Женский роман

Пролог

На распахнутую ставню, шумно хлопнув крыльями, уселся пеликан. И стал чистить перья, поглядывая круглым глазом на девушку, которая спешно вытаскивала из шкафа белоснежные блузки и цветастые юбки, разбрасывая их по кровати и стульям. Все они совершенно не подходили Дейне. Сегодня ей хотелось быть самой-самой красивой.

Отбросив в сторону очередную юбку, она тихонько чертыхнулась и подошла к окну. Вгляделась в горизонт, но ничего не увидела. Не было ни облачка на синем небе, ни паруса на море. Дейна перевела взгляд на птицу, теперь медленно раскачивающуюся на ставне.

- И вот что ты тут расселся, а? – усмехнулась она. – Места себе другого не нашел. Подглядываешь? Ну и ладно!

Спустя полчаса разодетая, несмотря на сложность затеи, Дейна заметила, наконец, в окне быстро приближающийся корабль и радостно вскрикнула. Это могла быть только «Серпиенте марина»! Глаза девушки заблестели, и она выскочила за дверь своей комнаты только затем, чтобы тут же наткнуться на недобрый взгляд мамаши Жасинты, проходившей по коридору в то самое время. Мамаша ощупала этим взглядом наряд Дейны, рассмотрела зеленую юбку, расшитую вручную шелковой нитью сложным узором из синих цветов, оглядела блузку в тон с чудесными кружевами, выторгованными у скряги Рикардо, привезшего их из самого Парижа, ожерелье из разноцветных камней на высокой шее. И косы цвета ржавчины. Нет, цвет был красивый, но ужасно раздражал мамашу Жасинту. Не иначе папаша ее дочери был каким-нибудь ирландцем. Ну да мало ли ирландских моряков заглядывали в дом мадам Сесиль? Всех и не вспомнить. Хотя был один упрямый, настойчивый, обещал увезти ее на родину. Мадам Сесиль, добрейшей души женщина, отговорила, за что Жасинта была ей крайне признательна. Бог знает, как сложилась бы ее судьба, если бы сбежала она с тем мужчиной. А так ей грех жаловаться. Таверна ее процветает, отбоя от поклонников нет, дочь выросла красавицей… Только тревожил мамашу Жасинту неспокойный взгляд ее зеленых глаз, удивительно похожий на взгляд упрямого ирландца.

- И куда собралась, такая разодетая? – строго спросила Жасинта у дочери.

- К Алмейде схожу. Расхворалась она совсем. Брат ее, Тоби, сказал, она спрашивала обо мне.

Дейна попыталась обойти мать. Но ту провести было трудно. Хорошо она знала, когда Дейна пытается ее обхитрить. Сама такая же была. Жасинта схватила дочь за руку и сурово сказала:

- Говорят, нынче «Серпиенте марина» прибывает. Слыхала?

- А мне что с того? – фыркнула дочь. – Подумаешь. Сегодня один корабль, завтра другой. За всеми не уследишь.

- Верно, дочка. Ни к чему тебе эти висельники. А все они висельники, попомни мое слово! Если в море не сгинут, так губернатор Лос-Хустоса их переловит всех, да и вздернет рано или поздно. И Исла-Дезесператос не спасет. Особенно капитана Ратона – все знают, как его ненавидит губернатор. Только за ним по морям и гоняется. Так что ты об этом ублюдке и думать забудь!

Дейна бросила сердитый взгляд на мать.

- По губернатору самому виселица плачет, - буркнула она. – И о ком мне думать – сама разберусь!

Мамаша прищурилась и снова всмотрелась в упрямое лицо дочери. Ох и красивая, самородок! Но хуже – с характером! Жасинта усмехнулась и проговорила:

- Между прочим, с утра Дьярмуид забегал. Говорит, у сестры его именины. Старая Катарина пироги печет. А вечером музыкантов к себе зовут. Если хочешь, так и быть, отпущу тебя, в таверне и сама справлюсь. Хосе Бертино поможет, никуда не денется. Все равно сидит вечно, как истукан, в углу.

Весело глянув на мать, Дейна вздернула брови и рассмеялась:

- Значит, к Дьярмуиду можно?

- К Дьярмуиду – можно! Но ты ведь не пойдешь к Дьярмуиду, да? Ты ж только и думаешь, как на пристань сбежать, да?

- Ну почему же не пойду? – Дейна прищурилась – Пойду. Вот Алмейду проведаю – и пойду. У Катарины пироги всегда вкусные.

- А мне потом Катарина расскажет, была ты у них или не была! Потому даже не вздумай встречаться с капитаном Ратоном! И лгать мне не смей! А сейчас переоденься и ступай на кухню. Картофель привезли. К вечеру начистить надо. Фунтов двадцать понадобится, не меньше. Будем рагу делать! Моряки наше рагу любят!

- Мне к Алмейде надо, мам, - протянула просительно Дейна.

- Вечером у Дьярмуида повидаешь Алмейду! Она с утра Катарине помогает! Переодень передник, говорю тебе! – отрезала мамаша Жасинта.

- Сами и идите к своему Дьярмуиду! – прошипела Дейна и резко развернулась на каблуках. Так, что юбка взвилась ярким взмахом ткани.

Девушка влетела в свою комнату и громко хлопнула дверью. В ответ раздался шум крыльев улетевшего пеликана. Дейна проводила его глазами, медленно переоделась в домашнее платье и отправилась на кухню. Уныло устроившись среди корзин с картофелем, она принялась за работу.

- Я все равно убегу на пристань, - бормотала она себе под нос, - это ничего. Пусть и вечером. Проберусь на «Серпиенте марина»…

Дейна взглянула в маленькое тусклое окошко, в которое была видна лишь самая верхушка грот-мачты, вздохнула и зло бросила очищенную картофелину в миску, от чего брызги фонтаном разлетелись в разные стороны.

