я остановил машину сразу за воротами. Сначала ничего не было слышно. С того места мне было не разглядеть окон Лу, а выйти из машины я не решался и не хотел гудеть еще раз, боясь разбудить кого-нибудь в доме.

Я решил дожидаться ее в машине, и, когда закурил сигарету, чтобы немного успокоиться, увидел, как дрожат мои руки. Сделав несколько глубоких затяжек, я выбросил сигарету и долго колебался, прежде чем повторить тройной гудок клаксона. Потом, уже совсем собравшись было выйти из машины, я почувствовал, что кто-то идет, и, обернувшись, увидел ее совсем рядом.

Она пришла без шляпы, в светлом пальто и больши чемоданом из коричневой кожи; чемодан, казалось, вот-вот лопнет. Она забралась в машину и, не сказав ни слова, уселась рядом со мной. Я закрыл дверцу, перегнувшись через Лу, но даже не пытался ее поцеловать. Она была замкнута, как несгораемый шкаф.

Я тронулся с места и развернулся, чтобы снова выехать на шоссе. Она сидела неподвижно, уставившись прямо перед собой. Я наблюдал за ней краем глаза, но подумал, что все уладится, когда мы выедем из города. Еще сто миль такой же бешеной гонки. Воздух стал суше, а тьма не такой непроглядной: чувствовалось, что мы приближаемся к югу. Но оставалось проделать еще пятьсот или шестьсот миль.

Я не мог больше сидеть рядом с ней, не произнося ни слова. Духи Лу заполнили всю машину, и это чертовски меня возбуждало; я вновь видел ее стоящей посреди спальни в разорванных трусиках и с глазами, как у кошки; я вздохнул. Достаточно громко, чтобы она заметила. У нее был такой вид, словно она только что проснулась и понемногу приходит в себя; я попытался несколько разрядить атмосферу, так как все еще чувствовалась некоторая натянутость.

— Не холодно?

— Нет, — сказала она.

Она зябко вздрогнула, и от этого у нее еще больше испортилось настроение. Я подумал, что она разыгрывает что-то вроде сцены ревности, но мои руки были заняты, и я мог попытаться уладить все это только словами, если ей действительно пришла в голову такая дурацкая идея. Держа руль одной рукой, я порылся в правом ящичке, достал оттуда бутылку виски и поставил ей на колени. В ящичке лежал еще бакелитовый стаканчик, я поставил его рядом. Потом закрыл ящик и повернул ручку приемника. Надо было вспомнить об этом раньше, но я решительно чувствовал себя не в своей тарелке.

Меня слишком взбудоражила мысль о том, что еще предстояло сделать. К счастью, она взяла бутылку и открыла ее, затем налила себе стаканчик и одним глотком все выпила. Я протянул руку. Она снова наполнила стакан и осушила его второй раз. И только после этого налила мне. Я вернул стакан, даже не почувствовав того, что выпил. Она убрала все обратно в ящик, вытянулась немного на сиденье и расстегнула пуговицы пальто. На ней был довольно короткий костюм, но с очень широкими лацканами, жакет она расстегнула тоже. Под ним, прямо на тело, был надет пуловер лимонного цвета. Я изо всех сил старался не отвлекаться от дороги.

Теперь в машине пахло ее духами, виски, немного сигаретами — как раз такая смесь, чтобы кровь ударила вам в голову. Но я не стал опускать стёкла. Мы по-прежнему молчали; так продолжалось еще с полчаса; потом она снова открыла ящик и выпила еще два стакана. Теперь ей стало жарко, и она сняла пальто. И в тот момент, когда она невольно приблизилась ко мне, я чуть наклонился и поцеловал ее в шею у самого уха. Она резко отпрянула, обернулась и взглянула на меня. И вдруг громко рассмеялась. Я подумал, что виски уже начало действовать. Еще миль пятьдесят я продолжал молча вести машину и, наконец, когда она снова взялась за виски, перешел в нападение.

— Еще не в форме?

— Все о’кей, — медленно произнесла она.

— Не хочется ехать со стариной Ли?

— Ну почему же.

— Не хочется повидать свою сестренку?

— Не говори мне о моей сестре.

— Она милая девушка.

— И она хорошо трахается, а?

