Жертва

Глава 7

В пятницу около половины седьмого появилась Алекс с двумя большими бумажными пакетами. Принявшись за работу, она прогнала меня из кухни в кабинет. Сказала, что нервничает, когда кто-нибудь наблюдает за тем, как она готовит.

А приготовила она запеканку из выловленных на острове Мартас-Винъярд гребешков и шампиньонов в жирном соусе, сдобренном портвейном и рисом, печеную тыкву и овощной салат — ко всему этому прилагались еще французский багет и бутылка «Пино».

Я так и не рассказал Алекс о моем разговоре с Роджером Горовицем и о заключении медэксперта относительно Гаса. Собственно, о Гасе я вообще не упоминал и Алекс тоже. Прошла уже неделя с того дня, когда мы обнаружили Гаса мертвым в его квартире, а случившееся все еще воспринималось нами как открытая, кровоточащая рана.

Когда с едой было покончено, а бутылка вина опустела, мы загрузили посуду в посудомоечную машину и перешли с кофе в гостиную. Я вставил в плеер компакт-диск Оскара Питерсона. Алекс, сбросив с ног кроссовки, устроилась в углу дивана. Она была в черных джинсах и светло-синей рубашке-джерси с длинными рукавами. С мочек ее ушей свисали бирюзовые сережки. Я сел рядом с ней.

— Скажи, а где ты этому научилась? — спросил я.

— Чему?

— Стряпне. Она великолепна. Превосходна. Если бы я знал, что ты такой искусный кулинар, я бы никогда в жизни тебя не отпустил.

— Ха-ха, — отозвалась она. — Он меня отпустил. Не смешно.

— Да, ты права, — признал я. — Прости.

— Ты так и собираешься ни разу за этот вечер не упомянуть о Гасси? — поинтересовалась она.

— Я думал подождать, пока мы не поедим.

— Мы уже поели.

Я кивнул.

— Вчера я разговаривал с Роджером Горовицем. Медэксперт представил свое заключение.

— В котором сказано, что Гас покончил с собой, так?

— Так. На это указывает все.

— Ну что же, — сказала Алекс. — Они ошиблись.

— Послушай, милая…

— Давай-ка без «милой», Брейди Койн. Просто скажи, будешь ты помогать мне или не будешь?

— Буду, — ответил я. — Да.

— И докажешь, что они ошиблись?

— Практически все, что я могу, это поговорить с людьми, — сказал я. — И я это сделаю.

— Ты хочешь сказать — мы это сделаем.

Я покачал головой:

— Нет. Если я буду заниматься этим, то только я — по-своему и в одиночку.

— А я? — спросила Алекс. — Что должна буду делать я?

— Ты должна будешь просто доверять мне, — ответил я. — Потому что я справляюсь с такими вещами лучше, чем ты, занимался ими гораздо чаще, а кроме того, я объективнее, чем ты, так что, если я привлеку тебя к этому, ты будешь делать только то, что я скажу.

Несколько секунд она гневно взирала на меня. Потом улыбнулась.

— Честно говоря, я не надеялась, что ты согласишься, — сказала она.

— Я, видишь ли, большой поклонник истины, — сообщил я.

— Я думала, что мне придется уговаривать тебя, улещивать.

Я похлопал себя по животу:

— Ты совратила меня вкусной едой.

Алекс насмешливо закатила глаза.

— Плюс к этому, — продолжил я, — мне неприятна мысль о существовании убийцы, достаточно умного для того, чтобы обмануть медэкспертов, полицию и уйти от наказания. — Я улыбнулся ей: — А плюс к этому ты очень мила и мне не хочется подвести тебя.

— Мила, — повторила она.

— Что, неправильное слово? Оскорбительное для свободной и равноправной женщины?

— Нет, — ответила Алекс. — Мне оно нравится. Последний раз я слышала его, когда была восьмилетней кубышкой.

Она взяла меня за руку, притянула к себе, потом сжала мое лицо ладонями и поцеловала меня в губы.

— Знаешь, — сказала она, — ты тоже довольно милый.

Она поцеловала меня снова, я ответил ей поцелуем, и Алекс обвила мою шею руками и поцеловала гораздо крепче, прижав меня к себе. Так прошла минута, а потом Алекс положила мне руки на грудь и, отстранившись, сказала:

— Прости.

