Жертвы времени (СИ)

Согласно некоторым легендам, драконы не состоят в родстве ни с одним животным земли. Так или иначе, они связаны с силами стихий и хаоса, неподвластными человеческому существу, возомнившему себя главенствующим духом Вселенной. Слабые всегда стараются казаться сильнее, от того человеческий разум породил такое количество славных сказаний об укрощении мира и убийстве драконов. Великие рыцари и непобедимые маги уходили в дальний путь, чтобы совершить подвиг, который трусы и мечтатели трепетно пронесут сквозь века…

Но помимо человека существуют и другие силы, неоспоримо превосходящие его на порядок. Потому дух человека и дух силы невозможно сравнивать.

Согласно тем же легендам, драконы — существа алчные и жестокие, цель жизни которых состоит в накоплении богатства и его сохранении, но не для будущего и уж вовсе не для своих детей или людей, но для самоих себя. Только тогда дракон спит спокойно, когда все его сокровища лежат в целости и сохранности под его чешуйчатым брюхом.

И даже смерть не способна разлучить дракона с его драгоценными сокровищами. В сказаниях поблекшие драконьи кости часто венчают горы золота, найденные в глубине темных пещер. Этот факт можно трактовать как указание на бесполезность материального обогащения ради обогащения. Золото ради его количества не приносит ничего, кроме сиюминутного удовлетворения, которое тут же гаснет, подмятое под себя возможностью добыть еще большие богатства.

Легенды не есть полное отражение реального потока причин и вытекающих из них событий. Доподлинно известно, что на самом деле драконам не нужно ни золото, ни драгоценные камни, что у них нет пещер, полных сокровищ, и что они не живут в полуразрушенных замках, запрещая людям входить в них. Рождаясь, драконы получают то, что неоспоримо больше любого самого огромного алмаза. В подарок к своему дню рождению они получают всю планету целиком вместе со всем живым и неживым, что на ней находится. Какой же смысл в этом случае им собирать богатства, если все, что есть на этой планете — их достояние?

Но не стоит обольщаться, лишь предрассудки могут заставить нас поверить, что дракон будет защищать этот мир в случае, если ему начнет угрожать гибель, так, как ревностно охраняют свои груды золота сказочные драконы. Вера в подобное, скорее всего, призвана успокаивать ищущий разум.

Что есть вера? Оправдана ли она в нашем жестоком, холодным ко всему мире? Способна ли она сделать его чуть внимательнее? Чуть теплее?

Да! — скажете вы, и это хорошо. Возможно, если бы все мы разом уверовали в подобную возможность, то драконы не смогли бы противостоять нашему убеждению. У них просто не осталось бы другого выбора…

Из рассуждений о мотивации дракона.

Глава 14. Осень

Много недель подряд мне снится один и тот же сон.

Меня окружает сероватый от недостатка света полупрозрачный туман. Я неподвижно стою в этом сумраке перед стеной. На самом деле это не стена в привычном понимании этого слова. Не сооружение, а преграда, подобная затуманенному стеклу.

Я не испытываю страха, оказавшись совершенно один в чужом, незнакомом мне месте, полном неведомых опасностей. Мне чудится, будто я был здесь всегда. Будто всю свою жизнь бродил в этом плотном, влажном, не имеющем начала и конца тумане; я дышал отравленной мельчайшей взвесью капель влагой, которая мутила мои мысли и притупляла желания. Но я помнил и другую свою жизнь. Во сне она казалась странной, бесцельной и бессмысленной, куда менее реальной, чем мир серой мглы. Все поступки, которые я так охотно совершал в прошлой жизни, казались никчемными и ошибочными.

Здесь не было физического действия для обыденных задач, и можно было только бродить в однообразном сумраке, что являлось самим смыслом бытия. Бродить, пока ты сам не станешь серым туманом, пока не рассыплешься мириадой ярких мыслей, которые уже через мгновение утратят свой цвет.

Мне скучно от того, что здесь нет действия, и я, привыкший к движению, могу лишь плыть в однообразном, не имеющем плотности воздухе, не видя ничего, кроме серого безликого мира вокруг. Тогда, влекомый остывающим любопытством, я обращаю свое внимание на мутную стену — единственную нерешенную в этом мире загадку.

Я подхожу ближе и тру ее ребром ладони, желая увидеть то, что прячет мутная поверхность. За спиной раздается неожиданный шепоток. До этого момента я никого не встречал в белесом сумраке, но теперь уверен, что те, кто шепчутся у меня за спиной, тоже всегда были здесь.

Шорохи заставляют настороженно озираться по сторонам, но я не знаю, чего от них ожидать. Пробуждается все нарастающий страх, и я уже боюсь оглянуться; вжимаю голову в плечи и задерживаю дыхание, думая, что меня не заметят, если я стану совсем маленьким и неслышным.

Я испытываю леденящий душу холод, но проснуться не могу, потому что во сне верю: все по-настоящему, все реально. Так и должно быть. Нет даже догадок, воспоминаний о том, что происходящее может быть сном, порожденным разбушевавшимся разумом.

Я все тру стену, старательно, отчаянно, словно пытаюсь отмыть запыленное стекло, и мне кажется, что дымка, застилающая его, начинает редеть.

Кто-то за моей спиной движется, угрожающе сопит над ухом, но не тепло — лишь пронзительный и смертельный холод касается моего затылка. Я смотрю на свои руки и вижу тонкие костлявые кисти, обтянутые желтой, высохшей кожей.

За стеной проступает величественный силуэт Форта, искаженный разделяющим нас расстоянием, а по поверхности от того места, где я касался преграды рукой, с приглушенным хрустом разбегаются во все стороны ветвистые трещины. Уши мои закладывает от неимоверного перепада давления, стена разлетается с тонким жалобным стоном. Тысячи осколков врываются в поля; кажется, что два времени сливаются воедино, потому что начавшие было свое падение осколки замирают на мгновение, плывут, остановленные неведомой мне гигантской силой. Я зажимаю уши, из которых по пальцам течет кровь, зажмуриваюсь от нестерпимой боли в висках, а когда открываю вновь глаза, вижу, как осыпаются колкие кристаллы, падают между стеблями травы, укрывая землю предательским сверкающим великолепием. За стеной вовсе не сумерки, в небе ярко светит солнце, но я, стоящий на границе двух миров, не чувствую его тепла, лишь яростный свет режет глаза, заставляя щуриться от игры лучей в многогранных осколках, лежащих на земле.

Но я знаю, что стоит наступить на ослепительные стекла, и они пронзят тебя насквозь — человеку нет хода по хрустящему ковру.

Полный предчувствия, я медленно поворачиваю голову. Из туманного влажного холода за моей спиной выскальзывают не имеющие четких очертаний тени. Их радостный шепот наполняет мое сознание, но я не разбираю их языка и отступаю назад, заставляя голоса в моей голове умолкнуть.

Призраки проносятся мимо, их так много, что мне кажется, по обе стороны от меня течет бесплотная серая масса. Их движения бесшумны, но уже через мгновение вой рвет голову на части страшным, подминающим под себя человеческий разум криком. Этот вой трубит о победе…

Я вновь нахожусь в полной темноте библиотеки, мои подрагивающие руки лежат на шероховатой бумаге книги и кажутся совсем белыми, будто вылепленными из снега.

Я зажимаю ладони ушами и падаю, но ударяюсь головой о край стола…

И лишь тогда сон отпускает меня, наградив острой головной болью, которая, впрочем, довольно быстро утихает…

Прошло уже больше месяца с тех пор, как Северный покрыл мою спину и плечи тонкими рубцами, но здоровье мое лишь ухудшалось. Во многом виной тому становился этот кошмарный, полный ужаса и холода сон, из-за которого я вовсе перестал спать. Бодрствование выматывало, искажало мысли и их восприятие, лишало сил и эмоций.

Со временем пришло воспоминание об еще одном давнишнем сновидений, которое стало той каплей, которая вполне могла свести человека с ума…

Рассыпающийся ржавчиной лайнер, брошенный волной на берег, и сгоревшие тела погибших людей.

Теперь я многое знал о фантомах. Маленькая книжечка с таким громким названием «Природа материи» на самом деле раскрыла мне все, что было известно о проникновении обрывков времени в наш мир, но это вряд ли можно было назвать пониманием. Как вообще человек может постичь время?

За прошедшие недели я очень хорошо научился сравнивать. Я часто спускался в библиотеку с Рене и читал, читал, пытаясь увериться, что все мои видения все же призраки прошлого, но не находил в книгах ни подтверждения, ни опровержения этого.

Мастер, видя, что отдых не идет мне на пользу, то и дело начинал напирать, но я упорно молчал о том, что происходит, и, натыкаясь на стену моего отрицания, маг всякий раз покорно отступался. Мне было его даже немного жаль. Он, владеющий огромной силой, мог с легкостью пробиться сквозь мое упорство, нарушить границу, которую решил не пересекать, и узнать все. Он был властен, но не мог воспользоваться правом сильного, потому что не позволял себе этого. Я ценил эту непонятную заботу, которая, на самом деле, вовсе не была в моих интересах. Порою, очнувшись после очередного кошмара, которому все же удалось настигнуть мое уставшее сознание, я мечтал о том, чтобы маг узнал все, но произнести это вслух не мог. Меня держало не упрямство человека, а некая неявная сила, которая была выше моих желаний и стремлений, выше знаний Мастера. И я молчал, ища ответы, выискивая подтверждение или опровержение. Ища выход для себя и для мира, над которым призраком висело предчувствие беды. Что-то ощущалось в самом воздухе, и с каждым днем тревога лишь возрастала, но никто кроме меня и, кажется, Оружейника не чувствовал ее.

Я воспринимал тревогу, пожалуй, даже острее учителя боя, будучи открыт для мира, который, не стесняясь, перегружал на меня свои заботы. А Оружейник лишь говорил, качая головой и глядя в залитое хмурыми слезами окно:

— Осень нынче разыгралась, совсем с ума сводит, — он вел пальцем по стеклу, проделывая тот же путь, что и капля, скользнувшая по окну с внешней стороны. — Ты чувствуешь, Демиан? Осень сама больна собой и заразила все вокруг?

— Чувствую, — соглашался я и вставал, подходил к окну, коснувшись мимолетом пыльного щита, висевшего на стене, ощущая на мгновение чужую боль и тяжелый удар, пришедшийся на плечо. Отрезвленный, избавившийся от плена сказанных слов, я приближался к Оружейнику и становился рядом, глядя, как крупные капли сыплются на камни города. Этот нескончаемый осенний дождь давно изменил Форт, сделав его печальным и серым. Желтый камень, набравший в себя осенних капель, стал темным, серовато-коричневым. Казалось, город нахмурился, вспоминая что-то, и мне чудилось, я знаю о его мыслях. Город, который так любил тепло и ненавидел ледяную влагу, опустошившую и уничтожившую саму суть существования Форта — его людей.

Теперь город, посерев от воспоминаний, дремал. Он болел прошлым, и мы, заточенные в его стенах, болели вместе с ним. Понимая всю бесполезность такого время препровождения, я клал руку на плечо Оружейника и предлагал:

— Пойдем, потанцуем?

— Потанцуем, — Оружейник потягивался и с надеждой смотрел на меня. Потом добавлял: — Твой меч еще не готов, а движение не идет на пользу твоему едва оправившемуся от болезни телу.

— Я знаю, — соглашался я и чувствовал накатывающую волнами усталость. Но нет, я уже спал сегодня, уснув после прихода Мастера, встретив серый, едва отличимый от ночи восход. Потому я не мог позволить себе вновь поддаться усталости. — Я знаю, — повторял я, — но не могу сидеть на месте. Я теряю смысл жизни. Пойдем, потанцуем.

— Ты такой же как я, — пожимал плечами Оружейник.

— Нет, смысл не в бое, — я улыбался ему. — Важно движение. Завтра оно будет другим. Когда я смогу себе это позволить.

Мы спускались по ступеням в просторную залу, где воздух был свеж и влажен, а пол скользил под ногами. Я скидывал подбитый мехом жилет и брал в руки меч Мастера. Мы вырисовывали танец поединка, шагая вместе с Оружейником вдоль края пропасти, за которой была пустота.

Мы никогда не позволим себе шагнуть туда.

Мы никогда не столкнем друг друга с ее края.

Но рано или поздно время качнет чаши весов, и мы сорвемся.

Тогда мы будем падать по одиночке, и соперничество останется позади.

Навсегда…

Глава 15. Дорогой мертвых

На равнине бушевала поздняя осень. Я подошел к окну и распахнул его, впустив в душное тепло комнаты порыв ледяного северного ветра, несущего хмурое горное величие. В нем мне почудился легкий запах моря и колкие капли соленых брызг, но то были лишь мокрый снег, который бился в потоках неустойчивого, изменчивого ветра, да моя разыгравшаяся фантазия.

Я задохнулся на секунду от холода, ворвавшегося сквозь оконный проем, но не отступил. В камине в этот раз сгорело слишком много дров, и мне хотелось хоть немного проветрить помещение. Вся беда состояла в том, что вода, текущая вдоль каминных труб, с приходом холодов начала остывать и, чтобы прибавить ей тепла, нужно было хорошенько раскалить дымоход. Мастер сказал, что с первым снегом проще будет ходить в нижние бани, стоящие над горячими ключами, но туда мне путь был заказан. Я все еще избегал любых встреч с Северным и людьми, которых видел рядом с ним, и опасался публичных мест.

С моим возвращением из неизвестности многое изменилось. В первую очередь, изменилось отношение людей. Мне никто так и не поверил, все поголовно, даже Оружейник, считали, что я пытался бежать. Впрочем, у учителя боя всегда был свой собственный взгляд на происходящее, и он всякий раз напоминал мне, что Северный никогда не смирится с моим триумфом. Он был прав: каждый раз, случайно сталкиваясь с магом дня, я чувствовал на себе неприязненные, порою злые взгляды, и зачастую мне начинало казаться, что мне вот-вот нанесут удар промеж лопаток. Предательский удар, который оборвет мою жизнь. Впрочем, не скажу, что это ожидание перерастало в манию.

Кардинальные изменения произошли во мне самом. Помимо кошмара во мне поселилось странное, ни с чем несравнимое чувство, словно бы я был мертв и вдруг воскрес. Меня не было в этом мире, не было памяти о прошедшем времени, физическое тело не носило никаких его отпечатков. Именно из-за этого я теперь смотрел вокруг по иному. Люди и дома, поля, которые разворачивались передо мной по утрам, когда я поднимался на высокие внешние стены Форта, лес, едва угадывающейся полоской, лежащий на горизонте, горы, зачастую скрывающиеся за призрачной дымкой облаков… Теперь все это было для меня неповторимым и непредсказуемым, будто я смотрел на них впервые или в последний раз.

Вечерами, когда мощный северный ветер разгонял тучи и открывал на несколько часов ставшее таким холодным с приходом осени небо, я всегда был на стене, чтобы насладиться ощущением, которого раньше не знал. Запрокинув голову, я до боли в шее смотрел и запоминал. Грудь моя наполнялась непонятным трепетом, пустотой, словно я падал куда-то. Это было прекрасно и страшно одновременно…

Я облокотился на уже мокрый от косых потоков дождя подоконник и закурил, глядя вниз, где далеко подо мной бились в стекло луж крупные капли дождя. Все чаще казалось, что именно так город должен был выглядеть после того, как отступило Льдистое море. Не хватало лишь резкого запаха гниющих водорослей, мертвой рыбы, да белых подтеков соли, подсыхающих на высоких стенах. Запах водорослей вполне заменял тяжелый дух мокрого мха, который селился в стыках между камнями, куда ветер нагнал за долгие годы пыли, ставшей землей.

Я улыбнулся сам себе. Что мне вся эта непогода? Да, меня тревожил предстоящий поход через горы. Уже сейчас у моей кровати свалена новая груда одежды, среди которой и толстая меховая куртка, и плащ из непромокаемой ткани, чтобы можно было ходить по улице не опасаясь промокнуть.

Обо мне позаботился Мастер. У меня теперь были высокие теплые сапоги, достаточно рубашек и брюк. Все, что необходимо. Но если уже сейчас так холодно, что же будет через месяц, когда наконец заливающий улицы Форта дождь сменится снегом? Уже сейчас ночами подмораживает, тонкая корочка льда покрывает все в городе, оттого он кажется сделанным из слоя хрусталя, под которым упрятана неопределенная мутная субстанция. Каково же будет там, в горах, когда снег укроет все неровности, а ветер будет сшибать с ног? Я не хотел об этом думать и мерз от одних лишь мыслей о предстоящем пути…

Лежа в постели во время болезни, весь мокрый от вцепившейся в тело лихорадки, я тоскливо думал о почти удавшихся попытках убить меня, но с приходом сиделки вовсе забыл о подобных пустяках. Я больше не думал об опасности, словно она миновала…

Глядя на глиняную мисочку, приспособленную в качестве пепельницы, я с улыбкой вспомнил те неловкие минуты, когда моя сиделка увидела, что для этой цели я использую чашу, подаренную мне ее отцом…

Она пришла вскоре после того, как ушел Мастер. Ее длинные прямые волосы были аккуратно заплетены в тугие ровные косы. Легкая улыбка играла на губах, карие глаза смотрели весело и живо, тонкие черты лица подчеркивались легким румянцем щек. Она не была красавицей, той раскрашенной длинноногой красоткой, к которым я так тяготел в прошлой жизни, но в ней было нечто открытое и настоящее, то чего я никогда не встречал.

Я приподнялся на локтях, приветствуя ее, а Моралли, невозмутимо назвавшись, проследовала к камину, где вынула из большой корзины посуду, несколько банок и горшков.

— А я тебя знаю, — немного смущаясь, сказал я, — ты — художница, дочь дори Калороне.

— Ох уж этот мой отец! — с непонятной интонацией отмахнулась девушка. — Он считает, будто ни одно дело в городе без него не обойдется! Отец так стар, но он был уже стар, когда я родилась. Матери-то я не помню, умерла от лихорадки. Думаешь, я приемная дочь?

Ну что я мог сказать ей? Подобная откровенность просто поразила меня, а прямота покорила. Быть может, впервые за все прожитое в Форте время я понял, что простые люди живут здесь так же, как и в других местах: рождаются, растут, стареют, умирают от болезней и ран. Никакого чародейства, никакой помощи от магов, которые не разменивают свой дар понапрасну. Я многое слышал о Недгаре и Вирель — лучших врачах Форта, но сейчас мне показалось совершенно неуместным задавать подобные вопросы даже несмотря на то, что девушка говорила о смерти матери с необычайной легкостью. Почему ее не спасли от какой-то лихорадки? Почему не помогли?

— Вот и я не знаю, — Моралли вздохнула. — Ладно, чего уж, дори Мастер попросил меня за тобой приглядеть, чтобы ты лежал и никуда не бегал, лекарства принимал, ел. Буду приносить тебе еду. Да не делай такое виноватое лицо, мне совсем не сложно. Еще дори сказал, ты рисуешь…

— Ну, это было очень давно, — я хотел подняться, но она покачала головой.

— Будешь лежать, так сказал дори. Пожалуйста, воспринимай меня как мебель, как еще один стул в этой комнате. Ты тут ни разу не убирался? — Моралли двумя пальцами подняла сброшенную на пол рубаху. — Что это, о, Высшие, я думала, таков только мой отец!

— Ну, извини, — буркнул я, а она взялась сноровисто приводить все в порядок. Откуда-то взялся веник, а потом мокрая тряпка и ведро с водой.

— Ты выросла в Форте? — спросил я лишь бы что-то спросить, наблюдая за тем, как она сметает сор.

— Да, — Моралли стрельнула в меня быстрым взглядом. — А ты повидал весь мир?

— Ну, кое-что видел, — важно согласился я.

— Ты рассказывал Тиве, а мне расскажешь? — по-детски попросила она.

— Расскажу, конечно, а ты покажешь мне свои картины? Не верю, что у тебя их только две, те, что висят в лавке…

— Тоже мне, секрет какой, смотри на здоровье, когда поправишься. Они все свалены в мастерской, стоят в углу. Думаю, если твоя хворь долгой будет, я могла бы принести краски и холст. Попробуем написать что-то вместе, говорят, получаются интересные работы… А знаешь, как я получаю краски?

Я лишь молча покачал головой — ей хотелось сказать мне что-то новое, доказать, что есть вещи, о которых я даже не подозреваю.

— Из природы вокруг, — она замела мусор на савок и бесцеремонно вытряхнула его в окно, приоткрыв створку. — Желтый из коры и корней барбариса; вайда и ежевика дают темно-синий цвет, из неспелых ягод бузины выходит зеленый. Можно смешать руту и цветок синего касатика, тогда получится отличный зеленый. Ты же разбираешься в растениях?

— Еще пока весьма посредственно, — признался я.

— Сейчас уже зима на носу, так что искать что-то поздно, — она присела на край кровати, глаза ее светились:

— А постель тоже надо бы сменить, как так можно?

Я вздохнул, откинул одеяло и поднялся, подтянув льняные брюки. Тихий вдох вырвался из груди девушки, когда она увидела покрывшие мою спину запекшиеся кровью рубцы.

— Высшие, — прошептала она, — дори сказал, у тебя легочная хворь. Так дело не пойдет, куда ты вскочил?

— Справить нужду и умыться.

Она засуетилась внезапно, пряча от меня глаза:

— Все, я все поняла, сбегаю быстро, скоро приду…

Ее сапожки застучали по ступеням.

«Вот только этого мне и не хватало», — тоскливо подумал я.

Признаться, сейчас мне снова как никогда хотелось просто уснуть. Вода, текущая из-под крана, казалась ледяной, настолько силен был жар в моем теле. Тем не менее, я привел себя в порядок, сбрил щетину и, взглянув на себя в зеркало, в который уже раз подумал, что пора остричь волосы.

Когда я вернулся, Моралли уже снова была в комнате, застилала чистую свежую постель. «Стремительная, как дикая лань», — вспомнил я позаимствованное из книг сравнение.

Когда девушка закончила, я лег и почти сразу уснул. Так началось наше знакомство.

Дочь гончара приходила ко мне каждый день. Мы часами разговаривали о ее жизни, о ее отце, обо мне, о том, что я знал и видел, о том, что читал. Она приносила мне книги, еду, какие-то настои и порошки; делала припарки, чтобы ослабить жар и мучивший меня тяжелый кашель, который тревожил спину и сводил меня с ума. Какой-то бойкий мальчишка таскал Моралли воду, дрова для камина, корзины с едой, а потом тихо подслушивал из-за двери, пытаясь расслышать то, о чем мы разговариваем.

Пришлось пригласить его зайти. Мальчика звали Эдри, и вскоре у меня в комнате уже коротала время не только Моралли, но и Эдри, его сестра Джой, и все их друзья, чьи ребяческие восторги утомляли меня безмерно. Ощущая некую ответственность, я теперь тщательно выбирал то, что стоит рассказывать о больших городах и о людях, то, что научит детей чему-то хорошему.

По счастью, Моралли не отличалась терпением и не давала детям долго наседать на меня, выгоняли их прочь и, распарив травы, укладывала мне на грудь теплое полотенце. Я частенько засыпал под ее непринужденное щебетание или смотрел, как она расписывает очередную вещицу для лавки. Как-то так сложилось, что в мою комнату перекочевали краски, кисти и банки с лаком.

В тот день девушка как раз прогнала детей и уселась в кресло, положив перед собой большую плоскую тарелку.

— Мне кажется, подойдет синий, белый, черный и коричневый? — она показала мне тарелку. — В центре будет синее солнце, по краям лепестки, круги и угловатый орнамент?

— Попробуй, — я всегда соглашался с ней, зная по себе простую истину: если художник что-то предлагает, он уже видит это своим внутренним чутьем. Пытаться предложить ему что-то иное — значит сбить с уже взятого курса.

Она окунула кисть в баночку и принялась за работу.

— Ты сегодня выглядишь лучше, — сказала она, выводя тонкие линии. — У тебя даже появился аппетит. Я когда тебя впервые увидела, ты показался мне очень… странным.

— Страшным, ты хотела сказать? — развеселился я.

— Ну, худым, — попыталась она тактично обойти мой вопрос.

— Заморышем, — подсказал я. — Болезнь плохо влияет на внешность.

— Это точно, — она оторвалась от тарелки. — Но у тебя живые глаза.

— Я тебе нравлюсь? — внезапно для самого себя спросил я и почувствовал, как загорелись уши.

— Глупый какой вопрос, — засмеялась Моралли. — Дори Мастер запер нас тут с тобой один на один, так что мне приходится с тобой разговаривать.

— Ах, — поскучнел я, — приходится? Наверное, я занимаю слишком много твоего времени, ходишь тут за мной как за ребенком…

— Демиан, ну не обижайся! — она хихикнула. — Как думаешь, я сейчас могу уйти?

— Ну, — я нахмурился. — Ты меня уже накормила и влила в меня все нужные снадобья, думаю, да.

— А я не уйду, — она лукаво глянула на меня и вернулась к работе. — В доме отца так скучно. Я иногда напеваю себе под нос, когда рисую, но поговорить гораздо интереснее. А ты просто кладезь всяких историй.

Я разочарованно вздохнул. А чего я хотел? Эта женщина привлекла мое внимание еще тогда, когда я видел лишь ее силуэт, но глупо было рассчитывать на взаимность. Мастер обязал девушку ухаживать за мной. Я — лишь обуза, к тому же выгляжу до сих пор не лучшим образом.

— Эта погода — сущий маленький демон, — не замечая моих размышлений, продолжала Моралли, — такая непредсказуемая и шаловливая. Дожди пошли гораздо раньше положенного, я сама не ожидала ничего подобного. Если бы не ты, я бы сидела безвылазно вместе с отцом и слушала его нравоучения. Демиан, ты задремал?

— Нет, — спохватился я, — прости, задумался.

— О том, что я увильнула от твоего вопроса? Чего ты хочешь услышать от меня?

Я пожал плечами, чувствуя себя совсем неловко.

— Демиан, — она распрямилась, — если Эдри перестанет подслушивать, то я обязательно скажу, что ты мне нравишься!

За дверью прыснул со смеху мальчишка, а я, кажется, залился краской и грозно крикнул:

— Эдри, ты все еще здесь? По-моему один сорванец хочет получить по мягкому месту.

Дверь приоткрылась, хитрое лицо мальчика просунулось в щель:

— Да что ты мне сделаешь, больной Демиан? Я тут, госпожа Моралли, жду, когда вам понадобиться моя помощь! Мужчина должен защищать женщину.

— Видишь, какой у меня кавалер? — гордо заулыбалась девушка. — А ты говоришь…

— Ну-ну, — пробормотал я и махнул рукой: — Беги играй с друзьями, неужели ты думаешь, я могу обидеть ее?

— А пообещай, — зачем-то попросил мальчик. — Дори Калороне велел, чтобы ты пообещал.

Наши лица вытянулись, Моралли скучающим взглядом окинула комнату.

— Обещаю, беги, — сказал я натянуто и, когда дверь закрылась, а шаги затихли, спросил:

— Отец против, что ты разговариваешь с человеком города?

— Он никогда такого не говорил, — нехотя ответила Моралли. — Но это нормально, что он тревожится за мою честь.

— Твоей чести ничего не угрожает! Все это домыслы, что я способен обидеть женщину, разве ты не знаешь…

— Знаю, что ты защищал Лоле, но ты не понимаешь, — она в сердцах припечатала ладонью к столу тонкую кисть. — Я — обещанная.

— Теперь я точно ничего не понимаю, — пробормотал я, и она посмотрела на меня жалобно.

— Демиан, я не должна это обсуждать. Мой наставник будет недоволен. Обещанные дети не должны об этом говорить.

— Говорить о чем?

— Ох, какой же ты глупый, — рассердилась она. — Я обещана магам.

— Для утех? — сказал я самое неловкое, что мог.

— Да нет, — я заставил ее смутиться.

— Тогда зачем?

— За всем! Демиан, ты просто невозможен! Бывает так, что дети обязаны своим рождением магам. Женщина болеет и не может родить или что-то такое. Тогда, если маги спасают дитя, такой ребенок считается обещанным. Принадлежащим магам.

— И кому ты принадлежишь? — ледяным тоном спросил я. — Мастеру?

— Никому! Ох, — она вздохнула. — Никому в отдельности. Ох, да ты все буквально понимаешь? — теперь раскраснелась она. — Демиан, я убью тебя! Моя жизнь принадлежит магам, я не могу ничего делать без их дозволения.

— Даже любить? — глухо спросил я

— Мне не надо было вообще об этом говорить, я лучше пойду.

Я вскочил, сел на корточки рядом с ней, даже не пытаясь коснуться, заглянул в глаза.

— Обещаю, — вкрадчиво заверил я, — мы больше никогда об этом не заговорим.

— Нет, я пойду, — она встала, обходя кресло так, чтобы оказаться от меня подальше, и выскользнула из комнаты, так и оставив начатую на столе работу. Я не стал следовать за ней, сел на ее место, закрыл глаза и некоторое время сидел, прислушиваясь. Черный, коричневый, белый, синий.

Я взял кисть, рука едва заметно дрожала, пальцы прикоснулись к тарелке. Я начал рисовать…

— Мастер, расскажи мне про обещанных детей? — задал я свой вопрос прямо с порога, но, похоже, для мага это не стало особой неожиданностью. Он снял с головы капюшон, роняя на пол тяжелые капли, и вздохнул.

— Ну, рано или поздно вы бы все равно заговорили об этом, да? — он скинул плащ.

— Именно, — нетерпеливо согласился я.

— Ты верно понял, что мы не размениваемся по мелочам, но иногда даже мы не можем остаться в стороне. Если маг помогает рождению ребенка, дитя уже больше не принадлежит самому себе. Его жизнь принадлежит нам, Демиан, и это честный обмен.

— И что же вы делаете с этой жизнью? — едко уточнил я, видя, что Мастер считает вопрос исчерпанным.

— Придерживаем ее, — отозвался маг, по-новому взглянув на меня.

— Что же, она и шагу ступить не может без вашего дозволения?

— Демиан, что в тебе говорит? — нахмурился Мастер, как всегда чувствовавший оттенок моего настроения. — Тебе так нужно, чтобы она согревала твою постель?

Обезоруживающая прямота. Я отрицательно мотнул головой.

— Выходит, она тронула твое сердце? Демиан, очнись.

— Ну что? — с вызовом спросил я.

— Вскоре мы будем вынуждены покинуть город, остались считанные недели. Совсем скоро тебе придется пережить смерть, тебя это не пугает? Не пугает, что ты после себя оставишь ей?

— Дракон не позволит мне любить? — холодея, спросил я.

— Нет, но захочешь ли ты? Останется ли в тебе что-то от прошлого? Ты уничтожишь ее своим равнодушием, Демиан, такое возможно. Я могу понять настороженность Калороне, все, кроме тебя понимают, что это — тупик.

— Я не изменюсь к ней, — твердо ответил я.

— Не тебе, в конечном итоге, решать. Дракон — это центр Вселенной, он станет смыслом твоей жизни.

Его слова звучали глухо и с плохо скрываемой горечью.

— Она приемыш?

Маг отстраненно покачал головой, присев в кресло.

— Она — дочь Калороне.

— Ну хорошо, а что маги делают с собственными детьми? — внезапно для самого себя спросил я.

— А ты принял манеру Оружейника вести разговор, — упрекнул меня Мастер.

— Я множество раз видел Северного с женщинами, — не унимался я, — только не говори, что все это ограничивается смехом и гуляниями.

— Не буду, но у магов нет детей. Это невозможно.

— Почему?

— Потому, что зачатие — это вероятность. Вероятность выбора, вероятность встречи. Дракон легко меняет эти вероятности. Дракон не даст своему смотрящему разделять внимание.

— Это чудовищно, — я задумался о том, что сейчас у меня еще есть шанс…

— О, я вижу, о чем ты думаешь, — согласился Мастер, — но снова взываю к твоему уснувшему разуму. Ты зародишь семя и она понесет, а ты обретешь дракона. Даже если ты не изменишься, она останется смертной женщиной и родит тебе младенца. Ты будешь радоваться и смотреть, как он взрослеет, вы станете лучшими друзьями, и он начнет смотреть на тебя как на равного, потому что твой внешний облик не будет меняться. А ей придет срок стареть. Лицо перестанет быть юным, а в теле поселиться слабость. Твой сын или твоя дочь поседеет. Женщина умрет. Дитя умрет. Ты будешь мертв.

— Что же, по твоему лучше вовсе не пробуждаться к жизни?

— Лучше быть сторонним наблюдателем. Демиан, если ты не остановишься, если не пообещаешь оставить все как есть, Моралли больше никогда не придет в эту комнату. Слышишь, мы будем вынуждены убрать ее подальше, вывезти из города…

— Ты не сделаешь этого, — разозлился я.

— Еще как сделаю. Никто ничего у тебя не отнимает. Ты вернешься и будешь магом, будешь волен делать свой выбор, и тогда никто уже тебе не помешает. Жди, — он взял законченное блюдо, приподнял его, разглядывая в ярком и приятном свете горящих свечей. С тех пор, как ко мне стала ходить Моралли, в моей комнате многое изменилось — теперь по обе стороны от камина стояли высокие канделябры каждый на десяток свечей, которые наполняли комнату светом. — Как все же она рисует…

Я отвернулся.

— Не она, — внезапно протянул Мастер. — Удивительно, какие чуткие у тебя пальцы, Демиан. Одно лишь ее намерение, которое ты способен прочесть и воспроизвести. Я не знаю никого, кто обладал бы столь удивительным даром!

Его руки разжались, и блюдо упало на пол, будто нарочно разбиваясь на сотни мельчайших осколков.

— Что ты сделал?! — ахнул я, подавшись вперед, но там было даже нечего собирать.

— Уничтожил ключ, — равнодушно сказал Мастер. — Ключ к ее сердцу. Этим, — он пошевелил ногой безжизненные осколки, — ты бы пленил ее разум. Ты знаешь это, я знаю это. Решай, Демиан, сможешь ли ты сохранить ее жизнь или бросишь ее себе под ноги в угоду собственному желанию.

Я молчал, мне нечего было сказать, слова Мастера казались пустым звуком, очередной попыткой искалечить мою жизнь.

Глаза мага смотрели на меня, смотрели в меня, и видели слепое отрицание.

— Если ты не в состоянии справиться с этим сам, позволь мне забрать его, — сказал маг. — Это чувство…

— Ты с ума сошел, — я отшатнулся, заслоняясь от него руками, зашелся кашлем, замотал головой.

— Тогда ночь тебе на размышление, — жестко подытожил Мастер. — Повтори для себя каждое мое слово и прими решение, как мужчина. Что будет лучше для нее, вот что выбери…

— Он на крючке, неправда ли? — Оружейник задернул тяжелую портьеру, чтобы отгородиться от барабанящего по откосу дождя и неверных бликов раскачивающихся на ветру фонарей. Вышел в центр тренировочной залы и приветливо приподнял меч. Было темно, силуэт Мастера, стоящего напротив, едва угадывался.

— По самый пищевод и даже глубже, — маг подался вперед, учитель боя парировал выпад, чувствуя движение клинка перед собой. Мечи столкнулись беззвучно, Мастер отступил. — Это начинает меня пугать, она слишком далеко зашла.

— Моя тень, я хорошо их наставляю, правда? — удовлетворенно покивал Оружейник. — Теперь мальчишка никуда не денется.

Он атаковал, обмениваясь с магом легкими, непринужденными ударами. Для него все происходящее было очевидным, а темнота не смущала.

— У девчонки хватит терпения, Оружейник? — соперники вновь откатились друг от друга. — Хватит ума на них двоих? Мне кажется, все это может плохо кончится.

— Моралли умна и предусмотрительна, — учитель боя перекинул меч в правую руку. — Если она поддастся его чувствам, я буду разочарован. Нет, Мастер, она все сделает правильно.

Мастер вывел перед собой меч, но не шевелился.

— Если она скажет Демиану, что он должен сперва заслужить дракона, это будет провал.

— Никуда он не денется, — повторил Оружейник. — И она не скажет подобной глупости, я объяснил ей, как с ним быть. По мне, это была самая отличная мысль за последнее время. Как он, оправляется?

— Раны на его спине зарубцевались… я давно хотел спросить, зачем ты рассказал Северному?

Мастер напал, выделяя последние слова тяжелыми, смертоносно опасными ударами. Оружейник легко отражал их, а потом, поднырнув под руки Мастера, развернулся и с силой двинул мага локтем в солнечно сплетение. Мастер отступил, глухо выдохнув.

— Ты мертв, — сказал Оружейник. — Усмири свою ярость и обиду.

— Ты понимаешь, какой опасности подверг его?! — Мастер отшвырнул от себя меч, и тот растворился в темноте. — Чего ты хотел, ты же все получил? Все, совершенно!

— Это было забавно, — Оружейник, как всегда делал, отошел и сел на ступени. Меч свой он положил поперек колен.

— Забавно? — возвысил голос Мастер.

— Я считал, что он не вернется. Демиан слишком хорош для человека, он вполне мог уйти, а дать новый стимул магу дня было очень полезно.

— Я же сказал тебе, что он вернется! — голос Мастера стал тише. — И я просил тебя держать язык за зубами.

— Никто не знал наверняка, — беспечно отмахнулся Оружейник.

Мастер повернулся и впечатал кулак в дверь. Длинная доска расщепилась по всей длине, удар был настолько мощен, что выбил верхнюю крепежную планку.

— Я знал, Северный знал, — все тем же глухим голосом отозвался Мастер. — Дракон не даст ему уйти, сколько бы в нем не нашлось талантов. Ты мог остановить Северного, ты мог…

— Мне, так же как и Северному, не пришелся по вкусу его побег, да и посмотреть на представление было любопытно.

— Игра! Для тебя все это лишь игра, — маг говорил совсем глухо. — Ты знаешь, что произошло, когда ты ушел? Нет? Он пытал его. Северный призвал призраков Форта разорвать мальчишку на части.

— Дай угадаю с одного раза: Северный был удивлен.

— Он проверил мои слова, но сделал это так грубо…

— Злишься?

— Злюсь, — согласился Мастер.

— Хочешь, чтобы все всегда было по-твоему? Демиан — твоя игрушка, да?

Маг промолчал, вслушиваясь в темноту. Сегодня они не понимали друг друга. За большими окнами тренировочного зала шел нескончаемый дождь. Осталось совсем мало времени.

На следующий день мы говорили как ни в чем небывало, и я извинился перед Моралли за то, что разбил ее блюдо.

— Ничего, отец в день таких делает несколько десятков, у него это получается совсем непринужденно, — заверила меня девушка. — Ты смел осколки.

— Выкинул, конечно, — согласился я. — Очень расстроился, когда оно разбилось, и постарался поскорее замести следы. Ты скажи, когда мне уже можно будет выходить?

— Не скоро, — она состроила гримасу. — Недгар сказал, что влажный воздух по-прежнему очень плох для тебя, ты все так же кашляешь.

— Я скоро сойду с ума от этого затворничества. Недгар, я так ни разу и не видел его. Что это за врач, который не приходит к своему пациенту?

— Думаю, ему нет нужды идти, чтобы смотреть, — отозвалась девушка. — Обещай, что долечишься! Мастер говорит, вам скоро уезжать, ты должен окончательно оправиться.

Я похолодел — маг говорил с девушкой. Что еще он сказал ей?

— Это будет не скоро, — попытался отмахнуться я.

— Дори сказал, это вопрос пары недель. Ты знал, что тебя предназначили дракону?

Вот так, маг рассказал ей все как есть.

— Знал, — кисло улыбнулся я.

— Потрясающе, — она отвернулась.

— Я не стану таким, как они, — зачем-то сказал я.

— А какие они? — казалось, Моралли вовсе не интересует мое мнение. — Маги всегда очень внимательны и вежливы, обходительны и умны.

— Думаешь, это драконы их такими делают? — разозлился я.

— Ну да, ты не станешь такими как они, — она прыснула в кулачок. — Ты так и останешься неотесанным болваном, — девушка остановилась перед гобеленом. — Не понимаю, что он делает в этой комнате, неужели для него не нашлось более достойного места?

Сегодня ее густые волосы были распущены и рассыпались при малейшем движении. Она была не такой веселой, как раньше, улыбка реже касалась ее глаз. Девушка казалась задумчивой и, против обыкновения, сегодня пришла одна без детей.

— …в его глазах столько скорби, — продолжала она. — Лорес, привратник царства мертвых. Он стоит у ворот, ведущих из нашего мира, в мир смерти. Знаешь, когда люди не могли понять природы явления, они обращались к ее божественной сущности. Время текло, и посмотри, что стало с нами? Мы больше не верим в божественное начало всего живого, мы знаем, что все вокруг обладает энергией и силой. Мы вновь обращаемся к стихии ветра и воды, земли и неба, мы смотрим на запад и восток, следуя по пути солнца. У нас своя философия, но чем отличается она от всего того, что было раньше? Лишь уровнем понимания.

Я слушал ее с удивлением.

— Раньше люди страшились этого стража, ему строили храмы и молили о спасении души, а теперь единственное упоминание о слуге мира мертвых висит обычной тряпкой в какой-то всеми Высшими забытой комнате.

— Лорес — не слуга мертвых, — возразил я. — Он тот, кто скорбит и заботится об умерших, оплакивает их. Лорес — спаситель человеческих душ. Как думаешь, почему нужно оплакивать умерших?

Она улыбнулась немного испуганно, словно я затронул запретную тему, потом сказала:

— Дурень ты, это же так просто. Если не будет плача по душе, она не найдет пути отсюда. Ее обязательно должен кто-то звать, душа идет на плач и находит дорогу к вратам, через которые обязана пройти, чтобы завершить свой путь и вновь стать ничем.

— Там, за воротами, в мире мертвых ничего нет?

— Там то, к чему присоединяется душа. Бесконечность или то, что когда-то звалось богом. Сила, о которых мы говорим как о Владыках. Умерший перестает быть частью и становится ничем, сливаясь с великим круговоротом энергии.

— Моралли?…

Она будто почувствовала изменения в моем голосе, повернулась и сказала твердо:

— Мы не будем больше говорить ни о чем таком, я не хочу приобретать то, что легко потерять.

Я не нашелся, что ответить.

Так шли дни моего выздоровления, и она всякий раз приходила ко мне через дождь и снег, но работу в комнату больше не приносила.

Кашель медленно отступал, и вот я снова вышел на улицу Форта, провожая Моралли до дому. Она жила в маленькой комнате на втором этаже лавки гончара, и здесь все было так, как и в ее жизни: множество самых разных поделок и вещей, незаконченное плетение из прутьев лозы, какие-то кусочки древесины, краски и кисти, начатые, но так и незаконченные картины. Мы ужинали втроем в неловком молчании, и Моралли поглядывала на меня с лукавой насмешкой. И только когда трапеза подходила к концу, Калороне вдруг ожил, словно решив для себя что-то, и принялся живо расспрашивать меня о городе. Вскоре неловкость ушла, гончар показал мне свою мастерскую и печи, расположенные под навесами на заднем дворе дома, поразил меня рассказом о том, что глину нужно готовить несколько месяцев: промывать от мусора, отстаивать в кадушках, очищать от содержащегося в ней песка и снова отстаивать, а потом сушить, выгоняя лишнюю влагу.

Так заладилось наше знакомство и, хотя я не часто ужинал в гостеприимной лавке, но и Моралли не переставала навещать меня вечерами. Днем, ежась от ледяных капель дождя, я бегал помогать на кухню, нося Тиве родниковую воду, которая била в глубоком колодце за кухней, а она, взамен, тихо хихикая, складывала мне в корзинку бутылку сливового вина, яблоки и свежие булочки, так что когда приходила Моралли, мне было чем ее угостить. Мы сидели частенько у камина, слушая тишину башни, или просто разговаривали, и всякий раз я дивился тому, как легко у нас идет разговор. Казалось, за это время мы обсудили уже все на свете, но вот она снова сидит напротив меня и мы говорим, говорим, или молчим, столь же благостно и умиротворенно…

Теперь, глядя вниз, туда, где улица далеко подо мной была залита водой, я сразу же приметил худенькую фигурку, закутанную в плащ с головы до ног. Ветер рвал на девушке одежу, казалось, он вот-вот подхватит ее и на своих мощных ладонях унесет прочь, туда, где встречаются дороги всех ветров.

Я заулыбался и, отвернувшись от окна, быстрым взглядом окинул комнату. Стряхнул пепел в догорающие угли камина, потом торопливо затолкал под кровать сваленную на полу одежду. Вновь оглянулся и поспешно сложил аккуратной стопкой на столе книги, разбросанные до этого на кресле и полу.

В дверь моей комнаты постучали.

— Заходи! Прям как чужой человек, честное слово! — крикнул я, поворачиваясь. Дверь открылась, и в комнату вошла женщина, скинув капюшон плаща, с которого потоком текла на пол вода, оставляя на камне темные следы. Я не знаю, кто больше смутился: я, увидев, что это вовсе не Моралли, или она, услышав от меня столь фамильярное приветствие.

— Здравствуйте, — ошеломленно глядя на нее, сказал я. — Чем могу помочь?

— Демиан, тебе нужно собраться и следовать за мной.

При этом лицо ее в обрамлении влажных, каких-то блеклых волос, хранило отпечаток тревожного ожидания, а взгляд был острым и внимательным, как и у всех магов.

— Извините, дори, но я жду…

Она не дала мне договорить, прервав сурово:

— Немедленно. Дон ждет тебя как можно скорее. Не трать время, когда ценой ему жизнь.

Я кивнул, стал торопливо одеваться, гадая о причинах столь срочного вызова. Я уже много недель не видел Дона и уж никак не мог сообразить, для чего ему понадобился.

Женщина равнодушно ждала, пока я извлекал из-под кровати куртку и теплый вязаный из овечьей шерсти свитер. Признаться, я ужасно мерз, так что не забыл надеть кожаные перчатки, которые ко всему прочему давали мне возможность безбоязненно касаться предметов. Теперь я их носил практически постоянно.

— Быстрее, — поторопила она.

— Я готов.

Женщина развернулась на каблуках и вышла из комнаты.

Я шел за ней, окунаясь в сгустившиеся сумерки, вслушиваясь в гулкое эхо наших шагов, в шипение блекло горевших факелов, которые нещадно заливал косыми струями дождь, в стук дождевых капель. Мы шли к внешней стене, к западной башне.

Каждый смотрит в своем направлении.

Так сказал мне Мастер, отвечая на вопрос о странном расположении башен в городе: в нем у внешних стен было всего две башни — Западная и Восточная.

— Началом были день и ночь, — рассказывал маг. — Я живу в западной башне. Именно на западе кончается день и начинается ночь. Северный живет в восточной башне, и каждое утро его взгляд улавливает смерть ночи и рождение дня.

Потом он засмеялся и добавил:

— Все это предрассудки. В этом и есть всего магического, что каждый смотрит в своем направлении и больше ничего.

Для меня этого было достаточно.

Лестница кончилась, и женщина резко остановилась так, что я чуть не налетел на нее. Оказалось, я глубоко ушел в воспоминания и даже не заметил тех бесконечных ступеней, что вились по узкой спирали внутри башни. Незнакомка постучала в дверь и смело вошла в наполнявшие комнату клубы плотного белого дыма, с горьковатым, отдающим хвоей запахом. Я пошел следом за ней, но дорогу мне тут же перегородил Дон, вынырнув из дымки, как приведение. Рыжий был хмур, и это сразу бросалось в глаза. Выражение его лица и тревога, затаившаяся в глазах, насторожили меня. Он крепко пожал мою протянутую руку, но по-прежнему стоял так, что я видел только его, да пласты дыма, которые осторожно устремились на лестницу, протягивая свои тонкие белесые руки.

— Что случилось? — спросил я встревожено.

— Мы давно не встречались, Демиан… Как твоя спина?

Мое удивление, последовавшее за этим вопросом, было вполне искренним.

— Мастер не даст мне подохнуть, остальное не важно.

Дон еще больше нахмурился, и я понял, что случилось нечто скверное.

— Да что произошло?! — выходя из себя, я повысил голос.

Дон отступил в сторону, и я не поверил своим глазам. Пробравшись взглядом сквозь кисею дыма, вытекающего потоками из расставленных на полу плошек, я без сил прислонился к косяку. Внутри у меня что-то оборвалось.

— Ты прямо как баба! — зло бросил Дон, и я понимал его недовольство. Мастер был его другом, и напряжение, накопившееся в душе мага, было огромно.

Я нетвердым шагом прошел в комнату и остановился над кроватью, невольно прикрыв ладонью нос и рот. Правду сказать, это мало спасало. Глаза тут же заслезились, в горле образовался неприятный, горьковатый осадок, а мысли от дурманов, добавленных в курильни, начали растекаться. Я стоял и смотрел сквозь слезы и дым на кровать, а отчаяние поднималось во мне как штормовая волна.

— Вы бы хоть простыни на чистые сменили, — наконец выдавил я.

— Его нельзя сейчас трогать, — проговорила женщина. Голос ее теперь пугал. Он был настолько ровным и спокойным, что казался приговором. — Мы сделали все, что могли, и Мастер все еще жив.

Сколько раз я просил мага, сколько умолял показать мне, обучить прогонять тот смертельный холод, к которому я так и не смог привыкнуть? И всякий раз он до обидного долго смеялся, словно я рассказал ему нечто забавное, а потом, отсмеявшись, успокаивал, что не собирается в ближайшее время умирать.

И что же теперь?

Мастер лежал без сознания на окровавленных простынях. Кровь с его тела была смыта, но все вокруг было заляпано темными пятнами. Лицо мага было серым с зеленоватым отливом, но выражение на нем было очень спокойное, глаза закрыты. На груди его и правом плече были страшные раны, разворотившие кожу и плоть. Видно было, что они промыты; внутрь был залит раствор, который, застыв, практически остановил кровотечение. Тем не менее, кое-где кровь просачивалась и скапливалась в желобках ран.

— Что с ним случилось? — тихо спросил я, глядя на усталое, постаревшее лицо мага, приметив две тонкие седые пряди над правым виском.

— Мы можем только предполагать, — тихо ответил Дон. — Его нашли совсем недавно, около озера. Он сегодня выезжал днем к Вердли повидаться с зеленым драконом леса.

Я внимательнее присмотрелся к ранам. Словно кто-то с огромными когтями полоснул Мастера поперек груди от правого плеча вниз, а потом воткнул когти ему в грудь. Расстояние между полосами было ровное, это мог быть дракон, но я не знал причины, по которой зеленый мог бы напасть на Мастера.

— Я и Недгар, — сказала женщина, — влили в его тело жизни с избытком, да и ночной дракон не оставил его одного. Теперь Мастер балансирует на грани, и только от него зависит следующий шаг. Качнув весы самостоятельно, он уйдет, и ничего нельзя сделать, мы можем лишь капля за каплей вливать в него силу и ждать.

— Неужели раны так страшны?

— Время его бытия утекает сквозь бреши, которые мы не можем закрыть. Это страшная магия, Демиан, и она присуща драконам. Этот секрет им знаком, иначе как бы они давали нам всем бесконечную жизнь?

— Не говори так… — прервал я женщину и резко выпрямился, устремив на нее негодующий взгляд. От резкого движения воздух, наполненный белым дымом, колыхнулся, слои сместились, как призрачные миражи, поплыли клочьями. Я с трудом подавил головокружение от этого пропитанного дымом трав танца.

— Это — Вирель, — сказал Дон тихо, привлекая мое внимание. — Тебе нужно проявить уважение и благодарность.

— Я знаю дракона леса, он не мог…

— А кто? — натянуто уточнила женщина.

— Дон говорил о магии времени, но ведь не драконы ее породили, опомнитесь, — чувствуя, что может случиться что-то ужасное, напомнил я.

— Тем не менее, эти силы подвластны и им, — сухо возразила Вирель. — Ты, как слепой котенок, не в состоянии оценить того, что вижу я на теле мага. Это не раны, разорвавшие мясо. Внешнее сопутствует другим, более страшным отметинам, разрушившим его жизнь.

— Еще вчера у Мастера не было вот этого, — я указал рукой на серебряные пряди в черных волосах.

— Это лишь доказывает природу силы, приложенной к нему, Демиан. Северный принял решение на счет этого.

— Он дурак, — процедил я.

— Ты от горя сошел с ума? — Вирель, казалось, потрясли моя грубость и неуважение. — Твой единственный шанс выжить сейчас — обратиться к Северному за помощью. В противном случае, ты умрешь еще до рассвета.

— Он сделал все так, чтобы я непременно оказался у него в долгу, — с ненавистью отозвался я.

— Какая разница? — Дон ничего не опровергал. — Есть лишь факт: Мастер не может дать тебе шанса дожить до утра. У тебя просто нет выхода.

— Выход есть всегда, так говорил Мастер.

Дон беспомощно развел руками.

— Ты убил фантома в Восточном Орге, Дон? — внезапно спросил я.

— Да, — сказал маг, но я внезапно почувствовал странное смятение в нем.

— А ты в этом уверен? — уточнил я. — Когда ты вернулся, был ранен…

— Я был растрачен, Демиан, — рыжий подергал свою бороду. — И да, я убил фантома. Теперь для Мастера мы сделали абсолютно все, что могли. И лишь от Северного зависит, выживешь ли ты…

— Берегите Мастера…

Я прошел мимо Дона, заглянул ему в глаза.

— Я знаю…, я уверен, на Мастера напал фантом, значит, он где-то рядом. Берегитесь и сами, время опасно. И, ради всего, во что вы верите, не дайте ему умереть!

Я сорвался с места и вылетел в полуприкрытую дверь, сильно толкнув ее. Гулко дерево ударилось о камень. Эхо полетело передо мной.

Я вбежал в конюшню и застыл на пороге, взгляд мой скользнул по стойлам. От входа вдоль стены побежал, слегка горбясь хорек Нурей. Ну-ну, маленький соглядатай, тебе не поспеть за мной!

Сейчас мне нужны были скорость и постоянность, да и не только это. В первую очередь мне нужна была лошадь, а Алрена отправили в табун. Взять любого коня? Но как отнесутся к краже те, чью лошадь я возьму? Как потом мне избежать страшного наказания, которое, несомненно приготовит для меня Северный по моему возвращению? Я шагаю в бездну, покидая город.

Я решительно прогнал неприятные мысли и пошел вдоль денников. Либо конь Дона, либо Мастера. Я уже как-то подходил к черному жеребцу, помню, вся конюшня потом полнилась возмущенным ржанием и грохотом переступающих по каменному полу копыт. И все же что-то заставило меня попробовать вновь.

Холодок коснулся моей груди: в первое мгновение почудилось, что в стойле пусто. Я отварил дверь загона. Конь стоял, понурившись, длинная грива почти касалась пола. Он приподнял голову, безразлично взглянул на меня и отшагнул назад, словно сторонясь.

Я стащил с перегородки седло, оказавшееся неожиданно тяжелым. Тут конь вскинул голову и протяжно заржал, протестуя, заходил ходуном, притираясь то к одной стене, то к другой. Он угрожающе приподнимал передние копыта над полом, порываясь встать на дыбы.

Я бросил седло на пол и хотел подойти к жеребцу, но он вскинулся. Взмах копыта прошел в нескольких сантиметрах от моей головы.

Отшатнувшись назад, я стянул перчатку и протянул вперед руку.

Стой.

Конь захрапел, опускаясь вновь на четыре копыта, судорожно переставил ноги.

Стой!

Я поймал морду жеребца, шагнув вперед, и зажал в руках. Заглянул в черный, блестящий глаз.

Сегодня ты повезешь меня.

Я накинул на ему на спину потник, поднял с пола седло и взгромоздил его на коня. Утянуть ремни оказалось делом нелегким. Конь вроде бы стоял смирно, но старательно раздул бока так, что подруга казалось коротка.

Наконец мне удалось справиться с его выкрутасами. Взяв жеребца под уздцы, я вывел его из загона и, выбрав длину стремени, забрался на непривычно высокую спину.

В темноте выхода из конюшни возникла человеческая фигура. Взволнованный голос произнес:

— Ну так, ты это куда?

Я похолодел, но в следующую секунду узнал Ронда. Тронул коня пятками, заставляя идти вперед.

— Ронд, мне надо ехать…

Конь уперся грудью в конюха и остановился, не желая идти дальше.

— Ты это… погибнешь ведь. Ты пойми, отсюда не сбежать, — как-то жалобно закончил он.

— Я не собираюсь бежать, Ронд, — раздраженно отозвался я. — У меня есть дело к драконам, я еще не сошел с ума, чтобы одному соваться в горы.

Но Ронд словно не слышал, что я сказал.

— Ты пойми, в горах не только обвалы опасны, там тропы исчезают, а еще в горах живут те, кто убьет тебя еще до того, как ты успеешь их заметить…

У меня не было времени выслушивать сказки. Время уходило, с ним уходили минуты моей жизни.

— Ронд, прочь! — рявкнул я, и конюх в страхе шарахнулся в сторону, а я ударил коня в бока. Жеребец сорвался с места, на секунду присев на задние ноги, и вылетел во двор.

