Женская сущность

9

Уик-энд оказался долгим и праздным. Они провели его в постели и в ее окрестностях. Александр поил ее холодными напитками и донимал заботой. Не жмет ли бинт? Не разболтался ли он? Не хочет ли она положить лед? Не нужен ли ей аспирин?

Ник уверяла его, что все в порядке. А когда к вечеру они стали переодеваться к ужину, но вместо этого снова занялись любовью, он остановился и сказал, что давно хочет спросить, предохраняется ли она. Она ответила, что предохраняется, и потянула его к себе.

Она всегда и во всем привыкла заботиться о себе сама, поэтому и принимала противозачаточные таблетки, даже когда ни с кем не жила. Она забыла принять таблетку прошлой ночью, но это не беда. Примет двойную дозу. И все будет в порядке. Вечером в субботу они отправились на вертолете в Афины, а потом поехали в маленькое кафе пообедать.

– Тебе понравится там, – уверял ее Александр, когда машина петляла по серпантину над морем.

– Конечно, понравится, – подхватила Ник. – Хоть немного неизведанного.

Он быстро взглянул на нее.

– Сама увидишь, радость моя. Я правду говорю.

Он оказался прав. Заведение было маленькое, невзрачное на вид, но с потрясающей кухней. Когда они вошли, все разговоры прекратились.

– Держу пари, не каждый вечер сюда входит мужчина с дамой на руках.

– Можем положить начало новой моде, – рассмеялся Александр.

– Мы же и положим ей конец. Мне нужна палка.

– Ты хочешь предпочесть палку моему эксклюзивному обслуживанию? – Он широким жестом приложил ладонь к груди. – Я убит.

– Конечно, – улыбнулась Ник. – Но я серьезно. Мне нужна палка. Я хочу иметь возможность передвигаться сама.

Как выяснилось, палка имелась у садовника, осталась после его давнишнего перелома. Александр уверял, что это ему как-то в голову не пришло, а кроме того, она непригодна, потому что на ней нет резинового наконечника. И вообще, почему ей не хочется, чтобы он носил ее по дому, а в воскресенье утром в бассейн.

Она попыталась пробудить в себе гнев или хотя бы подобие раздражения, но на самом деле ей эта забота нравилась. Тем не менее она запротестовала, когда он аккуратно усадил ее в шезлонг и велел полежать на солнышке, пока он проплывет пару кругов.

– Ты что, действительно хочешь, чтобы я тут пеклась как картофелина?

– Мне нравится твой купальник, – сказал он. – Что тут плохого?

– Ты уходишь от разговора.

– Женщина, нацепившая три крошечных треугольничка и назвавшая это купальником, должна понимать, что за все приходится платить.

– Это же бикини, – вздохнула Ник.

– Значит, мужчине придется платить здоровьем.

Она сдалась. Как можно ругаться с человеком, который так на нее смотрит. Она засмеялась и обвила его шею.

– Рада, что тебе нравится. Я бросила это в сумку в самый последний момент перед уходом.

– Ага. Стало быть, ты планировала греться на солнышке на пляже, согласившись работать у меня?

– А то как же.

– Ты думала обо мне, когда прихватила его? – ухмыльнулся Александр.

Ник тоже ухмыльнулась.

– Я думала о Ницце. Я там его купила.

Он дотронулся до тоненькой бретельки.

– Там в основном нудистские пляжи.

– Знаю. Голой мне было слабо, вот и купила эти финтифлюшки.

Александр подсунул палец под бретельку и спустил ее с плеча.

– Ну и как, помогло?

– Еще бы! – Она засмеялась. – Только человек предполагает, а Бог располагает. Я чувствовала себя как последняя дура. Я там была белой вороной. Словом, через пять минут все сняла и осталась в чем мать родила.

– Ах ты все сняла, – сказал он, а сам, как это ни смешно, почувствовал ревность ко всем мужчинам, которые видели ее в тот день. – А как?

– Что – как? Взяла и… Александр! – Она схватила его за руку, не давая ему снять лифчик. Взгляд у него потемнел, и она испугалась, что сейчас тоже потеряет голову. – Нас же могут увидеть.

