Женщины Флетчера

ГЛАВА 29

Гриффин еще долго бродил в толпе, по мере сил помогая пострадавшим в борьбе с огнем, оказывая врачебную помощь пожарным и зевакам, ставшим жертвами дыма и собственного возбуждения.

Рядом с Гриффином возник парень, который наблюдал за ужасающим спектаклем с широкой ухмылкой на физиономии.

– Вот это да! – вопил он, вытаращив глаза.– Дым такой, что видно от самой Такомы!

– Действительно здорово,– оборвал его Гриффин, ослабевший от жары и беспокойства за Рэйчел. В безопасности ли она? Или, отдав ее в руки Джонасу, он подверг ее опасности более серьезной, чем любой пожар?

– Да, сэр! – продолжал парень, ничуть не обескураженный резкой реакцией Гриффина. – Треск и рев огня слыхать даже с залива. Мы еще не вышли из Комменсмент-Бэй, а уже все было слышно.

Гриффин достал из жилетного кармана часы и посмотрел на них. Четыре часа – и битва проиграна.

Звон разносящих печальные новости церковных колоколов сливался со свистками пароходов вдоль побережья. Непрерывная какофония пожарных колоколов отдавалась в разболевшейся голове Гриффина.

Началось бегство. Коммерсанты вытаскивали наружу свои пожитки и грузили их в фургоны. Некоторые, у которых не было фургонов, тащили в руках кассовые аппараты, другие ковыляли, сгибаясь под тяжестью корзин и тюков. На стоящие вдоль пристаней корабли грузили все товары, которые только могли поместиться, и суда отплывали на более глубокое место, подальше от доков, которые вот-вот должны были загореться.

«Ад,– с мрачной ухмылкой подумал Гриффин.– Кто бы мог подумать, что ад находится прямо здесь, в Сиэтле?»

Эта мысль вызвала у него новую тревогу. Не попали ли Филд и его молодая жена в это огненное безумие? Гриффин направился в сторону здания суда – отель, в котором остановились Холлистеры, располагался как раз за ним.

В жилом районе люди выносили из домов кровати, ночные горшки, детей, но возле самого здания суда суета была несколько более упорядоченной. Полицейские выводили из подвалов закованных в кандалы узников, а торговцы, входившие в состав суда присяжных; торопились к своим магазинам и лавкам.

Не замедляя шага, Гриффин наблюдал, как молодой человек, забравшись на крышу, начал заливать ее водой из ведер, подаваемых снизу с помощью веревки флагштока.

Когда Гриффин подошел к маленькой гостинице, Фон помогала запыхавшейся хозяйке грузить конторские книги и одеяла в ожидавший на улице фургон.

Гриффин поймал ее за руку:

– Где Филд?

Фон взглянула в сторону огромного костра, в который превратился деловой центр, и ее широко расставленные карие глаза еще больше потемнели от беспокойства.

– Он где-то там.

Страх за судьбу друга сделал голос Гриффина резким:

– Идиот,– нашел время спасать души!

Фон Холлистер, казалось, готова была ударить Гриффина. Вместо этого она закинула в фургон охапку вещей и огрызнулась:

– Он помогает людям, Гриффин. Судя по твоему виду, ты занимался тем же самым.

Гриффин опустил голову, осматривая себя, но сажа, покрывавшая его руки, одежду и, возможно, лицо, не беспокоила его.

– Извини.

Снова раздался грохот – это обрушились крыша и колокольня церкви, стоявшей напротив суда. Огонь перекинулся на два расположенных поблизости оружейных магазина, последовали бесчисленные взрывы боеприпасов, и эта канонада еще более усилила впечатление, будто вокруг идет какая-то ужасная война.

Фон коснулась ладонью его лица.

– Я знаю, что ты не имел в виду ничего плохого, – сказала она; каким-то образом ее голос перекрыл оглушительный грохот.

Гриффин сжал ее руку в своей и прокричал в ответ:

– С тобой все в порядке? Фон кивнула.

Улицы уже были заполнены повозками и фургонами, и Гриффин пробирался в сторону пожара с трудом. Он вглядывался в то, что должно было быть тысячью лиц, и увидел лишь тысячу разных выражений ужаса.