У меня перехватило дыхание. Любая другая могла мне сказать это, и я даже не обратил бы внимания — Джуди, Джики, Би-Джи — но не Лу. Она увидела, мне я ошарашен, и засмеялась взахлеб. Теперь стало заметно, что она пьяна.

— Разве это не так называется?

— Да, — подтвердил я. — Именно так.

— И разве она этим не занимается?

— Я не знаю.

Она снова засмеялась.

— Знаешь, Ли, не стоит. Я уже не в том возрасте, когда верят, что дети заводятся от поцелуев в губы!

— Какие дети?

— Джин ждет ребенка.

— Ты в своем уме?

— Ли, уверяю тебя: не стоит продолжать, я знаю то, что знаю.

— Я не спал с твоей сестрой.

— Да-да.

— Я не делал с ней этого; и даже если бы я с ней это и делал, не ждет она никакого ребенка.

— Почему же ей все время плохо?

— Ей было плохо у Джики, хотя я тогда еще не мог сделать ей ребенка. У твоей сестры слабый желудок.

— А что-нибудь еще у нее не слишком слабо?!.

И тут она обрушилась на меня с кулаками. Я втянул голову в плечи и прибавил газу. Она колотила изо всех сил; это было не слишком больно, но все же довольно чувствительно. Мускулатуру ей заменяли нервы и неплохая теннисная подготовка. Когда она остановилась, я встряхнулся.

— Вы чувствуете себя лучше?

— Я чувствую себя очень хорошо. А Джин, ей было хорошо после?..

— После чего?

— После того как ты ее трахнул?

Ей явно доставляло удовольствие повторять это слово. Если бы я сейчас провел рукой у нее между ляжек, уверен, что мне пришлось бы вытереться.

— О! — сказал я, — она уже делала это раньше!

Снова град ударов.

— Ты грязный лгун, Ли Андерсон!

Она запыхалась после этих усилий и сидела отвернувшись.

— Кажется, я предпочел бы трахнуть тебя, — сказал я. — Мне больше нравится твой запах, и у тебя больше волос на лобке. Но Джин трахается хорошо. Я буду жалеть о ней, когда мы от нее избавимся.

Она не пошевелилась. Напоследок она проглотила и эту пилюлю. Мне самому было трудно дышать, это нашло на меня, как затмение, и я кое-что почувствовал.

— Мы сделаем это прямо сейчас, — прошептала Лу, или… после?

— Сделаем что? — выдохнул я.

Мне было тяжело говорить.

— Ты сейчас возьмешь меня?.. — сказала она так тихо, что я скорее догадался, чем на самом деле услышал ее слова.

Теперь я был возбужден, как бык, и мне чуть не стало плохо.

— Сначала надо покончить с ней, — ответил я.

Я сказал это, только чтобы проверить, насколько она в моих руках.

— Я не хочу, — сказала она.

— Ты так дорожишь своей сестрой, а? Или сдрейфила?..

— Я не хочу ждать…

К счастью, я заметил заправочную станцию и остановил машину. Надо было подумать о чем-нибудь другом, чтобы не потерять выдержку. Пока наполняли бак, я остался сидеть в машине. Лу повернула ручку машины и выскочила наружу. Она что-то прошептала, и человек указал ей на одну из построек. Она исчезла и вернулась минут через десять. Я воспользовался этим, чтобы заставить этого парня подкачать спустившую камеру, и попросил принести сандвич, который так и не смог проглотить.

Лу уселась обратно. Я расплатился, и парень отправился досыпать. Я завел машину, и еще час или два мы неслись сломя голову. Лу больше не шевелились. Казалось, она спала; я совсем уже успокоился, и вдруг она потянулась, снова открыла ящик и на этот раз выпила один за другим три стаканчика.

Я не мог больше смотреть на нее, не приходя в возбуждение. Я пытался усидеть за рулем, но еще через десять миль остановил машину на обочине дороги. Было совсем темно, но уже чувствовалось приближение утра. Купы деревьев и кустарники закрывали этот уголок от ветра. С полчаса назад мы миновали какой-то городишко.