— Не за что, — ответил я. После расставания с Эви я не целовался ни с одной женщиной. В висках у меня стучало. — Я ничуть не обиделся.

— Не в этом дело, — сказала она. — Просто я сама не своя из-за Гаса, а ты был очень добр со мной. И мне вдруг показалось, что у нас все, как прежде. Я забыла об Эви и… и о последних семи годах.

— С Эви все кончено, — сказал я.

Алекс постучала себя по груди:

— А тут?

— Тут я все еще привыкаю к этому.

— Значит, тебе меньше всего требуется, чтобы я влезала в твою жизнь.

Я коснулся ее лица.

— Очень даже требуется, — сказал я. — Вот только не знаю, к чему это нас приведет.

— А этого никто никогда не знает, — сказала она.

Кончилось все тем, что я распростерся на диване, положив ноги на колени Алекс. Она массировала пальцы моих ног и рассказывала о последних семи годах своей жизни. Это была жизнь писательницы, наполненная одиночеством, напряженной работой, самодисциплиной и лишь ненадолго прерванная необдуманным браком с богатым человеком, который был старше, чем она, и которого Алекс по-настоящему не любила, и насколько она могла судить, он тоже не любил ее по-настоящему. По словам Алекс, она могла бы и остаться его женой, если бы он позволил ей по-прежнему жить в ее домике, стоявшем у проселочной дороги под Гаррисоном, и работать над книгами, но, разумеется, на настоящее супружество такая жизнь все равно не походила бы.

Я рассказал ей об Эви, объяснил, что, когда люди не женаты, расставаться им легче, потому что не приходится проходить через развод. Наши отношения просто истаяли — она уехала на западное побережье, чтобы ухаживать за отцом, я остался в Бостоне.

Никаких вопросов о будущем Алекс мне не задавала, а я, поскольку имел о нем представления самые смутные, тоже о будущем не говорил. Да я и не знал, навсегда ли мы расстались с Эви или только на время.

Около полуночи мы вывели Генри из дома, чтобы он сделал перед сном свои дела. Была ясная, свежая осенняя ночь. Мы с Алекс стояли на веранде, глядя в усыпанное звездами небо. Она обняла меня за талию, прижалась щекой к моему плечу.

— Покажи мне еще раз Снупи, — попросил я.

Она показала, я нагнулся, чтобы взглянуть вдоль ее руки.

— Видишь? — сказала она. — Его левое ухо — это вон те три звезды, образующие что-то вроде пирамиды, — вон там, видишь?

Я прищурился и, действительно, различил левое ухо, сохранив, впрочем, уверенность в том, что без помощи Алекс ни Снупи, ни Элвиса, ни Стряпухи с Косой отыскать в ночном небе никогда не смогу.

Мы вернулись в дом, я выдал Генри последнюю за этот день галету. Алекс, прислонившись к мойке, молча смотрела на меня.

— Останься на ночь здесь, — сказал я. — Со мной.

— Хорошо.

— Мы устроимся в моем кабинете, ладно?

— Я понимаю, — отозвалась она.

— Там довольно удобно, — сказал я, — только диван немного узковат.

— В этом я большой проблемы не вижу, — улыбнулась она.

На следующее утро, сразу после десяти, я вошел в фотомагазин «Минитмен». За прилавком сидел, глядя в экран компьютера, мужчина лет шестидесяти с седой бородой. Зал был большой. Вдоль одной из его стен тянулся застекленный стеллаж с камерами и объективами. Имелись здесь и картины в рамах, и телескопы на треногах. Стены были увешаны фотографиями.

Мужчина поднял на меня взгляд и спросил:

— Я могу чем-то вам помочь, сэр?

У него на груди висела пластиковая табличка с именем: «Фил».

— Мне нужна Джемма. — Я протянул ему свою визитку. — Скажите ей, что ее хочет видеть адвокат Гаса Шоу.

Фил взглянул на визитку, потом снова на меня.

— Жуткая история, — сказал он.

— Ужасная.

Он подошел к двери, постучался, приотворил ее, сунул голову в щель и что-то сказал. Потом закрыл дверь и вернулся на свое место.

— Она сейчас выйдет, мистер Койн.