Битва с огнем перемещалась в сторону Уэслер-Уэй. Кто-то из стоявших рядом сообщил Гриффину, что мэр приказал снести или взорвать все сараи и дома вдоль дороги. Отдирали даже деревянные планки, покрывавшие поверхность дороги.

Но уже наступал вечер, и поднявшийся ветер перенес пламя через образовавшийся проем на Скид Роуд. Гриффин беспомощно наблюдал за тем, как пресловутое вместилище разврата запылало, заставив проституток и содержателей баров обратиться в паническое бегство.

Было еще много случаев перегрева, ожогов и несчастий, вызванных безумием толпы, которая сметала все на своем пути. Было уже почти восемь часов, когда пунцовое солнце медленно закатилось за горы. Небо над головой приобрело адский оттенок: бушующее на земле пламя бросало ослепительные отблески на легкие перистые облачка.

Гриффин работал, забыв о времени, обо всем, кроме задач, требующих немедленного выполнения. Он не встретил ни Филда, ни Джона О'Рили, но знал, что оба они находятся где-то рядом.

К трем часам ночи пламя пожрало само себя. Вид разрушений был ужасен: все фабрики и пристани, между Юнион-стрит и Джексон-стрит превратились в груду дымящихся головешек, около двадцати пяти городских кварталов лежали в руинах.

Уставший до предела, Гриффин медленно поднимался вверх по холму, к дому О'Рили. Он рвался туда и умом, и сердцем, отчего долгий путь казался еще более невыносимым. Привез ли Джонас Рэйчел к О'Рили?

Гриффин надеялся то на это, то, наоборот, что ее там нет. Там находилась Афина, и он был уверен, что именно она довела Рэйчел до того ужасного, почти невменяемого состояния, в котором он ее нашел.

Он ускорил шаг.

На улицах расположились целые семьи, окруженные грудами пожитков. На каждой лужайке ютилась кучка бездомных, и Гриффин увидел множество навесов, пристроенных к стенам почерневших зданий и к стволам деревьев. Те, кому повезло больше всего, спали в палатках, остальные укрылись в густых зарослях папоротника вдоль обочины дороги.

Стремясь поскорее добраться до цели, Гриффин решил срезать путь и пошел по полю, переступая через тела спящих. Поле представляло собой ухудшенный вариант палаточного городка в Провиденсе, только здесь палатки были сооружены из одеял, веток и даже из одежды. Гриффин петлял меж собранных на скорую руку жилищ и старался не наступить на тех, кто остался совсем без убежища.

Наконец вдали показался знакомый кирпичный дом. Гриффина притягивал свет, горящий в окнах первого этажа, притягивала мысль о Рэйчел, и он пустился бегом.

Как только Гриффин добрался до входной двери, она распахнулась, и он увидел на пороге Джоанну О'Рили, полностью одетую и бледную от волнения и усталости.

– Слава Богу, – произнесла она сквозь рыдания, бросилась ему на шею и вцепилась в него, будто боясь, что он снова исчезнет.

За ее спиной маячила фигура Филда Холлистера, который наподобие какого-то покрытого сажей призрака возвышался в полумраке передней. Он кивнул в знак приветствия, но Гриффин заметил, как дергается жилка на его подбородке.

– Рэйчел здесь? – прохрипел он, только в этот момент осознав, что почти потерял голос.

Джоанна отпустила его и отступила на шаг, кивнув; но теперь она старательно избегала его взгляда.

Филд не испытывал подобных затруднений: его глаза, горящие голубым пламенем, пронизывали Гриффина до самых потаенных глубин души.

– Она в своей комнате.

– Я хочу видеть ее,– прошептал Гриффин и двинулся в обход Джоанны, которая, словно мягкий, дрожащий барьер, преграждала ему путь в дом.

Но Филд, упершись рукой ему в грудь, остановил его.

– Ты достаточно натворил, Гриффин, – напряженным шепотом произнес он.

– Но...

Рука Филда не шевельнулась, но ее давление усилилось.

– Нет, Грифф. С ней Фон – оставь ее в покое. Гриффин опустил голову. Из горла у него рвались сдавленные рыдания, но была ли их причиной Рэйчел или же ощущение полного изнеможения, он не знал.