Ворота, как и всегда вечером, были открыты, во дворе никого не было, так что больше мне никто не помешал.

Мы вырвались в поля. По началу мне казалось, что мощный скок выбьет меня из седла и бросит наземь. Его движения были легки, но сила их поражала.

Моросил назойливый дождь, усмирив свой недавний пыл. Ветер щедрыми горстями бросал в лицо мелкие капли, забирался под куртку, пробирал до самых костей.

Почва была скользкая, влажная, но широкие подкованные копыта коня почти не скользили.

Я очень быстро замерз и, свыкшись с мощным бегом, вцепился в длинную гриву, перестав о чем-либо думать. Холод сковал меня и я, казалось, забыл, зачем и куда еду. Каждый удар копыт по земле, каждое движение напряженных лошадиных мышц отдавалось в спине, пробуждая к жизни боль в старых шрамах.

Жеребец ровно шел крупным галопом, внешне не проявляя никакой усталости. Сам я не видел, куда скачет конь, не знал, как далеко до озера. Признаться, мне уже было все равно. Темнота и холод окружали меня, убаюкивая.

Наверное, я потерял на какое-то время сознание, потому что вдруг обнаружил, что лес уже вот он, совсем близко, его черная громада маячила на фоне более светлых облаков, затянувших ночное небо. Конь сам выбирал путь, темнота ему была не помехой. Я попытался направить его туда, где лежала знакомая тропа, по которой дракон выводил меня на опушку, но, если бы не жеребец, в темноте мне ее никогда не найти. А он ловко лавировал между деревьями, труся крупной рысью по узкой, вертлявой тропе, которой я вообще не мог разглядеть.

Дракон, — позвал я, но ответа не было, и тогда я закричал в полный голос:

— Драко-о-о-н!!!

Но лес лишь испуганно молчал, высясь вокруг меня хмурыми, влажными силуэтами облетевших деревьев. Толстый слой опавшей листвы, пропитанной влагой, глушил шаги, так что казалось, мы едем почти бесшумно. Ночь медленно подмораживала, изо рта шел белесый в ночной темноте пар. Лишь изредка под копытами коня похрустывал замерзший листок.

Отчаяние в который раз за сегодня коснулось меня, и тогда, словно чуя мой страх, конь тонко и протяжно заржал. Я понял, что соскальзываю с седла. Конь резко подался в сторону и выровнял мое положение, но в следующее мгновение я уже падал в другую сторону. Сознание скользило параллельно и исчезло раньше, чем я коснулся земли…

Зашелестела листва, и между утонувшими в ночной темноте деревьями проплыла тень, словно холодная дымка, порожденная чьим-то дыханием. Облачко выплыло на полянку, где без сознания лежал человек, и остановилось. Долю секунды оно колыхалось, через него просвечивали темные стволы, теряя четкость своих очертаний. Потом облачко стало концентрироваться, обрело плотность и четкость, увеличиваясь в размере. И вот уже лесной дракон ступил когтистой лапой на землю, ничуть не продавив ее. Он подошел, мягко ступая, к безжизненному телу, около которого высился знакомый черный конь. Жеребец посторонился, и зеленый дракон навис над человеком. Подобрав передние лапы, древний сел над телом, слегка покачиваясь. Он прикрыл глаза, его бока вздымались ровно, из ноздрей вытекали струйки дыма. Лес вокруг ожил. Завыл ветер, ворвавшись в голые кроны, недовольно и зловеще заскрипели стволы деревьев, зашуршали трущиеся друг о друга ветви. Резко и пронзительно закричала задержавшаяся дольше положенного птица. Холод потревожил ее, вызвав негодующий крик. Дракон поднял голову к небу и долго смотрел вверх, пока бесконечная вселенская темнота не ответила на его призывный взгляд. Тучи испуганно расступились, и далекая звезда ярко подмигнула с неба холодным огоньком. Дракон глубоко вдохнул, опустил голову и, открыв широко пасть, подул на человека. Вихрь теплого воздуха окутал лежащее на холодной, засохшей траве тело, человек вздрогнул и открыл глаза.

Темнота, принявшая меня, не отпустила. Сознание, одним моментом, которое я даже не успел заметить, выплыло на поверхность, но тьма по-прежнему окружала меня, и поначалу казалось, что ничего не изменилось. Но вот в поле моего зрения попала звезда на небе и край облака, медленно и неотвратимо наползающий на свободный участок небосклона. Тогда я осознал, что все еще жив.

Я слышал тихое дыхание, от которого по лицу скользило приятное тепло — это дракон сидел рядом; слышал коня, который сдирал кору с молодого деревца где-то совсем рядом. Позвякивала звеньями узда. Зеленые глаза пристально смотрели на меня.

— Что? — спросил он тихо и отвернул голову в сторону так, что я вообще перестал видеть в темноте его глаза. — Опять?

Я вздохнул

— Мастер умирает. Не знаю, сколько у него в запасе времени, — удивительное безразличие услышал я в своем голосе и подумал, что верно вовсе не ценил мага. Он так и остался для меня по сути своей врагом. Или… никем, так же как и я для него. Время привязанностей и простых отношений между людьми, ограничивающихся словами «симпатия», «любовь», «вражда» или «дружба» прошло. Наступила пора противостояния и заинтересованного равнодушия. Эта формулировка показалась мне удивительно подходящей, но безумно страшной. Страшной потому, что не имела ничего общего с человеческой натурой, живущей чувствами и впечатлениями. Остался один холодный и грубый расчет.

— Есть возможность, — пробормотал дракон, обращаясь то ли ко мне, то ли к миру вокруг.

— Я думаю, на него напал фантом, — сказал я и сам удивился тому, насколько скучной мне вдруг стала казаться проблема. — У него в волосах две седые пряди, и это магия времени…

— О, — прервал меня дракон. — Прикосновения времени смертельны.

— Ты знаешь это лучше иных, — подсказал я.

— Вероятности невозможны, — возразил дракон. — Я бы никогда не причинил Черному вред. Это означало бы для меня верную смерть. Он защищал меня, но не спас себя.

— Я так и думал. В последнее время мне снится один и тот же сон, — я помедлил, но продолжал, — и я склонен полагать, что это вовсе не болезненный бред. Я думаю, что это действительно было. Мне снится, что я нахожусь на самой границе этого мира, но по ту сторону. Там у меня за спиной… существа. Я смотрю сквозь прозрачную стену, а они дышат мне в спину, и я боюсь, что вот-вот состарюсь. А потом от моего прикосновения стена рушится, я впускаю в этот мир… ИХ.

Дракон молчал, словно бы обдумывая то, что я сказал. Тогда я понизил голос, будто боялся, что нас могут подслушать, и прошептал:

— Когда я очнулся здесь, в лесу, после того, как заснул в библиотеке, то обнаружил, что раны, которые были на моем теле, превратились в старые шрамы.

— Тебе повезло, — так же тихо отозвался дракон, — что это было всего лишь их дыхание. Не тревожь себя, стена цела, от твоих прикосновений ничего не разрушилось. Не ты впустил время в наш мир, — дракон пошевелился, приподнимаясь, и, казалось, стал вдвое больше. — Но у тебя есть инструмент, чтобы спасти Черного.

— У меня? — я вздрогнул. — Если они, маги, не способны противостоять времени, а раны, нанесенные его прикосновением, испивают жизнь до дна, чем я могу быть полезен?

— Садись на коня и торопись. Там, у перевала Илень из-под камней пещеры бьет ключ, смешавший в себе жизнь и смерть. Эта вода смоет прикосновения времени.

Я даже не шелохнулся.

— Что ими движет на самом деле, дракон?

Древний ящер вновь подобрался и через некоторое время ответил:

— Фантомы приходят оттуда, где время течет по-иному. Они приходят сюда, чтобы превратить мгновение своей жизни в вечность, и сперва не имеют формы, пока не впитают в себя достаточно времени существ, живущих здесь. Тогда они становятся их тенями. Прикосновения фантомов разрушительны для всего, что живет и находится в этом мире. Даже для меня их касание означает смерть, несмотря на то, что время для меня идет куда быстрее, чем для вас людей. Оттого все, к чему прикасаются они, превращается в прах.

Они ищут время здесь, другое время, не то, что подвластно им. Они всегда рвались сюда, там им делать нечего, там для них нет ничего ценного, нет жизни, одно только время, что неотвратимым мощным потоком течет вперед. В каком-то роде они, как утопающие, пытаются выбраться на берег, уцепиться за что-нибудь.

— Они ненасытны?

— Нет, у всего есть предел. Некоторые фантомы, когда-то прорвавшиеся сквозь стену, обрели здесь жизнь и до сих пор ходят среди нас. Но даже они, обретя зрение, начинают понимать, какая угроза грозит миру, когда чужое время вторгается в его границы.

— Фантомы среди нас? — растерянно спросил я. — Они… духи?

— Они похожи на людей. Ты ведь знаешь одного такого…

Я даже не мог думать, так был поражен. Я знаю одного из них?!

— Цена за жизнь фантома в нашем мире огромна. Пусть и живут они даже по моим меркам вечно, все равно люди не желают платить такую цену. Время, Демиан, они испивают жизнь. Они могут уничтожать и уничтожать, или убить мага, обретя тело. Чтобы обрести плотность и силу, времени достаточно вобрать в себя мага или дракона. Этого хватит, потому что мы — нескончаемый родник силы.

Твой друг, Демиан. Фантом. Он тот, кто уничтожил нечто, что Черный очень ценил, отсюда его опаска и неприятие. Северный же считает Шиву самым мощным своим оружием, ведь фантом чувствует течение времени.

— Шива. О, Высшие, он? И убивать он может?..

— Не-ет. Он владеет секретом, в этом его опасность. Запомни, Шива не является более отражением тех, кого убил и поглотил когда-то. Его помощь магам теперь неоценима, хотя некоторые до сих пор не могут простить ему прошлые смерти… Черный умирает. Тебя это не интересует?

Я с силой провел ладонью по лицу.

— Не знаю. Передо мной сейчас вырисовывается конец пути. Мастер сказал, что быть скованным с драконом еще страшнее, чем умереть. Он был уверен, что не предоставит мне случайного выбора. Он считал, что сам решит за меня.

— Разве его собственная жизнь не стоит того, чтобы ты немного подождал? Мастер столько раз останавливал тебя, пришел твой черед. Поверь, он один из тех, кто действительно заслуживает право на жизнь.

— Смерть… время — все это так сложно. Стоит мне вернуться в Форт, и Северный опять будет пытать меня. Я слишком упрям, чтобы понимать высшие цели магов.

Дракон отстранился немного и тихо прошелестел:

— От тебя многое зависит, Демиан. Так что будь горд собой и тем, что живешь.

— Ты думаешь, — грустно спросил я, — что если я что-то могу сделать, то обязательно должен это делать?

— Человеческая жизнь, это всегда бой, который можно либо принять, либо отвергнуть. Отвергая бой, ты теряешь жизнь, а это — единственная цель человеческого существования. Та смерть, которую ты выбираешь, не будет легкой. А нелегкой смертью умереть ты всегда успеешь. Так куда торопишься?

— Ладно, — сварливо согласился я. — Поеду к источнику.

Дракон кивнул и, потеряв четкость, поднялся вверх, на мгновение коснувшись морды черного жеребца, а потом унесся прочь вместе с легким дуновением ветра. Тепло его дыхания еще долго грело меня.

Весь остаток ночи вылетел из моей головы, стерся из памяти. Темнота скрадывала предметы, не давала возможности любопытствующему глазу зацепиться за какую-нибудь особенную деталь ландшафта. Конь сам находил дорогу, точно зная, куда нужно идти. Не будь жеребца Мастера, я бы ни за что не нашел пути наверх. Я бы непременно потерялся, свалился в какую-нибудь расщелину и погиб.

Темнота не мешала коню. Он уверенно нес меня по узким горным тропам, и когда из-под его копыт, ступивших на самый край пропасти, сыпались камни, я не обращал внимания, полностью доверившись животному. Дождь то прекращался, то вновь налетал вместе с ветром, который норовил скинуть нас вниз. Я ждал утра, но оно не приходило. Тучи все плотнее сжимали небо, вскоре пошел дождь со снегом, холодный, липкий, он попадал в глаза, залетал коню в ноздри, заставляя его постоянно трясти головой и нервно прядать ушами.

Я сжался у жеребца на спине, и мне было даже тепло, но руки, стиснувшие повод, вконец окоченели. Ночь словно сама подгоняла нас, но, казалось, она только началась, только вступила в свои законные права, и я чувствовал в ней абсолютную пустоту. Она была наполнена до краев тоскливым одиночеством существа, парящего на распростертых крыльях где-то высоко у нас над головами. Это было время древнего и Мастера, дарующее последнему шанс дожить до утра.

Я почему-то знал, что Ночной в одиночку противостоит Северному и его дракону, меняя сам ход мироздания. Может быть, пока они ему и не перечат, не мешают растягивать такую необходимую сейчас для мага ночь, но так не могло продолжаться вечно. Рано или поздно Северный поднимет солнце, и тогда родится день. И это будут последние часы жизни смотрящего ночного дракона. Что случиться тогда? Я не хотел об этом думать. В любом случае, у меня осталось очень мало времени.

Горы жили, смотрели в меня тысячами внимательных глаз. Ледяной воздух жег легкие, снег покрыл своим серым в ночной темноте покрывалом камни вокруг.

Везение или неудачи больше не волновали меня. Я понял, что настало время «невезения» для всех. Спасая Мастера, я спасал дракона леса от гнева Северного, решившего, что нашел виноватого.

В книгах встречалось множество упоминаний о драконах, хотя таинство их выбора человека было запретным. Именно последнее интересовало меня больше всего, но я не встретил об этом ни одного слова, зато узнал многое другое. Драконы гадливы и расчетливы, их понимание не схоже с пониманием человека, их эмоции сотканы из силы и властности, на них нельзя примерять наши чувства. Но почему-то я не мог подвергнуть слова зеленого сомнению, чувствуя каким-то внутренним чутьем: всему виной было истинное порождение времени.

Когда конь остановился, я не сразу понял, что произошло. Загудел ветер, ворвавшись в узкий проход пещеры. Везде вокруг, на склоне и у кромки тропы лежали бесконечные, высокие сугробы снега, наметенные ветром у камней. Дождя больше не было, с неба сыпался, носимый из стороны в сторону бесчинствующими потоками воздуха, сухой мелкий снег. Ночь лишь немного поредела, хотя уже давно должно было рассвести. Значит, Северный милосерден, он дает Мастеру шанс.

Я сполз с коня и обнаружил, что ноги тоже замерзли и совсем не слушаются. Ничего, немного движения разгонит кровь по венам.

В пещере оказалось значительно теплее, но темно, хоть глаз выколи. Приветствуя меня, из глубины певуче по камню журчал ручей. Тогда я с ужасом осознал, что мне не во что набрать воды из источника.

И что теперь… глупость какая, не нести же мне воду пригоршней! Многие часы пути обратно, столько же вновь сюда. Этого времени ни у меня, ни тем более у Мастера нет. Зачем же мы проделали столь долгий и опасный путь? Зачем так много жертв, зачем весь этот разговор с драконом?

Мне нужна была фляга, вот что!

Я забыл об усталости и холоде, судорожно выискивая выход, все больше приближаясь к отчаянной панике. Выскочил из пещеры на тропу и прижался к теплой шее коня, который терпеливо ждал. Он всхрапнул, переступив с ноги на ногу, то ли испугавшись моего резкого движения, то ли не одобряя возвращения ни с чем. Я постарался успокоиться сам, паника сейчас была непозволительной роскошью.

Никто не мог мне помочь, обратиться было не к кому.

Я долго стоял подле коня, тщетно ища выход, потом вдруг подумал, что все же могу позвать на помощь.

— Ты ведь все понимаешь, — сказал я коню. — Ты — его глаза и уши. Можешь мне помочь? Позови Ночного дракона, он обязательно найдет выход.

Но конь молчал, да и на что я надеялся? Нужно действовать самому!

Я закрыл глаза, сосредоточился, двигаясь вдоль хрупкой связи, соединившей нас с Мастером. Осторожно, шаг за шагом, чтобы не придвинуться слишком близко, чтобы не утерять себя и не погибнуть от прикосновения смерти, которая уже обдала мага своим дыханием. И позвал дракона, моля его о помощи.

Ничего. Тишина.

Теперь оставалось только ждать, и я стоял, грея замерзшие руки в густой гриве жеребца. Сумрак медленно редел, ночь сдавала свои позиции, позволяя утру отвоевать у себя пространство. Ночной проигрывал, и мне подумалось, что Северный оказался не столь щедр: я рассчитывал на большее.

Светало, ветер улегся, безмолвие застыло вокруг. Я уже не знал, чего на самом деле жду. Надо было возвращаться обратно, но я понимал, что второго шанса не будет. Думайте, горы, думайте, чем мне помочь!

И вдруг черный конь заржал, вскинувшись на дыбы. Я шарахнулся в сторону, не понимая, что происходит, но уже через секунду с трепетом в сердце осознал: ответ пришел.

Волна ветра прокатилась по горам, родив глухой вой в самом их центре. С шелестом посыпались задетые ветром снег и мелкие камни. Темнота сгустилась, а потом все вокруг залило трепетное лунное сияние.

Камни завибрировали под ногами. Я вцепился в повод, конь подался вниз по тропе, увлекая меня за собой. Загудела скала, клубы каменной и снежной пыли взметнулись вокруг плотным, непроглядным облаком.

Я судорожно кашлял. Конь недовольно фыркал и мотал мордой, отряхивая тончайшую каменную взвесь. Я вглядывался в темноту, полную каменной крошки, и пытался понять, в каком точно месте сошла лавина.

Новый порыв ветра сдернул пелену. Свет луны освещал обвал, что теперь перекрыл тропу. Здесь словно повеселился неведомой силы великан. Эхо падающих в пропасть камней все еще металось между склонами, тихо шелестел ссыпающийся в расколы снег. Обвал не тронул входа в пещеру, и он зиял зловещим провалом у самого нагромождения камней в тупике, в который превратилась недавняя тропа.

В причудливом лунном свете в глаза мне бросилось нечто желтое, торчащее между камнями вверх. Я некоторое время стоял неподвижно, потом решился и подошел ближе.

Здесь лежали переломанные кости, выброшенные обвалом на поверхность. Я нагнулся, приглядываясь, и понял, что это ребра крупного животного, перетянутые седельным ремнем, провалившимся к позвоночнику. Значит, это была лошадь.

Я подвинул камень, который, свалившись, разбил хрупкие дуги в куски, и освободил тронутое тленом седло, а на нем… седельную сумку, почти черную от каменной пыли и времени. Она рассыпалась у меня под руками кусками истлевшей кожи, вывалив какие-то гнилые тряпки. Покатилась по осколкам камней помятая и ржавая железная фляга.

Помощь пришла…

Что-то еще торчало здесь же — зажатый между камнями и костями лошади штырь. Я потянул его на себя и… Заскрипело по камням железо. С усилием я вытащил из-под мелко раскрошенных камней легкий длинный нож. Его заледенелая рукоять с подгнившей обмоткой оказалась ухватистой, поверхность клинка потекла кровавыми разводами незнакомой мне технологии ковки. Свет еще плыл в воздухе, но сама луна уже скрылась в тяжелой массе сгрудившихся облаков.

Я тронул грань обоюдоострого клинка, отдернул руку. Кромка была так остра, что разрезала перчатку и кожу при легком прикосновении.

Кощунственным показалось мне это мгновение. Долю секунды я готов был вернуть нож его хозяину, чьи кости покоились под теми же камнями, из которых торчал скелет лошади — то само оружие не желало расставаться со своим мертвым хозяином. Но я так же не пожелал расстаться с такой прекрасной находкой и побоялся даже положить его на камни, чтобы освободить себе руки, не без основания опасаясь, что он может исчезнуть. Такое иногда бывает, когда вещи не хотят оставаться; они исчезают, стоит отвести от них взгляд.

Ножны под камнями я искать не стал. Это не железо, они давно рассыпались также, как и седельная сумка…

Обратный путь отложился в моей памяти мимолетными обрывочными воспоминаниями, пересекающимися, заслоняющими одно другое. Я вез спасение, вез жизнь в маленькой мятой фляге, спрятанной под свитером у самого сердца, и рассвет настиг меня уже спускающимся с гор. Утро было хмурым, ночь все еще боролась, но слабела с каждым мгновением. Серые тучи опускались все ниже, свет серой тенью ложился на равнину.

И ни день и ни ночь.

Конь то шел торопливым шагом, то переходил на рысь, преодолевая более безопасные участки тропы. Я чувствовал, как он устал, наверное, даже больше, чем я, но он торопился домой, потому что нес на своей спине надежду для хозяина и друга.

Измученный дорогой, я открыл глаза, когда он вырвался на равнину и поднялся в галоп, но не различил вересковых пустошей на затянутой сумрачным туманом равнине. Вот справа вынырнула ограда — это первый признак жилья, значит, до города уже недалеко.

Навстречу мне два быка тянут телегу, я вижу маленькое стадо понурых овец с мокрой шерстью в небольшом загоне…

Когда покрытый хлопьями белой пены жеребец замер у конюшни, я скользнул вниз и, не оглядываясь, побежал вдоль стены к башне. Последний рывок выжег из меня все силы, я ничего не слышал и ничего не замечал. Ступени казались бесконечными, времени оставалось все меньше.

Нужная дверь отварилась под моим натиском, и я налетел на Дона, преградившего путь. Казалось, все это время он стоял на страже за дверью.

— Жив? — выдохнул я.

Дон смотрел на меня как-то чересчур внимательно, но все же ответил:

— Жив… пока. Где ты был?

— С дороги! — рявкнул я, спихивая его в сторону. — Где Вирель?

Заметивший в моей руке нож, Дон было подался вперед, но, предупреждая его дальнейшее движение, я бросил клинок на стоящий в углу письменный стол, заваленный книгами и толстой бумагой. Туда же полетели порезанные в нескольких местах перчатки.

— Вирель, зови ее. Здесь, — я тряхнул перед лицом рыжего флягой, — вода из источника с гор. Ты знаешь о чем я говорю! Зеленый дракон сказал, она способна смыть прикосновение фантома.

— Вирель не нужна, я сделаю все сам, — быстро отказался рыжий. — Не представляю, как ты добрался до перевала, Демиан. Ты еще ответишь мне на эти вопросы, когда будет время. Ты понял меня?

— Не сейчас, — предупредил я.

Мастер лежал, прикрытый белой простыней, бледный, без чувств, окаменевший, словно он уже умер. На лице мага не отражалось боли, он был таким, каким я видел его перед отъездом, только бледнее.

Когда Дон стал промывать глубокие порезы на груди Мастера, смочив в воде источника небольшой лоскут ткани, маг задергался от неосторожных прикосновения. Смотреть на него было выше моих сил, дурнота подступила к горлу, голова закружилась, и я сел у изголовья кровати на пол, взяв Мастера за руку. Зачем — не знаю.

Реальный мир рухнул.

От моих ног все вниз и вниз убегала узкая тропка, присыпанная мягким, белым песком. Тонкая вьющаяся светлая змейка, ведущая в неизвестность. Слева она была ограничена ослепительно-ярким сиянием, на которое было больно смотреть; справа — плотной пеленой мрака.

Я неуверенно протянул руку и, секунду поколебавшись, коснулся яркого свечения, но не обжегся, как ожидал. Свет пронизал кисть, от чего она стала прозрачной и красной, проступили кровеносные сосуды и кости. Зрелище был завораживающим, я некоторое время смотрел на свои пальцы, потом вынул их из света и повернулся к черной завесе. С опаской дотронулся и до нее, но ничего не произошло, лишь рука моя стала исчезать в темноте, отсеченная от тела первородным мраком. Я погрузил руку почти по локоть, и вдруг в душу закрался страх: что, если тьма растворит кожу и кости, жадно поглощая то, что отдано ей во власть? Похолодев, я выдернул руку, но все оказалось лишь плодом моего больного воображения.

Несоответствия поражали: еще мгновение назад я сидел у кровати, прислонившись к твердой доске, телом моим владела усталость, и вот я здесь, легкий, какой-то невесомый и совершенно не понимающий, что же делать.

А что это внизу на самом пределе зрения? Нечеткая фигурка человека медленно спускается, все отдаляясь от меня. Мастер, о, Высшие, я узнал его каким-то внутренним чутьем и бросился вдогонку, но сделав всего десяток шагов, остановился, в отчаянии глядя вдаль на все такого же далекого от меня мага. Казалось, нас разделяло само время, и фигура по-прежнему продолжала свой беспечный путь.

Приступ животного ужаса бросил меня на колени, сжал, заставив кричать, выжигая из легких воздух, вбрасывая в этот отчаянный пустой крик и собственный страх, и всю ту боль, что накопилась в моем теле.

Я звал Мастера, но все было тщетно: один, среди сияния и мглы, я стоял на коленях, касаясь руками невесомого, похожего на прах песка, и больше уже ничего не видел. Пустота и тишина, от которой звенело в ушах, окутали меня. Маг ушел, не оставив и следа.

Умер.

Мы опоздали.

Я медленно повернулся, чтобы идти обратно, но окунулся во влажный туман безвременья. Или времени. Такой знакомый туман, в котором не было ничего, кроме чужеродного, страшного движения. Я закричал и отшатнулся, вновь оказавшись на тропе, уводящей души в мир мертвых.

Все попытки тщетны, все пути обратно закрыты.

Ледяные волны ужаса спазмами проходили по животу, вытесняли из легких воздух. Они душили, холодными тисками сжимая сердце и заставляя его биться все медленнее. И там, у постели мертвого мага, я тоже медленно умирал, соскальзывая следом за ним в нескончаемую пропасть небытия. Если бы Дон только разжал мои пальцы, если бы он дал мне свободу от прикосновения…

Далекий словно эхо голос заставил вздрогнуть. Я прислушался — лишь неясный отзвук. Он требовал, чего-то от меня хотел, заставляя устыдиться слабости и страха. Он звал. Клянусь, я расслышал манящую скорбную песню. Голос призывал, в его грусти мне чудились ласка и удивление.

Пришло время решения, но я бы не пошел к смерти, даже если бы сам Лорес вышел навстречу, чтобы провести меня по незнакомым дорогам. И тогда я просо сделал то, чего на самом деле хотел от меня далекий, непонятный голос привратника мира мертвых. Повернулся и шагнул сквозь завесу черной тьмы.

Немедленно все закончилось.

Какое-то время я парил, превратившись в ничто, потом мое сознание начало долгое падение, и я не мог понять, падаю ли я вниз, или некая сила беспощадно тянет меня вверх. Больше не ощущалось страха или боли, движение стало плавным и спокойным. Парение и нега, которые медленно отступали, возвращая меня в мир живых.

Когда дрема рассеялась, я не сразу сообразил, где нахожусь, и долго пытался понять, почему все остановилось. Потом вернулись чувства. С трудом удалось открыть глаза, в голове шумело.

Щурясь, я окинул комнату пустым взглядом. Напротив сидел в кресле Дон. Он в задумчивости смотрел мимо, и я тоже повернулся, неожиданно встретившись взглядом с Мастером, который лежал на кровати надо мной. Он казался даже еще более бледным, хотя куда уж бледнее, но глаза были открыты, в них сгустился мрак, делая их неестественно черными.

— Мастер… — тихо позвал я и понял, что выдавил из легких лишь хрип. Усталость обрушилась чудовищной волной и оказалась слишком тяжелой, чтобы ее выносить. Я то ли потерял сознание, то ли уснул.

Я проснулся на закате. Меня никто не трогал, и я все так же сидел у кровати мага, цепко захватив его запястье. Мастер спал. Цвет его кожи значительно изменился к лучшему, рука потеплела — у него был легкий жар.

С трудом разжав занемевшие пальцы, я с тихим стоном распрямил ноги. Чтобы встать потребовалось некоторое время. Это было даже хуже, чем после бесконечных часов, проведенных в седле. Там было хоть какое-то движение, здесь же мое тело провело в неподвижности много часов.

Я с трудом добрел до стула, стоящего у заваленного бумагами стола, и повалился на него без сил, откинувшись на широкую резную спинку. До пустого кресла, в котором еще недавно сидел Дон, добрести не получилось — оно стояло в другом углу комнаты.

Прикрыв глаза, я посидел немного, чуть не уснул и решил, что надо перебраться к себе в комнату.

— Да… Дем…

Я вздрогнул, посмотрел на Мастера. Он подтянулся на подушке и полусидел, без выражения глядя на меня. Под этим пустым взглядом было крайне неуютно, но тут в глаза мага вернулось выражение, на губы скользнула легкая уверенная улыбка.

— Что ты сделал?

— Что… прости?

— Зачем ты пошел за мной туда?

— Разве это важно? — отвечая Мастеру пристальным взглядом, спросил я. Как глупо это прозвучало: зачем я его спасал?! Затем, чтобы выжить самому! — Не я пошел за тобой, это ты увлек меня следом независимо от моего желания. Я очень устал, Мастер.

Я улыбнулся украдкой, глядя на замешательство мага.

— В такие минуты моя связь с телом истончается, — сказал я спустя некоторое время. — Мои видения, мои сны… Когда я устаю или болен, чаще вижу то, чего не должен. Я просто взял тебя за руку, позабыв, что снял перчатки, а потом оказался… там.

— Ну да… — неопределенно проговорил Мастер. — Выходит, это я снова во всем виноват… Выходит не ты — я сам спас себя от смерти.

— Знаешь что, Мастер?! — не выдержал я.

Маг негромко, но вполне с чувством засмеялся, и мне стало совсем тошно. Мастер тут же заметил обиду и резко замолчал. В комнате воцарилась тишина, но лишь на секунды.

— Что в тебе говорит, Демиан? Ты так привязался ко мне или так ценишь себя?

— Привязался? Нет. Благодари дракона леса, это он помог мне сориентироваться. Думаю, Дон уже рассказал тебе о воде, пока я спал.

— Ну и ну, — сказал вдруг Мастер серьезно. — Я не видел еще ни одного человека, который мог бы действовать так резко и с тем столь эффективно. И все же с тобой что-то не так, что-то ограничивает твои возможности, и это, как мне кажется, твое желание умереть. Твоя натура полна насилия. Послушай меня, Демиан, внимательно послушай: если ты не избавишься от этого, когда родится дракон… твоя участь будет незавидной. Ты умрешь в страшных мучениях. Все твое насилие дракон выудит из тебя и вернет обратно. Ты понимаешь это?

— Мне не нужен дракон, — вымученно отказался я. — Это просто невозможно стать чьей-то собственностью! Не нужна мне ваша сила, я с лихвой насладился ею за последнее время. Нет, это не по мне.

Сейчас я выйду отсюда, и Северный или Рынца или кто-то другой натешится всласть. Хорошая порка, да, если для меня не изобретут нечто пострашнее.

— Думаешь? — полюбопытствовал Мастер.

— Я не испросил у Северного разрешения покинуть город, так что нечего и надеяться. То, что ты называешь насилием, это боль, Мастер. А смерть — избавление. И что же ты предлагаешь мне делать?

— Сам решай. Я не знаю, — ответил маг очень тихо. — В любом случае, спасибо за чудесное спасение. Только ступив на тропу, можно было заставить меня повернуть, в этом ты бесспорно прав. Я действительно уходил.

— Мастер, на тебя напал фантом, почему ты еще жив?

Он долго молчал. Очень долго. Потом все же ответил:

— Я же говорил, что маги умеют отстраняться. Мне удалось разрушить его структуру, прикоснуться и развеять ее. Так любит делать Оружейник: подступить поближе, чтобы жертве некуда было деться.

Дверь распахнулась, в комнату шагнул Дон.

— Проснулся, Мас?! — озабоченно спросил он.

— Да, но ты что-то не в себе…

— Повздорил с Северным, он наотрез отказался меня слушать. Считает, мы ведем собственную игру.

— Я могу его понять, — согласился Мастер, — фантом здесь, на равнине, где властвуют драконы? По его мнению это невозможно, а значит, причина одна…

— Он поднял влет Дневного, с ним Рынца и Горан, они выжгут весь лес ради того, чтобы выгнать лесного на равнину и расправиться с ними.

Я поднялся и подошел к окну, вглядываясь вдаль. Солнце заливало вересковую пустошь своим рыжим светом, пробившись через тяжелые, дождевые облака, зависшие на горизонте.

— У меня нет сил говорить с ним, — вымученно сообщил Мастер.

— А у меня не хватило красноречия, чтобы остановить его. Мы так и будем стоять в стороне, пока Северный чинит безрассудство?

— Нет, — сказал я и уверенно запрыгнул на подоконник.

Это был больше не я. Какая-то чужеродная сила вторглась в мой разум, слилась с ним, соприкоснулась, давая уверенность. Чувство это умиротворяло, я знал, что делать. Шаг, и мгновения полета в бездну, черная тень и жуткий рывок…

Я закричал, когда дракон подхватил меня и, повернув голову, швырнул себе на спину. Его огромное крыло чуть не раскололо каменную стену. Что-то гортанно кричал Дон, но я не понимал, отчаянно цепляясь за жесткий обломанный шип на спине огромного древнего ящера.

Держись, — подбодрил меня дракон. Я подтянулся, обдирая руки о жесткую чешую, и наконец обрел некое подобие равновесия. Бьющий в лицо ветер уже не пытался кинуть меня на землю.

— Высшие, — простонал я, — спасите меня!

Порыв горячего ветра, трубный рев, глубокий и манящий, летящий над самыми пиками гор. Красный отлив снежных вершин, утонувших в заходящем солнце. Жажда прийти туда, откуда летит этот манящий зов…

Видение схлопнулось. Вспышка темноты накрыла меня. Я захлебнулся, окруженный внезапно возникшими стенами.

Не все, чего касаешься, стоит разглядывать.

Дракон нарочито сильно махнул левым крылом, встряхнув меня на своей спине.

И тем более не стоит делать этого неосознанно. На риск надо идти, понимая, на что идешь.

Темнота отпустила, и я вдруг понял, что та рана, которая образовалась в моей защите, вновь залечена. Ночной не восстановил разрушенные стены моего осознания, не закрыл меня вновь от мира видений, а лишь дал возможность входить в них по собственному желанию.

Почему ты не помог мне раньше? Почему не отнес на перевал?..

Ночной молчал. Поток воздуха, бивший в грудь, не давал дышать, пришлось нагнуть голову. Ящер взмахнул крыльями, и нас бросило вверх. Лес стремительно приближался. Какой бы холод не нес в себе ветер, спина дракона была горячей, от нее распространялось вокруг тепло. Каждый взмах, приподнимавший нас над землей, придавливал меня тяжестью, а когда древний проседал, я ощущал мгновение невесомости.

Дневной вырос перед нами внезапно, и Ночной, будто красуясь, широко распахнул крылья и опустил тяжелую голову. Я с изумлением смотрел на Северного, а тот, раскрыв рот, что-то грозно прокричал. Драконы в их манере стремительно рухнули вниз, разметав когтями влажную землю. Мне казалось, столкновение с землей вышибет из нас весь дух, но Ночной коснулся травы необычайно мягко, а после поднял огромную лапу, давая мне три явные ступени — плечо, локоть и пальцы — чтобы спуститься с высоты его спины. Северный уже спрыгнул в вереск и стремительно приближался. Я растеряно оглянулся, не понимая, что делать. По небу, уже различимый, скользил Дон на своем драконе, но первое слово оставалось за мной.

Я решился, с опаской спустился вниз и поднял голову. Отсюда дракон ночи казался еще больше; монументальный, будто горный кряж, он не шевелился, так и замерев в ожидании.

Невероятно, он говорил со мной! Высшие, он принес меня прямиком к Вердли, но ведь ни один дракон даже не заговорит с чужаком…

— Что все это значит, падаль паршивая?

О, да я ошибся, первое слово было за магом дня.

Буду говорить через тебя, — сообщил Ночной.

— Ох, — простонал я, дернувшись, и несколько раз тяжело вздохнул, ощущая голос дракона как нечто материальное, будто на голову мне роняли гигантские водяные капли. — Северный, умерь свою прыть и отзови псов. Мы решим это с Дневным один на один. Маг ночи поднимется на ноги, и не надейся на другое. Он убил фантома на равнине, нам следует лучше следить за тем, что происходит…

Мне казалось, что маг должен придушить меня за подобные слова, но, похоже, Северный понял, в чем суть происходящего, потому что оглянулся, обращая свой взгляд на кружащих в небе древних. Те, будто получив приказ, развернулись и заскользили прочь. Рядом со мной, подняв влажный вихрь холодного воздуха, опустился дракон Дона. Рыжий спрыгнул на землю и встал за моей спиной.

— Это хорошо, что его время еще не пришло, — сдержано сообщил Северный, глядя на меня оценивающе. — Дон, отвези мальчишку домой. Не оставьте все так, он опять изранен, а горы нас ждать не будут.

Маг дня развернулся и легко залез на белого гиганта, который, предупредив его желание, подошел ближе. За моей спиной взмахнул крыльями и поднялся в воздух Ночной.

Слабость накатила вязкой волной, Дон охотно поддержал меня, но ничего уже нельзя было изменить. Сознание ускользнуло, и я вновь, не отдавая себе отчета, перестал существовать.

Глава 16. Разоблачение

Опять пробуждение в неизвестность. Я лежу с закрытыми глазами и пытаюсь понять, где нахожусь, силюсь вспомнить то, что последним отложилось в затухающем сознании… и не могу. Это страшно. Удручающе безнадежно.

Ничего не помню. Ничего с того момента, когда сошел с тропы мертвых, уйдя в темноту. Словно что-то обрубило воспоминания, но я твердо уверен: было еще что-то. Но найти это не могу.

Я натянул одеяло на голову, и от этого простого движения спина и ребра заныли. Что это? Опять?

— С возвращением…

Я приподнялся и посмотрел на кресло у камина. Мастер сидел там, я не ошибся.

— Что со мной опять? — очередной глупый вопрос, срывающийся с губ.

— Ты летал на Ночном… полагаю…

Я отбросил одеяло в сторону. От резкого движения легкая дурнота накрыла меня с головой. Вдруг необычайно ясно вспомнилось все, что произошло накануне… Накануне?..

Мастер всегда отвечал на мои невысказанные вопросы, и этот раз не стал исключением:

— Ты проспал двое суток. Должно быть, проголодался?

— Нет, — хмуро отозвался я, вновь устраиваясь в кровати.

— Пошли, поедим, а? — предложил маг.

— Нет, спасибо, я, пожалуй, полежу.

Мастер тяжело вздохнул.

— Ты выглядишь много лучше, — тронутый вдруг угрызениями совести, сообщил я.

— И тем не менее, чувствую себя паршиво, хотя факт — я жив.

— Это я вижу.

Маг покачала головой и с легкой иронией уточнил:

— Ожидал вестей о моем чудесном выздоровлении?

Мне нечего было ему сказать. Я видел, как Мастер одним прикосновением стягивает раны или скрепляет порванные мышцы, и также видел, как сам умирает от полученных ран. Некоторые очевидные законы, явные магам, мне были недоступны. Да, Оружейник как-то говорил, что закрытые чарами раны можно открыть снова, но неужели оно того стоит?

— Расскажи, что случилось с тобой с момента, как ты узнал, что я…

Мастер запнулся.

— Умираешь? — уточнил я. — Зачем, ведь теперь ты жив. Заметь, я никуда не сбежал и коня твоего в целости вернул.

— Ты думаешь, я могу злиться из-за коня? — с легким разочарованием спросил маг.

— Северный бы точно злился…

— Он тебе разве что-нибудь сказал?

Я посмотрел на Мастера, мне стало смешно. Все это было смешно!

— Он сказал, — нарочито обречено сообщил я, — чтобы Дон отвез меня в город и…

— …не забыл подлечить твои раны. Пошли, — сказал маг сипло, — ты так похудел, что смахиваешь на скелет. Северный нам с Доном этого не простит и непременно высечет.

«Вот не надо так иронизировать», — подумал я раздраженно.

— Вставай, я покормлю тебя с ложечки.

— Я ранен, не видишь что ли? — уперся я.

— Я тоже, ну и что? — удивление Мастера было искренним. Казалось, я всерьез озадачил его. — Это не мешает мне хотеть кушать. Постыдись, Демиан, твои раны смешны. Ночной придавил тебя челюстями, от такого еще никто не умирал. Да, понимаю, неприятно, но это не повод валяться в кровати.

Я пристально смотрел на мага и вовсе не разделял его оптимистичного настроя.

— Чувствуешь смертельную усталость? — спросил маг, посерьезнев. — Не тела, но разума?

— Даже говорить не хочется, — признался я.

— И так было ясно, что ты раздавлен. Уйти с тропы мертвых — удел сильных духом, решение и понимание отнимает много сил. Прости, что затащил тебя туда. А уж то, что произошло дальше, и вовсе не поддается объяснению. Но есть одно верное средство, которое поможет тебе…

— Побороть себя?

— Встать и поесть. Кстати, ты забыл у меня кое-что.

Мастер взял с подлокотника кресла чехол с красной оторочкой, из которого торчала рукоять ножа. Я даже сразу не узнал его. Лишь когда маг вытянул клинок из ножен и его покрытая несмывающимися разводами грань блеснула острейшей заточкой, я понял, что вижу свою горную находку.

— Я попросил Оружейника перебить рукоятку и сделать новые ножны.

— Да, — я заставил себя приподняться. — Этот нож я нашел в горах.

— Что там произошло?

— Сумасшествие, — сдержано ответил я. — То, чего случиться не могло и не должно было. Конь принес меня туда, куда было необходимо, к роднику, созданному твоей магией, но у меня не было емкости, чтобы собрать воду. Тогда я позвал твоего дракона, и скалы раскололись…

Поняв, что я остановил рассказ, Мастер кивнул:

— И ты нашел там это…

Мастер немного неуклюже встал и подал мне клинок. Зная, насколько сдержан в эмоциях и проявлениях маг, я позавидовал его терпению и силе духа. Удивление вызывал сам факт, что он мог подняться с кровати, ходить… что на все это у него хватало сил.

Я взял нож. Оружейник отполировал поверхность, немного осветлив сталь, вбил лезвие в новую деревянную рукоять с бронзовым кольцом по краю. Я улыбнулся, посмотрел на Мастера удивленно.

— Мне можно оставить его себе?

— Без сомнения. Никто не посмеет отобрать его у тебя, он твой по праву.

— Ты знаешь это оружие? — с надеждой спросил я. Загадки, подобные той, что открылись мне в расколотых камнях, всегда не дают покоя.

— Жаль тебя разочаровывать, но… нет. Как он выглядел?

— Это была могила, — сказал я, подумав. — Останки лошади и всадника.

Мы помолчали.

— Как лесной дракон смог убедить тебя?

— Это не важно, — отказался я, видя, как темнеют глаза Мастера. Он все понимал и тянулся узнать, какие слова ящера заставили меня стронуться с места. Кнут или пряник, вот что его интересовало. Как я смог справиться с его жеребцом? Почему Ночной дракон был ко мне столь неслыханно благосклонен?

Но нет, теперь этот фокус со мной не пройдет, ведь древний кое чему меня научил…

— Какие тайны ты скрываешь от меня? — глаза мага сгустились тьмой, казалось, я слышу его дыхание над самым своим ухом. — О, — голос его изменился, — что это за новости?

— А я непрост, правда? — самодовольно осведомился я.

— Никогда не говорил, что ты прост. К тому же, ты быстро учишься. Как вышло, что Ночной помог тебе?

— Он говорил со мной, — серьезно сообщил я, понимая, что не имею права скрывать от Мастера этого факта. — Возможно, это он провел меня к перевалу Илень самыми короткими тропами, а после донес меня до леса. Я думал, ты просил его…

— Не просил. Никакая мольба не смогла бы заставить дракона проделать подобное, — маг отвернулся.

Я не понимал, что его гложет. Обида, ревность? Быть может, чтобы спасти мага и зеленого, я тронул неприкасаемое.

— Мастер, то, что было… достойно наказания? — осторожно спросил я, привычный, что здесь, в Форте, за все приходится расплачиваться собственной шкурой.

— Нет, Демиан, — тихо сказал маг. — Оно достойно восхищения и благодарности.

Взгляд мага просветлел, и я, понимая, что необходимо резко менять настроение, создавшееся в комнате, покорно согласился:

— Ладно, пойдем уже чего-нибудь поедим.

Около недели потребовалось мне, чтобы оправиться от последствий тягостного путешествия, а сам маг и вовсе выздоравливать не спешил. Его раны заживали неохотно, несмотря на чудодейственную воду из нашего источника и старания врачей Форта.

— Он поправиться не скоро, — сказал мне как-то в трапезной Дон. — Но не надо, чтобы об этом все знали.

— В каком состоянии сейчас Мастер? — спросил я шепотом.

— Недгар говорит, что остались лишь внешние проявления, они не опасны, но делают его слабее. Да ты не бойся, он поправиться, дай только время.

Дон говорил об этом беспечно, но я не мог не заметить, что Мастер страдает от головокружений, его движения стеснены и ограничены недомоганием.

Зима окружила Форт, заперла нас в стенах города, щедро посыпая пригоршнями снега. Его белые мягкие хлопья витали в воздухе постоянно, и мостовые обязательно превратились бы в непролазные сугробы, если бы не рабы, которые два раза в день выходили с лопатами на улицы. Телеги, полные снега, одна за одной выезжали из города, а на очищенных утром переулках к вечеру снова можно было утонуть по колено.

Мы много дней не видели солнца. Небо было постоянно серым, темнело рано, и серость быстро превращалась в непроглядный мрак, наполненный шорохом падающих снежинок. Единственной радостью было то, что настоящие морозы все не приходили, и я частенько позволял себе вечерами прогуливаться под густым седым снегопадом. И не один. Моралли охотно составляла мне компанию.

Мы встретились с ней тем же, первым вечером, два дня спустя нашей запланированной, но не состоявшейся встречи. Меня потрясло, что она не упрекнула меня и даже не стала расспрашивать, что в самом деле случилось. Может, знала, ведь Калороне был не последним человеком в городе. А, может, не хотела терзать меня своими расспросами, ожидая, что если я захочу, отвечу сам. Я и рассказал, что был вынужден послужить магу ночи, и этой формулировки оказалось достаточно, чтобы ее интерес угас. Она лишь спросила, все ли со мной в порядке, и я, немного покривив душой, кивнул. Ее присутствие возвращало меня к жизни, наполняя сердце радостью, и мне не хотелось огорчать девушку.

К сожалению, Северный стал проявлять ко мне удивительный интерес. Я встречался с ним почти каждый день, чему, признаться честно, был совсем не рад. И, что самое неприятное, при встрече Северный каждый раз заговаривал со мной. Его приветливый тон и забота о моем здоровье просто поражали. Неприязнь, которую я испытывал к нему, все росла.

Время шло.

Недели через две снега навалило столько, что сугробы за пределами Форта уже превысили человеческий рост. Все дороги, ведущие из города, чистились, также как и улицы города, только их разгребали упряжки лошадей, тянущих клиновидный железный остов, благодаря которому снег с центра дороги смещался к ее краям.

У жителей города было свое решение задач, которые ставила перед ними жизнь. Я слышал, что стада коров и лошадей пасутся у самого леса, где за ними приглядывают драконы и где для них достаточно пищи. Теперь к лесу пролегла новая дорога, которую тоже чистили — каждый день повозки уезжали туда, гремя пустыми бидонами, чтобы вернуться полными молоком и мясом. Каждый день телеги привозили десятки остывших бычьих туш.

Мяса на столах стало немного меньше, но ни одного намека на нехватку продуктов я не заметил. По-прежнему каждый день на кухне пекся свежий хлеб, кухарки стали чаще угощать нас пирогами с овощами.

В тот день все было обыденно и привычно. Утро, как и прошедшая череда дней, пришло сумрачное, но теперь к снегопаду добавился ветер, который выл, цепляясь за высокие стены башен. Мягкие снежинки превратились в колкие кристаллы, яростно несущиеся в лицо.

— Сколько же может падать снег?! — возмущенно спросил я, одеваясь.

Мастер стоял в дверях комнаты, ожидая, когда я соберусь. Теперь он каждое утро составлял мне компанию за завтраком.

— Зима выдалась снежная, — хмыкнул маг, — но на моей памяти были разные года. Я помню, как ребятня проложила в сугробах целый город, а в главную его арку могла пройти лошадь. Но сейчас это мешает нашим планам, мне чудится, это чья-то воля, та же, что учинила буран на перевале Илень. Кто-то не хочет, чтобы мы ехали в горы.

— Наверное, я?

Мастер кисло улыбнулся:

— Не думаешь ли ты, что я сам жажду совершить поход через снежные пики?

— Не думаю, — я окинул Мастера многозначительным взглядом. — Для тебя это будет тяжелым испытанием.

— То-то же!

Я застегнул куртку и мы спустились по лестнице вниз, направляясь в трапезную. Ветер приветливо обхватил нас своими цепкими плетями, дружески похлопал по плечу, пробрался под одежду. Съежившись, я шел рядом с Мастером и молчал. Упоминание о том, что нам придется в такую погоду посетить горы, пугало меня, а перспектива провести в горах несколько недель отбивала всякую охоту к разговору.

Сегодня мне опять не повезло: вновь посчастливилось встретить Северного. Правда, в этот раз, к моему удивлению, он начал разговор не с приевшегося «Демиан, как поживаешь». Сегодня он даже не взглянул на меня.

— Мастер, — начал он без приветствия, — только что приехал Дон и привез из табуна Алрена. Все готово, так что тянуть нет смысла — погода нас не побалует и не уступит. Мои попытки усмирить снегопад не увенчались успехом, твои, как я вижу, тоже. Путь может превратиться в неприятную прогулку. Завтра на рассвете, как только темнота разрядится, мы выезжаем.

Мастер спокойно кивнул. Я застыл, как вкопанный, будто громом пораженный. Страх, неприятный и скользкий, снова шевельнулся где-то в глубине моего живота. Сам не понимая, чего боюсь, я вдруг почувствовал себя перед лицом чего-то огромного и неотвратимого, что должно было обязательно случиться.

— Пошли?..

А я и не заметил, как ушел Северный. Мастер сделал несколько шагов вверх по улице. Я все так же стоял на месте.

— Демиан, пошли, — позвал Мастер, но мне вдруг захотелось побыть одному.

— Иди один…

Я повернулся и побрел прочь.

Мастер нагнал меня и, развернув к себе, с тревогой вгляделся в лицо.

— Демиан, прекрати мне это, пошли…

— Мне нужно побыть одному, — как зачарованный, сообщил я и, высвободившись из рук мага, пошел обратно.

Я привык к жизни в Форте. У меня тут была еда, крыша над головой, даже приятели — Ронд всегда был мне рад в конюшне, Оружейник ждал моего прихода с нетерпением. Тива смеялась и строила гримасы, Моралли беспечно болтала. А еще здесь у меня было время, и когда я думал о нашей поездке в горы и о том, что за этим последует, все это казалось таким далеким и нереальным. Я был постоянно уверен, что время еще есть. И вот мы завтра выезжаем. И теперь я стою на самом краю, а за этим краем ждет меня смерть, потому что каким бы длинным ни был наш путь, он превратится лишь в короткий вдох.

Маги везли меня на казнь. Горы, на которые приятно смотреть, когда они маячат на далеком горизонте, превратятся в эшафот. Родится дракон, величественный и сильный. Он станет моим палачом. И будет еще толпа, которая примется наблюдать за казнью. Ею станут Мастер и Северный…

Я не заметил, как вышел за ворота и, сойдя с расчищенной дороги, шагнул в снег, который, хрустнув свежей корочкой, незамедлительно провалился, поглотив мою ногу по самое бедро.

Я пытался бороться со все возрастающим отчаянием и почти бежал, увязая в снегу, то и дело становясь на четвереньки. Ветер бил в лицо, глаза слезились.

Смерть бывает разная. Случается, ты выбираешь ее сам, и тогда страх, владеющий тобой всегда, уравновешен крепостью принятого решения. Смерть бывает незаметной, когда ты засыпаешь, чтобы больше не пробудиться. Смерть бывает смиренной, если болезнь подвела тебе к ней слишком близко, и тогда ты тратишь каждое мгновение, чтобы подвести итог, опираясь на собственное мужество. А еще бывает казнь. Когда ты не можешь ничего изменить, когда смерть выбираешь не ты сам, а выбирают за тебя, и ты к этому не готов.

Быть готовым к смерти. Как это чудовищно! Почему это кажется бравадой? Я не готов к смерти сегодня. Я столько раз был готов к ней, но мне не дали умереть. Но нет, только не теперь!

Я упал лицом в снег и в который уже раз подумал, что бежать некуда. Что делать, как заставить себя вернуться в Форт, вновь смотреть в глаза магам, смеяться и улыбаться, как завтра без дрожи в ногах сесть на лошадь? Высшие, да как же так? Утерять мужество тогда, когда оно наиболее необходимо? Что за насмешка?

Алрен жив, он где-то в городе, наверное, стоит в своем прежнем стойле. Будь он проклят, будь прокляты маги! Ночной дракон брал меня на свое крыло, если древний захочет, наш путь может стать короче, но маги даже не заикаются об этом. Потому что так не должно быть!

Я повернулся на спину и уставился в небо, чувствуя холод снега у себя под спиной, ощущая, насколько стал слаб. Да, я был неприятно удивлен тем, насколько сложно мне совладать с собой.

Он подошел совершенно неслышно. Ветер притих, снег словно затаил дыхание, редкие снежинки соскальзывали с туч, ложась на мои щеки. Маг заговорил, стоя чуть поодаль от меня, но все равно напугал до смерти, хотя его голос был спокоен и тих.

— Все мы чего-то боимся, Демиан, — Северный присел на корточки, чтобы заглянуть мне в лицо. Я поморщился, вспомнив другой взгляд, когда рукоять его бича приподнимала мой подбородок. Вспомнил… и забыл, пораженный.

— Мастер боится, что я начну бездумно убивать людей, я боюсь, что мир забудет о нас… и все мы, безусловно, боимся времени и таящегося за его границами будущего. Изменчивого, неопределенного.

Один лишь шанс у нас есть победить страх, быть честным с самим собой. Ты привыкнешь, как привыкает конь не бояться кнута в руке погонщика. Знает и птица, что приход зимы сорвет ее с привычного места и обречет на недели долго пути. Но если так заведено, если таков этот мир, что постоянно сталкивает нас с препятствиями, не пора ли проявить немного хладнокровия?

Я закрыл глаза.

— Не говори мне о сложностях, я видел упорство, с которым ты способен добиваться своего. Подними стены сознания и ощутишь, что отчаяние отступает. Я вижу причину, по которой ты подвержен этим приливам, в том нет твоей вины. Знаешь, когда дракон привязывает человека к себе, он вычищает его тонкое энергетическое тело, восстанавливает оборванные нити, которые повреждают те или иные события. Эти нити — связь с миром, в котором ты живешь. Я вижу их обрывки.

— Что это значит? — спросил я глухо.

— Это значит, что ты потакаешь своей слабости, не желая признать, что вынужден действовать не по собственной воле. Но ведь не мои желания и не желания Мастера управляют твоими поступками. Тебе приходят слова, которых ты не знал, чувства, которые не присущи тебе, иные поступки, которым невозможно противиться. И ты не можешь найти их источника. Демиан, сейчас ты — не мой пленник, не узник Мастера. Ты человек мира, человек вещей, человек событий. Наибольшие силы оказывают на тебя воздействие, потому что ты открыт.

Все изменится.

Я вздрогнул, медленно сел. Голос Северного успокаивал и вновь выстраивал стены, укреплял сознание, будто мягко, но настойчиво давил на ранку, вызывая тягучую, отрезвляющую боль.

— Пойдем в Форт, — маг протянул мне руку и встал, едва касаясь поверхности снега. Казалось, белые наносы, в которых я утопал почти по пояс для него так же тверды, как мерзлая почва.

Я колебался лишь секунду, потом протянул руку и коснулся его запястья, ожидая, что оно будет холодным, как лед. Но я ошибся.

К Форту мы шли молча. Положив руку на плечо магу, как он предложил, я больше не проваливался, ощущая в теле странную легкость. Тонкая корочка льда на поверхности снега теперь казалась толстой и надежной. Сам того не замечая, я убрал руку с его плеча, но ощущения легкости не упустил и шел рядом с магом, глядя себе под ноги.

— Ты не должен терять контроль, — у самых ворот сказал Северный. — Твои чувства подобны водам прилива. Они представляют собой отклики на наступающие события. Не пускай их, пусть разбиваются о стены знания, иначе ты сам будешь стыдиться себя. Это — плохое чувство, разрушающее разум. Уныние и осознание собственной никчемности нужно гнать из своего сердца.

Прощаясь с ним, я внезапно понял, что ныне и впредь буду смотреть на Северного по-другому. Нет, я не забыл его ненависти и вкуса ударов, наносимых его рукой. Солоноватого привкуса крови и ужаса прикосновений призраков города. Все, сделанное магом дня, будет лежать на полках моей памяти. И уравновешивать одно другое, потому что сегодня он сделал мне бесценный подарок, придав мне твердости.