Минуту спустя дверь открылась, и в зал вышла женщина. На вид — лет тридцати. С очень коротко стриженными черными волосами, темными азиатскими глазами и кожей цвета кленового сиропа. В брюках цвета хаки и мужской синей оксфордской рубашке.

Она протянула мне руку:

— Мистер Койн? Я Джемма Джонс.

Я пожал руку.

— Мне нужно поговорить с вами о Гасе Шоу.

Она кивнула.

— Давайте выпьем кофе. — И повернулась к Филу: — Я буду в «Сонной». Если понадоблюсь, позвони мне на сотовый.

До стоявшего на Уолден-стрит кафе «Сонная лощина» ходу от магазина было минут пять. Дорогой мы молчали. У самого кафе Джемма спросила:

— Сядем в патио или внутри, в кабинке?

— В патио, — ответил я. — Я однажды встречался там с Гасом.

Мы выбрали столик, стоявший по соседству с тем, за которым я разговаривал с Гасом полторы недели назад. Официантка появилась мгновенно. Я попросил принести мне оладью с финиками и орешками и черный кофе. Джемма Джонс заказала оладью с корицей и яблоками и чайничек чаю.

Когда официантка отошла от столика, я увидел, что темные глаза Джеммы наполнились слезами.

— Знаете, ведь это я во всем виновата, — сказала она.

— Что значит «виновата»? Он покончил с собой из-за вас?

Она кивнула.

— В тот день, в пятницу, он уронил камеру. Разбил ее. А я не удержалась и накричала на него. Понимаете, я уже перестала думать о нем как о человеке, у которого только одна рука. В общем, я орала что-то вроде: «Если не можешь быть поосторожнее, нечего трогать камеры». — Она покачала головой. — Нашла что сказать одному из наших величайших фотожурналистов. А он посмотрел мне в глаза и ответил: «Ты совершенно права». И ушел из магазина. Больше я его не видела.

— Думаете, из-за этого он себя и убил?

Она пожала плечами:

— Конечно, на Гаса давило многое. Но я думаю, моя ругань подтолкнула его к самому краю.

— В какое примерно время это произошло?

— Когда я на него накричала? По-моему, где-то около полудня.

— Значит, то, что он покончил с собой, вас не удивило?

— Меня это потрясло. Но не удивило. Если вы понимаете, о чем я.

— То есть вы считаете, что у него имелась склонность к самоубийству?

Она покачала головой:

— Да нет, не похоже. Я знала, конечно, о том, что с ним произошло. Знала о ПСР. О том, что его жена подала на развод. Он был подавлен, иногда вел себя как параноик, и… с ним было очень трудно, мистер Койн. Но он всегда казался мне сильным человеком. Бойцом, понимаете? Похоже, я ошибалась.

— Насколько хорошо вы его знали? — спросил я.

В этот миг официантка принесла наш заказ, и мы с Джеммой Джонс принялись намазывать оладьи маслом. Она налила себе чаю, добавила в него молоко и сахар, откусила кусочек оладьи, прожевала, проглотила и запила чаем.

— Насколько хорошо я знала Гаса Шоу? — Она улыбнулась. — Очень хорошо, очень.

— Ну да, вы же каждый день работали вместе.

— И это тоже.

— Что-то еще? Вы были… кем? Любовниками?

— Думаю, мы любили друг друга, однако не… ну, вы понимаете. Он считал, что страшно виноват перед женой и детьми, да и я чувствовала себя не очень-то уютно, полюбив женатого мужчину. Так что мы себя сдерживали. Старались вести себя правильно. Это было нелегко. Мы были людьми очень эмоциональными, я и Гас. И нам обоим пришлось пережить многое. — Она тряхнула головой. — Не знаю, зачем я вам все рассказываю. Это ведь никого не касается.

— Вы сказали, что прошли через многое, — напомнил ей я.

— Гас потерял там руку, — сказала Джемма. — А я мужа.

— Простите.

— Ненавижу эту войну. — Глаза ее сузились, я увидел в них настоящую страстность. — Столько жертв. Ведь гибнут не только американские солдаты, но и несчастные, ни в чем не повинные иракцы. Страдают люди вроде меня и Гаса, его жены, дочерей и сестры, родителей моего покойного мужа, его так и не родившихся детей, и тем не менее война продолжается и продолжается.