Филд и Джоанна с двух сторон схватили его за руки и, будто по молчаливому соглашению, повели в глубь дома. На полу в гостиной и в столовой лежали рядами спящие люди, закутанные в одеяла.

К тому времени, когда они добрались до кухни, Гриффин пришел в себя. Он выпил горячего кофе, который в полном молчании подала Джоанна, потом съел два огромных сэндвича с ветчиной.

Наконец он вновь заговорил по-прежнему хриплым голосом:

– Скажи мне, Филд. Скажи, почему ты не хочешь, чтобы я увиделся с Рэйчел.

Джоанна и Филд обменялись взглядами, и Джоанна молча вышла их кухни.

Почти целую минуту в кухне слышно было только равномерное тиканье старинных часов на каминной полке.

– Ну? – прохрипел, прерывая молчание Гриффин; он налил себе еще одну чашку кофе у плиты и снова сел за стол.

Филд скрестил руки на груди. Его рубашка была изорвана и покрыта пятнами копоти, но лицо и руки были отмыты до обычной сияющей чистоты.

– Помнишь, ты сказал Джонасу, что спал с Рэйчел? Ну так вот, похоже, Джонас рассказал Афине, которая, естественно, не могла удержаться от того, чтобы не сообщить об этом Рэйчел. Сказать, что Рэйчел приняла эту информацию без восторга – значило бы преуменьшить ее реакцию раз в сто.

Гриффин застонал:

– Боже мой, она же не думает...

– А что, по-твоему, она должна думать? – перебил его Филд, и шепот его прокатился по просторной комнате, будто пистолетный выстрел.

Гриффин поднялся на ноги, слегка пошатнулся и ухватился за спинку стула.

– Я расскажу ей... я объясню...

Филд не двинулся с места, но его голубые глаза предостерегающе сверкнули.

– Ты оставишь ее в покое, Гриффин. У нее шок.

– Нет.

– Да, – возразил Филд. – Сядь, пока не упал и не разбил свою глупую физиономию.

Гриффин опустился обратно на стул.

– Если ты хочешь подраться, Филд, это можно устроить.

– В данный момент ты не справишься и с немощной старухой. Пей свой кофе, и мы подыщем место, где ты сможешь поспать.

Боль, усталость – все с новой силой обрушилось на Гриффина, вызвав состояние, чрезвычайно напоминающее опьянение.

– Помнишь, когда мы в последний раз дрались, Филд? Мы были мальчишками и катались в большой грязной луже перед церковью твоего отца. Оба наших родителя просто стояли рядом, ожидая, пока это кончится. Потом они оттащили нас в лес и там выпороли.

Филд закатил глаза, но уголок его губ дрогнул в усмешке.

– Я бы побил тебя, если бы ты не плеснул мне в лицо грязной водой.

– Ерунда! – парировал Гриффин. – Я с самого начала взял верх.

– Кстати, а из-за чего мы дрались? Гриффин пожал плечами:

– Кто знает?

Филд не смог удержаться от смеха.

– Пей кофе,– велел он. Гриффин молча подчинился.

Следующим утром он проснулся поздно; солнце светило прямо в лицо, и это заставило Гриффина открыть глаза. В первый момент он растерялся, но, взглянув на свою разорванную, почерневшую от дыма одежду, вспомнил все – пожар, словесную пикировку с Филдом, Рэйчел.

Он сел на кушетке Джона и заслонил рукой глаза от яркого света и мучительной обыденности самой обстановки кабинета. Голова у него болела, в горле саднило, волнами накатывала тошнота.

Словно по какому-то дьявольскому волшебству, перед ним появилась Афина, свежая и оживленная в пестром льняном платье.

– Доброе утро, Гриффин, – пропела она. Гриффин вскочил на ноги.

– Иди к черту,– рявкнул он, и его едва не вывернуло наизнанку.

Афина явно не намеревалась куда-либо идти.

– Рэйчел уже лучше,– сообщила она.– Она разговаривает с этой особой, с Фон, и все помнит. Абсолютно все. Догадайся, кого она хочет видеть, Гриффин?