Весь остаток дня я провел у себя в комнате. Вещи были собраны слишком быстро, камин вновь горел, щедро расплескивая тепло вокруг.

Одиночество и покой помогают, особенно, если ты выбираешь их осознанно. Когда у тебя есть время распрощаться со всем, мир начинает казаться другим. Так было со мной, я снова укрепился в себе, и теперь мимолетный порыв слабости заставлял меня морщиться и клясть собственную впечатлительность. Понимая, что это не идет на пользу, я по совету Северного старался не возвращаться к произошедшему и всячески отвлекал себя, ускоряя время. То начинал листать книгу, чтобы отвлечься от дурных чувств, то вглядывался в огонь, давая себе прощение.

Сейчас я думаю, это походило на исповедь. Я верно занимался тем, что готовился умереть и, видя страницы, различая буквы, тем не менее не понимал смысла прочитанного. В моей памяти метались слова и картины из прошлого, я причесывал мысли, приводил их в порядок, раз за разом с удовлетворением убеждаясь, что сделал многое верно. Я жил так, что теперь мог позволить себе улыбнуться. Я был доволен собой.

Вечером пришел Мастер, но к этому моменту я уже был спокоен и собран, заключив с собой некий не совсем честный договор, обещающий еще немного времени. Дорога ждала и давала надежду.

Мастер был хмур, но при взгляде в мое лицо в нем самом что-то изменилось.

— Ты выглядишь намного лучше, чем с утра, — сказал он, и это не было ни шуткой, ни упреком.

— Как думаешь, — спросил я, не обратив внимания на его замечание, — мне надо вернуть Рене книги?

Я кивнул на атлас трав и два толстых тома, лежащих на столе между креслами.

— Думаю, ты можешь не утруждаться. Она сама заберет их завтра, когда мы уедем. Дело в том, что нам с тобой еще о многом надо сегодня поговорить.

— Да, конечно, — я закурил, и Мастер, сев в кресло, придвинулся навстречу огню.

— Холодает, — сказал он глухо. — Воздух остывает на глазах. Кому-то не по душе, что мы едем в горы.

— А ты не думаешь, что это всего лишь капризы природы?

— Нет, я так не думаю.

Уверенность в голосе Мастера заставила меня внимательно вглядеться в его лицо:

— Чья воля может такое? Это должно быть огромная сила, если даже ты и Северный не в состоянии что-то изменить…

— Тот, кто делает все это, хитер и груб. Его стремление несгибаемо, а способы уродливы. Для их воплощения не нужно особой силы. От чародейства не остается следа, по которому можно пройти. Порождения его разума отрываются, не помнят хозяина, им не нужны ни понукания, ни подкрепления.

— Ты ответишь на мой вопрос? — с вызовом спросил я. — Ты когда-нибудь ответишь мне честно?

— Я всегда отвечаю тебе честно, Демиан, — маг казался удивленным. — Просто кое-что ты не слышишь. А кое-что не произношу я.

— Кто напал на меня в ночь совета? Что это на самом деле было?

— Та тварь? — Мастер задумался. — Так выглядит ненависть, подкрепленная намерением. Вокруг нас, Демиан, бродит множество разных существ. Ты иной раз чувствуешь на себе взгляд, и он кажется для тебя неприятным, но, оглянувшись не находишь причины беспокойству. Тебе нечего бояться, пока твой разум цел. Говорят, что лишившиеся ума люди видят призраков прошлого. Но, возможно, они видят порождения энергий, которыми напитано пространство. Некоторые могут причинить больному человеку вред, некоторые не в состоянии навредить вовсе. То, что напало на тебя, не имеет к этим существам никакого отношения. Это была чистая ненависть разума.

Пододвинув к себе бутыль с вином, Мастер поскреб запечатавший крышку сургуч, потом сломал печать и принюхался.

— Теперь я приношу его сам, — сообщил я. — Постоянно держусь настороже. Никогда не пью вино, если оставлял его без присмотра. И тебе не советую. Сегодня я не дошел до трапезной, эта бутыль стоит со вчерашнего дня.

— Оно чистое, — вглядевшись, сказал маг. — Пришло время рассказать тебе, Демиан, что нас ждет. Не хочу, чтобы ты думал, будто тебе одному это тяжело. Меня терзает боль и усталость, в нашей группе Северный будет ведущим.

— Это ты послал его сегодня за мной? — спросил я равнодушно.

— Нет, — маг покачал головой. — Он понял все раньше меня. Я сейчас не в том состоянии, чтобы подмечать мелочи, изменяющие ход всего. Нужно сосредоточение и понимание, а я сосредоточен на том, чтобы не свалиться на лестнице от долгого подъема. Для меня это чувство не ново, Демиан, я уже проходил через подобное.

— Что забрал у тебя Шива? Кого убил?

— На самом деле, в этом нет секрета, — губы Мастера едва заметно дрогнули, обозначая улыбку. — Пса…

— Пса? — опешил я.

— Он убил мою собаку, — Мастер продолжал смотреть в огонь, и я подумал, что он верно шутит, насмехается надо мной, не желая выдавать правду.

— Ты снова мне не веришь или не слышишь, — печально сказал маг. — Жизнь есть жизнь, Демиан. Все равно, растение ли это или животное, или человек. Он походя уничтожил моего друга. Он пожрал, поглотил время людей и предметов, но я не могу простить ему той… одной жизни. И ничего не изменится.

Я непонимающее покачал головой. Для меня это было дико: скорбеть о собаке и ненавидеть порождение времени за ее смерть, когда оно уничтожило живых людей.

— Демиан, — позвал меня Мастер. — Чтобы обрести плотность, Шива поглотил не только людей. Он поглотил дракона. Он поглотил его человека. Твой друг Энтони — бездонное вместилище времени, но он распоряжается им со всей присущей ему мудростью! То, что он привел тебя сюда, само по себе чудо.

— Почему? — глупо спросил я.

— Потому что ты спас мне жизнь, — быстро пояснил маг. — Потому что так сплелись события, и теперь у нас есть вода из источника. В ней — сама жизнь, украденная у смерти, и это единственное, что способно стереть отпечаток времени.

Мы помолчали, потом маг заговорил снова:

— Завтра я приду к тебе еще по темноте, помогу правильно распределить вещи так, чтобы можно было погрузить их на лошадь. Запас теплой одежды, это все, что тебе понадобиться. Книги не бери, на праздный отдых у тебя не останется сил. Будь ты здоровее или привычен к трудностям длинных переходов… но это будет испытанием для тебя.

Ронд приготовил нам шесть лошадей. Нас будет четверо и два вьючных животных.

— Четверо? — удивился я.

— Еще одна девушка поедет с нами, она — подопечная Северного. Я же тебе говорил, что дракон будет выбирать.

Я вздрогнул. Маг говорил, что дракон будет выбирать, но что он будет выбирать из двоих…

— Дон привел тебе Алрена, но боюсь, с лошадью могут возникнуть проблемы. Он одичал в табуне или после того, что с ним сделали. Норовистый жеребец может здорово усложнить нам задачу, но другого коня мы не возьмем.

— А Ночной?

Маг покачал головой, поняв мой намек.

— Не забывай, что нас будет четверо.

Мы помолчали.

— Что еще мне нужно знать?

— После того, как мы покинем Форт, говорить будешь только если я или Северный зададим вопрос, — проговорил Мастер неохотно.

Я понял его. Мы не должны говорить с той незнакомой девушкой, это лишь усугубит ситуацию.

— Девушка знает, на что идет? — спросил я осторожно.

— Не надо, — мягко отстранил меня маг. — Не заставляй меня быть грубым. Ты же не хочешь слышать об этом. И ты понимаешь почему, но все равно поступаешь неумно.

— Да, — с вызовом отозвался я. — Это все еще мое оружие.

Мастер тихо засмеялся, потом покачал головой:

— Карин не из тех, кто пойдет тебе на встречу, Демиан. Ей не нужна твоя поддержка или жалость, она — выкормыш жестокого мира. Не ломай голову понапрасну, вы не встречались. Она появилась здесь незадолго до тебя, но ее отрешенная сосредоточенность сделала Карин затворницей. Северному было с ней проще, чем мне с тобой. Он всегда знал, где ее найти, а она знала, чего хочет от него получить. Теперь вы оба — выбор для дракона. Ты рад, что узнал правду?

Я пожал плечами, пытаясь понять, что испытываю к этой девочке, с которой мы по несчастному стечению обстоятельство поделим две разновидности смерти, но ничего кроме жалости не шевельнулось у меня в груди.

— Нужно будет соблюдать осторожность, — отвлекая меня от неприятных мыслей, сказал маг. — Покинув Форт, мы станем открытыми всем ветрам. Угроза, довлеющая над тобой, может стать еще осязаемее, так что держи его при себе, — Мастер кивнул на нож, висящий у меня на поясе. — Не отстраняйся и не увиливай. Мы отправляемся раньше времени, боясь задержек в пути. Порою придется спать в седле в те дни, когда места для стоянки не будет. Не везде в горах можно устроиться на ночлег. Ронд приготовил нам хорошие седла. Когда мы покинем город, игры закончатся, и все карты лягут на стол. Будь готов к резкости с моей стороны или со стороны Северного. Я не позволю тебе испортить все. Перед нами будет поставлена задача: доставить вас через горы в лежбища, и именно это мы будем делать. Больше не будет друзей, Демиан.

Все изменится.

Мне казалось, я только заснул, и вот уже Мастер разбудил меня своими шагами. Я давно приноровился просыпаться в момент, когда он только открывал дверь башни далеко внизу, и теперь, когда маг вошел в комнату, из которой за ночь выдуло все тепло, я уже медленно и как-то затравленно одевался. За окнами было еще темно.

Вещей я собрал совсем немного, даже по мнению Мастера: теплый свитер и смена белья, на поясе нож. Кольцо отца все так же было на моем пальце, и маг предложил оставить его в комнате до возвращения, но я отказался.

— Тогда отдашь мне, когда придет время.

Я согласно кивнул, не став уточнять, зачем все это. И так было понятно, что дракону есть меня с кольцом будет не полезно.

— Мастер, когда все закончится, нож забери себе…

Маг едва заметно пожал плечами и кивнул на кровать. Я прилег и терпеливо выждал, пока Мастер проделает все необходимое. Потом поднялся, понимая, что времени совсем не осталось. В последний раз прошелся по комнате, коснулся гобелена на стене, позволив себе на секунду утонуть в грусти Лореса. Сокрушенно улыбнувшись, обернулся:

— Можем идти.

Когда мы подошли к конюшне, нас уже ждали. Северный, восседая на плотной белой кобыле, придерживал повод серой невысокой горной лошадки, на которой замерла маленькая фигурка Карин. Здесь же стоял конь Мастера, кажущийся гигантским изваянием на фоне вьючных лошадей. И еще Алрен.

Я не знал, кого разглядывать.

На вид Карин не было и восемнадцати, лицо казалось совсем детским, но странное выражение отрешенности немного меняло ее облик. Девушка не удостоила нас и взглядом; о чем-то размышляя и кутаясь в просторную меховую песцовую накидку, она крепко сжимала в ладони какой-то медальон, чья цепочка свешивалась с тонкого кулачка.

Алрен стоял чуть в стороне от остальных лошадей. Он был оседлан, но не ждал терпеливо, как остальные животные. Под уздцы его держал Ронд, а конь перебирал ногами, словно отплясывал какой-то танец, дергал головой, звеня упряжью, протяжно и громко ржал, прядая в испуге ушами. На шее его, некогда ровной и белой, теперь была широкая темная полоса. Шерсть вокруг старой раны изменила цвет на черный, очерчивая границы ужасного шрама.

Алрен, казалось, не просто одичал, он обезумел при виде людей. Я растерялся, попытался поймать взгляд Мастера, но тщетно — маг уже садился в седло. Легкость движений так к нему и не вернулась. Он с трудом оттолкнулся от земли и медленно взгромоздился на своего жеребца. Никто ничего не говорил.

Алрен вновь вскинулся, пытаясь встать на дыбы. Ронд повис на поводе и умоляюще посмотрел на меня: мол, ну садись, давай!

— Мастер… — не выдержал я.

— Просто молчи, — резко оборвал меня маг.

Все. Это было действительно все. Карин — такой же пленник, как и я. Она едет с нами. Родится только один дракон. Он будет выбирать. Кто-то из нас умрет. Сказания и легенды не врали. Маги жестоки, а таинство прикосновения к их миру несет лишь гибель.

«Что это? — сурово спросил я самого себя. — Ты неоднократно хотел умереть, так что же снова бьешься в конвульсиях страха? Дракон пугает тебя? Эта смерть окажется легче, чем от ледяных прикосновений пустоты. Пусть девочка живет, найди в себе мужество сделать это для нее. Потому что если не ты, то она».

Это бег по замкнутому кругу. Мы ничего не меняем, все меняют за нас. Как я, здоровый мужик, могу позволить маленькой девочке идти на подобное? Как могут допустить такое маги? Я уверен, в своих мечтах она летает на огромной ящере, властвует над ветром и землей. Она сливается с драконом, и древний мощными взмахами крыльев уносит ее все дальше… к свободе…

Я знаю, каково это. Чудом мне удалось прикоснуться к эйфории полета и состоянию полной свободы, на мгновения подаренным Ночным. Но здесь мы враги с этой девочкой. Или она или я. Кто-то умрет. Я не хочу так! Я хочу, чтобы она жила…

Я подошел к Алрену и тот, испугавшись, пошел боком вокруг Ронда.

— Алрен, — позвал я мягко. Гневный взгляд Мастера просверлил мне спину.

Конь протяжно заржал.

Я отобрал у Ронда повод, коснулся рукой белой шеи. Обычно услужливый конюх мигом ретировался, словно бы происходящее его вовсе не касалось. Теперь все с любопытством смотрели на меня. Конь извивался, словно змея, тянул и храпел.

— Стой!

Я на мгновение почувствовал его ужас и сдернул перчатку, давая руке свободу коснуться жаркой шкуры.

Стой!

Жеребец на секунду замер, повинуясь молчаливому приказу, и я, пользуясь замешательством, взлетел в седло, даже не ступив в стремена.

Никогда еще мне не приходилось сидеть на необъезженной лошади, но все когда-нибудь случается впервые. Он отбивал крупом и бросался из стороны в сторону, вскидываясь на дыбы. Подобрав повод, стараясь, чтобы конь не вырвал его у меня из рук и вцепившись в гриву Алрена, я пытался усидеть на нем.

Конь скакнул вбок, притерся плечом к стене конюшни, развернулся, дыбясь, стараясь сбросить меня. Мое колено скользнуло по камню, при ударе отозвалось резкой, рвущей болью.

Стой, — твердил я про себя, цепляясь за седло. — Стой!

Внезапно его отпустило. Как только это стало возможным, я высвободил руку и стал оглаживать влажную от пота шею. Молча, но, вкладывая в движение все спокойствие и любовь, которую нашел в себе.

Конь затих. Он все так же прядал ушами, нервно вслушиваясь в звуки, но послушал повода, когда я направил его к группе остальных лошадей.

Удовлетворенно кивнув, Северный тронул свою кобылу. Карин последовала за ним, и Мастер указал мне жестом, чтобы я проследовал вперед него. Едва дыша от боли в отбитом колене, я направил Алрена за девушкой…

Северный задал темп на легкой рыси. Я не стал искать стремена, правая нога болела так, что я не видел, куда еду. Дорога превратилась в пытку. Драконьи кости, ну почему со мной вечно что-то случается?!

От боли меня тошнило. Удар о стену был не так уж и силен, тем более, что мне удалось отвести жеребца в сторону раньше, чем он размозжил мне сустав, но ощущение было такое, словно поврежден нерв. Боль немного ослабла, но от движения постоянно вспыхивала вновь.

Я как раз подумал, что далеко не уеду, когда из-за спины у меня раздался легкий свист, и лошади остановились. Не ожидая ничего подобного, я улегся грудью на конскую шею. Прошло, наверное, не более часа с тех пор, как мы покинули Форт. Горы, накрытые белым снежным одеянием, четко прорисовывались впереди. Полностью рассвело.

Северный легко соскочил с кобылы, сделав знак Карин, чтобы та оставалась в седле. Мастер за моей спиной тоже спешился. Я не пошевелился, боясь, что если спущусь, то уже больше не залезу обратно, особенно, если Алрен вновь вздумает поупорствовать.

Мастер встал рядом, его рука уверенно легла мне на колено. Я вздрогнул. Северный подошел к нам и стянул с шеи серый шерстяной шарф.

— Сломано?

— Нет, — Мастер взял меня за ногу и бесцеремонно выпрямил ее в колене. От боли я ахнул.

— У гор сделаем привал, там поправим, — обнадежил меня маг дня и ловко затянул колено шарфом, от чего боль притихла. — По коням!

Наш маленький караван продолжил свой путь.

Повязка помогла, хоть и посадка моя в седле стала еще более неуклюжей. Мы двигались вперед к горам по расчищенной дороге, и я все гадал, что будет, когда останутся позади курящиеся дымком домики, изгороди и укрытые снегом сады. Ответ не заставил себя ждать.

Теперь ни слова, — прозвучал у меня в голове грозовым раскатом голос Мастера. Я вздрогнул, но оглядываться не стал.

Северный повел свою лошадь прочь с тракта, который сворачивал к Вердли и был нам более не по пути, и кобыла… преспокойно ступила на снег, будто ничего не весила. Мы последовали за магом, и ни одна из лошадей не проваливалась, ступая так же непринужденно, как по дороге.

Пусть, который только начинался, оказалась гораздо более тяжелым, чем я мог себе предположить. Да и нельзя, сидя в тепле у камина, представить, каково это: пробираться к сердцу гор, когда вокруг лишь снег и камни, холод быстро сковывает конечности, а дыхание сбивается от лошадиного бега.

К середине дня мы подошли к предгорьям. Северный сперва двинулся вдоль скалистых обрывов, но быстро свернул в узкое ущелье. Здесь снега было значительно меньше, неровные, иссеченные трещинами стены скользили вверх справа и слева от нас.

Маг дня остановил нас там, где ущелье делало поворот. Он спешился и разрешил спешиться нам. Стоило Северному и Мастеру слезть с лошадей, как те тут же утонули по скакательный сустав в снегу. Видно было, что животным это не по нраву, но маги не обратили на это внимания.

Я слезал так, будто тело мое было из камня. Нога в распрямленном состоянии практически не болела, но пальцы ног и рук так замерзли, что я их почти не чувствовал. Северный подошел к скале, нависающей над землей и скинул припорошенный снегом кусок грубой ткани, под котором оказалась небольшая кучка сухих дров. Маги подготовили проход заранее.

Под прикрытием скалы через несколько минут уже горел костерок, Мастер бросил у огня одеяло и предложил мне сесть на него. Вновь было разрешено разговаривать. Похоже, слова могли помешать магам сосредоточиться, когда они удерживали лошадей поверх снега.

— Закатай штанину, — велел Мастер, но былая суровость из его голоса улетучилась.

На колене открылась большая ссадина, но болела не. Удар повредил что-то внутри.

Карин присела с другой стороны от огня, и я смог получше разглядеть ее. У нее были узкие, вытянутые глаза и тонкий длинный нос, подчеркнутый высокими скулами. Она казалось хрупкой, но на лице девочки постоянно присутствовало хмурое и настороженное выражение; я ни разу не видел, чтобы она улыбалась. Смотрела она либо с любопытством, либо с неприкрытой неприязнью.

Северный ушел вперед по ущелью, но быстро вернулся.

— Что там? — спросил маг, присаживаясь рядом. — Я смотрю, стало лучше?

Я кивнул. Действительно, если не гнуть ногу, боль отпускала.

— Защемлен нерв, — Мастер взъерошил волосы.

— Глупо вышло, — глухо пожаловался я.

— Во всяком случае, необычно, — согласился Северный. — Глотни-ка, — он протянул мне флягу. — И не унывай, сейчас все поправим.

Я и не ожидал ничего другого. Маг зачерпнул снега и погрел его в ладонях, растапливая, а потом, разведя руки в стороны, своей магией заставил воду вытянуться в тонкую, похожую на иглу ледяную нить. Завораживающее зрелище. Мы с Карин не могли оторвать от происходящего глаз.

Сообразив, что должно сейчас произойти, я торопливо отвинтил крышку фляги и глотнул крепкой настойки, от которой по телу прокатилось приятное тепло. Кровь прилила к пальцам, отогревая их.

На мой вопросительный взгляд Мастер лишь отрицательно покачал головой.

— Если это тебя впечатляет, не смотри, — немного насмешливо сказал Северный, и ледяная игла под его руками ушла в мой коленный сустав. Я почувствовал легкое покалывание и ноющая, отдающая в бедро боль, разгладилась. Капля воды упала на кожу.

Маг дня непринужденно хлопнул меня по плечу и широким жестом предложил отдыхать. Этот короткий привал пошел нам всем на пользу, а глоток из фляги мага заставил меня повеселеть. То, что ждало впереди, не казалось уже таким зловещим.

Из еды у нас был подсушенный хлеб, лепешки, сыр, вяленые мясо и рыба. Завернутое в два слоя ткани, в отдельной сумке ждала своего часа сырая говядина, которая на морозе превратилась в кусок льда. На луке седла Северного крепился короткий лук, который он натянул в первый же вечер и, пока мы отдыхали, подстрели разжиревшую к зиме дикую индейку. Сытная, жирная еда помогала нам согреться и восполнить силы, потому что путь и вправду был нелегким. Привалы оказались коротки, ночь частенько проходила в седле. Утром мы останавливались, чтобы размяться и поесть, и я все чаще замечал отвращение к еде во взгляде Мастера. Еще мы делали остановку под вечер, пережидая сумерки, когда сила обоих магов, словно сталкиваясь между собой, ослабевала. Тогда Северный разжигал огонь, а Карин устраивалась спать. Я неплохо приноровился дремать в седле, хотя этот нездоровый сон не давал чувства полного восстановления. Вечерние привалы, как и те, что мы делали под утро, различались по времени и составляли от двух до шести часов.

Ночами наш маленький отряд вел Мастер, днем впереди ехал Северный. Мы двигались в основном по ущельям и по пологим склонам, пробираясь все глубже между корнями гор, такие маленькие, словно клопы, мы плелись по лабиринту между горными хребтами.

На пятый день пути разыгралась снежная буря. Буран окутывал нас мглой, стараясь увести с призрачных троп, и лишь силой магов мы не разбредались в разные стороны, гонясь за седыми тенями, обманутые гулом ветра, за которым не слышишь даже собственных слов.

Мы не останавливались. Лошади шли цепочкой, теряясь в белой снежной мути, и я не видел даже хвоста идущего впереди коня. Животные сами знали, куда шагать — маги не давали им сбиться с пути.

Казалось, я немного привык к холоду, но этот снежный омут, наполненный воем и ветром, сильно ударил по моему здоровью. К середине ночи я начал кашлять, чувствуя былую боль в груди. Я испугался, что снова захвораю, но старался об этом не думать.

Спустя некоторое время мы остановились под прикрытием скального выступа с подветренной его стороны. Буран, бушевавший вокруг, стих, превратившись в занавес из порхающего снега. Уже через четверть часа я согрелся крепкой настойкой из фляги Северного, а через полчаса пил чай и ел мясо. Боль в груди утихла, кашель отступил, и я мог лишь радоваться этому…

Был седьмой день пути, когда мы, наконец, остановились на отдых в более или менее приличном месте — в небольшой пещере, где, как только был разведен костер, тут же стало тепло и даже как-то уютно. Заготовленные заранее дрова лежали в углу аккуратной поленницей, почти достававшей до потолка. На полу виднелись следы давних стоянок. Мы вскипятили чай, поели, Мастер как всегда занялся моей спиной. В эти моменты я лови на себе еще более враждебные, чем обычно, взгляды Карин. Наверное, ей казалось, что Мастер нянчится со мной. Впрочем, так и было.

На этот раз маги объявили, что мы останемся здесь до утра. Усталость, накопившаяся за прошедшую неделю, была столь велика, что это в большей степени была вынужденная мера. Сам я мечтал о том, чтобы все скорее закончилось, а, глядя на Мастера, придавался унынию. Маг все больше походил на живого мертвеца, худой, с рваными движениями, постоянно мертвенно бледный, с глубоко запавшими глазами.

Я видел на одном из привалов, как он осматривал раны на груди. Все, что я мог сказать: они не заживают. Путь ему давался нелегко, а ведь он должен был еще вести нас, тратить свою собственную силу на то, чтобы горы не поглотили четверых всадников. И куда только смотрел Ночной? Почему не делился собственными энергиями?

В эти дни горы были к нам жестоки, как никогда. Они не делали поблажек никому. Уделом слабого была здесь неминуемая смерть.

Сколько раз я оборачивался, вслушиваясь в далекий гул у себя за спиной, сколько раз различал грохот осыпающегося снега. Сколько лавин сомкнуло свои челюсти у нас за спиной? Они не поймали нас лишь потому, что Мастер и Северный стояли на страже.

Вряд ли девочка Карин понимала это. Ее больше интересовали свои собственные проблемы, и ей было нелегко, но я ни разу не предложил ей помощи, потому что она не дала мне повода. Она умышленно отстранялась от нас, демонстративно молчала, за наше путешествие я не услышал от нее ни единого слова. Даже с Северным она не говорила, лишь кивала или мотала головой, и вскоре он вовсе перестал к ней обращаться.

Я знал о том, что интересовало Карин. Иногда я ловил ее мечтательные, направленные в небо взгляды. У меня не было сомнении: она искала драконов. Она была уверена, что ни Северный, ни Мастер не могут обходиться без своих крылатых змеев. Теперь я верил, что она думает, будто драконы подчиняются людям. Я видел это в ее презрительных взглядах, которые она бросала на лошадей.

Я мог с легкостью угадать ее мысли.

«Зачем мы еле тащимся? — думала она, глядя со злостью в спину Северного. — Зачем тратим драгоценное время? Зачем мы терпим все эти выходки природы? Почему подвергаем свои тела трудностям и опасностям пути?! Вы же маги! На вашей стороне драконы! Почему мы не мчимся на их спинах?! Почему они не пришли по вашему зову?! Наверное, вы слабы, маги…»

Я видел эти мысли, они были почти материальны, даже спина ее порой начинала выражать презрение, но маги словно не замечали ее отношения.

Я убеждал себя, что девочка слишком мала, в том возрасте, когда веришь в могущество и силу, приходящие, как по волшебству; в возможность изменить весь мир одним мановением, в свои собственные способности, в свою исключительность.

Знает ли она, на что ей придется пойти, чтобы «заполучить дракона»? Знает ли, что ей придется рискнуть жизнью? Что дракон никогда не подчинится ей?

Ночной дракон говорил со мной. Нет, не я с ним, а он со мной. Он за короткие минуты нашего полета восстановил мою разбитую целостность и сказал столь мудрые вещи, что теперь я вспоминал об этом с восторгом и содроганием одновременно. И это было благоговение. Я восхищался Ночным… и я ненавидел его за то, что он показал себя хозяином.

Единственным драконом, к которому я всегда буду относиться с уважением и даже дружеской любовью, останется лесной дракон. Если, кончено, мы доберемся до лежбища. Если, конечно, я выживу.

Теперь мы отдыхали. Было еще светло, за пределами пещеры падал густой снег, так что в двух шагах уже ничего не было видно. Он мягко шуршал, скользя по камням у самого входа, нашептывал что-то тихое, убаюкивающее.

Лошадей тоже ввели в пещеру, чтобы не оставлять их под снегопадом. Теперь в небольшой норе стало тесно, зато еще теплее. Карин сегодня отказалась от еды, чего я не одобрял, и устроилась на одеяле у костра. Она очень быстро уснула, ровно засопев.

Мы не разговаривали и не потому, что кто-то запретил, а потому, что не особенно и хотелось. Я наелся досыта, жуя уже надоевшее жесткое мясо, и с облегчением вздохнул.

Было так тепло, что я снял куртку и стал устраиваться для сна. Отстегнул с ремня нож и положил рядом под бок, как делал обычно, улегся и принялся вспоминать теплую, покрытую вереском равнину, хотя сытость уже навеяла на меня сонные чары.

Маги тихо переговаривались, обсуждая пройденный путь, но тоже вскоре улеглись поодаль от костра и уснули.

Время шло, а я так и не решил, что буду делать. Я обещал себе время пути, чтобы приготовиться к… тому, что меня ждет, но еще даже не приступал к этому. Улыбнувшись себе, я развернулся, улегшись на спину и подложив под голову руку. Северный оказался прав: постоянный контроль делал меня именно тем, кем я являлся. Мое отношение к происходящему стало прохладным и ровным, словно холод гор выстудил из меня все лишние эмоции. На самом деле, стоило обозначить проблему, и решение нашлось. Нет смысла думать, что наше поведение зависит лишь от физического. В понимании этого маги преуспели лучше других.

С этими мыслями я и уснул.

Карин не спала. Она терпеливо ждала, когда успокоится дыхание путников. У девочки были свои причины ненавидеть человека, которого маги везли к дракону вместе с ней.

Демиана.

Она знала на удивление точно, что возненавидела его, кажется, еще до того, как впервые увидела, еще до того, как из уст Северного узнала о его существовании. Узнала, зачем он нужен.

Это было невозможно жить и знать, что он посягает на ее право стать хозяйкой дракона, обрести власть и силу, умение и понимание.

Она выросла вместе с братом в бедности и злобе, балансируя на самой нижней ступени выживания. Их родителей убили раньше, чем девочка научилась хорошо говорить, и это стало приговором для обоих детей. Если бы не семилетний мальчишка, выкормивший ее, сражавшийся для нее за еду и кров, она бы ни за что не осталась в живых. Брат заменил ей родителей, он был единственным в мире человеком, который не мог предать или навредить. На Марса всегда можно было положиться, и он знал обо всем, что происходило с Карин. Между ними не было секретов, а между их телами границы. Это была настоящая любовь, которую девочка познала даже слишком рано, но никогда не жалела об этом.

Марс научил ее всему: воровать и скрываться, чтобы выжить, лгать и лицемерить. Карин прекрасно помнила свое детство, проведенное в Восточном Орге, но ничто не могло вызвать на ее губах счастливую улыбку. Только мысли о брате делали ее жизнь светлее.

В двенадцать лет девочка уже знала, чем может заработать на пропитание женщина, если недостаточно ловка и не способна обеспечить себя кражами. Законы города были жестоки, и даже она, маленькая и быстрая, верткая, будто крысенок, не раз попадалась на воровстве. Она сносила побои и насилие со стойкой яростью, взращивая в душе семя лютой ненависти к тем, у кого было благополучие и достаток.

На четырнадцатый день рожденья, означавший совершеннолетие, брат подарил ей необычный, показавшийся царским подарок: небольшой золотой медальон на тонкой, искусно сделанной цепочке, которую Карин не снимала и по сей день, хотя со смерти брата минуло уже несколько лет. Она слишком хорошо помнила, как его убивали, жестоко и беспощадно, ожесточенно резали на куски, чтобы забрать единственное, чем он владел. Ее.

Теперь от Марса остался лишь этот подарок, внутри которого лежала щепотка самого превосходного яда, о котором только слышали люди. Воющий лист убивал быстро и с такой же жестокостью, с какой готова была убивать Карин всех своих врагов. Она носила медальон с особой гордостью, осознавая, что брат вручил в ее руки власть над жизнью.

В Восточном Орге, впрочем, как и в других мегаполисах, суицид был делом привычным, но Марс подарил ей яд с совершенно иной целью, словно намекая, что когда у нее появится враг, ни что не будет способно его спасти.

Прошлое ранило воспоминаниями, преподнося, будто наяву, мысли об унижениях и боли, постоянном голоде и холоде человеческих поступков. Карин не была красива, и это единственное, что спасало ее жизнь. Да еще хитрость, умение вызывать жалость и быстрота ног.

Теперь Карин была особенно жестока и принимала это как должное. Она научилась ставить цели и идти к ним, потому что помощи было ждать неоткуда. Девочка не имела даже малых накоплений, чтобы оплатить услуги врача, и любая хвороба могла стоить ей жизни, от того Карин старательно укрепляла и закаляла свое молодое тело; у нее никогда не было дома, и она меняла углы, в которых ночевала, никогда не думая о завтрашнем дне.

Мир перевернулся для нее с приходом Северного, и внезапно оказалась, что она может жить и делать то, что захочет. Здесь, в Форте, Карин впервые получила все желаемое без коварства и изнурительной работы. Она приходила и брала одежду и украшения, заказывала мебель и посуду, сделав свою комнату богатой и удобной. Живя за чертой нищеты, она тянулась ко всему, что могла взять, и ею сразу же была очарована немолодая, полная и глупая женщина по имени Кларисса. Странно, что маги позволяли этой толстухе столь много. Она была алчна и неумна, от чего сделалась удобным инструментом в умеющих манипулировать руках.

Карин была не по годам прозорлива, она не выказывала своего истинного отношения к женщине, раскрывала дурехе малозначащие тайны, посвящала ее в какие-то секреты, от чего доверие Клариссы лишь росло. Их объединила тяга к предметам роскоши, и здесь толстухе не было равных. Она заплетала густые черные волосы Карин, добавляя в косы золотые и серебряные нити со сверкающими алмазными крошками, и девочка, глядя в зеркало и выслушивая восхищенные вздохи, смотрела на себя по иному. Считая себя дрянной жабой, теперь Карин одевалась в шелковые платья, оборачивала шею мехами и видела в зеркале совершенно иную, ослепительную молодую особу, перед которой приоткрываются необъятные перспективы.

Она замечала неодобрение холодного мага, когда он входил и видел ее в обрамлении тканей, камней и мехов, резного дерева и кости. Особенно Северный был недоволен приходами Клариссы. Видя толстуху, он торопливо уходил. Карин это мало волновало, потому что женщина была ей очень нужна. Девочка не имела образования и не умела читать. Более того, она не хотела учиться этому искусству, и приспособила для этого толстуху. Кларисса много чего прощала Карин, и та не раз задумывалась о том, в чем причина такой терпимости, но тут ответ был очевиден: у нее не было собственных детей. В силу некоторых свойств характера, Кларисса не обзавелась и друзьями, иные люди относились к ней с легкой неприязнью или снисходительным непочтением. И теперь Карин, сама не знавшая доброго отношения, тем не менее нашла в толстухе подругу, которой никогда не доверяла своих мыслей или чувств.

Вечерами она усаживала женщину на диван, и та часами читала ей об истории Форта, перескакивая, когда девочка начинала скучать или капризничать; она продиралась сквозь листы магических трактатов, и ныла, что ей непонятен смысл прочитанного. Но как раз эти описания были Карин яснее, чем пустые строки о прошлом.

Манипулировать холодным магом так, как это выходило с Клариссой, не получалось. Он хотел от нее повиновения, и девочка охотно шла у него на поводу, заглядывала в глаза и искала ответного взгляда, но очень скоро поняла, что в магах она не отыщет той мужской части, которую проще всего использовать. Спустя совсем немного времени она и вовсе осознала, что дело не в Северном, а в ней. Маг относился к ней отстраненно равнодушно, не видя в ее фигуре женщины. Карин часто встречала мага с двумя обворожительными леди, а однажды, войдя в комнату без приглашения, была вынуждена смущенно ретироваться, обнаружив того в постели с обоими.

Это ранило самолюбие, но здесь ее женские чары, вся ее хитрость и попытки казаться слабой, оказались бессильными. Если ей требовалась какая-то помощь, Северный делал лишь то, что должно, и не крупицей более, после чего уходил. С Карин он разговаривал всегда ровно, но не смотрел на нее, предпочитая отворачиваться, словно бы ему не нравилось то, что он видел. Это рождало в груди девочки лютую ненависть.

Сделав последнюю отчаянную попытку понять, с какой стороны можно подступиться к холодному магу, Карин проследовала за ним к Оружейнику и наблюдала восхитительный и сильный бой мага со своим помощником. Ища пути к сердцу Северного, после ухода она решила поговорить с этим человеком, чтобы попытаться понять, что магу по вкусу, но была неприятно поражена и разочарована, когда Оружейник сказал ей, что он — главный учитель боя в городе.

Разговор этот не дался ей легко. Старикашка был едок и липок, он копал слишком глубоко и лез туда, куда его не зовут. Он прорывался через преграды ее отстраненности с неприятной ловкостью и удивительной мягкостью, словно открывал в ней все новые и новые страницы. Тем не менее, умение женщины хранить свои тайны было ему не по зубам, но это была их первая и последняя встреча с Оружейником. Карин не увидела смысла водить с ним дружбу, потому что отчетливо понимала: себя использовать он не даст.

А потом она узнала о том, что в Форт скоро прибудет человек из Гранд Сити. Второй человек для дракона. Человек не из нижних слоев, а привилегированный гражданин мегаполиса. За одно это его стоило убить. Тогда Карин вдруг с ужасом поняла, что никто не собирается вручать ей в руки власть и силу, что ящер, который непременно родится этой зимой, будет сам выбирать себе человека.

Она боялась его прибытия и ненавидела его. Она часто смотрела со стены на горы, представляя, как он погибает где-то там, среди обвалов и камней.

— Почему нельзя взять одного человека? — как-то спросила Карин, но Северный отмахнулся от нее, как от назойливой мухи:

— Потому что у дракона должен быть выбор, а у нас должна быть страховка.

— Мы оба подходим дракону? — не унималась девочка.

— Да, в той или иной степени вы оба ему не подходите, — холодно ответил маг.

— А третьего человека найти можно? — тут же спросила она.

— Нет, — заканчивая разговор, сообщил Северный.

Карин была в бешенстве.

Через Клариссу она узнала, что человек из Гранд Сити серьезно болен, что по пути он ревностно защищал свою свободу, глупо противясь силе магов. Карин долгое время надеялась, что Демиан умрет. В конце концов, дракону нужен сильный и здоровый хозяин, к чему ему парализованный урод?

Но мужчина оправился, и тому причиной было необычайное искусство магов, которое еще более поразило разум Карин. Она во что бы то ни стало должна была получить эту власть, потому пришло время распорядиться ядом брата с умом.

Выбрав время, она поднялась в башню пленника и с непониманием оглядывала комнату, в которой не было ничего. Кларисса сказала, что мужчина уже поднялся с кровати, но здесь по-прежнему было пусто и убого.

«Он не может привнести в жизнь ничего благого, — подумала Карин с затаенной злостью. — Ему не место подле древнего. И я не буду звать его по имени, потому что не хочу ни знать его, ни запоминать. Он для меня всегда останется просто еще одним человеком, не заслужившим жизни. Просто мужчиной из Гранд Сити».

Обследовав все, Карин без сожаления всыпала в вино весь воющий лист и удалилась со спокойной душой. Она лишь могла надеяться, что мужчина выпьет вина тем же вечером, но также понимала, что он может отпить его и завтра… и через несколько дней. Тем не менее, она знала распущенность и свободу городов и не сомневалась, что рано или поздно яд настигнет врага. Но ничего не менялось. А потом глубокой ночью она увидела свет на лестнице и застала Северного хмурым и задумчивым.

Маг был один, и она решилась войти.

— Карин, девочка, — неожиданно ласково позвал ее Северный. — Иди сюда, расскажи, от чего ты хмуришься?

Это еще больше насторожило ее, но Карин не смела ослушаться. Она подошла, села у ног, прислонившись плечом к его бедру, и тихо сказала:

— Я просто не привыкла к такой жизни, вот и все. Но прошу, скажите, что тревожит моего господина?

Северный вздохнул, погладил ее по голове.

— Чтобы понять мои тревоги, ты должна и понять то, насколько ты важна для дракона, — сказал он задумчиво. — И насколько важен для него Демиан.

Карин сжала челюсти, чтобы не застонать. Опять Северный говорит о человеке из Гранд Сити, верно, отравленное вино было обнаружено и источник его раскрыт.

— Я понимаю, — не сдалась девочка.

— Тогда ты должна понимать, что случившаяся с ним беда меня беспокоит, — сказал маг, и она почувствовала его задумчивый взгляд.

«Он мертв, — подумала Карин. — Мертв!»

— Сегодня он напился до беспамятства и натворил дел, которые недопустимы в Форте. Он глуп и норовист, будто баран, у мага ночи с ним столько хлопот…

— Что он сделал? — не понимая, спросила Карин.

— Прикоснулся к женщине, — пояснил Северный, и девочка поняла его именно так, какой смысл вложил маг в эти слова. — Теперь его будут судить, наши законы не позволяют подобного.

— Его убьют? — с едва скрываемой надеждой спросила Карин, но маг лишь покачал головой:

— Его нельзя убить. Ты все же не поняла, насколько он важен, как важна и ты. Но ему причинят вред, и наказание превратит его в жалкий кусок трясущейся плоти. Это не то, что я хотел преподнести родившемуся дракону. Сейчас он привязан у столба палача, но я просил Рынцу не ходить туда. Всему свое время…

Той ночью Карин спала особенно сладко, а под утро вскочила ни свет ни заря, чтобы посмотреть на пленника, которого ждала страшная расплата. Девочка укрепилась в своей ненависти к человеку из Гранд Сити, потому что слишком часто ее касались руки мужчин, которых она не желала.

Ее сердце было переполнено яростью и злобой, когда она, не сдержавшись, швырнула в жалкого, худого и болезненного на вид мужчину, подвешенного на потертых ремнях у столба, камень. И тот промах, который она совершила, будто кто-то в самый последний момент отвел ее руку, вызвал прилив желчной досады.

Она бы убила его там, одинокого и беззащитного, но услышала голоса на улице и была вынуждена отступить.

Тем вечером свет снова падал на камни лестницы через приоткрытую дверь, и снова мягкий голос Северного позвал ее войти. Вглядываясь в лицо мага, она видела на нем спокойное облегчение.

— Мой господин доволен? — садясь к его ногам, спросила Карин.

— Да, — согласился холодный маг. В нем снова была равнодушная отстраненность. — Все закончилось, никто не тронул мальчишку.

— Что? — чуть не закричала Карин и испугалась собственного порыва, но маг принял ее волнение как заботу о человеке из Гранд Сити.

— Его оправдали, хотя Мастеру это стоило большого труда. Он сделал для мальчишки больше, чем захотел бы сделать я. Так сказала Рене.

— Но он ведь тронул женщину, — испытывая жестокое разочарование, начала Карин.

— Это был не он. Сдается мне, город не принимает чужака, в этом вся причина. Он столкнулся с тем, что могло его убить…

— Город его ненавидит? Но в чем причина? — Карин ощутила прилив сил.

— Причина, — протянул холодный маг. Он всегда говорил загадками, этот маг, и за это девочка ненавидела его почти также, как мужчину из Гранд Сити. — Возможно, причина таится в нем самом. Может быть, он сам обратил на себя внимание города, может быть в нем даже что-то есть…

— Что? — не удержалась Карин.

— Узнаем, — уклончиво ответил Северный. — Думаю, Оружейник пошлет к нему одну из своих теней. Ему не нравится то, что мальчишка праздно шатается по городу, он не принимает его мягкосердечную распущенность и капризы. Это хорошенько проучит Демиана и даст ему необходимый толчок заняться тем, что укрепляет тело и разум. Мы считаем, для него будет не лишним учиться искусству боя. В Форте и девочки владеют этим умением, но ты проявляешь больший интерес к платьям и мехам. Я не настаиваю, но когда-нибудь тебе все равно придется овладеть своим телом и научиться себя защищать.

— А кто такая эта тень Оружейника?

— Убийца, — помолчав, пояснил Северный. — У него много людей в услужении. Глаза и уши, иногда кинжал, если это необходимо.

— Человека из Гранд Сити убьют? — спросила Карин с надеждой и тут же ощутила, как закаменела рука мага на ее волосах.

— Я уже говорил тебе, — начал он, и она поспешно закончила, внутренне содрогаясь от отвращения:

— Что Демиан так же важен, как и я. Тогда его напугают?

— Именно так, ему пойдет на пользу вкус затаившейся опасности.

«Это точно», — яростно подумала Карин.

…Он принял яд, когда девочка решила, что потратила драгоценный подарок брата впустую, но вместе с этим известием пришло и другое: пленник был все еще жив. Он выпил совсем мало, и помощь пришла вовремя, давая ему шанс на спасение. Никогда Карин не слышала, чтобы принявший воющий лист человек остался жив, но тем не менее этот сын свиньи все еще держался на ногах. Она видела, как его вели к Оружейнику. Ей казалось, от этого страшного удара мужчина не правится никогда, но снова ошиблась.

Видя, что мужчина стремительно крепнет, она не могла понять причины. Он был словно зачарован, этот человек. Карин ощущала, как складываются события, даруя ему избавление за избавлением. Это мучило ее, выводило из себя, и в от день она не смогла совладать со своей ненавистью.

Карин кричала и била стену, требуя, чтобы иные силы пришли ей на помощь и избавили от человека из Гранд Сити. Она призывала город, который верно ополчился против чужака, и изливала в пустоту чудовищную по силе ярость.

И к ней пришла тварь.

О, какой она испытала ужас! О, как велика была ее радость! Карин не единожды просила Северного учить ее, но маг был безответен. Он никогда не разговаривал с ней о магии, никогда не отвечал на ее рассуждения. Но ей удалось!

И опять Карин ждало жестокое разочарование. Человек из Гранд Сити выжил, спасение пришло именно тогда, когда было необходимо, а ей оставалось лишь кусать локти и выть, выть от бессилия и отчаяния. Чтобы сделать хоть что-то, Карин прокралась в конюшню и перерезала глотку вонючему белому животному, с которым человек из города проводил так много времени…

А потом мужчина пропал. Северный сказал, он должно быть мертв, раз его не смогли найти. Маг не скрывал от нее, насколько слаб человек из Гранд Сити и того, что он не в состоянии существовать без энергий мага ночи. Тогда Карин успокоилась, торжествуя. Это были, должно быть, самые счастливые дни ее жизни, когда будущее стало определено и очевидно. Северный считал, что все кончено, но даже маги, как оказалось, склонны ошибаться.

Он вернулся! Этот живучий выкормыш Мастера вернулся! О, как она радовалась, когда Северный исполосовал ему всю спину, когда унизил его и наказал. Карин не понимала ярости холодного мага, но чувствовала, что за этим поступком сокрыто больше, чем ей доступно. Для того, чтобы довести сдержанного Северного до подобного состояния, нужно было совершить что-то ужасающие. И человек города, должно быть, сделал нечто ужасное. Она упивалась его болью и жалела только о том, что не могла наблюдать за бичеванием вблизи. Карин смотрела с крыши здания, стоящего за конюшней, ближе подойти она боялась. Девочка надеялась, что пленник кричал и просил о пощаде.

Разочарование следовало за разочарованием.

Карин заметила, что когда она думает о предстоящем пути в горы, за окнами начинается дождь, а потом и снегопад. Поначалу она не обращала на это никакого внимания, но потом не замечать этого стало невозможно. Город заносило, а Карин никак не могла справиться с хмурыми мыслями о горном походе.

А каково же было ее изумление, когда она увидела белого коня, которого собственноручно умертвила! Учуяв ее, животное и вовсе потеряло разум, и на какое-то мгновение девочка испугалась, что маги догадаются, по какой причине жеребец так напуган, почему он так косится на нее и угрожающе встает на дыбы. Но маги молчали, а мужчина из Гранд Сити не побоялся залезть на чумное животное. Это было бы слишком хорошо, если бы он погиб под копытами своей обезумившей лошади. Карин необычайно хотелось, чтобы конь пришиб его, но ничего не произошло.

И вот теперь она поняла, что шансов больше не представится. Время шло, и они приближались к цели, а значит ей предстояло действовать. Вот почему Карин не спала, а лежала неподвижно и ждала. Она очень устала, устала мерзнуть, трястись в седле, ее раздражал запах лошадей, она очень сильно боялась Черного человека. Мастер, это единственное, что пугало ее, пугало более всего на свете. Именно его расправы она опасалась, ведь он так возился со своим пленником. Северный никогда так с ней не обходился!

Впрочем, теперь это не имело значения, потому что ей сегодня предстояло убить мужчину так же хладнокровно, как она зарезала коня, с той лишь разницей, что человек из Гранд Сити не должен был более оставаться в живых. Она понимала, что как только он умрет, у магов не останется выхода. Они будут беречь ее более собственных жизней. Победителей не судят. Дракону не из кого будет выбирать, а это значит, что ее будущее снова станет подвластно ей самой. Да, Карин хотела быть такой, как Северный, даже сильнее. Она хотела знать о чужих мыслях и творить магию по собственной прихоти, хотела летать на драконе, приказывать и смотреть, как приказы выполняются.

Сегодня пришло время победить.

Она улыбнулась, наблюдая из-под полуприкрытых ресниц за спящими мужчинами. Пленник лежал к ней близко, она могла спокойно добраться до него, не разбудив магов, которые отодвинулись от костра.

Нужно непременно убить его как можно тише. Лучше всего, если маги обнаружат труп через несколько часов, тогда его уж точно нельзя будет спасти. Нет, никаких перерезанных шей. Человек сипит, а кровь булькает, выходя горлом. К тому же здесь не подступился, он во сне уронил голову на грудь. Нужно бить наверняка, но так, чтобы человек не мог кричать.

Она приподнялась на локтях, прислушалась. Все дышали ровно и спокойно. Вонючие животные дремали, понурив головы.

Карин медленно передвинулась поближе к своей жертве, потянула нож из-под бока мужчины, с удовольствием вынула его из ножен. Потом, стараясь не дышать, раскрыла медальон, который тихо щелкнул запором. С опаской покосилась на свою жертву, обернулась, проверяя, спят ли маги. Все было спокойно. Тогда она заглянула в медальон, где остались лишь следы яда, но этого было более чем достаточно. Через кровь отрава убьет его необычайно быстро. Уже через четверть часа мужчина умрет от удушья и неимоверной боли во всех внутренностях. Нужно, чтобы эти муки стали бесшумными, но ей не хватит знаний.

Указательным пальцем Карин стерла остатки белой пыли с внутренней поверхности медальона, потом с величайшей осторожностью, плюнув на конец лезвия, провела по нему пальцем, боясь порезаться. После девочка тщательно отерла остатки о каменный пол, удовлетворившись, закрыла медальон и придвинулась вплотную к мужчине. Она не собиралась долго медлить, убийство в любой момент могло сорваться, чем быстрее она все сделает, тем лучше. Даже если маги проснутся, даже если ее ждет расправа, мужчину уже будет не спасти, так что в конечном итоге все равно, какую рану наносить. Хоть царапину.

Жестоко улыбнувшись, она без замаха воткнула нож мужчине в не заслоненный рукой бок. Спящий вдруг гибко подался в сторону, острие пошло куда-то вниз. Толком не успев сообразить, что произошло, Карин повела руку вперед, хотела навалиться на нож всем телом… и застыла, не в силах пошевелиться.

Демиан молча смотрел на нее с легким укором. Он откатился и привстал. Чья-то рука с силой сжимала плечо Карин, сделав тело безвольным и чужим. Долю секунды она смотрела в глаза своей жертве, потом медленно, предчувствуя недоброе, понимая, что попалась, подняла голову и встретилась взглядом с полными клубящейся тьмы глазами Мастера.

— Отпусти его, — холодно сказал ей Черный маг.

Карин не могла ему противиться и выронила нож, который звякнул лезвием по камням.

Глава 17. Рождение дракона

Мне снился сон.

Я сидел высоко над землей на ветке сухого, серого от времени, потерявшего свою кору дерева, и оно опасно покачивалось под моим весом, тревожимое ударами ветра.

Далеко впереди горизонт был затянут дымкой, вверх вздымались мириады брызг. Под обрывами билось в гранит Льдистое море.

На поле под прикрытием голого, словно выжженного солнцем и ветром леса, высились два приземистых деревянных дома, были натянуты серые тенты, у одного из которых горел слабый костер. За палатками на поле восседали драконы. Они дремали, кто нахохлившись, будто гигантские птицы, кто улегшись на бок. Казалось, что вокруг лето, но я чувствовал холод.

Внизу прямо подо мной несколько сухих остовов деревьев выворотило, обломанные подгнившие острия скалились устрашающе и, чтобы спуститься, стоило проявить осторожность. Я перехватился за ветку, ступив на толстый сук. Он с хрустом обломился, полетел вниз и тяжело упал на стволы, завалившие землю. Я рывком повис на руках, древесина треснула прямо у меня под пальцами, и я рухнул на алчные, обломанные пики…

Я очнулся, но был еще во сне. Мне казалось, что я упал боком на ствол, и один из острых суков воткнулся в меня. Я повернулся, чтобы посмотреть на обломок и встретился глазами с Карин.

Рука Мастера крепко сжимала плечо девушки, не давая ей шелохнуться.

— Отпусти его, — еще ни разу я не слышал, чтобы Мастер говорил таким тоном. Этот голос предвещал расправу, и в теле я ощутил дрожь, что же говорить о девочке, в глазах которой вспыхнуло отчаяние.

Она отпустила нож, и тот упал, подкатившись к моему колену.

— Значит, вот, от кого я столько месяцев спасаю тебя, — проворчал Мастер. При этом он не сводил глаз с Карин, которая с животном ужасом смотрела на мага. Он не отпускал ее взглядом, не давал опустить глаза. — Это твой яд был в вине, девочка?

Лишь еле заметное движение головы.

Коже стало горячо, я провел ладонью, ощущая липкую кровь на боку. Что сказать, я вовремя рванулся прочь, и лезвие лишь скользнуло по ребру.

Северный тут же оказался рядом, присел, отведя мою руку в сторону и кивнул Мастеру утвердительно.

Молчание затягивалось. Маг дня положил поверх раны ладонь и, прикрыв глаза, что-то прошептал. Я видел, как нахмурилось его лицо, почувствовал, как едва заметно дрогнула рука, ощутил, что он тратит собственные силы. Когда маг убрал пальцы, кровь перестала течь из раны, а бок занемел.

— Так лучше?

Я натянуто улыбнулся. Северный кивнул, распрямился и повернулся к Карин.

— Нож убери, — потребовал Мастер.

Северный подобрал ножны, валяющиеся на полу пещеры, и подал их мне.

— Никогда не оставляй оружие без присмотра, — сказал с укором маг. — Она могла выпустить тебе кишки. Поверь, запихивать их обратно — не такое уж и приятное занятие.

Я деревянными руками убрал лезвие в чехол, понимая всю правоту упрека. Как же эта маленькая девочка меня ненавидела! Драконьи кости, ничего себе!

— Что будем делать? — деловито спросил Северный. — Отрежем ей руку?

Брови мои поползли на лоб:

— Ты с ума сошел? — я вскочил, оставив на камнях клинок.

— Опять бросил, — удрученно проворчал маг дня. — Ничему не учится…

— Северный, прекрати это, — разозлился я.

— Она только что пыталась тебя убить, Демиан. Рана не болит, и все забыто? Напомнить?

На секунду боль жаром вспыхнула в боку. Я непроизвольно потянулся к порезу, но все уже прошло. Лишь незначительное напоминание, но теперь я понимал, что маг не оставляет меня своим вниманием. Рана не болит только потому, что он озабочен этим.

— Вспомнил? — ехидно спросил Северный, и я заметил жадный блеск в его холодных глазах.

— Так нельзя! — запротестовал я.

— Почему? — внешне удивился маг. — Убийство, это преступление, особенно для маленькой девочки!

Он зловеще улыбнулся. Меня от этой улыбки передернуло. Заныла спина.

— В конце концов, она на меня напала, мне и решать, так что не смейте!..

— Не смейте? — хмыкнул Северный. Казалось, он пребывал в замешательстве.

Мастер едва заметно улыбнулся, словно ничего другого от меня и не ожидал.

— А что еще ты нам запретишь? — недоверчиво спросил маг дня.

Я смутился, но глаз не отвел, понимая, что еще могу побороться за свое.

— Северный верно шутит, — предупреждая развитие перепалки, вмешался Мастер. — Хотел припугнуть дуреху, у него неплохо выходит, раз ты поверил его словам и ринулся в бой. Кто же будет ей рубить руку посреди гор?

— Естественно так, — согласился Северный, — Мастер, отойди.

Отвернувшись, маг охотно отошел в сторону. Карин судорожно вздохнула, на глазах ее заблестели слезы. Девочка свернулась на полу клубком, будто это могло ее защитить.

Я как раз нагнулся, чтобы подобрать нож, когда знакомый звук заставил меня обернуться. Щелкнул бич, ударив концом по спине сжавшейся на полу девчонки. От удара она вскрикнула и еще плотнее сжалась.

Я бросился к Северному, перехватил занесенную для второго удара руку.

— Если хочешь кого-то здесь ударить, бей меня! — закричал я ему в лицо.

Это было только между нами. Северный вспыхнул, и я прочел в его взгляде все, что требовалось. Он был готов проучить и меня, чтобы не шел наперекор его решениям. Он до сих пор не понимал, какое право я имею указывать ему.