– Здесь никто нас не увидит. – Он прижался к ней губами. – Здесь такие кипарисы вокруг. Мы здесь как в постели. Ни одной души поблизости.

Она откинулась на спину, подняла бедра, чтобы ему удобнее было снять остатки бикини, наблюдая, как он сбрасывает джинсы. Опять он делает все, что хочет, не спрашивая ее согласия… Но все это уже не имело никакого значения. Они отдались наслаждению любви, овеваемые легким эгейским бризом, шумящим в ветвях кипарисов…

Утром в понедельник первое, что увидела Ник, открыв глаза утром, была прислоненная к ночному столику палка с резиновым наконечником. Увидела она и Александра. Он стоял перед зеркалом при всем параде и поправлял галстук. Она присела, прикрывая одеялом грудь.

– Я проспала?

Он повернулся. Ее словно ледяной водой окатили. Он улыбался, но как-то отчужденно.

– Вовсе нет. Я просто подумал, что лучше я приму душ и оденусь первым.

– Понятно. Я смотрю, и наконечник нашелся, – сказала она, глядя на палку.

Он пожал плечами.

– Он его нашел.

– Надо его поблагодарить.

– Я уже поблагодарил. Не могли же мы начинать сегодняшние переговоры с вноса переводчицы в зал, а? – Он снова улыбнулся и повернулся к зеркалу. – Пора пить кофе. Позвони, когда будешь готова, я приду за тобой. – Их глаза в зеркале встретились. Он долго смотрел на нее каким-то странным взглядом. – Конечно, если ты собираешься на работу сегодня…

– Разумеется. – У Ник сжалось сердце. Она торопливо опустила ноги на пол, все еще прикрываясь одеялом. – Чего тут спрашивать!

– Действительно – чего?

Он улыбнулся, последний раз поправил галстук и вышел. Дверь за ним закрылась.

Ник смотрела ему вслед. Что это значит? Все кончено? Один уик-энд – и она ему надоела? Она оперлась о столик, дотянулась до палки и заковыляла в ванную. Это просто невозможно после такой ночи. Они часами не могли оторваться друг от друга.

Но когда они наконец угомонились, она вспомнила, что завтра понедельник. И вдруг с удивлением поймала себя на мысли, что не хочет идти в офис. Ей хотелось быть вдвоем с Александром. Она начала было говорить ему об этом, но спохватилась. Вдруг он так не чувствует. Поэтому она весело бросила:

– Не забудь поставить будильник! – И замолчала, надеясь, что и ему этот будильник, и работа, и все, кроме нее, до лампочки.

Но, оказалось, нет. Он протянул руку, бросил на нее беглый взгляд и с улыбкой заметил, что и сам собирался завести его. Странно, что это задело ее. В конце концов, они первым делом партнеры по работе, а любовники потом. Да и любовниками-то можно ли их назвать?.. И все же ей не хотелось, чтобы он ставил этот чертов будильник. А уж проснуться и увидеть его одетым – этого она точно не хотела. Она мечтала проснуться в его объятиях и услышать от него, что в гробу видал он эту работу и все, кроме нее…

Что за идиотские мысли! Она взялась за работу и должна работать. А если Александр передумал относительно ее места в его жизни, то так бы и сказал ей, глядя прямо в глаза. А она бы с радостью переехала в домик для гостей и вернулась к нормальной жизни.

Если великий Александр Татакис думает, что она будет стоять перед ним на коленях, он глубоко заблуждается.

Александр стоял на кухне с чашкой кофе. Если Николь полагает, что он будет выуживать из нее просьбу отменить сегодняшнюю встречу, она глубоко заблуждается. Он подумал об этом, как только открыл глаза, но решил, что это абсурд. Он в жизни подобного не делал. Это очень важные встречи, а у него сильное чувство ответственности. Он сын человека, который начал простым палубным матросом на грузовом пароходе, а кончил хозяином этого судна и еще целой флотилией ему подобных, человека, который знал, что такое тяжелая работа и риск. Александр унаследовал это от отца и старался быть достойным его.

Хотя одна перенесенная встреча ничего не меняет.