- Донья Дейна, - раздался голос маленькой Марии, посудомойки, - вы так поранитесь. Осторожнее с ножом.

На часах было 6:38 утра

На часах было 6:38 утра, когда Кирилл Максимович Вересов ввалился на кухню, почесывая взъерошенную шевелюру и щурясь от по-сентябрьски яркого солнца. Пред очи своего отца он предстал в пижаме, правда, уже умывшись. И окинув взглядом еще пустой обеденный стол, поинтересовался:

- Что на завтрак?

- Омлет, - раздался голос отца, - бери тарелки, накрывай на стол.

Вересов-старший отлепился от барной стойки, разделявшей кухню на две части, и вместе с толстой папкой в руках переместился за стол.

- О, с утра пораньше включил юриста, - протянул Кирилл и пошел к подвесному шкафчику, где стояли тарелки. Вынул две, поставил одну перед отцом, вторую напротив. Разложил приборы и поплелся к плите. Через минуту большой омлет со сковороды был поделен на два одинаковых куска и отправлен по тарелкам.

Глядя на завтрак, Кирилл чуть поморщился, немного подумал, влез в холодильник и присовокупил к уже имеющемуся пару томатов и банку сока.

- Между прочим, Нина Петровна ушла больше месяца назад, - объявил он, усаживаясь, - а каникулы уже третью неделю как закончились. Пора бы все-таки подумать о новой домработнице. Хотя бы подумать, па.

Максим кивнул, одновременно отправляя в рот кусок омлета и переворачивая страницу.

- Хорошо, подумаю. Вот процесс Борисоглебского завершу – и подумаю.

- Тогда придется звать на подмогу бабушку. На омлете я долго не протяну. Молодой растущий организм. Хочешь лекцию от педиатра на пенсии?

Удивленно вскинув бровь, отец оторвал взгляд от бумаг и внимательно посмотрел на Кирилла.

- Это сейчас была угроза или шантаж?

- Предостережение от рисков. Я тоже не хочу, чтобы она тут околачивалась – начнет контролировать учебу. Но, блин, омлет третью неделю!

- Ок, один вечер, вместо своего танкового рандома, посвяти выбору домработницы. Все равно от компьютера не отходишь. Но пользы будет больше.

- О! Спихнул уже! – рассмеялся Кирилл. – Тогда пеняй на себя. Когда на порог явится блондинка с третьим размером и ногами от ушей, не забудь спросить ее рекомендации.

- Ну, это ты сильно губу не раскатывай, - хохотнул Вересов в ответ. – Рекомендации спрошу в первую очередь, ДО подписания контракта. Так что жуй давай и не умничай!

И он снова уткнулся в бумаги. Этот процесс его изматывал. Он длился уже третий год, и конца-края ему было не видно. Но на сегодняшнее слушание Максим Олегович возлагал самые большие надежды, ожидая, что наконец-то будет вынесено решение. Впрочем, это еще ничего не гарантировало. Наверняка госпожа Мазур-Борисоглебская поспешит со своими адвокатами в апелляцию. Но хоть какой-то рубеж будет пройден. Послать бы все к черту, конечно, так в конторе не поймут. На гонорары от Борисоглебского можно было жить, не ведя больше ни одного процесса. Но как же он его достал!

- Ты б тоже не умничал и хоть одну из своих баб в дом привел, пусть бы готовила. Хоть какой толк, - проворчал Вересов-младший и отправил в рот кусок омлета.

Максим долго смотрел на сына тем взглядом, который предупреждал, что дальше лучше не шутить. Он мог позволить Кириллу многое, но были вещи, которые не подлежали обсуждению. В повисшей тишине он медленно и негромко проговорил:

- У тебя есть два варианта. Можешь доесть омлет, отправиться в гимназию и вечером подобрать несколько кандидатур в домработницы. Заметь, именно в домработницы. Сайты не перепутай! А можешь прямо сейчас позвонить матери и в ближайшее время переехать к ней. Завтракать тем, что тебе приготовит она. Это понятно?

Кирилл посерьезнел и кивнул.

- Ясно. Первый вариант. С ее Джорданом я не лажу. И три собаки в моей постели меня бесят.

- Вот и заканчивай балаган, иди собирайся, иначе опоздаем, - Максим поднялся, сунул свою тарелку в мойку и направился к выходу.

- Па! - крикнул ему вслед всполошившийся Кирилл. – Забыл совсем! Сегодня собрание на 18:00.

В ответ раздалось негромкое ругательство.

- Вовремя! – обернулся отец. – Ладно, я позвоню бабушке. У меня встреча.

- Пааа! У нас классуха новая. Стремная девка. Но с классной грудью. Сильно хочет пообщаться.

- А за словами последить? Ты как разговариваешь?

- Та она только после института, - отмахнулся Кирилл. – Француженка. Честное слово, на ее уроках я – просто образец изящной словесности.

- Именно поэтому она и хочет сильно пообщаться. Понятно! – Максим кивнул. – Ладно, встречу перенесу, съезжу сам. А теперь марш собираться, точно опоздаем.

Кирилл торжественно кивнул. Демонстративно отправил остатки омлета в мусорное ведро, а тарелку в мойку. Запил съеденное соком и пошел одеваться.

Киевская гимназия им. И. Франко № 92 с углубленным изучением иностранных языков считалась одним из лучших учебных заведений, где английский, французский и немецкий наряду с обычными учителями читали еще и носители вышеперечисленных языков. Английский Кирилл знал неплохо – с восьмилетнего возраста проводил летние каникулы у матери в Штатах. Французский выбрала для него бабушка. На факультатив по немецкому он ходил дважды в неделю, потому что нравилось. И с вузом на начало одиннадцатого класса так и не определился. Мать все лето соблазняла разнообразием американских колледжей, к себе поближе. Джордан бесил. Отец ни на чем не настаивал. Бабушка развела бурную деятельность, насобирав брошюр киевских университетов и подсовывая ему в стопку с тетрадями.