— Не горячись, — спокойно остановил меня Мастер. Легким движением, он притянул меня к себе, заставив сделать шаг назад, пытаясь разделить нас с магом дня, но я не выпустил руки Северного. Чувствуя всю силу моего негодования, Мастер отстранился, мягко похлопав по спине. Он словно пытался меня успокоить этими прикосновениями.

— Мастер, неужели ты все это стерпел? — натянуто уточнил Северный.

— А я не раз тебе говорил, что мой подопечный немного не в себе… — Мастер выразительно повертел пальцем у виска, с сарказмом глядя на смотрящего дневного дракона. — А ты все не верил.

У Северного было такое лицо, словно он не мог поверить в то, что видел.

— И что нам прикажешь делать? — спросил Мастер тем временем у моей спины. — Девчонку надо наказать, или она продолжит пытаться убить тебя. Или предложишь нам постоянно за ней следить? Постоянно контролировать ее мысли? Думаешь, нам больше нечем заняться? Нет, из ее головы нужно выбить все эти глупости.

Пещера, лошади, лицо Северного вдруг качнулись, легкая тошнота подкатила к горлу.

Я все еще держал руку мага, но вдруг почувствовал, как хватка стала слабеть. Северный тоже это почувствовал и высвободил свою кисть, но я умоляюще покачал головой. Вдохнул глубоко, выдохнул, гоня прочь дурноту, и вдруг похолодел.

— Мастер, — я старался, чтобы голос у меня не дрогнул. — В ране яд…

Северный резко шевельнул рукой, и кровь хлынула из вновь открывшейся раны. С пола громко засмеялась Карин. Ее смех был истерикой сумасшедшего. И одновременно он кричал о победе. Она смеялась, и с ее смехом я начал свое отчаянное падение в пропасть. Я смотрел на девочку с отвращением, а разум мой проваливался вниз, обрушивая за собой потаенные надежды.

— Этого следовало ожидать, — проворчал Мастер и, взглянув на него, я заметил, что он благодушно улыбается. Странно, но я не видел ничего смешного. Кровь из раны текла так обильно, что хотелось зажать ее, но Северный сунул мне в руку скомканное полотенце, которое вытащил из тюка.

— Не мешай, пусть впитывается.

Мастер подошел к Карин. Мне вдруг стало все равно, что они с ней сделают. Время моей жизни катастрофически быстро заканчивалось. Пережив одно отравление, я не надеялся выжить теперь, но Мастер, посмеиваясь, присел перед девочкой и спросил:

— А что ты смеешься?

Смех прекратился, Карин приподнялась и встревожено взглянула на мага.

— Да, чего ты радуешься? У меня ведь есть противоядие…

О да, она изменилась в лице, забыв о страхе. Ярость, ненависть, разочарование, все эти чувства поочередно сменяли одно другое.

Мастер потянул за шнурок на шее, извлек из-под рубашки потертый кожаный мешочек и высыпал на ладонь крупно молотый зеленый порошок.

— Вот, — он показал Карин. — Всегда под рукой.

Маг посмотрел на меня:

— А ты сядь!

Я повиновался, и Мастер, отняв от моего бока окровавленную ткань, велел Северному немедленно остановить кровотечение. После того, как кровь перестала течь, он втер порошок в рану. Я вытерпел это издевательство.

— Я предвидел подобное, — Мастер довольно махнул у меня перед носом чистой тканью. — Помню, какая это необходимая вещь в твоем присутствии.

Смешно, да, если бы не было так печально.

— А теперь пришло время разобраться с тобой, — маг дня повернулся к Карин, которая забилась в самый дальний угол пещеры, подальше от магов, и смотрела оттуда, как загнанный псами волчонок.

— Северный, ты ведь не объяснил ей, что нужно два человека? — тихо спросил я.

После того, как я выпил отвар из остатков порошка, а Мастер наложил повязку, маги оставили меня в покое и велели спать, но ноющая боль в боку, изредка перерастающая в жжение, не дала бы мне даже задремать. Потому я сперва взялся очистить свой нож, но кровь странным образом въелась в лезвие, добавив на него более ярких красных разводов. Поняв, что это занятие бесполезное, я вклинился в разговор магов.

— Объяснить не означает понять, — с легким возмущением отозвался Северный. — Я повторял это, должно быть, тысячу раз, Демиан, но перед тобой совершенно бестолковое создание, думающее только о платьях и зеркалах.

— Это не так, — прошипела в ответ Карин. Надо же, расхрабрилась!

— Не причиняйте ей вреда, прошу, — попросил я примирительно. — Пусть все будет так, как идет.

Мастер устало покачал головой, но он хоть привык к моим постоянным выходкам, зато было очевидно, что Северному происходящее не по душе. Тем не менее, маг тоже кивнул:

— Ладно, будь по-твоему, и спи, я тебя умоляю. Нам скоро выезжать, и мы не можем позволить себе провести здесь времени больше, чем запланировано.

Я и сам понимал, что если не посплю, то мне будет на следующем переходе худо. Оставалось только поверить обещанию Северного и погрузиться в беспокойную дрему. Пробудившись через некоторое время и взглянув на сидящих в углу с Карин магов, я понял, что они не оставили все как есть и без стеснения копаются в голове девчонки. Мне как-то довелось узнать, что это такое, Мастер и Северный уже не раз заглядывали в мои мысли, и я не завидовал Карин, но был вынужден признать, что маги правы. В самом деле, не могли же они не спать и постоянно караулить каждое ее движение. Потому я тяжело вздохнул, улегся поудобнее, оберегая распоротый бок, и наконец уснул.

Снова мерное качание в седле. Длинный переход и однообразные, засыпание снегом склоны. Деревья кое-где между камнями, под ними чахлые пучки травы, к которым так тянутся живущие впроголодь лошади. Запас овса для них подходит к концу, и несчастным животным приходится самим вырывать из-под снега для себя пишу.

Моя прошлая жизнь кажется сплошной инсценировкой. Я в этом спектакле — лишь кукла, послушно отплясывающая выверенный танец жизни. Лишь иллюзия свободы. Только ограниченное существование.

И ведь многие так. Все так. Даже маги.

«Я полагаюсь на Силу», — говорит мне Мастер и тем определяет своих покровителей.

Мои собственные маленькие повелители — события и люди, управляющие мной. Мастер — бог, Северный — бог, даже Дон, и конечно Шива.

Я могу стать маленьким богом для кого-то. Я помогал, я решал проблемы, я раздавал щедро советы, и люди тянулись к маленькому и глупому богу, который еще не осознал свое бессилие и незначительность.

Я вновь думал о фантомах. Стоит ли защищать от них людей? Этот мир — да, но людей, которые уже давно спятили? У них все есть, и они сошли с ума от скуки. Зачем спасать человечество, которое не занимается ничем, только придается пьяным оргиям, да рассуждает о смысле жизни?! О-о-о, сколько в наше время теорий; философия — главная наука, она всегда уважаема и на высоте. А остальное — темнота.

Я не хочу защищать человечество, которое пригрело вокруг себя ленивую пустоту.

Выдержат ли нападение маги? Смогут ли спасти хотя бы себя? Я видел Мастера после схватки со временем. У фантома была страшная сила, с которой не смог поспорить даже человек ночного дракона. Один из сильнейших. Фантомы не всегда будут показываться прежде, чем напасть, а это означает, что неизбежны потери. И потери эти будут огромны.

А драконам вообще не место в этом мире. Те, кто едят людей не вправе существовать… не вправе существовать по человеческой морали, по моей морали!

«Интересно, — думал я. — Если дракон убьет кого-то из нас, как он будет выбирать?»

Вряд ли кто-то может ответить на этот вопрос, кроме самого ящера. А что, если дракон убьет не того, кто ему не понравился, а наоборот? Чтобы забрать силу и знания человека, чтобы было с чего начинать жизненный путь? Тогда, скорее всего, умру я. Я старше и знаю больше, это точно. Пусть, только допустим, я и могу оказаться слабее ее, ведь хватило же у нее духу пытаться меня убить, но знаний больше у меня. А, может, погибнув от зубов дракона, человек не умирает, а сам становится драконом, тем сознанием, что поселяется в нем? Тогда я останусь в живых, но буду другим. Это возможно? Это важно? Я хотел бы этого? Хотел бы жить в теле дракона?

Сумасшествие.

Все мои догадки, в которые я хотел и не хотел зачастую верить, были неподкрепленными ничем предположениями. Порой я начинал улыбаться тому, о какой глупости думаю.

Шел то ли одиннадцатый, то ли двенадцатый день нашего пути. Я давно уже сбился со счета. Это был тихий полдень, морозный и ясный, снег хрустел, потрескивал вокруг; блики солнца искрились на снегу, отраженные тысячами кристаллов льда. Горы высились громадами, здесь они были такими большими, что, глядя на их вершины, приходилось задирать голову и опрокидываться в седле. Они протыкали синеву небесного склона своим острыми головами.

Еще с утра мы вышли на некое подобие дороги, свободной от скалистых стен, которая вилась между нескончаемыми хребтами. Здесь постоянно попадались деревья, все горные склоны заросли темными соснами.

Северный остановился. Заснеженная дорога привела нас к черному пустому провалу. Здесь она и кончалась. Перед нами зиял проход, словно открытые челюсти огромного зверя, и внутри уже в нескольких метрах от входа царила полная темнота. Я было решил, что это очередной привал, но маги и не думали спешиваться. В молчании Мастер объехал группу и без колебаний вошел в темноту. Северный пропустил нас вперед, придержав лошадь Карин, и поехал в хвосте. Теперь я следовал за Мастером, вернее мой конь шел сам, потому что я ровным счетом ничего не видел. Маг ночи вел нас в кромешной тьме.

Сколько времени прошло, сказать не берусь. В темноте исчезает все. Мысли, чувства, остается лишь обоняние, слух и страх. О размерах пещер, по которым мы двигались, я узнавал по четко определяющему границы эхо. Я чувствовал запахи: то сухой холодный чуть затхлый ветер вырывался из боковых проходов, то вдруг начинало тянуть сыростью и плесенью, то запах сменялся на едва уловимый аромат сухой каменной крошки. Коридоры и пещеры постоянно шли под углом. Я чувствовал это по посадке в седле. Мы неуклонно поднимались в самом сердце горы. Поднимались вверх. Поднимались к лежбищам, а это значило, что наш путь закончен. Это значило, что вражда осталась там, на дороге. Это значило, что наше время почти закончилось.

В боковые проходы все чаще втекали теплые потоки воздуха, стылый холод отступал. Впереди проступило мягкое сияние, я вглядывался в него, и оно внезапно наполнило пространства вокруг нас, открывая для взгляда потрясающие картины того, о чем я лишь читал.

Мы оказались в подземном городе, вырубленном в скале. Пол был идеально ровным, он перетекал в стены, вырезанные в виде арок и колон. То тут, то там на стенах проступали фрески, поблекшие от времени краски были едва заметны. Между картинами красовалась тончайшая искусная резьба по камню, делавшая его подобным беседкам или балкам. Из-под потолка смотрели на нас лики зверей и птиц, вились по камню растения и врезались мощными, позолоченными кронами в потолки вековые деревья. Они были так объемны, что мне чудилось, это не вырезанные в стенах изображения, но деревья, которые когда-то росли здесь и окаменели.

Потолок же был исчерчен тонкими линиями узоров, или, быть может, древней, незнакомой мне письменности. Их вереницы были напитаны, будто влагой, мягким, чарующим желтоватым сиянием, и оно открывало для глаза переходы и галереи, которые поражали своей высотой и точностью линий; лестницы и балконы с аметистовыми и нефритовыми перилами; захватывающие, отполированные до блеска выходы неизвестных мне пород.

— Древний город, — поравнявшись со мной, сказал Северный. — Ныне пустующая червоточина в глубине гор. Здесь нет ни призраков, ни духов, но никто по сей день не смеет прикоснуться к богатствам и ценностям, что здесь сокрыты. Залы и залы, поддерживаемые колоннами, трапезные и места пиршеств, и главная ападана, где стоит каменный трон. Она так огромна, что с десятиметровой высоты низвергается за троном водопад света, и каменные деревья, которым не нужно прикосновение солнечных лучей, не могут достать до его потолка.

— Это легенда? — спросил я.

— Я бывал там, — возразил Мастер, обернувшись. — Стоя у подножия тех деревьев, чья кора подобна стали, невольно думаешь, как много человеческого труда было истрачено, чтобы проложить город в этих скалах. Это сделала целая цивилизация, но она принадлежит другой эпохе и другому бытию.

— Я видел город полным, — сказал, помолчав, Северный. — Таким даже ты похвастаться не можешь.

— И я этому рад, потому что сравнивая былое и настоящее невольно ужасаешься тому, что случилось. Время наш самый страшный враг. И не важно, что мы подразумеваем, прикосновение ли его или плавное течение. Я вижу, как оно точит гранит, потому что не могу умереть.

— Не ной, Мастер, — добродушно поддел мага Северный. — Ты еще мал, чтобы начинать жаловаться. За этим поворотом тоннель заканчивается…

Я и без подсказки видел, что впереди становится все светлее, но это был уже другой, не магический свет, проникающий внутрь коридора. Мы вывернули из-за изгиба туннеля и остановились. Мастер соскользнул с седла и принялся расседлывать жеребца.

День еще не закончился. Солнце садилось за ослепительно белые пики гор, и мы оказались на огромной высоте. Здесь часть стены отсутствовала, и холодный воздух, сталкиваясь с теплым потоком, что шел из туннеля, из самого центра горы, плыл разводами, словно дождь стекал по стеклу. Мы стали свидетелями потрясающего зрелища. Часть солнца была закрыта горой, но другая отбрасывала на пики с противоположной стороны розовые блики, от чего казалось, что горы присыпаны розовато-голубоватой пудрой. Отразившись от облаков, которые плыли над горами, свет пронизал атмосферу, и сам воздух пропитался негой, замерев нежно-красным маревом. Я как зачарованный смотрел на эту картину, не в силах оторвать взгляд.

Северный спрыгнул на пол, его сапоги гулко стукнули по камню окованной подошвой. Карин тоже слезла. После произошедшего она была совсем тихой, не смела поднять глаз, не делала лишних движений и повиновалась каждому слову магов, вздрагивая, когда они начинали говорить.

— Мы подождем, — тихо сказал Мастер, проходя мимо и огладив замершего Алрена по шее. — Нет нужды торопиться, путь окончен.

И я смотрел на эту потрясающую картину, плывя в мареве между гор, погрузившись в красноватое сияние, текущее навстречу уходящему солнцу. Я был с ним, я любил его, любил за то, что оно уходит, за то, что оставляет мне такое.

— Достаточно, — Мастер потянул меня вниз, схватив за еще не успевший окончательно зажить бок. — Не стоит опускать стены, я боюсь последствий.

Боль отрезвила, я соскочил с лошади и расседлал коня, снял уздечку и сложил ее к остальной упряжи. Теперь все лошади покорно стояли у каменной стены. Мимо прошла Карин, она неотрывно глядела вглубь пещеры туда, откуда тянуло ощутимым жаром. Я сощурился, вглядываясь во мрак, и различил ровную гладь воды — озерцо, теряющееся в темноте. Края озера были обложены мраморными серыми плитами, на которых проступили белые и розовые рисунки. Я посмотрел под ноги и уверился, что это верно были древние купальни, основанные на месте горячих источников. Плитки на полу создавали поблекшие узоры, сплетающиеся из красных, синих, белых, желтых, и голубых цветов. Стены пещеры были совершенно ровными, расписанными фресками, изображавшими озера и леса. Кое-где рисунки проступали отчетливее, где-то вовсе были уничтожены.

— Оно здесь, — прошептала Карин и указала на край озерца. Там, под самым берегом лежал огромный серый валун овальной формы. Слишком правильной, он сразу привлек мое внимание. Это было яйцо.

Я хотел спросить магов о том, что мы теперь будем делать, но не решился. Мастер и Северный отошли в сторону, встали по краям пролома в скале, в которую, наверное, с легкостью пролез бы Дневной. Они отвернулись от озера и оба смотрели на закат.

Мы с Карин сидели и ждали. Ждали рождения, которого оба боялись. Я снова думал о том, чего не знал наверняка, заставляя себя вновь оправдывать сидящего на краю озера ребенка.

Девочку.

«Где вы нашли ее, Мастер с Северным? — думал я. — Вы выбрали ее также как и меня? Случайная встреча, предназначенная выбором дракона? Вы тащили ее силой через горы? Она ведь не могла вырасти у вас в замке, такая неумелая в верховой езде, такая жаждущая власти, такая мечтающая о драконе…»

Я встал, чтобы размять усталые ноги. Закат уже погас, в пещере было совсем темно. Я прошелся, неуверенно ступая в полной темноте. Ну, маги, кто-нибудь, зажгите свет!

— Зачем? — прозвучал холодным ветром голос Северного.

— Темно, — ответил я. — Не видно ничего.

Как ни странно, этот довод Северного удовлетворил. С молчаливого согласия Мастера маг впустил в ночь голубоватое холодное свечение. Оно было постоянным и нерушимым, ветер не мог поколебать его. У него не было источника, просто воздух пропитался этим свечением, тихим и неподвижным.

Я снова сел на пол у самого края озерца. Сидеть было скучно и страшно, ожидание будило нездоровые фантазии, и я отвлекся…

Быстрый и тяжелый скок жеребца, разогретые, блестящие от пота мышцы…

Я окунулся в приятные воспоминания о прошедшем лете.

Шелест леса. Босые ноги ступают по мягкой траве, влажной и прохладной от выпавшей утренней росы. Стрекочущие на десятки голосов цикады остались позади на самой границе полей, но все еще отзвуком тишины звенят у меня в ушах…

И вот я уже мчусь на спине Ночного, сраженный безумием скорости, отсутствием прошлого и будущего…

Жесткий, не знающий пощады удар, бросил меня на пол. Ударившись боком о камень, я гибко вскочил и оказался лицом к лицу с Мастером.

— Если ты еще раз провернешь нечто подобное, я возьму у Северного бич и всыплю тебе вдвое больше, чем он!

Голос мага был тих, но напоен чудовищной угрозой, от которой дрожь пробрала меня до самых костей. И я вспыхнул подобно сухому мху, взорвался, выбрасывая из себя все напряжение, скопившееся за последние дни пути. Без замаха я ответил Мастеру, целя в лицо, выкрикнув одно единственное слово.

— Давай!

Я знал, что он давно мечтал проучить меня, и дал ему этот повод. Мы сцепились. Я тоже всегда мечтал это сделать! Я даже представить себе не мог, насколько сильно этого желал.

Мастер ушел от удара, но и я не стоял на месте, а схватил его за шею, подсек ноги, и мы вместе упали на каменный пол пещеры. Маг просунул руку между моим телом и своим, как уже было однажды, коснулся солнечного сплетения, и я закричал от невозможной, лишающей разума боли, но рук не разжал, лишь сдавливал все сильнее, выкрикивая:

— Ну давай, давай же…

Мне показалось, что Мастер что-то сделал, но тут же понял, что он тут ни при чем. В самом сердце гор родился зловещий, клокочущий гул. Скала под нами вздрогнула, словно проснулась и пошевелилась. Я услышал страшный грохот, накативший на нас со всех сторон. Мастер быстро выскользнул из моих слабеющих рук и встал. Повернув голову, я наблюдал, как осыпаются на то место, где он недавно стоял, огромные куски стены. Отскакивая от чуть наклонного пола, они скатывались в пропасть, возвращаясь к нам звуками падения. Я поймал себя на том, что руку держу на рукояти ножа и, поспешно убрав ее, встал рядом с Мастером, не в силах отвести взгляда от этого зрелища. Похоже, маг тоже не мог отвернуться, ведь это была его верная гибель. Один из этих камней, рухнувший на голову, и его жизнь бы непременно оборвалась. Даже Северный посторонился, опасливо отойдя в сторону, и пристально глядя на Карин, которая сидела у края озера и смотрела на яйцо.

— И кого будем наказывать на этот раз? — спросил смотрящий дневного дракона, перекрикивая гул падающих камней.

Мастер не отреагировал, мне тоже было не до смеха.

Если бы ни я, Мастер, ты бы опять погиб, в который раз уже погиб. Я думаю, теперь ты бы не успел. Это раньше, до страшных ран, твое тело было сильным и практически неуязвимым, подобное телу горной пумы, всегда готовой к прыжку. Но не теперь.

Кто ходил за тобой по той тропе? Дон? Или может быть Северный?

— Валяй… — тихо прошептал я.

Скала опять дрогнула. Мастер отступил в сторону.

— Раздевайтесь. Оба.

В его голосе не было угрозы, но это был приказ.

Я обернулся посмотреть на Карин. Девочка послушно снимала одежду и укладывала ее аккуратно в стороне от озера. Одного взгляда на Северного мне хватило, чтобы понять: этот обвал — не дело рук Карин. Рождался дракон, и он рождался ночью…

Я стал раздеваться, медленно, с остервенелой аккуратностью складывая одежду, которую снимал. Как мы и договорились, Мастер забрал у меня кольцо, после чего я неловко сел у вещей, подобрав ноги, чтобы скрыть наготу. Прохладный порыв ветра ворвался в пещеру, тронул мои голые плечи, но тут же был сметен теплым потоком воздуха, трепещущим между стен.

Скала вновь дрогнула. С потолка посыпались мелкие камешки и пыль. Я повернулся посмотреть на Мастера, но тут раздался треск, заплескалась вода.

Один рывок, и черный дракон, расправив крылья, высвободился из скорлупы. Потрясающе! Первое, что я заметил, были его глаза: белые, словно сияние луны. Дракон, я и в мыслях не смог бы назвать это дракончиком, расправил крылья и стал размером с крупную лошадь. Два взгляда, подаренных мне и девочке и… бросок…

Драконов невозможно рассматривать как животных. Их способность двигаться не описать законами физики или уравнениями математики. Чтобы понять, что такое бросок дракона, надо это видеть. Всего лишь одно движение, которое не растягивается даже на секунду, и дракон уже там, где хотел быть.

Я закричал, вскакивая, бросился к ящеру, навалившемуся на девчонку. Брызнула кровь, зверь был голоден, и это ужасное, чуждое человеку чувство всепоглощающего голода повисло в воздухе, завладев всеми, кто находился в пещере.

Над горами прокатился гул. Горы вокруг зашевелились, словно решив сойти с места. Мир стремительно рушился, и мы были в центре этого безумия.

Я бежал спасти ее, хранитель, босой, с голыми руками против семисот килограмм зубов и когтей. Не хранитель, просто жалкий дурак.

Время замерло. Мне казалось, что я не бегу, а ползу. Ноги скользнули по залитому кровью полу. Я вцепился в дракона руками и рванул на себя, стараясь сдернуть его с девочки. В ответ получил небрежный толчок лапой в грудь, выбивший из легких весь воздух. И такая ненависть зажглась во мне, что дракон оторвался от пиршества, повернул ко мне голову и хищно приоткрыл пасть, показывая ровные зубы, покрытые красными потеками крови. Я схватил его за короткий рог и крутанул, но он оказался неожиданно сильным, и я на секунду оторвался от пола. Потом по лицу скользнуло крыло, располосовывая кожу. Кровь моментально залила глаза, я ничего не видел. А потом меня бросило на пол. И я разбился. Прорвавшись через гору, я, разорванный на части, падал, одновременно двигаясь во все стороны, и каждый мой осколок ощущал касание с каждой частицей того, через что я двигался.

А потом меня бросило о камни, выбросив из реки движения, и разбило на еще большее количество кусков, утративших сознание.

Осталась лишь боль.

Дракон собрал меня заново, собрал таким же, но по-другому. Внутри меня теперь была удручающая пустота, к которой я не имел доступа. Эта пустота была наполнена темным ничем.

Первое, что я испытал, это страх при столкновении с этим провалом. Потом, радость, потому что боль кончилась.

Я лежал на полу пещеры и не желал шевелиться. Это было так хорошо, лежать целым и не испытывать той боли.

Я слышал, словно отголоски, словно морские волны лижут прибой, молчаливые голоса Мастера, Северного и дракона. Они о чем-то разговаривали, но я не хотел вслушиваться. Я просто наслаждался тем, что все еще жив. Потом в нос мне ударил резкий запах, и я понял, почему Мастер велел раздеться. Этого я вынести не мог и заставил себя встать и войти в холодную, просто ледяную воду озерца. Она остыла вопреки всем законам природы, а может, яйцо дракона делало ее такой горячей.

В воде я смыл то, что доселе содержалось в моем кишечнике и мочевом пузыре, потом умылся, смывая корку запекшейся крови. На лбу я обнаружил широкую косую рану, но кровь из нее больше не текла. Не беда, не первая и, боюсь, не последняя. Со временем заживет.

Выйдя на берег, я стал медленно одеваться, раздражено стряхивая холодные капли. Руки плохо слушались, тело было какое-то чужое, на удивление легкое и гибкое.

Я старался не смотреть на разговаривающих и на то место, где по полу была разбрызгана кровь, а подошел к краю провала. Свет, рожденный магом, по-прежнему наполнял пещеру, но за границей каменных стен царила первородная ночь. Родившееся во мне старое желание не нашло отклика в действиях, я стоял на самой кромке, задумчиво покачиваясь и глядя вниз, изучая свои новые возможности. Темнота, как и расстояние, для меня более не были преградой. Каждый камешек и трещина, каждый обвод снега проступал отчетливо на дне ущелья. Секунды бежали. Я слышал колебания воздуха, шуршание сухих, мертвых трав. Горы говорили, и я почти понимал их хриплые голоса.

Внезапный рывок откинул меня назад, опрокинув к ногам Мастера.

— Не дури, Демиан, — сказал маг глухо.

— Этот человек мне не нравится, — сказал вслух дракон.

Он сидел, подобравшись, так же как зеленый, но его, в отличие от зеленого, я ненавидел. Мастер тоже, раненый… как бы не попался под горячую руку…

Я поднялся и широким шагом подошел к ящеру, встал, оценивающе глядя на него:

— Думаешь, ты мне по нраву?! Убийца! Просто дикий зверь.

Я едва удержался, чтобы не плюнуть. Дракон неожиданно попятился, словно испугался меня. Некоторое время под сводами пещеры царило молчание, потом он расправил крылья, придавая себя веса, и приподнялся. Тяжелая лапа легла мне на плечо:

— Она была тебе другом?

Я негодовал! Да что ты знаешь, черная ящерица, о смысле этого человеческого слова? Что мы сами знаем о нем? Была ли она мне другом? Нет, она была врагом.

Я отрицательно мотнул головой и пробормотал:

— Я даже ни разу с ней не говаривал… да как же так?

Дракон не понимал, что я разговариваю с самим собой, удивляюсь и не могу поверить в то, что прошлая жизнь действительно мне не привиделась. Его лапа сжалась на моем плече, когти проткнули грубый шерстяной свитер, но не поранили кожу.

— Тогда, — сказал он, — почему?

— Ты не имел права убивать.

— А-а-а, — протянул древний, сжав лапу сильнее, и я почувствовал, как его еще тонкие когти вошли мне под кожу, словно четыре ножа. — Тогда я могу ее оживить.

— Оживить?

Мастер и Северный за моей спиной дружно вздохнули, и этот вздох сказал мне куда больше, чем они думали. Теперь мне чудился подвох в этих одноцветных глазах, в которых светилось неугасающие сияние полной луны.

— Ты убил и съел ее…

— Я могу вернуть ей жизнь.

— А тело?

— И тело, — легко согласился дракон.

Когти давили все сильнее, врезаясь в плечо, но причина моего промедления была не в этом. С древними шутить не стоит, и я задал единственно верный вопрос:

— А ее сознание, каким будет оно? Она запомнит все это?

— Иное невозможно.

— Ах, вот оно что, — я разочарованно покачал головой. — Высшие, да она будет умирать, каждый раз, возвращаясь к тому, что здесь произошло. К страху, к боли.

Того не желая, я рассудил судьбу за погибшую девочку, которую совсем не знал, но которая очень хороша знала и ненавидела меня. И я искренне верил, что так ей будет лучше. Однажды умерев, да не воскреснет…

Пусть это останется на моей совести.

— Вы слабы, — заключил дракон.

— Да, — согласился я. — Люди слабы, оттого им нужна помощь. Ваша помощь и других.

— Кого — других? — удивился дракон.

— Узнаешь…

Я утерял всякий интерес к древнему и отвернулся, высвобождаясь. Кажущаяся каменной лапа покорно разжалась, освободив плечо.

Мастер и Северный стояли рядом, слегка растерянные, но с явным облегчением на лицах. Раньше мне стало бы смешно при взгляде на них, теперь же странный сарказм вызвало у меня созерцание их откровенного облегчения. Неужели вы думали, что я способен на слепые игры с ненавистным драконом? Я не доверяю ему! Как я могу принять от него хоть какой-то дар?!

— Надо убираться отсюда и поскорее, — сказал я, ни к кому особо не обращаясь, и направился к лошадям, которые сгрудились в дальнем конце пещеры.

— Полетели, — сказал дракон у меня за спиной. — Я умею летать.

Я проигнорировал его слова и продолжил двигаться. Быстрым шагом меня догнал Мастер. Взял за плечи, мягко повернул к себе.

— Послушай, Демиан, так нельзя…

Я холодно смотрел на него несколько секунд, потом пожал плечами.

— Улетайте, а мы пока обойдемся без полетов. Мой дракон еще слишком глуп, наедине я многое ему объясню.

Я брезгливо взглянул на крылатую ящерицу, без опаски встретив его горящий взгляд:

— И кроме того я еще не придумал ему кличку.

Мастер вздрогнул, словно его ударили, и отошел в сторону. Лицо Северного исказила гримаса гнева, смешанного со страхом. Он развернулся и послал зов. Это не были слова, но ощутимая для меня теперь волна призыва покатилась прочь, и Дневной не замедлил появиться, словно ждал на соседнем склоне. Взмахнув крыльями, швырнув внутрь пещеры порыв ветра, Дневной на секунду завис на уровне пола, и маг без опаски прыгнул ему на спину. В следующее мгновение они растворились, канув в темноту. Мастер еще стоял некоторое время, глядя на меня холодно и оценивающе. Между нами сидел, неуверенно переминаясь с лапы на лапу, черный дракон и сверлил меня гневным взглядом.

— Не заблудись в себе, — сказал, наконец, Мастер. — Не лезь в бутылку, горлышко узкое, можешь и не вылезти… Если я понадоблюсь, ты знаешь, как ко мне прийти. Все связи целы…

— Я знаю.

— Тогда возвращайся живым, ты теперь ответственен за многое.

Маг повернулся и шагнул в темноту, не удосужившись позвать дракона. А, может статься, ночью, чтобы взлететь, ему не нужны были чужие крылья…

Глава 18. Обретенное равновесие

— Теперь мы остались одни, — ящер подобрался, мягко шагнул вперед, огибая место, где я стоял. Его покрытый шипами хвост качнулся в опасной близости от меня, глаза, полные лунного света, неотрывно глядели, будто пытались загипнотизировать. — И ты — мой человек, я волен поступить с тобой так, как считаю нужным.

— Да? — легко усмехнулся я.

— Ты будешь любить меня и бояться, — пообещал дракон, и я ощутил натиск изнутри своего тела. Его прикосновения были подобны ударам молота, но я с легкостью отсек их, воздвигнув уже привычные стены собственного сознания.

Древний шумно выдохнул и описал вокруг меня круг, словно приглядываясь или выбирая, с какой стороны лучше куснуть.

Его давление ослабло, теперь оно казалась мне легким прикосновением, тонкими щупальцами обвивающим пустоту в моем разуме. Он копошился там, ища лазейку, чтобы прорваться и завладеть мною и, я уверен, если бы это ему удалось, мои муки были бы нечеловеческими. Но независимо от этого я бы все равно всей душой любил эти глаза, которые смотрели вглубь меня.

Тогда, понимая, что он все равно получит свое, я шагнул внутрь него так же, как дракон рвался в меня. Невольные уроки Мастера не прошли для меня даром, я слишком хорошо усвоил, что цепь всегда имеет два конца, если она натянута. Но дракон этого не знал, и ужас его был неописуем, когда древний, занятый мною, вдруг обнаружил дерзкое вторжение.

Но я держал крепко.

Ты никогда больше не будешь испытывать меня, — зло процедил я. — Ты никогда больше не прикоснешься к тому, что тебе не принадлежит. Ты будешь моим драконом в той же степени, в которой я буду твоим человеком. И не более. Насколько многим ты готов пожертвовать? Решай сам.

Ты, — зашипел он в ответ, — принадлежишь мне. Я не позволю тебе перечить.

Ты верно совсем глуп, если даже не пытаешься понять: все, что ты делаешь, возвращается к тебе. Не пересекай черту, иначе я сотру тебя в пыль!

Я вырасту и стану сильнее. И тогда ты пожалеешь, — казалось, дракон в отчаянии. Мой дракон. Он признавал, что не в состоянии противиться мне.

Я отвечу тебе той же яростью, — возразил я. — Уймись, остановись.

Откуда она, твоя ярость, что делает тебя таким сильным? — он был озадачен.

— Не ты причина моей ненависти, — признался я самому себе, начав говорить вслух. Я сам не заметил, как отпустил дракона, но он точно не мог вырваться, потому что перестал сопротивляться.

— Быть может, в этом и есть наш секрет? — внезапно спросил ящер.

Понимая, что эхо моих мыслей затронуло и его, я тихо вздохнул:

— Идти по пути наименьшего сопротивления?

— Да, — дракон отстранился, он словно первым отступил, давая слабину, но это было не так. Я чувствовал его замешательство и непонимание. Сейчас заключалась самая важная сделка моей жизни. Я это знал. Дракон это знал.

— Это подойдет нам, — согласился я, подходя к лошадям. Древний внимательно смотрел на меня, и его взгляд заставлял мое сердце биться неровно. Я чувствовал этот взгляд всем телом, но он не причинял мне боли.

Поймав морду Анраде, я притянул огромную голову коня Мастера к себе и шепнул ему на ухо приказ.

Домой.

Он посмотрел на меня блестящим, черным глазом, и, не мешкая, пошел в темноту. Другие лошади потянулись за ним, но порыв Алрена я остановил, преградив тому путь.

— Куда это ты собрался, дружок? — спросил я его участливо. — Решил избавиться от меня?

Конь тихо фыркнул, но за дни пути через горы он будто бы успокоился и снова привык ко мне.

— Это она убила твоего коня, — подсказал дракон. Я вздрогнул, поняв, о чем говорит ящер. — Мне известно о ней все. О ней, о каждом, с кем она говорила и встречалась, о тех, кто встречался со всеми ей знакомыми и так до бесконечности. Я познал людской мир через нее…

— Прекрати, Мрак, — велел я. Все это ни коим образом не оправдывало дракона в моих глазах.

Древний наклонил голову, словно оценивая то имя, которое я ему дал, потом развернулся и боком упал в пропасть темноты.

Я не возражал, пусть себе летит, ощущая собственную свободу от меня и давая мне время немного свыкнуться с тем, что произошло.

Заставив Алрена взять в рот грызло и затянув непослушными пальцами пряжки, я проверил все седла и собрал в одну сумку оставшиеся запасы и необходимые вещи.

— Придется потаскать все это с собой, — седлая жеребца, сообщил я. Конь раздраженно ударил копытом в пол. Он был явно не в восторге от моих манипуляций. Подхватив повод, я потянул его за собой, но Алрен уперся, и мне пришлось грубо дернуть его на себя прежде, чем удалось сдвинуть застывшее животное с места.

Я прошел тем же путем, каким мы прибыли сюда, до анфилады залов, расцвеченных желтыми узорами, и там повернул. Теперь мы с конем шли туда, где еще не бывали, но я не чувствовал страха перед царившим здесь одиночеством. Я ощущал себя по-новому в другом, непривычном, но сильном теле, и это было для меня внове. Это чувство веселило, давало посыл двигаться и действовать, хотя я толком не знал, куда иду и чего на самом деле хочу.

Я шел, вслушиваясь в громкое эхо, отраженное стенами, которое рождали удары подков по камням, и за всем этим разбирал далекий монотонный гул. И чем дальше я шел, тем богаче становились выбитые на стенах и потолке узоры, тем громче становился звук падения воды.

Свет начал меркнуть и угас, оставленный вниманием магов, и погрузил коридор впереди в кромешную темноту. Я видел стены и пол, тьма больше не была для меня преградой, но пришло время испытать себя в деле. Я поднял голову, вглядываясь в сети на потолке, различил разделение физического и энергетического. Частицы энергий, испускаемые рисунками, были очевидны, но не поддавались и не давали никакого отклика.

— Твоя защита, — ехидно сказал голос дракона из-за спины, — не выпустит тебя наружу и не впустит ничего…

Внутри меня мягко толкнулось его сознание, будто ласковая кошка тронула, потерлась о колено.

— Пока ты не раскроешься, не сможешь прикоснуться к потокам мироздания. Глупо быть слепцом, имея зрение.

Я молча глядел, как ящер проходит мимо и видел, как свет охотно потек за ним следом, собираясь и концентрируясь вокруг мускулистого тела. Так, в царском сиянии он шествовал впереди меня, пока стены не расступились. Тогда дракон припал на передние лапы и, взмахнув крыльями, оторвался от пола, поднимаясь все выше между деревьями великанами — каменными колоннами, чьи толстые ветки, подобные балкам, подпирали широкий свод.

Северный не солгал. Главный тронный зал был огромен и богат, позолоченные нити свисали с кварцевых полупрозрачных ветвей, украшая их наподобие гирлянд. На полу, присыпанные пылью, расходились едва различимые рисунки, и я, поддавшись внезапному порыву, стремительно прошел вперед и прикоснулся ладонью к камню, раскрывая свое сознание.

И с тем, как проникали в мой разум видения, я ощущал тяжелую поступь приближающегося дракона. Он волен был делать со мной, что пожелает, достаточно было одного единственного рывка.

Из-под потолка обрушились полотнища знамен, яркий свет наполнил залу, и я увидел величественное падение воды в водопаде за оплетенным причудливыми композициями из цветов, троном. Вода низвергалась с высоты, дробилась, рождала радугу.

Везде были цветы, и каменные колонны деревьев казались живыми, переливаясь кристаллами распустившихся на ветвях цветов. Шелк и шкуры придавали убранству великолепия, стоящие везде жаровни испускали в воздух живительное тепло. Длинные столы вдоль стен были покрыты атласными скатертями и заставлены яствами, а с краю, над широким, вырубленным в полу очагом, медленно вращалась на вертеле, источая умопомрачительный аромат, огромная воловья туша…

Я отвел руку и невольно провел пальцами по лицу, так сильны были ворвавшиеся в мое сознание впечатления, но теперь у меня было новое теле, не разрушающееся под ударами энергий. Ничего, ни слабости, ни крови. Дракон стоял прямо передо мной, глядя сощуренными глазами в темноту.

— Я вижу его таким же, — сказал глухо Мрак. — Я осязаю его в прошлом твоими чувствами, но былое не вернуть.

— Почему? — с какой-то внутренней болью спросил я, и дракон едва заметно шевельнул плечом. Нам не нужно было пояснений, чтобы понимать друг друга.

— Почему я сдержался? — переспросил он. — А почему ты рискнул?

— Во мне нет больше страха. Ни перед тобой, ни перед кем-то.

— Есть, — Мрак смеялся. — Ты боишься потерять себя, стать другим. И я принимаю твое право, вот почему я не вторгся в твой разум только что. И не сделаю этого впредь, хотя смогу и угрожал совсем недавно. Я есть равновесие сил, Демиан, а ты — мои руки. Чтобы управлять, мы должны уравнять наши собственные чаши.

— А знаешь, — сказал я рассеяно, — ты неудачно выбрал. Сожрать, несомненно, нужно было меня. Девчонка была бы от тебя в восторге!

— Ты тоже будешь, — промурлыкал Мрак. — Расскажи о себе?

Я горько порадовался про себя его тактичности, ведь, чтобы узнать, ему достаточно было просто заглянуть…

Мастер оказался как всегда прав: дракон сделал со мной то, на что намекал маг ночи, когда пытался пресечь разгорающиеся между мной и Моралли чувства. Теперь я не мог вернуться и отстраненно думал, что мне повезло не совершить той ошибки, на которую я был готов пойти. Хорошо, что наша дружба не зашла слишком далеко.

Шло время, дракон рос. Странно, но наш гармоничный мир все также состоял из одинокой, полуголодной лошади, вырывающей траву из-под снега, меня и дракона.

Я научился выбирать лучшие места для стоянки и отдыха, обрел уверенность и покой, хотя все чаще замечал неявную тоску Мрака. Ему было мало, он жаждал прикоснуться к тому миру, который я от него старательно скрывал.

Когда дракон улетал охотиться, я частенько говорил с Алреном как с другом или молчаливым собеседником, но понимал, что лошадь лишь слушает привычный, знакомый голос. Между нами не было того, что было между Мастером и его черным жеребцом. Никакого чародейства. Во мне не нашлось магии. Теперь я был другим, но не все шрамы сошли с моего тела, хотя оно словно забыло о них. Какие-то, тем не менее, полностью истерлись, другие остались яркими, как и раньше. Полосы от бича Северного, небольшой короткий шрам от меча Оружейника проступали особенно четко. Лишь те, в которые была приложена истинная сила.

И с тем я оставался слепцом, имея глаза. Дракон смеялся, что я до сих пор не отрастил себе руки, и это его сравнение было правдой. Приходящие видения — это все, что мне оставалось. Я не мог прикоснуться к огню, мне был не подвластен ни ветер, ни снег.

Мрак сокрушенно вздыхал, видя мои попытки соединиться с потоками энергий, и лишь качал рогатой головой.

Придет время, — говорил он, — и все измениться, но сейчас ты так же пуст, как и раньше. У тебя нет связи с Истоком. Отдайся мне, я сделаю все необходимое…

Возможно, он был прав, этот хитрый белоглазый дракон: пустота, таящаяся внутри меня, была моей собственной пропастью, через которую я боялся перешагнуть.

Дни сменялись днями, прошли метели и суровые холода. В тот вечер, должно быть месяца три спустя рождения Мрака, мы коротали ночь у небольшого костерка. Древний услужливо дышал в мою сторону, согревая зябнущее тело, и был настроен благодушно. Он пропадал первую половину дня и вернулся сытый, отплевывающий клочья длинной шерсти горного яка. Пожалуй, будь у меня в желудке целая дикая корова, я, скорее всего, тоже задумался о вечном. Но мои успехи были куда скромнее: обычной добычей были кролики, попавшие в силки, или редкие белые куропатки, подбитые камнем, брошенным твердой рукой. Частенько я и вовсе обходился мышами. Мыши ловились хорошо, и на пологих склонах их было множество. Мышам нравился сухой хлеб из остатков запасов, которые были собраны Мастером и Северным в дорогу.

Это было так давно…

Конечно, в мышах маловато мяса, да и жира, но суп из нескольких тушек получался вполне сносным.

Я вздрогнул, вспомнив себя другим, боящимся холода и содрогающимся от одной мысли о тяготах пути чрез горы. Тогда я сравнивал их присутствие с хмурыми взглядами ворон, нахохлившихся на низких ветвях. Мне чудилась в них враждебность и отстраненное великолепие. И вот теперь я ищу у них защиты и не нахожу в себе сил вернуться в Форт, взглянуть Мастеру в глаза и признать, что произошло именно то, чего я боялся. Я стал человеком дракона, но не принял этого. Я стал смотрящим. Но видел ли? Нет. Во мне не прибавилось ничего, кроме разве что здоровья тела. И да, мне не хотелось встретить порицание, ведь именно отказ от слияния с Мраком делал меня слабым. Причина была, несомненно, в маге ночи. Страх перед разочарованием друга был для меня тяжелой ношей, и я не хотел ощущать его, выбирая другую, монотонную и тихую жизнь.

Теперь я изучил подземный город вдоль и поперек, не понаслышке узнав, каковы богатства подземелий. Я научился обходить ловушки и срывать печати, скрывающие тайные комнаты, хранившие древние кубки и бусы, монеты и бесформенные слитки металлов, спилы и ограненные камни. Я открывал крышки сундуков, прикасался к сокровищам и уходил; перебирал оружие и ставил его обратно в стойки. Во всех этих вещах для меня не было цены. Я искал там книги или иные источники письменности, способные раскрыть устои древней жизни, но находил лишь узоры на стенах, которые оставались для меня такими же не несущими смысла, как и раньше.

Я сидел за столами в тронном зале и тешил себя грезами прошлого. Мне было скучно? Нет! Я прикасался к тайнам истории, но был не волен понять смысла увиденного.

— Ты сегодня не ел? — спросил Мрак участливо, прислушавшись к урчанию моего живота.

— Нет, — согласился я.

— С тех самых пор? — уточнил дракон.

— Да, — снова согласился я.

Мне было недосуг искать себе пропитание с тех пор, как я получил неприятную рану плеча. Когда три ночи назад к стоянке вышел черный, худой, весь в колтунах свалявшейся шерсти медведь, я был вынужден защищать коня. Тогда я впервые пожалел об оставленных в подземельях арбалетах и мечах. Мне следовало бы прихватить с собой что-то на всякий случай, но теперь я оказался один на один с одичалым, голодным хищником, выбравшим себе в добычу Алрена. И единственным моим оружием был нож.

— Мне жаль, что я съел его, — без тени сожаления сказал Мрак. — Это была твоя добыча — тот медведь.

Я усмехнулся, вспомнив, как оживился вернувшийся с охоты ящер при виде парящей на холоде мертвой туши. Казалось, он представлял собой бездонный, ненасытный колодец, способный поглотить любую пищу, которая найдется. Я оглянуться не успел, как он проглотил медведя, но был слишком занят плечом, чтобы его остановить.

Мне были недоступны умения магов, я не мог ни остановить кровь, ни унять боль. Я ощущал сосуды, мышцы и мясо под собственной кожей, но не имел над ними власти и потому удовлетворился лишь тем, что имел: Мастер и вправду взял в дорогу вдоволь ткани и лекарственных трав.

— Тебе нужно есть, чтобы оправиться, — посоветовал дракон. — Но ты не можешь охотиться.

— Не могу, — сегодня был вечер, когда я не уставал рассеяно соглашаться с ящером. Чувствуя мое состояние, древний применил одну из обычных попыток расшевелить меня:

— Еще есть лошадь, конина — хорошее мясо.

Я повернулся и посмотрел на Алрена. Конь совсем исхудал, я видел очерченные дуги его ребер. Сейчас жеребец устало сгребал копытом снег под самой скалой, освобождая от снежного покрова пучки подмороженной травы.

— Нет, — сказал я, встрепенувшись. — Эту лошадь есть нельзя.

Дракон выгнул шею, положил голову так, чтобы дыхание его согревало мое тело, и тихо заговорил:

— Вот, — сказал он и выкатил глаза, чтобы посмотреть в вечерний небосвод. Холодно-яркие звезды уже загорались на его серой, свободной от облаков матовой поверхности. — Ты рассказывал мне про звезды. Про то, что это планеты, такие далекие, что мы не можем до них добраться. Что свет их летит к нам так долго, как живет дракон, что то сияние, которое я наблюдаю сейчас, было испущено давным-давно. Только все это не так. Люди слишком многого не знают…

Я с удивлением взглянул на Мрака, но тот прищурил глаза и продолжал говорить:

— На самом деле все по-другому. Я знаю, это тысячи тысяч драконов летают по Вселенной. Они находят то место, где им нравится, и остаются там. Ты же знаешь, дракон может провести миллиард лет без движения, созерцая что-то, что привлекло его внимание. Это их глаза подмигивают нам с неба. Не огонь солнц, а огонь драконов. А потом приходит их время умирать. И тогда они падают с неба, сложив крылья, мертвые, не закрывая глаз, а огонь в них медленно угасает с тем, как высвобождается из тела жизнь.

На всякий случай я взглянул на небо. С опаской, надо полагать. Потом недоверчиво сказал:

— Почему же тогда во время звездопада землю не заваливает телами умерших драконов? Ведь метеоры, это осколки некогда взорвавшихся планет. Так почему?..

— Потому что вы не умеете мечтать! — раздраженно сказал дракон.

— Мы не умеем?

— Да! Вы, люди, больны… больны собой. Вы только и думаете, что о себе. А еще ты глупый. С чего это мертвые драконы должны заваливать землю, если всем известно, что их тела бесследно сгорают, так что вниз падает лишь маленький кусок дракона — его сердце?

— Железное? — уточнил я.

— А что, метеоры состоят из железа? — казалось, дракон до глубины души поражен сим великим открытием, касающимся его природы.

Я пожал плечами.

— Твои бредни очень красивы, только мне кажется, ты все это только что выдумал…

— И что с того? От этого драконы в небе не становятся менее реальными.

— Зато становятся менее реальными другие планеты.

— Другие планеты, другие миры…

Дракон выразительно проскреб когтями по земле.

— Знаешь что? А ведь я не маг? — озвучил я то, о чем совсем недавно думал.

— Нет? — удивление дракона было притворством, я это понимал. Иногда он развлекался тем, что передразнивал какие-то эмоции, которые наблюдал во мне, и эти проявления озадачивали меня и казались дикими.

— Я ведь как думал: если выберешь меня…

Меня вдруг передернуло. На мгновение у меня перед глазами проплыли картины из прошлого. Каждый раз воспоминания о рождении Мрака и того далекого эха испытанной боли вызывали в моем теле неприятную, болезненную дрожь будто от прикосновения ледяной руки к животу. Я вздохнул, справившись с собой, и продолжил:

— … и стану магом. Ты сделаешь меня магом. Чародейство, фокусы всякие. Вот рана на руке, ее ведь ничего не стоит закрыть…

— Чего-то да стоит, — возразил Мрак. — Но у тебя нет даже этого.

— Это возмутительно!

Я приподнялся и перевернул свитер, который совсем недавно отстирывал от крови. Под жарким дыханием костра от него поднимался легкий парок.

— Ты живешь сердцем, — сказал Мрак довольно. — Ты — мой человек.

Я промолчал. Он иногда говорил это с гордостью, иногда с гневом, но я чувствовал в его словах правду, которую не мог игнорировать. Как бы я не отгораживался от дракона, я был его человеком.

Дракон пошевелился, слегка оттолкнул меня, заставляя встать, и расправил крылья.

— Вернусь, когда устану, — сообщил он и попятился, зацепился правым крылом за выступ скалы, с которого осыпались камни и снег, подвинулся и, оттолкнувшись от земли, утонул в сгущающихся сумерках.

«Снова один, — подумал я с облегчением. — Но скоро это закончится. Нельзя постоянно прятаться, да и коня пора пожалеть. Если медведь поднялся из своей берлоги, то на равнину уже подходит тепло. Там есть трава и отдых, там Алрен может набрать вес и перестать бороться за каждый день своей жизни. Завтра, — пообещал я себе, — завтра же отправимся в сторону юго-западных лощин. Я на полпути к городу, меньше чем через неделю мы выйдем на равнину».

Легкий ветерок, словно отвечая моим мыслями, принес нечто новое, и это удивительное, ни с чем не сравнимое чувство имело свое имя. И вправду весна.

Я пережил их много, но ни одной не заметил. Это так привычно — не замечать прихода весны. Вот осень мы чувствуем всегда, она следует за теплыми беззаботными солнечными днями, обещая усталость, серость и дождь. Она несет в своем ветреном дыхании тревогу мира, готовящегося к малой, но обычной своей смерти. К зимнему сну.

Шива всегда говорил, что я невнимателен к переменам. Что же, он был прав.

В последние месяцы я много раз возвращался в мыслях к Энтони, но не тогда, когда дракон был рядом, словно что-то останавливало меня. Без сомнения, Мрак без труда видел отголоски моих мыслей и, желая скрыть нечто важное, я рассказал ему лишь то, что считал возможным. Внешне он не возражал и, видя мою отстраненность, никогда не настаивал.

И что же я думал о Шиве теперь? Вместе с пониманием предательства ко мне пришло и иное знание, что он не человек. Не человек, и это прямое отрицание, потому что он был порождением времени. Не важно, что у него было физическое тело, в фантоме я находил истинное бессмертие, его нельзя было даже назвать старым.

Возможно, Шива пытался жить как человек, и я готов поверить, что никто даже не замечал его отличий от остальных. Энтони могли считать прозорливым или даже мудрым для своего внешне юного возраста, умеющим предвидеть и делающим неизменно верные шаги. Но ему не было нужды считать или предвидеть, ведь он всего лишь знал.

Жизнь мага и его дракона. Я уверен, в мире мало, очень мало материальных фантомов. Возможно, он такой один, но это слишком большая цена, чтобы обрести здесь бессмертие. Никто не согласиться уплатить ее, и время берет силой, потому что ему нравиться тут жить.

Шива любил саму жизнь среди людей. Не знаю никого другого, кто умел бы ценить каждое прожитое мгновение, как это удавалось ему. Энтони доставляло удовольствие мягкое течение времени, его удивляли и радовали человеческие проблемы. Он наслаждался интригами и обидами, любовью и радостью, мечтами людей, но умел ли он сам мечтать или просто плыл по течению, так же как плыли его собратья там, за стеной? В другом времени… в другие мгновения. Научился ли он быть человеком?

Нет, я знал, что ему никогда нас не понять, потому что наши и его ценности не соразмерны. То, что важно для него, кажется нам само собой разумеющимся. Мы всегда верим, что у нас много времени, и это наш самый большой в жизни промах. Мы тратим его впустую, тратим на то, что не приносит никакого удовлетворения.

Только человеку бывает скучно.

Только человеку нечем бывает себя занять.

Шива не мог понять этого. Зачем жить, если ты не получаешь от всего, что делаешь, удовлетворения? Зачем тратить секунды, которых и без того так мало? Даже для него, хотя по нашим меркам перед ним вечность…

Одно я знал наверняка: мне важно взглянуть ему в глаза и определить, как теперь буду к нему относиться. Решение придет, но не раньше, чем я встречу его детский взгляд…

С тех пор, как дракон убил меня, я вовсе не видел снов. Это было необычно и пугающе, хотя я теперь относился ко всему с неколебимым спокойствием, понимая, что мертв.

Сновидения прошлой жизни давали моему разуму неохватную свободу, а теперь каждую ночь я умирал, погружался в темноту, а потом выныривал оттуда, просыпаясь, судорожно глотая воздух и пытаясь сориентироваться во времени и пространстве. Порой казалось, что мне снился полет, такой, каким его видит дракон, но я не мог отчетливо вспомнить, что же видел. Это были отголоски существования, возможно — лишь тени снов Мрака. Теперь эта пустота выматывала меня даже больше, чем сны, порожденные иллюзиями библиотеки. Я жаждал возвращения, но не мог ничего изменить…

Легкий порыв ветра коснулся виска, огладил волосы. Я лучше всего чувствовал его течение, пожалуй, он даже поддавался моей воле, и сейчас, как и всякий раз оставаясь наедине с самим собой, я прикоснулся к нему, опуская стены сознания.

Тонкие нити воздушных потоков качнулись от прикосновения, ветер усилился. В висках привычно зашумело от непомерного напряжения, вынуждая отступиться.

— Почему? — с отчаянием прошептал я. — Что ограничивает меня? Где те стены, которые не дают мне свободы?

«Успехи есть, — наконец признался я самому себе. — Ветер для меня наиболее подходящий инструмент, податливый и приветливый. Я научусь, нужно лишь не оставлять попыток».

И я пробовал вновь и вновь, поднимая на склонах мутные снежные вихри до тех пор, пока изнеможение не стало очевидным. Тогда вернулся Мрак. Я почувствовал его приближение заблаговременно, хотя не видел быстрого движения в темноте. Связь натягивалась и тихо звенела, как при появлении Мастера. Так знакомо…

Я поплотнее закутался в одеяло и подбросил дров в огонь. Луна поднялась над пиком, неожиданно разлив по скалам свое мертвенное прохладное сияние, небо вдруг наполнилось светом, звезды поблекли. В этом свете на склон горы упали причудливые тени, отброшенные изогнутыми силуэтами приземистых, искореженных ветром сосен.

Изо рта шел белесый пар. С секунду он висел в воздухе, смешиваясь с дымом костра, серебрясь плотной пеленой, а потом медленно растворялся, исчезая в ночном воздухе.

Дракон приземлился у меня за спиной, постоял немного, потом уронил что-то на землю. Он явно ждал, что я обернусь, но я слишком устал для этого.

— Демиан…

Я вздрогнул, повернулся, полный равнодушной усталости.

У лап Мрака лежала туша мархура — некрупного дикого козла с завитыми винтом рогами. Его бурая, перепачканная кровью шерсть в лунном свете казалась черной. Это были красивые и ловкие животные, легко взбирающиеся по осклизлым камням, бойкие и верткие, знающие в горах каждую расщелину.

— Это тебе, — видя мое удивление, сказал древний.

— Раньше ты не приносил мне добычи, — заметил я, поднимаясь.

— Раньше ты не нуждался в моей помощи, — возразил Мрак. — Ты — мой человек, и должен быть здоров. Пища пойдет тебе на пользу.

— Я думал, что все зверье на ночь прячется по щелям и норам, — я склонился над убитым животным. — Как удалось найти его и поймать?