Он посмотрел на Ник. Как она сама считает: что лучше, провести еще один день вдвоем или толкаться в комнате с другими людьми, думая только о бизнесе? Она очень серьезно относится к работе. Это, конечно, восхищает его, но сейчас ему важнее другое.

Он долго рассматривал ее спящей. Как же она красива! Длинные ресницы. Сладкий рот. Осторожно откинув одеяло, он любовался ее дивными формами.

Ему до боли хотелось прикоснуться к ней, только прикоснуться разок. Но он знал, что последует дальше. Она проснется, улыбнется и обнимет его. И скажет, что сегодня рабочий день.

И с чего это ему пригрезилось, будто она готова забыть весь мир и остаться здесь с ним? Ночью, перед тем как заснуть, она напомнила ему поставить будильник. Это застало его врасплох, и он не совсем понял, как это воспринял. Часть его обрадовалась: она сказала это таким тоном, будто они вечно спят вместе. Другая часть с разочарованием подумала, что она думает о работе после проведенного с ним бурного уик-энда. И он сказал, что и сам хотел это сделать, хотя это было неправдой. Он хотел только одного – обнять ее и уснуть с ней рядом.

С этой мыслью он проснулся и потому не стал целовать ее. Он забыл о будильнике, как и о субботнем деловом завтраке.

Если бы Ник хотела провести с ним еще день, она бы сказала.

Это глупо, Татакис.

Внутренний голос сказал это с насмешкой, граничащей с презрением, но он отмахнулся от него, высвободил руку из-под головы Ник, нажал кнопку звонка, чтобы будильник не звонил, и выбрался из постели. Как он и предполагал, первые ее слова, когда она проснулась, были о работе, а не о нем.

Александр хмуро пил кофе. Он вел себя не только глупо, но и ребячливо. Если он хотел отменить сегодняшнюю встречу, он сам должен был сказать об этом. Он ведь ее работодатель. Не ей же принимать решение.

Он улыбнулся, поставил чашку в раковину, потянул галстук и направился к лестнице. Навстречу ему спускалась, опираясь одной рукой на перила, другой на палку, Ник.

– Что ты делаешь? – спросила она.

Глупый вопрос. Ответ и так ясен. Она не только обошлась без его помощи, но и упрямо собирается на работу. Так что незачем говорить ей, что он решил остаться дома, и ждать от нее одобрительной улыбки.

В нем поднимался гнев.

– Ты просто невозможна, – вскинулся он. – Разве я не сказал, чтоб ты позвала меня? Надо же головой думать. Тебе просто нельзя доверять!

– Мне и распоряжаться своей жизнью нельзя доверить, это ты хочешь сказать? – парировала она.

Он посмотрел на нее. Она посмотрела на него. Он махнул рукой, взбежал по лестнице, схватил ее на руки и поцеловал, отчего все в нем перевернулось.

– Незачем сегодня идти на работу, – прошептал он.

– Я решила, что ты хочешь идти.

– Ты же сама велела мне поставить будильник.

– Это же повод, чтобы сказать мне, что нечего его ставить.

Он улыбнулся. Она тоже улыбнулась.

– Мы все равно одеты, – тихо проговорил он. – Может, съездим в офис ненадолго?

– Можно устроить долгий ланч.

– Можем сегодня поработать неполный день.

– Хорошо. Только там мы должны соблюдать декорум.

Он с улыбкой кивнул.

Ее удивило, что он сдержал слово. Хотя он на руках донес ее до вертолета, а потом до машины, отказавшись от помощи водителя, он вежливо стоял рядом, давая ей проковылять в здание компании, предложив только руку. Однако у него заходили желваки на скулах, когда они подошли к лестнице, ведущей в конференц-зал. Он бросил на нее умоляющий взгляд. Ее мрачная решимость испугала его. Опять исполнились худшие его предчувствия. Она сама поднялась по лестнице. Она чуть запыхалась, но посмотрела на него победоносно.

– Как видите, мистер Татакис, я вполне справляюсь.

Он уже не знал, радоваться ему или плакать. Ему нравилась ее стойкость, но он предпочел бы заботиться о ней. Словом, его обуревали сложные чувства. Но она сама была сложной. Он смотрел, как она ковыляет в зал, и подумал, что всю жизнь мог бы восхищаться ею, и тут же поймал себя на этой фразе «всю жизнь». Как это надо понимать?