Поставив машину на ручной тормоз, я взял бутылку и сделал порядочный глоток, а потом велел ей выходить. Она открыла дверцу и взяла свою сумочку. Я вышел следом. Она направилась к деревьям и, как только мы подошли к ним, остановилась и попросила сигарету — я забыл их в машине. Я велел ей подождать; она стала рыться в сумке, пытаясь отыскать их у себя, но я уже бегом бежал к машине. Заодно я прихватил и бутылку. В ней уже почти ничего не было, но у меня оставалось еще несколько штук в багажнике.

Возвращаясь, я спотыкался от возбуждения и начал расстегиваться еще не доходя до нее, и вдруг увидел револьверную вспышку и в тот же миг почувствовал, что мой левый локоть словно разорвался, рука плетью повисла вдоль тела: если бы я не занимался в этот момент своим туалетом, то получил бы пулю прямо в легкое.

Я сообразил все это в одну секунду, а в следующую уже сидел на ней верхом и выкручивал запястье, а потом изо всех сил врезал ей кулаком по виску, когда она попыталась меня укусить; но я чувствовал адскую боль и жестоко страдал. От моего удара она обмякла и больше не двигалась, но дело еще не было сделано. Я подобрал револьвер и положил себе в карман. Обыкновенная пушка калибра 6,35 — такая же, как у меня, но эта шлюха прицелилась как следует. Я бегом вернулся к автомобилю. Левую руку я придерживал правой и гримасничал, как китайская маска, но я был так разъярен, что даже не понимал хорошенько, откуда идет боль.

Я нашел то, что искал — веревку, — и вернулся. Лу начала шевелиться. Когда я связывал ее, то из-за боли в локте мог действовать только одной рукой и, закончив эту процедуру, стал бить ее по щекам; потом задрал ей юбку, разорвал пуловер и снова принялся хлестать по физиономии. Мне пришлось придерживать ее коленом, пока я стаскивал этот проклятый свитер, но все равно мне это удалось только наполовину. Начинало светать, но она лежала как раз в самой тени дерева.

В этот момент она попыталась заговорить и сказала, что я не возьму ее, что она перед отъездом звонила Дексу и просила его предупредить полицию, и что она поняла, какой я негодяй, еще когда я предложил покончить с ее сестрой. Я усмехнулся, потом она выдавила из себя некое подобие улыбки, и я врезал ей кулаком в челюсть. Грудь ее была холодная и твердая; я спросил, почему она выстрелила в меня, и попытался взять себя в руки; она сказала, что я грязный негр, что ей сказал об этом Декс, что она поехала со мной, чтобы предупредить Джин, и что она ненавидит меня как никого и никогда.

Я усмехнулся еще раз. В груди моей словно колотился кузнечный молот, и руки мои дрожали, а левая здорово кровоточила: я чувствовал, как что-то течет у меня по предплечью.

Тогда я сказал ей, что белые прикончили моего брата и я расквитаюсь за это вдвойне, и что она в этом случае пойдет в зачет; и опять так сдавил ей одну из грудей, что она почти потеряла сознание, но не издала ни звука. Я влепил ей убийственную затрещину. Она снова открыла глаза, и в свете наступающего дня я увидел, что они блестят от слез и ярости. Я наклонился, обнюхивая ее, как зверь, и тут она завизжала. Я впился зубами ей прямо между ляжек. Рот мой наполнился черной и жесткой шерстью, я слегка разжал зубы и потом снова свел их немного ниже, где было нежнее. Я купался в запахе ее духов, ими пахло даже здесь, и покрепче стискивал зубы. Я пытался заткнуть ей рот рукой, но она визжала, как свинья, которую режут, и от этого крика меня бросало в озноб. Тогда я сжал челюсти изо всех сил и наконец прокусил ее плоть насквозь. Я ощутил, мне кровь затекает мне в рот, ее бедра задергались, несмотря на веревки. Все мое лицо было залито кровью, и я чуть отполз назад. Никогда не слышал, чтобы женщина так кричала; и тут я почувствовал, что все извергается прямо мне в трусы, это потрясло меня так, как ничто прежде не потрясало; но меня не отпускал страх, что кто-нибудь вот-вот явится. Я чиркнул спичкой и увидел, что она истекает кровью. Я тут же принялся бить ее здоровым кулаком по челюсти, я чувствовал, как ломаются ее зубы и продолжал; я хотел, чтобы она перестала кричать. Я ударил еще сильней, а потом натянул ей юбку на лицо и уселся сверху. Она извивалась как червяк. Никогда бы не подумал, что жизнь сидит в ней так цепко; когда она дернулась особенно резко, мне показалось, что моя левая рука сейчас оторвется. Я пришел в такую ярость, что готов был содрать с нее кожу. Но я просто поднялся, чтобы прикончить ее ударом ноги, и навалился всем своим весом, поставив ботинок ей поперек горла. Когда она перестала двигаться, я почувствовал, что это пришло во второй раз. Теперь у меня дрожали колени, и я боялся хлопнуться в обморок.