— Щель, у которой нет второго выхода, для меня не преграда, — с намеком отозвался Мрак. Он был доволен тем, что удивил меня. Я чувствовал его желание покровительствовать мне и превосходить меня. — Добыча может забиться в угол, слишком узкий или слишком глубокий, но это и станет ее могилой. У меня достаточно терпения, чтобы расширить проход…

Его сознание толкнуло меня изнутри, насмешливо, но ненастойчиво.

— Ты смешон в своей уверенности, что сможешь познать мир, не впустив меня в себя, — ящер подошел к огню и снова улегся под скалой. — Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься, когда меня нет?

— А знаешь? — полюбопытствовал я.

— Знаю, — согласился древний. — Ты кричишь через пропасть, убежденный, что эхо усилит голос, но он лишь искажается и затихает. Отстраняясь от меня, ты лишаешься возможностей, и я удивлен твоим упорством.

Его рот раскрылся в подобии улыбки, которая могла бы закончиться сердечным приступом для того, кто видит ее перед собой впервые. Острые, покрытые блестящей слюной клыки оголились, губы растянулись, но я знал, что это всего лишь его насмешка надо мной.

Я молча взялся за нож, двумя ударами вспорол брюхо и вывалил горячие потроха на землю. Конь, почуяв кровь, очнулся от дремы и испуганно фыркнул. Поняв, в чем дело, Алрен пренебрежительно заржал и медленно пошел вдоль ущелья, ища себе более спокойное место для сна. Я почти никогда не привязывал его, прекрасно зная, что жеребец никуда не убежит.

— Демиан, — сегодня Мрак был неожиданно настойчив. — Отдайся мне по собственной воле, я не причиню тебе вреда. Чего ты боишься? Какие тайны так важны для тебя, что ты не можешь разделить их со мной? Со твоим драконом?

Моя рука, оттягивающая от мяса кожу, замерла. Он впервые сказал «твой дракон», раньше он всегда говорил «мой человек».

— Не сейчас, — с трудом сглотнув, выдавил я. — Дай мне перекусить спокойно!

— О, Высшие, ты невыносим! — Мрак в раздражении пыхнул в мою сторону легким облачком дыма, неприятно защипавшим в носу.

Я поторопился отделить от сустава жилистую ногу, обтер ее снегом, стирая налипшие волосы, и, сдвинув горящие ветки, бросил мясо как есть поверх углей.

— Слышал волка? — внезапно спросил древний. Я почувствовал в нем перемену, он снова отступил, давая мне право решать.

— С час назад, — согласился я. — Думал, весна заставит их успокоиться. Раньше морозными ночами их голоса были слышны гораздо чаще, но теперь они призывают самок…

— Нет, я чувствую тревогу, — возразил Мрак.

— Это всего лишь изменение погоды, — усмехнулся я. — Нечто новое. Другие запахи, другое настроение.

Дракон промолчал, щурясь.

Запах жарящегося мяса дразнил. Я снова перевернул влажную одежду, потом палкой поддел ногу, кладя ее на угли другой стороной.

— Остальное я съем, — решил Мрак и посмотрел на надрезанную тушу, которая вздрогнула, будто была живая, и поползла по камням, оставляя кровавый след. Вытянув шею, дракон подхватил свою добычу, и прочные кости захрустели на его зубах, будто тонкие палочки.

— Спроси, — проглотив кусок козлятины, предложил Мрак, — как я делаю это?

Я молча повел плечами и, выкатив ногу из костра, счистил с нее налипшие угли. Придавив мясо куском камня, чтобы не обжечься, отрезал тонкий кусок, оголив сочащуюся соком мякоть.

— У меня ведь есть ты, к чему мне знать такие вещи? — сказал я неохотно и принялся за еду. Мрак внимательно наблюдал за мной, за тем, как я отрезаю небольшие куски и кладу их в рот.

— Даже в еде ты держишь себя в рамках предрассудков, — заключил он. — Твой голод сродни моему, но ты не позволяешь себе торопиться.

— Сдержанность, Мрак, это все, что у меня есть, — вздохнул я и подвесил над прогорающим костром котелок, наполненный снегом. Дрова кончались.

Луна коснулась своим краем горного пика слева от меня. Опять завыл волк. На этот раз он был ближе, и ему тут же ответили с другой стороны.

Я приподнялся, очнувшись от дремы, и внимательно осмотрел склоны, но ничего не приметил, лишь тени лежали недвижимы. Ни дуновения ветра, ни единого шороха, даже снег застыл, словно не смея ссыпаться с камней.

Я прикоснулся к свитеру, но он по-прежнему был влажным, одевать его на плечи значило подвергать себя ненужным испытаниям. Рана на руке и без того ослабила меня.

— Мрак, подсуши его, — попросил я, перебросив одежку через широкую лапу.

Настроение у дракона явно ухудшилось: похоже, моя просьба была для него оскорбительна. Тем не менее Мрак повернул голову и обречено задышал, обдавая влажную ткань знойным теплом, отдающим кровью. Рядом пламя взметнулось вверх в последней агонии и опало, уйдя в подернувшиеся серым пеплом угли.

Луна ссыпалась за горный пик, вокруг стало заметно темнее. Вой вновь повторился. Теперь откликнулись на него с трех сторон, и я вскочил, услышав пронзительное ржание Алрена.

Сбросив с плеч одеяло, я метнулся вперед по склону, с которого посыпались сброшенные мною камни. Жеребец был напуган и чуть не сбил меня с ног, пролетая мимо. Я обхватил его за шею и, нырнув под голову, по дуге взлетел на узкую худую спину. Ощущая привычную тяжесть, конь успокоился и остановился подле дракона.

Я быстро оглянулся, выискивая взглядом голодные стремительные силуэты, но мир оставался неподвижным.

— Они не настолько глупы, — сообщил Мрак, — чтобы подходить к древнему.

— Ты дыши, дыши, — посоветовал я, оглаживая коня. Потом спустился вниз, подхватил уздечку и надел ее на жеребца. Подведя Алрена к сосне, подле которой он вечером выщипал всю траву, я привязал повод к суку.

— Не стоит отходить далеко, — сообщил я, похлопав по крепкой шее.

— Порою в твоих словах, подаренных лошади, больше тепла, чем в чувствах, обращенных ко мне, — это походило на жалобу. Я знал, что подобные мысли частенько занимают ум моего дракона и уязвляют его.

— Ты — дракон, а он — всего лишь глупая лошадь, — сказал я, чтобы сгладить неловкость. Алрен возмущенно фыркнул, не разделяя подобного утверждения.

— Настанет день, и я все равно съем тебя, — пообещал Мрак мстительно.

Я оперся спиной о бок жеребца и тихо рассмеялся: пытаясь сохранить серьезный вид, дракон сушил мне одежду. Выглядело это необычайно забавно!

Волки будто взбесились. Они метались по горам, коротко взвывая. Высокие отрывистые взлаи сменялись низкими, глубокими завываниями, долго еще не затихающими между склонами гор. Тревога, наполняющая их голоса, тяготила, нагнетая ощущение западни.

Медленно светало. Я сидел, одевшись в высохшую, еще теплую от дыхания дракона одежду, весь превратившись в слух. Волчьи голоса один за другим затихали. Можно было предположить, что они успокаиваются, но несколько раз до моего чуткого слуха долетел тихий визг.

Но его я не услышал и не ощутил.

Мрак вдруг вскочил, хлестнув гибким хвостом по земле. Я легко увернулся от полетевших в меня осколков камней, но, поднявшись, не сразу понял причину тревоги древнего.

Слева от меня заржал, забился конь, пытаясь порвать повод. С хлопком лопнула износившаяся сбруя, и Алрен, поддавшись животному ужасу, накатившему на нас удушливой волной, метнулся прочь, оскальзываясь на прикрытых снегом неровных камнях.

«Ноги переломает», — мелькнула в голове мысль, но время ее безвозвратно ушло. Я не посмел оглянуться, оторвать взгляд от склона, где на огромном обледенелом валуне плыло нечто невероятное. Оно не имело четких очертаний, трепещущее, подобное мареву миража среди раскаленных песков пустыни. Тревожимое легким ветерком, оно постоянно двигалось, перетекало туманом, становилось то легче, то плотнее.

Безусловно, проявление фантома в этом мире было для меня необычно, но пугало не это: я видел нечто материальное, зная, что его не существует. Все живое являет собой сплетение энергий и связей, но от колышущегося подле нас марева в мир не распространялось ничего.

Дракон рядом со мной издал грозный, клокочущий в груди рык, и отступил.

— Так вот ты какой, — произнес я глухо.

И, словно подтверждая мою догадку, фантом подернулся рябью, стал прозрачнее. Повинуясь порыву ветра, который дул, к счастью, не в нашу сторону, мираж проплыл по воздуху до соседнего камня и вновь сгустился, остановился призраком на камне. Валун, с которого спорхнула тварь, с тихим шелестом рассыпался в мелкую пыль, словно его тщательно перетер в порошок огромный жернов.

— Убей его, — неуверенно предложил я, но дракон лишь снова издал этот угрожающий, немного растерянный взрык. Древний был бессилен перед порождением времени, не знал, с какой стороны можно к нему подступиться.

— Тогда подставляй лапу, — прошипел я, осторожно попятился и уперся спиной в ногу ящера. Призрак времени не шевелился, следя за моим движением с пристальным, болезненным вниманием. Почудилось даже, я слышу едва уловимый шелест — шепот, который не раз слышал во сне… давно, когда еще был жив. Драконьи кости, это существо являло собой лишь каплю той огромной, безумной силы, которой не было равных. В некоторых книгах ее называли термином «быстрое время», и только сейчас мне стал очевиден смысл этого словосочетания.

Что будет, если не крупинка, но весь поток вольется в мой мир? О, это станет тем, что мы так часто предсказывали. Это будет концом всему.

Мрак услужливо подставил лапу, напряженный, готовый в любой момент сорваться в небо. Он медлил лишь потому, что не хотел терять свою любимую игрушку. Решившись, я повернулся и в два движения оказался на спине дракона, который, не ожидая моего приказа, легко рванулся вверх. Чтобы не свалиться, мне пришлось взяться за шершавый кривой вырост у него на спине. Ну да, я позволил себе такое впервые, но, пожалуй, привередничать сейчас было бы слишком опасным. Вот только конь… Сколь много испытаний свалилось на его голову с моим приходом? И сколь многое еще придется перенести! Беги, беги быстрее, спасая свою жизнь, иначе станешь очередной жертвой времени.

Холод здесь, на огромной высоте, куда вознесся древний, был невыносим, но тепло, исходящее от Мрака, постоянно боролось с этой убаюкивающей, поглощающей все силой. Я ощущал дыхание зимы в потоках ветра, заставляющих глаза слезиться, и вынужден был сгорбился, невольно вспоминая перевал Илень, острой льдинкой вонзившийся в мою память. Казалось, все вернулось, и мороз опять неумолимыми тисками сжимает мою спину.

Я резко выпрямился. Стерев многие шрамы с моей шкуры, дракон исправил все, что было разрушено, но сейчас я слишком отчетливо ощущал отголосок прошлого.

Тебе кажется, — подсказал Мрак. — Этого нет.

И холод отпустил. Дракон заложил на крыло, давая мне возможность заглянуть в пропасть, и упал вниз, купаясь в потока воздуха. Солнечный свет, пронзительный и по-весеннему теплый, залил все вокруг, отогревая сердце. Я внезапно вспомнил другой полет: Ночного дракона, скользящего низко над землей, и яростное тепло его тела…

Крылья Мрака развернулись. Движение прекратилось столь внезапно, что я чуть не оторвался от его спины. Вися вертикально в воздухе, дракон вывернулся, придвинув свою голову к моему лицу, и шипяще спросил:

— Ты летал с Ночным?!

Я задохнулся от внутренней боли, рванувшейся через мои стены. Впервые с рождения дракон с такой яростью бился в них, пытаясь узнать, пытаясь ворваться в меня и подчинить. Он был в бешенстве, и я ответил ему тем же, опрометчиво разменяв одну из своих тайн:

— Я летал еще до того, как ты родился! — остервенело закричал я, отражая его натиск. — На Ночном, чьим смотрящим — Мастер! Зеленый дракон говорил со мной, а водяной змей не дал утонуть в озере Вердли. Думал, ты первый дракон, которого я вижу?!

Он молча смотрел на меня, взмахивая крыльями. Держаться вертикально в воздухе Мраку было нелегко, но он упорствовал. Я чувствовал его тоску и разочарование, облаком окутавшие нас. Я был не «его человеком», это то, что ощутил древний.

Вот как, — Мрак отвернулся и мягко скользнул прочь. — Теперь я понимаю, почему ты не летал со мной. Твое сердце принадлежит Ночному, он вырвал его уже давно. Вот, что ты от меня скрывал.

Мрак, — отозвался я устало, — он не прикасался ко мне.

Он научил тебя защищаться, — возразил древний.

Я провел рукой по лицу, все это было смешно.

У тебя нет другого человека, у меня нет другого дракона. Все, что было, оно в прошлом.

Я не буду делить тебя с другими, — предостерег Мрак. — Я убью тебя.

— Это будет не так уж плохо, — прошептал я, вглядываясь вниз. Таким долгим мне казался путь до равнины, но сейчас дракон, будто стрела, пронизывал небо, и я видел на горизонте освободившиеся от снега холмы. Равнина там, за ними, уже очнулась от зимней дремы. Ночь не успеет сгуститься, когда мы опустимся на дорогу у ворот Форта…

И вот, наконец, мы покинули горы, понеслись над полями, где уже несмело покрывались тонкими маленькими листочками темно-зеленые кустики эрики, где пробивались робкие и еще нежные побеги травы, где белели звездочки первоцветов, которые казались розовыми капельками в лучах заходящего солнца. Воздух обнял меня мягкими ароматами влаги и земли, нежный запах цветов тронул сознание, смешавшись в водоворот радости. Неожиданной, небывалой радости, столь незнакомой, столь острой, как рождение новой жизни…

Сердце мое болезненно сжалось, и причиной тому была вовсе не весна, которая окутывала своим приветливым теплом и забытой яркостью радовала глаз, привыкший к белому и серому. Сердце заныло от боли при виде того, что ждало впереди. И я не мог поверить собственным глазам.

Дракон, чувствуя мое отчаяние, сложил крылья и плавно ушел вниз. Взрыв когтями еще мягкую от влаги почву, он приземлился на неровную, покрытую выбоинами дорогу.

Я спустился со спины дракона будто во сне. Застыл, глядя на покрытые копотью развалины города. Устояла лишь часть западной башни, башня в центре города, в которой я жил, да еще несколько невысоких зданий, которые почти не пострадали. Все остальные сооружения Форта в той или иной степени превратились в уродливые груды камней. Местами сохранились целые участки внешней стены, но в основном и она была разрушена. А еще везде была пыль, и я знал только одну силу, которая была способна на подобное: сегодня утром мне довелось стать свидетелем того, как это происходит. Имя этой силе было Время.

Мастер! — воззвал я, но все связи были пусты. Маг не отвечал.

Почему, почему ты не позвал меня? Почему не предупредил?

На пути к магу ночи я неожиданно встретил пустоту, но не мог наверняка сказать, что послужило причиной ее появления. Дракон ли, не желая делить меня с Ночным, обрубил все нити, или… нет, я не хотел думать о смерти. Это было невозможно! Чувство, что мы с Мраком остались единственными выжившими было столь острым, что я чуть не утерял самообладание. Нет, нет и еще раз нет!

Я долго стоял там не в силах сдвинуться с места. Тело было словно чужое, ноги отказывались сделать первый шаг в направлении случившейся здесь беды. Мои тягостные раздумья прервал Мрак, который тихо спросил:

— Что там на горизонте?

— Озеро Вердли, — не поворачиваясь, ответил я.

— Там не было воды, только чернота…

Я обернулся, чтобы увидеть глазами Мрака, пустившего меня в свое сознание, пустоту вдали. Медленно, будто во сне опустившись на колени, я уронил ладонь на землю. Ужас места был так велик, что какие бы стены не стояли вокруг моего сознания, они рухнули.

Накатила темнота, наполненная до краев криками людей, воем собак, ржанием лошадей. Я стоял на мостовой между невысокими домами Форта и смотрел вниз по улице. Тревожно и гулко загудел над головой колокол. Он отбивал беду, наполняя сердце отчаянием.

Я уже слышал однажды этот колокол, видел, как горят заревом пожары… То были мои сны о будущем.

То были мои видения.

Кое-где горели факелы, их пламя колебалось, и в неровном свете метались многочисленные люди, отброшенные тенями на стены домов.

Накренилась восточная башня, замерла под невозможным углом, а потом обрушилась вниз на головы бегущих по улице горожан.

Мощным потоком мимо прокатился зов, и древний не замедлил появиться. Ящер с трудом уместиться на улице, разбив хвостом часть стены у рухнувшей Восточной башни. Переходы города были слишком малы для него и опасны. Маг легко запрыгнул дракону на спину, и ящер рванулся вверх, неловко ударив крылом в край двухэтажного здания. Его повело в сторону, усыпанный шипами хвост с грохотом выбил из стены водопад камней, и дракон, грудной клеткой налетев на внешнюю стену, кувыркнулся в воздухе вместе с потоком каменных блоков. Спустя мгновение всадник с драконом рухнули на землю за пределами Форта.

Где-то рядом плакал ребенок.

Я заглянул в переулок, который оканчивался тупиком справа от меня. Там, забившись в угол, прижавшись к фундаменту, сжался мальчик лет восьми. Мимо обезумевшими от ужаса нечеткими тенями метались люди, и никто не замечал беспомощного мальчишку.

Я позвал его, но он меня не слышал.

Очередная тень проплыла мимо. Звон колокола стих, гулкое эхо еще несколько секунд билось в разрушающихся стенах города, а потом было поглощено грудами развалин.

Крики людей все сложнее было разобрать. Замолчал и рыдающий ребенок. Теперь он неотрывно смотрел мне за спину, как смотрит стоящий на коленях связанный пленник на нож, приближающийся к его горлу.

Я обернулся. Там, за моей спиной высилась высокая фигура, но она принадлежала не человеку. Это был фантом, набравшийся жизни, уже убивший многих и напитавшийся, хоть и не полностью, временем существ нашего мира. Он был теперь не просто бесформенным облаком, а плотной тенью, похожей на того, кого поглотил. Теперь тварь искала себе новые жертвы и нашла маленького мальчика, у которого была впереди целая жизнь.

Фантом медленно и неотвратимо двинулся вперед.

Забыв, что смотрю видение, я преградил ему дорогу, не в силах отступить тогда, когда беззащитное дитя должно было умереть. Не обладая даже крохами понимания, как противостоять времени, я глупо жертвовал собой.

Но жертва была не принята. Все это давно случилось. Фантом прошел сквозь меня, и я не почувствовал ничего, кроме переполнившего меня отчаяния. Оставалось лишь досмотреть то, что уже произошло.

Ребенок больше не плакал. Слезы медленно сохли на безжизненно-бледном лице. Ничего от меня не зависело, я был лишь сторонним наблюдателем, и мне довелось увидеть то, как начертано было этому ребенку остаться в живых. Вряд ли Мастер с Северным шли по этой улице, отыскивая, кого бы спасти, но пройти мимо они тоже не смогли. Северный что-то крикнул высоким голосом — я не смог разобрать слов. В правой руке маг держал мерцающий белым безжизненным пламенем кнут. Через несколько секунд я увидел и Мастера. Окутанный темным облаком, со сгустком клубящейся черноты в руках, он зашел в переулок и встал рядом с магом дня.

Хлестнул по фантому белый бич, шагнул вперед Мастер, разбивая, разрывая тело призрака на части, на крупицы, которые уже не могли соединиться в едином мощном потоке. И вот уже Северный уходит прочь, неся на руках мальчика, крепко вцепившегося ему в шею…

Я вижу Мастера, прислонившегося к стене. На камнях мостовой выбоины, полные пылью от шагов фантома; в светлой кладке стены зияет несколько черных провалов. Руки мага дрожат. Чтобы развеять структуру твари, он отдал частицу своей жизни, их общего с драконом времени, и теперь смотрел с потаенной тоской на кисти, покрытые глубокими морщинами. Это были руки, принадлежащие старику.

Дом слева рушится, превращаясь в пыль и груду камней, я больше ничего не вижу, не слышу человеческих голосов.

Я выбирался из видения как из ночного кошмара. Весь мокрый, с подрагивающими руками, с шумом в голове и дурнотной тошнотой, я поднялся с колен и бросил короткий взгляд на накрытые сумерками развалины города.

Шаг, еще шаг. Я будто в забытьи иду к рухнувшей восточной башне, чтобы узнать правду, чтобы связать воедино все те видения, которые захватывали меня. Если то, что я видел, правда, там, за стеной у восточной башни должны быть узнаваемые следы…

Ноги мои подкосились. Из поднебесья навстречу подползающей ночи тоскливо протрубил Мрак, отдавая последнюю дань погибшему. Огромное тело лежало на земле среди хаотично валяющихся расколотых блоков стены. Чешую древнего покрывал слой серой пыли, он застыл искусным, окаменевшим изваянием.

Я с трудом встал и подошел к мертвецу, понимая, что дракон вовсе не присыпан пылью. Он сам превратился в пыль, и ветер, налетая, сдувал с него призрачные облачка, стирал грани, разрушал форму, превращая его просто в небольшой холм.

Я притронулся к нему, пропустил сквозь руки песчинки, и те охотно скользнули между моими пальцами.

«В мир пришла смерть, — тускло, без выражения подумал я. — Все кончено».

Я долго бродил по городу, но не нашел ни одного живого существа, лишь множество теряющих форму трупов.

«Сны, — думал я, с трудом переставляя ноги. — Я уже видел такое».

Тот корабль, побитый ржавыми дырами, будто шерстяная шаль молью, и обугленные тела на берегу. На самом деле они не сгорали, а высыхали, чернея, и превращались в прах. Они еще некоторое время сохраняли свои формы, но стоило прикоснуться, и они рассыпались, не имея связей.

Мрака я оставил в полях за городскими стенами, строго-настрого наказав улетать, если он увидит что-то странное, и ни в коем случае не пытаться приземлиться внутри Форта. Слишком свежо было в моей памяти воспоминание о падении дракона. Я пообещал Мраку, что справлюсь в случае опасности сам, хотя он не верил моим словам.

Я лазил по развалинам, пока не добрел до своей башни, и поспешил подняться наверх, ступив на пошедшую устрашающими трещинами лестницу. Сразу стало ясно, что башня долго не простоит: на высоте метров в восемь обнаружилась дыра в стене размером больше человеческого роста. Здесь лестничный проем был разрушен вместе с внешней комнатой. Меня это не остановило. Провал был не достаточно большим, и я, примерившись, прыгнул, заставляя тело повиноваться. С неприятным шелестом полетели вниз мелкие камни, что-то в полу хрустнуло. Я поспешил уйти подальше от опасного места и взбежал к своей двери.

Как это не удивительно, но комната выглядела почти так же, какой осталась в моей памяти. Ничего не изменилось, только там, где была стена с окном, теперь зиял неровный провал. Ветер разбросал по полу пепел из камина вместе с помятыми листками моих старых записей. На стене, где висел раньше удивительный гобелен, не осталось ничего, кроме маленького черного лоскутка. Когда часть стены выбило, гобелен сорвало вместе с камнями. Теперь он покоился где-то там, у подножия башни, изорванный, погребенный под обломками.

Я поднял один из листков и пробежал глазами по неровным строчкам. Когда-то тот, кем я был, вел записи, что-то вроде дневника, но брать его с собой в горы не было никакого смысла. Здесь содержались маловажные события, факты о жизни магов, составленные по наблюдениям и почерпнутые из книг.

Читая эти воспоминания, я неожиданно ощутил легкую грусть по прошедшим дням. Поединок с Оружейником, да ведь он обещал выковать мне меч. А что, если он успел его закончить?

Я подошел к камину. Там, на столике стояла чаша, сделанная Калороне. Эта чаша была не моей. Она была сделана для человека, который погиб, пытаясь спасти девчонку, считавшую его своим врагом.

Да, у меня остались воспоминания, но они не имели ко мне никакого отношения. Они казались не важны, я не ощущал никакой причастности к оставленному за спиной прошлому. Все, что было во мне — умерло. Теперь, медленно, ступень за ступенью, я шел к целостности. Что-то во мне возрождалось, но казалось совершенно чужим.

Несомненно, тот, кто стоял сейчас в комнате, погружающейся во тьму, перестал бояться людей и магов. Он был совсем другим, спокойнее и равнодушнее. Чужое горе до сих пор было ему не безразлично, но в жизни он вряд ли бы шагнул наперерез фантому, чтобы спасти маленького ребенка. Тот человек жив лишь в видениях…

Глядя на чашу, я подумал, что у погибшего в пещерах человека было чему поучиться, и почти пожалел, что его больше нет. Почти, это не значило, что я приблизился к этому хоть на шаг.

На озеро Вердли мне хватило одного взгляда. Смотреть там было определенно не на что. Озеро высохло, черные силуэты лежали на его дне. Перед моими глазами встало очередное видение, то самое, которое чуть не утопило меня в холодных водах заводи. Все, что я видел, было правдой, все вокруг уже тогда предвидело беду, даже деревья, которых я касался, заходя в лес, знали свою судьбу. Они кричали нам о будущем, но никто кроме меня не слышал; они просили о помощи, взывали к нам, но мы не заметили, не просчитали. Теперь я знал это. Теперь я понимал, каким инструментом являлся. Инструментом, которому никто не нашел применение.

Да, все, что случилось, было виной человека, погибшего в горах.

— Твоей виной! — прошептал я.

Пророк, который промолчал, когда нужно было говорить. И вот все уже свершилось. Ничего нельзя изменить.

Нагнувшись, я подобрал еще один листок, где крупно и незнакомым почерком было выведено одно единственное слово: «Ищи».

— Что это? — тихо спросил я. — Что мне нужно найти?

Я вновь прошелся по комнате, сел на кровать… и тут же поднялся. Откинул покрывало. Там, бережно завернутый в ткань, лежал палаш в красивых, с замысловатым теснением, ножнах. Ни одна рука, кроме Оружейника, не касалась рукояти. Теперь у меня был нож и меч. Бесполезное оружие в борьбе с порождениями времени. Зачем, зачем все это?

Драконьи кости, нужно было понять раньше и уже принять, наконец, это важное решение! Пусть все, что я теперь буду делать, станет символом моей жизни, достойной той храбрости, которой когда-то владел человек из Гранд Сити. Ничто не уходит насовсем, ничто не мешает мне снова стать самим собой. Высшие, я могу позволить себе иметь и прошлое и настоящее. В конце концов, этого заслуживает каждый.

Когда я уходил, меня провожали. Мрак указал на человека, бесцельно бредущего по развалинам. Казалось, он очень стар и движение дается ему с видимым трудом, причиняя боль. Он цеплялся руками за камни и сползал вниз, потом медленно и долго карабкался на соседнюю груду, по которой шел дальше, пошатываясь, неся на плечах невидимую глазом, непомерную ношу.

Это был не фантом, но и живым назвать незнакомца я не мог. То, что брело по развалинам Форта, было самым древним его обитателем, тем, кто больше всего скорбел о разрушении крепких стен; тем, кто уберег город от подступивших волн Льдистого моря, но не смог совладать с разбушевавшимся временем. Это был дух Святилища, на фундаменте которого неизвестные архитекторы некогда возвели стены Форта. Тот, кого маги называли Хозяином города.

Я наблюдал за бредущей по нагромождениям камней фигуре, и грусть, родившаяся в моей груди, была таким же новым для меня чувством, каким было осознание пришедшей в мир весны. Я провожал духа взглядом до тех пор, пока он не скрылся среди остовов стен. Наверное, он пошел в глубины города, в свою библиотеку. Я надеялся, что хранилище книг уцелело, что фантомы не проникли в него, не тронули жизни людей, заключенные в строки на бумаге, не превратили их в пыль, которой там и так было слишком много…

Я направил Мрака к озеру, но не Вердли было моей конечной целью. Я собирался найти дракона леса и не сомневался ни секунды, что он жив.

То, что вскоре представало перед моими глазами, ужасало: все деревья, прекрасные и сильные деревья превратились в обгорелые, торчащие обломанными стволами кладбищенские надгробия. В свете луны этот лабиринт из обгорелых костей казался зловещим. Почва под ногами была черной, покрытой более светлым слоем жирного пепла, который от малейшего движения поднимался над землей липкими хлопьями.

Все вокруг дышало смертью. Воздух был наполнен удушливым запахом беды и гари, высохших водорослей и истлевающей рыбы. Вытянутые силуэты обитателей озера покоились там, где их настигла гибель.

Соскочив со спины Мрака, я стал медленно пробираться между покрытыми сажей стволами, стараясь не задевать их. То слева, то справа смотрели на меня красные глаза углей, приютившиеся на обглоданных огнем остатках деревьев. Лес местами еще дымился, но это было последнее дыхание бушевавшего здесь несколько долгих дней пожара. Пепел медленно остывал, гасли угли, вгрызаясь в еще нетронутую, но уже мертвую древесину.

Здесь тоже побывали фантомы. Существа, что жили в озере, погибли, также как и многие другие, а вот лес скорее всего поджег дракон, не желая отдавать его заклятому врагу.

Я остановился. Мне нужно было знать о недавних событиях, чтобы понять, где и кого искать. Ведь не могли же все, кто жил в городе, остаться похороненными там, под спокойными развалинами домов и стен? Нет, я верил, маги выжили. Они отступили с поля боя, на котором проиграли одно сражение, чтобы собраться с силами, понять и ударить, раздавить, растоптать врага своей силой, испепелить пламенем драконов.

Мы — последний рубеж, за нами никого нет.

«К чему идти дальше? — вяло подумал я. — Надо либо лететь на Мраке, либо что-то сделать».

Я присел на корточки и позвал зеленого. Легкая слабость накатила на меня, голова закружилась, и я был вынужден усесться на жирный пепел. Мрак услужливо подпер мне спину, давая опору, задумчивый и серьезный как никогда. Теперь мы ждали. Он ревновал в момент, когда я послал зов, предназначенный не ему, был готов растерзать меня за предательство, но я остро чувствовал его жажду увидеть собрата.

Древний весь превратился в слух, позволяя мне расслабиться и забыть о телах, которые я видел в Форте, о снах, которые предсказали будущее еще задолго до его осуществления. Забыть о призраке, который вечно теперь будет бродить по развалинам некогда великого города, простоявшего не одно тысячелетие.

Всему приходит конец, у всего есть свой срок. Время замков прошло, а Форт все стоял. Так не могло быть вечно, и он пал.

Стоило мне забыть о грусти, забыть о чужой боли и своих страхах, как я тут же провалился в сон, полный ярких красок и неожиданных образов. Ничего, кроме этой бешеной яркости и какофонии движения я не запомнил, но это больше не было маленькой смертью. Обретя прошлое, я странным образом обрел жизнь, что означало существование настоящего и будущего.

Я проснулся от того, что нас нашел зеленый, но глаз открывать не стал, понимая, что драконам нужно поговорить без свидетелей. Мягкая дрема снова накатила, поглощая сознание, голоса древних были похожи на шелест листвы, они успокаивали и убаюкивали.

Не знаю, сколько времени прошло, но внезапно легкое ощущение опасности, тронувшее мое сознание, предупредило, что пора просыпаться. Я открыл глаза, сел, отряхнул с плеч и волос пепел и повернулся к драконам. Они пристально смотрели на меня, и под двойным взглядом узких глаз я почувствовал себя беззащитным. Это ощущение мне тоже было в новину, хотя раньше я его знал очень хорошо. Посмеиваясь над своей вновь обретенной слабостью, я поторопился разорвать царившую вокруг нас угнетающую тишину, которая давила на плечи своей необычностью — ни звука, ни шороха, ни шелеста.

— Я искал тебя…

Лесной дракон подвинулся ко мне, а Мрак наоборот отстранился, отвернулся, глядя в темноту, туда, где чернели, закрывая горизонт и звездное небо, огромные тела гор.

— Хочешь узнать, что здесь произошло?

— О, да, — согласился я.

— Они все ушли, — дракон помолчал. — Но они живы. Ищи у моря.

— Маги не знали?..

— Нет. Глупцы, маги проспали все на свете! Они не хотели верить очевидному, и не удосужились приготовиться. А ведь их предупреждали.

— Предупреждали? — переспросил я.

— Они нашли время здесь, но не насторожились, — зеленый осуждающе покачал рогатой головой. — Когда пришла настоящая беда, было уже поздно. Поздно было пытаться кого-то спасти — время подобралось уже к самим стенам Форта.

Я молчал, ожидая продолжения. Сердце мое замерло.

— Их единицы, Демиан, их так мало… — дракон тяжело вздохнул. — Мир пуст, чувствуешь?

Я не чувствовал. Я слышал тишину, но принимал ее как должное. Нет, я не мог поверить, что мир пуст.

Чувствуя мое недоверие, зеленый сказал с насмешкой:

— Иди же, убедись. Твой родной город или любой другой… не важно. Знаешь, они были здесь повсюду. Маги, люди, звери — все оказались равны перед лицом времени и гибли на ровне друг с другом.

Много драконов ушло в ту ночь в вечное путешествие. Их тела развеял ветер, который подняли маги, чтобы отогнать беду.

Все было тщетно. Маги сами забыли, зачем они живут в этом мире. Они мешали друг другу, ветер возникал в разных местах, заставляя фантомов метаться между его очагами. От этого было еще больше погибших.

Они пришли и за нами. Ты ведь знаешь, что в озере тоже жили драконы?

Я молча кивнул.

— Они не могли спастись, водяным змеям некуда было бежать, их озеро — их дом — было уничтожено, и они погибли вместе с ним. Фантомам нужно очень много времени, чтобы стать живыми. Эти существа ненасытны. Они пришли и за мной, но я скрылся от них за смертью. Пожертвовал деревьями, опалил их огнем, прятавшим меня от алчных взглядов. Я предал их, спасая собственную шкуру.

— Тебя не найдут здесь? — отстраненно спросил я.

— Найдут, но им меня не достать. Я не маг, я не забыл, что они такое. Я вижу их структуру и чувствую приближение. Северной не даром несся сюда мстить за Мастера, о да, я владею магией времени. И твой дракон умеет это. Теперь он знает, как смотреть и что искать.

Все, пора. Не рискуй его жизнью..

— Они идут, — тихо сказал я.

— Теперь они идут всегда. Загляни в Гранд Сити.

Я кивнул дракону с благодарностью и направился к Мраку, который уже выставил лапу, чтобы мне было проще забраться на его спину.

Глава 19. Мертвый город

Невозможно передать словами сковавшее мою волю чувство пустоты. Казалось, я сам являюсь лишь эхом, пережитком чего-то уже давно минувшего. Прошли десятки лет с тех пор, как на эти узкие улицы ступала нога человека. Десятки лет одиночества и тишины.

Огромные ворота города были изъедены дырами, одна створка отвалилась и теперь, искореженная, покоилась у моих ног. Везде лежали ржа и черный песок — все, что осталось от механизмов и людей. Кое-где человеческие тела сохранили свою форму, но в узких улочках Нижнего города теперь свободно жили лишь сквозняки, которые развеивали останки несчастных жителей Гранд Сити.

Когда фантомы ворвались в город, каждый спасал себя сам, каждый бежал и звал на помощь, каждый хотел выжить, но вряд ли кто-то пытался помочь другому.

Все вокруг — камни, бетон, метал — все кричало, молило о помощи, и меня тянуло вперед, хотя я отчетливо понимал, что не встречу живых. Я отстраненно думал о людях, которых знал когда-то будучи совсем другим, но сердце, переполненное болью, уже не отзывалось на воспоминания.

Всего в городе коснулось дыхание времени. Высокие стены будто пропитались годами, с них мне под ноги осыпалась штукатурка, окна смотрели мертвыми темными провалами. Все стало серым и однообразным: рассыпающиеся от старости фасады, торчащие, будто скелеты гигантских животных, изломанные ребра оголившихся арматур. Под ногами похрустывали стекло, камень, пластик, и эти звуки вместе с тихим шорохом, с которым играл ветер своими новыми игрушками, были единственными живущими здесь отголосками прошлого.

Не горели огни, не играла музыка, не было ни голосов, ни движения. Я проникал все глубже в разлагающееся тело города и уже не знал, что ищу. Мой взгляд скользил по узким проходам и тупикам. Я слышал над собой Мрака. Дракон то и дело проскальзывал по небу черной тенью, на мгновение закрывая широким крылом падающие на стены блеклые отсветы луны, которые, рождая тени, лишь подчеркивали безжизненность и запустение.

Я свернул с главной улицы, прошел по забитому сором проходу, поднялся по крутой, делающей тройной поворот лестнице между неподвижными серыми стенами и через узкий лаз буквально протиснулся дальше. На выходе часть здания обрушилась, и мне пришлось карабкаться на кучу бесформенных обломков, в которую превратились стены.

Нижний город плотно обступил меня.

Все было блеклым и неживым. Камень медленно чернел, стекло подернулось рябью пыли и трещин, на железе проступил налет ржавчины. Порой мне приходилось переступать через мертвецов, свернувшихся в разных, зачастую ужасающих позах, но я оставил свое сердце холодным к этой спокойной смерти. На самом деле не было ничего страшного в пепельных силуэтах, лежащих в дверных проемах, сидящих или распростертых на усыпанном мусором асфальте. Здесь не осталось следов крови, не было сладковато-тошнотворного запаха разложения. Эта смерть была тиха и быстра, она настигала и за долю секунды превращала жизнь в ничто. И все же, как бы я не пытался себя успокоить, тот ужас, что, казалось, пропитал не только стены вокруг, но и сам воздух, растирал мою волю в пыль.

Я был последним человеком в этом мире. Тишина звенела в ушах, а шаги множились и разлетались в разные стороны, повторенные темными ртами бесконечных провалов. Дракон звал меня, тревожно и взволнованно, но я оставался глух, отгораживаясь от него и от прошлого, которое дымкой видений едва заметно скользило по моему сознанию. Я слышал чужие крики, осязал чистую, неотвратимую смерть…

Тишина. Куда я иду? Зачем? Вот он, один из новых промышленных районов Нижнего города. Здесь когда-то снесли старые трущобы, оставив без крова десятки тысяч голодающих оборванцев. Теперь все они мертвы. Думаю, они умерли задолго до того, как пришли фантомы, лишенные всего, гонимые на улицы, промышляющие убийствами и грабежами. Так безжалостно богатые смахнули их, будто крошки со стола, потому что возвести завод было важнее, чем сохранить кому-то жизнь.

Теперь строительство никогда уже не будет завершено. По-своему это смешно, но мой смех, разлетающийся по мертвому городу, отдает горечью. Мы не успели…

Я поднял голову вверх, разглядывая недостроенное, многоэтажное здание, чувствуя себя совсем крохотным по сравнению с этим циклопическим сооружением.

«Нужно туда, — отстраненно подумал я, — здесь больше нечего искать, все ожидания и надежды бессмысленны и опасны. Пора бежать, спасаться бегством, и Мраку будет легко подхватить меня с такой высоты».

Я прошел через пробитые ворота, подошел ближе и, не встретив препятствий, поднялся по грубым бетонным ступеням. Первые восемь этажей были уже выстроены, но представляли собой лишь перекрытия и серые с подтеками влаги на поверхности стены. Я пошел вверх по лестнице, обозревая огромные пространства еще не разгороженных этажей.

Миновав девятый пролет, я вышел на открытую площадку. Здесь не было стен, лишь железный потолок, держащийся на толстых несущих ржавых опорах, нависал над головой. Нет, это мне не подходило, нужно было забраться повыше.

Преодолев еще один этаж, я осторожно вступил на кажущийся ненадежным пол, прошел вперед и остановился, разглядывая с высоты просторную территорию. Здание оказалось значительно больше, чем мне сперва показалось. В двух местах оно имело изгибы и стояло раскрытым треугольником. Слева чуть в стороне было достроено еще два этажа, и проход в них оказался открыт: стоило пройти по ржавому, хрустящему под ногами настилу до первого изгиба, и ты оказывался под новой крышей, но там, где я стоял, не было ничего, кроме пола под ногами…

Уму непостижимо, но Мрак, торопящийся унести своего человека из этого страшного места, вместо того, чтобы просто подхватить меня, решился ступить на ненадежное перекрытие. Со скрипом балки просели под его тяжелым телом, пол под ногами перекосило.

— Прочь! — заорал я, проваливаясь и слыша, как взлетает Мрак: в самый последний момент, мощно толкнувшись и обвалив пол, он все же смог оторваться и подняться в воздух. Порыв ветра, порожденный его рывком, бросил мне в лицо железную пыль, которая тут же забила глаза и нос.

Тяжело поднявшись, я закашлялся. Палаш, висящий на поясе, ударил по бедру, а ножны с ножом оказались пусты. Я стал почти вслепую шарить по полу между обломками, ища оброненный при падении клинок, и тут же порезался, как бывало раньше, натолкнувшись ладонью на лезвие. Это было последней каплей, и я несдержанно прокричал в отношении Мрака весьма нелесные слова, но вместо обиды услышал звенящий напряжением голос у себя в голове:

Беги оттуда, Демиан! Они здесь! Они здесь везде.

И вдруг я ощутил, как под жесточайшим напором Мрака возведенные мною стены обрушиваются в небытие. Боль бросила меня на пол, из носа на подставленную ладонь хлынула кровь. Высшие, он был так силен, мой дракон, что я невольно задумался о том, почему он не преодолел мое сопротивление много раньше. Возможно, зеленый смог объяснить ему, с какой стороны подступаться не только к фантомам, но и ко мне.

Вмешательство Мрака было целенаправленным: он впихнул в меня новое умение, сделал меня подобным пауку, сидящему в самом центре недавно сотканной сети. Нервно натянутые нити тянулись во все стороны и передавали малейшие колебания прикосновений. Порождения времени были настолько чужды нашему бытию, что рождали ощутимые всплески, прикасаясь к пронизавшим все энергиям. И струны моей сети протяжно запели, тревожимые тысячами фантомов. Они были уже внутри здания. Везде. Вокруг.

Я будто в забытьи вытер рукавом кровь и подтянул к себе нож, пачкая его в крови.

Уходи!

Мне некуда было бежать. Ровная площадка, с которой дракон мог меня забрать, искорежилась и рухнула вниз, стены образовали высокий колодец, над которым было спасительное небо. Ведущая туда лестница обрушилась вместе с перекрытием. Снизу по ступеням тек нескончаемый поток порождений времени.

Поднявшись, я грузно побежал вдоль этажа, ища другой выход наверх, и настойчиво отгородился от острого ужаса скользящего надо мной дракона.

Успокойся, — как можно мягче попросил я, — мне нужен чистый разум. Не смей спускаться до тех пор, пока я не попрошу об этом. Если что-то случится, ищи магов.

Мрак промолчал. Я не осязал более его чувств. Казалось, он оставил меня, сам отстранил от себя, вышел из глубины моего сознания, освободив.

«Все таки это был он, — с ожесточением подумал я. — Именно Мрак лишил меня умений, он ждал, когда я сдамся и пущу его в себя. Он был хитер и терпелив. Его слова о том, что как бы ни был узок лаз, он достанет оттуда добычу, были не праздным хвастовством, а выверенной стратегией. А я был самой желанной его дичью…»

Я остановился как вкопанный. Выхода не было. Вторая лестница, уходящая вниз, изливала из себя целый мутный поток времени. О да, фантомы умели торопиться, когда им это было необходимо. Они стекались воедино и вновь разрывались на десятки частей, но каждый из них был самостоятельным целым. Казалось, они так разговаривают, соприкасаясь, обмениваются мыслями и эмоциями. Какими бы ни были они изменчивыми, каждый из них имел свою неповторимую форму.

Я поднял голову, но вокруг были глухие стены, свет проникал через проломы в потолке, не давая возможности выбраться. Если бы все это время дракон не ограничивал меня, то выход нашелся бы, ведь Мастер или Северный, годами тренировавшие свой разум и тела, легко могли бы преодолеть ту умопомрачительную высоту, которая сейчас отделяла меня от спасения. Но для меня это умение управлять собственным телом, как и многие другие знания, было закрыто.

Мрак уничтожил меня сам.

Я стоял, вцепившись в рукоять ножа, хоть и понимал разумом, что он меня не спасет. Фантомы не торопились нападать. Они окружили меня и колыхались неровной стеной, решая, по видимому, кому достанется попавшийся в западню лакомый кусок. О да, я был способен дать им куда больше времени, чем все, что они впитали в себя до сих пор.

Волна холода прокатилась по телу, расколотые драконом защитные фортификации рассыпались окончательно. Прикосновение к скользкой от крови рукояти ножа низвергло мой разум в состояние, подобное трансу. Страшно было осознавать, что предмет может завладеть тобой, но я намеренно не пресек его волю. И на то были причины, ведь откровение, явившиеся мне, было потрясающим. В моих руках было Оружие.

Я провел по лезвию окровавленной ладонью, оставляя на поверхности клинка красные разводы и без тени сомнений шагнул вперед.

Когда под ударом ножа распался первый фантом, остальные расступились, давая мне дорогу. Они знали, что такое страх, и сторонились, боясь напороться на смертоносное лезвие, но это не значило, что они отступили. Я был во власти чужой воли, отдавшись весь, без остатка. Мне нужно было вырываться, нужно было пройти по лестнице и спуститься вниз. И я шел, отражая их атаки.

Помню длинные серые когти, которые пронеслись перед самым моим лицом, помню, как увернулся, зная, что едва не получил страшную отметину на лице, которая будет подвластна лишь времени. Когда-нибудь закроются и раны Мастера, ведь время не стоит на месте…

Я скользил по ступеням, но призраки были везде. Бешеная пляска серых теней слилась в моей памяти в безумный водоворот, в котором более не было места ни страху, ни отчаянию, ни желанию умереть. Была лишь уверенность, что я запрошу за свою жизнь как можно более дорогую цену.

Стоило ножу задеть серый силуэт, и фантом умирал — я чувствовал, как разрушается его структура, а частицы безвольно опадают. Дикий, нечеловеческий крик терзал слух, а смертоносный мираж таял, растворяясь в воздухе. Лезвие ножа тускнело, и я знал, что лишь моя кровь дает ему силу уничтожать врага.

Казалось, чем больше их умирало, тем быстрее нож блек, сталь истончалась, старела на глазах, а сам я стремительно терял силы. В отчаянной попытке вырваться я перемахнул через парапет, но изъеденное прикосновениями фантомов ограждение подломилось, не дав должной опоры. Я налетел плечом на стену, оступился и, падая, ударился затылком о ступень. Осознание того, что все закончилось, пришло за мгновение до того, как перед глазами от удара потемнело. Я был еще в сознании, но мысли смешались, а тело обмякло. Извернувшись, я вогнал нож в голенище ботинка, но от этого усилия мир качнулся и обрушился в пустоту.

Вдох, и воздух проходит в легкие.

Это дар.

Вдох, и кровь напитывается кислородом.

Это жизнь.

Я чувствую вкус воздуха, он сладкий, в нем ароматы камня, дерева, ветра и солнечные лучи.

Это то, чего я хотел, то, о чем мечтал в мгновение, когда сознание угасало. Мечтал о жизни, и вот загаданное сбылось.

Я открыл глаза, слегка щурясь от яркого света, и понял, что лежу на спине посреди просторной залы. Сводчатые стены Храма уносились ввысь, куполом нависали над моей головой. Там, высоко среди желтоватых стен, украшенных поблекшей росписью, стоял на облаках Бог и смотрел на меня. В его взгляде было успокаивающее рассудок спокойствие.

Бог стояла на облаке, подкрашенном нежными розоватыми лучами заката, его длинные белые одежды складками ложились на плотный туман под ногами, в руках он держал за рукоять прямой меч, опущенный острием вниз. Сквозь синеву неба, насыщенную закатными лучами, проглядывали первые робкие звезды.

Я слегка повернул голову. На пол Храма ложились разноцветные полосы света, солнце заглядывало в многочисленные окна, просачиваясь сквозь яркие и с тем необычайно живые витражи, изображающие картины жизни. На ближайшем ко мне стекле тоже стоял Бог. Его руки были раскинуты в разные стороны, подняты ладонями вверх. Одна его рука была пустой, вокруг другой обвилась черная змея, положившая голову ему на ладонь. У ног Бога, на покрытой палой листвой земле лежал разбитый на осколки меч.

Других божеств в этом Храме не было, не было и их слуг. По стенам на картинах красовались деревья и растения, животные и птицы — слепки живой природы.

Здесь не было людей. Думаю, мне бы понравилась такая вера, гармоничная и связанная с миром вокруг.

Я приподнялся на локтях, оглядываясь. Зала была огромной, ее потолок подпирало несколько десятков колон, испещренных тонкой черной вязью знаков. Пол был более темный, коричневатый, плиты лежали в шахматном порядке, через одну на них тоже проступали знаки, вырезанные в камне. Эти надписи истерлись, тысячи тысяч ног прошли по ним.

Раньше помещение Храма было заставлено лавками для приходящих людей, сейчас же все они были вынесены прочь, вдоль стен были расстелены одеяла, лежал какой-то нехитрый скарб. Несколько разбитых сидений было свалено в дальнем углу залы. Оплывшие свечи образовали на камнях потеки и целые холмы. Это выжившие еще некоторое время прятались здесь, ища защиты, но для них все закончилось так же, как и для остальных.

Посреди Храма в десяти шагах от меня стояло тяжелое резное, старинное кресло, принесенное, наверное, от алтаря, который прятался в нише в самом дальнем конце залы. Кресло потемнело от времени, но на его подлокотниках великолепно сохранилось резьба: на левом голова птицы, на правом оскаленная морда дикой кошки. На кресле, вальяжно развалившись и положив мой палаш поперек колен, сидел фантом. Еще двое стояли позади, прислонившись к колоннам. Все трое были такими же как Шива, обретшими плотность. Но и призраков вокруг меня было хоть отбавляй. Двое колыхались по обе стороны — безмолвные стражи времени — а за моей спиной их было целое море.

«Послушники», — с легкой улыбкой подумал я.

Не скажу, что испытал страх. Если меня оставили в живых, значит, я зачем-то нужен и у меня еще есть время, ну… хоть немного.

Я хотел было подняться, но силуэты рядом со мной угрожающе колыхнулись.

— Это стоит понимать так, что мне нельзя встать?

Фантом в кресле, доселе внимательно разглядывающий меч у себя на коленях, поднял голову. На нем было коричневое свободное одеяние, его лицо казалось серым, как у утопленника и вытянутым, со зловещим взглядом прищуренных глаз. В этом взгляде, устремленном на меня, отчетливо читалось, что времени осталось не так уж и много.

— Да, — сказал он медленно, словно специально растягивая слова. — Именно так это и стоит понимать. Я — Авеста.

Он поднял меч за рукоять, неумело повернул его и снова положил поперек своих колен. Я же сел поудобнее, подтянув правую ногу, в голенище ботинка которой был спрятан нож из гор — моя единственная надежда на спасение. Я прекрасно чувствовал кожей его рукоять, и обхватив колено руками, вытянул вторую ногу.

— Тогда давай поговорим…

— И о чем? — улыбка скользнула по губам фантома, но глаза его остались неизменными, глубокими и пустыми.

«Как это я мог не замечать этой пустоты глаз у Шивы? — подумал я. — Как мог быть таким глупцом?!»

— О том, что вы делаете…

— О том, что мы сделали, — поправил меня Авеста и резко поднялся с кресла, на мгновение забыв, что на коленях его лежал клинок. Палаш только начал падать, а мой враг уже подхватил его, крепко сжав рукоять в ладони. — Все уже завершилось! Здесь нечем более поживиться, и мы пойдем дальше.

— Так просто, да? Смерть ради смерти? — спросил я глухо.

— Нет, ты заблуждаешься. Мы пришли в этот мир не для того, чтобы убивать. Это есть лишь следствие того, что мы хотим. Мы хотим времени, мы хотим жить…

— Этот мир будет мертв для вас, также как и для тех, кто погиб в нем. Здесь вы найдете лишь пустоту, и будете порождать ее снова и снова!

— Ты не дипломат, — вдруг с необычайной отрешенностью и спокойствием сообщил мне Авеста и уселся обратно в кресло. — Ты не умеешь просчитывать на несколько ходов вперед. Ты не можешь сказать, что с тобою будет завтра. Посмотри на себя: ты жалок. Ты пришел не для того, чтобы говорить со мной или с ними, мы просто не оставили тебе другого выбора. И теперь… — он сделал долгую паузу, дабы дать мне возможность обдумать то, что он сказал. — И теперь ты предлагаешь нам решение? Отнюдь! Ты просишь нас придумать это решение самим. Нет, мне не о чем с тобой говорить. Ты не знаешь нашей жизни, тебе чужды наши желания.

Эти слова звучали для меня, как приговор.

— Но все же есть одна вещь, которую я хочу узнать. Как ты убивал…нас? Каким оружием? Этим?

Он встал и вывел вперед лезвие палаша.

Я молчал, и он медленно подошел ко мне, держа перед собой клинок. Острие меча хищно нацелилось мне в грудь.

— Ты бы мог остаться в живых, ответив мне. Подопечный Шивы имеет право жить. Пусть он отступник, но все равно он один из нас. Ты находишься под его защитой. Пока я так решил. Хочешь быть живым в мертвом мире? — он жестоко улыбнулся. — Заслужи это право! Таких, как ты — немного, но многие из вас уже мертвы.

— Таких, как я? — все еще не понимая, переспросил я.

— Тех, кто может убивать нас. Мы стараемся не касаться таких, как ты, нам нет нужды враждовать с вами. В вашем времени нет целостности и цены.

— Я думал, — осторожно начал я, — что опасность нужно устранить…

— Ты не правильно думал. Сила таких как ты растет с каждым прожитым днем, это закон, это… река, питаемая сотнями ручьев, поток, который наполняют непрекращающиеся дожди. Чем позднее вы умираете, тем больше мы получаем. Только такие как ты могут разрушать и создавать границы между мирами.

Я молчал, и он усмехнулся:

— Впрочем, есть и другое решение — не оставлять в живых тех, кто уже познал свои возможности. Скажи, как ты это делаешь, и я подарю тебе быструю смерть. Мы поглотим тебя и часть твоей памяти останется жить…

— Мне все равно.

— Это ложь! — крикнул Авеста, придвинувшись ко мне. — Ты — живой, а, значит, тебе не все равно!

Я молчал, глядя на него. Рука моя сползла по штанине, готовая в любой момент выхватить нож. Я уже понимал, что промедление равносильно смерти, было ясно, что я стою на самом краю обрыва. Вот-вот фантом толкнет меня вниз…

— Это было оружие, но какое? Говори!

Палаш, выкованный умелой рукой Оружейника, упал на меня. Я не знал об их неимоверной ловкости и поверил в то, что буду быстрее. Если бы Авеста хотел убить меня, я бы умер, не успев ничего сообразить, но он лишь жаждал услышать ответ. Острие вонзилось мне в левую, вытянутую ногу, скользнуло, скрежетнув, по кости и вышло с другой стороны, глухо ткнувшись в камень. В глазах от боли помутилось.

— Каким оружием ты пользовался?! — разделяя слова, процедил фантом.

«Как же ты глуп — подумал я устало. — Тебе стоило меня обыскать, но ты же так боишься притронуться ко мне, боишься, что умрешь от одного прикосновения…»

Я поднял затуманенный болью взгляд и снизу вверх посмотрел на Авесту. Не впервой мне приходилось так смотреть на врага, и поражение ничуть меня не смущало.

Бешенство исказило белесое лицо, черты его показались демоническими. Фантом наступил мне на бедро ногой, а потом легко обломал лезвие меча, оставив обломок в ране, словно палаш был сделан не из железа, а из дерева. От боли я дернулся, но не распрямился и позы не изменил, лишь чуть-чуть приподнял изодранную штанину, готовясь воспользоваться смертоносным оружием.

«Хорошо же, — думал я. — Ты вызвал к жизни свою смерть! Ты сам открыл реку крови, которая несет тебе забвение. Очень скоро ты на своей шкуре узнаешь, что за оружие я использовал».

Кровь капала на пол.

Фантом вернулся и сел обратно в кресло, вновь положив то, что осталось от палаша, себе на колени.

— Мне не о чем с тобой более говорить, — сказал он равнодушно.

— Позволь мне?

Я удивленно посмотрел на фантома, стоящего слева от кресла у колонны. До того он молчал, наклонив голову и глядя в пол. Наверное, он был похож на того, кого убил последним — высокий человек с тонкими руками и красивыми, длинными пальцами.

«Музыкант», — подумал я глядя на то, как сплетены его руки в знаке защиты.

Фантом поднял голову, откинув с глаз черные пряди волос, и внимательно посмотрел на меня, потом, отстранившись от колонны, пошел по Храму, проходя через разноцветные блики на полу. Его шаги гулким эхо отдавались под высокими сводами.