Гриффин ничего не ответил, и Афина продолжала, наслаждаясь своим торжеством:

– Джонаса. Единственный человек, которого она хочет видеть, помимо этой индианки и моей мамы, – это Джонас. Она определенно не хочет видеть тебя, Гриффин Флетчер.

Гриффин побрел, пошатываясь, к ночному столику, где какая-то заботливая душа оставила полотенце и таз с теплой водой. Он умылся, вытер лицо и руки и только после этого ответил:

– Я полагаю, мне следует за это благодарить тебя? Афина улыбнулась, как шаловливый ребенок:

– Да, точно.

Гриффин повесил на шею грязное полотенце.

– Почему?

Она подняла голову, и ее синие глаза сверкнули.

– Потому что я люблю тебя.

Ирония этой ситуации вызвала у Гриффина еще большую тошноту.

– Потому что ты любишь меня,– повторил он хриплым, бешеным шепотом. – Ты больна, Афина. А что касается твоей любви, так это честь, без которой я вполне могу обойтись.

– Я имею право бороться за то, чего – или кого – я хочу!

Гриффин медленно, отрицательно покачал головой:

– Я бы не пожелал твоей любви даже Джонасу, Афина. Твоя так называемая любовь способна только убивать и разрушать.

Афина вздрогнула:

– О, Гриффин, не говори так...

– Я еще не закончил,– прорычал он, между тем, как в комнату вошел Джон О'Рили.– Если ты настроила Рэйчел против меня, Афина, я убью тебя собственными руками!

– Господи Боже! – воскликнул старик, когда его дочь круто повернулась и, почти в истерике, бросилась прочь из комнаты.– Гриффин, ты что, с ума сошел?

В безумной ярости Гриффин промчался мимо Джона:

– Я сделаю то, что сказал!

– Гриффин! – прогремел Джон с порога кабинета.

Но Гриффин не остановился, не оглянулся. На середине лестницы перед ним возник непроницаемый Филд Холлистер:

– Ты не должен туда ходить, Гриффин.

– Проклятье, Филд... Филд скрестил руки на груди:

– Я не шучу, Грифф. Рэйчел не желает видеть тебя.

– Но ей придется! – заорал Гриффин, охваченный паникой и возмущением.– Прочь с моей дороги!

– Нет, Гриффин. – Филд перевел взгляд горящих решимостью глаз на что-то или кого-то за спиной друга.– Мне очень жаль.

С воплем, будто бешеный бык, Гриффин рванулся и нанес Филду удар в солнечное сплетение – и в то же мгновенье был остановлен множеством рук, обхвативших его сзади.

– Осторожнее с его ногами,– спокойно предупредил Филд.

Гриффин боролся, но, хотя бешенство и ярость затуманили его разум, не захотел, не стал пускать в ход ноги. Не против Филда.

– Будь ты проклят! – рявкнул он. Невидимые люди схватили его и потащили вниз по лестнице. Прежде чем он успел разглядеть их, кто-то прижал к его лицу кусок ткани. Гриффин безошибочно узнал запах – хлороформ. Он стал яростно отбиваться, но было поздно. На лице склонившегося над ним Филда блеснули слезы – Гриффин мог бы в этом поклясться.

– Прости, Гриффин.

Пересохший язык с трудом ворочался во рту Гриффина. Он сопротивлялся наступающему на него мраку, но тот одолел его, погружая в кошмарный мир пустоты.

Рэйчел не могла понять, почему с ней так носятся. Теперь, когда отдохнула, она чувствовала себя совершенно нормально – по крайней мере, физически. Эмоционально же она страдала так, что готова была корчиться от боли.

Фон присела на краешек постели и положила на лоб Рэйчел прохладный компресс. Откуда-то издалека доносились крики и шум яростной борьбы. Рэйчел заметила, что Фон закрыла глаза и не открывала их, пока все не стихло.

– Что происходит? Фон нахмурилась:

– Ничего, Рэйчел. В доме полно людей, только и всего. Должно быть, в эту ночь О'Рили приютили у себя пол-Сиэтла.

Рэйчел выпрямилась, сев на постели:

– Гриффин – там Гриффин.

Сильные смуглые руки жены Филда Холлистера опустили Рэйчел обратно на подушки.