Я обнаружил, что киваю, слушая ее.

Джемма слегка склонила набок голову, взглянула мне в глаза:

— Так что у нас с Гасом Шоу было много общего. Вы только поймите меня правильно. Человеком он был дьявольски трудным, но, наверное, я так и любила бы его, несмотря ни на что.

— Это было вашим секретом.

— Он стремился во всем поступать правильно. — Она продолжала смотреть мне в глаза. — Думаю, будет лучше, если это секретом и останется.

Я кивнул:

— Я умею хранить тайны. Вы ведь бывали в его квартире, верно?

Она улыбнулась:

— Много раз. Как бы там ни было, он почти ни с кем не дружил.

— Он говорил мне, что состоит в группе взаимной поддержки.

— Состоял. Однако я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из тех людей мог стать его другом. Мешало что-то вроде конфликта интересов, вы понимаете?

— Звучит так, точно у вас имеется на этот счет личный опыт.

— После смерти Берта я какое-то время посещала такую группу. Но во мне было слишком много гнева.

— А что вам известно о группе Гаса? — спросил я. — Он рассказывал о ней?

— Практически нет, — покачала головой Джемма. — Да он и не мог. Таково правило. То, что происходит в группе, в ней и остается. Под конец у меня появилось ощущение, что группа начала его отвергать.

— Что значит «отвергать»?

Она пожала плечами:

— Не знаю. Гас ничего конкретного не рассказывал. Я уже сказала, у меня просто возникло такое ощущение.

— Он упоминал когда-нибудь о человеке по имени Пит?

— Что-то не припоминаю. А кто он, этот Пит?

— Когда я пришел сюда на встречу с Гасом, с ним был Пит. Думаю, он тоже мог состоять в той группе. И мне хотелось бы поговорить с ним, вот и все.

— Вам со всеми поговорить хочется, да? — спросила она.

— Я пытаюсь выяснить, действительно ли Гас покончил с собой, — ответил я.

Она уставилась на меня.

— А вы так не думаете?

— У меня нет на этот счет определенного мнения, — сказал я. — Полиция пришла к выводу, что покончил. На это указывают все собранные ею данные.

Джемма нахмурилась:

— Если он не…

— Правильно, — сказал я. — Тогда получается, что его убили. И мне хотелось бы знать, есть ли у вас какие-нибудь идеи насчет того, кто мог это сделать.

— Нет, — ответила она. — Никаких.

Я вглядывался в ее лицо, стараясь увидеть признаки лжи или уклончивости — или хотя бы намек на сомнение. Джемма твердо смотрела мне в глаза.

Я прожевал последний кусочек оладьи.

— Если вам вдруг придет что-то в голову, — сказал я, — у вас есть моя визитная карточка. Позвоните мне?

— Да, — ответила она. — Конечно. Я любила Гаса Шоу. И если его кто-то убил, я хочу узнать кто. Мне совсем не нравится думать, что он сделал это из-за моих воплей.

Она взглянула на часы:

— Мне пора возвращаться в магазин.

— Расскажите, как вы с Гасом нашли друг друга, — попросил я.

— Как я взяла его на работу, вы об этом?

Я кивнул.

— Мне позвонил один из членов его группы, — начала она. — Сказал, что у них появился новичок, бывший фотограф, что ему нужна работа. Этот человек, тот, который позвонил мне, входил раньше в мою группу. А в них существует что-то вроде закона: каждый помогает своим товарищам по несчастью, чем может. Ну я и сказала: конечно, человек, который разбирается в фотографии и в камерах, мне всегда пригодится. А когда он назвал имя Гаса Шоу, я заинтересовалась по-настоящему. Я знала его работы. Гас был профессионалом. И я поняла, что он сможет помочь нам, что будет полезен для бизнеса.

— Кто этот человек? — спросил я. — Тот, кто позвонил вам?

— Этого я вам сказать не могу, — покачала головой Джемма.

— Еще один закон? Не раскрывать имен членов группы?

Она пожала плечами:

— Каждый член такой группы имеет право на тайну личности, иначе эти группы просто не смогли бы работать.

— Да, — сказал я. — Пожалуй, это я понимаю.

Я достал из бумажника двадцать долларов, положил их на столик, встал.