Прошу прощения за опоздание. Вересов. Вы позволите?

«В столице – восемнадцать часов!» - радостно возвестило радио.

Потрясающе! Максим Олегович потянулся к магнитоле и зло выключил ее. Он терпеть не мог опаздывать. Тем более, на собрание в школе Кирилла. Тем более, к новой учительнице. Он сердился, барабанил пальцами по коже руля, дергал душивший ворот и продвигался по улице со скоростью полкузова в пять минут. Черт!

Весь день наперекосяк. Впрочем, этого и следовало ожидать. Все стало ясно около полудня. После трехчасового слушания по делу Борисоглебского судья объявила перерыв на полчаса, после которого адвокат госпожи Мазур-Борисоглебской неожиданно соизволила заявить очередное ходатайство. Гори оно синим пламенем! В этом деле их накопилось уже столько, что если сдать в пункт приема макулатуры, смело бы хватило на пятитомник Булгакова. Но не горят, как известно, не только рукописи, но и гребаные ходатайства. В результате Макс мысленно выругался, а судья назначила новую дату.

Днем выяснилось, что на прошлой неделе стажер умудрился перепутать документы при подаче трех исков. Конечно, мотаться по судам и разгребать чужие косяки пришлось не Максиму, но настроение катастрофически ухудшалось.

Вечернюю встречу перенести тоже не удалось. Кроме него провести ее было некому. А клиент – немолодая, но, судя по всему, с богатым жизненным опытом дама оказалась нудной и болтливой. Максим Олегович кивал, делал пометки в блокноте и посматривал на часы. То, что он опоздает, было несомненно. Теперь вопрос стоял в том, насколько. Наконец, сообщив посетительнице, что возьмется за это дело, Вересов передал ее в руки своей помощницы, облегченно выдохнул и рванул на собрание. Какой дурак их только придумал!

Он посмотрел на часы. 18:15.

Да твою ж мать!!!

До гимназии три квартала, а такими темпами он будет там, в лучшем случае, минут через сорок. Хоть бросай машину и иди пешком. Почти уже смирившись с этим решением, Максим решил дотянуть до следующего перекрестка, как вдруг именно за ним пробка словно сама собой рассосалась. За пять минут он домчался до школы, преодолел искусственное препятствие в лице охранника и через ступеньку взлетел на третий этаж. Перед кабинетом сделал глубокий вдох, поправил галстук и с невозмутимым выражением лица распахнул дверь.

- Прошу прощения за опоздание. Вересов. Вы позволите?

- Ааа... – отозвалась девушка, стоявшая у учительского стола, и серьезно осмотрела его с ног до головы. – Понятно. Присаживайтесь.

Максим прошел к свободному столу, за которым удобно расположился. Кивнул нескольким знакомым родителям. Попытался вслушаться в слова учительницы, но выходило плохо – почти ничего не понимал. В голове вертелся Борисоглебский, плохо успевающий по обществоведению, и стажер, который, вероятно, вообще получил по окончании школы справку о прослушанном курсе. Как попал в институт – ежу понятно.

Вересов заставил себя сосредоточиться на лице стоящей у доски молоденькой девушки.

- По итогам проведенных тестов… - очень серьезным тоном сообщала она родителям.

После Зои Геннадьевны контраст был разительным. Интересно, тот, кто отправил эту пигалицу в 11 класс, вообще хоть о чем-то думал?

Он легко откинулся на спинку стула. Как, Кирилл сказал, ее зовут? Марина… кажется, да… Марина Николаевна… «Нет, не ее имя», - Максим слабо усмехнулся. Пробежался глазами сверху вниз, потом гораздо медленнее поднял взгляд обратно к лицу. И беззвучно шевельнул губами:

- Мара…

- И я настаиваю на необходимости сдачи DЕLF-а и, разумеется, DALF-а, - вдохновенно продолжала учительница. – Во-первых, те, кто успеет сдать DALF, освобождаются от языкового теста при поступлении в вузы франкоязычных стран. Во-вторых, даже те, кто успевают сдать только DЕLF, получат билингвальные дипломы по договоренности с Центром французской культуры. По большому счету, это будет равнозначно – вместо языкового теста. Я понимаю, что на Францию из здесь присутствующих нацелены единицы, если вообще нацелены. Но это, в конце концов, еще и престижно. И послужит бонусом при поступлении в наши вузы.

Вересов устало потер лоб. Франция. Новая клиентка сегодня что-то вещала про домик под Ниццей, который ей достался от третьего мужа, и на который теперь положил глаз ее пятый, с которым она собирается разводиться, потому что на горизонте замаячил шестой.

Скорей бы уже эта бодяга закончилась.

- Далее вопрос материального характера. В школе планируется ремонт пристройки на заднем дворе. За ней располагается козырек и крыльцо у бассейна. Скажу прямо, старшеклассники там курят. Из нашего класса Вересов, Онищенко, Удод, Кудинова и Новицкий. Это те, кого я поймала за руку. Кроме того, что пристройка давно нуждается в ремонте, мы сможем хотя бы контролировать, кто там находится. Часто вместо уроков. Но это мое личное замечание, разумеется. На ремонт средства выделены из бюджета, но нам, как вы и сами понимаете, не хватит. Администрация раскидала недостающую сумму по количеству учащихся. Получилось сто пятьдесят гривен с ученика. Если есть возможность сделать ремонт дешевле… у кого-то из родителей, то Виктор Иванович по этому поводу проведет общешкольное собрание в актовом зале в пятницу через неделю, тоже в 18:00. Приходите.