– Может, это и Гриффин, Рэйчел. Но они не причинят ему вреда.

Рэйчел отвернулась, ее глаза наполнились слезами. Почему ее должно беспокоить, причинят ли ему вред или нет, после того, как он обошелся с нею? Но она беспокоилась – и еще как – и это мучило ее.

– Я ненавижу его,– прошептала она. Рука Фон опустилась на ее руку.

– Ты знаешь, что это неправда, Рэйчел. Потом, когда придет время поговорить об этом, все уладится. А сейчас ты должна отдыхать.

От сдерживаемых рыданий у Рэйчел щипало в горле.

– Он хвастал, что был со мной, Фон...

– Глупости. Я знаю Гриффина Флетчера почти всю жизнь: он не мог так поступить.

– И все же поступил,– в отчаянии настаивала Рэйчел.

Но Фон не сдавалась:

– Тут какое-то недоразумение.

До чего же Рэйчел хотелось поверить в это, но она не могла себя заставить. Она и так слишком долго позволяла мечтам управлять своей жизнью, и вот теперь оказалась в бедственном положении.

– Кажется, у меня будет ребенок,– прошептала она.

– Успокойся, Рэйчел,– отозвалась Фон и начала тихо напевать что-то загадочное на незнакомом Рэйчел языке.

Сон сморил ее, а когда она проснулась, в комнате было очень темно. Рэйчел казалось, что подле ее постели стоит Гриффин Флетчер, что она слышит его хриплый ласковый голос: Я люблю тебя, Рэйчел Маккиннон. Ты нужна мне.

Сон обрел еще большую реальность, когда Гриффин наклонился и поцеловал девушку, коснувшись ее лица небритой щекой. Рэйчел почувствовала, как ее глаза наполняются слезами, но она не могла говорить из опасения, что это рассеет чары и вернет ее к реальности, в которой не окажется Гриффина Флетчера.

Она не удивилась, когда он исчез столь же внезапно, как и появился. С людьми из снов подобное часто случается.

Быстро двигаясь в темноте, Гриффин вернулся в кабинет Джона, в котором ему полагалось отбывать заключение.

– Ты просто отличный стражник, Джонас, – заметил он, снова растягиваясь на диване и складывая на груди руки.

Джонас, вздрогнув, проснулся и выпрямился в кресле.

– Что...

– Ничего, – отозвался Гриффин.

Но Джонас больше не хотел спать и явно был склонен поговорить. Он порылся в кармане в поисках спичек и пробормотал, зажигая керосиновую лампу на столе Джона:

– Та давно проснулся? Гриффин чуть заметно усмехнулся:

– Довольно давно.

Джонас замысловато выругался и налил себе лучшего бренди из запасов Джона.

– Я сдержал слово,– сказал он после долгого молчания.

Сардонически улыбаясь, Гриффин зааплодировал.

– Невелика заслуга, ведь ты знал, что в противном случае я перережу тебе глотку. Впрочем, мне и сейчас ничто не мешает это сделать.

Джонас повернулся к нему спиной, глядя в темноту за окнами.

– Можешь ты хоть на пять минут от меня отвязаться, ублюдок? Иногда я до чертиков устаю от нашей бесконечной борьбы.

Гриффин скрестил обутые в сапоги ноги и сделал вид, будто расслабился.

– Ты ведь змея, Джонас. А змеи не устают – они просто подогревают свою холодную кровь на солнышке.

– Мы двоюродные братья, Гриффин, – настаивал Джонас, не отворачиваясь от окна. – Наши матери были сестрами. Что же случилось между нами?

Характерами не сошлись, – заметил Гриффин и сел на диване. – А может, дело в том, что ты спал с женщиной, зная, что я ее люблю.

Джонас медленно повернулся и взглянул в лицо кузену.

– А теперь ты отплатил мне тем же?

Гриффин вспомнил свое предательство, глупое бахвальство, которое, возможно, стоило ему любви Рэйчел.

– Нет, – ответил он.

На искаженном болью лице Джонаса ясно читалась неодолимая потребность поверить ему. И Гриффин увидел, что кузен проглотил его ложь, предпочтя считать ее правдой.