— Я провожу вас до магазина, — сказал я.

Джемма тоже встала, улыбнулась:

— Спасибо.

Уже у самого магазина она повернулась, чтобы взглянуть мне в лицо, и сказала:

— Знаете, о чем я вдруг подумала?

— О чем?

— Понимаете, если Гаса кто-то убил, а вы собираетесь расспрашивать людей, сомневаясь в том, что утверждает полиция, убийца ведь может взяться и за вас, вам так не кажется?

— Вы хотите сказать, что мне не стоит копаться в случившемся?

— Нет, просто… будьте осторожны, вот и все.

Я кивнул, улыбнувшись:

— Эта мысль уже приходила мне в голову.

Я заметил винный магазин, стоявший на углу улицы — по диагонали от «Минитмена», — и, попрощавшись с Джеммой Джонс, пересек Мэйн-стрит и вошел в него.

Судя по всему, в нем работал только один человек — продавец в красной рубашке, над карманом которой были вышиты слова «НАПИТКИ ПАТРИОТА» и «МАЙК».

Я протянул ему свою визитную карточку и сказал:

— Надеюсь, вы сможете ответить на пару моих вопросов.

Он хмуро вгляделся в визитку:

— Вы адвокат?

Я кивнул:

— Вы знаете Гаса Шоу?

— Гаса Шоу, — покачал он головой. — Нет, не думаю.

— Он работал в фотомагазине на другой стороне улицы, — сказал я. — Потерял руку в Ираке. Крупный такой, с рыжей бородой.

— Не припоминаю, — сказал Майк. — Постоянным покупателем он не был. Постоянных я всех знаю.

Он помялся, потом сказал:

— Постойте-ка. Это не тот, который на прошлой неделе покончил с собой?

— Он самый, — ответил я. — Вы в тот день работали здесь? Неделю назад. В пятницу.

— Я здесь каждый день работаю, кроме воскресений. Магазинчик-то мне принадлежит.

— Меня интересует, не заходил ли к вам в тот день Гас Шоу, не покупал ли спиртное.

— Что-то не припомню.

— Вы же ведете записи проданного, так?

— Конечно. Я обязан регистрировать каждую проданную бутылку. А если покупатель расплачивается по кредитке, у меня и имя его сохраняется. Однако…

— Тогда посмотрите, пожалуйста, ваши записи.

Майк покачал головой:

— Ну, не знаю…

— Я просто хочу выяснить, не купил ли он пинту бурбона «Эрли Таймс». Он мог сделать это где-то после полудня, в пятницу.

— Хорошо, допустим, продал я ему пинту «Эрли Таймс», — сказал Майк. — Меня что, к ответу за это потянут? Ну, то есть за то, что он с собой сделал?

— Ни в коем случае. Я все лишь хочу установить факт.

Он помолчал, глядя на меня, потом сказал:

— А, ладно, какого черта? Делов-то на одну минуту. Все же в компьютере сидит.

Майк постучал по клавишам компьютера, выписал что-то в большой блокнот.

— В тот день я продал две пинты «Эрли Таймс», — сказал он. — Одну в два тридцать пять дня, другую в пять минут седьмого. Обе за наличные. Простите. Кто их купил, я не помню.

Два тридцать и шесть часов не отвечали тому, что я знал о перемещениях Гаса в тот день. Джемма сказала, что из магазина он ушел около полудня. Значит, если бутылку он купил в пятницу, то сразу после ухода, а не два с половиной часа спустя. А незадолго до шести, до часа, в который была продана вторая бутылка, Гас находился в своей квартире, отправлял по электронной почте письмо Клодии.

Я вышел из магазина. Светило яркое солнце, октябрьский воздух был теплым. Я направился к своей машине, оставленной на примыкавшей к Мэйн-стрит муниципальной стоянке.

Я ехал по Монумент-стрит к старому, колониальных еще времен дому, в котором жили Херб и Бет Кройден, домовладельцы Гаса Шоу. Времени было двенадцать с минутами, и я надеялся застать их за ланчем. Если бы они пригласили меня присоединиться к ним, я бы не отказался, независимо от того, насколько искренним было бы это приглашение.

Не то чтобы я подозревал Кройденов. Пока я вообще никого и ни в чем не подозревал, — иными словами, подозревал всех.