Проклятый французишка и несносный итальяшка бросились со своих мест навстречу Ник и, перебивая друг друга, принялись допытываться, что с ней да как.

– Так, ерунда, – сказала Ник. – Шла, споткнулась, упала, но в общем ничего серьезного.

– То есть как это ничего серьезного?! – воскликнул француз. – Вам нужна помощь.

– Если будет нужна, – холодно вмешался Александр, – я ей помогу. – Все посмотрели на него, и Ник прищурилась. – Я ее работодатель, – добавил он не совсем кстати.

Начались переговоры. Ник обращалась к Александру как к своему патрону. Александр находил это правильным: незачем вовлекать посторонних в их отношения, хотя это его немного раздражало; больше, правда, его бесили француз с итальянцем, время от времени прекращавшие переговоры и наперебой предлагавшие Ник то воду, то кофе. Но он пытался держать себя в руках. Он даже поздравил себя с этим, когда переводчица итальянца попросила прерваться на пять минут, чтобы что-то сверить. Александр согласился и взглянул на часы. Был уже почти полдень. Самое время сказать всем, что на сегодня хватит. Можно будет поехать с Ник в один маленький отель с отличным рестораном и на частный пляж с сахарным белым песком, где ей не понадобится ее бикини.

Все стали выходить из-за стола. Ник вцепилась в ручки кресла, чтобы подняться, и в этот момент к ней подскочил француз и услужливо обхватил ее за плечи. Александр мгновенно оказался рядом.

– Я сам помогу ей, – рявкнул он и, оттолкнув француза, сделал то, что обещал себе не делать. Он обнял Ник с таким видом, что для всех в комнате – и для него самого – стало очевидно, что он по уши влюблен в нее.

Они полетели на Кифиру, валялись на пляже, ели креветки, запивая их белым вином, и занимались любовью.

Александр пытался отмахнуться от того, что открылось ему в конференц-зале, но мысль эта упорно сидела в голове. Может, поэтому он не сразу сообразил, что что-то идет не так.

Ник была спокойна. Чересчур спокойна. Она была спокойна и вечером, когда они ужинали в патио. Повар превзошел самого себя. Высокие белые свечи горели в серебряных подсвечниках, в серебряной вазе посреди стола благоухали цветы, рядом в серебряном ведерке стояла бутылка белого вина.

Но что-то было не так. Александр чувствовал это. И это не имело никакого отношения к случившемуся в офисе. Все зашаркали, извинились и быстро удалились, а они с Ник остались, и она выложила ему все, что думает по поводу того, как он афишировал их отношения. Он извинился, она вздохнула, они обнялись, поцеловались, хотя в любой момент кто-то мог зайти. Он решил, что этим все кончилось, но сейчас это ее молчаливое спокойствие пугало его. В чем дело? И почему он сидит и ждет? Он боится того, что будет. Да, он, Александр Татакис, боится спросить женщину, почему она такая тихая, почему перестала улыбаться и время от времени бросает на него непонятные взгляды?

Служанка вкатила столик на колесах и поставила его около их стола. Ник не пошевелилась; Александр наполнил ее тарелку, потом свою. Блюдо было на вид очень аппетитное, но ему не хотелось есть. Ник даже не притронулась.

Только снова метнула на него этот загадочный взгляд.

– Черт побери, – наконец взорвался он и швырнул салфетку на стол, – в чем дело?! – У него это вырвалось против его воли. Он не хотел кричать. Но он никак не мог оправиться от своего открытия, что влюбился в Ник, а она смотрит на него как на прокаженного. – Прости, – извинился он, чуть успокоившись. – Но я хочу знать, что случилось. Я не умею гадать на кофейной гуще.

Ник оторвалась от бокала вина. Вино было замечательное, но она едва пригубила его. Ее захлестывало отчаяние.