XIX

Мне надо было бы сходить за киркой и лопатой и закопать ее, но я уже боялся полиции, боялся, что они сцапают меня до того, как я покончу с Джин. Я чувствовал, что теперь меня направляет Малыш; встав на колени рядом с Лу, я зубами развязал веревку, стягивающую ее руки. На запястьях у нее остались глубокие следы, и тело казалось на ощупь дряблым, как обычно тела у мертвых сразу после смерти. Груди тоже увяли. Я не стал стаскивать юбку с ее лица — не хотел его больше видеть, но взял часы: мне были необходима какая-нибудь ее вещь.

Тут я вдруг вспомнил о своем лице и побежал к машине. Взглянул на себя в зеркало и увидел, что мне не так уж много надо приводить в порядок. Я протер лицо и руки небольшим количеством виски; предплечье больше не кровоточило; мне удалось высвободить его из рукава и крепко привязать к телу шейным платком и веревкой. Я чуть не завыл от боли, когда пришлось сгибать руку, однако при помощи второй бутылки из багажника в конце концов справился. На это ушло немало времени, вот-вот должно было взойти солнце. Забрав из машины пальто Лу, я накрыл ее им — мне не хотелось таскать его за собой. Я совершенно не чувствовал под собой ног, но руки дрожали немного меньше.

Снова усевшись за руль, я тронулся с места. Что же она могла сказать Дексу? Эта ее история с полицией начинала меня беспокоить, хотя я, вроде бы, совсем не думал о ней, она оставалась в подсознании, как шумовой фон.

Теперь я хотел Джин, чтобы испытать еще разок испытанное уже дважды, когда приканчивал ее сестру. Да, только теперь я нашел то, что всегда искал. Мысль о полиции еще немного занимала меня, но совсем в другом плане: они не помешают мне сделать задуманное, у меня был слишком большой запас времени. Им пришлось бы изрядно попотеть, чтобы сцапать меня. Мне оставалось меньше трехсот миль. Левая рука теперь почти совсем онемела, а сам я весь взмок.

XX

Где-то за час до конца пути на меня вдруг нахлынули воспоминания. Я вспомнил день, когда в первый раз взял в руки гитару. Это было у соседа, который и дал мне тайком несколько уроков; я разучивал только одну песенку: «When the Saints go marchin'on», и я научился играть ее полностью, с импровизациями, и одновременно пел. Однажды вечером я одолжил у соседа гитару, чтобы устроить дома сюрприз; Том запел вместе со мной; а Малыш был просто без ума, он начал приплясывать вокруг стола, словно шел на параде за колонной резервистов; он взял палку и стал выделывать с ней всякие фортели. В это время вернулся отец, он засмеялся и стал петь вместе с нами. Я вернул гитару соседу, но на следующий же день нашел на своей постели другую, купленную по случаю с рук, но еще вполне приличную. И каждый день я бренчал на ней понемножку. Гитара такой инструмент, от которого делаешься ленивым. Возьмешь ее, сыграешь мотивчик-другой, потом бросишь и бездельничаешь, снова берешь, чтобы взять на ней два-три аккорда или подыграть себе, пока что-нибудь насвистываешь. И так пролетает день за днем.