Гравийная подъездная дорожка привела меня к амбару у дома. По моим догадкам, дом стоял здесь и утром 19 апреля 1775 года, когда минитмены схватились с британцами в красных мундирах — на деревянном мосту, находившемся в миле отсюда.

Амбару тоже было на вид лет двести с лишним. А вот каретного сарая, над которым жил Гас, от амбара видно не было, его заслоняли сосны.

Я затормозил рядом со стоявшим у амбара красным «рейнджровером». И едва открыл дверцу машины, как из-за угла с пыхтением выехал маленький огородный трактор. Управлял им Херб Кройден, а его собака, золотистый ретривер — Грейси, вспомнил я, — бежала рядом.

Херб приветственно помахал рукой, подвел трактор почти вплотную ко мне и заглушил мотор.

Грейси тоже подбежала ко мне и уронила к моим ногам теннисный мячик. Я поднял его, бросил подальше. Грейси галопом понеслась за ним.

— Теперь она от вас не отстанет, — сказал Херб. Он вылез из трактора и протянул мне руку: — Мистер Койн, не так ли?

Я пожал протянутую руку.

— Да. Мы разговаривали с вами в ту ночь, когда Гас…

— Я помню, — кивнул он. — А с Бет вы еще не знакомы, верно? С моей женой?

— Нет. Но хотел бы познакомиться.

— Она за домом, тюльпаны высаживает, — сказал Херб.

Вернулась Грейси с теннисным мячиком в зубах. И ткнула меня носом в ногу.

— Я же говорил, — сказал Херб. — Не обращайте на нее внимания, иначе вам конец. Пойдемте. Вон туда. — И он повел меня за дом.

Бет Кройден стояла на коленях у разбитой посреди лужайки клумбы, похожей формой на почку. Она обернулась, взглянула на нас, и я увидел, что она намного моложе мужа. Я дал бы ей сорок с небольшим. А Хербу было уже под семьдесят.

— Это мистер Койн, — сказал он. — Адвокат Гаса.

Бет Кройден улыбнулась, встала, сняла садовые перчатки и протянула мне руку:

— Очень приятно, мистер Койн.

Мы обменялись рукопожатиями.

— Простите за вторжение, — сказал я.

— Ну что вы, какое вторжение, — ответила она. — Хотите чего-нибудь выпить? Пива, кофе?

— Кофе выпил бы с большим удовольствием, — сказал я.

— Сейчас принесу.

Она направилась к дому. Херб указал мне на круглый стеклянный столик, стоявший посреди вымощенного плитками патио. Мы подошли к нему, сели. Грейси последовала за нами.

— Что привело вас в наши края? — спросил Херб. — Хотя зачем спрашивать? Гас, конечно. Ужасная история. Мы с Бет страшно расстроены.

Я кивнул.

— Мне хотелось бы узнать, что вы о ней думаете, ну и на квартиру Гаса взглянуть.

— Конечно-конечно, — сказал он и тут же нахмурился. — Я думал, он покончил с собой. Разве не к такому выводу пришла полиция?

— С юридической точки зрения кое-что еще остается неясным.

Появилась Бет Кройден с подносом, на котором стояли три кофейные чашки, большой кофейник из нержавеющей стали, сахарница и баночка со сливками, лежали чайные ложки и салфетки. Она разлила кофе по чашкам и тоже присела.

— Мистер Койн говорит, что в случившемся с Гасом остались кое-какие неясности, — сообщил ей Херб.

Она взглянула на меня. Глаза у нее были зеленые, от их углов расходились морщинки.

— Знаете, полицейские уже побывали здесь. Расспрашивали нас.

— Ну разумеется, — сказал я. — Надеюсь, вы не будете возражать, если и я задам вам несколько вопросов.

— Нет, что вы, — ответил Херб. — Мы будем рады помочь вам.

— Скажите, вы были в ту пятницу дома — между пятью вечера и одиннадцатью ночи?

Они переглянулись, и Херб ответил:

— Я играл в гольф, потом поужинал в клубе — как и всегда по пятницам. Домой вернулся уже затемно. В какое время это было?