«Если вместо уроков – это хреново», - Максим практически вернулся в мир живых. Вернее, в мир учительницы. Нет, девчонки, которая выбрала себе эту профессию. Интересно, это по зову сердца?

Брожение в Альфа-Центавре

Следующее утро, в отличие от предыдущего, было холодным. Да и Мара проснулась не от звонка будильника, а от шума за окном – частые капли бились о подоконник, протяжно гудел ветер, и, что еще хуже, у соседей по площадке выла собака. Мара бросила взгляд на часы. Так и есть. Четыре. А легла сильно после полуночи.

После нескольких неудачных попыток повернуться как-то поудобнее и накрыть голову подушкой, чтобы хоть немного подремать, смирилась с мыслью, что все тлен, а значит, бренное ее тело надо поднимать с кровати, а то хуже будет. Уснет – проспит вовсе.

Она обреченно встала, тяжело потянулась. Зевнула. Вставила ступни в тапки и прошлепала на кухню. Дед еще спал. И слава богу, иначе бросился бы снова кормить. Мара сунула голову в холодильник и, изучив его содержимое, достала вчерашнее молоко. В хлебнице, если ей не изменяла память, оставались еще булочки. Нормальный завтрак!

Потом поставила кофе. Надо сказать, что ее коронным (и единственным) блюдом оставалась яичница с колбасой. Но кофе сварить она была в состоянии… Если не задумывалась у плиты о чем-то своем. Дед этот взгляд называл «брожением в Альфа-Центавре». В принципе, да, похоже. Правда, грезила она в основном не о космосе. Предметами ее грез были совсем-совсем другие просторы.

Кофе убежал. Мыть плиту не хотелось. Но следы преступления за собой оставлять хотелось еще меньше. Следующие пять минут развела бурную деятельность у печки с губкой и моющим средством.

Потом, в конце концов, села завтракать. Вместо кофе был чай. Из пакетика. Это она могла. Это она умела. Булочки зачерствели, молоко прокисло. Пришлось переливать в банку – будет кисляк. Дед кисляк уважал. Булочку уныло погрызла. Соседская собака продолжала душераздирающе завывать.

В конце концов, плюнув и на попытки позавтракать, Мара решила собираться. Ушла в свою комнату. Подошла к письменному столу, за которым уроки делала еще ее мама. Стопку тетрадей семиклашек сунула в пакет. Особо ценный блокнот – в сумку. Снимать с себя тепленькую и уютненькую пижамку в горошек совсем не хотелось, и это действо откладывалось до самого последнего момента. В конце концов, пижамка была снята. Мара в очередной раз покосилась в окно – дождь все не переставал. И вместо привычных брюк надела… джинсы. Строгой белой рубашке решила не изменять.

Что там еще? Ботинки, куртка, зонт. Мара снова бросила взгляд на часы. Ну выходит раньше. Раньше приедет. Тем лучше.

В учительскую она влетела за три минуты до звонка на первый урок. Сначала сломалась маршрутка. Потом пробка на трассе. Слава богу, в метро пробок нет! Но то, что день был совсем не ее, стало очевидно, когда налетела на завуча. Та поджала губы, процедила сквозь зубы: «Доброе утро, Мариночка». И решительно вышла из учительской. Маре оставалось только пробормотать приветствие ей в спину и последовать ее же примеру. Первый урок снова был в любимом 11-Б. И сама мысль об этом да еще в совокупности со всеми мелкими неурядицами за одно только утро навевала на нее обреченность и тоску.

Но урок прошел, как ни странно, вполне себе на уровне. Готовили диалоги. Говорение у 11-Б получалось лучше прочего. Вторым уроком в расписании стояло общение с Ришаром (Ришар – это имя, а не фамилия, к актеру отношения не имеет), волонтером из Центра французской культуры. На его уроки Мара и сама с удовольствием ходила, если выпадало окно.

Сейчас она первым делом спряталась за учительским столом, потому что и ежу понятно – нечаянная смена имиджа замечена. Пока шла от двери до своего стула, мальчишки, да и девчонки тоже, шеи посворачивали. Она живо открыла журнал, поздоровалась. Провела перекличку. И начала вызывать пары по очереди.

За последней партой сидел Вересов и повторял сценку с соседкой. Говорение всегда разбивалось на две группы по алфавиту. Потому здесь получалось разлучить его с Новицким. Они друг на друга влияли не самым положительным образом. Мара тянула вызывать Вересова, сколько могла. Пока не поняла, что они остались последними.

Когда же все-таки вызвала, он с ленивой улыбкой, такой похожей на улыбку своего отца, проследовал к доске. Девочка, Лера Митрофаненко, плелась за ним.

«Кофе хотите?» - мелькнуло в ее голове. И Мара тяжело вздохнула.

Пока детишки болтали (тематика была специфическая – поиски работы во время экономического кризиса), Мара, надеясь, что это не бросается в глаза, рассматривала парня. Он был довольно высоким. И имел все шансы вырасти еще – Вересов-старший, кажется, на целую голову выше. Русая шевелюра чуть-чуть светлее, чем у отца, но могла потемнеть. Он еще не брился. И Мара вспомнила щетину на щеках и подбородке Максима Олеговича. Эта модная небритость шла ему. Он был похож на какого-нибудь актера. Дед, правда, не одобрил бы. Хотя с чего бы ему одобрять постороннего мужчину? Мара рассердилась на себя и попыталась прислушаться к диалогу. Но вместо этого стала рассматривать черты мальчика. Вот лицо у него совсем почти непохожее. Наверное, пошел в маму. Красивый мальчик… В смысле, папа тоже был очень даже! Просто разные. Например, у отца глаза были выразительные, нос с горбинкой… А у мальчика нижняя часть лица была интересной – энергичный подбородок, пухлые губы. Смазливый. Девочкам в школе он нравился. Той же Митрофаненко и Кудиновой. Первая сочиняла для них двоих диалоги. Вторая курила с ним на перемене. Мара пригрозила написать докладную, но, конечно, за пределы класса это не вышло. Курить продолжали. И Мара понимала, что уж кто-кто, а Кирилл не бросит – характер. А если и бросит, то точно не по указке «классухи». В известность родителей поставила, и ладно.