Этот прекрасный долгий день показал ей, в какую бездну неприятностей она погружается. Она представить себе не могла, что спать с человеком, который тебе нравится, еще не значит быть с ним по-настоящему близкой, даже если близость длится несколько недель или месяцев. Эта… эта трясина, в которую они попали с Александром, была близостью с большой буквы, и от этого хотелось не то смеяться, не то плакать. Он входил в комнату, и от одного его вида у нее голова шла кругом. Он объявил при всем честном народе, что она его любовница, а она сделала вид, что сердится, но в глубине души сама готова была со всех крыш кричать, что она принадлежит ему, а он принадлежит ей…

И что она любит его. И как это всплыло? Когда она в конференц-зале обращалась к Александру как к мистеру Татакису, ловила его сердитые взгляды. Вечно у нее все не как у людей. Ну почему бы ей не влюбиться по-человечески со скрипкой и луной и чтобы ее тоже любили? Потому что Александр никогда ее не полюбит.

Все это открылось ей утром, и с того момента она не могла понять, что с этим делать, и до сих пор у нее нет ответа. Что толку, что он смотрит на нее страстным взглядом, он все равно сердится, несмотря на извинение. Было бы на что сердиться, бесчувственный идиот!

– Ты слышишь? – проговорил он. – Прости, что я рявкнул.

– Слышу.

– Ник, черт побери!.. – Он перевел дыхание. – Ты сердишься? За эту выходку утром?

– Я не сержусь, – негромко проговорила она. – Но… но я хочу кое-что сказать… и это так нелегко.

– О чем ты? – спросил он, чувствуя, как бездна разверзается у него под ногами.

Она сглотнула, облизнула пересохшие губы, стараясь не глядеть на него.

– Я… я тут подумала… не слишком ли стремительно у нас все закрутилось?

– Что закрутилось?

Он говорил спокойно, но она знала, сколь обманчиво это спокойствие. За ним стоит непреклонная решимость, но и она не шутит. Пришло время принять решение.

Она не могла решить, что ей делать, хотя весь день только об этом и думала. Страдать сейчас или потом? Куда ни кинь, всюду клин. Это нелегкое решение. Она всегда считала, что умеет контролировать отношения с людьми. Белл как-то говорила ей, как страдала, не в силах разобраться в своих чувствах к Чину; Пам клялась, что сначала презирала Аби, а Ник слушала и удивлялась, как можно запутаться в отношениях с мужчиной.

Теперь, кажется, она понимает сестер.

– Так что у нас так закрутилось? – переспросил Александр.

Если переспать с боссом – ошибка, то влюбиться в него – катастрофа. Разумеется, ее хоть режь, она ему в этом не признается. Она скажет, что не готова потерять независимость, что вообще было ошибкой так далеко заходить, что… что…

– Да все это…

– Что мы любовники, – спокойно проговорил он. – Это так трудно признать?

– Нет. Я не о том. Я… Да не смотри ты на меня так.

– Как? – спросил он и поймал себя на мысли, что, если бы ему пришлось платить драхму при каждом желании выбить из нее душу, он уже сейчас мог бы смело проситься в приют для бездомных.

Ник отодвинула стул и встала.

– Не надо, – махнула она рукой, когда он тоже вскочил, – я прекрасно могу передвигаться сама, Александр. Я вывихнула лодыжку, а не сломала.

– А…

– Что – а? Ничего лучше придумать нельзя?

– Я был прав, – спокойно сказал он.

Теперь, когда он понял в чем дело, можно быть спокойным. Он-то подумал, что сейчас она скажет, что больше не хочет продолжать их связь. Их отношения. Называй это как заблагорассудится, хотя одному Богу известно, что это такое, когда мужчина влюбляется в женщину, которая не любит его, женщину, в которую он не хотел влюбляться.

Но это же курам на смех. Николь нравится быть с ним. Она наслаждается их постельными играми. Все, что ей надо, немного больше уверенности, что он не посягает на ее независимость. Что ж, придется дать ей такие гарантии. Надо немного отыграть обратно, убедить ее, что он готов довольствоваться тем, что есть.

Это даже не ложь.

Если на то пошло, он и сам не мог бы сказать, чего он хочет. Брака? Детей? Насколько он понимает, это его не прельщает. Он скажет ей об этом, и она сама поймет, что ничем не рискует, продолжая быть с ним.

А там видно будет. Если он переменит свои представления, попробует переменить и ее. А если нет… на нет и суда нет. И все будет по-старому.