— Они молчаливы, наши братья, и никогда не ответят на заданный вопрос, вот почему Авеста спрашивает тебя. Он знает, что крови не достаточно, чтобы разорвать границы. Что есть у тебя такого, чего нет у других?

Я молчал.

Подняв голову, фантом смотрел на витраж, на котором был изображен Бог.

— Не хочешь говорить. Хочешь оставить этот секрет при себе? В конечном итоге это не так уж важно, если тебя умертвить. Только погляди на него? Оружие несет в себе уничтожение, и ваш бог заносит над вами острие. Вы воюете между собой, убиваете друг друга. Это признак несовершенства и убогости. И вот ваш ум создает нечто себе подобное, не божество, но человека, пригревшего на ладони змею — символ коварства и предательства…

Я мог не отвечать, но этот странный, вобравший в себя чужие жизни, фантом так напоминал мне Шиву. Сдержано заговорив, я взвешивал и тщательно выбирал каждое произнесенное слово:

— Ни змея, ни человеческое оружие не могут причинить ему вреда. Бог знает их суть, суть предательства и смерти, он держит их в руках. Меч — это сила, а сила зачастую приравнивается к власти. Подобные изображения обозначают власть Бога над людьми, над всеми, на кого он смотрит с небес.

— Или…

Он ждал, и я согласно кивнул:

— Змея здесь подразумевает мудрость, ту самую, которая переломила меч. Сила и власть — это смерть, это насилие, а, значит, это против гармонии. Я думаю, так.

Музыкант долго молчал, потом остановился подле меня и сказал:

— Я портив того, чтобы его убивали. Не трогай его, Авеста, иначе дальше будет только смерть.

— Удивительно, но ты прав, — тихо пробормотал я и мягко поднялся, вытащив из-за голенища нож. Лезвие скользнуло по полу, умываясь кровью, и первый удар достался тому, кто не желал мне вреда. Теперь я знал наверняка, что не пожалею ни одного из них. Даже… Шиву.

Разбив витраж с изображением Бога, я вырвался наружу, рухнув на блеклый газон. Вслед за мной каскадом цветов осыпались осколки, играя в солнечных лучах подобно удивительному радужному дождю. Они ранили остро и жестоко, но их колющих прикосновений я уже не замечал, потому что за спиной моей была сама смерть. Я торопливо поднялся, оттолкнувшись от земли руками, и встал, но бежать не смог. Обломок меча, оставшийся в ноге, терся о кость, причиняя чудовищную боль, заставляя меня припадать на левую ногу. Вытащить кусок железа не было никакой возможности: концы обломка были слишком коротки, чтобы за них можно было ухватиться, кроме того железо, залитое кровью, было необычайно скользким. Поверив этим ужасающим доводом разума, я даже не стал пытаться что-либо сделать с ним.

В Храме я снова убивал, и лезвие ножа опять поблекло, стало белым, будто посеребренное ужасом. Я нагнулся и прислонил клинок к пропитавшейся кровью штанине, видя, как оживает металл, напитанный жизнью.

«Я уничтожил этот мир, — эхом слов Авесты пульсировало у меня в голове. — Такие, как ты, умеют создавать и разрушать границы».

Но это не значило, что стоило умирать. Не желая сдаваться, ощущая, как вытекает из Храма моя смерть, я начал свой долгий и мучительный путь к отступлению. Хромая, я ковылял вперед, молясь лишь о том, чтобы на моем пути не попался завал — с такой ногой я не в состоянии буду перебраться через груду камней.

Солнце перегорело, выжигая запас своего света, колыхнулось над крышами и упало за здания. Я долго был без сознания, минул целый день, и снова впереди лишь ночь. Высшие, дайте мне сил выбраться из этой ловушки!

Когда улица повернула, я еще раз увидел сползающий к горизонту яркий шар, но то были лишь секунды, и солнце снова скрывалось за мертвыми зданиями. Фантомы не торопились, они знали, что мне некуда деться, и они были правы в своей вере.

Тяжело дыша, я остановился перед завалом. Вот и все, бегство кончилось. Здание было полностью разрушено, даже со здоровой ногой я вряд ли бы рискнул пройти по этим развалинам: слишком велика была вероятность провалиться в пустые, таящие смерть полости.

Глянув на свою ногу, я торопливо смотал с запястья ленту Мастера и с силой затянул ее выше раны. Следовало сделать это много раньше, но тогда не было возможности. Теперь для меня уже ничего не изменится — не хватит времени.

Я горько усмехнулся. Время. И время с маленькой буквы. Существа и течение материи. У меня нет времени. Теперь это звучит неоднозначно.

Повернувшись, я медленно пошел навстречу накатывающей, подобно цунами, волне фантомов. Тьма густела, легкий ветерок прокатился по улице, и внезапно справа от меня с грохотом распахнулась какая-то дверь. От неожиданности я отпрыгнул в сторону, еще сильнее сжав в руке нож. Кто-то стоял в проеме низкой двери, и вдруг я узнал это место. Да, именно здесь мы расстались с Энтони в той, другой жизни.

Теперь я знал, кто стоит там, но не понимал, что за этим последует. Драконьи кости, сейчас мне нужен был друг, не враг.

— Что мы будем делать с этим? — глухо спросил я.

— Решать, — отозвался Энтони, поднимаясь по ступеням мне на встречу.

Моя рука напряглась… и расслабилась.

— Отсюда есть выход, но нужно поторопиться.

— Ты покажешь? — я все еще не знал, как поступить.

— Идем, — фантом повернулся ко мне спиной, призывно махнув рукой. Мне достаточно было податься вперед и оборвать его жизнь. Я мог поддаться жажде, что когда-то разъедала меня изнутри, но не сделал этого, следуя за Шивой по пятам. В полуподвале, куда я вошел, было совсем темно, и глаз человека не смог бы различить стоящие вдоль стен обтрепанные диваны, некогда яркие, красные и зеленые, и маленькие, облупившиеся столики между ними. Пол показался мне протертым, видно, на него часто что-то проливали, а потом усердно оттирали до светлых пятен. В воздухе еще витал едва уловимый запах алкоголя, каких-то благовоний, духов и наркотического дурмана.

Владелица комнаты была мертва. Частичка ее сидела на диване в дальнем углу, вспыхнув едва заметным светом, когда я тяжело опустился рядом. Это мерцание говорило, что ее час уже пришел, и не было сомнений, что присутствие души здесь связано с воспоминаниям Шивы. Она все еще сохраняла в этом мире некую целостность только благодаря ему, но не думаю, что ей было это необходимо.

— Мертвым здесь нет места, — грустно сказал я и легким движением руки разбил границы, сдерживающие душу женщины. На секунду мерцание усилилось, словно в благодарность осветив мне путь, и распалось на тысячи тухнущих в темноте искорок.

— Жаль, — услышал я горькое замечание Шивы. — Это так тяжело, Демиан.

— Вечность ждет, — зло возразил я.

— Меня, — согласился фантом. — Ты прав, я не пожелал бы такого никому.

Он отодвинул одно из кресел.

— Ты можешь вытащить эту штуку из моей ноги? — спросил я с надеждой.

Шива даже не обернулся, чтобы посмотреть.

— Нет, нужен инструмент, и я не прикоснусь к тебе голыми руками. Высшие побери весь этот хаос, здесь ничего нет!

С этими словами он ударил по стене, и через секунду я услышал отчаянный визг железных петель: Энтони поддел пальцами отошедший от кирпичной кладки край. Из прохода потянуло влагой и запахом канализации, плесенью и холодом подземного хода.

— Нам сюда. Идти далеко, но к середине ночи я надеюсь вывести тебя под внешнюю стену.

— Ох, драконьи кости, что за напасть, — простонал я, поднимаясь, и последовал за ним…

Мы уже около часа шли по узкому коридору, являющемуся идеальным местом для нападения. Некуда было бежать, стоило фантомам отрезать нас, и шансов бы уже не осталось. Порою мне казалось, что Шива специально завел меня в эту западню, но я всякий раз отказывался от этой мысли. Уверен, фантом чувствовал мое напряжение, но словно бы не обращал на тревожную настороженность никакого внимания.

Я остановился, опершись плечом о стену, вдоль которой устремлялись вперед ржавые толстые трубы. От них исходил тошнотворный гниющий запах, пропитавший все вокруг. Не самое лучшее место для отдыха, но предел был достигнут, и я со стоном сполз на пол. Помогая руками, распрямил раненую ногу и откинул назад голову, прислонившись затылком к бетону.

— Все. Уходи один.

Шива постоял немного в вонючей темноте, потом со вздохом переступил с ноги на ногу и неуверенно спросил, словно спрашивая разрешения:

— Я подойду?

Пришлось пошевелиться и убрать в чехол нож, избавляя Шиву от ненужных опасений.

— Конечно, — прикрыв глаза, согласился я. — В любое время.

Шива сел на корточки рядом со мной. Я почувствовал, как от него пахнуло умиротворенным спокойствием, которое окружило меня и остудило душевную боль. Он держал все в себе, этот старый фантом, которого я считал когда-то другом. Как же я был слеп! Он умело манипулировал мною, и я верил ему.

«Наверное, именно это и было тебе нужно, — сказал я самому себе. — Друг, наставник, внимательный собеседник. Если бы не Энтони, твоей бы истории уже давно пришел конец. Как и многие другие, ты мог бы пересыпаться сейчас мертвым пеплом по пустынным улицам Гранд Сити».

Теперь я мог не только смотреть, но и понимать. Фантом был полон жизнью до самых краев, он не потратил ничего из того, что отобрал у людей и магов, и впереди его действительно ждала вечность. Он нес в себе воспоминания всего, к чему прикоснулся, чью жизнь отнял и впитал в себя. Все намерения, надежды, мечты, мысли и предназначение.

В нем было все, и все это было чужим — оно никогда не принадлежало ему.

— Я надеюсь, ты понимаешь, — медленно проговорил Шива, пристально вглядываясь в мое лицо, — чтобы нам с тобой отсюда выбраться, нужно три вещи: чтобы ты шел вперед, чтобы твой дракон прилетел и унес нас отсюда, и чтобы нам несказанно повезло. Даже первое, как я погляжу, ты выполнять не намерен, а с этим уменьшается вероятность того, что нам повезет, так что вставай!

Его рука пробежала по моему бедру и распустила ленту, перетянувшую ногу. Тут же в колене родилось неприятное жжение, кожу стало покалывать, и легкая судорога свела мышцы.

— Узнаю знак Мастера, — удовлетворенно кивнул Энтони, сунув ленту мне в ладонь, — может быть, ты и вправду сделал стоящий выбор.

Я предпочел не думать о выборе, о котором говорил Шива. Было не до того.

— Я умру от потери крови, — напомнил я фантому, кладя руку выше колена.

— Твой дракон должен быть с тобой, — Шива злился. — Где он, почему не поможет? О, Высшие, нет ни мгновения, ты должен идти и медлить больше нельзя! Ну, сможешь подняться?

Я усмехнулся, чувствуя, как он избегает слова «время».

— Как тебе сказать? У меня просто нет сил, так что мне все равно.

— Зато мне не все равно! — он схватил меня за шиворот и, встряхнув, поставил на ноги. — Вставай, полудохлик! Тут осталось не так уж далеко.

Ничего не изменилось, ноги мои тут же подогнулись.

— Да стой же ты! — проворчал Энтони с раздражением.

— Если бы я мог, — одними губами произнес я, но на этот раз удержался. Фантом ухватил меня за пояс и потащил дальше. Он шел гораздо быстрее, чем я мог, но держал крепко, увлекая за собой. Из-под торчащего обломка меча вновь потекла кровь, я чувствовал, как она стекает по коже, уже покрытой запекшейся кровавой коркой…

Внезапно Шива распахнул возникшую перед нами дверь и вышел в прохладную свежесть ночи.

Вызвездило. Черным силуэтом прямо впереди проступала внешняя стена Гранд Сити, провал ворот давал надежду на спасение. Ощущая полнейшее истощение, я попросту закричал, выжигая из груди последние силы:

— Др-р-р-ракон!

Шива отшатнулся в сторону, отпустив меня, и я рухнул на колени. Фантом смотре на меня со странным выражением непонимания, потом он вскинулся, запрокинул голову, проводив скользнувшую над нами огромную тень. Мрак не заставил себя ждать, он знал, где мы, он не мог бросить своего человека. Я видел, как он скрылся за стеной и, неловко поднявшись, побрел туда, где ждало меня избавление.

Энтони догнал меня и снова поддержал, помогая идти.

— Они здесь, — не оборачиваясь, сообщил я.

— А я знаю, — согласился Шива. — Еще немного.

Город кончился, мы вышли в пролом и столкнулись с Мраком нос к носу. Глаза ящера неотрывно смотрели на Шиву, пасть была хищно приоткрыта. Теперь фантом не посмел меня выпустить — рядом со мной было безопаснее. Я почти не колебался, но все же Шива успел попросить:

— Пожалуйста, Демиан…

— Мрак, — не глядя на Энтони, бросил я, — унеси нас отсюда быстрее, или мы останемся тут навсегда.

Я не сделаю этого, он останется здесь.

Ты сделаешь это! — мой крик был полон злости.

— Боюсь, теперь мне не сохранят жизнь, Демиан, — словно чувствуя, что происходит, сказал Энтони напряженно.

Это — фантом. Я никогда не дам ему приблизиться ко мне. Отойди, и я убью его!

Ничего не осталось, Мрак, — я устало прикрыл глаза. — Вокруг одна смерть. Больше не существует тебя или меня, больше нет тайн и совершенно не важно, что думаю я или ты. Спасение в единстве, этот фантом может нам помочь.

Ни один дракон не посадит себе на спину чужака, тем более того, от чьего прикосновения приходит смерть!

Ты сделаешь это, или улетай! Да, улетай, брось меня здесь, спасая собственную жизнь!

Дракон прикрыл пасть, негромко клацнув зубами, и повернулся ко мне боком. Взгляд, которым наградил он Шиву, не предвещал тому ничего хорошего, но и открытой угрозы в нем я не заметил. Что же, мне было все равно, как смотрит Мрак на фантома, важно было то, что без моего приказа он не предпримет против нашего союзника каких-либо действий.

Когда я поднял голову и взглянул на высокую спину, осознание безысходности навалилось с новой силой. У меня не осталось ни сил, ни воли. Шива уже карабкался по покатому плечу, с опаской поглядывая в сторону головы Мрака, а я все стоял, не шевелясь, зная, что без посторонней помощи не заберусь. Легкий ветер ласково коснулся моей спины, заставил отросшие волосы упасть на лицо. Медленно, как во сне, я повернулся на месте, чтобы увидеть поток клубящейся серой мглы, кажущейся неестественной в окружении ночных теней.

Удивительно яркое, острое чувство чуждой этому миру опасности надвигалось на нас. Дыхание само собой остановилось, глаза раскрылись шире, стараясь не пропустить ни единого мгновения этого величественного ужаса. Так от страха расширяются зрачки человека, на которого несется бурный водный поток, не знающий жалости.

В такие моменты ты осознаешь, насколько жалок по сравнению с теми силами, которые существуют в этом и других мирах. Это чувство парализует волю, заставляет мысли ускользнуть на мгновение от настоящего в прошлое, являя перед внутренним взором прожитую жизнь. Это даже не страх, но осознание неизбежности. Это молчаливое согласие с тем, что ничего невозможно сделать против той огромной мощи, что выступила против тебя.

Еще одно мгновение дракон дал мне постоять, глядя на надвигающееся время, позволяя ощутить собственное бессилие, а потом схватил меня передними лапами поперек туловища. От неожиданности я вскрикнул, а Мрак, мощно толкнувшись, уже рвался прочь от земли.

Прости, — пророкотал он внутри меня.

Вися в лапах Мрака, я смотрел, как уносится прочь земля, как удаляется мертвый город-призрак, как выливаются фантомы через ворота и останавливаются там, под стенами, непонимающие и разочарованные. Я смотрел на то, как увеличивается разрыв между мной и смертью, и совсем не радовался. Я весь остался там, в городе, в безумной боли, в очумелом бегстве, в отчаянном крике. Я выгорел, как свеча, как солнце, которое закончило свой путь, уйдя за горизонт. В отличие от солнца, мне не удастся возродиться с первыми утренними лучами.

С тихим вздохом я расслабил сведенные напряжением мышцы и позволил Мраку нести меня вперед, прочь от того места, где я убил фантома, спросившего о Боге.

Жаль. Бессмысленная смерть.

Меня тряхнуло, и я открыл глаза.

— Что случилось? — хрипло спросил я. Шея Мрака, которая загораживала мне обзор, переместилось в сторону, и я увидел звездное небо. Холодные глаза дракона приблизились к моему лицу, и я ощутил кожей тепло его легкого дыхания.

Не мог больше нести тебя в лапах, мы остановились, чтобы ты смог перебраться на спину. Он помолчал, потом добавил:

Я боялся тебя поранить.

Я попытался пошевелиться, но тело меня не слушалось, зато тут же от напряжения в бедре родилась алым пятном боль. Я со вздохом распластался на земле.

— Ночь свежа, — Шива спрыгнул и подошел ко мне. В голосе его я услышал далекий отголосок мечты. Он, не человек, всегда видел то, на что я давно закрыл глаза. Он наслаждался каждым мгновением жизни.

Я вдохнул полной грудью ночной воздух, и мне стало легче.

— Это прекрасная ночь, — согласился я и с удивлением заметил, что даже голос мой изменился — стал мягче.

— Так то лучше, — удовлетворенно заметил мой старый друг и присел рядом.

— Пусти Мрака в себя, и он облегчит твои страдания, уймет боль, соединит тебя с Истоком, даст тебе не только понимание, но и право распоряжаться силой на свое усмотрение.

— Нет, — твердо отрезал я.

— Боясь потеряться, ты вовсе не готов сдвинуться с места? — с упреком уточнил он.

— Не твое дело, — я сам был не готов ответить себе на этот вопрос.

— Ты растрачен весь, до предела. Не имея источника, ты испил сам себя, Демиан, — будто уговаривал меня фантом.

— Это ничего, Энтони, — пробормотал я, — ничего, главное, что мы выбрались…

— С ним бесполезно говорить, он глуп и слеп, — съязвил Мрак. — Он упивается своей болью и своими страхами, вместо того, чтобы открыть и принять то, что ему было поднесено в дар.

— И поднести себя в подарок тебе? — разозлившись, я ухватился за протянутую руку Энтони и встал.

— Ну, я буду обходиться с тобой осторожно, — Мрак осклабился.

Чего ты еще хочешь от меня, Демиан?

Высшие, дайте мне сил, — зачем-то попросил я.

Не могу, пока ты не раскроешься, пока не перестанешь кричать и отбиваться от каждого моего прикосновения.

Сейчас его уговоры казались особенно настойчивыми и правдивыми. Он предлагал мне все, этот огромный древний ящер, он казался бескорыстным и открытым, но я знал, что это ловушка для меня.

Дай мне еще времени, — взмолился я.

Чего ты на самом деле боишься, Демиан?

Мне кажется, ты уничтожишь мою суть, вот чего я боюсь.

Ты уничтожаешь себя сам, — дракон вытянул лапу. — Лезь, я помогу, — его голова подтолкнула и поддержала, давая мне возможность взобраться на его спину.

— Энтони, ты знаешь, где искать выживших? — я проследил, как фантом уже без опаски взбирается на дракона.

— Знаю, — глухо произнес Шива. — Нам нужно лететь на север к морю, они где-то там. Ох, Демиан, удивительно, что ты выжил.

Мрак расправил крылья, поднимаясь на ноги.

— Пойми меня правильно, — продолжал Энтони осторожно. — Таких, как ты, мало. Я нашел тебя когда-то в весьма плачевном состоянии и сделал все, что в моих силах во благо твоего будущего. Надеюсь, ты это понимаешь и не держишь на меня обиды.

Он помедлил, ожидая от меня возражений или заверений, но я молчал, и он продолжил:

— Ты не единственный, чья кровь опасна для моего… народа. Не строй иллюзий. Дело не в твоей воле, не в твоих родителях или наследии. Все это для времени ничтожно и жалко. Дело в том, что ты смог вырвать время у смерти, которая подошла к тебе столь близко, что дыхание ее уже должно было растворить твою душу. Но ты не позволил этого сделать.

Я конечно неправ. Дело именно в твоей воле, в любви к жизни, которую ты не осознаешь и отвергаешь, как постыдное чувство трусости. Скажи мне, ты гордишься или стыдишься того, что когда-то выжил?..

— Сохранив мне жизнь, ты уничтожил мир, — сказал я то, о чем думал все это время.

— Это не ты, — помолчав, солгал Энтони.

Я неопределенно пожал плечами, и Шива заговорил, перекрикивая ветер, который уносил его слова прочь:

— Ты думаешь, я лгу тебе, но уже очень скоро Мастер скажет тебе тоже самое. Я знаю, ты видел сны о границе, но не ты разрушил ее. Одного твоего прикосновения недостаточно, чтобы целое треснуло! Ты даже не представляешь, о чем говоришь, не понимаешь, что должен был бы отдать для разрушения, потому можешь заблуждаться. Всему виной время, а твои видения — лишь отзвуки будущего. Ты всего лишь голос, повторяющий чужие слова. Тобой управляет мир, и не тебе решать, что будет дальше. Не надо брать на себя вину. Скажи: пытаясь выжить, ты проявил трусость, боясь заглянуть в глаза смерти?

— Шива, — предупредил я, слегка повернув голову, — ты давишь на меня. Не стоит этого делать.

— Ответь, — потребовал он.

— Драконьи кости, ты невыносим. Всем известно, что борьба требует больше, чем отдых.

— Это сейчас ты так говоришь, — сказал Шива мне на ухо. — Только после того, как я показал тебе, чем это было. Так стоит ли бояться снова шагнуть в неизвестность?

— Я помню все, Энтони, — равнодушно подытожил я, но слова эти прозвучали как угроза. — Меня столько раз пытались убить за то, что ты выбрал меня. Обо мне говорили с презрением и непониманием. Я мог достаться на завтрак Мраку, в конце концов…

Шива за моей спиной молчал, и я почувствовал, что обвиняю его.

— Какой ты есть, — вдруг громко и отчетливо сказал Шива.

— Что? — удивленно спросил я.

— Ты совершенно не изменился, друг мой. Я был жесток, и ты меня никогда не простишь, но это не имеет значения, когда мы говорим почти о вечности.

Он замолчал и молчал так долго, что я думал, он не будет продолжать.

— Я использовал тебя, а ты дал мне… понять, что такое быть человеком. Раньше я помогал магам из опасений, что мой народ разрушит тот мир, в который мне удалось прорваться, в котором я нашел покой и жизнь, не утекающую сквозь пальцы.

Он поднял руку к лицу и долго смотрел куда-то в сторону через растопыренные пальцы, потом продолжил:

— Мне не стать человеком, да я и не хочу этого. Человек слишком слаб, очень уязвим, он принимает жизнь как должное, но это не так. Жизнь не есть награда или наказание, она не сама собой разумеется, и это не ступень перед смертью. Жизнь — это жизнь, и человек должен сделать как можно больше, пока находится в этом мало-мальски стационарном состоянии. Отмерянный срок ничтожно мал. Когда оборачиваешься, то понимаешь, что время скользит, словно капля дождя по стеклу. Одно мгновение — наша жизнь…

— Еще есть воспоминания.

— Это опоры, за которые мы можем зацепиться… Вы, — поправился он. — И все же, в конечном счете, вы уносите все с собой в могилу.

— Так зачем все это?

— Извечный вопрос. Мы, кажется, уже задавались им с тобой, Демиан, еще до того…

— Как я попал к магам, — смягчил я то, для чего он подыскивал слова пожестче.

— Да. Ты не помнишь, нашли ли мы ответ тогда?

— Проверяешь мою память? — усмехнулся я. — Думаю, мы сошлись на том, что каждый должен выбрать то, ради чего он хочет жить, раз уж он пришел в этот мир.

— Выбрать! — короткий и презрительный смешок вырвался из груди фантома. — Все уже давно выбрано.

— Посмотри на меня, и ты поймешь, что я думаю по этому поводу. Я все еще жив, — откинувшись, я прислонился затылком к костяному шипу на спине дракона. — Теперь посплю.

Спи. Уже рассвет. Мы найдем их, и там ты будешь в безопасности.

Мрак, я в безопасности с тобой.

Спи.

— Поспи, Демиан, тебе надо отдохнуть.

— Спасибо, Энтони, — с сарказмом бросил я. — Так и сделаю, да и как можно не последовать твоему совету?

Глава 20. Природа оружия

Мрак приземлился, мягко коснувшись земли и вырывая меня из тяжелой дремы. Я чувствовал на своих плечах руки Шивы, которые не давали упасть, и от этого мне было спокойно. Дрема мягко утягивала сознание в свой водоворот, суля отдых и негу, но тут фантом слегка потряс меня за плечи:

— Мы нашли их.

Мрак? — не открывая глаз, позвал я.

Да. Это было совсем не сложно, здесь драконы, они парят высоко, я слышу их!

Мне все равно, — признался я.

Не говори так, это неправда.

Вздохнув, я открыл глаза. Ветер, что ворошил волосы, был ненастоящим, рожденным настойчивым касаниями магов к самой сущности материи. Я ощущал тихий скулящий отзвук, будто ветер жаловался мне на нелегкую судьбу. Это ощущение было внове — воспринимать мир так, и я в который уже раз с горечью подумал о той ужасно узкой клетке, в которой жил все это время благодаря древнему.

Я видел, как в мою сторону идут те, кого уже не чаял увидеть: Мастер, Северный, Рынца, Горан. Сколько горя вы мне принесли, сколько боли доставили! Как и Шива, вы руководствовались своими собственными целями и понятиями о том, что хорошо для вас.

Дракон стоял боком к магам, и они не могли видеть моей покалеченной ноги. Что же, всему свое время.

Мастер постарел, но, конечно, не так, как стареют обычные люди. Внутри он остался прежним, но внешность разительно изменилась. В волосах мага осталось лишь несколько черных прядей, которые напоминали о том, что он когда-то был темноволосым мужчиной. Его тело усохло, руки стали тонкими, на них проступили, как у старика, вены, обтянутые блеклой, покрытой старческими пигментными пятнами, кожей. И лишь глаза мага остались прежними, черными, полными глубокой и спокойной темноты.

Северный не претерпел таких изменений, хотя и для него время не прошло даром. Оно погасило его безудержную гордыню, притупило амбиции, и это чувствовалось в каждом его движении. Что есть власть для мага, если править более не над кем? Маг дня прошел через это, но вряд ли подобное знание добавило ему радости.

Впрочем, не все были рады встрече. Поняв, в чем дело, Рынца ухватил Горана за руку и потащил прочь — видимо, у него были дела поважнее, чем желать мне здравствовать.

Более всего поражало выбранное для последнего пристанища место: берег мертвых деревьев из сна, явившийся мне в ту ночь, когда Карин ударила меня отравленным ножом. Теперь я отчетливо видел гряду мертвого, будто бы высохшего леса. Местами на стволах, обмытых дождями, была заметна копоть, но пожар, скорее всего, не был причиной гибели этих деревьев. Казалось, его безжалостно уничтожило само солнце.

Прямо передо мной за неширокой, но быстрой речкой возвышались перелески, лишь недавно покрывшиеся зеленью. Между мертвым и живым лесом было небольшое вытянутое от моря плато шагов в тысячу, или полторы шириной, где были наскоро возведены два добротных деревянных дома с укрытыми плоскими сломами бурой коры крышами. Между ними натянулись тенты и шатры, подпертые прямыми шестами. Недалеко от обрыва среди нагромождения камней у открытой, обложенной валунами кузни, стоял Оружейник с небольшим молотком в руке. Он поднес ладонь козырьком ко лбу, прячась от ярких лучей, и глядел в мою сторону.

То тут, то там горели без присмотра костры, дым которых стелился по земле, а пламя мерно колыхалось, неподвластное ветру. С болью я отметил, что людей вокруг не так уж много. Сердце устало сжалось, уверившись в самом худшем, потому что надежда на большее все еще жила в моем сердце. Теперь она угасла.

Я вскинулся, рискуя от головокружения свалиться со спины Мрака, когда над нами белой змеей, закрыв на мгновение солнце, скользнул дракон. Длинное тело Дневного проплыло по небу, хвост слегка качнулся, оставив в хрустальном воздухе прозрачный след.

Ветер нес солоноватый запах моря. На мгновение я взглянул на мир глазами Шивы, чьи руки по-прежнему ощущал на своих плечах, и удивился тому, как глупы люди, уже не способные замечать красоту окружавшего нас мира.

Даже маги.

На лице Мастера играла радостная улыбка, когда они с Северным подошли к нам. И я поверил, что он действительно рад.

— Ты вернулся! Я знал, что ты выберешься ни смотря ни на что, — Мастер махнул руками и шагнул вперед, но Мрак повернул голову, преградив ему путь.

Мрак, — позвал я предостерегающе. — Зачем?

— Шива! — оживился Северный.

Фантом легко соскользнул вниз и крепко обнял мага дня, но мне оставалось лишь сидеть и ждать.

— Мастер, — фантом повернулся и крепко пожал неохотно поданную руку. — Тебе не стоило оставлять Демиана одного.

— Я не могу всю жизнь держать его на цепи, — сдержано отозвался тот и обратился к моему дракону:

— Мрак, я рад, что он уберег тебя…

Дракон молчал, глядя на него оценивающе. Так разглядывает коллекционер новое насекомое, пронзенное иголкой.

Ответь ему? — предложил я.

Я буду говорить с ним, — вроде бы независимо от моего предложения, решил Мрак. — Потому что он — это ты.

— Я уберег Демиана, он уберег меня, — натянуто отозвался Мрак.

— Демиан, — позвал меня Мастер. — Здесь ты будешь в безопасности, во всяком случае, какое-то время. Я уверен, тебе через многое пришлось пройти…

— Ты даже не знаешь, через сколькое, — пробормотал я, опустил взгляд на бедро и снова взглянул на Мастера, но обнаружил, что его там больше нет. Через мгновение я поймал его пристальный взгляд: маг обошел дракона и стоял, глядя из-под чешуйчатого плеча на мое бедро. В его взгляде были досада, сострадание и легкое разочарование. Маг понял все.

— Посмотри на себя, — с легким упреком сказал он мне. Мрак, нависший над Мастером, повернулся и бросил на меня долгий взгляд. — Мне не нравится находить тебя постоянно в таком виде!

— Что там? — поинтересовался Северный из-за бока Мрака.

— Он ранен, — услышал я тихое объяснение Шивы. — Я нашел его в Гранд Сити и вывел, но не хочу знать, что он там повидал и как оказался. Он шел от центра, там просто невозможно было выжить…

— Слезай, — велел мне Мастер.

Давай? — предложил я.

Я не могу помочь, — признался Мрак смущенно. — Я пододвинул тушу козла в горах, но даже это требует слишком много сил. Мне хотелось тебя удивить…

Мои губы искривила знакомы злая улыбка и, перекинув здоровую ногу через хребет ящера, я скользнул вниз, где крепкие руки легко подхватили меня. Я попытался наступить на раненую ногу, осколок вновь скрежетнул по кости, вырвав из моей груди воздух.

— Не надо, — остановил меня Мастер, а потом легко поднял на руки, как делал это неоднократно раньше.

— Мастер, — взмолился я, но почувствовал, что вернулся к тому, с чего начал наше с ним знакомство. — Оставь мне хоть немного достоинства.

— У тебя его будет гораздо меньше, если будешь прыгать на одной ноге, — язвительно заметил Северный, идя рядом, и я был вынужден согласиться и промолчать, не ответив на его выпад.

Шива, что-то тихо сказав Северному, кивнул мне и отвернул, направляясь к Оружейнику.

Мастер нес меня к домам.

Мой дракон расправил крылья. Он остался один, и я почувствовал его легкую растерянность. Что я с ним сделал?

Мрак.

Дракон даже не повернулся, лишь отозвался уверенно и спокойно, пряча от меня свою собственную неуверенность:

Научись верить. Они помогут, я знаю.

Снова улетаешь?

Мрак помолчал, потом улыбнулся из глубины моей души, в которую снова скользнул незаметно для меня:

Я должен. Этого хочу.

Вина, которую он испытывал, покидая меня, казалась откровением.

Лети, поговори с ними.

Я повернулся и посмотрел в небо над морем, где в потоках воздуха парило несколько птиц-драконов. Мрак присел и мощным прыжком ворвался в воздух. Я улыбнулся, следя за его сильным полетом. Он был по-настоящему красив, как и иные драконы из его рода.

— Это правда, — отозвался Мастер на мои мысли, давая Северному отворить дверь. — Еще немного, и ты сможешь отдохнуть.

За словами мага скрывалась жестокая ложь, я отчетливо представлял, что сейчас должно произойти. Осколок в моем бедре жег, словно раскаленный, и с каждой минутой даже в состоянии покоя причинял все больше боли. Мастер посадил меня на грубо сколоченную скамью и повернул ногу к свету, но трогать ничего не стал.

— Лучше позвать Недгара, — предостерег Северный. — Обломок мы вынем, но кровь нужно запереть. Здесь, вдали от города это в большей степени доступно лишь ему.

— Нельзя закрывать плетением магии такие раны, — возразил Мастер. — Как закроется, точно также ее с легкостью можно будет открыть.

— Когда речь идет о жизни… — Северный не стал договаривать.

— Недгар? — переспросил я. — А как же ты, Мастер, и Дон.

Маг прикрыл глаза и покачал головой.

— Дон? — на всякий случай повторил я, и Северный кивнул.

— Недгар — великолепный врач, не сторонись его. Сейчас мы не можем позволить себе ни единой ошибки. Мои силы, силы Северного растрачены, так что не надейся на большее.

Я ощутил легкое течение мыслей мага дня, но они касались не меня.

— Надо вытаскивать эту штуку, — прошипел я, сжав бедро выше раны. Мастер нахмурился и тихо спросил:

— Разрешишь?

Он спрашивал у меня разрешения!

— Больше не спрашивай, — процедил я.

Маг положил руки выше раны и я кивнул, ощущая, как жгучее пламя остывает.

— Недгар будет, — сдержано сообщил Северный. — С минуты на минуту. Но судя по внешнему виду, придется позаимствовать кое какие инструменты у Оружейника.

— Именно так, — согласился я. Мое внимание привлек мальчик, заглянувший с любопытством в дверь. Я знал его — видел, как Северный уносил ребенка из Форта. Маг дня тоже почувствовал непрошенного гостя и, развернувшись, грозно шикнул:

— А ну кыш отсюда или я превращу тебя в лягушонка!

Мальчик вскрикнул и сбежал, простучав босыми пятками по ступеням.

Я улыбался, ощущая жизнь.

Северный отодвинул от стены тяжелый, еще не утративший запах оструганного дерева, стол.

— Недгар сказал, его нужно уложить, — пояснил он.

Я приподнялся, пересел на стол, опустился спиной на его твердую поверхность, и вздохнул.

— Мастер, с ним все будет в порядке? — раздался от входа встревоженный женский голос. Я пожалел, что она увидела меня таким. Моралли.

Совершенно другая женщина стояла в дверях. Я узнавал ее, но не знал. Пожалуй, мы оба стали непохожи на тех, кем были раньше. Я пережил не одну смерть за время, прошедшее с нашей последней встречи. Я потерял все и вновь, по частям, обрел целостность.

Ее жизнь изменилась, теряя истинный смысл. Кому теперь было нужно ее удивительное искусство? В войне нет места прекрасному, в войне остается защищать свою шкуру, а ее жизнью была живопись. У нее ничего не осталось, она потеряла себя и то, что Моралли могла сделать теперь для людей, она делала безрадостно и однообразно.

Девушка не выдержала и отвела взгляд, попятилась и, получив утвердительный кивок Мастера, глухо осведомилась:

— Что-то нужно?

— Нам понадобится горячая вода, — подсказал Северный.

— Сейчас все сделаю, — согласилась она и с облегчением бежала прочь.

— Не суди ее, — попросил Мастер, словно чувствовал вину за ее внезапное отступление.

— И не думал, — согласился я. — Теперь кого-то судить особенно глупо.

Снова шаги. Другие, тяжелые, будто поступь медведя.

— О, — пророкотало над головой, — снова ты…

Я вздрогнул, открыл глаза и вгляделся в нависающего надо мной лекаря. Он был бородат и обладал богатырским телосложением. Протянувшаяся к моей ноге рука была жилистой, перевитой сухими мышцами. Он аккуратно положил на стол небольшие клещи, но так, чтобы я не видел, будто боясь напугать.

Пожалуй, я несколько раз замечал его в Форте, то в трапезной, то вместе с Оружейником, но в городе было много людей, и я не выделял его среди прочих. Кажется, я даже приписывал его к тем, с кем предпочел бы не водить знакомства, помня хмурые, недружелюбные взгляды, которыми он награждал тех, кого встречал.

Но сейчас передо мной был свершено другой человек с приветливым, немного насмешливым голосом и мягким взглядом. Этот голос заставил мое тело расслабиться, а мысли скользнуть свободно в прошлое, возвращая одно из воспоминаний, которым я никогда не владел…

Невольно потянувшись к нему, я не встретил сопротивления.

Потерял ее, — сказал Недгар с потаенной тоской. — Вирель. Ее любовь и терпение были безграничны, а настойчивость невыносима! Моя сила ослабела, когда она ушла. Но не беспокойся, о тебе я позабочусь.

Вирель, она говорила со мной…

Она сидела у твоей постели в первое время, — согласился врач.

Вирель говорила со мной, — с нажимом произнес я. — Травы… я не помню…

Это придет, — Недгар не был удивлен. — Она отдала тебе свои знания. Мне казалось, Вирель делает это зря, но теперь я думаю, она знала…

Я ощутил в нем такую боль, о существовании которой и не подозревал. Груз за жизнь каждого человека, которого он потерял, но и готовность продолжать борьбу за каждый вдох. Поняв, что происходит, Недгар мягко отклонил мое сознание и указал на корку запекшейся крови на бедре:

— Что это у тебя?

— Обломок палаша, он прошел насквозь.

— Не думаю, что Оружейник будет доволен тем, как ты распорядился его мечом, — усмехнулся Мастер. — Он всегда говорил, что тебе нельзя давать в руки оружие, намекал, что ты отрежешь себе что-то.

Это была остроумная шутка, но я даже не улыбнулся.

— Я освобожу ногу и посмотрю на рану, хорошо? — не дождавшись ответа, Недгар взял мой нож и вспорол штанину по всей длине, отстранил ткань, липшую к коже и ране. Мастер отвел руки, и я закусил губу. Боль хлестко ударила по глазам.

— Мастер, будь любезен, не делай хуже, чем уже есть, — строго велел Недгар. — Верни руки на место. Демиан, не забывай дышать, — насмешливо поддел он меня. — Спасибо, Моралли, девочка, иди теперь. Совсем не обязательно на это смотреть.

Я вздрогнул, когда теплая вода попала на рану — врач смывал грязную запекшуюся корку.

— Вода, Демиан, чистая вода, — сказал он мягко. — Просто лежи.

Я заслонил предплечьем глаза и тяжело вздохнул.

— Готов?

Этот вопрос заставил меня очнуться, участил дыхание. Ожидание боли страшнее боли.

— Выдох, — потребовал врач, и когда я выдавил из легких воздух, он взялся щипцами за край осколка и медленно и очень осторожно потянул его на себя. Я сжал край стола, чувствуя, как проходит железо по кости. Боль была не так уж сильна, притупленная умением Мастера, но тело не верило.

— Лучше кричи, — посоветовал Недгар, но я лежал молча, смирившись с неизбежным, зная, что это лишь слабый отголосок того, что ждало меня на самом деле.

— Вот так, — врач удовлетворенно кивнул, показывая мне залитое кровью лезвие. Я судорожно вздохнул, замечая разительное сходство. Поверхность железа будто впитала в себя мою кровь.

Как нож…

— Убери это от меня, — прохрипел я, приподнимаясь на локтях.

— Придержите его, — возмутился Недгар, обращаясь на самом деле к Северному. Я покорно лег обратно, не дожидаясь, когда ко мне применят силу.

— Кровь, Северный, — напомнил магу врач как о чем-то само собой разумеющемся. — Вирель одна заменила бы вас двоих, бездари.

«Смерть, — подумал я. — Везде одно и тоже. Везде смерть, у всех горе. А о чем горюю я? О себе? О мире?»

— Не выпадай, Демиан, — позвал врач, заставив вздрогнуть. — Кровь больше не уходит, я промыл рану и наложил повязку. Выпей-ка, — он протянул мне чашку с отваром.

Я повиновался. Вкус был мягким и насыщенным. Там были и успокоительные травы и легкое снотворное, что-то очищающее кровь и противовоспалительное. Все, что мне сейчас было нужно. Я не знал названий трав, но будто чувствовал их назначение, скрытое в самом напитке намерение. Это походило на чутье, на незнакомое знание, которым я обладал.

Спасибо.

— Рано благодаришь, — сказал врач, хмурясь. — Думаю, я еще не закончил. Что у тебя под тем, что когда-то давно было повязкой?

Я приподнял правую руку и с трудом выдохнул:

— Пустяки.

— Понимаю, ты устал, но я должен посмотреть, — это походило на уговоры, можно подумать, я мог отказаться. Чтобы не затягивать, я еле заметно кивнул.

К моему ужасу раны от медвежьих когтей загноились, края разошлись. Гноя было немного, но из-под повязки дурно пахло.

— Вот тебе и пустяки, — хмыкнул Мастер. — Эта ничуть не лучше.

— Я еще немного помучаю тебя, Демиан, потерпи.

Мне так хотелось попросить отдыха, немного времени, но я поборол себя и снова кивнул. Теперь я знал, откуда взялся мой нож, теперь мы все владели секретом того, как победить фантомов. Мое тело способно создавать оружие, против которого они не могут устоять, но готов ли я к этому ужасу?

Принятые травы начали действовать, медленно погружая меня в состояние забытья. Мысли расплывались, я прикрыл глаза и вскоре, несмотря на боль и манипуляции врача, провалился в болезненный, полный шорохов, но не дающий подняться на поверхность сознания сон.

Я пробудился глухой ночью и долго слушал, как гудит за окнами созданный магами ветер. Он был непреодолимым препятствием для бесплотных фантомов, создавал непонятное мне, но вполне ощутимое сопротивление, которое ощущалось даже человеческим телом. Ветер давал иллюзию защищенности.

«Как они тут обжились? — подумал я. — Куда бы они не подались, всегда тащат за собой свой быт, переделывают все под себя…»

Теперь у магов нет власти. Теперь ни у кого нет власти, есть лишь жалкая возможность выжить и очень много борьбы. Вот, что у них теперь есть — борьба. Может быть, для них это даже лучше, чем праздно сидеть на месте, затухая?

Я поймал себя на том, что перестал вычленять личности. Погиб не человек и даже не целая цивилизация, погиб весь мир, и я с горечью подумал, что придется с этим смириться. С другой стороны, что я могу сделать? Мне не уничтожить фантомов, в моем теле рождается оружие, способное разрушать сковывающие время связи, но ведь граница между мирами разбита, и смертоносные сгустки будут все так же течь бесконечным потоком, потому что само время не имеет ни начала, ни конца. Нет, всех их невозможно уничтожить, пока не восстановится граница.

Я знал, что проспал мало, но, как бы отвратительно себя не чувствовал, не желал оказаться спящим телом, если время придет, чтобы забрать наши жизни. Я был весь мокрым от слабости, во рту пересохло. Впрочем, если не кривить душой, мое самочувствие должно было быть куда хуже. Тяжело поднявшись, я оправил влажную рубаху, в которую меня переодели, подтянул свободные портки, почти не стеснявшие раны, и пробрался к выходу. В комнате спал еще кто-то, но я не стал разглядывать разложенные на полу сенные матрацы.

Тихо отварилась дверь, едва слышно скрипнули плохо пригнанные друг к другу доски. Летящий везде ветер охотно коснулся моей кожи, влажная от пота одежда мгновенно выстудила из меня все тепло, заставив ежиться. Вдох холодного воздуха обжег легкие, очистил разум. Пришло понимание, что промедление может быть опасно, и я повернулся, желая найти Мастера. Нужно было объясниться и рассказать, что мне довелось увидеть.

Темный силуэт, будто сгущаясь, поднялся со скрипнувшей скамьи в углу крыльца.

— Зачем ты встал, Демиан?! — спросил маг. — Мы столько усилий приложили, а ты ведешь себя как глупец…

— Хотелось пить, — спокойно сообщил я, — пришлось пойти поискать воды.

— Тебе стоило только попросить, — возразил Мастер. — Зачем было красться? Ты будто вор, будто хотел сбежать…

— Тогда я прошу, — устало сказал я и присел на ступени, передернув плечами от холодного ветра.

Мастер широко зевнул и быстро спустился вниз, переступив через мою неловко вытянутую ногу.

— Вернись в постель, — велел маг.

— Воды, — напомнил я ему. — Все это подождет, нам надо кое о чем поговорить.

— Это точно нужно делать сейчас? — усомнился Мастер.

— Да, — не терпящим возражения голосом, заявил я.

— Ладно, сейчас…

Вскоре маг принес целое ведро приятно теплой воды, которая все это время провела над остывающими углями, и глиняную кружку.

— Вам пришлось начинать все заново, — пробормотал я, глядя на посудину, вылепленную руками Калороне.

— Это неизбежно, — так же тихо ответил Мастер и ушел в дом. Вернулся он, неся шерстяное одеяло. За это время я уже дважды зачерпывал воды и теперь принялся за третью порцию.

— Лошади после долгой скачки много пить нельзя, она может умереть, — наставительно сказал Мастер, усаживаясь рядом, и я узнал прежнего мага. Приятно было найти что-то знакомое.

— Я не лошадь, — несмотря на отчетливый протест, Мастер все равно отставил ведро подальше.

— Минут через десять, — пообещал маг, — а то стошнит.

Возможно, он был прав, в желудке я ощущал неприятное жжение. Мы долго молчали, и маг ни о чем не спрашивал, просто неподвижно сидел, глядя сквозь ночь.

— Теперь ночью есть время для сна? — наконец спросил я, лишь бы с чего-то начать разговор.

— Я просто утомился, Демиан, да и что тут еще делать? — в его ответе послышалась мне тяжелая горечь.

— А-а-а, — протянул я, понимая, что он намекает на те силы, которые потратил на меня.

— Ты хотел поговорить?

— Думаю, — осторожно сказал я, — ты бы многое хотел услышать?

— Какая разница, чего хочу я, особенно теперь? — маг резко распрямил спину.

— Ну хорошо, послушай тогда о том, что мне удалось узнать. У меня нет возможности реально оценить вес этого понимания, а вот ты и Северный должны. Ты когда-нибудь задавался вопросом, почему Шива вообще вмешался? — этот вопрос не требовал ответа, и я продолжал напряженно. — Вероятности, о которых ты столь много мне говорил, колеблются до последнего. Человеком для Мрака мог быть кто угодно, но фантом нашел меня и предопределил события. Он знал, что во мне есть время, присущее смерти.

Не зная, как объясниться, я замолчал, но Мастер произнес тихо:

— Пожалуй, я встречал упоминания об этом в книгах. Особенные люди, которые, пережив смерть, обретали какие-то чародейские возможности.

— Да о чем ты сейчас? — разозлился я.

— О том же, о чем и ты. Чтобы начать прикасаться к энергиям, чтобы осязать их, нужно претерпеть изменения. Смерть способна разрушить любые границы, и с расчетом на это я дал тебе умереть там, на равнине.

Напряжение повисло между нами, но его слова уже ничего не могли изменить для меня.

— Думаю, первого моего опыта было вполне достаточно — натянуто сказал я. — Мы имеем то, что имеем. Нет ничего вечного, даже быстрое время подвержено энтропии. Сила, способная разрушать структуру фантома, есть во мне. Это физическое явление, но в моей крови концентрации этого действия недостаточно. Не знаю, как это работает, но обломок палаша, который пробыл у меня в теле, впитал в себя это умение с избытком. Тебе стоит поговорить с Шивой об этом, у меня не было сил завести такой разговор. Думаю, если он не даст нужных объяснений, то хотя бы поделится ощущениями.

— Вот как… — маг казался озадаченным.

— Тот нож, что я нашел в горах вместе с флягой, обладает теми же свойствами. Он вобрал в себя жизнь своего хозяина, приведя того к порогу смерти. Я видел, как фантомы корчатся от моей крови, Мастер, как воют и отступают, но только нож был способен разрушить их связи. Этот осколок, что достали из моей ноги, столь же бесценен.

Молчание Мастера сказало больше возможных слов. Он размышлял о том, как можно распорядиться моим телом в сложившейся ситуации. Это размышление было само по себе страшным.

— Ты был в центре города, как ты попал туда?

— О-о, ты как всегда смотришь в самую суть, Мастер. Поговори с Шивой об этом тоже, спроси, зачем на самом деле он выбрал меня. Каждое его слово будет ложью, потому что другой материальный фантом объяснил, почему призраки не убивают таких как я. Мы можем разрушать стены, Мастер. Шагая вдоль границы между мирами, мы бездумно рушим то, что удерживает время за гранью. Мы не имеем права существовать, но фантомы сохраняют нам жизнь в надежде, что наше неосторожное прикосновение пустит их в наш мир.

— Этого не может быть, — глухо сказал Мастер, отстранившись от меня.

— Я видел сны как явь все прошедшее время. И я остался глух, а ты не был достаточно прозорлив. Кто даст достоверное объяснение происходящему? Даже когда граница цела, время от времени фантомы проникают сюда, но как такое возможно? Не прикосновение ли таких, как я, открывает щели, через которые время просачивается в наш мир? Такие как я, Мастер, должны быть мертвы, мы не имеем права на существование, смерть уже разрушила нас, но мы сбежали, и вот мы здесь. О, как это дико… это ужас, Мастер, то, что ты сейчас ощущаешь?

— Нет, — маг покачал головой. — Нет! Демиан, ты один из нас. Ты человек дракона, и дракон не позволил бы тебе разрушить границу.

— Вряд ли Мрак может чего-то мне не позволить, — горько сообщил я.

— Послушай меня, Демиан, стена, о которой мы говорим, была под присмотром, вдоль нее остаются следы тех, кто подходит слишком близко. Целостность мира — наша с Северным забота, каждый, кто прошел там, отчетливо заметен. Ты никогда не подходил к границе времени.

— Я был с другой стороны, — жестко сообщил я. — Туда у меня своя дорога, которую проложила смерть.

— Ты так уверен? — голос мага казался задумчивым.

— Я так чувствую, — согласился я.

— Тебе всегда было свойственно чувствовать вину за происходящее, даже когда ты не имел к этому никакого отношения. Это делало твою персону более значимой, раз ты оказывался виноват в таких огромных бедах, — Мастер насмешливо похлопал меня по колену.

— Ну, а как же это объяснить?

— Фантомы разрушили границу сами. Быть может, подобные тебе и способны впускать в мир капли времени, но разрушение возможно лишь тогда, когда капли собираются в единый поток. Не стоит делать из себя чудовища, Демиан, но ведь я тебя не убедил, да?

Я вздохнул и глухо произнес:

— Чтобы прогнать прочь фантомов, понадобиться очень много оружия. Не уверен, что я к этому готов.

— Высшие, — простонал Мастер, — ты совершенно не изменился, как такое вообще возможно? Так же глуп! Так же глуп, — повторил он шепотом. — Ты же был в городе, Демиан, ты же видел их. Говорил с ними. Не знаю, как тебе удалось бежать, не верю, что они могли отпустить тебя…

Я промолчал, соглашаясь, и маг продолжал:

— Ничего не осталось. И ты хочешь сделать чудовищ из нас? Какое оружие, Демиан? Против чего? Зачем?

— Чтобы выжить самим.

— Уймись, — устало попросил Мастер. — Столько времени прошло, ты обрел дракона, но так и не нашел равновесия. Никто не собирается втыкать в тебя острия, чтобы получить инструмент против времени.

— Выходит, это — никчемное знание?

— Демиан, — он смотрел на меня удивленно, — оно бесценно. И мы не будем растрачивать его попусту.

— Ты как всегда говоришь загадками, — проворчал я.

— Потому что ты не слышишь, — разочаровано сообщил Мастер. — Возможно, этот дар еще спасет нас, дай только срок.

— Ты расскажешь Северному? — затаив дыхание, спросил я.

Мастер едва слышно фыркнул.

— Конечно, расскажу, что это ты причина всех наших бед, — согласился он насмешливо. — Демиан, не потакай своему самолюбию, не ты разрушил границу, это сделало время. А виноваты мы. Я, Северный, другие маги, которые знали. Которые должны были следить и оберегать. Хочешь быть виноватым, раздели вину со мной и со всеми нами. А теперь ответь мне: что-то уже можно изменить?

— Лучше бы мы все сдохли, — жестко ответил я.

— И мир был бы так же разрушен. Нет, Демиан, мы должны уцелеть и мы должны наказать себя за то, чего не сделали.

— И как же это?

— Делая в следующий раз все необходимое, — печально ответил маг, разглядывая свои руки.

Сейчас я не мог задать Мастеру вопрос о том, что он имеет виду — у меня просто не было на это сил. Маг дал мне еще кружку воды и отправил спать.

Первый луч солнца показался из-за горизонта. Он шаловливо заиграл золотом на неспокойных морских волнах. Пронзительно и резко закричала пронесшаяся вровень с обрывом чайка.

Северный растянулся на большом валуне и вгляделся в насыщенное голубизной небо. Мастер стоял рядом, неотрывно глядя вдаль.

— Все это не меняет наших первоначальных планов, ведь так? — маг дня выгнул спину, повторяя форму валуна. Он с удовольствием повернул голову к первым солнечным лучам, подставил им лицо и плечи.

— Это — полезное знание, но оно немного запоздало, — отозвался Мастер. — Ты будешь говорить с Шивой? В конце концов, мне хочется знать, зачем он содействовал в разрушении этого мира.

— В сохранении, — Северный сокрушенно покачал головой. — Мы никогда не говорили с тобой об этом, но ты подозревал…

— Злой умысел с твоей стороны?

— Никто не мог представить, что с мальчишкой будет столько проблем. Поверь, если бы я знал, на что он способен, не свалил бы на тебя этот груз. Мне было бы забавно переломать его всего, — маг дня задумался. — Знаешь, казалось очень заманчивым приставить к стене мага, способного закрывать бреши. Мы долго искали ответы, и с помощью Рене нашли упоминание о «мертвых воинах».

— Его прикосновение разрушительно…

— Для фантомов, не для стены, если только все правильно использовать. Этому нужно было обучаться, Мастер, и я совсем не был уверен, что все сработает. К тому же перерождение с драконом могло полностью изменить его. Никто не знал, что заберет молодой ящер.

— Твоя девчонка имела то же свойство?

— Да, смерть коснулась ее еще в самом детстве, слишком рано, потому это был худший вариант.

— Ты жалеешь ее, — с удивлением констатировал маг ночи. Он не мог поверить в то, что Северный способен на какие-то чувства.

— Это — эхо боли, которая растеклась по миру, — равнодушно отозвался маг. — Не питай иллюзий. Шива чувствует таких людей, потому что они сулят ему гибель. Вот почему я обратился в первую очередь к нему, начав поиски.

— А ты не углядел в его согласии злого умысла? Быть может, он вел собственную игру?

— Игру он ведет постоянно, но нашим балом правит не он, — Северный покачал головой и, будто большой кот, перевернулся на живот, вытянув перед собой руки. — Шива говорит, Демиан способен восстановить стену, но мне кажется, мы опоздали.

— Ты уже делал это, так что… — Мастер осекся, присел на корточки. — Как вышло, что Аткала погибла?

— Ты хотел спросить другое, — упрекнул Северный мага ночи. — Скажи это еще раз.

— Как вышло, что из другого, разрушенного мира живыми магами пришли только ты и Аткала?

— Это чуть не прервало род драконов, — Северный задумчиво покивал. — Ты все поймешь, когда это случится…

— Мы должны быть готовы, — возразил Мастер.

— А, ты боишься заблудиться, — маг дня приподнял бровь. — Они все остались там, завершая ритуал, потому что не хотели уходить ни с чем. Им было что взять с собой, столько людей… а мы с Аткалой прошли вперед. Мы должны были стать проводниками, но Аткала была полна злобы. Она чуть не убила меня, Мастер, и, сцепившись, мы потеряли остальных. Вдвоем мы вошли в этот мир, и между нами была даже не вражда, а лютая, всепоглощающая ненависть.

Наша связь с драконами была почти разрушена, они покинули нас, чтобы восполнить потери, сами выбрали для себя людей, не рассчитывая на наше благоразумие. Мы были безумны. От горя, от ужаса, от того, что натворили. Группа магов, так и оставшаяся за стеной, верно до сих пор бродит там бесплотными тенями, не знающими выхода.