Тут колдобина на дороге привела меня в чувство. Вероятно, я задремал. Левая рука совсем потеряла чувствительность, и мне безумно хотелось пить. Я снова попытался вспомнить о старых добрых временах, чтобы хоть ненадолго избавиться от навязчивых мыслей; я так жаждал поскорее приехать, что как только мое сознание прояснялось, сердце начинало колотиться о ребра, и правая рука дрожала на руле; а у меня, увы, чтобы вести машину, была только одна рука. Я подумал, что делает сейчас Том; может быть, молится или учит чему-нибудь малышей; от Тома я перешел к Клему и этому городку, Бактону, где неплохо провел последние три месяца, прилично зарабатывая в книжной лавке; вспомнил Джики и тот день, когда трахнул ее в воде, и как прозрачна была река. Джики — совсем молоденькую, гладкую и голую, как младенец; и вдруг это снова заставило меня вспомнить Лу, ее черное, кудрявое и жесткое руно внизу живота, и тот вкус, который остается на языке, когда кусаешь его — вкус нежный, чуть солоноватый и теплый, пропитанный ароматом ее ляжек, — и ее крики опять зазвучали у меня в ушах; я чувствовал, как пот заливает мне лоб, и никак не мог бросить эту проклятую баранку, чтобы вытереться. Желудок мой вздулся от газов и давил на диафрагму так сильно, что казалось, вот-вот расплющит легкие, а Лу кричала у меня и ушах; я утопил эбонитовое кольцо дорожной сирены на руле и черную кнопку городского сигнала в самой его середине, я жал на них одновременно, лишь бы заглушить эти крики.

Я несся со скоростью восемьдесят пять миль в час; эта штука никак не могла ехать быстрее, но тут дорога пошла под уклон, и я увидел, как стрелка спидометра медленно переползла на два деления, на три, а потом на четыре. Уже давно рассвело. Навстречу мне стали попадаться машины, а какие-то обгонял я. Продержав несколько минут, я отпустил обе кнопки, так как могли встретиться полицейские на мотоциклах, а у этого мотора не хватало силенок, чтобы их обставить. Приехав, я смогу взять машину Джин, но Боже мой! когда же наконец я доеду?..

Кажется, я начал повизгивать, скулить сквозь зубы, как животное, чтобы ехать быстрее, и один вираж я взял не притормозив, под душераздирающий визг скользящих покрышек. Машину сильно занесло, но она все-таки выровнялась, заехав на встречную полосу, а я выжимал газ до отказа, и смеялся, и радовался, как Малыш, когда он крутился вокруг стола и пел When the Saints… и мне почти не было страшно.

XXI

Но эта мерзкая дрожь вернулась, стоило мне подъехать к отелю. Было около половины двенадцатого; Джин должна ждать меня к завтраку, как я ей это сказал. Я открыл правую дверцу и вышел с этой стороны, так как с моей рукой иначе было не сделать.

Гостиницей оказалась какая-то белая постройка в традициях местной архитектуры, с опущенными жалюзи на окнах. В этих краях, несмотря на конец октября, еще пригревало солнце. Я никого не увидел нижнем холле. Это был далеко не тот роскошный замок, который сулило газетное объявление, но что касается уединенности, то лучшего требовать не приходилось. Я едва насчитал дюжину домиков, в том числе заправочную станцию и бистро при ней, немного в стороне от дороги, предназначенное, несомненно, для водителей тяжелых грузовиков.

Я вышел из холла. Судя по рекламе, спальные домики стояли где-то поодаль от главного корпуса, и я подумал, что они расположены вдоль окаймленной полуоблетевшими деревьями и пожухлой травой дороги, которая шла под прямым углом к шоссе. Дорога почта сразу свернула, и я наткнулся на машину Джин, стоявшую перед небольшой хибарой из двух довольно чистых комнат. Я вошел без стука.

Она сидела в кресле и, казалось, спала; она скверно выглядела, но как всегда была хорошо одета. Только я хотел ее разбудить, как телефон — там даже оказался телефон — громко зазвонил. Я пришел в бешенство и бросился к нему. Сердце мое чуть не выскочило из груди. Я снял трубку и тут же повесил ее. Звонить мог только Декстер — или полиция. Джин протирала глаза. Она поднялась с кресла, и для начала я тут же поцеловал ее, так что она замурлыкала. Теперь, кажется, она наконец проснулась; я обнял ее рукой за талию, чтобы увести оттуда. Тут она заметила мой пустой рукав.

— Что с тобой, Ли?

У нее был испуганный вид. Я рассмеялся, но смех мой прозвучал неестественно.

— Ничего страшного. Растянулся, как идиот, вылезая из машины, и разбил себе локоть.

— Но у тебя шла кровь!

— Просто царапина… Идем, Джин. Я сыт по горло этим путешествием. Хочется побыть с тобой вдвоем.