Разве не логично? У него как камень с души свалился, и он с улыбкой шагнул к ней.

– Ник, kalyz mou…

К его немалому удивлению, она стукнула его по рукам, когда он захотел обнять ее за плечи.

Она и сама не знала, что с ней. Она готова была плакать от того, что он назвал ее любимой всуе.

– Послушай, я сейчас скажу, потому что это надо сказать. Только не останавливай меня.

– Давай без этого обойдемся.

– Господи, да можешь ты быть серьезным?! Это что-то неслыханное. Мне надо тебе кое-что сказать.

– Радость моя, я знаю, что тебя тревожит.

– Ну так скажи. Давай.

– Тебя беспокоит, что я вошел в твою жизнь.

– Все гораздо сложней.

– Ты боишься, что я могу занять слишком большое место в твоей жизни.

Господи, какие мужики дураки!

– Вот именно.

– Но это не так. Я не собираюсь расхаживать по твоей жизни как слон в посудной лавке. – Он обнял ее. Она не растаяла, как в прошлую ночь, но и не сопротивлялась. Он решил, что это добрый знак. – Я хорошо представляю, как такой женщине, как ты, связываться с таким мужчиной, как я.

– Ну как же, ты у нас все знаешь!

Он предпочел пропустить ее шпильку мимо ушей.

– У меня мать была американкой. Ты не знала?

– Кажется, Белл что-то говорила… Только не пытайся мне зубы заговаривать.

– Она была певицей. Колоратура. Ты знаешь, что это?

– Знаю. Сопрано с особо светлым тембром.

– Точно. – Он посадил ее на плетеный диванчик. – Она была славная женщина. Твоего поля ягода. Красивая. Независимая. Слова не скажи. Трудная.

– Разве я склочная и трудная?

– А мой отец… Я во всем похож на него.

– Самоуверенный. Несносный. Властолюбивый.

– Я грек, – сказал он, будто этим объяснялось все. – Ну, положим, наполовину, но это неважно. Он вырастил меня.

Ник дала себе слово не попадаться на его удочку, но не задать напрашивающийся вопрос было невозможно.

– Почему? Что случилось с твоей матерью?

Александр улыбнулся.

– Ей не сиделось на месте. Она стала скучать по родине, подругам, карьере… – Он замолчал. Не это он хотел сказать ей. Отец говорил ему, почему у них не сложилось, но дело не в том. – Они часто ссорились. Она уезжала, летала в Нью-Йорк. Он летал за ней, привозил ее обратно. А в один прекрасный день не полетел. Она осталась в Америке и больше не вернулась.

– Не понимаю. Разве ты вырос не в Греции?

– В Греции.

– Но ты говоришь, что она осталась в Америке.

– Я не поехал с ней. Отец не разрешил.

– Не разрешил? – Ник уставилась на него. – И она это допустила?

– Ник. Попробуй понять. Это Греция. Здесь другие законы. Мужчина здесь глава семьи.

– Ты хочешь сказать, что твой отец не отдал тебя матери?

– Именно так. – Александр поднялся. Разговор принял нежелательное направление. – Она в общем-то не возражала. Она любила меня, но материнский инстинкт у нее был не особенно сильный. Ты меня понимаешь?

– Нет, не понимаю. Если бы у меня был ребенок, я бы его не отдала.

– Закон был на стороне отца. А какой мужчина отдаст свою плоть и кровь?

– Но есть такое понятие, как совместное опекунство. В Америке…

– Здесь не Америка, Ник, это Греция. Да и как можно то и дело перекидывать ребенка через океан, это же не теннисный мячик. – Это он тоже не хотел говорить. Да и какое все это имеет значение через столько лет! – Все это к делу не относится, Николь. Я хочу, чтоб ты поняла…

– И что было дальше? С твоими родителями и их браком?

– Они развелись.

– А где твоя мать сейчас? Я знаю, что отец умер несколько лет назад, а о матери ты ничего не говорил.

– Она жива, – нехотя проговорил Александр. – Живет в Аргентине с конезаводчиком.

– Она уехала туда после развода?

