Жестокая Императрица

Глава 1 Дядя Као

— Ну, лети! — Выдохнул папа. — Ты что, не собираешься взлетать?

Он стоял на холме в парке и разговаривал с воздушным змеем. Змей подергивался от ветра, и вяло шевелился с таким видом, будто вовсе не собирался подниматься в воздух. Папа согнутыми пальцами стал умело дергать за нитку, стараясь не повредить змея, но я видела, что без помощи ему не обойтись.

Тихонько, так тихо, чтобы папа не услышал, я прошептала несколько слов ветру. И тут же огромный змей расправился и гордо воспарил, словно дракон (собственно, это и был дракон), ярко-алый на фоне ясного голубого неба. За ним шлейфом, похожим на языки пламени, развевались красные и желтые ленты. Змей выглядел просто великолепно, при виде него у меня сердце замирало в груди.

— Ну вот, — сказал папа. — Так-то лучше!

Я взяла папу за руку, осторожно, чтобы не задеть нить змея.

— Здорово выглядит, правда?

— Да, — ответил папа и с довольным видом улыбнулся.

Внезапно меня захлестнула волна жуткой грусти, такой сильной, что перехватило дыхание. Еще в прошлом году бабушка запускала бумажных змеев вместе с нами. Всего год назад.

Папа заметил, что у меня изменилось настроение.

— Что случилось, малышка?

— Ничего, — я постаралась, чтобы голос звучал беззаботно. На дворе была суббота, чудесный ветреный весенний денек, и папа в кои-то веки смог на пару часов вырваться из ресторана. Мне не хотелось портить ему удовольствие. Но он слишком хорошо знал меня.

— Это из-за бабушки?

Я кивнула:

— Я очень скучаю по ней. Она ведь так любила запускать бумажных змеев…

Смерть бабушки была для меня таким ударом… Только тогда я поняла, что значит фраза: «мне так плохо, будто сердце раскололось». В первое время я просто не представляла себе, как мы сможем обходиться без бабушки. Да, я знала, что она не просто оставила нас. Теперь она была у Оракула, в оплоте Кондракара. Но мне-то хотелось, чтобы она была где-нибудь поближе. Что ни говори, а центр бесконечности слишком далеко от нас…

Я заметила, что выражение папиного лица стало другим. В нем больше не было той безоблачной радости.

— Я тоже скучаю по ней, — сказал он. — Но нужно жить дальше. Мы должны всегда помнить о ней, хранить в душе все то хорошее, что она говорила и делала, но мы также должны строить свои собственные жизни. Бабушка рассердилась бы на нас, если бы мы вели себя иначе, разве нет? Думаю, она дала бы нам порядочный нагоняй!

Я не могла не улыбнуться. Да уж, моя бабушка нередко сердилась. При этом она не принимала никаких твоих извинений, пока ты сам не поймешь, что поступил плохо из-за своей глупости, самолюбия, трусости или чего-то в этом роде. И еще разговор с ней всегда придавал сил, или мудрости, или смелости, которых тебе не хватало; и ты мог пойти и исправить то, что натворил. Бабушке часто доводилось хмуриться и ворчать, но в конце концов она заставляла тебя лучше разобраться в себе и в том, что происходит вокруг.

Я взглянула на змея и прислонилась головой к папиному плечу.

— Смотри-ка! — сказала я. — Кажется, теперь он не собирается спускаться обратно.

— Ничего, я с ним справлюсь, — улыбнулся папа.

Вдруг со стороны парковых ворот раздался голос, выкрикивавший наши имена. Это была мама.

— Что такое? — спросил папа.

Мама уже была на полпути к вершине холма, и даже на таком расстоянии по ее лицу можно было определить, что случилась какая-то неприятность.

— Дядя Као, — сказала мама. — Он упал… Они отвезли его в больницу и считают, что нам нужно приехать…

Папины руки дернулись. Дважды послышался звук как от лопнувшей струны — сначала оборвалась одна нить змея, потом другая. Красный дракон освободился и поплыл по небу прочь. Я знала, что мы никогда больше его не увидим, но в данный момент это было не важно.

— А как он сейчас? — спросила я, чувствуя, что невидимая рука сжимает желудок. — Может, с ним ничего серьезного?

Мама заколебалась, и я поняла, что дела обстоят серьезнее некуда.

— Мы должны навестить его, — заявила она.

Лежа на белом больничном белье, дядя Као казался очень маленьким и высохшим. Конечно, он был уже стар, он приходился почти ровесником бабушке. Но обычно он не выглядел таким изможденным и бледным как бумага.