Отправитель: Стрельникова

По вторникам Максим Вересов всегда работал в офисе. Это правило было неизменным уже на протяжении лет пяти. И выполняться должно было неукоснительно всеми помощниками. В противном случае, виновник увольнялся с недельным выходным пособием (прецедент был – одна из помощниц умудрилась вписать в расписание поездку куда-то за тридевять земель… или в Фастов, что по вторникам было равносильно одно другому).

Сегодня утренние звонки были сделаны. И наконец, удобно расположившись на диване и неспешно потягивая свою вторую чашку кофе, Максим Олегович просматривал документы вчерашней новой клиентки, только теперь в тишине кабинета, а не под сомнительную мелодию ее умилительно-дребезжащего голоса. Впрочем, с ходу разобраться в матримониальных перипетиях этой особы Вересову не удалось, и, разложив перед собой все свидетельства о браках, разводах, смертях и правах на наследство, словно карты Таро в салоне предсказательницы судеб, Максим Олегович пытался в очередной раз представить себе, насколько нескучно живут некоторые индивидуумы.

От философских рассуждений на тему бытия его отвлек звук, всегда напоминающий ему вопль кукушки, шарахнувшейся головой о колокол – достопочтенный Outlook сообщал о новом письме.

Макс нехотя поднялся с дивана, подошел к столу и глянул на экран.

Отправитель: Стрельникова.

Ему это ни о чем не сказало, и он открыл письмо. Пока читал, сначала плюхнулся в кресло, потом поймал собственные брови гораздо выше положенного им места, а на фразе «мы с ним помирились» Максим Олегович от души рассмеялся.

Все еще посмеиваясь и не думая о причинах, побуждающих его это сделать, он быстро набрал:

«Марина Николаевна! Сегодня еще не поздно для кофе. Я знаю место, где варят самый вкусный».

И нажал кнопку «Ответить».

Ответа ждать ему пришлось долго. Не потому, что Марина Николаевна была динамо. Просто после отправки своего письма с повинной она все-таки ушла слушать урок от Ришара. Успела на последние пятнадцать минут. Третий урок был у семиклассников. Разбирали ошибки в сочинениях. Но французский не был у них основным, а Мара очень хотела спать, и общение прошло вяло. И, по-прежнему недовольная собой, француженка отправилась пить кофе в маленькое кафе неподалеку.

Четвертый урок в этот день у нее, к счастью, был последним.

Потому, недолго думая, она, уверенно раскрыв зонт, помчалась к метро. Дождь теперь шел совсем странный. Зонт оставался сухим, зато все лицо было мокрым. Брызги летели отовсюду, но только не сверху. Наконец, нырнув в поток людей на станции, Мара закрыла это бесполезное и громоздкое сооружение и решила больше его не открывать.

Дома была к трем часам. Деда в квартире не оказалось. На плите, увернутая в полотенца, стояла кастрюля. Однако ни закрытая крышка, ни несколько слоев плотной махровой ткани не могли скрыть от нюха голодной учительницы умопомрачительного запаха борща. Умопомрачительного настолько, что, начав есть прямо из кастрюли, она далеко не сразу заметила на столе записку от деда. «Буду поздно. Обедай без меня. Из тарелки обедай, а то скиснет!»

Кратко и понятно.

Приблизительно в начале пятого вечера Мара, наконец, включила своего пенсионера, проверила почту и обнаружила там письмо от Максима Олеговича Вересова.

Сперва вспыхнула до корней волос. А потом вдруг улыбнулась. И решительно написала:

«К сожалению, у меня нет времени.

Семь уроков, проверка контрольных работ, дополнительные занятия с личными подопечными. Спасибо за предложение, но я вынуждена отказаться».

И с чистой совестью отправила сообщение, даже не вычитав на предмет ошибок. А потом включила скачанного накануне «Железного человека-3». Первых двух осилила на выходных.

Среда была, как среда.

С той разницей, что в эту среду у Вересовых был полноценный завтрак. Впервые за три недели.

Вчера вечером Макс пообщался с несколькими дамами, которых прислало агентство. И сегодня утром на недельный испытательный срок пришла Алла Эдуардовна.

Старт новой домработницей был задан неплохой. Кирилл уплетал сырники со сметаной, и, казалось, еще немного, и он заурчит от удовольствия. Максим потягивал крепкий кофе с солью, традиционно не отрываясь от бумаг.

И по прибытии в офис в это не самое обычное утро, Вересова-старшего ждал еще один сюрприз. Оказывается, Марина Николаевна все же ответила. Отказом.

Макс хмыкнул, занялся, было, делами, вызвал помощницу, но когда та зашла к нему, выслушать задания, вдруг сказал:

- Свет, выясни, пожалуйста, распорядок работы Стрельниковой Марины Николаевны. Это учительница французского в 92 гимназии.

- Это по какому делу, Максим Олегович?

- Это пока лишь поиски вариантов, - напустил тумана Вересов.

С 13:30 он уже стоял недалеко от ворот школы, высматривая француженку. Та показалась около двух, с самым серьезным выражением лица. Максим улыбнулся, вышел из машины, достал с заднего сидения букет и двинулся навстречу девушке.

- Добрый день, Марина Николаевна! – поздоровался он и протянул букет. – Это вам.

Марина Николаевна резко оглянулась на школьные ворота и на видневшееся за ними кирпичное здание. Потом снова перевела взгляд на неугомонного родителя и взволнованно проговорила:

Какого черта будильник звонит в субботу?

