До Бейоны и до Оливии.
Когда птица раскинула крылья.
После ночи танцев в таверне Таллева, Ингрид не приходила два дня. Сигваль не звал, и она не навязывалась. Подумала уже, что ничего не будет, они оба получили друг от друга все, что могли.
Огонь…
Она ведь даже намекнула ему. На прощанье. Она держала его ладонь в руках, левую, с красным пятнышком ожога. Она осторожно, с легким нажимом провела по этому пятнышку, чувствуя, как вздрагивают пальцы. Больно.
«Если тебе больно, значит – ты еще жив», – сказала тихо.
Он так посмотрел на нее… Ничего не ответили. Но, кажется, понял.
Не захотел.
Но в тот день он подошел сам. Нашел Ингрид в тенистом уголке сада, в окружении придворных дам и в обществе королевы. Милые светские прогулки, все очень благопристойно.
Подошел, никого не стесняясь, шепнул ей на ухо: «Приходи вечером. Ты мне нужна». И все. Королеве только вежливо кивнул. Ушел.
Сигвалю плевать на чужие взгляды и чужое мнение.
Ингрид, пожалуй, тоже.
Все смотрели на нее.
И вот, вечером, она снова здесь.
И он сам открывает ей дверь.
– Заходи, – говорит тихо.
Камзола на нем нет, только тонкая сорочка. И сапог тоже нет, он босиком.
Он выглядит совершенно обычным, спокойным. И все же, что-то в этом настораживает… Его спокойствие. Что-то не так.
– Садись, – предлагает ей кресло.
Наливает вина, себе и ей… и там в кувшине уже остается на донышке. Подает ей бокал, но сам пока не пьет, только смотрит, как она берет, пробует. Хорошее вино… Чуть улыбается.
Огонь свечей поблескивает в его глазах.
Да он напился уже! Понимание приходит так неожиданно. Ингрид смотрит на него… Да нет, он не пьян, он молодой и сильный мужчина, и чтобы напиться ему нужно больше, чем вот тут в кувшине было. Сейчас где-то на грани, когда разум еще вполне ясный, но появляется такая расслабленность…
– Хочешь поговорить? – спрашивает она.
Он фыркает, качает головой.
– Я еще не настолько пьян, чтобы начать жаловаться на жизнь.
Ингрид заглядывает под стол.
– У тебя там еще бочка, – говорит она. – Можно наверстать. Или завтра с утра у тебя снова дела?
– С утра нет, – говорит он. – Ближе к вечеру. С важным я пока разобрался, остальное может подождать. Послезавтра я еду в Бейону. Но наверстывать и жаловаться все равно не планирую, как-то пока не готов.
Он поднимает, чуть покачивает в руке бокал, отпивает немного. Ставит на стол.
– А вот я бы напилась и пожаловалась… – неожиданно говорит Ингрид. Не собиралась ведь, но вырвалось.
– Да пожалуйста, – щедро говорит он. – У меня там еще бочка под столом, и мы никуда не торопимся. Хорошее вино, можно пить спокойно, я уже кувшин вылакал за вечер, так что никаких неожиданностей, – он морщится. – Хочешь, у меня печенье есть… с орехами, – пододвигает к ней мисочку. – Бери.
Что-то есть в этом такое…
– А какие могут быть неожиданности? – спрашивает она.
Сигваль устало пожимает плечами.
– Я знаю, что твой отец приехал, – говорит, словно пытаясь сменить тему, – и что собирается отправить тебя в Олейв. Я говорил с ним.
Но Игнрид так просто не сбить.
Она даже слышала какую-то историю…
– Подожди. А что может быть не так с вином?
– Да все нормально с ним, не бери в голову. Это мои личные заморочки, – видно, как ему с трудом удается подавить желание встать и уйти. – Ингрид, я тебя не для этого позвал.
Хорошо…
Не стоит давить.
– Тогда что ты хочешь? Поиграть со мной? Трахнуть меня? – она пытается улыбнуться непринужденно и соблазнительно.
– И то, и другое, пожалуй, – говорит он. – И ты права, иногда только боль помогает почувствовать, что ты еще не сдох. Что еще хоть немного человеческого осталось.
Он разворачивает левую ладонь, показывая ей.
Огонь.
– Ты хочешь боли? – осторожно спрашивает Ингрид.
– Я хочу почувствовать хоть что-то, – говорит он, и вдруг становится страшно. – Почувствовать, и не забывать, что людям может быть плохо. А то мне начинает казаться, что им так же плевать, как и мне. Одна сухая шкурка… Ожоги ведь долго напоминают о себе.
– Хочешь научиться смирению?
Он усмехается.
– Смирению? Нет. Это уж точно не про меня. И вообще, это была твоя идея. Я просто ухватился, потому, что больше хвататься не за что.
– Ты все-таки жалуешься на жизнь, – говорит Ингрид.
– Пожалуй, – он улыбается, только совсем не весело. – Выходит, докатился и до этого.
Он сидит перед ней, ждет ее решения.
И все равно, это не его игры.
Ухватиться хоть за что-то, потому, что больше хвататься не за что. Не потому, что хочет, а потому, что больше ничего нет.
Что же там происходит?
– А если я откажусь? – говорит она. – Что будет?
Просто пытаясь понять.
– Ничего не будет, – говорит он. – Ровным счетом ничего. Это ничего не изменит. Хочешь, мы просто поболтаем сейчас, выпьем и завалимся спать, хоть вместе, хоть по отдельности.
Почему с ним все не так?
Она ведь для этого и пришла. Чтобы играть с ним. Она начала это.
И он согласен.
Так что теперь?
– Нет, – говорит Ингрид. – Не хочу поболтать и выпить. Хочу увидеть, как далеко принц Сигваль может зайти.
Он кивает. Даже не сомневался.
Достает и кладет перед ней нож. Длинный, тонкий, с почерневший деревянной рукоятью, со старой окалиной у обуха.
– Тогда вот. У Хаука спер, он любит такие штуки.
Ингрид кажется, у нее руки начинают дрожать. То ли от ужаса, то ли от возбуждения.
Это куда сильнее, чем плетка.
– Поцелуй меня, – говорит она.
Сигваль встает, обходит столик и наклоняется к ней. Целует в губы – так страстно и горячо. Профессионально.
– Я разожгу огонь, – говорит совершенно буднично.
У камина, не смотря на лето, лежат дрова. Он велел принести… Не на свече же греть.
– Подожди…
Она вскакивает, подбегает, обнимает его сзади.
Просто обнимает.
«Тебе же совсем не это нужно! – хочется крикнуть. – Ну, почему…»
Обнимает, прижимается к нему.
Выходит неуклюже.
Его сердце часто бьется.
– Не стоит, – говорит он. – Так не выйдет.