— Привет, девчушка, — сказал он мне. Но хотя дядя улыбался, его голос был топким и слабым, как струна, как нить, за которую держат бумажного змея. И эта струна уже была надорвана. От таких мыслей у меня по коже поползли мурашки.

— Привет, дядя Као, — ответила я. Мы все звали его так, но на самом деле он не состоял с нами в родстве — это был старый друг моей бабушки и кто-то вроде любимого крестного для всей нашей семьи. Он всегда был рядом, по крайней мере, с тех пор, как я себя помнила.

Я слышала, как за дверью, в ярко освещенном коридоре, папа разговаривает с Ли, внучкой дяди Као. Здесь, в палате, свет был слабым, приглушенным, как будто врачи боялись, что он может повредить старым усталым глазам больного.

— Спасибо, что пришла навестить такую старую развалину, — сказал он. — Когда доживешь до моих лет, постарайся научиться ходить не падая.

Я не нашлась что сказать. Просто взяла его за руку. Рука оказалась гораздо холоднее, чем обычно.

— Дело тут не в самом падении, — объясняла кузина Ли моему отцу за стеклянной дверью. — Когда я пришла утром, чтобы приготовить ему завтрак, то нашла его в ванной. Он пролежал всю ночь на холодном полу, и врачи говорят, что теперь у него воспаление легких.

— Но есть же антибиотики, разные лекарства! — очень громко и с гневными нотками в голосе возразил папа. — В наши дни люди не умирают от воспаления легких!

Кузина Ли жестами велела ему говорить потише.

— Ну конечно, нет, — сказала она. — И я уверена, что он скоро поправится.

Дядя Као сдавленно фыркнул, и я поняла, что он не хуже меня слышал разговор в коридоре.

— Что ж, всему свое время и место, — произнес он. — И я, слава Богу, прожил долгую и счастливую жизнь…

— Дядя Као!

— Ох, не смотри на меня с таким испугом, девчушка, — он нежно похлопал меня по руке. — Все будет хорошо. А сейчас я просто немного устал, вот и все.

Однако выглядел он куда хуже, чем просто усталый человек. Даже на эти короткие реплики уходили почти все его силы.

— Может быть, нам лучше уйти, — сказала я. — Вам нужно отдохнуть.

— Нет! — его рука вцепилась в мою, не отпуская. — Я должен кое-что… тебе сказать. И кое-что передать… Твоя бабушка оставила это мне на хранение много лет назад. Но недавно она мне приснилась… и сказала, чтобы я отдал эту вещь тебе. Когда наступит подходящий момент. Уж не знаю, подходящий сейчас момент или нет, но у меня больше нет в запасе времени. Так что скажи моей внучке, чтобы отдала тебе фонарик Лю.

Больной закрыл глаза, и его затрудненное дыхание стало ровнее. Я высвободила руку и решила, что он уснул. Но прежде чем я вышла в коридор к папе, дядя Као снова внимательно взглянул на меня.

— Фонарик Лю, — повторил он. — Не забудь.

— Обещаю.

— Хорошо, — он уставился в потолок и едва слышно пробормотал: — Может, хоть теперь она перестанет меня понукать и оставит в покое.

Не знаю почему, но я была твердо уверена, что он имел в виду мою бабушку.

На обратном пути папа не проронил ни слова. А вечером, уже лежа в постели, я услышала голоса внизу, на кухне. Я тихонько выскользнула из комнаты и подкралась к лестнице, чтобы узнать, о чем говорят родители.

— Такое впечатление, что он просто сдался, — сказал папа, и в его голосе слышались злость и горечь. — Знаешь, так бывает со старыми людьми, когда они отказываются бороться за жизнь и умирают… И почему только они не думают о том, как при этом тяжело их близким?

Мне хотелось подбежать и обнять папу, поддержать его. Я поняла, что эти слова относились не только к дяде Као, но и к бабушке. Но я не знала, что сделать, чтобы у папы полегчало на душе.

— Тише, — мягко сказала мама. — Иногда лучше помолчать. Не волнуйся, все будет в порядке.

Даже не видя их, я догадалась, что мама обнимает отца и гладит его по голове, как она часто делала. Я была рада, что ей удалось хоть чуть-чуть успокоить папу. Но в то же время мне хотелось, чтобы она подошла и ко мне, погладила по головке и сказала, что утром все наладится. Мне так хотелось в это верить…