Этого ты не найдешь даже в летописях Рене, то, как мы своими руками уничтожили мир, пустив в него время. Думаешь, мне было легко жить с этим знанием все эти годы? Я поддавался ему снова и снова, пока оно не пожрало меня. И только повторение пройденного, только смерть вокруг внезапно отрезвили…

Маг замолчал, прикрыл глаза.

— Прошли года, новые драконы, рожденные двумя Древними, наполнили небо, появился ты, а наша ненависть не остывала. И я отвернулся от Аткалы, когда мог ее спасти. Ты и сам охотился на того фантома. Ты и сам все знаешь. Да, я не вмешался, это ты хотел услышать от меня?

— Тогда, должно быть, твоя дружба с Шивой оправдана. Он хранит в себе ту ненависть, что владела Аткалой…

— Фантом сказал, что в ней не было ненависти, когда он испивал ее до дна. Ее и ее дракона.

Они замолчали, вслушиваясь в крики чаек и грохот разбивающихся о камни волн.

— Приятная ложь, я благодарен Шиве за нее. Прошлое ничему не учит. Оставь свою ненависть к Шиве, Мастер, как я оставил свою. Или ты хочешь, чтобы время излечило твои раны?

Маг ночи вздрогнул, едва заметно повел плечами.

— Попробуй-ка объяснить это Демиану. Он может сбежать, теша себя надеждой о спасении.

— Недгар обмолвился, что мальчишка не поднимется быстро даже при его стараниях, — возразил Северный.

— Ночью он встал, — напомнил Мастер. — Демиан сильнее, чем мы можем представить.

— У него осталась Моралли, я думаю, он и вправду не изменился к ней. Пусть тень Оружейника снова держит мальчишку на коротком поводке, нас слишком мало, чтобы распылять силы.

— В нем нет магии, Северный.

— Зато в нем есть кровь! Когда придет время, мы окажемся совершенно беззащитными. На его крови можно соткать чародейство, достойное лучших магов, которых я знал. Что же касается его умений, тут я попросту разочарован.

— Он не поддался дракону и никогда не был связан с Истоком. Это пугает и вызывает зависть.

— Зачем выбирать слепоту и глухоту, когда вокруг сияет солнце и звучат песни? Это глупо еще и потому, что дракон все равно владеет им.

— Они равны, — Мастер покачал седой головой, — но не переступают границ. Подобное уважение несвойственно драконам.

— Демианом движет страх и предрассудки.

— Это — его восприятие мира, он очень чутко откликается на события, ему нужно сперва уравновесить себя и, боюсь, для этого нужно разделить сознание с драконом. Решится ли он на это когда-нибудь?

— В любом случае, это странные отношения, — подытожил Северный. — Дракон ничего не дает ему.

— А я вот чувствую, как по капле Ночной вливает в меня время, но не вижу этого, — маг поднял постаревшую руку.

— Внешнее сейчас меня волнует мало, — признался Северный, — выжить бы. Хочу учесть то, что скрыто. Шива пойдет первым, он будет проводником.

— Ты с ума сошел! — ахнул маг ночи. — Доверить фантому такое?

— Больше некому, мне понадобятся все для того, что потребуется сделать. И уж конечно никто не знает пути, Мастер, даже я. Поговори с Рене, пусть перестанет оплакивать свои книги и поможет нам. Быть может, в ее памяти всплывет что-то важное. Ты же знаешь, сколь много мертвецов пришло за нею следом…

— Теперь мы оставим их здесь, и это будет правильно, — Мастер повернулся и пристально посмотрел туда, где на нагромождении камней над самым обрывом сидела, обхватив руками колени, одинокая фигурка. — Рене оплакивает не книги.

— Ты знаешь ее лучше многих, — Северный глядел туда же.

— То, что нас могло бы связать, так и не родилось, Северный, и не надо вкладывать в слова ненужный смысл. Рене плачет по Святовящу, по тем, кого мы намерены оставить. Ее сердце навеки отдано Хозяину Форта, я не смог родить в нем даже учащенного удара…

— Как странно, что всем нам важно разное. Ты ненавидишь Шиву из-за собаки… из-за простой, блохастой собаки…

— Друга, — поправил Мастер, но маг дня будто не слышал.

— Уму непостижимо, я не мог поверить, когда ты пошел на поводу Демиана и влил свою энергию в какого-то коня. Меня потрясло, что это может быть важно для тебя. Отказывая людям, ты спасал зверя. Ты мог бы ненавидеть Шиву за все те смерти, я бы понял, за Аткалу, которая стала тебе наставницей. Но этого я понять не могу…

Они молчали, магам не нужны были слова. Внезапно Северный снова заговорил:

— Демиан скорбит по людям, я чувствовал его боль. Она схожа с болью Недгара, оплакивающего Вирель. Рынца… как и я, утерял власть…

— Тебе это на пользу, — хмыкнул Мастер.

— Да. Вчера я видел, как Кларисса оттирает янтарную брошь и рыдает в голос. Для нее все эти украшения, тряпки, резная мебель, были ценнее жизней людей города.

— Она просила меня повесить занавески, — пожаловался Мастер, кривясь. — Откуда я ей занавески возьму?! И чего она за меня взялась, ты же ей больше нравишься! — не дождавшись ответа на безобидную шутку, Мастер вздохнул.

— Бедняжка Калороне постоянно спотыкается без города, в котором знал и чувствовал каждый угол, — продолжал глухо Северный. — Кому-то не достает безопасности, Недгару — Вирель и только одному Оружейнику вроде всего достаточно, он ничего и не терял. А Рене, значит, плачет по мертвецу, над которым уже ничто не властвует. Она оправится, время ей поможет.

— Не говори никогда больше такого, — быстро сказал Мастер. — Я не суеверен, но ты накликаешь беду.

— Мы раскрыли все карты, кроме одной: что оплакиваешь ты, Мастер? — пытливо уточнил маг дня.

— Безграничность жизни, — тихо ответил маг. — Ту, которую отобрали у этого мира. Более всего мне не хватает равновесия энергий.

— Все вокруг разладилось, — согласился Северный. — Нечем уравновешивать колебания, какую бы природу они не имели.

Мастер вновь посмотрел на свои постаревшие руки, они постоянно притягивали его внимание.

— Чтобы их убить, нам приходится жертвовать своим временем, но Демиан делает это с легкостью. Так несправедливо, оружие, выкованное его телом совершенно без всякой магии. Так заложено самим миром и законами, по которому существует сила. Северный, ты никогда не задумался, почему мы сами не можем воспользоваться их временем?..

— А ведь тебя тоже касалась смерть, — Северный посмотрел на мага ночи по-другому, с интересом.

— Нет, не получилось, — Мастер покачал головой. — Мой дракон не дал моему сознанию рассыпаться, и Демиан легко выдернул меня обратно. Я впервые оказался непричастен к собственному спасению! Без сомнения, я бы ушел по тропе туда, где моя сила, не выдержав напора, уже не сохранила бы целостности. А он позвал меня назад, заставив вспомнить, кто я такой и зачем жил.

— Ты признаешь свою слабость, — проворчал Северный.

— Мы такие мудрые, — горько сказал Мастер, — что не можем разобраться в своих проблемах, зато с легкостью решаем за других, помогаем им, забыв о том, что в нашем собственном огороде давно уже завелись паразиты.

— Не до угрызений совести сейчас, Мастер, — отрезал Северный. — Поздно, все поздно, я соберу вас всех, каждый скажет свое слово, но на самом деле мы уже все решили.

Мастер тяжело поднялся и медленно пошел прочь, в сторону реки и леса.

— Надо бы сменить Рене, — обращаясь к встающему из-за горизонта солнцу, сказал Северный. — Она держит ветер уже вторые сутки.

Он тоже встал и долго вглядывался в глубину небес, где кружили, распластав по ветру крылья, драконы. Потом резко развернулся и зашагал к Оружейнику. Через несколько минут звон мечей оповестил просыпающихся людей о начале тренировки.

Монотонно за стеной домика стучал по железу Оружейник. Эти звонкие звуки метались вокруг, тревожили, ударяясь в стенки черепа. Проснувшись, я понял, что звуки не одинаковы по долготе и силе. Оружейник ковал не вещь, он выковывал человека.

Меня слегка знобило, и я дал себе еще несколько минут отдыха. Моя рука соскользнула с груди, и пальцы на мгновение легли на бревно стены. Я поспешно убрал руку, потому что это знание мне было ни к чему, хоть теперь я и обладал им.

Маленький прутик пробился сквозь землю, прозрачные листочки развернулись навстречу свету…

Страшный ураган обломал неокрепшую верхушку, причинив боль…

В кроне свила свое гнезда пара сереньких невзрачных птичек. Каждый год из яиц вылуплялось голосистое, вечно голодное потомство…

Жгучий пожар подступил к самым корням, но был слишком слаб, чтобы тронуть плотную древесину, пропитанную жизненными соками. Уничтожая нижний ярус, пожар что-то нарушил, деревьям стало нечем дышать. Вскоре кора осыпалась со стволов, листья увяли…

Я знал, как строили этот дом, знал, что в бревне, на которое легла моя рука, спрятались несколько личинок. Какой-то жук с остервенелым упорством грыз древесину с внешней стороны стены.

Легкий запах дыма, наполненный ароматом пищи, тронул ноздри и я, потянувшись сознанием, узнал, что три женщины готовят на костре мясо. На крыльце домика, где я лежал, сидел Шива и что-то неторопливо выстругивал коротким ножом.

Испытывая всунутое в меня драконом умение, я поплыл, растворившись в воздухе, и узнал, что южнее, вверх по течению реки вышла на водопой семья оленей, что вдоль опушки леса бредет Недгар, собирая какие-то травы.

Я нашел Мастера, но он был очень далеко, а вот Северного почувствовать не смог. То ли он так искусно закрывался от внешнего мира, то ли дракон окутывал его своей силой. И зная, что он за стенкой вычерчивает в паре с Оружейником дивный танец боя, я не видел ни самого танца, ни Северного.

Ощущение тревоги тихо притаилось в дальнем уголке моего сознания, но то было предчувствие будущего, а не настоящего или прошлого.

Я вернулся обратно и скользнул на дыхании ветра вокруг домов. На крылечке соседнего дома сидел Калороне, его пальцы двигались, разминая кусок глины, он весь был поглощен мыслью о том, что может получиться из него. Множество образов, ярких и искрящихся кружило вокруг старика, и я отступил, не желая вторгаться в мир его мыслей.

Многие из тех, кто выжил, были и вовсе не заняты делом. Кто-то спал в соседнем домике или дремал на солнышке, кто-то просто сидел у костра, глядя в огонь. Я знал немногих, но и раньше не мог похвастаться, что знаком со всеми обитателями Форта.

Я настойчиво потянулся к звону мечей и тут же с усмешкой отступил, натолкнувшись на отблеск медленно разгорающегося белым пламенем гнева. Если бы не раздражение Северного, я бы сказал, что Оружейник фехтует сам с собой.

Я вытянул руку под одеялом и тронул пальцами бедро выше повязки. Оно было ужасающе горячим, но в остальном теле я не ощущал жара.

Люди и маги. Они, словно мыши, загнанные в нору котом. Они пытаются сохранить остатки своего привычного быта и покорно ожидают исхода. А исход один — из каменной норы выхода нет.

Так сказал Мрак.

«Что ж, — сделав усилие, я сел. — Пора рыть второй ход или искать уже имеющийся выход…»

Магам было не до удобств, но кровать для меня — положенный на невысокий настил толстым слоем подсушенный мох, прикрытый тканью — оказалась необычайно удобной и с нее было легко вставать. Вновь хотелось пить, губы пересохли, в груди буйствовал пожар.

Дохромав до выхода, я остановился в дверном проеме, встретив встревоженный и удивленный взгляд Шивы:

— Проснулся?

Я кивнул и хотел сесть с ним рядом, но Энтони вскочил и помог, после чего тронул тыльной стороной ладони мой лоб.

— Жара нет, — удивленно сказал он. — По словам Недгара ты должен метаться в лихорадке. Как нога?

— Очень хочется пить, — пожаловался я, и Шива тут же заторопился на поиски воды, оставив на ступеньке недоделанную, еще грубую трость. Палочка была подобрана под мой рост и длину рук, рукоять пока была простой, с небольшими ложбинками, чтобы пальцам было удобно ее держать.

Шива вернулся очень быстро, и на этот раз мне представилась возможность напиться всласть. Некоторое время мы молчали, и Шива продолжал обстругивать палочку, добавляя на уже замусоренное крыльцо тонкие полоски белой стружки. Потом я, наконец, собрался с мыслями и сказал:

— Я все рассказал Мастеру.

— Да? — Шива коротко глянул на меня, но снова отвернулся, понимая, что что-то не так.

— Ничего не хочешь рассказать?

— А что ты хочешь услышать? — Шива перегнулся через крыльцо и аккуратно взял с земли завернутый в белый платок сверток. Я даже не прикоснулся к нему, зная, что внутри — осколок меча, ценой которому была боль.

— Я забрал его у Оружейника, опасался, кузнец решит его переплавить, но теперь пришло время вернуть тебе твое. Это слишком опасная для меня вещь.

Он немного отодвинулся от обломка меча и вернулся к обстругиванию палки.

— Видишь, я его не украл и не спрятал. Я никогда не хотел разрушить этот мир и никогда целью моей не была смерть магов…

— Так уж никогда? — зло поддел я.

— С тех пор, как я обрел разум, никогда.

— И что же нам осталось? — взмолился я. — Сколько оружия смогут сделать маги из моего тела? Не для этого ли я раз за разом преодолевал боль, чтобы теперь быть готовым? Шива, меня пугает перспектива, маги лгут мне в лицо, но я знаю, что нам понадобиться оружие…

— Это домысли, твои страхи, — Энтони наклонил голову, — которых у тебя всегда было с избытком. Вот скажи-ка лучше, когда ты в последний раз ел?

— Не помню, — равнодушно пожал я плечами, покривив душой.

— О-о, так ты не оправишься, — Шива соскочил с крыльца и подошел к кухарившим женщинам.

— Как ловко ты увильнул, — прошептал я, — отмахнулся от меня. Высшие, я не хочу есть…

Когда Шива вернулся, я хотел высказать ему все, что думал по этому поводу, но не успел.

— Пища нужна, чтобы к тебе вернулись силы, так что здесь через не хочу. Что же касается магов, то у них есть собственные планы, и ты о них вскоре услышишь. Поверь, они почти не учитывают твоих умений, и я считаю, что зря.

Я хотел было спросить его, что он имеет в виду, но не успел. Внимание мое привлекла знакомая фигура, осторожно приближающаяся к крыльцу. Моралли несла перед собой миску с едой и шла так, будто боялась ее расплескать. Я не мог оторвать от нее глаз, и Шива рядом со мной тихо хмыкнул:

— Да ты точно поправляешься, друг мой, — сказал он насмешливо.

— Да иди ты, — беззлобно огрызнулся я и с улыбкой взял полную до краев миску с крепким бульоном.

— Если захочешь добавки, Дем, только скажи, — она улыбнулась как бывало раньше. Ее черные волосы блестели на солнце, убранные, как и прежде, в тугие толстые косы. — А ложку я вырезала сама, так-то вот!

Она тряхнула головой и пошла к костру, ее поступь стала легкой и непринужденной, я чувствовал в ней прежнюю, знакомую мне радость.

— Спасибо, — вслед ей сказал я и опустил голову. Легкий аромат трав из супа ударил в ноздри, пробуждая аппетит, но, верный себе, я ел неторопливо, осторожно сжимая ложку, сделанную руками той, кто была мне дорога.

— Она готова, — Шива положил мне трость поперек коленей. Ручка превратилась в приоткрытую драконью пасть. — Не мешало бы отшлифовать, да идти к реке за песком…

— Высшие, зачем все это? Костыль не может быть чем-то другим!

— Ошибаешься. Это как раз то, что тебе сейчас нужно.

— Знал бы ты, как мне надоели драконы!

— В следующий раз вырежу бабочку, — согласился фантом и засмеялся.

Я встал и оперся на трость. Роса на траве уже высохла, земля была теплой, хотя многочисленные камушки кололи подошвы. Несомненно, с тростью было значительно удобнее, чем без нее.

— Пойду, пройдусь до обрыва, — сообщил я. Оставаться рядом с фантомом не хотелось. Его голос будил во мне неявную тоску по прошлому, а слова вызывали разочарование. Шива ни в чем не упрекнул меня, но его внимательный и тяжелый взгляд еще долго упирался мне между лопаток, словно нож, приставленный грабителем к спине своей жертвы.

— Тебе понравился суп? — Моралли нагнала меня и пристроилась рядом.

— Очень, — я остановился, улыбаясь девушке.

— Я скучала, — сказала она сконфужено.

«Что же ты вчера ко мне не подошла, что же не сказала этого?» — отстраненно подумал я, но сказал совершенно другое.

— Я тоже часто вспоминал, как мы проводили с тобой вечера. Мне не хватало твоих рассказов и красок…

— А что же ты не вернулся?! — в ее голосе я почувствовал легкую обвинительную нотку. — Как только все закончилось, тебе достаточно было лишь захотеть…

Вот так, походя мы обменялись с ней тем, что ранило нас обоих. Я затаил обиду за холодный прием, ее ранило мое равнодушие, продлившееся столь долгое время. Она права в своем гневе, как мне теперь объясниться?

Я почувствовал себя совершенно неловко, будто должен был оправдываться.

— Мне нужно было побыть одному. Это так непросто, стать смотрящим дракона.

«Я не верю тебе», — говорили ее глаза.

— Моралли, — я протянул руку, но в самый последний момент остановил движение, призванное привлечь к себе девушку. — Мне пришлось поступить так, как требовали от меня обстоятельства. Я не мог вернуться или стал бы таким же, как Мастер.

— Мастер — хороший маг! — внезапно разгневалась Моралли. — Он многих спас, он первым пришел к нам и вывел моего отца и меня из города!

— Что же, ты хочешь, чтобы я сделался тенью Мастера?

Она молча опустила глаза. Столько всего не было сказано, что мы оба молчали. Она не знала, что сказать, я не знал, что ей ответить. Пропасть непонимания уже разверзлась между нами, и я вдруг понял с ужасающей остротой, что каждое слово Мастера было правдой.

Теперь я видел Моралли другой. Ее мысли были очевидны, и они оказались совсем не так красивы, как те творения, которые выходили из-под ее рук. Она была резкой и злой, она не питала ко мне никаких чувств, она никогда не считала меня своим другом…

Это стало для меня откровением, от которого где-то в подреберье родилась боль.

«Зачем же ты подошла, если тебе нет до меня дела?» — хотел я спросить ее, но молчал, уже зная ответ.

Маги.

— Прости, — наконец сказал я ей. — Ты всегда влекла меня…

— Никогда и не сомневалась, что ты хочешь только этого! — согласилась Моралли. — Я помню, как ты смотрел на меня. Нет, не зря мой отец так волновался…

— Он обладает большим опытом, — легко уступил я, и она с удивлением посмотрела на меня, будто ожидала, что я буду ей перечить.

— Ты стал другим совсем, — будто растеряно произнесла она, но я чувствовал ее смятение, будто она потерялась и не знает, что делать. — Ты такой отстраненный, неужели тебе больше не нужно человеческое общество? Это свойство всех магов?

— Я просто устал, девочка, — вяло ответил я, — сейчас слишком тяжелые времена, да и мне досталось опять, как видишь.

Я отвернулся и побрел прочь.

Ох, драконьи кости, Оружейнику следовало бы получше объяснить ей, что чувства, которые она будет предлагать мне, должны быть искренними, иначе я увижу ложь. Неужели все это было обманом с самого начала и почему столь очевидным стало для меня только сейчас?

«Дракон, — в который уже раз с тоской подумал я, — чего еще ты меня лишил? Не знать было так привлекательно…»

Когда Рене еле заметно изменила позу, неподвижность схлынула, и я увидел ее, сидящую на валунах у самого края обрыва. Не пошевелись она, и я бы принял женщину за камень. Может быть, она сделал это специально, давая мне возможность поговорить с ней.

Тяжело опираясь всем весом на трость, я подошел к хранительнице библиотеки и примостился рядом.

Волны метались далеко внизу под нашими ногами. С грохотом налетая на скалы, они дополняли равномерный гул водопада, срывающегося в морские пучины. Белая пена бурлила на поверхности, мириады соленых брызг искрились, пронизанные теплыми лучами солнца. Небо оставалось чистым и голубым, без единого облачка, и высоко в его синеве кружили драконы. На мгновение я открылся для мира, наслаждаясь тем, что Мрак больше не сковывает мои чувства, и ощутил их всепоглощающий страх. Я даже представить себе не мог, что так велика может быть любовь к жизни.

Я посмотрел на хмурое лицо Рене. Волосы женщины были острижены совсем коротко в знак траура, глаза глубоко запали, кожа стала совсем бледной, а на лбу и в уголках глаз залегли морщины. То, что ее грызло, было столь очевидным, что я не сдержался и обратился к женщине:

Рене, я был на развалинах Форта. Я знаю, почему ты горюешь.

Она повернулась и пустыми глазами посмотрела на меня. Это она держала ветер, более того, она сама его укрощала, заставляла повиноваться своей воле. И, Высшие видят, я знал по собственному опыту, каких затрат и самопожертвования это требовало от человека, не связанного с драконом. Рене летала вместе с ветром и с тем говорила со мной. Но как же она была далеко!

Я видел призрака Святилища, он бродил по развалинам. Когда-нибудь мы отстроим новые здания и дадим новый приют Хозяину Форта. Не бойся, он не оставит тебя…

— Когда-нибудь, — эхом ответила Рене, и вдруг ее плотно сжатые губы тронула теплая улыбка. — Спасибо за надежду, сейчас это то, что ищет каждый.

— Ты устала, это не может продолжаться бесконечно. Отпусти ветер, я сделаю все сам.

— Ты ранен, — спокойно возразила она.

«Не удивительно, что все знают об этом, ведь лагерь так мал», — отстраненно подумал я. Внимание мое привлекли клубящиеся на горизонте серые тучи.

— Такой чудесный день, и он будет испорчен грозой, — с досадой пробормотал я, но через секунду понимание поразило меня подобно удару молнии.

— Рене, отпусти ветер! Немедленно!

Я кричал неспроста. То, что надвигалось на нас с горизонта, со стороны моря, невозможно было ни с чем спутать, но Рене не видела очевидного. Не знаю, почему. Усталость и горе, или радость и надежда, которые я поселил в ее душе, вдруг закрыли женщине глаза, а ее ветер охотно гнал в нашу сторону смертельную волну, от которой не было спасения. Лишь мой резкий окрик заставил Рене очнуться. Ветер опал, охватив нас нереальной тишиной. Даже гул водопада на мгновение стих, словно падающая вода замерла в полете.

Я открылся миру. Не имея силы влиять на него, я знал другие пути, которые давали надежду на спасение. Я не мог быть хозяином, но в моей власти было направлять, и ветер охотно возродился в самом центре маленького лагеря, встряхнулся, будто очнувшись, и потек в разные стороны. Я сидел на камне, чувствуя нарастающее головокружение, и с тем видя, как застывает на горизонте облако, что до сего момента неслось к нам неотвратимой смертью. Я сделал больше, чем когда либо, и легкая пьянящая радость родилась в сердце.

— Что это? — тихо спросила Рене. — Почему ты изменил ветер?

— Фантомы, — отозвался я глухо. Теперь не было нужды кричать.

Я понимал, почему маги выбрали именно это место: у пустынного обрыва на морской границе был мир ветров, они властвовали здесь и приходили по первому зову. Удивляло лишь то, что маги так и не смогли понять: овладеть и подчинить — не всегда самый лучший выбор.

Спасибо, — прозвучало в моей голове хлестким ударом, и я, вздрогнув, обернулся. Дневной, сложив крылья, опустился на землю между домами и рекой, положил огромную голову на лапы, и тут же уснул.

Спасибо.

И поблескивающий кровавой чешуей дракон приземлился рядом с Дневным.

Они засыпали там, где на землю становились их лапы, взрывая грунт и выворачивая из земли комья травы, а в голове моей все звучала их благодарность.

Безопасность, — говорили они, — Спасибо.

— Рене, — сказал я, вслушиваясь в шепот драконов. — Иди в лагерь, отдохни.

— Я пришлю кого-нибудь на замену, тебе тоже нужен отдых, — помедлив, кивнула она.

Я слышал, как женщина ушла, но покой, который охватил драконов, захватил и меня. Они говорили со мной, все. Каждый назвал свое имя, говоря хотя бы одно слово благодарности. Лишь Мрак пронесся мимо молчаливым росчерком, но его благодарность мне была не нужна.

Я услышал шаги и повернулся. Ко мне шел незнакомый юноша лет шестнадцати. Шел быстро и уверенно, шел, чтобы сменить меня.

— Меня зовут Павел, — сказал он, встав рядом и наклонив голову. — Демиан, позволь спросить?

— Да? — задумчиво согласился я, разглядывая его. Еще один смотрящий дракона, теперь я знал, что он человек Натаре, быстрой, но равнодушной красной бестии. Этот человек был заперт в юном теле, и его дракон считала, так необходимо. Он мог бы просить ее отпустить время тела и дать ему набраться сил и роста, но маг даже не догадывался о подобной возможности.

Мальчишка, проживший сотни лет…

— Как ты это проделал с ветром? Мне ясна его природа, я имею над ним власть…

— Приласкай его, — сказал я насмешливо, — вместо того, чтобы хватать за шиворот и швырять туда, куда тебе необходимо. Эти токи, — я протянул руку, уверенно выделяя то, что было недоступно человеческому глазу, — создают коридор. Меня научили, что цепь куда менее эффективна, чем границы…

— Тебе нужно отдыхать, — помолчав, сказал Павел уважительно. Этот его тон и кротость заставили меня, отвыкшего от подобного, усмехнуться. — Я справлюсь здесь.

— Просто следи, чтобы он не изменился…

Маг кивнул с потрясающей серьезностью, и я подумал, что кем бы он ни был внутри, война заставляет его быть еще взрослее.

Оттолкнувшись от камня, я пошел прочь, но каждый шаг давался все труднее. В ушах зашумела кровь, голова гудела. Сердце билось слишком часто, мне это не понравилось, но я не сразу придал этому значения…

Я так и не дошел до домов, упал в невысокую траву, потеряв на мгновение сознание.

Боль перед глазами стояла пеленой, я перевернулся на спину, отодвигаясь от камня, который уперся мне в раненое бедро, застонал от грохота крови в ушах. Это было похоже на приступ, который случился со мной в горах, когда я покинул собственное тело, а Мастер потом был вынужден пустить мне кровь.

Мастер. Помоги.

Я лежал и ждал, но понимал, что у меня не так уж много времени. Сравнивая с прошлым опытом, я мог бы сказать, что мне не так плохо, как тогда, но это ничего не меняло: дыхание сперло, а сердце грозило в любой момент разорваться.

Потянувшись, я нашарил какой-то каменный осколок, которыми был усеян весь берег, и поднес его к лицу. Сердце трепыхалось, словно раненая птица, постепенно рождая щемящую боль в груди. Бездействие может стоить жизни…

— Не стоит, — услышал я над собой голос мага и, облегченно вздохнув, опустил руку.

Мастер оттолкнул носком сапога в сторону трость и встал на колени рядом.

— На этот раз, — сказал я удрученно, — нам будет куда деть мою кровь.

— И в прошлый раз было куда, — проворчал маг. — Ты потерял ее так много, что я не стану этого делать. Сейчас поправим, ничего страшного.

Он положил одну руку мне на горло, заставив откинуть назад голову, словно собирался задушить меня, вторую опустил чуть ниже солнечного сплетения и задержался на мгновение, собираясь с мыслями. Потом его руки сместились и, как бывало раньше, он прикрыл мне глаза ладонью. Знакомая темнота окружила, толчок в грудину выдавил из легких весь воздух, но Мастер уже отстранился. Тяжесть исчезла, я смог вздохнуть свободнее, сердце по-прежнему частило, но я ощущал, что пульсация пошла на убыль — посланный магом сгусток энергии заставил сердце утихнуть.

Мастер вздохнул, поднялся и, не сказав ни слова, пошел прочь. Понимая, чем недоволен мой наставник, я поднялся и вернулся в комнату, прилег на пастель, уверенный, что провалюсь в тяжелый сон усталости, но не тут то было. Странное возбуждение охватило мое тело. Виной этому было энергетическое воздействие мага, столь сильное, что придало телу сил. Я поворочался немного, потом сел и, закатав штанину, принялся разглядывать расплывшееся алое пятно на белой повязке — последствие падения на камень.

Итак.

Я не могу ничем помочь, не владею собственным телом и не имею понимания того, что еще можно сделать, чтобы спасти нас всех. Я ранен и не связан с Истоком, чем бы этот Исток не являлся на самом деле. Дракон сделал меня изгоем среди своих, но в том была только моя вина. Мой страх и побуждаемая им ярость искалечили нас обоих. С меня никакого проку. Неутешительный вывод.

По ступенькам крыльца застучали шаги. Хмурый, вошел Северный, за ним, постукивая перед собой палкой, Калороне, последним в дверном проеме возник Мастер, несший две невысокие скамеечки. Когда гончар жил в Форте, ему не нужна была палка слепца. Пусть он не видел ничего, но знал город вдоль и поперек, а его неимоверно обостренные чувства, ставшие результатом слепоты, позволяли старцу всегда знать, когда перед ним человек. Он никогда не спотыкался, я ни разу не видел, чтобы он столкнулся с телегой или налетел на безрадостно бредущую собаку.

Но жизнь для него изменилась еще круче, чем для других, и пусть он все так же знал свое дело, пусть вся посуда, появившаяся в лагере, была сделана его руками, теперь он был всего лишь слепым стариком, пусть и с незаурядным разумом.

Калороне подождал, пока Мастер поставит ему скамеечку, и тут же безошибочно сел на нее. Северный прошел вглубь дома и прислонился копчиком к краю стола, на котором меня оперировали накануне. Мастер присел у входа подле старика.

— Мы хотели поговорить о сложившихся делах, — проворчал Северный неприветливо. — Когда ты пребываешь в неведении, Демиан, это обычно заканчивается каким-нибудь происшествием. Тут еще с Моралли вышла неожиданная промашка…

— Об этом мы поговорим потом и немного другим составом, — резковато ответил я.

— Не вини ее, Демиан, — скрипуче попросил гончар. — Она — обещанное дитя и делает все, что должно.

— Не могу понять, как вы допустили подобное, Калороне, вы, имеющие среди магов вес…

— Лучше было бы, чтобы Моралли умерла в утробе матери? — резковато отозвался старик.

— Я не это имел в виду, — разозлился я. — Вы же меня понимаете…

— Нет, не понимаю. Закон серди всех нас один. Кем мы станем, если начнем менять законы применительно к себе?

— Это — лицемерие, — я опустил штанину. — Маги поступают именно так — изгибают законы под сложившиеся ситуации. Ваша потрясающая честность перед самим собой не чета их хитрости.

— Я не вижу ничего ужасного в том, что моя девочка обучалась у лучших людей города, — теперь голос Калороне был насмешливым, — узнала, как обращаться с любым оружием, будь то лук, меч и слово. В том мире, где она росла, это были полезные умения, так что оставим мой выбор мне. Согласись, ты сам провел с ней немало счастливых мгновений.

— Меня ранит, что это было не взаимно, — признался я.

— Удивительно, что это для тебя важно, — задумчиво протянул старик. — Она много говорила о тебе в те времена, а потом, когда вы отбыли в горы, каждое утро поднималась на стену и молилась вечерами, чтобы снегопады отступили. То, что ты видишь сейчас, это обида…

— Не надо, — тихо попросил я. — Вот не сейчас, я прошу. Вы пришли не за этим, верно?

— Верно, — согласился Северный. — Сначала я хотел собрать всех, но побоялся развития событий. Как я сказал, ты бываешь немного импульсивен.

Я скривился, встретив прямой взгляд мага дня.

— Сегодня ты спас этот лагерь, ты увидел то, что было от нас скрыто. Здесь неуместна иная благодарность, кроме доверия, Демиан. У нас больше не будет от тебя тайн. Мастер не сказал тебе о наших планах?

— Собственно, нет, — внутри у меня все заледенело.

— Для этого придется начать издалека, ты многое упустил, и я боюсь… некоторого непонимания, — маг выдержал паузу, то ли упрекая меня, то ли собираясь с мыслями. — Мы были пограничным миром, но теперь все здесь уничтожено. Тому ты сам стал свидетелем. Остались лишь крохи, нам нечего спасать. Такое уже случалось, когда много тысячелетий назад время вошло в живой мир.

Мы всегда были теми, кто оберегал череду миров от беды…

— Череду? — я беспомощно оглянулся.

— Так, — согласился Мастер, а Северный продолжал:

— Сейчас единственная наша возможность оттеснить время назад, это отступить за другую границу и найти способ укрепить ее.

— Вы решили все бросить? — тоскливо уточнил я.

— Уничтожить, — подсказал Мастер. — Спрессовать и вышвырнуть за пределы реального. Представь себе два изображения на тонкой бумаге, можно наложить одно на другое, а потом стереть лишнее.

— Это чудовищно, — от чего-то мой голос стал совсем сиплым. — Ведь именно так Форт появился на равнине, да? Северный — самый древний маг из вас. Вот значит как, не впервой уже терять свои позиции?

Северный передернул плечами, будто ему стало неуютно.

— Мы спасали то, что могли, — сказал он нехотя, — но те, кто пришел со мной, почти все уже мертвы.

Я заметил, как руки Калороне дрогнули. Он поднял свои слепые глаза на меня, и на мгновение мне показалось, он видит куда лучше любого из нас.

— От тех времен остались лишь призраки в Святилище, но есть и тот, кто живет их чаяниями, не человек и не мертвец, — сказал старик. — Город даровал нам время, лишая свободы уйти. Я один из тех, кто помнит прошлое. Да, что-то ужасное есть в совмещении миров…

— И все равно у нас нет другого выхода, — упрямо сказал Северный, глядя, впрочем, не на меня и не на Калороне. Он смотрел в дверной проем, словно искал кого-то за пределами дома.

— Миры привыкают быть такими, какими их делают, — сухо заметил Калороне, и я вдруг понял, что больше ничего от него не услышу. Он, как и все…, как и я не видел другого выхода.

— Как мы можем наложить мертвый мир на живой, дышащий своей жизнью? — растерялся я. — Как мы можем трогать гробницу? Этот мир, это же погост. От него ничего не осталось! Что вы хотите? А если нам не удастся, если фантомы хлынут следом?

— Мы сможем защитить новый мир, — спокойно ответил маг дня, и я чувствовал, что остальные с ним согласны. — У нас будет цель, которую мы утратили уже давным-давно, поддавшись привычке равновесия. У нас будет долгий срок, чтобы мы смогли найти решение. Смерть — это столь великая сила, что даже время рушится под ее неумолимыми ударами. Совместив миры, мы получим возможность отыскать способ укреплять и восстанавливать стену.

— Северный! — зло бросил я. — Ну скажи же, ведь у вас было это время! Ты видел пещеры под горами, полные жизни, так ты сказал? В другом мире, да? Как ты мог оставить попытки? Или, быть может, все это обман, и стену просто невозможно защитить? Рано или поздно она обрушится так, как рушились стены до нее? Северный, это и есть правда?

— Я попыток не оставлял, — сухо, выделяя каждое слово, сказал маг. — Я искал. И я нашел того, кто отдаст границе между мирами свое время, того, кто способен не только разрушать стены, но и созидать их…

— Почему ты не сказал мне раньше? — взорвался я.

— Потому что мы опоздали. Я многие годы искал того, кто подошел бы для этой жертвы, кто смог бы отдать себя стене, и лишь благодаря Шиве мне это удалось.

— Фантом в Храме сказал, что я такой не один, — возразил я, будто пытаясь поймать мага дня на лжи.

— Не один, но вас не так уж и много, — согласился Северный. — Нет, не каждый выживший после смерти, отнюдь. И с тем, как я подбирался к тебе подобным, их уничтожали случайности. Будто мир сам… или чей-то злой умысел…

— Это мог быть Шива, — подсказал я.

— Нет, — казалось, маг дня сейчас угаснет. Голос его стал глухим, едва слышным, он прикрыл глаза: — Я подозревал его, не скрою. Но это было бы просто глупо, а Шива не глупец. И к тебе, Демиан, я приставил его, чтобы увериться в том или ином, а вышло, что сделал лучший выбор, будто пытался обмануть сам ход событий. Я не приближался к тебе, послал Мастера…

— А потом? — у меня пересохло в глотке, голос показался хриплым.

— А потом было поздно, — резко ответил Мастер.

— Почему ты не позвал мня, когда все началось? Почему не предупредил?

— Спроси дракона, и ты услышишь ответ, — он помедлил. — Везде появились фантомы, их прикосновение разбило наше равновесие. Мы были не готовы..

— Не готовы к чему?

Северный отстранился от стола, глубоко вздохнул:

— Отдать свое время, Демиан. Не всякий может поступить так, и дело не в желании. Ты понимаешь, как это сделать? Хотя бы сейчас понимаешь?

Я наиграно уверенно кивнул, для меня это значило «отдать жизнь».

— Так и есть, — печально согласился Мастер, — придется попросить Шиву, он рядом?

— Где-то здесь, — кивнул Северный. Я смотрел на них удивленно, и тогда маг дня сказал: — Тебе это не понравится, Демиан, может быть даже больше, чем входящее в плоть острие. И уж точно это не понравится Мраку. Но и ты должен простить нас за это вмешательство. Когда придет срок уходить, ты должен будешь попытаться, если все еще хочешь что-то сделать. И мне кажется, это будет в твоих силах…

Я нахмурился, когда в комнату вошел фантом. Он лишь взглянул на серьезные лица собравшихся здесь людей, прочел мое удивление и покачал головой:

— Северный? — попросил он печально. — Не заставляй меня это делать, ты же знаешь, что я не могу.

— Ты единственный, кто можешь и сделает, — проворчал Мастер недружелюбно. — Драконы, вот уж кто никогда не пойдет на подобное! Я хочу быть уверенным, что Демиан поймет, что искать, так что уж постарайся…

— Не хочешь марать руки, Мастер? — как-то непонятно пробормотал фантом. — Демиан, тебе придется извиниться за меня перед Мраком, и тебе придется ощутить это, иначе они не остановятся…

Шива не смотрел на меня, когда протянул руку, ожидая, что я возьмусь за его ладонь. Было понятно, что он сделает сейчас со мной нечто дурное, что может возмутить дракона, но отступать было некуда.

Мрак, так надо, я делаю это по собственной воле.

Калороне отвернулся. Почувствовав, как дрогнули пальцы, я протянул руку… и ощутил, как утекает мое время. Будто песок ссыпался с ладони. Крупицы жизни уходят, схожие с песчинками, пересыпающимися в часах. Всего лишь один стук сердца.

Фантом отпустил меня, передернул плечами и так же, не ответив на прямой, удивленный взгляд, вышел из комнаты.

Я знал! Я всегда знал, что оно внутри меня, это ощущение бытия, нерушимое, бесконечное, дающее утром встать и не торопясь позавтракать, не обращая внимания на ушедшие мгновения, а вечером маяться от скуки. Чувство плавности течения. Чувство жизни. Но не сама жизнь. Не так.

— Ты не поймешь, — глухо сказал Северный, наблюдая за выражением моего лица. — Да и не нужно. Эта магия — проклятье Вселенной, подобные умения запретны и не доступны никому, но я надеюсь, ты запомнишь хотя бы отголосок этого чувства. Когда придет время отступать, постарайся отыскать его в себе, быть может, это сделает стену крепче. Твое время — время смерти, и если оно останется на границе мира, у фантомов пропадет всякое желание даже приближаться к ней.

— А вас не пугает, что вы хотите рискнуть еще одним миром? Там ведь тоже живут люди, у них есть прошлое, и они надеются, что у них будет будущее. Вы хотите всех их убить, как убили этот мир?

— У тебя нет права говорить так, — резко и очень спокойно отрезал Северный.

— За что? За что вы хотите погубить еще один мир? Вы пришли за тем, чтобы я сказал свое слово.

— Так предложи решение, — Калороне аккуратно сложил руки на коленях. — Хочешь остаться здесь, подвергаясь вечной травле? Хочешь создать из этого мира форпост? Я слеп, потому люди перестали быть для меня загадкой. Ты хочешь предложить ничего не делать? А теперь послушай о том, что будет.

Если мы остаемся здесь и попытаемся обороняться, первым погибаешь ты, но я знаю, ты к такому готов. Рано или поздно мы все умрем, а фантомы останутся полноправными хозяевами этого мира. Поверь мне, им будет мало. Они ринутся дальше, и их уже некому будет остановить. Маги всегда жили на границе времени, таково было их предназначение. Наша смерть сейчас будет приговором всему.

Молчание. Тягостное, долгое, будто тишина позволит мне переосмыслить все. Но тишина, как и все эти слова — пусты. В них нет поступков, в них безнадежность.

— Ты сегодня остановил их, — снова заговорил гончар. Похоже, лишь он один сейчас был способен говорить. — Фантомы нашли способ добраться до нас, но нам повезло, что на обрыве оказался ты.

Слова сорвались с моих губ еще прежде, чем я успел подумать или осознать, что говорю:

— Я всего лишь перенаправил ветер, и драконы благодарили меня. Я слышал голос каждого.

Встревожено, маги переглянулись.

— Нам придется вторгаться в мир, где мы не имеем права существовать, — продолжал я. — Понимаю это, но принять не могу. Я бы с легкостью отдал свою жизнь, если бы это могло что-то изменить. Неужели вы думаете, что так будет до бесконечности? Успевают ли миры рождаться, не придем ли мы когда-нибудь к стене и не обнаружим за ней пустоту не рожденной Вселенной?

— На твой век вполне хватит одного мира, — сухо ответил мне Северный. Я вдруг понял, что давно не слышал Мастера. — Ты говоришь о том, что будет так далеко, что даже Шива не возьмется утверждать, доживет ли он до этого. Но и сам посуди, любая жизнь не может быть бесконечной. Мы говорим, что собираемся совмещать миры, но ведь мы лжем сами себе. Мы будем уничтожать вселенную с миллиардами миллиардов планет, которые, без сомнения, теперь пусты так же, как и наша планета. Фантомы ныряют в поток времени и выныривают из него в том месте Вселенной, где им заблагорассудится. В этом их власть. Мы с Мастером выстроили стены здесь, мы воздвигли из своей жизненной силы границу, которая держится, но лишь там, где властвует ветер.

Ты не слышал ночью их голоса, Дем? Их шепот? Ночью они начинают говорить с нами. Поначалу лишь Мастер был способен услышать их, ночью мир претерпевает удивительные метаморфозы. Потом их стали слышать все. Фантомы говорят о том, что нам нечего боялся и уговаривают нас быть равнодушными. Именно поэтому простые люди, которые живут в лагере, так спокойны. За время, что мы живем здесь, ушли уже многие, и мы не в состоянии их удержать, разве что силой. Они просто вставали и уходили из-под защиты ветра, шли навстречу тому, что им обещал мягкий, едва уловимый шепоток времени. Остались лишь самые сильные, самые стойкие. Лишь те, кто еще помнит горечь потери любимого, еще может сосчитать жизни, украденные фантомами. Но и они слабеют. Остаемся лишь мы. Мы жестоки, потому что нам нет дела до благ, которые нам обещают, и это единственное наше оружие. Мы должны покинуть эту реальность, уничтожить ее. Мы должны укрепить защиту для другого, еще живого мира. И продолжать бороться.

— Скажи, — вдруг подал свой голос Мастер, и я вздрогнул от того, сколько боли и горечи было в его голосе. — Ты сможешь помочь нам уйти отсюда?

Я был возмущен его вопросом, но предпочел ответить спокойно и ровно:

— Я сделаю все необходимое, — видят Высшие, сказать это было сложно.

— Демиан, пожалуйста, не пытайся найти другой выход, — Калороне встал, и скамейка под ним громко скрипнула, — не растрачивай себя и не приноси в жертву раньше времени. Чтобы уйти из этого мира, все маги должны будут бросить свои силы и силы мира на сложное чародейство. Ветер умрет, мир затихнет, чувствуя кончину, и мы останемся беззащитными перед лицом фантомов. Твоя кровь сможет обезопасить нас на какое-то время, ведь фантомы не решаются притронуться к ней…

— Чтобы укрыть людей и драконов, — проворчал я, — понадобиться много крови.

— Мы что-нибудь придумаем, — пообещал Мастер.

Внезапно в дом своей медвежьей походкой вошел Недгар, сурово оглядел собравшихся и процедил сквозь зубы:

— Всем выйти вон!

Калороне с чувством похлопал лекаря по плечу и вышел, следом, украдкой улыбаясь, последовали Мастер и Северный.

— Что это? — грозно спросил Недгар. — Кто позволил тебе встать?!

Я пристыжено улегся на тюфяк. Недгар подхватил отрез белой ткани со стола и принялся вытирать о нее и без того чистые руки.

— С тебя верно достаточно на сегодня? — спросил он как ни в чем небывало. — Они совсем утомили тебя?

Он быстро коснулся моего лба и удивленно хмыкнул.

— Это было важно, — отказался я.

А я знаю, — согласился Недгар. — Но для меняя гораздо важнее твое самочувствие. В этом мой долг, как долг стряпухи в том, чтобы не подгорело жаркое.

— Я понял, но мне уже лучше, — улыбнувшись, я попытался прикрыть краем одеяла проступившую даже через одежду кровь на бедре, но Недгар ловко поймал меня за запястье.

— А вот этого не надо, — предупредил врач. — Если тебе не стало хуже, это еще не значит, что нужно увиливать.

— Да я…

— Не стоит оправдываться, я знаю, что обошелся с тобой вчера весьма не гостеприимно. Были бы мы в Форте…

В его голосе прозвучала мечтательная и немного тоскливая нотка. Конечно, он имел в виду вовсе не руины, в которых сейчас лежал город. Недгар позволил себе на мгновение скользнуть на крыльях воспоминаний, где он встретился со своей женой. Его любимая Вирель, целительница, учившая меня когда-то тому, что еще недавно я был не готов вспомнить. Она передала мне свое знание и не сочла нужным встретиться со мной. Тогда я бы не принял ее дара. Может, я никогда не стану так искусен, как она, но я буду стараться, потому что так много людей возлагало на меня свои надежды.

Северный и Шива сразу увидели во мне нечто большее, чем просто человеческую глупость. Увидела это и жена Недгара, но так же, как и Шива, предпочла действовать сама. Она просто сделала то, что считала нужным.

Я внезапно понял, что у маленькой девочки Карин действительно не было никакого шанса выжить. Не потому, что она желала достичь власти, не потому, что она пыталась меня неоднократно убить, а лишь потому, что в меня с самого начала верило столько сильных сердец, а все произошедшее было частями точно выверенного Северным плана. Неужели и вправду будущее доступно мудрецам?

«Нет, — тут же ответил я себе, — недоступно. Потому что Северный не знал, что придут фантомы, он пропустил нужный момент, а, значит, мог лишь предполагать».

Я тяжело вздохнул.

В той схватке победил вовсе не я, и теперь мне остается лишь откупаться от своей совести. Я не в силах управлять энергиями, которые шипят, будто разозленные змеи, от моего слабого прикосновения, но я буду их просить. Просить и помогать людям.

— Ну что ж, — отвлек меня Недгар от мыслей и собственных воспоминаний, — давай посмотрим, как выглядит твоя нога. В какой момент рана начала кровоточить?

— Я упал на камень, когда возвращался от обрыва.

— Ах вот как… Тогда ничего удивительного, — он посмотрел на меня с укором и взялся за дело.

Глава 21. Сны

Дни шли и погода перестала баловать нас теплыми днями. Ветер не стихал, но он был не в состоянии разогнать черные грозовые тучи, клубившиеся над утесами. Небо, словно чувствуя безысходность, постоянно плакало. Уныние, царившее до этого в сердцах людей, медленно перерастало в отчаяние, и это приближало тот день, когда маги, наконец, решат покинуть тонущий корабль.

И другого выхода не было!

Я понимал, что маги тянут с совмещением миров исключительно из-за меня. Что бы ни говорили Мастер с Северным о необходимости подготовиться, то были лишь отговорки. На самом деле они ждали момента, когда из меня можно будет выжать столько крови, сколько даст магам и драконам полноценную защиту. Они смотрели хмуро, а потом отводили глаза, и не нужно было быть пророком, чтобы понимать, о чем они размышляют.

Когда опадет ветер и рассыплется защита, сотканная их умениями, фантомы нахлынут на нас, подобные бурному валу, и будет недостаточно просто очертить на земле круг, нужно будет создать купол, способный устоять под ударами времени. Сколько для этого понадобится вещества? Они выпотрошат мое тело, высушат его без остатка, но хватит ли этого?

Не уверен.

Я не мог усидеть на месте, хоть нога и не давала мне спокойно спать, а уж ходить и вовсе было нелегко. Занимая себя, я бродил по лагерю, заговаривал с людьми в попытке выяснить отношение к тому, что собирались сделать маги, и вскоре уверился, что их мнение можно охарактеризовать словом «безразличие». Люди просто хотели, чтобы все закончилось. Они открыто смотрели мне в глаза и говорили: «Пусть это случится. Смерть или жизнь. Но терпеть и ждать дальше становится все мучительнее!»

Теперь я часто слышал шепот во сне и, просыпаясь, прекрасно помнил все сказанное. Он неизменно звучал голосом Шивы, напевал старые песни матери, которые казались мне чем-то давно позабытым. Я вслушивался в них, вспоминая разговоры, которые мы когда-то с Энтони вели, но все споры сводились к тому, что пришло время уснуть. Меня это угнетало, что уж говорить о простых людях, на чьих глазах я частенько видел слезы. Невозможно было винить их за то, что они ждали гибели мира как избавления, слепо веря, что любое будущее лучше подобной пытки.

Но более всего меня удивил Оружейник…

В тот день я проснулся поздно, с трудом выплывая из мягких объятий сна, стряхивая с себя липкий, приторно-сладкий мир обещаний. На улице шел дождь, ровный неторопливый дождь, который обычен для летних, ненастных дней, но мой ветер на периферии лагеря делал его холоднее и резче. По крыше барабанили капли, кровля набухла, но все еще держалась, не пропуская внутрь небесную влагу.

Я выбрался на крыльцо и застыл, оглядываясь. Здесь разыгралось настоящее ненастье: дождь метался, носимый ветром, холодные капли били в неровные поверхности серых луж.

Мой рассеянный после пробуждения взгляд нашел Оружейника, занятого своим обычным делом: под прикрытием высоких тентов он шевелил угли в каменной кузне, и от его движений вверх вздымались, будто извержения, фонтаны ярких искр. Ветер подхватывал их и кидал ему в лицо, но Оружейник будто не замечал этого. Что ж, пришло время поговорить и с ним. Вжимая голову в плечи, я пошел к кузне.

С момента моего появления в лагере я еще ни разу не здоровался с ним, даже близко не подходил, не испытывая необходимости поговорить, поэтому Оружейник ответил мне тем же, сперва сделав вид, что меня не замечает. Когда же я зашел под навес и кашлянул, он повернулся и с наигранным удивлением принялся разглядывать «неожиданного гостя». Я почувствовал себя под его взглядом неуютно, как и прежде. Это было забавно.

Здесь, под тентами, нашлось все необходимое: скамьи, где можно было бы присесть, столы с инструментами и заготовками, молотки, напильники, кусочки бархатной ткани, какие-то бутыли с травильными веществами.

— Как тебе удалось все это взять с собой? — спросил я с любопытством, опустив приветствие.

— Своя ноша не тянет, — недовольно сообщил учитель боя. — Здравствуй, Демиан, думал, ты уже не подойдешь ко мне. Обиделся из-за того, что я сделал тебе такой непутевый меч? — он многозначительно глянул на мою ногу. Мне почудился в его словах легкий упрек, но оправдываться было бы нелепо.

— Нет, Оружейник, это был отменный палаш, он дал возможность разгадать одну из самых важных загадок, которую выставило перед нами время, — я сдвинул железные бруски и присел на скамью без приглашения. — Но можно было бы сделать его потоньше.

Оружейник улыбнулся, принимая мои слова за шутку, но на самом деле они были не лишены рационального сарказма.

— Это, конечно, не кресла в комнатах моего дома, — сказал он, присаживаясь рядом со мной на скамью, — но все равно лучше, чем говорить стоя.

Его руки зашарили по столу в поисках трубки и кисета, которые оказались рядом со мной. Я передал их кузнецу и подумал, что время даже с ним обошлось жестоко. Оружейник казался рассеянным и каким-то разочарованным.

«Внешнее, — напомнил я себе, — обманчиво, учись всегда смотреть в самую суть».

— Не хочешь ли пофехтовать? — спросил Оружейник привычно. — Северный в последние дни так занят, что уже не находит минутки обменяться со мною парой ничего не значащих ударов…

Я вопросительной приподнял бровь, давая понять, что его предложение сейчас вовсе неуместно.

— Ну что ж, не хочешь, да и ладно, — учитель боя набил трубку и долго выскребал из огня подходящий уголек, потом вернулся ко мне. — Хочешь узнать, что было той ночью? — поинтересовался он, и мы оба знали, о чем он говорил.

— Нет, мне хватило видений, — отказался я.

— Так даже странно, — проворчал Оружейник. — Ты помнишь старину Войе? Ту рыжую суку, которая всегда дремала у кухни? Ей было тринадцать лет, но она все равно прекрасно ловила крыс, а потом укладывалась на теплые каменные плиты и дремала. Иногда я припасал для нее большую кость. Мы были с ней чем-то похожи — два старика, которые не любят ветер и дождь…

Я молчал, вспоминая рыжую собаку. Для меня она была всего лишь одной из, но Оружейник ценил ее, как нечто знакомое.

— Это у меня от Мастера, — внезапно признался он, — этот черный прохвост раньше был ужасным любителем псов, просто не мог пройти мимо. Я помню время, когда в Форте выводили лучшие породы. Так он пытался заглушить боль. Вы все после перерождения такие странные, маг ночи не мог и шага ступить без своего серого волкодава. Потом он умер, и маг пытался об этом забыть.

— Собачий век короток, — согласился я.

— Ну да, — как-то неловко поддакнул Оружейник. — Ты, наверное, хочешь узнать, почему я раз за разом предавал твою дружбу?

Пф-ф-ф, как он смел все в одну кучу! Вполне в его духе. Соприкоснувшись с мыслями Моралли, я узнал слишком многое из того, чего знать не хотел. Кто-то из магов все понял верно и передал Оружейнику, что больше такие фокусы со мной не пройдут.

Ну-ну, эко прошлое его ест, признаться, сам я даже не думал об этом.

Принимая мое молчание за откровенную враждебность, Оружейник заговорил как и прежде в разговорах со мной мягко и открыто:

— У меня много теней — учеников, которые, обучаясь, помогают мне достигать результата и приносят информацию, чтобы я знал обо всем происходящем из первых уст. Так было, — вдруг осекся он. — Все, что мы делали с Мастером, это пытались удержать тебя.

— Думаешь, это важно? — нахмурился я.

— Ах, ну да, важно то, что я не остановил Северного, когда он потерял контроль. Ну, извини! Я не считаю, что человек, который с блеском выходит из ситуации, в которой должен получить свое, наказан. Этого недостаточно! Да, я перечеркнул твою победу, да, я пронзил тебе руку. Всего лишь укол. Ты его не прочувствовал, вот что. Ты этот урок не усвоил.

— Как и второй, — насмешливо подытожил я.

— Возможно, — проворчал Оружейник, — потому что тогда в тебе не было уже чувства вины. Я потакал себе и с лихвой потом получил высказываний от мага ночи, можешь быть доволен.

— Это, во всяком случае, честно, — я помедлил. — Все еще не удовлетворен?

— Естественно! Не хочешь все-таки пофехтовать со мной?

— С такой-то ногой? — невесело усмехнулся я. — Нет.

— Ах да, нога, — словно только что вспомнил Оружейник. — Мои клещи помогли?

Мне захотелось встать и уйти, но я сдержался, потому что теперь мною руководил не страх, а отстраненная брезгливость. Подобное отношение показалось мне неверным, и я постарался справиться с чувством собственного превосходства, в котором уверял меня из темноты моей души дракон.

— Без них ничего не вышло бы, — непринужденно ответил я. — Оружейник, меня поражает этот напор, зачем он?

— Лучше, чем безразличие, — учитель боя отвернулся, но я почувствовал его горечь. Ему тоже не нравилось то, что происходило с людьми, его утомляли голоса, приходящие во сне. Он, как и многие другие, не привык не видеть снов, погружаясь лишь в пучину чужой власти, и это его тяготило, делало резким и неумным в словах и поступках.

— Значит, все-таки боишься того, что собираются сделать маги? — твердо спросил я. Впрочем, на любой мой вопрос Оружейник имел свой собственный ответ.

— Страх здесь ни при чем, — отрезал он. — Пора заканчивать с этим миром. Знаешь, это как пытаться откачать утопленника. Трупу уже много дней, а ты не замечаешь, пытаешься заставить его легкие заработать, а сердце забиться.