Утро пятницы Мара встречала с мыслью приблизительно следующего содержания: «Какого черта будильник звонит в субботу?»

Приблизительно на пятой секунде трели она сообразила, что никакой нынче не выходной. И что придется вылезать из теплой постели, надевать проклятый костюм и выбираться на тот жуткий ветер, что бушевал за окном. То, что за окном ветер, Мара не сомневалась. По крыше гудело страшно. И даже в окно сквозняк задувал, несмотря на стеклопакет.

В конце концов, собрав волю в кулак, села на кровати и потянулась. Когда она перестанет полуночничать и укладываться спать вовремя, тогда, наверное, жить станет чуточку проще, но определенно не так увлекательно.

Умылась, почистила зубы. Но просыпаться организм не желал.

Потом поплелась на кухню, где уже хозяйничал дед.

- Доброе утро! – чуть охрипшим голосом проговорила она. – Кофе сваришь, а?

- Кофе, кофе, - проворчал Петр Данилович. – Сварю. И овсянку сварю. И только попробуй не съесть, - с угрозой в голосе проговорил он.

- Вари, - милостиво согласилась Мара и рухнула за стол. – Все, что хочешь, вари.

Дед, не веря своим ушам, кинулся к холодильнику за молоком. На минутку замер и вдруг вкрадчиво сказал:

- А вчера днем Федор заходил. Тебя спрашивал.

- Никак не привыкнет, что я днем дома не бываю? Пора бы уж. Пять лет универа и почти месяц в школе работаю.

Дед недовольно крякнул.

- Можно подумать, что когда он заходит вечером, ты к нему выходишь, - буркнул он, помешивая кашу.

- Бедный Федька, - задумчиво проговорила Мара, глянув в окно. – Фамилия у него дурацкая, прыщи на лбу, девушка его который год динамит… Честное слово, я его даже уже пожалела бы. Если бы не одно обстоятельство из шести букв: дос-тал.

- Глупая ты! – по-прежнему бурчал дед. – Хороший мальчик. И ты ему нравишься.

- Марина Николаевна Нетудыхата. Звучит?

- Как есть, глупая! – Петр Данилович с недовольным лицом поставил перед внучкой тарелку с кашей. – Разве ж дело в фамилии? Не нравится – не меняй! А парень он хороший, работящий.

Мара улыбнулась, взяла ложку, поковыряла содержимое тарелки и решительно заявила:

- А я его не люблю. Он мне даже не нравился никогда, понимаешь? И если бы он мне просто в друзья набивался, я бы дружила. Я из женихов его который год отвадить не могу.

Дед сел напротив и полуласково, полуворчливо протянул:

- Ну а ты пока смотри на него, как на друга. Что ж ты все одна да одна. Нехорошо это для девушки. Замуж тебе пора. Вот привыкнешь к нему, а там глядишь… Хороший же парень!

- Дед, у меня сегодня шесть уроков в первую смену, три – во вторую. Плюс консультация для родителей дошкольников. Агитировать буду идти во французский класс. Какой Федька, а?

- Какой, какой… Сосед наш! – заявил дед и демонстративно вышел из кухни.

Мара тяжело вздохнула, еще пару минут поковыряла овсянку. А потом решительно встала со стула и отправилась одеваться.

В кабинет входила осторожно. Опасаясь снова что-нибудь обнаружить в классе. Внимательно осмотрев стол, выдохнула с облегчением – ничего постороннего. И никого постороннего.

Первые четыре урока пролетели легко и незаметно. Пятый урок был у любимого 11-Б. Аудирование. Снова. Но на этот раз не контрольное. А потренироваться. Вересов сидел за первой партой. Слушал внимательно, пометки в черновике делал. Мара совсем успокоилась.

До тех пор, пока не настала перемена. В перемену он снова явился к ней и спросил, можно ли подойти в окно между шестым и восьмым уроком. У него-де вопросы накопились.

- Ну так сейчас задавай! – не выдержала Мара.

- Не хочу отнимать ваше время на перемене.

- А в мое окно – можно? Ладно, приходи.

В результате дала слабину. И окно превратилось в полноценное индивидуальное занятие. А Мара лишилась обеда.

- А вы шоколад любите? – вдруг спросил Вересов, когда она уже торопилась убегать в младший блок на следующий урок.

- А ты решил расплатиться конфетами?

- Нет, это банально. Но почему бы жизнь не подсластить?

Мара хмыкнула, сказала:

- Ключ отдашь на вахту!

И помчалась работать дальше. Надеясь только, что неделя под знаком Вересовых когда-нибудь закончится. Потому что думала не о работе, а о чем-то отвлеченном и ужасно романтичном.

В 18:50 Вересов-старший припарковался у гимназии. Короткий разговор с охранником, милейшее лицо адвоката в учительской – и через десять минут он уже был осведомлен, что Марина Николаевна обрабатывает родителей дошколят.

Он занял удобную позицию у окна, присев на подоконник. Смотрел, как стайки детей то растекаются по коридору, то снова собираются в классы, пока, наконец, из кабинета 316 не стали по одной, по две выходить, к огромному удивлению Вересова, одни мамы. Папы не наблюдались. Максим усмехнулся и, дождавшись замыкающих, заглянул в помещение. Француженка сидела за столом и что-то писала.

Девушка из Ипанемы

Солнечный луч забрался в комнату через окно и пробежался по полу, добравшись до кровати. По кровати он полз очень осторожно, чтобы не сильно беспокоить девушку, спавшую на ней. Но, в конце концов, понял, что лица ему никак не миновать, и самым нахальным образом расположился прямо на ее сомкнутых веках.