И снова зазвонил телефон. Меня передернуло, слон-но электрический ток шел не по проводам, а через мои тело. Я не мог сдержаться и кулаком сбросил аппарат на пол.

Я добил его ударом каблука. Это было неожиданное чувство: будто давишь ботинком лицо Лу. Меня снова прошиб пот. Надо поскорее убираться отсюда на свежий воздух. Губы мои дрожали, и вообще, должно быть, я выглядел, как помешанный.

К счастью, Джин не сопротивлялась. Мы вышли, и я сказал, чтобы она садилась в свою машину; отъедем немного подальше, чтобы побыть вдвоем, а после вернемся позавтракать. Время завтрака понималось несколько широко, но Джин, казалось, все было безразлично. Ее постоянно мутило, вероятно, из-за беременности. Я нажал на стартер. Машина тронулась, нас вдавило в спинку сиденья; на этот раз дело было почти в шляпе; как только я услышал шум мотора, ко мне вернулось спокойствие. Я брякнул Джин какую-то ерунду, чтобы извиниться за телефон — она, похоже, начала замечать, что я совсем съехал с катушек — пора взять себя в руки. Прижавшись, она положила голову мне на плечо.

Отъехав километров на двадцать, я стал подыскивать местечко для остановки. Дорога здесь шла по насыпи, и я решил, что нам достаточно будет спуститься с откоса. Я остановил машину. Джин вышла первая. Я нащупал револьвер Лу в своем кармане, но не собирался сразу пускать его в ход. Даже одной рукой я мог бы расправиться и с Джин тоже. Она наклонилась, чтобы завязать шнурок: из-под короткой юбки, узко обтянувшей ей зад, я увидел ее ляжки. У меня пересохло во рту. Она остановилась около кустарника. Это был как раз такой уголок, где если сесть на землю, то ничего с дороги не увидят.

Она вытянулась на земле; тут же на месте я овладел ей, но не позволил себе кончить. Я попытался справиться с собой, несмотря на эти ее дьявольские движения задом; мне удалось доставить ей удовольствии, прежде чем я испытал его сам. И в этот момент я с ней заговорил.

— На тебя всегда так сильно действует, когда ты спишь с цветными?

Она ничего не ответила и лежала совершенно обессиленная.

— Ведь во мне больше одной восьмой черной крови.

Джин открыла глаза, и я зло засмеялся. Она все еще не понимала. И тут я рассказал наконец всю эту историю с Малышом, как он втюрился в одну девицу, и как ее отец и брат потом отплатили ему; и объяснил, что я задумал сделать с ней и с Лу, расквитавшись ими обеими за одного. Я порылся в кармане и, вытащив браслет Лу, показал его Джин, жаль, сказал я, что не смог принести глаз ее сестренки, — уж слишком сильно они ввалились после оказанного мной почтительнейшего и изобретательнейшего обхождения.

Я с трудом произносил все это: вместе со словами подступало кое-что еще. Она лежала с закрытыми глазами, вытянувшись на земле с задранной до живота юбкой. Я ощутил, как что-то неотвратимо на меня накатывается, и рука моя сама собой сомкнулась у нее на горле — это наступило; это было так ослепительно, что я выпустил ее и оказался на ногах, словно какая-то сила подбросила меня кверху. У нее уже посинело лицо, и она не шевелилась. Да, она позволила удавить себя без всякого сопротивления. Но все же она еще дышала. Я достал револьвер Лу из кармана и всадил ей две пули в шею, почти в упор; медленно, большими пузырями из горла хлынула кровь, она журчала и текла рывками. Под веками Джин виднелась узенькая белая полоска глазного яблока, ее тело слабо содрогнулось в конвульсиях. Думаю, что она умерла именно в этот миг. Я перевернул ее, чтобы не видеть больше лица, и, пока она была еще теплой, сделал с ней то, что уже делал однажды в ее комнате.

Вероятно, сразу после этого я впал в беспамятство; а когда пришел в себя, тело уже совсем закоченело. Я оставил ее и поднялся обратно к машине. Я едва волочил ноги; радужные круги расплывались перед глазами, а сев за руль, я вспомнил, что виски осталось в нэше, и рука моя опять задрожала.

XXII

Сержант Кэллоуз положил телефонную трубку на конторку.