— Но этот мир не мертв! — запротестовал я.

— Нет, он мертв давно. Он умер еще до того, как погибли города и коммуны. Ты никогда не задумывался над этим? Люди стали тенями тех, кем были раньше.

— Скажи еще, что все сводится исключительно к людям!

— Все взаимосвязано, Демиан. Люди давно заболели, единственный способ им помочь — стереть их с лица земли.

— Почему нужно все уничтожать вокруг себя? — подивился я, уже понимая, что с этого момента и впредь наши пути с Оружейником окончательно расходятся.

— Просто есть вещи, которые нельзя оставлять как есть, — глубокомысленно изрек он, но его мудрость была лишь глупостью того, кто не желает видеть. — Не упрекай меня за подобные взгляды. Можно смотреть по-другому, когда чувствуешь желание лгать самому себе…

— Очень интересно, это как? — пожалуй, я забавлялся, и он, ощущая, но не признавая этого, шел на поводу моего намерения. Впервые Оружейник утерял инициативу, но не мог в это поверить и распинался с задумчиво-умным видом:

— Я уже давно не нахожу мотивов. Так было поначалу с тобой. Казалось не интересным тратить на тебя время, знаешь ли, потому что ты ничего из себя не представлял. Скользкий, как змея, нервный, словно перепуганная сойка. Иногда скалился, это и заинтересовало меня, но не более того. Тогда я солгал себе самому, поверив, что у тебя непременно найдется нечто, чем ты сможешь расплатиться со мной.

— Нашлось? — оптимистично полюбопытствовал я.

— А ты разве не заметил? Я бы сказал, ты стал для меня партией на собственный танец жизни. Красивое сравнение, которое мне встретилось в каком-то весьма недурственном произведении… дай-ка вспомнить…

Он говорил взахлеб о том, что мне было слишком понятно, и потому я задумался о другом.

Можно ли было когда-нибудь помочь этому миру, если заключить его в человеческую сущность? Нет. Я отыскал ответ на этот вопрос уже давно. Я сформулировал его и понял. Человеку нельзя помочь, если он этого не желает, в противном случае, это может оказаться опасным для того, кто предлагает содействие. Раз нельзя помочь человеку, то как можно помочь всему миру?

Я тяжело встал, стоило Оружейнику замолчать.

— Был рад повидаться, — сказал я, но учитель боя вдруг сморщился и зло отозвался:

— Лгать будешь, когда все успокоится. Не думай, что те, кто окружает тебя, глупы. До свидания, Демиан.

«А что, если они правы? — вяло подумал я, бредя прочь. — Что, если нет другого выхода?» Действительно, кого здесь защищать? Кроме воспоминаний, тут ничего не осталось. Эти воспоминания никогда более не станут реальнее мыслей людей, которые еще что-то помнят. Бросить все и смириться с неизбежностью?..

«Нет, — решительно остановил я себя, — это — мгновения слабости. Выход найдется, и найду его я. Это мой долг…»

А время летело быстрее ветра, и маги назвали день, когда им понадобится для защиты моя кровь. Драконы пробудились, но больше практически не поднимались в воздух, напоминая мне древние каменные изваяния. Они могли сохранять неподвижность многие дни, но при этом бодрствовать.

Я сидел на крыльце дома, на своем излюбленном месте и наблюдал. По небу носились грозовые облака, но сегодня дождь не пролился на землю. Со стороны моря, перекрывая ровный рокот волн, накатывали угрожающие раскаты грома.

Мне вдруг вспомнились слова Мастера:

Не стоит спрашивать, где ты был. Мы все равно этого не узнаем, пока ты не вспомнишь свои сны.

Я вздрогнул, встрепенулся, ощущая, что натолкнулся на нечто стоящее. Так бывает, когда знание всегда живет в тебе. Его лишь необходимо отыскать.

«Неужели все так просто? — с трепетом подумал я. — Вернуться в библиотеку, туда, откуда я начал этот безумный путь? Высшие, если выход есть, он где-то там…»

Я подскочил, как ужаленный, но, вовремя спохватившись, вернулся в дом, подхватил со стола одну из карт побережья, которые Рене частенько изучала, перевернул ее и, не жалея бумаги, размашисто написал:

Вернусь. Мне нужно всего две ночи. Не торопитесь, от этого ничего не изменится.

Демиан.

До момента совмещения миров оставалось двое суток, когда я прошел между дремлющими драконами и влез на спину Мраку. Он был не доволен тем, что его потревожили, но отнести меня к развалинам Форта не отказался. Дракон не задавал вопросов, зная, что я задумал. Он плавно поднялся в воздух, и, на удивление, никто не взялся нас преследовать.

Мрак пронес меня над лесами и равниной, вынес к предгорьям и устремился дальше, пропуская под брюхом заснеженные хребты дремлющих гор. Дракон мягко плыл к цели, но я не торопил его, сам опасаясь того, что ждало впереди. Так прошла ночь и начался день, когда мы увидел перед собой развалины.

Там дракон, — безошибочно определил Мрак.

Он уместился на небольшом осколке стены, который все еще торчал вертикально, словно насмешливое напоминание о том, каким был Форт до разрушений. Лесной дракон сидел, подобравшись, его сильный хвост оплетал мертвые камни, и неотрывно следил за нашим приближением. Когда Мрак приземлился, зеленый упал вниз, ожив, сделал изящный полукруг и мягко ступил на землю рядом с нами.

— Ты жив, — сказал я, но в голосе моем дракон, должно быть, почувствовал тревогу.

— Да, — подтвердил он, — но пришла пора действовать, мне претит прятаться и убегать.

— Думаю, я знаю, что делать, — стараясь говорить твердо, сообщил я, глядя на камни, в которые превратился город. Он словно бы еще постарел. Казалось, Форт уже давно, может быть даже вечность, лежит посреди равнины в руинах. Неизвестно откуда взялись молодые вьюны, охватившие своими крепкими объятиями стоящие нетвердо стены. Они стиснули их в своих ладонях с неожиданной силой, перетирая в пыль. Между обломками пробилась тонкая трава, ее яркие стрелки шевелились, касаясь мертвых развалин.

Я внезапно подумал о том, хотел ли по настоящему Хозяин города жизни, раз он встретил смерть так покорно, без явного сопротивления? Может быть, сам город уже давно устал возвышаться своими величественными стенами над вересковой пустошью, устал глядеть с высоты своих башен на восход и закат, встречать день за днем приход утра и наступление ночи. Может быть, город устал от магов, вечно творящих свои собственные судьбы под защитой его стен; от людей, которые суетно снуют туда сюда, окунаясь в собственные бессмысленные страсти. А, может, он просто уже не мог противиться подступившему дыханию времени и сдался безропотно, но с горечью…

— Боюсь, ты не знаешь, что делать, — покачал головой зеленый. — Ты ошибаешься с выводами. Это решение лишь для тебя.

Я нахмурился. Слова дракона заставили меня отвлечься от невеселых мыслей, и я резко спросил:

— Что ты имеешь в виду?

— Только то, что сказал, — дракон покивал увенчанной рогами головой и отвернулся.

— Я найду выход там, — отчаянно сказал я, надеясь, что дракон согласится со мной. Он был стар, дракон леса, он был умен и умел бороться. Ему наверняка понятна суть магии времени, в его силах заставлять крупицы его перетекать.

— Найдешь? Изменения для себя. И я не знаю, что лучше на самом деле. Маги хотят слить воедино миры, верно? Это то, что сделать необходимо. Смирись. Правильные решения не всегда самые лучшие.

Я стоял, как громом пораженный.

— И это говоришь мне ты?!

— Можешь попробовать что-нибудь сделать, никто не помешает тебе, но от этого ровным счетом ничего не изменится. Есть события, которые уже давно предопределены. Я вижу, должно быть, забавные вещи, но понимаю, что тебе это не по силам теперь — ты слишком долго ждал…

— Время можно победить только временем…

— Не думаю, что ты прав, — возразил древний.

— Я тебе не верю! — выкрикнул я, стараясь убедить не дракона — себя, стараясь разбудить обиду, горечь, разочарование, все, что угодно, лишь бы с этим пришла ярость. Та самая, которая сворачивала горы, сталкивая в беспощадном бою обстоятельства и поступки.

Я резко повернулся и побежал по руинам, перепрыгивая с камня на камень, стремясь пробраться вглубь развалин туда, где у безжизненного старого сада лежал под завалами вход в библиотеку. Со злостью я срывал с камней цепкие вьюны, обжигая ладони об их покрытые тончайшими колючками стебли, рвал стебли, давая камням свободу дышать, свободу глядеть в небо. Пытаясь найти вход, я старался в тончайших деталях представить себе, как выглядел город до разрушения.

— Здесь, где-то здесь, — сами шептали мои губы, но руки натыкались лишь на изломанный камень. — Призрак! Пусти меня, или я разобью эти камни! Я умру, но разобью их! — закричал я, но прежде, чем эхо затихло, земля под моими ногами обрушилась в пустую темноту.

Падение было коротким, оттолкнувшись от падающего обломка, я подался вперед и, перекатившись, встал. Рука коснулась стены, я тряхнул головой, избавляясь от каменной пыли, и шагнул вперед.

Хозяин города стоял там. Я заметил его и остановился, но призрак легким движением тонкой высохшей кисти поманил меня за собой. Как и Рене раньше, он зажег для меня свет, хоть я в этом уже не нуждался. Мы шли по гулким коридором в бесконечную глубину Святилища. Мне почудилось, я различил голоса, и от этого волосы зашевелились у меня на затылке. Скрипели ржавым железом залитые кровью пыточные механизмы, до меня донесся далекий отчаянный крик и громкий гогот палачей, глядящих на боль человеческую, как на забаву. Носа моего коснулся запах разложения, застоявшийся отголосок темницы, в которой не одно десятилетие провел человек. Запах испражнений, гниения, болезни и смерти. Я невольно прижал руку к носу, но ничего не изменилось, и перед моими глазами встали серые пролеты лестниц, ведущие в каменную глубину.

Факелы, вставленные в крепления над каждым пролетом, казались неживыми. Пламя застыло, словно боясь пошевелиться от ужаса, что пропитал воздух. Стены за факелами были покрыты неровными разводами черной сажи, будто прикосновения чьих-то ужасных рук оставили эти обугленные отпечатки.

Где-то надо мной открылась дверь, и я почувствовал едва уловимое шевеление затхлого воздуха, как мог почувствовать это человек, проведший в застенке долгое время. Качнули огненной головой в подтверждение догадки факелы, лизнули стены, оставляя на них свое обжигающее дыхание.

За мной пришли.

Я побежал по лестнице вниз, ища выход, пытаясь потеряться, спрятаться, забиться в самый дальний угол и остаться незамеченным беспощадными палачами, а слева и справа скользили ржавые решетки, перекрывающие выходы из длинных глухих коридоров. В их глубинах клубился мрак смерти, мрак погребенного человеческого разума, истосковавшегося по утренним, солнечным лучам. В них слабо плескалась боль разума, уничтожившего самого себя тщетными надеждами на спасение и глупыми мечтами.

Из всех коридоров тянуло гнилью и запустением, болью, страхом, ужасом перед чем-то неведомым, но властвовавшим здесь безоговорочно и всегда. Когда лестница кончилась и я оказался перед полуоткрытой решетчатой дверью, тело мое само остановилось, а разум в животном приступе страха воззвал о помощи.

Я стоял, тяжело дыша, и слушал. Слушал крики пытаемых, скрежет воротов и стук падения капель, чужие шутки и смех; осязал усталую песню человеческой души и умирал вместе с теми, кто был тут навеки погребен. Я знал, что все это отголоски прошлого, но переживал все так, будто это происходило со мной.

Я освободился от видений сам, но все еще слышал голоса, чувствовал запахи, глядя вдоль мерцающих слабым светом стен. Тогда новые видения коснулись моего сознания. Это прикосновение было мягким, призрак не хотел причинить мне вреда. Он лишь молчаливо передавал свои истории, о которых мне следовало знать.

Я увидел людей, собравшихся на улицах города. Их одежды казались старомодными, блеклыми, сшитыми из грубо выделанной ткани.

Толпа ревела.

Нескольких человек, облаченных в длинные белые льняные плащи, чьи края стелились по земле и колыхались на мягком утреннем ветру, стояли в центре площади. Я увидел, как с почтением расступился народ, наклонив головы с трепетным страхом, открывая залитые алой, свежей кровью камни мостовой.

— Вот ваша жертва! — крикнул кто-то, и толпа откатилась еще дальше, освобождая путь. Сильные руки нескольких мужчин подняли над собой обезглавленное женское тело. Расшитое золотыми нитками с вплетенными в узор камнями платье, охватившее когда-то стройную фигуру, было вымазано кровью, и эти красные пятна на белой и бирюзовой ткани казались нереальными.

Рослая седая женщина, которую нельзя было назвать старухой, подняла за волосы отсеченную голову и с отчаянным криком воздела ее к небу. В ней не было ничего человеческого, и толпа, отвечая творившемуся безумию, взорвалась многоголосым воем.

— Смотри на восход, — глухо сказал один из жрецов, и его голос с легкостью перекрыл шум толпы. Мужчина был в возрасте, но ни одна лишняя морщина, ни один шрам не перечеркнул его лица. — Сила лети.

— Миры оплети, — подхватил его слова другой голос. Этот человек был высок и красив, его длинные черные волосы разметались по плечам. — Черту очерти.

— Сила лети, — снова сказал старший. — Стену крепи.

— Жестокость, варварство, — сказал кто-то из толпы, но его услышали.

— А ты готов сам отдать себя? — резко спросил старший, и толпа расступилась, оставив стоять посреди мостовой хмурого старика с глазами, полными слез. Все сейчас смотрели на него, сторонясь, будто чумного. Но верно, он и был таким, в изодранной рубахе, со слипшимися от грязи волосами и покрытым сочащимися гноем язвами лицом.

— И ты уверен, — продолжал жрец, — что этого будет достаточно?

При этих словах руки, державшие мертвое женское тело, ослабли, опуская пустую оболочку на землю.

— Этого не будет достаточно, — сказал старик. — Я свое пожил, что во мне? Ничего! И потому я уйду и стану первым, кто усомнился в вашей правоте. Я первый, кто подвергает сомнению вашу силу, я первый, кто осмелился в лицо упрекнуть вас за жестокость.

Я найду того, кто отдаст себя и сделает это по своей воле, того, чьей силы будет достаточно! На веки!

— Ты глуп, старик! — крикнула женщина, державшая голову жертвы. — Ты сошел с ума, старость помутила твой разум! Ты поставил под сомнение саму нашу жизнь!

— Ваших жизней недостаточно, чтобы удержать время! — крикнул ей в ответ старик. — Так не может продолжаться вечно!

— Время покажет, — тихо сказал молодой, облаченный в белые одежды.

— Все умрут, — сказал ему старик и неожиданно ласково улыбнулся, — если нам не найти того, кто пойдет на жертву сам.

— Знаешь, старый, всю свою жизнь я искал его и не нашел, — отозвался жрец. — Я видел таких, кто отдал бы себя без остатка, но их жертва ничего бы не стоила — она была бы бесплотной, почти такой же, как совершаемые нами убийства. Я видел и тех, чьих энергий могло бы хватить, но ничто не способно было убедить их в необходимости действовать. Если ты и вправду найдешь такого человека, что ж, ты остановишь это варварство! Иди, и пусть моя вера будет с тобой, ведь я тоже верю, что когда-нибудь такой человек родится.

— Я буду первым, — не унимался старик, — и я могу потерпеть неудачу. Но те, кто пойдет по моим пятам… они найдут спасение. Найдут и ответ.

— Пусть будет так, — сказал жрец и пошел по направлению к самой высокой башне города, на которой плясали отсветы восходящего солнца. Остальные последовали за ним. Процессия поднялась на самый ее верх, выше бронзового колокола, который угрюмый мальчик с отметинами оспы на лице усердно тер мелким белым песком, макая тряпочку в воду, и остановились на ровной площадке. Теперь их было семеро.

— Убить его за воротами? — тихо спросил кто-то.

— Пусть идет, — старший жрец вздохнул. — Пусть рождает сомнения, пусть создает новое учение. Ищущие, да будет так.

Он взглянул вниз на волнующуюся толпу и крикнул:

— Старая!

Державшая голову жертвы старуха, отвечая его приказу, взвыла ужасным воем, полным странной чуждости миру, и бросила ее себе под ноги, начала топтать последнее пристанище духа, опустошая единственный оставшийся для нее сосуд. Но я все же успел заглянуть в остекленевшие глаза и уверился, что не стоит ни думать, ни говорить о то, что я увидел там.

Не надобно этого знать никому.

Солнце поднялось над горами, облив их живой струящейся кровью. Жрецы воздели руки к небу и воззвали к нему.

Они ублажали время. И это было страшно…

…Я увидел всадника, стоящего на горной тропе. Его лошадь покорно ждала, когда же хозяин вздумает тронуться дальше. Хмурое небо нависло над горами, скрыв их величественные вершины.

Всадник неподвижно сидел в красивом, раскрашенном краской седле, широкая сбруя тоже была разукрашена, на лбу у коня висел маленький серебряный колокольчик.

Облака плыли, казалось, у самых его ног — то туман поднимался из ущелий. Всадник внимательно следил за плавными движениями мутной взвеси, задумавшись о чем-то, потом вздохнул, огладил коня по лоснящейся рыжей шее и сказал:

— Боги говорили со мной, Тор. Они сказали, наш путь ведет к смерти, что мы не вправе ничего менять, хоть и можем. Еще один шаг, сказали они, и я буду наказан.

Что же делать мне, Тор? Я знаю, Боги никогда не лгут. Они пообещали мне гибель, если я не поверну назад, но могу ли я сделать такое? Если Ищущая сказала правду, как я могу сейчас отступить?..

Незнакомая говорила, что я один могу это сделать, что много лет прошло, а никто не осмелился, не захотел… Но ведь и я не хочу, Тор! Кто же по своей воле будет умирать?

Всадник опустил руку и тронул нож, висящий на бедре, но доставать не стал — не пристало оружию выходить из ножен понапрасну.

— Незнакомая сказала, этот нож — великий дар и единое спасение от прикосновений времени. Я владею им, и он мне подчинен, но все же Боги говорят — нельзя.

Всадник помолчал, снова вглядываясь в обрывки тумана, но было ясно, что Боги более не ответят ему.

— Ты прости меня, Тор, что на смерть тебя беру с собой. Мы всю жизнь провели вместе, я подростком хаживал, когда отец мой подарил тебя. Помнишь, как играли мы с тобой, два глупца у реки Камышовки? Бегали, брызги поднимая, а отец все ругал? Упрекал, что работника — не рот лишний покупал, продавца клял. А ведь другом ты мне был, и я думал, почему же отец не видит, не понимает?

Это ты спас меня от разбойников, что на дороге нож мне в спину вонзили. Если бы не ты, если бы позволил остановиться, позволил упасть… и не было бы меня вовсе. Но ведь ты не бросил, знал, куда везешь и зачем. И нож этот, — всадник снова тронул рукоять, его словно тянуло прикоснуться к оружию.

— Теперь он всегда со мной, был мне врагом, чуть не отнявшим жизнь, а стал другом. Вы простите меня, друзья, что беру вас с собою на смерть, только не могу я повернуть.

Конь тряхнул головой, словно бы соглашаясь с всадником, и от сбруи его понесся мелодичный и чистый звон колокольчика. Не успел этот звук затихнуть, украденный густым туманом, как вздохнуло небо, дивясь глупости человеческой, и обрушило на тропу каменный поток, укрывая под собой и коня и всадника и нож его. Гул затих, пыль осела почти мгновенно, и я увидел, что нет больше тропы, обвал сравнял ее со склоном. Я подошел к краю и далеко внизу под собой увидел пустой зев пещеры. Той самой, где течет по камням ручей, рожденной из крови.

Твоими руками, время…

…Море, ледяное, белое, словно мягкий и вязкий снег, билось кудрявой пеной о скалы у подножия городских стен, но камни были глухи, их не трогали морские ласки. За сотни лет, пока стоял город, море и смогло то всего, что испещрить ровный скальный камень выбоинами, сделать его колким и корявым, поселить на его поверхности жесткие бурые пучки привычных ко всему, не обращающих внимания на вечный холод, водорослей.

Море было бессильно.

На уровне обрыва плыли в потоках воздуха чайки. Они пронзительно кричали, рождая в сердце щемящую тоску, перекладывали свой вес с крыла на крыло, ловя мощный ветер. Их было много, они сгрудились у края обрыва, точно живое облако, кружащееся без остановки, и ждали чего-то.

Сгустились сумерки и это что-то пришло.

Загудел, взывая об опасности, моля о помощи, бронзовый колокол. Я обернулся и увидел на самой высокой башне одинокие силуэты одетых в белые одежды людей. Услышал их крики, которые, казалось, перекрывали своей силой грохот волн и вопли чаек.

Они выкрикивали какие-то слова, гремящие в воздухе подобно грому.

Пронесся у меня над головой, хлестнув хвостом, алый дракон, опалил своим дыханием чаек, которые, умолкнув, полетели обугленными телами вниз. Те же, что остались в живых, метнулись в разные стороны, как разбегаются уклейки от брошенного в прозрачный ручей камня.

Серая мгла застила взгляд.

Поднялось море, вздыбилось, и стал рушиться утес, на котором стоял город. Стены осели, опускаясь вместе со скальной платформой.

Тени заметались вокруг — то ли люди, то ли призраки. Или кто-то в сумраке просто зажег огонь. Темнота всегда порождает тени, и чем полнее темнота, тем больше жизни обретают они.

Море замешкалось на мгновение, нависнув огромной волной над городом, и мягко обняло его, отняв смертельным ледяным поцелуем последнее тепло. На мгновение я услышал голоса, взывающие о помощи, увидел белоснежное, мерцающее в водных глубинах серебряным светом, длинное, похожее на змею создание, которое, скользя в водных толщах, втекло в городские ворота, исследуя новые, доселе недоступные, но теперь принадлежащие ему владения.

Я не боялся утонуть в несуществующей воде, но холод глубины касался, казалось, самого моего сердца. Не знаю, сколько властвовало над городом море. Может быть лишь те мгновения, покуда сливались два мира воедино, а, может быть, не одно тысячелетие. Вода вдруг отхлынула, словно кто-то тянул ее с другой стороны за хвост. Я ощутил движение и увидел вдруг город. Совсем другой. Не Форт. Огромный кафедрал в центре, аккуратные домики, улицы, цветы. Скачущие всадники и летящие по ветру воздушные змеи из реек и ткани над покатыми крышами. Флаги на шпилях и гербы на стеклах…

…Город падал, вздымая из глубины земли темные клубы дыма. Теперь я снова видел Форт. Вода откатывалась, словно время вдруг пошло назад, оставляя после себя разоренное запустение, водоросли и не успевшую спастись рыбу, присосавшиеся к стенам морские черные раковины и мелкий щебень, который притащила с собой волна…

И только яркие змеи по-прежнему скользили по небу…

Я с трудом подавил неприятный спазм, родившийся в центре живота, и прибавил шагу. Казалось, пока видения владели моим разумом, я оставался на месте а, может, сам коридор вытянулся, чтобы сохранить в глубинах своих книги и призрачные души; чтобы я мог идти вперед и не останавливаться.

Вот так. Древние жрецы умели сохранять крепость стены, но лишь до тех пор, пока седовласый старик не усомнился в их правоте. Он посеял в людских сердцах зерно сомнения, заставил их взбунтоваться, а жрецов отступить под натиском человеческой жажды жизни.

Это старик разрушил зыбкое равновесие между силами времен и человеческим бытием. Это он отказался ублажать самых главных и самых значимых для всего живого богов, и за это был наказан целый мир.

Жрецы умоляли великое Время, умащивая его подношениями, и Время милостиво смотрело на людей, опустошая их медленно и неторопливо, потому что этого требовало поддерживаемое жрецами равновесие, но, благодаря сомнениям незнающих, договор этот был нарушен, и Время ступило в наш мир.

И шаги его несли мгновенную смерть.

Тогда маги совместили два мира. Северный, я узнал его, он был тем, кто позволил старику уйти…

Вот оно: знакомая дверь впереди. Мерцание стен поблекло, впуская в коридор легкие отсветы пламени. Когда я вышел из-за поворота и заглянул в библиотеку, у меня перехватило дыхание.

Это было прекрасно. Здесь горели тысячи свечей. На каждом столе, на которых больше не было ни крупинки пыли, трепетал свой маленький огонек, отражаясь в лакированных столешницах миллионами звезд. Я как во сне подошел к краю внутреннего колодца и посмотрел вниз. Огни терялись далеко под ногами, казалось, они уходят в бесконечность. Созвездия в глубине земли. Маленькие миры, горящие мягким желтоватым светом, планеты, плывущие в огромной Вселенной. Я все смотрел, а там, далеко под моими ногами кружили в незнакомом танце обитатели библиотеки. И больше не было первобытного страха. Я знал, кто они такие, и еще раз ужаснулся тому, что собирались сделать маги.

Мужчины, женщины, дети. Те, кто был молод и еще не привык жить настолько, чтобы при слиянии миров не потерять своего тела. Или просто слабые люди, которые не смогли сохранить свою целостность, ведь это так привлекательно — вечная жизнь, свободная от тела. Все они нашли прибежище в глубинах Форта. Может быть, город не выпускал их, не знаю, может быть только здесь они могли продолжать существовать.

Я медленно оттолкнулся от парапета и тяжело опустился в ближайшее кресло у стола. Тихий шепоток пронесся по ярусам, легкий ветер полетел по спирали, и одна за другой стали гаснуть свечи.

Я с замиранием сердца следил за тем, как тухнут ставшие внезапно одинокими огоньки, как исчезают их многочисленные отражения. Теперь я боялся лишь одного — что проснусь в другом мире, заточенным в оковы, в пропахшей смертью и человеческим разложением темнице, что снова услышу хохот палачей и их равнодушный взгляд будет наблюдать за тем, как корчится мое беззащитное тело под их знающими прикосновениями.

Я сложил руки на столе и опустил на них тяжелую голову.

Судорожно изогнувшись, пламя свечи истончилось и погасло, оставив после себя красный уголек фитиля, который стал быстро угасать. Запах свечного дыма ударил в ноздри.

Я вздохнул и закрыл глаза, слушая, как присаживаются в кресла в ожидании чего-то обитатели библиотеки. Сон захватил мое сознание незаметно, выкрал его, утянув в свой темный омут, полный ответов, которые вряд ли когда-нибудь станут нашей собственностью…

На столе перед моим лицом догорала свечка. Воск растекся по пыльной столешнице неровными нагромождениями, в центре в жидком воске плавали остатки фитиля. Руки мои лежали на раскрытой книге, рядом, отодвинутый в сторону, лежал еще один толстый томик в темном переплете.

Я с трудом распрямил затекшую спину. Сколько я спал?

Вокруг стояли гробовая тишина и запустенье, и в какое-то мгновение мне стало казаться, что я похоронен здесь, заточен в пустотах под городом. Ни с чем не сравнимая обреченность пленника накатила на меня волной, но я прогнал это ужасное чувство невозможности что-либо изменить и поднялся. Зашипев, потухла свеча, окунув меня в чистую, ничем не разбавленную темноту, скрывавшую тени под полой своего огромного плаща.

Я повернулся спиной к колодцу библиотеки и пошел вперед, безошибочно ступая по неровной тропке, проложенной через пыльные владения шагами Рене. Мое ночное зрение не покинуло меня, но я, оглядываясь, более не видел обитателей библиотеки, словно их никогда и не было.

И все, что я видел, было всего лишь сном…

Сердце неровно билось в груди. То оно вдруг начинало стучать, как сумасшедшее у меня в горле, то гулко и редко бухало, грозя разорвать грудную клетку.

Радость, которую я испытал, увидев догорающую свечу и книги было трудно описать словами. Значит, зря они не верили мне! Во всяком случае, у нас теперь есть время, если… маги мне поверят.

Но я не торопился, идя по плавно изгибающемуся тоннелю к выходу из библиотеки. Я не мог совладать со своим страхом, опасаясь увидеть то же, что оставил на поверхности, заходя сюда, и коридор медленно тек вперед, словно давая мне возможность приготовиться к тому, что меня ждало.

В конце концов, что-то изменилось, я не выдержал и бросился бежать, но уже через несколько шагов замер. Нечеловеческая усталость навалилась на плечи, и я медленно сел у стены тоннеля, прислонившись к нему спиной. Там, впереди, свет проникал в неровный провал над головой, а это значило, что я ошибся. И пусть в библиотеке время течет по-другому, все же оно не способно повернуть вспять.

Я сполз на пол, свернувшись маленьким калачикам. В горле что-то загорелось, слезы потекли по щекам, и я мгновенно заснул на пыльном полу, прислонившись спиной к шероховатой стене, словно и не спал вовсе в библиотеке.

Парадоксальная ситуация: я знаю, что это сон, но уверен, что не сплю.

Я бреду сквозь серый плотный туман. Он влажный и оседает на моих волосах мельчайшими капельками воды. В нем тяжело дышать, он сжимает легкие, хоть и не имеет никакого запаха.

Я не знаю, куда и зачем иду. Это похоже на бесцельную прогулку, но присутствует так же и понимание, что если я не определюсь, то могу шагать в этом сером тумане вечность.

Мимо, скрытые сумраком, то и дело проскальзывают смазанные тени. Они стараются обходить меня стороной, словно боятся, но и не отстают, желая напомнить о своем присутствии.

Я пытаюсь понять, зачем сюда пришел, но единственное, что я принес с собой, это уверенность в необходимости быть здесь. Вокруг лишь молчаливый серый туман, напоенный влагой и полный нечеткого движения неизвестных мне существ.

Я иду дальше, стараясь, как и тени со мной, не встречаться с ними.

Внезапно туман расступается и я выхожу к стене. Как перещелкивает секундная стрелка в часах, в голове моей вдруг возникает понимание происходящего, а с пониманием приходит и страх. Я смотрю на мой мир через затуманенное чьим-то дыханием стекло и понимаю, что вернуться не могу. Стоит мне коснуться границы рукой, как побегут, зазмеятся по ее поверхности тонкие трещины. Мириады трещин.

Так было уже однажды.

Так стоял я здесь и тер ребром ладони стену между мирами, так однажды уже разрушил ее. Одно прикосновение, и тогда я вернусь в свой мир, но вернусь туда не один, а приведу с собой смертоносное время. Или останусь здесь, где за моей спиной уже стоят в ожидании фантомы, дышат в затылок своим леденящим дыханием, заставляя тело медленно стареть. Они не убьют меня сразу, они не смеют притронуться ко мне, но и их дыхания достаточно.

Как вернуться и не разрушить стену? Как заставить ее укрепиться?

Я смеюсь, поворачиваясь к подступающим фантомам, и они отшатываются от меня, как от больного чумой. Продолжая улыбаться подаренному Шивой знанию, такому простому, такому очевидному для меня, я прохожу сквозь стену, оставляя в ней то время, что вырвал у смерти, то время, которое не позволит фантомам когда-либо прикоснуться к границе между мирами…

Я очнулся ото сна на полу коридора для того, чтобы понять, что умираю. Зажал рукой кровавую рану на груди, давно зажившую рану, которая снова открылась, и нашел в себе силы встать и пройти несколько шагов. Кровь стекала по пальцам, капала в пыль, превращаясь там в черные комочки. Я дошел до света, который проникал в тоннель вовсе не через провал в потолке, а через открытую дверь, плавно скользя по крутым ступеням. Да, все верно, так и должно быть!

Я поднялся и сел на краю, подставив лицо живительному солнечному свету, наслаждаясь его прикосновением, стирающим воспоминание о глухой темноте подземелий.

Вокруг меня была жизнь. Вихрем налетели запахи пищи и разогретого камня, донеслись звуки, царившие вокруг, и никто не обратил внимания на человека, сидящего у самой стены. Лишь старая сука вышла из-за поворота, втянула протертым от возраста носом воздух и подошла ко мне, виляя хвостом. Я обнял ее за шею и закрыл глаза, борясь с дурнотой. Шум в ушах нарастал, а потом вдруг стих. Смерть подошла так же тихо и незаметно, как обычно подкрадываются сновидения…

— Что произошло?

Я не понимал, что слышу.

— Что произошло? — повторил голос.

— Не знаю, — ответил я и подумал, что отвечаю собственным мыслям. Что вообще могло вновь спасти меня от смерти?

«Умереть можно лишь один раз», — так звучала известная даже мне мудрость. У меня же вошло в привычку умирать и воскресать вновь. Я не был рад счастливому спасению. Там, на ступенях библиотеки, я был готов все завершить, но снова очнулся и лежал на кровати в своей комнате в башне, которая должна была покоиться в руинах. В камине мерцали угли, за темными окнами, тихо шурша, шел дождь. Я прижал ладонь к груди, наткнувшись на повязку.

— Опять ты? — голос мой был хриплым и показался чужим.

— Я, — ответил Мастер, встав с кресла и присев на край кровати. — Так что же случилось? Как могло на твоем теле появиться столько шрамов, Демиан, за те несколько часов, которые ты провел в библиотеке? Откуда это? — он провел указательным пальцем по моему лицу.

«От дракона», — хотел сказать я, но промолчал.

— Что за рубцующиеся раны на твоем бедре и руке, откуда шрамы от бича на спине? Почему укол Оружейника превратился в старый шрам?

Я все молчал.

— Объясни мне, Демиан, как ты избавился от нанесенного мною удара, кто помог тебе? Ты даже не представляешь, как изменился…

— От чего же? — подал я, наконец, голос, потому что нескончаемый поток вопросов начал меня утомлять. Мастер никогда не узнает о том, что произошло, он никогда не сможет сказать мне спасибо, хотя… за что? За то, что я чуть не погубил весь мир? Нет, ему не за что благодарить меня. — Я все понимаю, но не беспокойся, то, чем ты меня связал, должно быть все еще живо. Дай попить…

Мастер встал, налил в чашку теплой воды из чайника, висящего над затухающими углями, и вернулся обратно, снова сев на кровать. Он неотрывно следил за тем, как я пью, потом снова спросил:

— Ты ведь знаешь ответы на все вопросы, которые я задал тебе, не так ли?

— В библиотеке время течет по-другому, — ответил я словами Рене. — Вот и все объяснение.

— Мне этого недостаточно.

Мастер встал и отошел к камину, грузно рухнув в кресло. Несвойственная ему тяжесть движений удивила меня.

— Твой конь мертв, Демиан, Дон погиб в Восточном Орге… там творятся страшные вещи. Мне надо знать правду о том, что на самом деле произошло…

Я потянул за тонкую нить ручья, который все так же связывал нас, и прошептал магу в самое ухо.

Смотри сам…

Мастер вскочил, словно я его ударил, а до меня вдруг дошла вся тяжесть его слов.

Дон мертв.

Мой конь мертв

Во мне больше нет силы, чтобы будить жизнь.

Мастер вскоре умрет.

В Восточном Орге фантомы.

Все это значит, что как бы я не пытался укрепить стену, ее сначала надо было починить. Все, что я сделал, было напрасно. Энтони не соврал: границу разрушило не мое прикосновение. Прошлое нельзя изменить, оно все равно потечет по намеченному ранее пути, пусть и через другое русло.

Я медленно встал и подошел к окну, провожаемый пристальным взглядом Мастера, распахнул створку и впустил в башню ночь, холодным потоком ударившую мне в грудь. Где-то над башнями пронеслась, протрубив, черная тень Мрака. Он звала меня, и я заставил себя проснуться.

Фантомы, фантомы, — шептал дракон. — Скорее. Они идут. Их много. Ничего не осталось, Демиан. Тебе ничего не изменить! Не ты причина! Нам надо возвращаться.

Куда?!

Я тяжело поднялся, заторможено отряхнул пыль с колен и поплелся к выходу из библиотеки.

К магам. Надо позволить им сделать то, что должно.

Я остановился, встав на обломок потолка, и поднял голову. Солнце здорово сдвинулось в сторону запада и более не заглядывало в пролом. Присев на корточки, я прыгнул вверх. От мощного толчка запротестовала нога, с шорохом осыпались мелкие камни, когда я приземлился на самый край.

Быстрее!

Я не мог торопиться. Трудно передать чувство осознания собственного бессилия тогда, когда ты столько сделал для победы. Теперь остается отдать магам кровь и умереть. Просто уснуть, исполнившись равнодушия.

Я оступился на камнях, и под ними что-то заскрежетало, хрустнула деревянным бортом придавленная глыбами повозка, брошенная около ворот на площади перед конюшней. Я часто наблюдал, как полная жестяных бидонов тележка, запряженная толстоногой лошадкой, вечером отправляется на пастбища у предгорий, чтобы вернуть еще до полудня с молоком.

«Кровь, — подумал я, приподняв каменный осколок. — Моя кровь там, в ручье, в котором воды хватит, чтобы наполнить любую емкость. Та жизнь, что спасла Мастера, и та смерть, что развеивает фантомов…»

Библиотека дала мне все, что было возможно. Когда маги будут разрушать миры, теперь я точно знаю, что делать. Высшие, что бы было, если бы я не решился на этот отчаянный шаг?

Поднатужившись, я выдернул помятый, покрытый царапинами бидонов. Железо громыхало о камень, звук этот раздражал, шепот дракона тревожил:

Беги оттуда! Они идут. Скорее!

Перехватив бидон за широкое горло, я поспешил прочь, вытащив свой нож, но так и не увидел фантомов. То ли они были заняты другим, то ли не посмели на меня напасть. И лишь когда я залез на Мрака и мы стремглав взмыли в воздух, я увидел под собой неверные силуэты призраков времени, мечущиеся по развалинам в закатных лучах солнца.

Мы летели к горам. Зеленый дракон следовал за нами. Изредка я оглядывался и тогда в сумерках видел зеленоватое свечение. Я никогда не задумывался о том, что он по сути своей является всего лишь сгустком энергии. В этом мире все оказалось так сложно, я не мог всего понять, но так хотел! Он был духом, тем богом, которому могли бы поклоняться древние, но с тем я ощущал его плотность, в нем горело пламя, которое согревало меня ночью в лесу.

Ночь, она уже подходила к концу, когда Мрак приземлился среди других драконов. Там, на траве, скрестив ноги, сидел Мастер.

— Всегда знаю, когда ты приближаешься, — сказал он сдержанно. — Подумал, может, тебе понадобится моя помощь?

— На этот раз я цел, — усмехнулся я, спускаясь вниз и опуская на траву тяжелый бидон.

— Ты за этим летал? — Мастер не ответил на мою улыбку. — Не думал, что ты умеешь доить коров. Говорят, что к вымени лучше прикасаться женским рукам, они нежнее.

— Это вода из ручья…

Мастер тихо присвистнул, глядя куда-то вдаль. Он и думать забыл об источнике. Это ничего, ведь и я вспомнил о нем не сразу, лишь после того, как в видении сам напомнил магу: все, что нас связывает, еще живо. И ручей все так же течет по холодным горным камням.

— Выходит, я не ошибся в ту злополучную ночь и сделал то, что было действительно необходимо? — маг, казалось, спрашивал меня.

— Все, что сделано не во имя разрушения, верно.

— Это упрек?

— Нет, не упрек, — я наклонил голову, — пора совмещать миры, надо выпихнуть фантомов обратно.

— Жаль, что другой выход остался для нас тайной, — грустно сказал Мастер.

— Мир идет по своему пути так же, как и мы…

Тихо зашелестела трава, сгустилось свечение и на траву шагнул зеленый дракон. Мастер с секунду колебался, а потом подошел и бесцеремонно, будто старого друга, обнял его за шею.

— Уцелел, — прошептал маг.

— Я могу о себе позаботиться, — прищурив глаза, напомнил дракон леса. — Но я устал от этого мира, вы готовы?

— На закате, — согласился Мастер. — Когда уйдет день, а ночь еще не наступит. Мы сделаем все, что сможем, чтобы удержать людей целыми и указать им путь.

«А я, — подумал я мстительно, — возьму с собой всех мертвецов…»

Глава 22. Слияние миров

Воды, которую я привез, как раз хватило, хотя в бидоне ее было куда больше, чем крови в моем тщедушном теле. Мастер с Северным радовались ей как дети, оживленные пакетом конфет. На мой вопрос Недгар, меняющий повязку на бедре — мне от него опять достались одни упреки — пояснил, что они рады в первую очередь тому, что нет необходимости причинять мне вред.

— То, что нас всех ждет впереди, не потерпит равнодушия, — сказал лекарь. — Для этого потребуется сила и желание жить, но возьми они у тебя всю кровь, что бы осталось от тебя, Демиан? Усталость и равнодушие.

— Я бы пополнил состав призраков в подземелье Форта, — согласился я. — Думаешь, город удастся восстановить?.. Там?

— Есть вопросы, которые лучше задавать Северному в силу его глубокого возраста, — хмыкнул врач. — Расскажешь, что произошло?

Он смотрел на меня пытливо, как бывало смотрел Оружейник, будто действительно видел, но теперь я знал наверняка, что это — всего лишь догадки и подозрения. Пока я не откроюсь, не сделаю шаг к нему, мои мысли будут недоступны никому из живых. Кроме Мастера.

— Просто привез воду, — сказал я твердо. — Немного задержался, все еще надеясь найти выживших.

— Глупо, — подытожил Недгар.

— Нашел лесного дракона, — возразил я.

— Пожалуй, что так… Демиан, сейчас уже ничего изменить нельзя, но когда все закончится, с твоей ногой придется повозиться. Хромота сама не пройдет. Если бы ты послушался меня с самого начала и не вставал…

Я скривился, и врач осекся.

— Тебя это не тревожит, да?

— Если ты об этом, то я намериваюсь остаться в живых, — сказал я как можно убедительнее. — Особенно теперь, когда понимаю, каковы ставки на самом деле. Я не допущу повторения, слышишь?

— А я верю, — легко согласился Недгар. — Отдохни до вечера.

Он уже подошел к двери, когда я спросил тихо:

— Маги не расскажут, да? О том, что ждет людей, если они потеряются?

— Нет, страх лишь навредит им, — согласился Недгар. — Северный так считает.

— И ничего, что они обрекают людей на жуткую участь? Те будут радостно переглядываться в ожидании, когда кошмар, наконец, закончится, а впереди… вечность?

— Что же, такая смерть, верно, лучше, чем от прикосновения фантома.

— Но та жизнь, что ждет их впереди…

— Иллюзии, вот что их ждет, — мягко поправил Недгар. — Не муки, не плен. Призраки города помнят себя, но не помнят иного мира. Их нежизнь не так уж страшна, как тебе чудится, благодаря Хозяину Форта, а он вряд ли останется здесь. Надеюсь на это, — зачем-то добавил лекарь. — Теперь отдохни, с закатом тебя разбудят…

Маги и люди собрались вокруг драконов. Впервые я увидел всех выживших, всех вместе.

Я старался не смотреть им в глаза, я вообще ни на кого не смотрел. Всякий раз, когда я оглядывался, натыкался на ищущий взгляд Моралли, и от этого мне становилось тошно и стыдно. Она ждала поддержки, но я, переполненный ожиданием, не находил в себе сил, чтобы хотя бы попытаться ей что-то предложить.

Люди верили магам, они хоть и волновались, но были уверены, что все пройдет как задумано, ведь с ними их главная надежда, их спасители. И только немногие знали, что может произойти…

«Им это навредит, — повторял я, пытаясь убедить самого себя. — Зная в лицо смерть, ты уже не сможешь оторвать от нее взгляда, не сможешь не ответить на манящий и требовательный призыв. Будешь верить — это она зовет тебя, а она сильнее, ей невозможно противиться…»

Все случилось слишком быстро.

Северный встал подле меня, поднял к небу руку, и из пронизанного золотистыми закатными лучами воздуха возник в его руке дышащий белым светом кнут. На секунду мне показалось, что воздух охватил тело мага, сплетаясь в подобие белых жреческих одежд, но то была лишь игра моего воображения. Я видел его таким когда-то, я воспринимал его таким.

— Пусть удача будет с нами, — прошептал рядом со мной Шива.

— Да хранят нас Высшие, — громко крикнул Мастер.

Северный замахнулся и ударил бичом по горловине бидона. На секунду я увидел, как раскраснелось, распылилось железо, нагретое прикосновением его силы, через мгновение брызги фонтаном ударили вверх, заискрились, подобно радуге, всеми цветами, ловя уходящие лучи, разлетелись веером, окружая нас.

— Именем Дня, — шептал Северный.

— Именем Ночи, — сосредоточенно выводил древнюю формулу Мастер.

Я уже слышал эти слова, и пусть прошедшие столетия изменили их, формулы остались прежними, направленные на одно и тоже: на пробуждение неведомого.

— Отпускай ветер, — шепнул мне на ухо оказавшийся рядом Мастер. — Пора.

Я с радостью отослал его, потому что мне не хотелось его более тяготить, мы и так были перед ним в неоплатном долгу. Когда-нибудь, если мне представится случай, я обязательно отдам этот долг.

Все напряженно ждали. Недгар хлопнул меня по плечу, будто напутствуя, и вышел вперед, Рынца, Анри, Павел, все они были здесь, все стояли по внешнему кругу, а я отошел к людям во внутренний круг, понимая, что все, что мог, уже сделано. Поместившись под лапами Мрака, я положил ладонь на его шершавую чешую и посмотрел на заходящее солнце, которое быстро соскальзывало в дымку, висящую над морем. С последним пронзительным лучом, во время сумерек, когда схлестывались в единоборстве силы Ночи и силы Дня, теперь должны они были объединиться, чтобы своей мощью поменять границы мироздания, качнуть чаши равновесия, уничтожая целый мир.

Солнце блеснуло в одинокой морской волне и стерло след своих шагов с его рябой поверхности. Сумерки навалились неизбежностью.

Я почувствовал, как заметалась вокруг бесхозная сила, как она втянулась в тела магов, чтобы в нужный миг вырваться наружу.

Все смотрели в разные стороны, но видели одно и тоже: серые мутные облака, маячившие вдалеке.

А потом волна фантомов докатилась до нас… и разбилась о невидимый барьер, откатилась с диким криком разочарования и обиды, и навалилась вновь, силясь разбить кристальные стены. Упорство фантомов истончало нашу защиту, тратя ее небогатые силы.

Рядом со мной стоял бледный как мел Шива. Его голова была запрокинута, он смотрел вверх. Я тоже взглянул туда, а потом мир кончился для нас…

Меня поволокло куда-то, и лишь предостерегающий окрик Мрака указал, куда нужно плыть, чтобы вырваться из водоворота, захватившего мое сознание. Я вдруг понял, что у меня вовсе нет тела, нет здесь, оно где-то там, откуда зовет меня дракон.

Это было совсем по-другому, не так, как мое путешествие из библиотеки в мир времени. Там я был человеком, здесь я остался частичкой разума, потерявшей свое материальное облачение. И я стремился его найти, найти свое тело и попытаться помочь тем, кто этого сделать не может.

В тот день я стал маяком для других так же, как был для меня светом во тьме мой дракон. Они шли за мной, будто привязанные, и первым, положив обтянутые пергаментной кожей пальцы на мое плечо, вышагивал мертвый призрак города.

Я звал их, и они шли, как откликнулся на мой зов Мастер, как не смог противиться моему желанию умирающий конь. Это было моим даром, умение звать и быть услышанным, но я понимал, что найдутся и те, кто останется глух.

Пришло понимание, почему стена между мирами, смещаясь, раздирает человека на части, но до сих пор мне не ясно, почему она оставляет по ту сторону тело, с легкостью подхватывая душу. Быть может потому, что тело принадлежит тому миру, а душа способна путешествовать по всем.

Когда граница коснулась меня, я без колебания отдал ей свое время так же, как отдал его во сне, когда спал в коридоре, ведущем вглубь библиотеки. Я отдал его, зная о том, к чему это приведет, понимая, что когда очнусь, буду умирать. Недолго и не особенно мучительно. Также я четко знал, что на этот раз мне не поможет никто, потому что у магов не останется на это сил.

И еще я знал, что вряд ли кто-то поймет, что произошло на самом деле. Но нужна ли мне слава теперь?

Ты такой же, как он?

Я хочу, чтобы меня не забыли, потому что это и есть жизнь. Я не хочу безразличия…

«Еще один способ покончить жизнь самоубийством», — с сарказмом подумал я, поняв, что все, наконец, закончилось. Где-то в вышине над головой резко и неприятно закричала крупная птица, заставляя меня открыть глаза.

Небо в вечерней дымке. Трава и неровность под спиной. И смех, полный отчаяния, из груди.

А Мрак сказал мне:

Ты думал, я дам тебе умереть?

Мастер, ухватив меня за запястье, тихо прошептал:

— Думал, я позволю тебе умереть?

Северный хмыкнул, высясь надо мной:

— Куда собрался без моего на то дозволения?

Шива бросил насмешливо:

— Листы твоей книги все еще чисты.

Пальцы Мастера касались окровавленной рубашки на моей груди, ладонь его давила у самого основания шеи.

— Еще слишком рано уходить, — Шива присел рядом и зажал раскрывшуюся рану, крупицы времени струились по его тонким пальцам, давая мне дни и годы. Фантом больше не опасался прикасаться ко мне. Теперь в моей крови не было ему вреда. — Ты чувствуешь это? Даже ты должен чувствовать, Демиан! Этот мир полон энергий, они плещутся вокруг! Они похожи на хлесткие струи воды, просто подставляй ладони, чтобы напитаться. Нет, Демиан, мы не отпустим тебя, нам есть что противопоставить смерти!

— Вот оно что…

Этот мир был и вправду другим, наполненный потоками силы. Надо мной плыло глубокое небо, первая звезда ярко блеснула, такая же пронзительная, как и в том, более не существующем мире, который мы покинули совсем недавно. И трава здесь была такая же колкая и ветер так же свеж, а аромат закатных цветов так же опьяняющ. И мир этот дышал жизнью, был ею переполнен, он казался совсем другим, потому что его не коснулся ужас.

Я смеялся, глядя в небо, и не видел ничего, кроме его безграничной глубины.

— Посмотри, — Мастер легко поставил меня на ноги и поднял руку, привлекая внимание.

Я посмотрел туда, куда указывал маг.

Он стоял там. Звук, который ровно накатывал на нас и снова уходил, был дыханием бьющегося о камни моря. Форт вновь обрел свое место в мире. Город высился цел и невредим. Его толстые стены и величественные башни уносились вверх над нашими головами, ров, ограждающий стены со стороны равнины, полнился темной, зацветающей водой. Горы сошлись, образуя узкую горловину, в которой и стоял город, на границе гор, воды и равнины. Настоящий бастион, защищающий землю от непрошеных гостей с воды.

— Вы сделали это, — невольно улыбнулся я.

— Мы сделали это, — поправил маг, улыбнувшись в ответ, и я вдруг подумал, что он вовсе не так постарел, как казалось раньше.

— Но вы так и не смогли меня отпустить, — с укором подытожил я и отвернулся, снова взглянув на преобразившийся город, который вновь обрел смысл жизни. Как обычный человек. Как хозяин Форта.

— После того, что ты сделал? — проворчал Шива. — И ты надеялся уйти без восхваления и награды?

— И что же я такого сделал? — почти с искренним удивлением спросил я

— В этот мир никогда не проникнут фантомы. Ты ведь отдал границе то, что отпугивало их от тебя? Я знал, что ты сможешь это сделать, верил, что Высшие Боги позволят нам всем, наконец, успокоится. Теперь, когда этот мир в безопасности…

Я так устал, что не хотел слушать Шиву. Меня вводила в краску его похвала, мне неприятно было слушать о своих подвигах, потому что я не считал сделанное чем то особым. Я сделал все, что мог.

— А где люди? — с потаенной надеждой спросил я, оглядываясь вокруг.

— Все ушли в Форт, — опровергая мои сомнения, махнул свободной рукой Мастер. — Ты звал нас всех прийти сюда. Помнишь, как показал путь?

— Ты все время был рядом, — признался я.

— Связь цела только до тех пор, пока ты этого хочешь, — в голосе мага неожиданно для себя я обнаружил огорчение. Неужели тебе грустно расставаться со своей любимой игрушкой, Мастер?

Я пристально посмотрел на него, но промолчал…

— Как жаль, что город пуст, — пробормотал я, оглядываясь. — Как бы я хотел, чтобы навстречу нам вышел Дон и другие, чтобы по улице проехала телега и заржала впряженная в нее лошадь, чтобы вдоль домов бегали крысы и старая сука Войе ловила их, а потом дремала на солнце!

Мастер с удивлением посмотрел на меня, не ожидая такой откровенности.

— И все равно город не мертв, — возразил он, хотя в словах его я почувствовал легкую горечь. — Ты взял всех призраков с собой…

Мы шли через пустой город, погружающийся в сон. Те, кто пришел в Форт, в мгновение потерялись в его пустоте и величественности. Рене ускользнула в библиотеку, туда, где теплилась среди книг ее жизнь и смысл ее существования, и у Мастера снова не было никаких шансов, ведь тот, кому было отдано сердце женщины, снова был рядом с нею.

Оружейник ушел в Оружейную, Моралли поспешила в свой пустой дом. Вот только шла она туда одна: Калороне все решил уже давно. Он ушел вглубь Святилища, становясь частью города. Я подозревал, вспоминая слышанное и увиденное мною по милости Хозяина Форта, что Калороне так и остался во мраке мертвым грузом боли, но когда Мастер заговорил об этом, я уверился в самом страшном.

— Святилище использовали для умерщвления разума, не только тела, — сказал маг. — Жрецы и правители давали подземельям кровь и боль. Калороне пытали там когда-то, много недель он провел в одиночестве в самом Сердце Форта под великой тяжестью его стен. Никто не знает точно, что тогда происходило, почему пытали простого гончара и как он смог выжить. Думаю, даже Северный не знает, потому что ему тогда не было до этого дела. С его приходом всех, кто был в плену Святилища, освободили. А потом… Когда миры сливаются, стираются неожиданные детали.

Теперь Калороне просто устал. Он сознательно расстался с собственным телом, чтобы уйти к тем, с кем уже когда-то провел часть своей жизни, чтобы забрать у них то, что принадлежало ему по праву…

Только, к несчастью, Моралли не захотела этого понять, обвиняя всех в гибели отца. Маги не смогли ей объяснить, что произошло, потому что она не готова была услышать, утонув в полноте утраты. Для нее отец остался в гибнущем мире, для нее маги бросили его там…

Мы подходили к башне у внутренней стены, в которой я когда-то жил. Мастер поддерживал меня под руку, хотя я был в состоянии идти сам.

— Ты уверен, — во второй раз спросил Мастер, — что хочешь жить здесь? В башнях у внутренних стен живут люди, предназначенные для драконов.

— Какая теперь разница? — отмахнулся я. — Я ведь так и не стал магом…

— Да, — легко согласился Мастер. — Ты стал куда больше, чем просто магом.

— Прекрати, Мастер!

Он покачал головой, давая понять, что не отказывается от своих слов.

Я посмотрел вверх, туда, где в округлой стене башни было вырезано множество больших окон.

— Интересно, какие люди здесь живут…

— Давай потом? — предложил маг. — Я бы хотел сейчас повременить с разговорами и довести тебя, наконец, до кровати.

— Опять? — трагически спросил я.

— А как же иначе? Сейчас придет Недгар…

Я протянул руку и коснулся окровавленной рубашки, потом посмотрел на испачканные в крови пальцы. Мастер потянул меня вперед, вверх по лестнице к моей комнате.

— Знаешь, — я нарочито медленно переставлял ноги, — когда-то давно, кажется, в другой жизни…

— Точно в другом мире, — поправил меня Мастер.

— … да, в другом мире и так давно, что кажется, все это было сном… я любил смотреть на кровь. Она завораживала меня, приковывала взгляд, давала странное ощущение собственной силы.

— Твоя кровь? — уточнил маг.

— Моя, собственная, — подтвердил я.

— Ты не говорил об этом…

— Ты бы все равно ничего не объяснил, — проворчал я. — Даже если бы узнал. Это было как психическая болезнь, но я не воспринимал подобное как нечто неправильное в моей голове. Кровь давала мне успокоение.

Я помолчал, а потом повысил голос:

— Но, видят Владыки, как она мне надоела!!!

Мастер удивленно посмотрел на меня и распахнул дверь. Нет, со мной все было в порядке. Я чувствовал необычайную легкость и покой. Отстранившись, я подошел к стене, вглядываясь в пыльный гобелен:

— Теперь я знаю, каков ты, Лорес, — сообщил я и сорвал планку, которая крепила полотно к стене. Оно с тихим шелестом соскользнуло по каменной стене на пол.

— Не время для грусти, — прозвучал от двери голос Мастера.

— Это точно, — с силой оттолкнувшись от стены, я попятился, а потом, повернувшись и раскинув в стороны руки, упал спиной на ничем не покрытое деревянное ложе.

— Я рад, что я жив!

— А я в этом не сомневался, — проворчал Мастер.

О, да! Мне было действительно хорошо.