Девушка шумно выдохнула и перевернулась на другой бок, пытаясь удержать сон, но тот неумолимо рассеивался. Снилось ей что-то очень хорошее. Но она не помнила, что именно. Вместе со сном уходили и воспоминания о нем. Однако, окончательно проснувшись, Мара точно знала, что давно уже так не высыпалась. И давно уже не было ей так спокойно.

Она открыла один глаз и осмотрелась. А через мгновение уже сидела на кровати, судорожно соображая, куда угодила. Долго думать не пришлось. Прошлый вечер всплыл в ее памяти куда ярче любых снов и воспоминаний. Репетитор для Вересова, автомобиль с таким салоном, что в нем жить можно, спагетти. И настойчивый взгляд Максима Олеговича, от которого и хотелось спрятаться, и тут же хотелось дальше нежиться в нем.

Откуда он только взялся на ее голову! Все нормальные отцы одиннадцатиклассников старше, скучнее, с брюшком и, может быть, даже с сединой! А этот!

«Вы мне нравитесь, Марина» - и все. Она поплыла, как макияж на жаре. И ведь уверена была, он на дачу ее тащит, чтобы пересп… переспать с ней! Вещи надо своими именами называть. А он накормил и свалил в неизвестном направлении.

На смену совершенному спокойствию пришла злость. Нет, не из-за обманутых ожиданий, конечно! Какие ожидания! Если она чего и ожидала, так это от себя – отражения его штурма, осады или чего-то… Как его понимать, она не представляла. И вместе с тем (о, ужас!) даже его вчерашняя выходка только добавляла ему обаяния.

Еще не хватало влюбиться.

Мара встала, торопливо надела вчерашний костюм (спать пришлось в одном белье – рыться в шкафах она так и не рискнула, постельное нашла – и ладно). Вышла из комнаты и позвала:

- Максим Олегович!

Но никто не отвечал. Она прошлась по второму этажу дома, заглядывая в комнаты, но было пусто. Спустилась вниз. Тоже никого. И, в конце концов, вынуждена была признать – она здесь одна. Как выбираться отсюда, не имела ни малейшего представления. Бросить дом открытым не могла тоже – еще заберется кто.

Выглянула в окно и перевела дыхание – автомобиль по-прежнему стоял во дворе. Значит, где-то поблизости.

И решила, что самое правильное в ее положении – просто дождаться хозяина.

А ждать в доме было скучно. Потому она торопливо накинула пальто и, жмурясь от яркого солнца, вышла из дома, оглядываясь по сторонам. И вдруг подумала, что ей здесь нравится. Нет, не в смысле, что дом и машина… Ей здесь просто нравится. Воздух, деревья, запахи, звуки, глаза мужчины, который привез ее сюда. И даже то, что он привез ее сюда против воли, ей совершенно нелепо понравилось тоже.

Бесшумно открылась калитка.

Макс как-то сразу заметил Марину, бредущую по дорожке.

Прошедшей весной мама приболела и так и не добралась до дачи «прищипнуть» свои ненаглядные хризантемы. Поэтому в середине лета ему с Кириллом пришлось выслушать немало крайне нелицеприятных эпитетов в собственный адрес, характеризующих нерадивых сына и внука, которые не нашли тридцати минут для очень простой процедуры. После чего Макс нанял какого-то ботаника (в самом прямом смысле этого слова), чтобы он, в качестве садовника, хотя бы правильно подвязал к правильно установленным арматуринам любимые мамины цветочки.

Теперь, привалившись к воротному столбу, Вересов безотрывно следил за Марой, чья макушка мелькала среди азиатских мутантов, под «Девушку из Ипанемы», раздающуюся в ушах. А потом она подняла голову и посмотрела прямо на него. Волосы ее, распущенные по плечам, подхватил ветер, и челка, которую она явно отпускала, потому что та была немного короче основной длины, упала ей на лицо. Мара быстро убрала ее со лба и неожиданно помахала ему рукой. Ладонь замерла в воздухе на одно мгновение, словно она задумалась над тем, что делает, и опустилась в карман пальто. А Мара заспешила к нему по дорожке.

- Где вы были? – спросила она.

- Бегал. Я бегаю по утрам… Доброе утро! – с улыбкой сказал он и двинулся по дорожке. – Я быстро в душ, а потом приготовлю завтрак. Я позову, - и скрылся в доме.

Мара задумчиво посмотрела ему вслед. Странно, но все ее обиды и злость испарились, стоило увидеть его. В голову пришла самая дурацкая мысль из всех за последнюю неделю. Но и самая настойчивая. «Он вообще настоящий?» - повторила она про себя несколько раз и тоже зашла в дом.

В душе шумела вода. А она гадала, в этом доме бойлер или обычный водопровод с горячей водой. Через несколько минут она стояла у плиты, поставив вариться кофе. В конце концов, это она умела.

- Я люблю без сахара.

Макс появился на кухне босиком, небритый, с взъерошенными мокрыми волосами, в домашних штанах и старой растянутой футболке.

- Как ты относишься к омлету? – спросил он, доставая из холодильника яйца, молоко и ветчину.

Мара заставила себя отвести от него глаза, потому что ее разглядывания были уже неприличными. Но сама ситуация начинала ее забавлять. Она в боевом обмундировании, состоявшем из вчерашнего строгого костюма и белой блузки, молящаяся, чтобы стрелка на колготках чуть выше колена, замеченная двадцать минут назад, не потянулась ниже. И он – тоже, видимо, в боевом, поскольку произведенное впечатление было сопоставимо с настоящим штурмом ее моральных принципов. И вот она варит ему кофе. А он собрался готовить им омлет.