— После девяти. Ты сказал, что пропустил пару рюмочек и поиграл после обеда в кункен. — И Бет повернулась ко мне: — Уйдя на пенсию, Херб стал завсегдатаем загородного клуба.

— Стало быть, когда Херб вернулся, вы были дома, — сказал я Бет.

— По вторникам и пятницам я работаю в линкольнском музее Декордова, бесплатно. Я знала, что муж вернется домой поздно, поэтому поужинала со знакомой. А дома оказалась примерно в половине восьмого.

— Вы не заметили, кто-нибудь навещал в тот день Гаса?

— Мы специально старались ничего такого не замечать, — ответил Херб. — Гас очень не любил посвящать кого-либо в свою частную жизнь.

— Но если подъезжала или отъезжала машина…

— Ну конечно, — согласился он. — Она же ехала мимо нашего дома. Правда, если мы были в спальне или смотрели телевизор в гостиной, а там окна выходят на другую сторону, то могли ничего и не увидеть.

— В тот вечер вы кого-нибудь видели?

Бет и Херб покачали головами.

— Меня, вообще-то говоря, и другие дни интересуют, — сказал я. — Приезжавшие и уезжавшие машины, люди, которые посещали квартиру Гаса.

— Гости у него бывали, — сказала Бет. — Хоть и не часто.

— Вам известно, кто это был?

Херб и Бет снова переглянулись.

— Теперь об охране личных секретов Гаса можно уже не беспокоиться, — заметил я.

— К нему заглядывала женщина, у которой он работал, — сказала Бет. — Время от времени.

— Джемма Джонс, — прибавил Херб. — Темнокожая. Хозяйка фотомагазина.

— Что значит «время от времени»? — спросил я у Бет.

Она покачала головой:

— Не стоило мне о ней говорить.

— Это может оказаться важным, — сказал я.

— Миссис Джонс неоднократно ночевала в квартире у Гаса, — сказала Бет. — Уезжала всегда рано утром.

Херб кивнул.

— Мы несколько раз видели, как она уезжала сразу после восхода солнца. У нее желтый «фольксваген-жук». Его трудно не заметить. Гас разводился, и если он был с ней счастлив, то и слава богу.

— А другие гости? — спросил я.

Херб, взглянув на Бет, ответил:

— Несколько раз приезжал какой-то человек, на темном внедорожнике.

— Мужчина?

— Не знаю, — пожал плечами Херб. — Думаю, что мужчина.

— И по-моему, он всегда приезжал один, — добавила Бет.

— Вы можете описать машину?

— Черная или темно-синяя, — сказал Херб. — Большая. Похожа на «линкольн-навигатор». По виду совсем новая.

— А еще несколько раз появлялся грузовой пикап, — сказала Бет. — Только боюсь, много рассказать о нем я не смогу. С виду старый, помятый. Но я даже цвета его не помню.

Я кивнул.

— Вы случайно не знали друга Гаса по имени Пит?

— Мы никого из его друзей не знали.

— А с самим Гасом вы часто общались?

— Нет, — ответил Херб. — Он был человеком замкнутым. Мимо каретного сарая проходит тропа, ведущая к реке, так он раз или два прошелся по ней со мной и Грейси. Он любил Грейси. А больше мы с ним практически не виделись.

Я взглянул на Бет. Она покачала головой.

— Итак, миссис Джонс на желтом «фольксвагене», человек на внедорожнике и еще один на старом пикапе, — сказал я. — Каких-нибудь других его гостей вы запомнили?

— Да, конечно, — кивнула Бет. — Была еще женщина в маленькой, тоже похожей на внедорожник машине. По-моему, «субару». Она пару раз появлялась здесь в последнее время.

— Это, скорее всего, сестра Гаса, — сказал я и отпил кофе. — Мне вот что интересно: не запало ли вам в память что-нибудь, что заставляет вас усомниться в выводах полиции?

Херб снова взглянул на жену. Оба покачали головами.

— Никогда ведь не думаешь, что знакомый тебе человек возьмет да и совершит такое, — сказал Херб. — Хотя и в том, что у Гаса была депрессия, тоже сомневаться не приходится. В любом случае если это было не самоубийство, то что? Кто-то убил Гаса? Это еще труднее представить себе, чем самоубийство.