— Мы ни за что не сможем его задержать, — сказал он.

Картер покачал головой.

— Можно попробовать.

— Невозможно на двух мотоциклах задержать типа, который мчится со скоростью под сто миль в час на тачке в восемьсот кубов!

— Можно попробовать. Рискуешь, правда, шкурой, но попробовать можно.

Барроу еще ничего не сказал. Это был высокий нескладный парень, худощавый и черноволосый, с протяжным выговором.

— Я не прочь, — сказал он.

— Так рискнем? — сказал Картер.

Кэллоуз взглянул на них.

— Парни, — сказал он, — вы рискуете своей шкурой, но если дело выгорит, вы получите повышение.

— Нельзя позволить проклятому нигеру залить кровью всю округу, — сказал Картер.

Кэллоуз ничего не ответил и посмотрел на часы.

— Сейчас ровно пять, — сказал он. — Вот уже десять минут, как позвонили. Он должен проехать здесь через пять минут… если проедет, — добавил он.

— Он убил двух девчонок, — сказал Картер.

— И парня с бензоколонки, — добавил Барроу. Он поправил кобуру с кольтом, которая била ему по ляжке, и направился к двери.

— За ним уже гонятся, — сказал Кэллоуз. — По последним данным, они сидят у него на хвосте. Одна машипа-супер только что вышла, и ждут другую.

— Будет лучше, если мы тронемся сейчас, — скажи Картер. — Сядешь позади меня, — добавил он Барроу. — Возьмем один мотоцикл.

— Это не по правилам, — возразил сержант.

— Барроу умеет стрелять, — сказал Картер. — Одному нельзя одновременно вести и стрелять.

— Ну, выпутывайтесь, как знаете! — сказал Кэллоуз. — Лично я умываю руки.

Барроу сидел задом наперед, спиной к спине Картера, привязанный к нему кожаными ремнями. Инди резко взял с места, и Картера подбросило кверху.

— Притормози, как только выедем за черту города, — сказал Барроу.

— Все же это не по правилам, — снова процедил сквозь зубы Кэллоуз и задумчиво посмотрел вслед мотоциклу.

Он пожал плечами и вернулся на пост. Но почти сразу же выскочил обратно и увидел, как исчез вдали кузов большого белого бьюика, пронесшегося мимо с оглушительным ревом моторов. А затей раздался вой сирены, и мимо него промчалось четыре мотоцикла — итак, их было четыре — и почти сразу за ними машина.

— Проклятая дорога! — пробормотал Кэллоуз.

На этот раз он остался снаружи.

Он слушал, как постепенно удаляется вой сирен.

XXIII

Ли бредил. Его правая рука нервно перемещалась по ободу руля, в то время как он всем своим весом давил на акселератор. Глаза его налились кровью, по лицу тек пот, белокурые волосы слиплись от испарины и пыли. Прислушавшись, он расслышал где-то позади вой сирен, но дорога была слишком плохой, чтобы по нему попытались стрелять. Прямо перед собой он заметил мотоцикл и взял влево, чтобы пойти на обгон, но мотоцикл сохранил прежнюю дистанцию и вдруг что-то ударило в лобовое стекло, и мелкие трещины расползлись от центра к краям, а в лицо ему посыпались стеклянные осколки, крошечные кусочки кубической формы. Мотоцикл казался почти неподвижным по отношению к бьюику, и Барроу целился так же старательно, как у стойки тира. Ли заметил вспышки второго и третьего выстрелов, но пули ка этот ран прошли мимо. Теперь он старался ехать зигзагами, пытаясь уклониться от выстрелов, но ветровое стекло пулей прошило еще раз, совсем близко от его лица. Он чувствовал теперь, как сильная струя воздуха врывается сквозь аккуратную круглую дыру, проделанную медной косточкой, которую выплюнула игрушка сорок пятого калибра.

А потом ему показалось, что бьюик прибавил скорость, так как мотоцикл заметно приблизился, но вдруг он понял, что наоборот, это Картер сбросил обороты. По его губам скользнула едва заметная улыбка, и он немного ослабил давление на педаль. Между ними теперь оставалось только двадцать метров, пятнадцать, десять — и Ли снова до предела выжал газ. Совсем рядом он увидел лицо Барроу и подпрыгнул от удара пули, которая прошила ему правое плечо; стискивая зубы, чтобы не выпустить руль, он все же обогнал мотоцикл; оказавшись впереди, он больше ничем не рисковал.