Личная жизнь Марины Николаевны Стрельниковой

Личная жизнь Марины Николаевны Стрельниковой была загадкой даже для нее самой. Девушкой она была уже взрослой. И понимала, что, собственно говоря, то, что происходит, очень странно не только по меркам современного общества, но уже даже и по мнению деда, который был приверженцем старорежимных моральных устоев. Впрочем, в основном ее воспитанием занимался именно он, пока мать который год работала домработницей где-то в далекой и загадочной Португалии, чтобы обеспечить безбедное существование и хорошее образование своей дочери. Но в последнее время дед всерьез озадачился и все пытался познакомить ее хоть с кем-то из внуков своих многочисленных приятелей. Хотя фаворитом оставался Федор Нетудыхата. Главным преимуществом Федьки было проживание в соседнем подъезде. Дед мог быть спокоен – Мариночка останется под присмотром, и никто никуда ее не увезет.

Проблема заключалась в том, что Мариночке никакой Федька не нравился.

В жизни ее самым страстным чувством на многие годы осталась первая школьная влюбленность в одноклассника.

Итак, номер один. Илюша Ракушкин.

Они не сидели за одной партой, не делали вместе уроков. И были так далеки друг от друга, как только могут быть далеки два человека. Илюша был сыном профессора физико-математических наук. Мать – кандидат исторических наук. Илюша был начитан и упакован.

Самым ярким впечатлением Мары об этих отношениях были танцы в шестом классе. Она впервые в жизни пошла на школьную дискотеку. Там за право танцевать с ней подрались Федька Нетудыхата и мальчик из параллельного класса Дима Миронов. Разнимал их Илюша. Когда носы были разбиты, а рубашки порваны, Ракушкин рявкнул: «Было бы из-за кого!»

И после этого случая Мара перестала бывать на дискотеках. И не только на школьных. Она вообще на дискотеки и в клубы не ходила. Влюбленность ее перестала быть романтичной и стала мучительной. Изводила она себя этой любовью почти до самого окончания школы.

В одиннадцатом классе они дружно прогуляли физ-ру и устроили сорок пять минут откровений, когда все друг другу признавались, кто кому и когда нравился. То, что в Илью влюблены все без исключения девочки, Мара знала прекрасно. Но когда он заявил, что до восьмого класса молча страдал по Стрельниковой, она едва не подавилась печеньем. В этот момент она поняла, что, в сущности, ей уже все равно.

Илья поступил в Институт международных отношений КНУ им. Тараса Шевченко. Мара – в свой иняз. Больше они не виделись.

Ясное дело, что в инязе, да еще и на французском отделении с мальчиками наблюдался пожизненный дефицит. Собственно, в их группе мальчик был всего один. И тот хиленький. Потому, сдав первую сессию и сообразив, что учиться не так уже и трудно, Мара приступила к трудновыполнимой задаче – поиску парня. Хотя бы потому, что к восемнадцати годам неплохо бы было попробовать целоваться.

Номер два. Стас. Фамилию она не помнила.

В аське у него был ник MaG. Познакомились они в феврале на каком-то ресурсе, где она начала публиковать свои стихи. Этот нахал пробовал ее критиковать. То, что публиковал он, никакому литературному анализу не поддавалось. Однажды Мара мягко сказала ему, что это не стихи. После этого он предложил встретиться. Гуляли они три недели. Бродили под ручку по улицам. Юноша оказался робок, но страшно умен. К концу третьей недели они все-таки поцеловались. Мара до сих пор помнила этот день до мельчайших подробностей.

Сначала они пошли в кино. Потом он купил ей букетик подснежников. А после проводил домой. В доме лифта не было. На третий этаж поднимались пешком. И Мара вяло размышляла о том, как бы заставить его хоть сегодня целовать не в щечку, а в губы. Но ничего делать не пришлось. Юноша, видимо, тоже решил, что час настал. И, оказавшись у двери, тесно прижал ее к стене и впился в ее губы неуклюжим и неумелым поцелуем.

Это длилось минуты три. Было влажно и смешно. Его язык настойчиво и совершенно хаотично исследовал ее зубы, щеки и нёбо. Он явно побрился, прежде чем идти к ней, но кое-где недостаточно тщательно. И крошечные кустики щетины весьма неприятно царапались. Он старательно вдыхал и выдыхал воздух носом и изображал страсть, руками шаря по ее спине. Когда все закончилось, довольно улыбнулся. Мара пропищала: «До встречи!» И быстро скрылась в квартире.

Весь вечер Мара занималась анализом сложившейся ситуации. И, уже отправляясь спать, сказала себе: «Да ну нафиг!»

После этого Стас еще раза три пытался проводить ее домой, она делала вид, что страшно занята, что ее завалили семинарами и контрольными, что у нее даже в шесть часов вечера консультации. В итоге он отстал. И эту историю можно было считать закрытой.

Номером три стал Федя Нетудыхата.

Да, да. Был и на его улице праздник. Дед нарадоваться не мог.

Целых четыре месяца на втором курсе она помогала ему с высшей математикой, которую он мог не сдать на сессии. Мара была гуманитарием. Но даже она лучше понимала вышку, чем дедов фаворит. Они ходили в кино. Он приглашал ее в кафе. Она хорошо усвоила, что он обожает решительно все, что она делает. И ей стало скучно. К тому времени она успела сделать вывод, что, может быть, поторопилась со Стасом – тот хоть умел ее рассмешить. Федька же даже целовался хуже. И был ужасным занудой. Потому, не слушая увещеваний деда, Мара бросила его сразу после нового года.

На третьем курсе остро стал вопрос секса. К нему, как и ко всему прочему, она подходила фундаментально. На летних каникулах она открыла для себя женский роман, хотя до того читала исключительно Стивена Кинга и классиков мировой литературы. Начитавшись о заоблачных высях, в которые улетали героини романов, и, набравшись определенных теоретических знаний, Мара решила, что пора брать свою жизнь в собственные руки и опробовать что-нибудь из прочитанного на практике. И стала напрашиваться иногда к подружкам в общежитие – делать вместе уроки.