Я пожал плечами:

— Не знаю. Мне хотелось бы поговорить с владельцем внедорожника, о котором вы рассказали. И с человеком из пикапа тоже. Если кто-то из них снова появится здесь, постарайтесь выяснить его имя или хотя бы записать номер машины и сообщите мне, хорошо?

Кройдены кивнули.

Я допил остатки кофе, встал.

— А теперь не могли бы вы показать мне квартиру Гаса?

Херб тоже встал и сказал Бет:

— Я схожу туда с мистером Койном.

— Хорошо, — ответила она. — Я в эту квартиру и заглядывать больше не хочу.

Мы с Хербом направились к каретному сараю. Грейси шествовала впереди.

— Как получилось, что Гас снял у вас квартиру? — спросил я.

— Мне позвонил один мой знакомый, — ответил Херб. — Ему было известно, что я ее отремонтировал, и он сказал, что знает человека, у которого развалилась семья, и теперь этот человек нуждается в жилье. Это и был Гас. Он приехал к нам, мы показали ему квартиру, и Гас ее снял. Нам он очень понравился.

— Что он вам сказал?

— Гас? — Херб покачал головой. — Почти ничего. Сказал только, что ему нужна квартира поближе к центру Конкорда. Знакомый, который обратился ко мне, состоит в группе взаимной поддержки, членом которой был когда-то и я. Два года назад я потерял в Ираке сына. Ну вот, этот знакомый по-прежнему посещает ее, и Гас тоже посещал какое-то время.

— Примите мои соболезнования, — сказал я. И вспомнил Джемму Джонс, потерявшую мужа. Гас, правда, выжил, лишившись всего лишь руки и душевного здоровья, хотя теперь можно было сказать, что эта война убила и его тоже.

— Вы не назовете мне имя этого знакомого? — попросил я. — Мне хотелось бы поговорить с ним и, возможно, с другими членами той группы.

Херб покачал головой:

— Простите, не могу. Это против наших правил.

— Тогда, может быть, скажете ему обо мне, дадите номер моего телефона, — вдруг он сам пожелает поговорить со мной.

— Это я сделать могу, — кивнул Херб. — Да, конечно. Думаю, вреда от этого никому не будет.

Я дал ему свою визитную карточку.

Когда мы дошли до каретного сарая, Херб поднялся следом за мной по лестнице.

— Мы там прибрались, как только полиция разрешила, — сказал он и, достав из кармана ключ, отпер дверь.

Я вошел в квартиру. Херб остался за дверью. В квартире пахло лизолом и пустотой. Бутылка «Эрли Таймс» исчезла. Как и ноутбук Гаса. Скорее всего, он был сейчас заперт в полицейском хранилище вещественных доказательств.

Я открыл и закрыл каждый ящик на кухне, прошелся по всем кухонным шкафчикам. Увидел кастрюльки и сковородки, тарелки и стаканы, столовое серебро и кухонную посуду.

Висевший в ванной комнате шкафчик для лекарств был пуст. По-видимому, полиция забрала таблетки Гаса, чтобы использовать их при исследовании его крови. Платяной шкаф в квартире имелся только один, да и тот маленький. В нем висела кое-какая одежда — рубашки, брюки, пара курток. Я обшарил карманы. В них ничего не было.

В стоявшем у кровати комодике обнаружились носки, белье и несколько свитеров. В одном из его верхних ящиков лежало немного мелочи. Ни визитных карточек, ни записных книжек. Все забрали криминалисты, работавшие на месте самоубийства.

У стола, на котором стоял ноутбук Гаса, ящик был только один. Стола, сидя за которым он застрелился. В ящике лежало несколько чистых конвертов, ручки, коробка канцелярских скрепок. И все.

Я вышел из квартиры, закрыл дверь и спустился по лестнице.

Херб сидел на нижней ступеньке. Рядом с ним лежала Грейси.

— Ну как, нашли, что искали? — спросил он.

— Вообще ничего не нашел, — ответил я.

Мы пошли по подъездной дорожке к дому Херба.

— Я заметил, в квартире всего один платяной шкаф.

— Ошибка планирования, — сказал Херб. — Надо было попросить ремонтников добавить еще парочку. Хотя Гаса это особо не заботило. Похоже, он не собирался задерживаться здесь надолго.

Я кивнул:

— Нет, не собирался.