– Она уехала туда, когда мне было тринадцать лет. До этого она прожила пять лет в Нью-Йорке. И чтобы ты не спрашивала, скажу, что до ее отъезда из Штатов я бывал у нее по две недели каждый июль, когда отец разрешал ей…

– Когда отец разрешал ей?.. – повторила, не веря своим ушам, Ник.

– Вот именно. Он разрешал ей прилетать в Афины и останавливаться в своей квартире и видеться со мной, сколько ей угодно было.

Ник встала, положила руку ему на плечо и почувствовала, как напряглись у него мышцы.

– Все это ужасно, – тихо сказала она. – Александр, это просто невероятно…

– Что тут такого? – холодно сказал он и сбросил ее руку. – Она во всем сама виновата. Она была не пара моему отцу – плохая жена и плохая мать.

Ник отшатнулась.

– Откуда тебе знать? Ты знаешь только одну сторону. Может, это не все.

– Люди женятся по ошибке, Николь. Из-за страсти, из-за секса. Это называют любовью, но какая это любовь? – Он положил руки ей на плечи и резко притянул к себе. Почему еще только недавно все казалось ему таким сложным? Он знал, что ему нужно, но это не любовь, не брак и не отцовство. – Поэтому тебе нечего бояться меня. Я не прошу ничего, кроме того, что ты можешь дать, потому что я сам хочу того же.

Нечего бояться? Вот умора. Он думает, что знает ее. Хуже всего то, что она сама думала, будто знает себя, но в один миг все вдруг полностью изменилось. Еще недавно у нее и в мыслях не было всех этих матримониальных дел, а сейчас ей захотелось построить надежное теплое гнездышко, где она жила бы, как живут все женщины на свете: просыпалась бы утром в объятиях любимого человека, а там, глядишь, и гладила бы разбитые коленки мальчишек, как две капли воды похожих на отца. Как могла она пасть так низко?

– Ник? – Он взял ладонями ее лицо и приподнял. – Еще ни одна женщина не значила для меня так много, как ты. Ты красива. Обворожительна. Я счастлив с тобой. И я мил тебе. Хоть убей меня, но я говорю правду.

Ей захотелось разреветься и удрать. Сердце у нее разрывалось. Но она стояла как ни в чем не бывало и даже выдавила смешок.

– Ты от скромности не умрешь, Александр.

– Я говорю как на духу. Я хочу быть честным. И от тебя того же жду. Нам не нужны сказки с красивым концом.

– Не нужны, – как эхо отозвалась она дрогнувшим голосом.

– Я дам тебе все, gataki. He только честность, но и уважение. Я обещаю быть тебе верным, пока мы вместе, но я не хочу лгать и не хочу, чтоб ты лгала. Ты меня понимаешь?

Он замолчал. Он не планировал говорить все это, даже не знал, что такое наговорит, и все же был рад, что все так получилось. Это и есть правда, а то, что ему показалось, будто он влюбился в Николь, просто сентиментальная чушь.

Он сын своего отца, но он не будет таким глупцом, как его отец, и она должна понять это. Он не будет просить от нее того, чего она дать не в состоянии. Он не будет льстить себе надеждой, что станет для нее всем на свете, и не будет требовать от нее обетов, которые она не может сдержать, или ожидать, что она будет растить его ребенка.

Губы у нее задрожали.

Неужели он обидел ее? Ему захотелось прижать ее к себе и сказать, что все это неправда, что он любит ее и будет любить всегда и стоит ей только сказать, что она тоже любит его…

– Я хотела сказать, что уезжаю, – чужим голосом произнесла она.

– Но теперь это необязательно.

Ник смотрела в лицо человека, которого любит, человека, которого решила оставить, а видела не взрослого мужчину, а того ребенка, которого бросила мать.

– Ник. – Он обхватил ладонями ее лицо. – Останься со мной.

Он поцеловал ее, и она обняла его, пытаясь не расплакаться, хотя сердце у нее кровью обливалось и она даже не понимала, о ком так горюет: о нем или о себе. Она только твердо знала, что мука, которую она испытывает сейчас, ничто по сравнению с той, которую будет испытывать, когда ему надоест. Вот тогда она будет платить за свое ночное решение разбитым сердцем.