Дорога сделала неожиданный поворот и снова пошла прямо. Картер и Барроу продолжали висеть у него на хвосте. Теперь, несмотря на первоклассную подвеску, своими израненными членами он чувствовал даже малейшую выбоину на дороге. Он взглянул в зеркало заднего вида. Кроме этих двоих, на дороге никого не было. Он увидел еще, как Картер затормозил и встал на обочине, чтобы Барроу пересел лицом вперед, прежняя позиция больше не имела смысла.

Вдалеке, с правой стороны, Ли заметил какую-то постройку, к которой вела дорога, ответвлявшаяся от шоссе метров через сто. Чтобы срезать угол, он, не снижая скорости, погнал машину прямо через окаймлявшее шоссе свежевспаханное поле. Сделав гигантский скачок, бьюик едва не опрокинулся, но ему все же удалось выправить машину, заскрипевшую всеми своими металлическими сочленениями, потом колеса пошли юзом, и наконец он остановился перед гумном, с трудом ему удалось добраться до двери. Обе его руки теперь беспрестанно пронизывала колющая боль. В левой руке, все еще прикрученной к телу, начало восстанавливаться кровообращение, и он не мог сдержать стонов. Добравшись до деревянной лестницы, ведущей на чердак, он пополз по перекладинам вверх, но тут же потерял равновесие и с гримасой невообразимой боли попытался восстановить его, уцепившись зубами за одну из толстых необструганных палок. И застыл на полдороге, задыхаясь, с занозой, впившейся в губу. Он понял, как сильно сжал свои челюсти, только когда снова ощутил у себя во рту солоноватый вкус теплой крови, крови, которой он хлебнул, лежа на теле Лу, между ее ляжками, надушенными французскими духами, неподходящими для ее возраста. Он вновь увидел перекошенный рот Лу и ее измазанную кровью юбку, и мелкие искорки опять заплясали у него в глазах.

Медленно, через силу, он вскарабкался на несколько перекладин выше, когда снаружи раздался вой сирен. Этот вой сливался с криками Лу, и все случившееся ожило и пришло в движение в его сознании — он опять убивал Лу, и то же самое чувство, то же наслаждение снова охватило его, когда он наконец добрался до верху и вполз на грубый дощатый пол чердака. Звук снаружи умолк. С трудом, не помогая себе правой рукой, малейшее движение которой теперь также причиняло ему невыносимые страдания, он подполз к слуховому окну. Перед ним, насколько хватало глаз, тянулись поля желтоватой земли. Садилось солнце, и трава на обочине дороги колыхалась от легкого ветерка. Кровь сочилась в правый рукав и стекала вдоль тела; силы постепенно оставляли его; а затем его бросило в дрожь, так как к нему вернулся прежний страх.

Теперь полицейские окружили гумно. Ли слышал, как они окликают его. Он дышал, широко открыв рот. Его мучила жажда, он обливался потом; хотелось разразиться бранью и проклятиями, но в горле совсем пересохло. Он увидел, что кровь собралась возле него в маленькую лужицу и затекла под колено. Ли дрожал как осиновый лист, клацал зубами, а когда перекладины лестницы заскрипели под тяжелыми шагами, начал тихонько скулить, потом завыл, и вой, разрастаясь, стал пронзительным и громким; он попытался достать из кармана револьвер, и ценой безумного усилия ему это удалось. Его тело вжималось в стенку, чтобы быть как можно дальше от дыры, из которой должны были появиться люди в голубом. Да, он держал револьвер, но все равно не мог бы сделать ни единого выстрела.

Скрип шагов затих. Тогда он перестал выть, голова его упала на грудь. Но он еще смутно слышал что-то. Несколько мгновений спустя в бедро ему ударили пули; тело его ослабло и медленно осело вдоль стенки на пол. Выступившей слюной рот приклеило к грубому настилу гумна. Веревки, поддерживавшие его левую руку, оставили на ней глубокие синие полосы.

XXIV

Толпа из поселка его все-таки вздернула, потому что он был негр. Внизу живота, под брюками, еще слегка топорщился уродливый, смехотворный комочек.